Проблема соотношения культуры и психологии в культурологии
В статье, которую предлагаем вниманию читателей, мы продолжаем построение культурологии на иных нежели материалистические или позитивистские основаниях, а именно, на основаниях православных. Ранее мы говорили об общих теоретических подходах православной культурологии [9]. Теперь мы попытаемся раскрыть некоторые конкретные и насущные проблемы, которые стоят перед нашей дисциплиной. Ведь если культурология строится на основании православной антропологии, это отнюдь не значит, что все те проблемы, которые стояли перед ней, когда она строилась на иных парадигмах, снимаются автоматически. Меняется иерархия проблем и их формулировка, но часто сами проблемы остаются, и мы должны дать им решение в новой парадигме.
В частности, для нас очевидно, что развитие культурологии как полноценной дисциплины невозможно без постановки вопроса о соотношении культуры и психологии. Вопрос в том, каким образом культуролог, убежденный в значительном влиянии психологии на культуру, может ввести психологические параметры в культурологию. Тут проблема не только в том, на каких психологических подходах культурологу остановить свое внимание и как их представить релевантным культурологии образом, но и как понимать культуру, чтобы стало возможным смотреть на нее с точки зрения психологии. Сама идея эта не нова: в ряде научных подходов уже рассматривалась проблема взаимовлияния культуры и психологии, но удовлетворительного для культурологов разрешения ее до сих пор нет. Так, эта проблема была одной из ключевых для науки о культуре, которая под именем культурной антропологии развивалась в США (теория культуры как мощное исследовательское направление изначально развивалась преимущественно там, а особая российская культурология – относительно позднее явление, и развивалась она своими путями).
Если брать американскую науку, а именно в ней данная проблема ставилась эксплицитно вот уже столетие и всегда как вопрос поистине больной, то в наиболее концептуально разработанном виде вопрос нашел отражение в культурной психологии конца XX – начала XXI века[98]. Но культурные психологи подходили к проблеме именно как психологи, стремясь определить влияние культуры на психологию. Казалось бы, для культурологов такого рода психологические исследования − золотая жила. Но для теоретиков культуры – культурных антропологов, очевидно, стояла обратная задача: как культуролог, убежденный в значительном влиянии психологии на культуру, может ввести психологические параметры в культурологию? Психологи настраивали свой, а не культурологический, инструмент исследования, уточняли свое понимание культуры и психологии. Культурная психология развивалась параллельно, а затем сблизилась с культурной антропологией, точнее с ее поддисциплинами: психологической и когнитивной антропологиями. Однако, психология не вошла еще в плоть и кровь культурологических исследований не только в частных вопросах, а как один из постулатов науки о культуре (даже психологическая антропология все еще выглядит фрагментарной), как вошла наука о культуре в плоть и кровь дисциплины культурная психология. У антропологов было к тому желания, и они не жалели усилий, но целостной концепции не складывалось.
Дело тут в мировоззренческих основаниях, в которые встраивается исследование культуры. Часть культурных психологов встали, по сути, на материалистические позиции, опираясь в своих работах на советскую культурно-историческую психологию Л.С. Выготского и его единомышленников, о чем следует говорить в перспективе анализа именно этой научной традиции [10]. А для американских антропологов вот уже более века психическое является неким чисто субъективным началом, и они на том стоят. Да что там психическое, сама личность человека представляет собой нечто зыбко конструируемое – интенциональное, либо же… просто выносится за скобки и понимается как набор процессуально-вегетативных функций. Мы в своём анализе американской антропологии покажем, что при такой трактовке психологическое и личностное явно или скрыто противопоставляется культуре как более объективному, твердому основанию, чему-то, что как будто бы можно «потрогать». Но откуда же берется это твердое основание? Культурная антропология либо избегает этого вопроса, либо таки выводит твердое основание из зыбкого, то есть культуру из психологии. (Начав на заре ХХ века рассматривать культуру и психологию в неразрывном комплексе, американцы, при всем своём желании этот комплекс деструктурировать и найти новые связи культурного и психологического, далеко в этом не продвинулись – мы покажем это далее.) Вот с этим твердым и зыбким, объективным и субъективным в культурно-психическом комплексе мы и должны разобраться.
Прежде всего напомним, что уже сказано нами по поводу объективности или субъективности культуры в свете православного мировоззрения [9]. Смыслы мира, который человека окружает, не столько субъективны, сколько объективны, поскольку в своей основе исходят не от людского произволения, а являются лишь субъективной интерпретацией тех смыслов, что объективно заложены в предметы и явления Творцом.
Значит, рассматривать культуру как объективацию психического однозначно не правомерно. Но значит ли это, что культуру и психологию нельзя рассматривать в совместно? Мы же говорили о культуре как о проявлении душевного начала в человеке, которое условно сводили к психее, психике, то есть о культуре как о конструкции, связанной с душевной сферой. Но очевидно, чтобы ответить на вопрос об отношении культуры и психологии, следует рассмотреть более пристально психику и культуру. И вот тут мы должны не отказываться однозначно от опыта культурной антропологии, а напротив, опереться на него. Поэтому считаем необходимым уделить все необходимое внимания анализу достижений этого направления культурологической мысли, проследить историю культурной антропологии и смежных дисциплин, понять, чего они достигли и где-таки запнулись. В американской антропологии с начала ХХ века стоял вопрос о связи культурного и психологического, и антропология прошла несколько стадий от фактического синтеза этих понятий к их противопоставлению, категорическому отказу психологии в какой-либо сродности с культурой, затем к признанию параллельности (без пересечения!) культуры и психологии (это называлось теорией двух систем) и, наконец, к попыткам вновь навести мосты, поставить культуру и психологию в контекст друг друга[99].