Культурная нейронаука и врожденные парадигмы культуры

Дата: 2025-06-15; Просмотры: 1

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

Мы анализировали книгу Майкла Коула, которая была издана по-английски и по-русски почти одновременно, соответственно, в 1996 [65] и 1997 [32] годах, и где он говорит, как мы видели, о социальной природе человеческого мышления: «все средства культурного поведения (по моей терминологии – артефакты) по своей сути социальны. Они социальны также по своему происхождению и развитию» [32, с. 210]. В своих последующих работах, Коул обращается к нейронауке[125], указывая, что «культура является составляющей психических процессов человека», говорит о «коэволюции филогенетического и культурно-исторического факторов в формировании процессов развития в рамках онтогенеза», отсюда понимаем, что «изменения структуры и функций мозга связаны с культурно-организованными изменениями» [31, с. 3]. В частности, Коул упоминает о том, что «основываясь на современных данных нейронауки, Стивен Квартц и Терренс Седжновский объявляют, что культура "содержит часть программы развития, которая работает вместе с генами и строит мозг, который лежит в основе того, чем вы являетесь"» [31, с. 4]. Коул заканчивает свою статью словами: «Соконструирование культуры и биологии больше не может игнорироваться в исследованиях обучения и развития человека» [31, с. 14]. Поэтому естественно, что Коул в дальнейшем обращается к нейронауке, которая полагает, что культурные изменения биологически фиксируются в нашем мозге. На русском языке появляется его статья в соавторстве с М.В. Фаликман «"Культурная революция" в когнитивной науке: от нейронной пластичности до генетических механизмов приобретения культурного опыта», в которой дается большой анализ возможностей нейронауки в сфере исследования культуры. В основе так называемой культурной нейронауки лежит тезис, что «профиль активации мозга при решении разнотипных задач меняется в ходе обучения, освоения новых сфер деятельности и, возможно, при получении того или иного культурного опыта … Проблемы, за решение которых берутся представители данной области, касаются того, как нейробиологические процессы в мозге ведут к возникновению и развитию культур различного типа, можно ли говорить о биологических основах общности между культурами, в чем выражаются кросс-культурные особенности строения и функционирования человеческого мозга, связанные с особенностями когнитивных, мотивационных и эмоциональных процессов в разных культурах» [58, с. 5]. Исследования в области культурной нейронауки приводят к тому, что о человеческой психике говорят как о биоартефакте, как наборе «функциональных систем, который продолжает постоянно складываться в ходе взаимодействия человека и культуры» [55, с. 50].

Одной из основных причин «столь стремительного развития нейронауки стало внедрение нового метода исследования мозга – функциональной магниторезонансной томографии (фМРТ), – пишет российская исследовательница нейронауки А.А. Филатова. Принцип работы фМРТ построен на измерении тока крови и изменений потребления кислорода, вызванных нейронной активностью головного мозга. Любая наша когнитивная или какая-либо иная деятельность связана с работой специализированных областей в мозге, которые в процессе своей активизации получают больше крови, насыщенной кислородом, что и фиксирует фМРТ» [59, с. 106]. Нейронаука стала одним из ведущих трендов нашего времени. Правда, следует отметить, что «пожалуй, никто так яро и безапелляционно не критикует современное «нейропомешательство», как сами нейробиологи и нейрофизиологи. И это вполне понятно. Кто, как не сами ученые, знают истинную цену честному выстраданному результату своих многолетних исследований» [59, с. 112].

Об отражении культурного в мозге человека писал другой американский последователь Выготского, создатель социокультурного подхода Джером Брунер. По словам Брунера, «мышление осуществляется в значительной мере с помощью инструментов, предоставляемых нам культурой» [8, с. 306]. Восприятие непосредственно свя­зано с процессом категоризации, поскольку все, что мы восприни­маем, относится к некоторому классу явлений и через это отнесение приоб­ретает свое значение [8, с. 14]. «Если мы утверждаем, что категоризация часто оказывается скрытым или бессознательным процессом, что мы не осознаем перехода от отсутствия идентификации объекта к наличию ее и что решающим признаком всякого восприятия является тем не менее отнесение объекта в той или иной форме к известной категории, то это не освобождает нас от обязанности объяснить, откуда берутся сами категории» [8, с. 14]. Как же Брунер объясняет изначальное происхождение категорий? Брунер ссылается на Д. Хебба [70], который создал «анатомо-физиологическую теорию выделения человеком классов событий в окружающей среде и опознания новых событий в качестве частных случаев однажды установленных классов», которая является «ассоциативной теорией восприятия на нейронном уровне, исходящая из предпосылки, что раз сформировавшиеся нейронные ансамбли облегчают восприятие ранее одновременно следовавших событий» [8, с. 31], но вместе с тем и то, что «некоторые первичные категории врожденны или автохтонны, а не являются результатом обучения. Первичную способность выделять предметы из фона следует, по-видимому, считать одним из примеров этого. То же относится и к способности различать модальности событий… Полный список врожденных категорий — излюбленный предмет философских споров в XIX в. — это тема, на которую, по-видимому, потрачено слишком много чернил и слишком мало экспериментальных усилий. Движение, причинность, намерение, тождество, эквивалентность, время и пространство суть категории, которым, скорее всего, соответствует нечто первичное в психике новорожденного» [8, с. 16]. Таким образом, Брунер постулирует первичные, или существующие до опыта, категории. Он пишет: «Пользуясь оптимистической метафорой Хебба, имеет смысл строить мост между нейрофизиологией и психологией при условии твердой опоры на обоих концах, даже если середина этого моста будет при этом несколько шаткой» [8, с. 31].

Идея о врожденности категорий была высказана также Наумом Хомским в психолингвистике, утверждая, что универсальная грамматика, на основе которой человек воспринимает и усваивает грамматику родного языка, представляет собой общий набор синтаксических правил, встроенных в мозг [61]. Речь у Хомского идет о системе «базисных универсальных правил, врождённое свойство человеческого мозга, представляющее собой основу речевой деятельности человека» [62]. О врожденных структурах мышления говорил Джерри Фодор, который предложил модельную теорию [60, с. 47–54], суть которой сводилась, говоря словами Майкла Коула, к тому, что «информация из окружающей среды проходит через совокупность специальных входных систем или модулей, определенным образом преобразующих входную информацию. Они передают эту информацию в общем формате "центральному процессору". Психологические принципы организации каждой области являются прирожденными в смысле А. Гизелла или Н. Хомского. Они имеют фиксированную нервную архитектуру, они действуют автоматически и быстро и "включаются" соответствующими внешними входами, а не конструируются, как это предполагается в теории Ж. Пиаже. Различные области не взаимодействуют друг с другом непосредственно, каждая из них представляет собой отдельный психический модуль. Информация, поставляемая модулями, координируется посредством "центрального процессора", оперирующего продуктами их деятельности. Модули не могут испытывать влияние со стороны других составляющих психики, которые не имеют доступа к их внутреннему оперированию. В дополнение к языку Дж. Фoдор предложил еще ряд возможных модулей, в том числе связанные с восприятием цвета, формы, трехмерных отношений и распознаванием голосов и лиц. Впоследствии было предложено множество возможных модулей, включая модули для механической причинности, целенаправленного движения, числа, одушевленности и музыки» [32, с. 225-226]. Оговоримся правда, что Фодор разрабатывал не культурные концепции, а модели мозга, ориентированные на создание искусственного интеллекта. Но в последней трети ХХ века, в период бума когнитивных наук, концепции теоретиков сознания – аналитических философов – подпитывали и культурологическо-антропологические подходы.

