J0 Стругацкий А., Стругацкий Б. За миллиард лет до конца света // Знание

Дата: 2025-06-15; Просмотры: 2

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

а. 1976. № 12.

²¹ «События. Время московское». ТВЦ. 2001. 6 янв.

219

и общинного поведения к индивидуальному самосознанию и личной ответственности, прежде всего как самое существенное следует отметить, что к началу XXI в. массовидным психическим стремлением становится «индивидуация», которая применительно к отдельному человеку, по словам К.-Г. Юнга, «заключается в том, чтобы стать отдельным существом и, поскольку мы понима­ем под индивидуальностью нашу глубочайшую, последнюю и не­сравненную уникальность, стать собственной самостью. Поэтому индивидуацию, — поясняет далее великий психолог, — можно было бы определить и как "самостановление" или как "самоосу­ществление"... Индивидуализм есть преднамеренное выпячива­ние и подчеркивание мнимого своеобразия в противовес респекту и обязательствам в отношении коллектива. Индивидуация же означает как раз более совершенное исполнение человеком своих коллективных предназначении»^".

Вследствие индивидуации теряют мощность социальные ре­зонаторы информации, такие как массовые обряды, идеологи­ческие системы, общественное мнение, рекламные акции шоу-бизнеса, и обретают влияние коммуникативные факторы сугубо личностного плана: доверительность, самоочевидность, одухотво­ренность и т.п. Не случайно гуманистическая парадигма мышле­ния принципиально индирективна, а смысловыявляющий текст отказывается от любых форм давления, стимуляции и манипули­рования. Иначе это было бы не обращение к самотрансценден-ции, а понуждение к жертвоприношению. Самоактуализация во­обще имеет смысл только как личное дело. И трансцензус ничего не предлагает и ни на чем не настаивает. В нем только момент экзистенциального выбора. Но тот, кому это откроется, ощутит потребность некоего преображения. Это мощное переживание. К.-Г. Юнг даже относит «преображение» в число шести важней­ших архетипов²¹. Получается, что своеобразным резонатором трансцензуса как рече-мыслительной единицы гуманистической коммуникации становится то, что делает человека человеком — его феноменологическое свойство, которое по-разному определя­лось в разных сферах деятельности и разных парадигмах мышле­ния: «душа», «самосознание», «категорический императив», «ак­тивность», «воля к жизни», «экзистенция», но неизменно соотно­силось с потенцией творчества.

Трансцензус — пик творчества-в-процессе-коммуницирова-ния и для читателя, которому важно свое, только ему нужное и только ему доступное понимание смысла, и для журналиста, ко-

²⁰ Юнг К.Г. Отношение между «Я» и бессознательным. М. 1995. С. 235—236. 2' См.: Юнг К.-Г. Шесть архетипов. Киев, 1998.

220

сорому важно выявить смысл как первооснову для последующих толкований, сколь произвольными они бы потом ни были. Соб­ственно, так и реализуется описанный выше особый тип вероят-110стного умозаключения в условиях социальной антиномии, ло­гика которого подготавливает не вывод (истинный или ложный), а выбор (необходимый и ответственный, но индирективный). Смысловыявляющий текст порождается и воспринимается в па­радигме гуманистического мышления, а это совершенно особая оистема принципов и категорий.

В новой парадигме выстраивается мышление, общение и по-|рвдение уже столь многих людей, что это становится заметно в ||ранкретных исследованиях массовой аудитории. Психологическая служба редакции газеты «Российские вести», проведя тест-анке-цЯрование читателей по репрезентативной выборке (3000 испы-'%емых в Москве, Карелии, Красноярском крае, Московской, ростовской и Челябинской областях), в результате машинной об-||аботки общего массива данных (факторный, кластерный и диск-1минантный анализ по программе SAS), получила в распределе­нии девять социально-психологических страт аудитории, то есть |нй5замкнутых, но вполне определенных групп людей, сходных по |»акциям на реальные ситуации, отношению к поступкам деяте-и «звезд», стилю поведения, жизненным перспективам, сфере итязаний. Одна из таких страт, получившая значимое опреде-ие «корректные», описана следующим образом: «Их отличает :циальная взыскательность. Они ясно осознают свой потенциал ;.стремятся его использовать в личных целях, но не в ущерб дру-Брать на себя ответственность за всеобщее благо они не со-аются, однако готовы участвовать в общественных проблемах но или путем пожертвований. Терпимы к людям. Принимая ения, умеют предвидеть их отдаленные последствия. Полити-'грязным делом" не считают, однако сторонятся ее, "чтобы не еть дела с грязными людьми". Подобные красивые предрассуд-мешают им стать лидирующей стратой общества. В этом, мо-быть, их ущербность. Но таких респондентов уже 19 (!) про-.нтов. А раньше, как показал ретроспективный зондаж, почти было... В составе группы по большей части мужчины (65 про­центов) в возрасте от 25 до 50 лет. Довольно много молодежи |20 процентов). Среди респондентов старше 50 лет этот тип не ^фиксирован. Предпочитают качественные источники информа­ции, в том числе зарубежные»²².

Три момента бросаются в глаза в этом описании. Во-первых, конечно, что эта страта — массовая. 19 процентов аудитории —

²² Граждане, послушайте себя // Политическая среда. 1995. N° 2.

221

это очень много. Вполне достаточно для формирования особой ветви массовой коммуникации: самоокупаемых изданий, радио- и телепрограмм, не говоря уже о специальных рубриках и разделах в газетах и журналах. Смысловыявляющий текст, таким образом, всегда может рассчитывать на резонанс, а его автор на востребо­ванность и известность. Во-вторых — свойственный данной стра­те характер моральности («ясно осознают свой потенциал и стре­мятся его использовать в личных целях, но не в ущерб другим») и уровень мышления («принимая решения, умеют предвидеть их отдаленные последствия»). На историческом фоне, где «судьбо­носные решения» принимали деятели, не способные предвидеть даже их ближайших последствий и в личных целях наносившие ущерб целым народам и отраслям хозяйства, «корректные» — са­мая отзывчивая, самая надежная и, в дальней перспективе, самая эффективная страта аудитории. Словно бы именно про этих лю­дей сказано Н.Г. Чернышевским: «Они — соль земли. Теин в чае. Букет в благородном вине» (1863). Наконец, в-третьих, и это не менее существенно, отмечается, что «красивые предрассудки ме­шают им стать лидирующей стратой общества». Но отказ от экзи­стенциального выбора, какими бы разумными прогнозами и ка­кими бы щепетильными резонами он ни был продиктован, не проходит бесследно ни для личного самолюбия, ни для обще­ственного признания. Уходит кураж. Падает авторитет. Между тем социальная функция «корректных» даже более важна, неже­ли, к примеру, политическое лидерство. Для психического здоро­вья людям необходимо, чтобы кто-то держал пример самотранс-ценденции. «Без праведника не стоит ни село, ни город, ни вся земля наша», — напомнил А.И. Солженицын старинную пого­ворку (1960). Издревле кудесник или юродивый почитались, по сути, вровень с царем или князем. Но отступник никому уже не был нужен. «Соль добрая вещь, — говорится в Евангелии, — но если соль потеряет силу, чем исправить ее? Ни в землю, ни в на­воз не годится; вон выбрасывают ее» (Лук. 14. 34). И потому со-циотерапевтическая функция массовой коммуникации состоит не столько в том, чтобы «уедать отступников», сколько в тиражиро­вании прецедентов самотрансцендеции, которые нужны всем (и прежде всего самим «корректным») как надежда и опора и кото­рые есть всегда, в любой психоисторической ситуации.

