Наполеон на Мальте
Еще в мае 1797 года, за несколько недель до кончины Рогана, Бонапарт впервые сформулировал мысль о необходимости военной оккупации Мальты. «Этот остров бесценен для нас», — писал он в послании руководителям Директории.
Осенью 1797 года на острове появились агенты Бонапарта француз Пуссьельг и мальтиец Винченцо Барабара. С помощью французского консула Карюсона они тайно обследовали состояние военных укреплений Валлетты и Мдины. 24 февраля 1798 года Пуссьельг в письме к Бонапарту нарисовал полную картину положения дел на острове. Он сообщал, что великий магистр Фердинанд фон Гомпеш пользуется популярностью среди рыцарей и мальтийцев и в значительной степени восстановил древние уставы и обряды Ордена. Убедившись в мощи фортификаций Валлетты, Пуссьельг советовал Бонапарту покончить с Орденом дипломатическим путем, убедив короля Испании аннексировать владения Ордена по примеру Франции. Это, по его мнению, окончательно истощило бы финансы Ордена и ускорило его конец.
В конце февраля 1798 года французская эскадра под командованием адмирала Брюэса, вышедшая из Корфу, показалась вблизи Мальты. Гомпеш, не зная о намерениях адмирала, объявил тревогу. Однако французы, приняв ночью на борт Пуссьельга и Барабару, удалились.
12 апреля 1798 года Директория санкционировала планы Бонапарта в отношении Мальты. Орден был обвинен в том, что после начала революционных войн в 1793 году он занял враждебную Франции позицию. Особое раздражение в Париже вызвало принятие на Мальте французских эмигрантов, некоторые из которых были назначены на высокие посты. Упоминалось и о том, что Орден готовился сдать остров стране, находившейся в состоянии войны с Францией, правда, непонятно, о ком шла речь — об Англии или о России.
8 июня 1798 года флот Бонапарта, вышедший из Тулона в Египет, показался в виду Мальты. «Мальта никогда не видела такого бесчисленного флота в своих водах, — писал Дубле в своем дневнике, — море было покрыто на целые мили кораблями всех размеров, чьи мачты напоминали густой лес». 9 июня в 4 часа пополудни от борта французского флагмана отвалила шлюпка, взявшая курс на Большую Гавань. Бонапарт требовал впустить флот в гавань, чтобы он мог пополнить запасы воды. В 6 часов фон Гомпеш собрал орденский капитул. Подавляющим числом голосов (против голосовал лишь испанец де Варгас) капитул постановил, сославшись на прецедент времен русско-турецкой войны 1768–1774 годов, что в порт Валлетты может быть допущено только четыре военных корабля иностранной державы. «Они отказали нам в воде, — сказал Бонапарт, прочтя ответ великого магистра. — Тогда мы возьмем ее сами».
Защитники укреплений Валлетты заняли свои позиции. Орден располагал всего лишь 200 французскими рыцарями, 90 итальянскими, 25 испанскими, 8 португальскими, 5 баварскими, 4 германскими. Едва ли не четвертая часть их состояла из больных и стариков, не способных носить оружие. К бойницам были выкачены пушки, которые не использовались более века. Порох отсырел, опытных канониров не хватало. Солдаты городского ополчения выполняли приказы без энтузиазма, сама мысль о предстоящем сражении против французской армии, считавшейся лучшей в Европе, казалась им неприемлемой.
10 июня Доломье, который находился на борту одного из французских кораблей в группе ученых, сопровождавших Бонапарта в египетской экспедиции, передал своему другу, командору овернского языка Жану де Басредону-Рансижа письмо, содержавшее весьма великодушные условия капитуляции. Басредон передал их Гомпешу, добавив, что «отказывается воевать с оружием в руках против своей родины». По приказу Гомпеша он был немедленно арестован и посажен в тюрьму. Однако по примеру Басредона ряд французских рыцарей отказались стрелять в своих соотечественников.