* * *

Итак, важный вывод этой главы состоит в том, что человеку присущи, выражаясь словами российского психолингвиста и когнитивиста Т.В. Черниговской, «концепты-примитивы, которые по мнению целого ряда крупных представителей когнитивной науки, являются врождёнными и проявляющимися у детей очень рано, а не приобретёнными в результате раннего научения» [62]. По ее словам, «дети, таким образом, уже рождаются с мозгом, готовым к синтаксическим процедурам именно из-за развития языка в сторону наиболее вероятностных характеристик, что и фиксируется генетически» и она указывает на то, что «не генетические изменения лежали в основе появления языка, даже если мы их сегодня видим, а наоборот». Таким образом, культурные изменения отражаются на церебральном уровне и закрепляются в генах.

Все перечисленные авторы, которые говорят о закрепленности на генетическом уровне культурных явление – материалисты и эволюционисты. Речь тут идет не сколько о накоплении мутаций (или одной супермутации, как полагал Наум Хомский), а именно о формировании особого человеческого мозга, обладающего особой пластичностью, чтобы вмещать в себя культурные парадигмы. Таким образом даже в рамках материализма происходит отход от идеи интериоризации. А значит, даже в этой системе взглядов психологические орудия оказываются не связанными с внешними орудиями опосредования. То, что мы используем такой артефакт, как ложка, в процессе еды, а такой артефакт, как топор, для колки дров, индифферентно в отношении наших мозговых процессов. Никак нельзя сказать, что мы интериоризируем топор как орудие и получаем в своей психике какой-то особый психологический механизм, с помощью которого опосредуем наши психические процессы. Те психологические ухищрения, которые Выготский определял как символы, подобные узелкам на веревочке, помогающим в запоминании цифр, конечно, существуют, но они отличны от собственно психологических орудий опосредования, которыми являются схемы, и являются просто частным случаем наполнения схем, например, конкретной схемы счета, функционально не отличаясь от узелков. Они именно наполнение схем, а не сами схемы, то есть не психологические орудия опосредования как таковые.

Что до протосхем, которые могут быть закреплены генетически, то полагаем, что они являются таким же даром Божиим, как способность к речи: как дар слова дан человеку, так дана человеку способность принимать культуру, аккультурироваться. К пониманию этого факта идет постепенно наука, которая использует теорию коэволюции культурного и биологического и рассматривает мозг как био-артефакт [31], но не может объяснить, каким образом культурное проникает в биологическое или, используя концепт социального мозга (см. напр., [5, с. 100–102]), не может объяснить, как мозг стал социальным. Более того, «то невероятное количество доступных эмпирических данных (каждый год в научных журналах появляется около 60 тыс. статей по разным направлениям нейронауки), которое с каждым днем растет как снежный ком, не помогает перейти от понимания того, что делает человеческий мозг, к пониманию того, как он это делает» [59, с. 114].

Как трава сквозь асфальт[126]

Теперь нам осталось подвести итоги. Мы видим, что культура очень сложна и отнюдь не сводится к одному какому-то элементу, который можно назвать собственно культурным. Скорее надо говорить о системе разнородных элементов, которые в своей совокупности составляют культуру. Надо отметить, что все эти элементы принадлежат разным сферам жизни человека (мы сейчас рассматриваем те, которые являются психокультурными, почти не касаясь пока социокультурных и персоналистских, культурно-языковых и т.п.), но важна именно сама их система, являющаяся собственно культурной, ибо она делает возможным функционирование культуры.

Культура – это именно система, и она связывает воедино:

(1) культурно-биологическое; мы его определим как «врожденные парадигмы категоризации», которые сами по себе еще не культура, но есть ее самая главная предпосылка, ибо без них человек просто не может стать носителем культуры, а также врожденные предустановки, которые исходно определяют деятельность, но деятельностью еще не являются. (У Узнадзе, например, это выше упоминавшееся «замечание». Мы же понимаем предустановку как врожденную способность к направленному действию.);

(2) внешний мир; мы его определим термином Роя Д’Андрада, «поток материала», который означает события и явления, находящиеся вне нашего восприятия, помимо нас (см. [65]) и служащие основой для эксплицитной культуры;

(3) духовный мир; его в человеческой проекции в качестве νοῦς’а («ума») мы условно сведем здесь к свободе воли человека (оговоримся, что в нашей схеме мы не рассматриваем личность или сознание, этой теме будет посвящена отдельная наша работа, но скажем, что, в отличие от культурно-исторической психологии, не считаем их только культурными конструкциями, но духовно-культурными. Темы сознания мы кратко касаемся в [39]).

Вот то, каким образом сопряжены в нашем мире эти три начала, как они соотносятся друг с другом, система, которую они образуют, – это и есть культура, представляющая собой единство в своих эксплицитных и имплицитных составляющих.

Попытаемся изобразить структурнyю схему культуры, как мы ее видим и к которой так подробно издалека подбирались. Схема получится достаточно сложной, возможно, что с трудом будет зрительно восприниматься, но мы постараемся ее разъяснить по возможности доходчиво. Для большей наглядности мозаику эту будем собирать пошагово из пазлов. В итоге, надеюсь, мы ее легче и правильнее воспримем в завершенной совокупности.

Собирая так структуру культуры, напомним, что картина наша скомпонована будет на основании концепций советских психологов и их российских и американских последователей. Мы их слегка подкорректировали с целью увязать друг с другом. «Но стоило ли огород городить?» – спросит кто. Да, потому что с определением и пониманием культуры до сего дня остается немало неточностей, недоговоренностей и неувязок. Наша несколько эклектичная конструкция неминуемо бы рассыпалась, если бы мы не внесли в систему дополнительные определенные параметры, а также не разместили на схеме обсуждаемые блоки более наглядным способом. Мы постарались расположить их так: слева блоки, относящиеся к материалистической психологии и культурологии, справа блоки, относящиеся к феноменам духовного мира[127]. Далее в нашей системе мы объединили материальный мир и мир духовный через ментальную, психологическую компоненту, и тем самым придали материальному миру особые смыслы. Другими словами, мы утверждаем, что посредством души (ψυχή) вступают в единую систему культуры:

1) тело, по отношению к которому душа выполняет витальную функцию, и

2) дух (νοῦς), Горний или бесовский.