Но, чтобы соответствовать и таким задачам, и такой аудито­рии, журналисту следует на себя примерить все условия и меха­низмы подготовки смысловыявляющего текста, а также все воз­можности и последствия гуманистического мышления. Важно в полной ясности принять седьмое правило техники^информацион-ной безопасности, которое тоже берет ^чало и находит свое за-

222

в с

вершение в психологии журналистского творчества. Это не про­сто, потому что проблема экзистенциального выбора сама по себе антиномична. Художественный образ схватывает антиномию фи­гурально: «Сказали мне, что эта дорога меня приведет к океану смерти, и я с полпути повернул обратно. С тех пор все тянутся передо мною кривые, глухие, окольные пути»²⁵. Но журналист­ский трансцензус должен открывать антиномию не иносказатель-но, а воочию, как факт жизни, во всей материальности угроз и : негарантированное™ обещаний. Совершенно особенная творче­ская задача. Совсем по Данте: «Здесь нужно, чтоб душа была тверда. Здесь страх не должен подавать совета» (1313). Суть в том, что творчество-в-процессе-коммуницирования непрерывно ставит журналиста в ситуации, когда только от него зависит, мелькнет ли факт как проходная деталь событий или предстанет как трансцензус. И с любого (даже случайного) отказа (по заказу, из боязни, по лености или просто недальновидности), как обвал с первого камня, может начаться деструкция личности журнали­ста, которая с неизбежностью ведет к профессиональной деграда­ции и духовному перерождению. Поэтому конечный вывод имеет как бы тройственную структуру.

j Воля к самотрансценденции — мера профессиональной клас-', сности журналиста.

Строгое соблюдение принципов и условий подготовки смыс­ловыявляющего текста при любых коммуникативных обстоятель­ствах — мера адекватности, независимости и перспективности журналиста.

Масса смысловыявляющих текстов в потоке публикаций — мера качественности или манипулятивности каналов, рубрик, программ, кампаний и проектов mass-media, а также творчества отдельных журналистов.

²⁵ Стругацкий А., Стругацкий Б. Указ. соч.

223

Тлл&л б-а-сЬлкгя

NET-МЫШЛЕНИЕ И СЕТЕВОЙ ТЕКСТ

На выборах в Государственную Думу России (1999) объеди­нение «Союз правых сил» (СПС) набрало больше голосов, чем Либерально-демократическая партия России (ЛДПР) и «Яблоко». Между тем ЛДПР Жириновского была действительно массовой партией, которая имела свои отделения практически во всех регионах страны. У нее был устойчивый и активный, как гово­рится, протестный электорат и скандально-знаменитый харизма­тический лидер, зажигательные речи которого широко тира­жировались в массовых коммуникациях. «Яблоко» тоже было устойчивой политической силой, известной во всех регионах. Авторитет лидера, Г.А. Явлинского, как выдающегося интел­лектуала, принципиального политика и порядочного человека привлекал внимание, так сказать, интеллигентного избирателя. У «Яблока» была самая убедительная, научно обоснованная про­грамма, разъяснение которой стало стержневой темой предвы­борной пропаганды. У СПС было все наоборот. Его только что собрали «с бора по сосенке». В нем почти не было рядовых чле­нов. Зато столько объединилось вождей, что внутренние споры и ссоры опрокинули бы любую программу и потому ее только поо­бещали, но потом как бы забыли выдвинуть. Его лидеры С. Ки­риенко, Б. Немцов, А. Чубайс да и все другие имели всерос­сийскую и даже мировую известность, но скорее провального ха­рактера. Их публичные выступления сопровождались проявлени­ями устойчивой неприязни рядовых избирателей. В телевизион­ных диспутах А. Чубайс и Б. Немцов блекло выглядели на фоне Г. Явлинского и В. Жириновского. Первый предвыборный слоган

224

f a

СПС: «Ты — прав!» — только оживил старый нецензурный анек­дот. Шоу-митинг в Петербурге, организованный в стиле «Голосуй ,#яи проиграешь!», подвергся осмеянию на телевидении в таких формах, что это вызвало превентивные санкции со стороны ми-гнистра информации... Но! Кириенко первым открыл в Интернете собственный предвыборный сайт. А потом в Москве у всех стан­ций метрополитена и вдоль основных автомобильных магистра­лей разом, в один день появились серо-голубые рекламные щиты, на которых характерным «компьютерным» шрифтом было напи-зеано: «Хочешь жить как в Европе?» Через несколько дней ниже ^появилась: «Да!». Сразу на всех щитах. А спустя еще несколько дней — третья строка: «Голосуй за Кириенко!». Время от времени (Текст варьировался. К примеру, сначала появлялась строка: «Тебе лгго, больше всех надо?» — затем: «Да!», — а еще через несколько дней: «Голосуй за Кириенко!» Вряд ли именно СПС оттянул го­лоса от ЛДПР и «Яблока». Скорее, он привел к урнам новых из­бирателей, которые иначе, может быть, и не стали бы участвовать •в голосовании. Этих людей не так уж много. И Кириенко не смог даже приблизиться к результату победившего на выборах мэра •Москвы Ю. Лужкова. Но и не так уж мало, если судить по выбо­рам в Государственную Думу, где СПС образует четвертую по численности фракцию.

' Как эффект политических технологий все это мало привлека­тельно. Однако в научном плане важно, что есть, оказывается, не только новая сфера массового общения, но и специфический тип мышления, и, по-видимому, особый тип текста. Однако не так-то просто подвести подо все это философскую базу.

Потрясающие технические достижения и ошеломляющие со­циальные пертурбации современности вызывают тектонические процессы в психике человека, но не получают необходимого ми­ровоззренческого осмысления на уровне социума. Философия утратила интерес к глубоким метафизическим и онтологическим проблемам, как будто «наука наук» к середине XX в. полностью исчерпала объяснительные возможности своей методологии и ей осталось только перерождаться в разного рода разновидности ^идеологии. И серьезные философы занялись локальными пробле­мами вроде структурной лингвистики, а их исследования практи­чески слились с конкретной наукой, к чему в свое время призы­вали основоположники прагматизма Пирс и Дьюи. Но свято мес­то пусто не бывает, и осмысление философических проблем человеческого существования перешло на уровень обыденного сознания и массовой культуры. В 60-х годах XX столетия как от­кровение воспринимались научно-фантастические романы Клар­ка и психосоциальные утопии Стругацких, абсолютным успехом

225

пользовались фильмы «Космическая Одиссея 2001» Стэнли Куб­рика и «Девять дней одного года» Михаила Ромма, огромное чис­ло людей включалось в бурные дискуссии типа «Есть ли жизнь на Марсе?» и «Может ли машина мыслить?» Далее последовал бум научно-популярных изданий и триумфы научных обозревателей телевидения. Но у массовой культуры свои правила, и жанр «fan­tasy» растворился в «fiction», «мыльные оперы» поглотили высо­кие «morality», а кровавые «боевики» развеяли мечты о «братьях по разуму».

Общество не могло овладеть лавинообразно нарастающим потоком информации без строгой методологии научной теории познания. Без рефлексии принципов организации и функциони­рования самого мышления практически более невозможно стало «мыслить о мире». Мышление все чаще оказывалось неизоморф­ным (не подобным) мироустройству. Это означало, что человече­ская мысль столкнулась с онтологическими проблемами, проти­воречащими онтологическому статусу самого мышления, его ба­зовым установкам и убеждениям. Действительно, основные феномены и категории современной науки уже не могут быть ви­зуализированы и осмыслены в терминах трехмерного пространст­ва и необратимого времени. Как, к примеру, представить себе па­радокс квантовой механики: «Частица проходит одновременно через две щели»? Традиционные философские системы тут могут только затруднить процесс дальнейшего проникновения в новую научную реальность. Между тем не кто иной, как основатель квантовой теории Макс Планк (1958—1947), подчеркивал: «Есте­ственные науки не могут обойтись без философии»¹.