Бонапарт поручил атаку острова Бертье. Французские гренадеры высадились на Мальте, быстро подавив спорадические очаги сопротивления. К концу дня 10 июня весь остров, за исключением Валлетты, Флорианы и Биргу, был в руках генералов Бонапарта.
В этот момент, по свидетельству очевидцев, Гомпеш полностью потерял волю к сопротивлению. А между тем, окажись он более решительным полководцем и организатором, французам пришлось бы нелегко.
Впоследствии Бонапарт писал в своих мемуарах: «Мальта не могла бы выдержать 24-часовой бомбардировки; остров, несомненно, обладал громадными физическими средствами к сопротивлению, но был абсолютно лишен моральной силы. Рыцари не сделали ничего постыдного; никто не обязан добиваться невозможного». Несмотря на очевидную безнадежность обороны, шестнадцать рыцарей оказались верны традициям ля Валетта и д’Обюссона вместе с де Ля Тур де Пеном, который лично подносил порох к пушкам, установленным на стенах Валлетты, после того, как мальтийцы покинули позиции. Лорас организовал единственную вылазку против наступавших французских войск. Томмази пытался удержать позиции, возглавляя отряд практически безоружных рыцарей. 80-летний бальи де Тинье, неспособный двигаться без посторонней помощи, приказал вынести себя на носилках на стену мощных линий Котонера: он считал, что во время битвы офицер должен быть на поле боя.
В Валлетте началась паника. Разъяренный народ буквально растерзал четырех рыцарей. «Из-за каждой двери можно было услышать, — писал Дубле, — плач женщин, проклинающих и французов, и великого магистра». Колокола на церквах Валлетты звонили не переставая. По улицам города прошла торжественная процессия. Над головами плачущих людей плыла фигура апостола Павла, заступника острова. Поздно вечером во Дворце великих магистров появилась депутация от мальтийского дворянства. Мальтийцы не понимали, почему они должны сражаться против могущественной христианской державы, с которой они никогда не ссорились. «Если бы я был великим магистром, — воскликнул бальи Каравальи, — я бы повесил этих негодяев немедленно». «Вешают грабителей и убийц. Депутатов нации, которая может все потерять и ничего не приобретет в войне, следует выслушать», — был ответ Гомпеша.
11 июня мальтийцы начали покидать боевые позиции. В начавшейся неразберихе был ранен в руку шевалье О’Хара, ставший русским поверенным в делах на Мальте после того, как он привез на остров копию русско-мальтийской конвенции от 4 января 1797 года. Бессмысленность сопротивления стала ясна всем, даже членам орденского капитула.
Гомпеш решил заключить перемирие. В 9 часов утра французский эмигрант Милан поднялся на борт «Орьяна» с посланием великого магистра Бонапарту и письмом к Доломье, в котором итальянский секретарь Гомпеша кавалер Миари заклинал его во имя всего святого помочь Ордену, используя свое влияние на Бонапарта. Главнокомандующий, вскрыв оба письма собственноручно, поручил Доломье вместе с бригадиром Жюно и Пуссьельгом провести переговоры о заключении перемирия.
Как только над фортами Сент-Эльмо и Рикасолли поднялись белые флаги, зал заседаний орденского капитула был подготовлен к приему представителей Бонапарта. Соглашение о 24-часовом перемирии было подписано быстро. По настоянию французов было условлено, что переговоры о сдаче города будут начаты немедленно на борту «Орьяна». Для их проведения Гомпеш назначил четырех рыцарей и четырех мальтийцев. Море было столь бурным, что после трехмильного путешествия уполномоченные Ордена поднялись на борт французского корабля едва держась на ногах от морской болезни. Час был поздний, и Бонапарт находился уже в постели. Когда его разбудили, он быстро подписал статьи договора о капитуляции, которую он, пощадив былую славу Ордена, назвал конвенцией. Переговоров, по существу, не было. «Вы можете делать сколько угодно оговорок», — сказал Бонапарт командору Босредону, который пытался сопротивляться. — «В случае необходимости мы ликвидируем их несколькими залпами пушек» [57].