Пояснения мы будем вести пошагово, постепенно наращивая не только блоками и связями структурную схему, но и раскрывая при этом проявления феноменов культуры, как эксплицитных, так и имплицитных.

Итак, начнем с того, что на рисунках (в приложении к статье) мы показываем как культурные, так и врожденные начала.

(I) – Два исходных для культуры начала – это духовное и материальное, идущие от Творца и от творения[128].

На рисунках они располагаются, соответственно, справа и слева.

(II) – Два врожденных у человека начала – это когнитивное (врожденная способность к первичной категоризации) и предустановка (врожденная способность к направленной деятельности)[129].

На рисунках это блоки слева вверху «Врожденные парадигмы категоризации», «Модули восприятия», «Первичные психологические орудия опосредования», «ЯЗЫК», без которых не возможны ни какое-либо восприятие, ни формирование элементарных психологических проявлений, ни освоение языка, а без языка невозможны никакие понятия, идеи, концепции, которые тоже влияют на формирование и развитие языка. И справа внизу помещаем блок «Врожденные предустановки».

Далее обратимся к эксплицитной (то есть вовне проявляемой) культуре.

(III) – эксплицитные артефакты: материальные, социальные, идеальные. Сюда же добавляем символы как духовные артефакты, о которых речь ниже, и ценностные артефакты, которые, правда, можно рассматривать как разновидность идеальных артефактов, но мы их выделяем, поскольку они имеют немаловажную оценочную функцию.

На схеме это блоки слева и по центру «МАТЕРИАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ», «СОЦИАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ (Модели действия)» и, соответственно, справа сверху вниз к центру «ИДЕАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ (Идеи и понятия)», «МЕНТАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ (Репрезентации, концепты)», «СИМВОЛИЧЕСКИЕ АРТЕФАКТЫ (Символы)» и «ЦЕННОСТИ».

(IV) – алгоритмы, модели действий с социальными артефактами, из которых мы выделили адаптивно-адаптирующие модели деятельности, то есть всевозможные технологии, и практику.

На схеме это блоки слева пониже от центра вниз уже упомянутые «СОЦИАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ (Модели действия)» и «ТЕХНОЛОГИИ (Адаптивно-адаптирующая деятельность)», а также слева в центре «ПРАКТИКА (Деятельность в контексте)».

Технологии как адаптивно-адаптирующая деятельность и практика – это квинтэссенция эксплицитной культуры – алгоритмы, с помощью которых человек преобразует внекультурные, относящиеся к «потоку материала» объекты внешнего мира (по Д’Андраду с Коулом [65] ― [69]), в материальные артефакты, а также прямо и опосредовано видоизменяет сами материальные артефакты для их использования человеком. В основе технологий лежат как орудия (далеко не только «орудия труда», но и разнообразные приспособления), так и модели использования последних. Эти орудия в своей совокупности можно – и это было бы правильно – назвать орудиями адаптации, рассматривая как те, функции которых относятся к приспосабливанию человека к внешним условиям, так и те, функции которых направлены на то, чтобы приспособить объекты внешнего мира к человеку. Приспособления эти могут быть не только физическими, но и ментальными, которые мы здесь условно и в самом широком смысле сводим к моделям деятельности с артефактами (часто и социальными). Нам здесь важно отметить сам факт деятельностного воздействия на внешний мир, который выходит за рамки психологии и связанной с ней имплицитной культурой (заключенной в формальных схемах и сценариях). Модели действия мы в нашей схеме (тоже всего лишь условно) определили и как социальные артефакты: условно потому, что понятие социального артефакта значительно шире, но в данной работе мы его так расширительно не касаемся.

Модели действия порождают и осуществляемую практику. Мы употребляем этот марксистский по происхождению термин, понимая его – подобно М. Коулу – как разного рода деятельности в контексте, относящемся к самым широким сферам жизни [32]. В процессе деятельности, осуществляемой на практике, возникают артефакты: материальные, идеальные и социальные (понимаемые как модели деятельности).

Остановимся сначала на материальных артефактах и моделях действия. Под материальными артефактами мы понимаем всю материальную культуру, куда включаем не только нечто, созданное человеком, но и все внешние объекты, получившие значение в культуре (будь то и «березка, что во поле, под ветром склоняясь, растет», будь то коряга, которую мы нашли в лесу и используем как подпорку), то есть понимаем все, что сопряжено с технологическими или ментальными моделями деятельности. Их мы понимаем как способы деятельности с артефактами, и как различные социальные взаимодействия. Материальные артефакты мы определим как внешние, эксплицитные, в отличие от имплицитных артефактов, относящихся к сфере психологического. Нам здесь важно указать на то, что порождение артефактов, в том числе, материальных артефактов, о которых мы здесь говорим, происходит посредством наложения на элементы «потока материала» определенных ментальных значений.

Такое же наложение ментальных значений на элементы «потока материала» (который не только материален, но и социален – то есть включает в себя человеческое отношения, которые не всегда попадают в поле внимания человека, – и идеален – то есть включает идеи, о которых люди и не всегда думают-то) происходит и применительно к сферам социального, идеального и символического, которые, так же как материальные артефакты, принадлежат к числу эксплицитных артефактов – то есть относятся к внешней, эксплицитной культуре. Все указанные проявления внешней эксплицитной культуры подлежат интериоризации по имплицитным схемам и сценариям – мы подчеркиваем это, хотя мы не имеем возможности подробнее продемонстрировать все эти процессы на нашем и без того перегруженном рисунке, но показываем как схемы сценарии опосредуют во взаимодействии все ментальные артефакты (репрезентации и концепты), а те многократно опосредуются под непрерывным влиянием ценностей, которые задаются идеальными артефактами (то есть всем идеальным, включая идеи и понятия).