И в прошлом случалось, что люди утрачивали веру в справед­ливость и гармонию мира на переломных поворотах истории, в стрессовых, травматических обстоятельствах. Но теперь под уда­рами научных открытий разрушалась сама физически очевидная картина мира, опровергались считавшиеся незыблемыми законы мироздания. Классическую науку это ввергло в глубокий кризис и обозначило полный крах ее мировоззренческих дисциплин. Но одновременно это был в полном смысле прорыв на новый уро­вень восприятия и понимания реальности. Прорыв настолько глубокий и стремительный, что экспериментальные методики и теоретические концепции новейшей физики сами по себе стано­вились фундаментальными мировоззренческими категориями, и даже математические формулы обретали философический смысл. Квантовая механика стала действительной философией XX в., а «теория поля» — подлинной картиной мира. И это больше, чем

¹ См.: Успехи физических наук. 1926. Т. 6. Вып. 3. С. 199.

226

метафора. Чтобы убедиться, достаточно соотнести основные кате­гории и законы рационалистического мышления: «объектив­ность», «каузальность», «случайность», «детерминизм», «обрати­мость логических операций и соответствующих им практических действий», «однозначность и непротиворечивость логических вы­водов» и ряд других, — с показаниями приборов и результатами расчетов современных испытателей природы.

Характерно в этом отношении явление так называемого квантового индетерминизма. Суть в том, что движение микрочас­тицы не предопределяется ни явными, ни скрытыми причинами, не подчиняется никаким закономерностям и потому не может быть предсказано. Каждая микрочастица как бы обладает абсо­лютной свободой, и ее траектория ничем не детерминирована². Однако, хотя и нельзя определить причину и предсказать после­дующие этапы развития отдельной частицы, удается достаточно точно описать закономерности движения большого количества микрочастиц, которые в соответствии со стохастическими зако­нами образуют некоим образом упорядоченное пространствен­но-временное целое. Получается, что классические уравнения И. Ньютона (1643—1727) и вероятностный детерминизм П. Лап­ласа (1749—1827) не позволяют определить движение одной час­тицы, хотя их вполне достаточно, чтобы предсказать будущее и проследить прошлое системы частиц³.

На смену представлениям о бесконечной причинно-следст­венной цепи, которой однозначно связаны единичные явления, приходит осознание стохастического характера всех физических законов и явлений. В таком случае общая тенденция предстает как вектор сложения множества разнонаправленных движений, причин и следствий, и, к примеру, фиксируемая прибором траек­тория движения оказывается «пучком» траекторий, проложенных множеством единичных частиц. Отсюда следовало, что обрати­мость, то есть возврат в исходную точку посредством обратного порядка действий, недостижима. Сам принцип причинности трансформировался в сложную систему. Стохастические явления, манифестируемые на уровне «квантового хаоса», приобретают фундаментальный характер как основа миропорядка и любой цель­ности⁴. С этой точки зрения любой единичный объект или явле­ние также рассматривается как некоторая самодостаточная цело­стность. А потому даже минимальная частичка целого — квант — сама выступает как элементарная целостность, что находит отра­жение в теории «квантового холизма» (от греч. holos — весь, це­лый, целостный).

Одним из проявлений квантового холизма считается способ­ность двух частиц составлять единый объект, даже разлетевшись на астрономические расстояния, что выражается в необъяснимой корреляции их свойств, хотя непосредственная взаимосвязь уже невозможна⁵. Так называемая эйнштейновская нелокальность в том и состоит, что свойства системы не могут быть локализованы (представлены, соединены) в отдельной частице, ибо носителем их является система в целом. И в свете этих физико-математиче­ских абстракций явлениями одного порядка оказываются уди­вительная согласованность, когерентность (соответствие), си-нергичность (координированность) и синхронность процессов, протекающих в разных частях сложной самоорганизующейся сис­темы, будь то космос, квантовый ансамбль, муравьиная семья, центральная нервная система организма или даже человеческое общество. И дело тут не в прямых аналогиях и не в подборе при­меров (они вполне очевидны и всегда наготове). Открылся новый класс феноменов и закономерностей реальности, которые необ­ходимо было осмыслить мировоззренчески. И поскольку заидео-логизированная философия не внушала доверия, потребовалась практически ориентированная теория самоорганизации в слож­ных системах. Для обозначения новой науки Герман Хакен пред­ложил термин «синергетика» (от греч. synergos — вместе действу­ющий)⁶. Ранее этот термин использовался для характеристики согласованного действия мышц во время движения: ходьбы, ды­хания и др.

Новая картина мира потребовала и новых принципов осмыс­ления законов взаимодействия субъективного и объективного, психического и физического. Экспериментальные исследования микромира показали, что в каждый конкретный момент можно получить точные данные либо об импульсе частицы, либо о ее координатах. Но это противоречие не превратилось в научный казус, а было осмыслено как фундаментальный закон познания мира — «принцип дополнительности», согласно которому энерге­тически-импульсные и пространственно-временные характери­стики микрообъекта не могут быть определены одновременно, а выражаются в двух различных, но равно достоверных картинах, которые дополняют друг друга. Филипп Франк (1884—1966),

ⁱ См.: Московский А.В. Указ. соч.

⁶ См.: Хакен Г. Синергетика: иерархия неустойчивости в самоорганизующих­ся системах. М., 1985.

228

крупный физик, известный также работами по логике науки, ви­дел в этом явлении «крах причинности» и «свободу воли» элект­рона. Он распространял требование «дополнительного способа описания» на рассмотрение «разума и инстинкта» в психологии, «свободы воли и детерминизма» в философии, «правосудия и ми­лосердия» в юриспруденции⁷. Нильс Бор, сформулировавший принцип дополнительности в рамках квантовой механики, сам позднее писал о его всеобъемлющем характере: «Цельность жи­вых организмов и характеристики людей, обладающих сознани­ем, а также и человеческих культур, представляют черты цельно­сти, отображение которых требует типично дополнительного спо­соба описания»⁸. Для физиков это стало лишним основанием дополнить свою терминологию понятиями из сферы психическо­го. Они стали говорить не о траекториях, а о «поведении» элект­ронов, определять вновь открытые микрочастицы как «странные» или даже «очарованные». И это только помогало глубже проник­нуть в закономерности микромира.

Иное дело философы. Им было от чего прийти в замешатель­ство. Новые феномены и концепции непрерывно трансформиро­вались, оборачивались и выворачивались, являя полную несовме­стимость с неколебимыми устоями традиционных теорий. «Прин­цип дополнительности» гениального Нильса Бора другой гений квантовой физики Вернер Гейзенберг (1901—1976) представил как «принцип неопределенности», согласно которому дополни­тельные свойства микрочастицы (координата и импульс, время и энергия) не обладают устойчивым значением, как бы размывают определенность друг друга. И чем определеннее значение коор­динаты микрочастицы, тем более неопределенным является импульс в направлении этой координаты и наоборот. Дополни­тельные свойства, таким образом, выступают как чуть ли не взаи-мопоглощающие, превращая микрообъект в соотношение неоп­ределенностей, которые невозможно измерить одновременно. Неточность неизбежна и безусловна. Хотя соотношение неопре­деленностей как феномен было определено с математической точностью. Согласно знаменитой формуле В. Гейзенберга (1927), оно неизменно. Это константа, та самая точно исчисленная «по­стоянная Планка», которая фиксирует «квант действия», с кото­рой началась квантовая теория и математический значок которой h стал философическим символом. Постоянная Планка представ­ляет собой один из основных масштабов природы, разграничива-

⁷ См., напр.: Frank F. Modern science and its philosophy. Camb., 1961.