Мальта с ее фортами и гаванями перешла под суверенитет Французской республики. Великому магистру было обещано командорство в Германии и 300 тыс. франков ежегодно. Бонапарт согласился, чтобы французские рыцари, находившиеся на Мальте, могли вернуться на родину или в дружественные Франции государства. Каждый из них получал ежегодную пенсию в 700 франков.
В течение недели, которую он провел на Мальте, Бонапарт не терял времени даром. Изданные им ордонансы коренным образом изменили все в бывших владениях госпитальеров. Он создал правительственную комиссию во главе с Рансижа, в состав которой впервые вошли мальтийцы. Все священники-иностранцы были изгнаны, за исключением епископа; церкви, кроме одной на каждый приход, — закрыты. Было освобождено 1400 североафриканских рабов и 600 турок, находившихся на острове. Гербы рыцарей скалывались со стен, все титулы были отменены.
Мальтийцы поначалу довольно благоприятно реагировали на нововведения Бонапарта, тем более что правительство благоразумно не спешило с их осуществлением. Однако, когда дело дошло до переименования улиц, которым присваивались революционные названия, и замены традиционно широко отмечавшихся на Мальте дней памяти апостолов Петра и Павла празднованием 14 июля — дня взятия Бастилии, в народе начался глухой ропот. Глубоко возмутил население острова и беззастенчивый грабеж, который устроили на Мальте гренадеры Бонапарта. Из Дворца великого магистра, обержей, церквей выносилось все мало-мальски ценное. Не пощадили французы и собор Св. Иоанна с его драгоценными реликвиями, накопленными за восемь веков существования Ордена.
Всего французами было вывезено с острова, по подсчетам современных мальтийских ученых, 972.840 книг и огромное количество ценных изделий из золота и серебра. Награбленное ими оценивалось в 27.239.520 мальтийских лир [58].
Считается, что большая часть этих сокровищ ушла на дно Средиземного моря, когда нагруженный до бортов «Орьян» был потоплен Нельсоном в битве при Абу Кире. Впрочем, швейцарская исследовательница истории Ордена К.-Е. Энжель считает, что французы успели выгрузить в Египте бóльшую часть сокровищ госпитальеров. Они были перелиты в слитки и проданы на рынках Александрии и Каира [59].
РУССКИЙ COUP D’ETAT[11]
В конце июля Гомпеш прибыл в Триест, где с согласия австрийского императора временно разместилась штаб-квартира Ордена.
Энтони О’Хара добрался до Неаполя значительно раньше. В своем первом отчете в Петербург он полностью оправдывал действия Гомпеша: «После приезда в Неаполь моей первой обязанностью, делом чести, религиозных убеждений и стремления к истине является положить конец клевете, столь предприимчиво распространяемой французами, в частности относительно акта капитуляции, который был разработан без согласия или подписи Гомпеша... Я не знаю, дошли ли по адресу мои предыдущие донесения в Россию... Всего несколько часов потребовалось презренному разбойнику Бонапарту, чтобы сделать все по-своему. Ложная доктрина, основанная на так называемом равенстве и свободе, сломила дух жителей Валлетты.
В то время, когда большая часть рыцарей и войск находилась в фортах, отражая атаки цареубийц, другие рыцари, еще более презренные, чем эти разбойники, возглавили недовольных и посеяли недоверие среди благонамеренного населения, утверждая, что великий магистр и религия были преданы» [60].
Однако прежде, чем донесение О’Хара достигло Петербурга, в руках Павла оказались свидетельства двух очевидцев, которые совершенно в ином свете излагали происшедшие на Мальте события. Первое из них, которое приписывается пользовавшемуся непререкаемым авторитетом среди рыцарей бальи де Тинье, было, как выяснилось, подделано кем-то неизвестным. Под вторым стояла подпись бальи Шарля де Лораса. Оба обвиняли Гомпеша в предательстве интересов Ордена, а также в трусости и неумелом руководстве. Лорас утверждал, что Гомпеш сдал Мальту, чтобы спасти свою жизнь.