Попробуем исполнить первый шаг и составить первый пазл для обобщенного рисунка структуры культуры. Этот пазл показан на Рис. 1[130]. Упомянутые блоки расставим по их местам и повторим описание главных связей между ними[131]. Врожденные парадигмы категоризации непосредственно участвуют в формировании модулей восприятия, самого языка и первичных психологических орудий опосредования (которые тоже влияют на формирование языка). Все они опосредуют вычерпываемые из «потока материала» материальные артефакты, которые тут же получают свои репрезентации в сознании (свои когнитивные копии в виде идеальных артефактов). Слева внизу показан только материальный способ извлечения («вычерпывания» по Леонтьеву [8]) материальных артефактов из «ПОТОКА МАТЕРИАЛА (Внешний мир)» в результате всевозможной деятельности по возможным моделям действия исключительно ради «облегчения» самого рисунка. При этом оказываются задействованными блоки «СОЦИАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ (Модели действия)», «ТЕХНОЛОГИИ (Адаптивно-адаптирующая деятельность)» и также всяческая деятельность от блока «ПРАКТИКА (Деятельность в контексте)». И во всем этом имплицитно присутствуют схемы и сценарии, заключенные в блоке «СХЕМЫ, СЦЕНАРИИ». Материальные артефакты получают свое воплощение в процессе практики в деятельностном контексте. Такая практика влияет на порядок вычерпывания артефактов из потока и осуществляется во взаимодействии с моделями действия (к которым мы относим также и социальные артефакты, отражаемые и в концептах). Последние обеспечивают выработку всяких технологий адаптивно-адаптирующей деятельности, участвующих в вычерпывании артефактов из потока, также опосредовано влияющих на саму практику. Отметим, что для процесса вычерпывания из потока он должен иметь некоторую репрезентацию для элементов в нем. Репрезентации и концепты составляются с учетом символических артефактов, идей и понятий (да и сами включаются в последние). Идеи и понятия самым тесным образом связаны с духовным миром, которым немало определяется характер и свойства личности. Личность по свободе воли своей формирует ценностные ориентации и символические артефакты. На ценности влияет также идеальное (идеи и понятия) через многократное опосредование опять же в процессе деятельности. Врожденные предустановки мы разберем в следующем пазле. Весь процесс вычерпывания из потока материала управляется из помещенного в центр рисунка блока «СХЕМЫ, СЦЕНАРИИ» по развернутым во времени формальным схемам с многократными циклами психологического опосредования.

На особенности вычерпывания содержаний из внешнего мира влияют не только схемы-орудия восприятия и интериоризации, но и культурные технологии (адаптивно- адаптирующая деятельность), которые определяют сам модус действия человека по отношению к внешнему миру [43].

Продолжим описание, и перейдем к Рис. 2.[132] Но для общего представления можно продолжить и тут. Сразу заметим, что блок «Врожденные предустановки» непосредственно определяет схематические установки в блоке «Установки» (это отмечал еще Надирашвили [48], ученик Узнадзе [57]), которыми определяется немало и процесс вычерпывания из потока материала (блок «ПОТОК МАТЕРИАЛА (Внешний мир)»). Обращаем внимание, что блоки «ЭМОЦИИ» и «МОТИВЫ» опосредованно и довольно сложно, многослойно, влияют на предварительные схемы по установкам. Так эмоции непосредственно влияют на мотивы поведения и взаимодействия (блок «МОТИВЫ»), корректируя ментальные артефакты (блок «МЕНТАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ (Репрезентации, концепты)») и деятельность в контексте («ПРАКТИКА (Деятельность в контексте)»), которая в свою очередь осуществляется и при непосредственном воздействии тех же мотивов, то есть мотивы в процессе определенной деятельности могут претерпевать изменения и изменять свое воздействие на действия. Но взаимодействия в деятельностном контексте имеют еще более сложную структуру, поскольку они проявляются не только во взаимодействии с моделями действия («СОЦИАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ (Модели действия)») и уже вычерпнутыми из потока артефактами («МАТЕРИАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ»), но и сами непосредственно и опосредованно влияют на процесс вычерпывания. Формальные схемы и сценарии в блоке «СХЕМЫ, СЦЕНАРИИ» «обрастают плотью» при взаимодействии (прямо или опосредовано) со всеми артефактами (об этом мы уже говорили). Блок «ЗНАЧЕНИЯ» придает определенные значенияи смыслы материальным и идеальным артефактам. Но эти значения тоже оказываются весьма девиативными в процессе непрекращающегося взаимодействия с переменами в идеальных (блок «ИДЕАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ (Идеи и понятия)») и ментальных («МЕНТАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ (Репрезентации, концепты)») артефактах. И в результате эти схемы и сценарии продолжают непосредственно влиять на вычерпнутые артефакты (блок «МАТЕРИАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ»), да и на само вычерпывание из потока (блок «ПОТОК МАТЕРИАЛА (Внешний мир)»). Но на этом описание всевозможных взаимодействий рано завершать, поскольку мы пока не описали достаточно полно влияние духовного мира на все это, который опосредовано (мы это показывали и на Рис. 1) влияет на ценности, а те в конечном итоге и определяют эмоции, мотивы и значения во всей этой структуре культуры.

Пока мы разбирали эксплицитные формы проявления культуры. Теперь перейдем к имплицитным артефактам и к имплицитной культуре, то есть к культуре, как она существует в нашей психологии (об имплицитной культуре см. также мою другую статью[133], опубликованную в том же номере Альманаха «Тетради по консерватизму»). Настало время совместить два ранее рассмотренных пазла (Рис. 1 и Рис. 2), в результате мы получаем куда более полно завершенную структуру культуры (Рис. 3)[134]. Вернемся к категории интериоризации. Интериоризация проходит через целый ряд процедур, прежде чем ее продукты оседают в психике[135]. Тут на внешний мир, который мы рассматриваем в форме «потока материала», проецируются (продолжим наше перечисление компонентов культуры) следующие элементы.

(V) – Элементы имплицитной культуры. Прежде всего, это значения, схемы и сценарии, как развернутые во времени схемы.

На Рис. 3 это блоки в центре «СХЕМЫ, СЦЕНАРИИ» и над ним «ЗНАЧЕНИЯ».

В результате, как мы сказали уже, формируются эксплицитные артефакты: материальные, идеальные, символические. А что происходит при этом в уме человека? В уме человека синхронно формируются ментальные артефакты.

(VI) – Ментальные артефакты: репрезентации эксплицитных артефактов (когниции – единицы познания), концепты и компоненты мышления или внутренней речи.

На Рис. 3 это блоки сверху вниз правее от центра «ИДЕАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ (Идеи и понятия)», «МЕНТАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ (Репрезентации, концепты)» и «СИМВОЛИЧЕСКИЕ АРТЕФАКТЫ (Символы)».

Что касается ментальных артефактов, то мы на них специально останавливаться и тут не будем, поскольку это отдельная большая тема, связанная с мышлением. И мышление, равно как и язык, остаются пока за рамками нашего исследования. И мы их будем касаться только в той мере, в какой это необходимо при разговоре о других компонентах культуры.