⁸ Бор Н. Квантовая физика и философия // Успехи физических наук. 1959. Т. 67. Вып. 1. С.42.

229

ющий явления, которые можно описывать по законам классиче­ской физики (в этих случаях как бы считается h = 0), от явлений, для правильного истолкования которых необходима квантовая теория. Неопределенность тем самым признается как фундамен­тальное свойство познаваемого объекта, которое связано не с погрешностью вычислений, а с онтологическим статусом самого явления.

Но человеческая психика менее всего приспособлена к ощу­щению неопределенности. Именно неопределенность является одним из самых мощных стрессогенных факторов. Избегание не­определенности и противоречия лежит в основе логического мышления и является его основной функцией. Есть основания считать, что понятие случая и случайности вообще чуждо ес­тественному, «природному» мышлению и является вторичным, «окультуренным» представлением. Магическая парадигма мышле­ния не допускает случайности: все без исключения имеет причи­ну, является продуктом Божественного или человеческого хоте­ния и волеизъявления. В рационалистической парадигме случай­ность тоже исключена, поскольку все связано в единую причинно-следственную цепь объективными, всеобщими и необ­ходимыми законами мироздания. Для прагматического мышле­ния, которое вроде бы отказывалось отвечать на вопрос о тайнах мироздания и причинах явлений, критерием истины был тем не менее объективный успех как следствие целесообразной деятель­ности, а не случая. В гедонистической парадигме сама психика человека жестко и однозначно детерминирована биологическими законами, и потому ничто в жизни не происходит случайно. Лишь экзистенциализм приблизился к понятию свободы, не осознавая, впрочем, в полной мере роль случайности в произво­льном импульсе личности.

В гуманистической парадигме свобода — это стремление к реализации экзистенции, которая предстает как духовное измере­ние бытия: нравственное переживание, совесть, категорический императив, инстинктоидная потребность в трансцендировании. В принципе, это отчаянная попытка «гуманизировать» природу че­ловека, приписав ей иррациональные духовные потребности, как первобытный человек приписывал природе одушевленность и це­ленаправленность. Фигурально говоря, свойственный человеку антропоморфизм по отношению к природе сменился в конце концов чем-то вроде самоантропоморфизма. Однако решитель­ный шаг вперед был сделан: экзистенциальный выбор — понятие двойственное, в нем неразрывны свобода и необходимость, про­извольность и ответственность, правильность и неправильность,

230

1 «индетерминизм и детерминизм. Это уже не предопределенность закона, хотя еще и не воля случая. А для новейшей парадигмы мышления и современной метафизики свобода — это реализация ^неопределенности, то есть абсолютная беспричинность и абсо-! дютная потенциальность. При таком подходе нет необходимости Предполагать существование духовных потребностей для обосно-! вания непрактичных, нерациональных, противоречащих биологи­ческим инстинктам и прагматическим интересам или даже само­разрушительных поступков человека. Не похож ли человек в этом {отношении на квант? Способность к непредсказуемым действиям — 'элементарное свойство бытия. Это даже не отличительное, ви-доспецифическое качество Homo sapiens. И потому естественно, что большие группы вследствие системных процессов ведут себя вполне предсказуемо, так сказать, по закону больших чисел. Эта удобная и очевидная предсказуемость на уровне общины (сосло­вия, класса, массы...) в политике постоянно используется с тем большим эффектом, чем жестче (в обряде, сословном праве, j партийном энтузиазме, диктаторском режиме...) отбрасывается . (уничтожается, не допускается, пресекается) свобода индивида, подобно тому, как детерминанты классической физики представ-\ ляются неколебимыми, если отбросить постоянную Планка, счи­тая h = 0. Развертывание аналогии следует продолжить, чтобы проследить процесс до того момента, когда абсолютная свобода личности все-таки прорывается через любые законы больших

чисел.

Согласно основным положениям синергетики различные со­стояния динамической системы выступают как более или менее устойчивые. Периоды устойчивости сменяются периодами не­устойчивости. Но рано или поздно система окончательно теряет устойчивость, потому что случайные колебания (флуктуации) вы­водят ее из равновесия. Шумы начинают преобладать ьад инфор­мацией, делая ее неразличимой. Это одно из необходимых усло­вий перехода системы в новое состояние, которое может стать устойчивым, хотя и по-новому. Это так называемый фазовый пе­реход. И если в период относительного покоя система характери­зуется огромным количеством параметров (чем сложнее система, тем их больше), то непосредственно перед фазовым переходом система упрощается, восходя от бесчисленных хаотических пара­метров к немногим параметрам порядка. В этот момент происхо­дит чуть ли не мистическая вещь: система создает новый образ самое себя, самоорганизуются какие-то новые механизмы функ­ционирования и прогнозирования. Подчинение большого числа хаотических параметров малому количеству параметров порядка

231

по-английски обозначается как slaving principle, буквально «прин­цип порабощения*. По-русски это обозначается помягче — «принцип подчинения». Получается, что необходимость исполь­зования критических объемов информации и согласования ог­ромного количества взаимодополнительных процессов порождает специфические механизмы саморегуляции, благодаря чему спон­танно разворачивается качественное преобразование, сжатие ин­формации.

Если говорить о социальной саморегуляции, то информация, во-первых, сжимается до симультанного образа, во-вторых, поля­ризуется до однозначной оценки, в-третьих, структурируется до жесткости алгоритма, в-четвертых, возводится в непреложную (объективную) закономерность. Простая совокупность информа­ции обо всех параметрах системы отличается от информации вто­рого порядка, как, фигурально говоря, статистическая сводка Генштаба о ходе военных действий от песни «Вставай, страна огромная» или иероглифа «Яшма вдребезги». Развертывание ана­логии привело, таким образом, к обратной метафоре, и оказа­лось, что синергетическая информация второго порядка удиви­тельным образом повторяет свойства «мифемы»: ее симультанную тотальность, категоричность, суггестивность, непреложность и даже мистическую непроницаемость. По-видимому, по мере того как сознание и рационалистическое мышление берут часть регу­лятивных функций на себя, иррациональная власть «мифемы» микшируется, уступая место «идеологеме», затем «конструкту», которые опираются на мощь поднимающегося разума. Затем вследствие массовизации процесса, при резком росте параметров неустойчивости системы самую активную роль начинает играть «инстигат», но это только увеличивает амплитуду флуктуации, и к моменту наступления очередного хаоса и смуты сознания «мифема» благодаря симультанности, непосредственной сугге­стивности и мистической непроницаемости может снова стать основным регулятором поведения.

Похоже, симультанный образ, фиксируемый как визуальное представление, действительно наиболее удобный вариант упоря­дочения информации, которую нужно запомнить или исполь­зовать для управления сложным объектом. Так, для летчиков суперсовременных самолетов инженерные психологи предложи­ли вместо сложной панели с многочисленными приборами ис­пользовать объемную модель-аквариум, наглядно представляю­щую положение самолета в пространстве. Та же идея достаточ­но успешно реализуется теперь в компьютерных трехмерных программах. Приемы визуализации значительно облегчают за­поминание ряда несвязанных между собой слов. Если удается

232

объединить их в одной картинке, пусть даже нелепой, веро­ятность последующего воспроизведения многократно возраста­ет. Человек получает возможность с одного предъявления за­помнить до 20 слов! При воспроизведении он просто «разгля­дывает» визуальный образ, словно разматывает клубок. Как, например, запомнить слова: собака, шляпа, велосипед, полицей­ский, забор, сигара? Испытуемому предлагается вообразить такую картину: «полицейский с сигарой в зубах останавливает у забора собаку (разумеется, в шляпе), едущую на велосипеде»⁹. В прин­ципе, это простейший пример создания и использования для психической саморегуляции так называемых виртуальных объ­ектов.