Не зная о начавшихся против него интригах, Гомпеш в день приезда в Триест, 25 июля 1798 года, написал письмо Джулио Литте и великому приору российскому, поручая им «выполнять с абсолютной точностью и во взаимном согласии обязанности, возложенные на них орденским статутом» [61]. Он обратился также к папе Пию VI с просьбой освободить вступающих в Орден рыцарей от испытательного срока и каравана. В поисках поддержки он написал также австрийскому императору.
Затем в манифесте от 12 октября 1798 года Гомпеш возложил всю ответственность за события на Мальте на французскую революцию, которая «развратила рыцарей и мальтийцев». Он также дезавуировал конвенцию, подписанную с Наполеоном, заявив, что она была заключена под давлением, и осудил всех, кто получил компенсацию от Директории. Сам великий магистр получил только незначительную часть причитавшейся лично ему компенсации, необходимую для того, чтобы добраться до Триеста. Гомпеш осудил рыцарей, «продавшихся Бонапарту», мальтийцев, кого угодно, только не себя. Он добился того, чтобы под этим документом были поставлены подписи тех членов орденского капитула, которые находились в Триесте.
В последующих событиях традиционно преувеличивается роль Джулио Литты. Считается, что именно он, проигнорировав письма Гомпеша, сумел внушить Павлу I уверенность в достоверности свидетельств Тинье и Лораса. Думается, что О. Щербовиц-Ветсор и К. Туманов, изучившие архивные документы великого приорства российского, хранящиеся в Мальтийском дворце в Риме, ближе к истине, когда утверждают, что Павел вряд ли нуждался в чьих-либо советах при выработке политики в отношении Мальты [62].
26 августа 1798 года члены русского великого приорства (католического) и находившиеся в Петербурге мальтийские рыцари собрались в Воронцовском дворце и выразили протест против сдачи Мальты Бонапарту. По этому поводу был издан специальный манифест, в котором великий магистр фон Гомпеш был провозглашен низложенным. В нем содержалась также просьба к Павлу I взять Орден под свою протекцию.
10 сентября 1798 года Павел I в своем Гатчинском дворце ратифицировал акты великого приорства российского и принял «всех благонамеренных членов Ордена под свое высочайшее руководство». Заявив, что отныне Петербург становится штаб-квартирой Ордена, Павел пригласил рыцарей всех языков и приорств приехать в Россию. В течение последовавших недель благодаря усилиям великого приора принца Конде мальтийские кавалеры, находившиеся в Петербурге и в Варшаве, приняли декларацию о смещении Гомпеша с поста великого магистра и выразили свою признательность Павлу I.
Когда протест великого приорства российского и декларация Павла I достигли Гомпеша, он направил письмо, датированное 12 октября 1798 года, ко всем европейским монархам, протестуя против лживости и незаконности решений, принятых в Петербурге.
Между тем братья Литта не замедлили направить протокол заседания 26 августа папе Пию VI, жившему в то время в картузианском монастыре Кассине около Флоренции. В ответном письме папы от 17 октября говорилось: «Поскольку русское приорство пока действует в одиночку, его решения не являются достаточными для того, чтобы объявить его (Гомпеша. — П. П.) лишенным полномочий великого магистра; необходимо подождать решения других языков и убедиться, насколько Гомпеш виновен в том преступлении, которое выдвинуто против него указанным приорством».
В тот же день папа направил письмо Гомпешу, в котором информировал его о получении документов из России: «Ваша просьба не может быть выполнена, пока не опровергнете выдвинутые против вас обвинения и не будете восстановлены в тех правах, которых, как они заявляют, вы лишены».
В посланиях от 20 октября и 3 ноября 1798 года государственный секретарь Ватикана Одескальчи предупредил нунция Лоренцо Литту, что шаги, предпринятые в Петербурге, не могут быть одобрены, поскольку члены великого приорства российского не придерживались в точности Устава Мальтийского ордена, за соблюдением которого папа призван внимательно следить. Одескальчи повторил, что для принятия окончательного решения о лишении великого магистра его полномочий необходимо проконсультироваться со всеми языками, входящими в Орден, и с монархами тех стран, рыцари которых входят в эти языки.