Перейдем к «схемам и сценариям». Они формируются в результате интериоризации и категоризации некоторого первичного опыта освоения культурных сценариев, который накапливается в процессе социализации ребенка. Так в уме ребенка складывается категориальный аппарат, который лежит в основе его восприятия (мы уже отмечали «Модули восприятия» на схеме слева вверху и «Первичные психологические орудия восприятия»). Именно через такой категориальный аппарат той или иной культуры формируется комплекс культурных схем и сценариев в своей совокупности, ибо с их помощью человек относит явления и объекты к тому или иному классу, проще сказать: так объекты и явления опознаются и интерпретируютсяв блоке «СХЕМЫ, СЦЕНАРИИ» (на рисунках в центре). Так вот опознанные и проинтерпретированные внешние объекты и явления интериоризируются, то есть поступают в ум человека в качестве ментальных репрезентаций в соответствующих блоках, получая репрезентации и формируя концепты («МЕНТАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ (Репрезентации, концепты)», обретая значения («Значения») и формируя идеи, понятия и представления («ИДЕАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ (Идеи и понятия)»). Репрезентации, в свою очередь, интерпретируясь, конденсируются в психике, корректируя и видоизменяя наличествующие уже в ней схемы и сценарии или даже формируют новые, которые, уже в свою очередь, опосредуют наше восприятие (замыкая и таким образом психологический цикл восприятия). Так одни схемы через посредство объектов внешнего мира порождают другие схемы[136]. Схемы и сценарии порождают новые схемы и сценарии, опосредуясь также и через поведенческие модели и модели общественных отношений. То же следует сказать и об идеальном: оно тоже опосредует образования схем, придавая значения артефактам в соответствующем блоке «ЗНАЧЕНИЯ». Итак, повторяем: схемы и сценарии являются психологическими орудиями, которые опосредуют восприятие внешнего мира и сами преобразовываются, опосредуясь через объекты и явления внешнего мира: материальные, социальные или идеальные.

Мы вот говорим: схемы образуют схемы, схемы опосредуют схемы. Но справедливо было бы полагать, что это не дурная бесконечность, а имеются какие-то первичные схемы, которые служат базовой основой данного процесса. Интериоризация невозможна без определенных предпосылок, а именно: без наличия первичной предрасположенности человека к усвоению культуры. Это, повторим, врожденные парадигмы категоризации, на основании которых под воздействием контекста и практики (совокупности культурообусловленных деятельностей) формируются модули восприятия. Следует указать и на первичные психологические способности к опосредованию, вытекающие из врожденной способности к категоризации, что мы определяем как базовую способность человека к функционированию в культурной среде и производству культуры. Поэтому мы отдельно показываеми блок «Первичные психологически орудия опосредования», где они формируются при непосредственном влиянии врожденных парадигм категоризаци и опосредованно через модули восприятия, не без участия внешнего мира через блоки «ПОТОК МАТЕРИАЛА (Внешний мир)», «СОЦИАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ (Модели действия)», «ПРАКТИКА (деятельность в контексте)».

Так, мы видим, что способность к опосредованию – ключевая культурная способность, без которой было бы невозможно не только культурное структурирование внешнего мира, но само его восприятие. И когда мы говорим о схемах, мы имеем в виду не просто пассивные репрезентации, такие схемы – это единовременно и результат интериоризации, и психологические же орудия для интериоризации. Схемы (сценарии) активно накладываются человеком на внешний мир, «охватывают» «поток материала», или – здесь опять же заимствуем термин у А.Н. Леонтьева – они «вычерпывают» из него новые содержания и превращают в артефакты[137]. Леонтьев настаивает на активности процесса, и в этом с ним надо согласиться, но подчеркнем, что вычерпываются именно содержания, а не их формы и схемы. Сами же «оживленные» в процессе вычерпывания схемы формируются под влиянием внешнего мира (при «проецировании» схем на внешний мир), на его материале, но исходно – с опорой на врожденный механизмы категоризации и опосредования, которые даны человеку от Бога вместе с даром речи и неотрывны от последнего.

На нашем последнем Рис. 3, в верхней его части, мы показываем и связи схем (сценариев), репрезентаций через посредство ментальных артефактов и психологических орудий (с врожденными предустановками) с духовным миром через комплекс всевозможных преобразований, как мы уже описывали ранее.

Схемы и сценарии, заложенные в уме (психике) человека, влияют на все типы артефактов, придавая им соответствующие значения. Поэтому на структуре показаны как непосредственное влияние блока «Схем и сценариев» на все артефакты (это блоки «МАТЕРИАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ», «МЕНТАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ (Репрезентации, концепты)», «СОЦИАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ (Модели действия)»), так и опосредованное – блок «ЗНАЧЕНИЯ». И напомним, материальные объекты и социальные явления являются для схем, сценариев и значений теми орудиями опосредования, которые порождают из формальных схем содержательные («живые») схемы, а из значений – новые значения. (Напомним также, что на Рис. 3 не все упомянутые взаимосвязи в структуре показаны, чтобы визуально не перегружать ее.) И особенно применимо это утверждение об орудиях опосредования к идеальным артефактам. Символический и идеальный мир являются своего рода «мастерской», в которой вырабатываются концепты, индивидуально преломленные понимания идей и понятий, оседающие в нашей психике уже как компоненты имплицитной культуры.

Концепты – это определенные категории мышления. Свертываясь и приближаясь по структуре к схемам, концепты становятся ментальными значениями так же, как значениями являются ментальные планы любых эксплицитных артефактов, которые и придают им культурный смысл (окультуривают «вычерпнутый» факт из «потока материала»). Поэтому иметь значение означает быть чем-то в культуре, то есть иметь смысл, который изначально вытекает из Логоса каждой вещи, задуманной Творцом при творении, или из логоса, сотворенного человеком, имеющим дар творца и призванным изначально давать названия. Истинный смысл вытекает не всегда (даже довольно редко) непосредственно из Логоса, ибо человеческая культура всегда привносит определенные искажения (многократные искажения).

Опознанные и проинтерпретированные внешние объекты и явления интериоризируются и поступают в ум (сознание) человека в непрерывном процессе репрезентации в тех или иных концептах деятельностного существования не без воздействия и символических артефактов. При этом задействованы бывают модели действия, идеи и понятия, получающие непрестанно изменяющиеся значения в определенных языковых формах, формирование которых невозможны без врожденных парадигм. При интериоризации внешних явлений непосредственно и опосредовано участвуют такие блоки в структуре (в их числе и упомянутые ранее), как «ЯЗЫК» и «ЗНАЧЕНИЯ», «ИДЕАЛЬНЫЕ АРТЕФАКТЫ (Идеи и понятия)» и «СИМВОЛИЧЕСКИЕ АРТЕФАКТЫ (Символы)».