Но что значит «виртуальный»? Чем больше появляется фило­софических толкований и теоретических проработок этого волну­ющего понятия, тем труднее его применять в прикладных иссле­дованиях. И потому есть резон возвратиться к исходному, пре­дельно прагматичному, можно сказать, деловому определению, которое дает, например, словарь с выразительным в своей непри­тязательности названием «Business Speak»: «Virtual — being in es­sence or effect, not in name or fact» (виртуальный — активный в осмыслении или в действии, но не представленный в принятых определениях или в реальности)¹⁰. Характерно, что в устном сло­воупотреблении «virtual» значит — «эффективный»¹¹. Виртуаль­ные объекты обеспечивают действительность и мощь мышления, их эффективность обнаруживается в поведении, они проявляются в дальнейших явлениях и событиях, но не существуют de jure и de facto. Можно предположить, что подобные виртуальные объек­ты как раз и представляют собой устойчивые алгоритмы синерге-тической самоорганизации. Они являются эффектами самоорга­низации и сами становятся причиной дальнейших изменений функционирования системы. Но что такое тогда «категорический императив», «табу», «опыт», «принцип удовольствия»? Фрейд утверждал, что многие представления человека, особенно в сфере нравственности, суть «рационализация» (самооправдание) ин­стинктивных желаний. Для него и религиозные верования не бо­лее чем «продукт психического метаболизма». Он полагал, что эти производные психики мешают человеку познать мир и реа­лизовать свои желания. А Джон Дьюи истолковывал опыт как средство для отсроченной, но более правильной реакции чело­веческого организма. Позиции диаметрально противоположные.

9 См.: Клацки Р. Память человека. Структура и процессы. М.,1978.

1° Business Speak. Oxford; Moscow, 1994.

ii Англо-русский словарь / Сост. В.К. Мюллер. М., 1965.

233

И современные ученые, фиксируя символы на входе и выходе мышления, прослеживают кропотливую и хаотичную работу мыс­ли, аналогичную законам термодинамики и неравновесных про­цессов. Теперь наука должна быть готова рассмотреть духовную (коллективную) и психическую (индивидуальную) активность как форму самоорганизации целостной и необыкновенно сложной системы в свете принципа дополнительности/неопределенности. Все более ясно, что управление (точнее, саморегуляция) по­средством эмоций, убеждений, рефлексии — единственно воз­можный способ синергетической деятельности сверхсложных си­стем типа «человек и социум». Мир виртуальных объектов рас­крывается как важнейший управляющий фактор, необходимый атрибут и условие существования системы. В этом смысле вирту­альный мир столь же действителен, как виртуальные частицы микромира, которые не регистрируются, не оставляют следов, но участвуют во взаимодействии элементарных частиц, изменяя их состояние. В самом деле, можно ли зарегистрировать идеал, архе­тип, идею-фикс, стереотип как реальные объекты? Но они за­ставляют индивидуумов жертвовать жизнью, а огромные массы людей действовать заедино, часто не сознавая ни направления, ни конечной цели, ни самого движения. Более того, ничто другое не могло бы обеспечить функцию синхронизации и интеграции всех индивидуальных воль, желаний и потребностей. Ни лидер, ни герой, ни гений не могут соответствовать такой миссии. Имидж любого деятеля сам является частью виртуального мира и действует до тех пор, пока соответствует назревшей тенденции, а затем харизматическая притягательность может внезапно испари­ться. Героическая личность вдруг превращается в пародию, всеми презираемого монстра, в адрес которого с тем же жаром, что не­когда клики восхищения, несутся проклятия, совсем как в сказ­ке, где несметные сокровища в мгновение ока обращаются в золу, лед и грязь.

В обратном свете представлений синергетики получает до­полнительное объяснение функционирование описанных выше социальных резонаторов, благодаря которым обретают действи­тельность и мощь «мифемы», «идеологемы», «конструкты» и «ин-стигаты», обращающиеся в массовой коммуникации. И «массо­вую обрядность», и «идейное учение», и «общественное мнение», и «шоу-бизнес» можно четко регистрировать, научно анализиро­вать, уверенно прогнозировать, надежно программировать, ко­нечно, с той или иной степенью вероятности. Здесь царствуют стохастические закономерности, и общая тенденция всегда не бо­лее чем вектор сложения множества разнонаправленных воль и действий, подобно тому, как фиксируемая физическим прибором

234

«траектория» при ближайшем рассмотрении оказывается пучком траекторий, проложенных множеством единичных микрообъек­тов. Свобода воли индивида остается, в принципе, абсолютной. Поэтому вероятность прогнозирования последствий, к примеру, суждений общественного мнения или символики шоу-бизнеса .никогда не равна ни 1, ни 0, но всегда стремится к тому или ино­му значению как к пределу.

И все-таки консолидирующая сила социального резонатора настолько велика, что способна увлечь за собой, направить в об­щее русло, подчинить себе массу колеблющихся воль индивидов. ,"Гем самым обеспечивается некое упорядочение виртуального жира, обобществление и систематизация виртуальных объектов и конечном счете саморегуляция духовной сферы социума. Но по эй же самой причине властная элита от жрецов до media-магна-не оставляет попыток взять под контроль спонтанно возника-мцие социальные резонаторы информации, жестко программи-;вать их работу или даже создавать новые средства массовой ?ммуникации как орудие непосредственного управления обще-вом. С циничной прямотой такого рода притязания обосновал М. Ленин: «Печать не только коллективный пропагандист и ?ллективный агитатор, но так же и коллективный организа-р»¹². Но, как будто в соответствии с принципом неопределен-сти В. Гейзенберга, чем жестче задавалась программа массово-воздействия, тем сокрушительнее оказывались окончательные зультаты. Последовательный крах тоталитарных режимов XX в. "изменно показывал, что только трансцензус-тексты помогали ;дям сохранять душу живу, и только они и остались в истории ан и культур как непреходящая ценность и как практический ;к на будущее. Однако трансцензус как рече-мыслительная единица гумани-ческого мышления апеллирует непосредственно к абсолютной ободе воли человека и обращается в той сфере виртуальности, торая имеет принципиально индивидуальный характер, не ре-эируема, не исчисляема и не предсказуема, а значит, социа-ные резонаторы имеют здесь принципиально иное значение. .о больше не консолидирующая сила, не точка отсчета и не горитетная установка, а только источник дополнительных дан-В массовой коммуникации доминируют теперь хаотические ;цессы. Это не означает полного отсутствия системы. Просто 1раметров системы так много и они так сложны, что могут быть саны только в критериях случайности, стохастичности, хао-чности и типичности. В этом смысле хаос — одно из состояний

^t2 Ленин В.И. С чего начать? // Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 5. С. П.

235

системы, предшествующее ее изменению, так сказать, необходи­мый этап ее становления. И в настоящее время именно хаотиче­ские состояния привлекают наибольшее внимание науки. Для их изучения разработан даже особый категориальный аппарат: гео­метрия фракталов, описывающая «структуры хаоса».

Синхронность процессов развития мышления, социальной реальности и научной практики потрясает. Сегодня стохастиче­ские процессы волнуют исследователей уже не только в связи с закономерностями микромира, но и в связи с закономерностями социума. Феномен, привлекающий всеобщее внимание, отлича­ется глобальностью, самопроизвольностью и стихийностью астро­номического явления, подобного рождению новой звезды. И хотя все разворачивается на наших глазах, люди могут только зачаро­ванно следить за происходящим, ощущая невозможность повли­ять на ход событий. Это явление — мировая сеть Интернет.

Больше всего аналитиков поражает полная стихийность и са­модетерминированность Интернета: «В каком-то смысле разговор о том, что сеть служит для хранения и обработки информации, похож на разговор о том, что океан "нужен" для хранения и об­работки воды — иногда это верно, но не всегда — в океане могут быть и более интересные вещи. Есть подозрение, что "океан"-Интернет никому и ничему не служит, что он сам по себе океан — со своими бурями, течениями и штилями»¹³.

Сеть и в самом деле формируется стихийно, путем подсоеди­нения все новых индивидуальных пользователей, реализующих свои собственные цели и потребности. Вместе с тем Интернет обладает всеми свойствами системы — целостностью и единст­вом. Сложность этой системы определяется самостоятельностью образующих ее элементов — пользователей, каждый из которых обладает свободной волей и стремлением к самореализации и вместе с тем участвует в общем взаимодействии, так или иначе согласовывая свою активность с циклами, фазами и актуальными ресурсами всей системы и отдельных ее подструктур. Это напо­минает функционирование нейронной сети, только функцию нейрона выполняет самостоятельный пользователь с приданным ему компьютером. И количество отдельных пользователей может приблизиться к количеству нейронов мозга. Сложность по типу хаоса вызывает к жизни спонтанные процессы самоорганизации, приводящие к синхронизации внутренних процессов системы, подобно тому, как это происходит на уровне нервной деятельно­сти. В 60-е годы М. Мак-Люэн со свойственной ему смелостью

13 Аршинов В.И., Данилов Ю.А., Тарасенко В.В. Методология сетевого мышле­ния: феномен самоорганизации. 2000. http://www.flogiston.df.ru/projects

236

предложил рассматривать электронные средства массовой комму­никации как продолжение нервной системы человека, поразив

г воображение научной общественности. Однако он вряд ли пред­полагал, насколько буквально эта волнующая метафора воплотит­ся в жизнь.

Главным условием функционирования и самореализации та­кой системы является отсутствие внешнего управления, единой «направляющей руки». Продукт этой системы — она сама. Сверх­сложная структура типа хаоса, основанная на внешней независи­мости подструктур, множественности параметров регуляции, многомерности и спонтанности, обеспечивает порождающие воз­можности системы. Самоцелью Сети оказывается порождение адекватных интерпсихических (социальных) и интрапсихических (личностных) механизмов адаптации и развития на основе всей циркулирующей информации и всей творческой энергии, которая

¹ имеется в системе. Условием ее функционирования является са­мостоятельная творческая «порождающая» работа всех ячеек и структур системы, действующих синхронно, но не одинаково, эффективно, но непредсказуемо. Тогда и только тогда благодаря

I постоянным флуктуациям (отклонениям) программ, разнообра­зию вариантов поведения, множественности индивидуальных траекторий развития вызревает будущий «генотип» новой культу­ры, наконец, новый дсихотип человека,

Прежде всего обращает на себя внимание то, что благодаря новым возможностям электронных технологий Интернет для каждого своего пользователя:

• расширяет пространство восприятия, открывая одновременный доступ к нерегламентированному числу взаимопоясняющих ка­налов-источников (полиэкранность, система link-ов и т.п.);

• приближает скорость поиска и проработки информации к естественному темпо-ритму мышления;

• позволяет выбирать, когда и с какого пункта прорабатывать информацию, то есть снимает жесткую зависимость от структуры сообщения;

• открывая доступ к мощным базам данных (библиотекам, су­перкомпьютерам мировых научных центров и т.п.), безраз­мерно увеличивает ресурсы и быстродействие памяти;

• обеспечивает личное непосредственное участие в массовой коммуникации в реальном времени: прямое общение (чат), изъявление мнений (рейтинг-опросы) и т.д. вплоть до несанкционированного хакерского воздействия, совершения покупок и финансовых махинаций;

237

• облегчает самостоятельное решение личных проблем (трудо­устройство, образование, самоутверждение, творчество, со­циальное признание и приятие);

• порождает чувство внутренней свободы, раскрепощенности, неподконтрольности и т.п. вплоть до вседозволенности и неуязвимости.

Можно долго продолжать перечисление преимуществ Интер­нета, которые изменяют психотехнику массовой коммуникации, расширяя психические возможности каждого пользователя. Но не менее существенно, что для всего сетевого сообщества Интернет:

• делает коммуникацию открытой и равной;

• освобождает от наблюдающих и консервирующих механиз­мов социального регулирования;

• создает атмосферу, в которой непредосудительно публичное проявление субъективности;

• обеспечивает связь всех участников в единую сеть, подобную нейронной цепи центральной нервной системы.

Каждый из этих факторов по отдельности и самоочевиден и недостаточен еще для того, чтобы говорить о принципиально но­вом аспекте психической жизни человека. Но все вместе они предстают как новый этап интеллектуальной эволюции, форми­рующей специальные механизмы психической адаптации в стоха­стической информационной среде. Интернет предполагает новую парадигму мышления. Прежде всего потому, что, подобно кол­лективному сознанию, «всемирной паутине» свойственна внеш­няя независимость составляющих подструктур, множественность параметров саморегуляции (типа полимотивированности психи­ки), спонтанная синхронизация, когерентность внутренних про­цессов, многомерность и неоднозначность, характерная для чрез­мерно сложных структур хаоса, словом, системность, находящая­ся в непрерывном становлении и порождении.

Сегодня, вследствие многократной интенсификации и уско­рения информационного метаболизма общества, коллективное сознание, перерабатывающее информацию во все ускоряющемся темпе и в гигантских объемах, зависит от технических средств не меньше, чем индивидуальное сознание, уже породившее себе в помощь персональный компьютер. Сравнение с красивыми обра­зами Станислава Лема из фантастических романов «Солярис», «Непобежденный» или «Возвращение со звезд» здесь до баналь­ности очевидно. Но более эвристично обратиться к сатирическо­му образу академии летающего острова Лапуты из знаменитого романа Джонотана Свифта «Приключения Гулливера». Уж каки-

238

ми только глупостями не занимались там академики-лапутяне, но ведь все обернулось пророчествами. Первым сказал об этом К.А. Тимирязев (1843—1920). В речи при вручении ему премии за открытие фотосинтеза растений он даже не сравнил, а отождест­вил себя с тем лапутянином, который, по описанию Свифта, проводил дни за диким занятием: рассматривал накрытый стек­лянной банкой огурец, освещенный солнечными лучами. Потом нечто подобное мог бы сказать и основоположник теории порож­дающей грамматики А. Хомский (р. 1928), и «отец кибернетики» Н. Винер (1994—1964), и еще не один великий ученый... Но мож­но и не прибегая к метафорам сказать, что в психике человека изначально наличествовали структуры и механизмы, в потенции соответствовавшие парадигме NET-мышления, и всегда были ге­нии, выходившие в своем творчестве на уровень сетевой прора­ботки информации. Однако теперь это требуется от каждого. А каждый ли к этому способен? Для ответа на этот вопрос нужно обратиться к науке, синхронно осмыслившей новейший этап психической эволюции человека, — к практической психологии середины XX в. и, в частности, к той ее ветви, которая называет­ся гештальт-терапией и связана с именем Фредерика (Фрица) Перлза (1893-1970).