Поэтому в ментальный же план культуры кроме репрезентаций, концептов, значений, схем и сценариев мы вписали и:

(VII) – ценностно-эмоционально-мотивационный комплекс.

На Рис. 3, как и на Рис. 2 это блоки внизу и правее от центра «УСТАНОВКИ», «МОТИВЫ», «ЭМОЦИИ» и «ЦЕННОСТИ». Мы уже немало описали этот комплекс ранее, когда коснулись влияния эмоционально-установочных факторов в культуре в процессе адаптивно-адаптирующей деятельности. Но дополним несколько важных штрихов.

Ценности влияют на мотивы и эмоции людей, расценивая (ранжируя) их, и ими воздействуют на практику – деятельность людей. Ценности можно рассматривать как общественное явление и, возможно, причислять к идеальным артефактам как их особый подвид, но они имеют также личностные срезы, которые выражаются через концепты тех или иных явлений в понимании индивидов. Если рассматривать ценности как компоненты внутренней культуры, то они с мотивами и эмоциями нераздельны. К происхождению ценностей мы еще вернемся.

Мотивы и эмоции во многом возникают под влиянием схем и сценариев (когнитивных орудий опосредования), в которые они вписываются. На мотивы и эмоции влияет также практика (деятельность), которую они обуславливают, и которой, в свою очередь, в значительной мере обуславливаются. Но особо хотим подчеркнуть, что и эмоции, в первую очередь, и мотивы определяются установками, а мотивы еще и корректируются предустановленными эмоциями.

Об установках, как явлении не вполне культурном, мы подробнее еще скажем дальше. А вот модели действия – феномен чисто культурный, выше мы их отнесли к социальным артефактами. С ними связана практика, в которую они встраиваются. Естественно, что деятельность, составляющая практику, зависима от мотива, который в свою очередь зависим от эмоции, чувства. Роль практики в нашей схеме достаточно значительна, ибо она оказывает влияние, по нашему мнению, на формирование модулей в человеческом мозге[138].

Итак, подведем некоторый итог и взглянем на картину, которая у нас сложилась. Для большей ясности все рисунки выполнены в цвете и к ним прилагается еще Таблица-легенда, раскрывающая смысл такой раскраски[139]. Мы отмечаем, что наше понимание установки близко к Д.Н. Узнадзе[140]. Мы интегрируем в свою систему понятия Выготского о психологических орудиях и интериоризации [15]. Последнее немного корректируем в соответствии с нейропсихологией и нейролингвистикой, как эти области сложились во второй половине ХХ века и продолжают развиваться вплоть до наших дней, включая тезис о врожденности начальных культурных парадигм. Конкретнее, мы опираемся тут на тезис о врожденных категориальных парадигмах Дж. Брунера[141]. Мы принимаем также нечто из концепции А.Н. Леонтьева о деятельности, признавая влияние деятельности на формирование познавательных структур мозга [36]. Мы принимаем теорию артефакта М. Коула в том аспекте, что любой артефакт, кроме чисто материального субстрата имеет на себе отпечаток ментального значения[142].

Итак, мы выделяем: материальные, социальные, ментальные (и материальным субстратом для ментальных выступают церебральные процессы), идеальные и символические артефакты (о которых речь еще впереди). И тут мы соприкасаемся с концепцией Э.В. Ильенкова[143]. Схемы и сценарии мы представляем близко к тому, как это делают Е.Я. Режабек и А.А. Филатова[144]. Также мы опираемся на понятие «материального потока» Р. Д’Андрада[145]. И кроме того, коснулись понятия культурных технологий адаптивно-адаптирующей деятельности, о которой говорил Э.С. Маркарян и которую мы понимаем как направленную на окультуривание элементов «потока материала» [43].

Вернемся к теме интериоризации, которая по мнению Выготского и других психологов-материалистов формирует человеческую личность. Но на нашем рисунке блоки «Врожденные парадигмы категоризации» и «Модули восприятия», которые обеспечивают проецирование интериоризированных объектов в виде ментальных артефактов – значений и орудий опосредования (схем, сценариев) – на материальные и социальные, мы расположили совсем в другом месте нежели личность, которую у нас здесь представляет νοῦς (то есть ум, дух человека; напомним, что у Отцов Церкви νοῦς ― носитель свободной человеческой воли). Мы подчеркиваем, что с точки зрения святоотеческой антропологии неверно утверждать, что личность сформирована через интериоризацию. Интериоризация, да, играет большую роль в формировании психики, ее процессуальных орудий (орудий опосредования и, отчасти, ментальных артефактов – концептов, мыслей, внутренней речи). Но совокупность ментальных артефактов мы не рассматриваем как личность, а лишь как содержание психики, к которой личность отнюдь не сводится[146]. Личность восходит к духовному миру, поскольку в ее основе дух, данный человеку Богом, и который служит основой его идентичности (и, как мы говорили, субъектом спасения или погибели). Но духовное в человеке сопряжено с психологическим и телесным, поэтому в личности находит отражение и телесное начало[147],и психология. В данной статье мы не рассматриваем природу человеческой личности, поэтому, отражая ее в свободе воли, мы рассматриваем не влияние на нее психологических факторов, а наоборот – влияние воли (которая дана от Бога, и она свободна) на психологические факторы[148].

Поскольку мы говорим о свободном выборе человека как компоненте, влияющем на его психическое и на ментальные составляющие культуры (на установки, прежде всего), то выделим в качество отдельной, весьма существенной составляющей культуры и:

(VII) – произволения; это то, что и выражается через установки человека по отношению к реальностям: идеальным, социальным и духовным.

Вот мы возвращаемся к понятию установки. Как видно, блок «Установки» находится на нашем рисунке в отдалении от всевозможных практик, деятельности, значений, схем и сценариев потому, что установки имеют в основе своей немалую иную детерминацию, и мы это подчеркиваем ― они внекультурны! Мы отмечали выше, что эмоции и мотивы определяются в конечном счете установками, полагая их культурообусловленными только в некотором определенном срезе потому, что на них влияют в том числе и практики (деятельность), но сами установки в значительной мере остаются производными от и подвластными свободной человеческой воле. Поэтому влияние установок на эмоции и мотивы может порой перевешивать собственно культурное влияние. Да, в конечном счете, именно свободная воля определяет человеческие мотивации и эмоции[149], а через них – опять же деятельность и практики. Так духовный мир вторгается в психологию и в мир материальный. Установки мы, как и Д.Н. Узнадзе, воспринимаем в целостном модусе личности, который в культурообусловленной форме проявляет себя в разных видах деятельности. Но если мы говорим о целостном модусе личности, то намеренно подчеркиваем аспект ее свободной воли.

Установки, таким образом, представляют явление не полностью культурное, они, скорее, культурообусловленные выражения иного, нежели культура. В установке сходятся разные природы:

· с одной стороны, они через психологию (душевно) выражают духовное начало, свободу воли (в том и состоит их не вполне актуальная культурность, но связь с Пакибытием);

· с другой стороны, установки можно отнести к ментальным артефактам, и они формируются не без участия и культурной практики;

· с третьей стороны, они имеют процессуальный характер, являясь культурообусловленными психологическими комплексами, определяющими характер действия человека (включая выбор тех или иных моделей действия, социальных артефактов) и включение в поле его восприятия тех или иных явлений (и тут важно, что в их психологической основе лежит врожденная способность человека к направленному действию и целеполаганию, то есть имеет место и предустановка); поэтому их можно назвать психологическими орудиями опосредования;

· с четвертой стороны,они служат (можно и так сказать) орудиями опосредования между личностью человека (с его свободной волей) и культурой социума.

Таким образом, деятельность человека (практики), будучи, конечно, культурообусловленной и используя культурные модели поведения (социальные артефакты), в основе своей зиждется на свободной человеческой воле и всегда духовно предопределена. И духовное проявляет себя непосредственно через артефакты, составляя само их содержание, оформленное и проинтерпретированное через психологические опосредующие механизмы – культурные схемы.

Теперь остановимся на идеальных артефактах. Идеальное существует в общественном пространстве, как бы между людьми, не имея, по существу, материального носителя, кроме общественных отношений и деятельности (как о том писал Э.В. Ильенков). Деятельность, впрочем, отнюдь не стоит сводить только к общественным отношениям. Она всегда существует между мирами: социальными и личностными или социальными, природными и личностными, а также между личностными, социальными и духовными. Поскольку очевидна связь между деятельностью и свободной человеческой волей как духовной сущностью, то можно сказать, что духовный контекст присутствует в деятельности всегда и проецируется на идеальное. Но ведь идеальное имеет и непосредственно духовный срез, будучи отражением духовного мира и его выражением. В сфере идеало-понятийных артефактов духовное и деятельностное соприкасаются. Через понятия и идеи духовное проникает в «ЗНАЧЕНИЯ», далее ― в «СХЕМЫ, СЦЕНАРИИ». Идеальное представляет собой интерпретацию в процессе человеческого (общественного) взаимодействия также тех или иных оттенков и духовных смыслов, применительно к тем или иным поводам индивидуальной человеческой и общественной жизни. Такие идеи отражают те или иные духовные смыслы: не только Горние, но и вражии, то есть те, что сеют духи злобы поднебесной. Противоборство идей – идеальных артефактов – это противоборство разных смыслов, имеющих разную природу. Люди живут в сфере идей, интерпретируют их, порождая концепты как субъективные преломления идей (не только собственно личностные, но и групповые, и этнокультурные) – так появляются этнокультурные концептосферы. Вольно или невольно, люди погружаются – даже когда этого вовсе и не осознают – в духовную войну. Порой идеи становятся символами непосредственно духовного мира. Через символическое духовное, более или менее, определяет идеальное.

Вот в завершение нашего описания структуры и состава культуры мы обратимся к духовному миру, блоки которого мы разместили на рисунках с правого края вверху («ДУХОВНЫЙ МИР», «ЛИЧНОСТЬ – СВОБОДА ВОЛИ»). Духовное влияет на всю идеасферу через идеи-символы Божественного или падшего, а также – и это важно – через символы, имеющие и материальную составляющую. Хотя мы не рассматриваем непосредственные проявления духовного мира в мире видимом, ибо такое мы не относим к сфере культуры[150]. Но мы выделяем в качестве еще одной составляющей культуры, которая материалистически слабо рассматривается, если не игнорируется.

(VIII) – Символы духовного (символические артефакты).

На рисунках это блоки вверху и сбоку справа от центра «ДУХОВНЫЙ МИР», «ЛИЧНОСТЬ – СВОБОДА ВОЛИ», «СИМВОЛИЧЕСКИЕ АРТЕФАКТЫ (Символы)»[151].)

Мы возвращаемся к тому, с чего начинали ранее статью в Альманахе «Тетради по консерватизму» – к культурным символам [1]. Человеческая способность к символизации действительно важнейший компонент культуры, но под ней мы понимаем не придание объектам внешнего мира значений – продукты такового мы определили как артефакты. Символы духовного – это не только то, что таковым, как правило, обычно считается, то есть это не только сакральные предметы. Духовное выражает себя многими способами через язык, материальные артефакты, модели отношений, ментальные конструкты – все это так или иначе становится символами духовного мира, его отражением (хотя нередко человек не воспринимает их как отражение духовного). Человеческая способность к символизации – это именно что способность (врожденная предрасположенность) находить знаки, которые соответствуют тому или иному духовному содержанию, вне зависимости от осознания им этого. Человеческая трехсоставность – духовно-психически-телесная – выражается в трехсоставности символов, которые есть отражение духовного и в ментальном, и в вещественном, и в психике.

Символами обозначаются самые разнообразные орудия опосредования духовного мира в душевном и телесном. Ими выражаются духовные сущности (Горние или бесовские) самым разным, многогранным образом, в самых разных психических и культурных феноменах. Это литургическая культура в христианстве, где Божественное проявляет себя непосредственно. Это может быть искусство во всех своих проявлениях. Это может быть установившийся порядок (или беспорядок) в доме, разные модели государственного управления, разные красивые и добротные (или наоборот) предметы быта. Это могут быть благочестивые или нечестивые мысли и так называемое подсознательное: темное человеческое подполье, где с человеком говорят падшие ангелы. Все это и есть духовные артефакты, которые могут быть и материальными, и ментальными, и социальными.

Теперь, когда у нас составлена достаточно полная структура состава культуры, обратимся опять к нашему исходному пункту о трехчастности человека, согласно православной антропологии: тело – душа (ψυχή) – дух (νοῦς). В нашей системе, объединив материальный мир и мир духовный через ментальную, психологическую компоненту, мы придали материальному миру особые смыслы в жизнедеятельности человека как творения Творца и со-творца Его в падшем мире. Душа (ψυχή) человека при этом выполняет витальную функцию. Она у экспериментального, практического человека на протяжении всего бренного цикла вечной своей жизни лучше или хуже справляется с этой функцией. И ее спасение для православного человека возможно, если она, душа, не становится жертвой духов злобы. Личность, индивидуальность человека определяется его свободой воли как даром Божиим. Человек волен сам выбирать в своих действиях и определении жизненной позиции в мире, что во грехе лежит, свое место в нем и характер взаимодействия с артефактами как мы их определили уже ранее. Человек существо не только социальное, но и культурное, этим он существенно отличается от животного. Поэтому его жизнь на земле определяется культурой, в которой он родился и живет. Это принципиально важное утверждение нашло отражение в структуре культуры, которую мы тут получили.