Имя этого знаменитого психотерапевта связано с многочис­ленными байками-притчами, как имя всякого легендарного Учи­теля. Впрочем, это довольно характерно для основоположников психотерапевтических школ послефрейдовской волны — млад­ших современников Фрейда, многие из которых были его учени­ками. В отличие от классиков психоанализа новые корифеи психотерапии, разработавшие блистательные методики — Фриц Перлз (гештальт-терапия), Якоб Морено (психодрама), Милтон Эриксон (эриксоновский гипноз) и ряд других, — не были уче­ными в обычном понимании этого слова. Они мало или даже со­всем ничего не писали о своей работе. Существует мнение, что основополагающие труды Фрица Перлза или Милтона Эриксона написаны от их имени учениками и последователями по материа­лам обучающих семинаров, встреч и бесед. Все они были чудака­ми, харизматическими личностями и экстравагантными людьми, стиль жизни, поступки и высказывания которых немедленно приобретали знаковый смысл как своеобразные «заповеди» ново­го учения. В харизме этих людей было что-то и от Сократа, и от шоу-звезд, чья жизнь совершается на виду и на показ, чьи по­ступки нацелены одновременно и на самовыражение, и на эпа­таж, так что трудно сказать, чего в них больше. Это яростные ин­дивидуалисты, которые не могут существовать без других. Они осознают и утверждают свою уникальность в процессе спонтан-

239

ного «самовыражения для других», в своей «публичной субъек­тивности», не чувствуя вины за то, что другие называют ошибка­ми и недостатками. Бытует рассказ о том, как Перлз задремал на психотерапевтическом приеме во время рассказа пациента, допу­стив тем самым профессиональный ляпсус. Но когда пациент вы­разил свое неудовольствие: мол, заплатив уйму денег за сеанс, он вправе требовать внимания, — Перлз вынул бумажник, выписал чек на потраченную сумму и снова закрыл глаза, погружаясь в сон¹⁴. Можно по-разному интерпретировать эту историю, но важ­но увидеть в ней иллюстрацию полнейшей спонтанности и аутен­тичности Перлза, всегда остававшегося самим собой.

Жизнь и труд людей, подобных Перлзу, состоит в публичном действии, в конкретном ситуативном поступке. В сущности, это творчество-в-процессе-коммуницирования. Им незачем обоб­щать, писать монографии, ибо цель — привлечение внимания и изменение мнений — достигается путем непосредственной ком­муникации, что называется «в режиме on line», в акте спонтанной самодемонстрации и межличностного взаимодействия. Но вслед­ствие ли усилий последователей Перлза или его собственного та­ланта именно гештальт-терапия дала наиболее полно и последо­вательно разработанную концепцию индивидуальности (здесь она определяется как self — самость). Справедливо было бы отметить здесь заслуги писателя-эссеиста Пола Гудмена, который приво­дил в порядок черновые записи и рукописи Ф. Перлза, поставив на службу этому все свои литературные способности и философ­ские познания.

Фриц Перлз начинал как психоаналитик. Он учился у знаме­нитых психологов и психотерапевтов своего времени. Например, Карен Хорни была его психоаналитиком и супервизором (на­блюдателем-консультантом). Таким образом, фундаментом геш-тальт-терапии послужил психоанализ. Но огромное влияние ока­зали также философия экзистенциализма и гештальт-психология, делавшая упор на исследование целостных структур внутреннего опыта. Центральным пунктом концепции личности у Перлза было понятие психологической зрелости, которое соединяло в себе три подхода: психоаналитический, экзистенциальный и гештальтистский, по принципу дополнительности описывающие важнейшие свойства личности: 1. В терминах психоанализа зрелая личность отличается высо­кой внутрипсихической дифференцированостыо, осознано-стью влечений, способна отличать одно состояние от другого и отделять свои отношения и чувства от внешних объектов.

" См.: Enright J. Enlightening Gestalt. МШ Valley, 1980.

240

2. С точки зрения экзистенциализма зрелость — это способ­ность к ответственному выбору, свобода от зависимости, са­модостаточность и самодетерминация.

3. В рамках гештальт-психологии зрелость — это ощущение це­лостности и аутентичности личности.

А в целом зрелость — это оптимальное состояние психики, в котором человек не испытывает нужды в поддержке извне, от окружающего мира, а находит достаточные источники энергии и уверенности в самом себе.

Основой и критерием зрелости является способность ясно осознавать (awareness) внутренний опыт и границы личности, четко разделяя: это — мое убеждение; это — реальное знание; это — физическое ощущение; это — давление общественного мнения; это — переживание за близкого человека; это — моя собственная головная боль. По Перлзу, неспособность различать свои и чужие ценности, мнения, чувства означает слабую внутреннюю диффе­ренциацию, размытость границ «Я».

Сама постановка проблемы для психологии не была абсолют­но новой. По данным юнгианского анализа, подобная нерасчле­ненность самосознания вызывает слияние коллективного и инди­видуального, архетипа и объекта, ведет к утрате самоконтроля и в конечном итоге инфляции личности. Такой человек легко про­никается мистическими настроениями, «великими» идеями, «об­щими» целями, коллективными представлениями, в которых рас­творяется его собственная идентичность, обесцениваются личные интересы и предпочтения, и он запросто становится жертвой ма-нипулятивной пропаганды, безвольной частичкой толпы или даже энтузиастом беспардонных политических доктрин. Поэтому К.-Г. Юнг высказывал самые глубокие опасения, когда фашист­ские идеологи взяли на вооружение героику скандинавских и германских эпических сказаний. История подтвердила прогнос­тическую силу психоанализа (как направления, включающего и юнгианский анализ).

Но для Перлза подобная неспособность различать «свое» и «чужое» актуальна не только как вопрос взаимодействия с кол­лективным сознанием, но и шире, как проблема самоопределе­ния в любом контакте с внешним миром и другим человеком. И он определяет четыре патогенных формы нарушения контакта с миром, когда личность утрачивает представление о своих гра­ницах: «слияние», «проекция», «интроекция» и «ретрофлексия». Все они в какой-то степени могут служить защитой от стресса. Но при этом граница «Я», помогающая личности ощутить свою нетождественность с остальным миром, смещается, что приводит

241

либо к отвержению того, что принадлежит самому человеку, либо к принятию того, что принадлежит другим личностям.

Слияние состоит в том, что человек не в состоянии диффе­ренцировать себя и других, не определяет, где кончается его «Я» и где начинается «Я» другого человека, и характеризуется пере­живанием синтонности, эмоциональной связи, непосредственно­го ощущения единства. Можно сказать, что слияние есть наи­большая степень нерасчлененности, соответствующая магической сопричастности, изначальному синкретизму психической жизни.

Интроекция — это тенденция принимать установки и убежде­ния других людей без критики. «Интроекты», то есть убеждения, мысли или чувства, которые не были проработаны и потому не стали личностными, вступают в противоречие с глубинными представлениями. Душевные силы тратятся на примирение взаи­моисключающих идей и убеждений. Но это бесплодные усилия. Граница между «Я» и средой погружается в глубины бессозна­тельного, и личность конфликтует сама с собой. Тогда бизнес-ле­ди мучит мысль, что она «холодная мать», а юноша, которому по­чему-то нравится писать стихи, презирает себя за недостаточную «крутизну».

Проекция — это обратное и дополнительное к интроекции стремление приписывать другим людям и внешним обстоятельст­вам то, что происходит внутри «Я». Как защитный механизм про­екция позволяет переложить ответственность за внутрипсихиче-ское состояние на окружающий мир. «Мы сидим в доме, — гово­рил Ф. Перлз, — где стенами являются зеркала, и думаем, что смотрим наружу»¹⁵. При проекции граница со средой сдвинута таким образом, что некоторые аспекты «Я» выглядят принадле­жащими внешнему миру. И нередко свое собственное чувство от­чужденности и враждебности к окружающим человек переживает, как будто оно направлено на него от этих людей. И если в ре­зультате интроекции индивидуум делает свое «Я» полем битвы противоречивых идей, то вследствие проекции окружающий мир становится ареной внутрипсихических конфликтов. Однако по сравнению со слиянием и проекция, и интроекция характеризу­ются большей дифференциацией личности, частичным осознани­ем своей отдельности, появлением границы между «Я» и средой, нарушение которой переживается индивидом весьма болезненно.

Ретрофлексия буквально означает «поворот на себя». Ретро­флексирующий человек склонен искать причины всего происхо­дящего в себе самом и вместо того, чтобы воздействовать на сре­ду, воздействует на самого себя. Возвратные местоимения и час-

¹⁵ Perls F.S. Ego, hunger and aggression. N.Y., 1969. P. 158.

242

тицы характерны для ретрофлексирующего индивидуума: «Мне стыдно за самого себя»; «Я должен заставить себя сделать эту ра­боту»; «Я должен был знать это лучше» и т.п. В результате у чело­века формируется отстраненное отношение к себе как внешнему объекту, постороннему лицу. Четко разделяется «Я» как субъект действия и «Я» как объект рефлексии и оценки. При этом ослаб­ляется интегрирующая составляющая личности и разрушается чувство самоидентичности — self. Защитная функция ретрофлек­сии состоит в отказе от конфликта с окружающими путем само­изменения или самобичевания. Но при этом значительная часть «Я» отчуждается, словно приносится в жертву. И, к примеру, та­кого рода обобщения, как «мы ленивы и неблагодарны», пред­ставляют собой «наведенную» ретрофлексию и придают массо-видный характер процессам самонеприятия и дезинтеграции лич­ности. Тем не менее ретрофлексия характеризует достаточно высокую степень внтурипсихической дифференциации, при кото­рой становится возможным разделение позиции «Я» как субъекта действия и как наблюдателя-судьи.

Отсюда проистекает идея множественности «Я», которая в гештальт-терапии оформляется в методологию достижения цело­стности личности путем интеграции взаимоисключающих ипоста­сей «Я», внутренних противоречий и амбивалентных чувств. Основные процедуры гештальт-терапии выстраивались в расчете на внутреннюю антиномию «Я», когда и обнадеживающие и не­привлекательные его ипостаси принимаются к осмыслению как реальность, содержащая свои плюсы и свои минусы. Чтобы па­циент начал понимать себя и руководить собой, ему приходилось начинать издалека: с поиска противоположных полюсов своих намерений, привычек, чувств, попеременно идентифицируясь с каждой полярностью. С помощью психолога он должен осознать ранее недифференцированные аспекты собственной личности, чтобы интегрировать полярные ипостаси и прийти к ощущению самоидентичности и целостности, в чем собственно и выражается психическая зрелость.

Перлз так подвел итог своим рассуждениям: «Интроецирую-щий индивидуум делает то, что хотят от него другие, проецирую­щий делает другим то, в чем сам их обвиняет, человек, находя­щийся в патологическом слиянии с миром, не знает, кто кому что делает, и ретрофлексирующий — делает себе то, что хотел бы делать другим»¹⁶. Целью гештальт-терапии становится интеграция всех частей личности путем осознания внутренних антиномий и

¹⁶ Peris F.S. The Gestalt approach and eye witness to therapy. Palo Alto, 1973. P. 40.

243

тем самым расчленение слияний, переработка и ассимиляция ин-троектов, обнаружение проекций, высвобождение ретрофлексив-ного потенциала и направление его на реальное действие. Иными словами, задача ставится так, чтобы человек мог существовать как суверенная и целостная индивидуальность, сохраняя свою неза­висимость в интенсивном творческом взаимодействии с миром. Это означает колоссальный шаг в развитии представлений об эволю­ции человека, философический, в сущности, прорыв, имеющий практическое значение непосредственно для каждого чловека. И на этом следует задержать внимание.

Великий Юнг постоянно подчеркивал: «Худший грех челове­ка — его бессознательность»¹⁷; «Главная цель цивилизации — победа разума над бессознательным»¹⁸. И, может быть, XX век потому и оказался таким кровавым, что развитие цивилизации вышло на принципиально новый уровень психической эволюции человека. Сам Юнг еще в 20-х годах минувшего столетия отметил появление нового психотипа «современного человека». По его представлениям, это далеко не всякий живущий в данное время. Человек такого типа прежде всего оторван от многовековой тра­диции и способен существовать лишь непосредственно в настоя­щем. Он внеисторичен в глубочайшем смысле слова и отчужден от массы людей, которые продолжают жить в рамках традиций. Разрыв с прошлым, по мнению Юнга, ведет к состоянию глубо­кой неуверенности и беспокойства. И «современный человек» раскрывается для действия тех иррациональных и неисчислимых психических сил, которые изменяют жизнь народов непредсказу­емым образом.

Правда, самооценка у подобного «современного человека» была совсем иная. В те же 20-е годы американский писатель Ген­ри Миллер пишет роман-исповедь «Тропик Рака». Его главный ге­рой подчеркивает: «Есть нечто непристойное в этом почитании прошлого, и кончается оно обычно ночлежками или окопами», — и не без пафоса заявляет: «Сегодня я горд тем, что я — вне челове­чества»¹⁹. Но как бы ни ершился апологет «потерянного поколе­ния», его житейская самодостаточность и психическая суверен­ность связаны не только со свободой и активностью, но и с не­защищенностью. И сколько бы ни предостерегал гениальный психиатр от соблазнов индивидуализма, уже и массовидному чело­веку становилось ясно, что рассчитывать можно только на свое «Я». Заслуга Ф. Перлза в том, что в основу своей гештальт-тера-

" Юнг К.-Г. Душа и миф. Киев, 1997. С. 336.

¹⁸ Юнг К.-Г. Сознание и бессознательное. СПб., 1997. С. 48.

19 Миллер Г. Тропик Рака. М., 1994. С. 272, 273.

244

пии он поставил личность зрелую, суверенную, свободную, выра­ботавшую иммунитет против «иррациональных психических сил».

Зрелость, по Перлзу, — это не подарок судьбы, а личное до­стижение человека, которое связано с преодолением внутреннего сопротивления и прохождением через катарсис (в плане экзи­стенциализма). Для достижения зрелости, суверенности и пси­хологической иммуности взрослый человек вынужден, словно снимая слой за слоем луковичную кожицу, проработать все свои невротические механизмы защиты. Отказавшись от клише, оттор­гнув принятые роли и привычные манипулятивные приемы, це­лью которых был поиск помощи со стороны, человек остро ощу­щает отсутствие поддержки и ограниченность социальной защи­ты. И в этот момент он либо устремляется назад, поступившись собственной независимостью, либо доходит до «внутреннего взрыва» (горя, отчаяния, протеста), за которым следует проявле­ние истинного «Я».

Истинное «Я» — это и есть аутентичная индивидуальность, сознающая и оберегающая свою целостность. Это тот оптималь­ный психический статус, к которому стремится зрелая личность. Новое ощущение суверенности стало настоящим открытием, рав­ноценным, как представляется, максиме Декарта «Cogito ergo sum». И Перлз нашел для своего озарения столь же емкое, афо­ристическое выражение. Он написал «Молитву гештальтиста»:

Я делаю свое, а ты делаешь свое.

Я живу в этом мире не для того,