Итак, мы подводим главный итог настоящей статьи, а также опубликованной ранее[152]. Мы показали, что через символы и установки духовное (Горнее или бесовское) пронизывает всю культуру, все ее составные части, встраиваясь в артефакты всех типов. При этом, осознанно выбирая между символическими и идеальными артефактами, человек проявляет свою свободу воли. И мы убеждаемся, что в культурных феноменах проявляется духовное. Духовный мир, разными способами пропитывая культуру, воплощается в мире бренном.

Приложение:

Рис. 1

Рис. 2.

Рис. 3.

1 SOxaB6ePKMSpKkQFEpUQLSDYOfGQBOxxFLtt+HvMCnYzmqM75xar0Rp2xMF3jiRcTRNgSLXTHTUS nvebSQbMB0VaGUco4Rs9rMrzs0Ll2p3oCY+70LAYQj5XEtoQ+pxzX7dolZ+6HinePtxgVYjr0HA9 qFMMt4aLJFlwqzqKH1rV402L9dfuYCU8PG7X+r661ZuX99G8Ld3r5x0XUl5ejOtrYAHH8AfDr35U hzI6Ve5A2jMjIc3SeUQlTMRsBiwS2VzEoZKwSAXwsuD/K5Q/AAAA//8DAFBLAQItABQABgAIAAAA IQC2gziS/gAAAOEBAAATAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAABbQ29udGVudF9UeXBlc10ueG1sUEsBAi0A FAAGAAgAAAAhADj9If/WAAAAlAEAAAsAAAAAAAAAAAAAAAAALwEAAF9yZWxzLy5yZWxzUEsBAi0A FAAGAAgAAAAhAC63AxD9AgAAHgYAAA4AAAAAAAAAAAAAAAAALgIAAGRycy9lMm9Eb2MueG1sUEsB Ai0AFAAGAAgAAAAhACuWXf3jAAAACgEAAA8AAAAAAAAAAAAAAAAAVwUAAGRycy9kb3ducmV2Lnht bFBLBQYAAAAABAAEAPMAAABnBgAAAAA= " adj="19582,21096,5400" fillcolor="black [3213]" strokecolor="#f2f2f2 [3052]" strokeweight="1.75pt"> e koh4HdluG96e5QS32Z3R7LflcrKDOKAPvSMF6TwBgdQ401OrYPv2MMtBhKjJ6MERKvjGAMvq9KTU hXFHesXDJraCSygUWkEX41hIGZoOrQ5zNyKx9+m81ZFH30rj9ZHL7SAvkySTVvfEFzo94l2Hzddm bxX4j3rl1u/bVTI93q/zp5f2+cLVSp2fTfUtiIhT/AvDLz6jQ8VMO7cnE8SgYHazyDjKIl1cseJI lmXXIHa8ytMUZFXK/09UPwAAAP//AwBQSwECLQAUAAYACAAAACEAtoM4kv4AAADhAQAAEwAAAAAA AAAAAAAAAAAAAAAAW0NvbnRlbnRfVHlwZXNdLnhtbFBLAQItABQABgAIAAAAIQA4/SH/1gAAAJQB AAALAAAAAAAAAAAAAAAAAC8BAABfcmVscy8ucmVsc1BLAQItABQABgAIAAAAIQDj3sIl6AIAAMIF AAAOAAAAAAAAAAAAAAAAAC4CAABkcnMvZTJvRG9jLnhtbFBLAQItABQABgAIAAAAIQC8LAU75AAA AAwBAAAPAAAAAAAAAAAAAAAAAEIFAABkcnMvZG93bnJldi54bWxQSwUGAAAAAAQABADzAAAAUwYA AAAA " adj="19928,21182,5400" fillcolor="#00b050" strokecolor="#1f3763 [1604]" strokeweight="2.25pt">

Таблица-легенда

Библиография

1. Альбуханова-Славская К.А. Принцип субъекта в философско-психологической концепции С.Л. Рубинштейна // Сергей Леонидович Рубинштейн: Очерки, воспоминания, материалы. М., 1989. 440 с. С. 10–63.

2. Асмолов А.Г. По ту сторону сознания: методоло­гические проблемы неклассической психологии. М.: Смысл, 2002, 480 с.

3. Асмолов А.Г. Психология личности: Принципы общепсихологического анализа. — М.: Смысл, 2001. 416 с.

4. Астафьева О.Н. Предисловие. // Режабек Е.Я., Филатова А.А. Когнитивная культурология. Санкт-Петербург: Алитея, 2010. 316 с.

5. Ахутина Т.В. «Социальный мозг» с точки зрения представлений о психологических системах Л.С. Выготского // Культурно-историческая психология. 2012. Том 8. № 4. С. 100–102.

6. Бондарев А.В. Третье рождение культурологии. // Маркарян Э.С. Избранное. Наука культуры и императивы эпохи. М. – СПб.: Центр гуманитарных инициатив, Университетская книга, 2014. С. 563–625.

7. Брунер Дж. Торжество разнообразия: Пиаже и Выготский. // "Вопросы психологии". 2001. № 4. Режим доступа:

https://tovievich.ru/book/korni/7112-dzherom-bruner-torzhestvo-raznoobraziya-piazhe-i-vygotskiy.html

8. Брунер Дж. Психология познания. За пределами непосредственной ин­формации. М., 1977. 413 с.

9. Бэкхёрст Д. О понятии опосредствования // Культурно-историческая психология. 2007. Том 3. № 3. С. 61–66.

10. Верч Дж. Социокультурный подход к опосредованному действию. // Психологическая наука и образование 1997, № 3. С. 18–26.

11. Выготский Л.С. Истории развития высших психических функций // Выготский Л.С. Психология развития человека. М.: Изд-во Смысл; Эксмо, 2005. 1136 с. С. 208–547.

12. Выготский Л.С. Конкретная психология человека // Выготский Л.С. Психология развития человека. М.: Изд-во Смысл; Эксмо, 2005. 1136 с. С. 1020–1038.

13. Выготский Л.С. Орудие и знак в развитии ребенка // Выготский Л.С. Психология развития человека. М.: Изд-во Смысл; Эксмо, 2005. 1136 с. С. 1039–1129.

14. Выготский Л.С. Проблема культурного развития ребенка. // Выготский Л.С. Психология развития человека. М.: Изд-во Смысл; Эксмо, 2005. 1136 с. С. 191–207.

15. Выготский Л.С. Сознание как проблема психологии поведения. // Выготский Л.С. Психология развития человека. М.: Изд-во Смысл; Эксмо, 2005. 1136 с. С. 18-40.