Эти письма не успели достичь Петербурга, как 27 октября 1798 года члены великого приорства российского и мальтийские рыцари, находившиеся в России, вновь собрались в Воронцовском дворце и приняли следующее заявление: «Мы, бальи, рыцари Большого креста, командоры, рыцари великого приорства российского и другие члены Иерусалимского Ордена Св. Иоанна, собравшись в Санкт-Петербурге, столице и резиденции нашего Ордена, как от нашего имени, так и от имени других языков и великих приорств в общем и от каждого из его членов, в частности тех, кто присоединится к нам в крепкой приверженности к Ордену, провозглашаем Его Императорское Величество императора и самодержца Всероссийского Павла I великим магистром Иерусалимского Ордена Св. Иоанна...»
Через две недели, 13 ноября 1798 года, Павел принял предложенный титул. Джулио Литта был назначен лейтенантом[12] великого магистра.
29 ноября в Зимнем дворце состоялась грандиозная церемония. В присутствии всего двора и находившихся в России мальтийских рыцарей нунций Лоренцо Литта возложил на Павла I корону и другие регалии великого магистра Ордена Св. Иоанна. Император был облачен в шелковый, золотистого цвета далматик, форму которого придумал он сам. На шее его тускло отливал старинным серебром мальтийский крест. Мальтийские кавалеры наблюдали за этой процедурой, преклонив колена.
«Все это невольно принимало характер театрального маскарада, — замечал Ф. Головкин, характеризуя отношение к мальтийским ритуалам со стороны критически настроенной части русской аристократии, — вызывало улыбки и у публики, и у самих действующих лиц, исключая только императора, вполне входившего в свою роль» [63].
В тот же день, желая подчеркнуть значение Ордена Св. Иоанна, Павел I включил свой новый титул великого магистра в общий императорский титул. Интересно отметить, что при первом провозглашении титула слова «великий магистр Ордена Св. Иоанна Иерусалимского» открывали его, но Синод, на утверждение которого поступил императорский указ, отодвинул их в самый конец.
Кроме того, по повелению Павла, мальтийский крест был включен в государственный герб и государственную печать. 1 января 1799 года на одном из бастионов Адмиралтейства был установлен так называемый мальтийский павильон. Открытие его сопровождалось 33 пушечными залпами.
Провозглашение Павла I великим магистром Мальтийского ордена вызвало резко негативную реакцию в Риме, недоумение и толки среди рыцарей, находившихся вне Петербурга. Суммируя переписку, которая велась по этому поводу между папой, Гомпешом и Петербургом, А.П. Велла выделяет следующие аргументы, которые приводились Ватиканом в подтверждение незаконности этого акта:
— в процедуре провозглашения не участвовали все языки Ордена, как того неукоснительно требовал его устав;
— император Павел как православный не мог стать главой католического Ордена, непосредственно подчинявшегося папе;
— император был почетным кавалером Большого креста Ордена Св. Иоанна. Несмотря на его провозглашение протектором, Павел не был в строгом смысле слова полным членом Ордена;
— император, будучи женатым, не мог принять на себя монашеские обеты нестяжания, благочестия и послушания, которые составляли само существо понятия религиозного рыцарства [64].
В день провозглашения Павла великим магистром было объявлено о сформировании нового капитула Ордена. В него вошли ряд французских рыцарей, находившихся в Петербурге, а также великий князь Александр, Головкин, Юсупов, Трубецкой, Долгорукий, Игнатьев, Демидов, Нарышкин и польские рыцари Радзивилл, Любомирский, Сапега, Платер, Борщ. Главой канцелярии и казначеем Ордена по рекомендации Джулио Литты были назначены французские рыцари ля Гуссе и де Ветри. Лоренцо Литта сохранил за собой прежний пост.
Одновременно Павел I провозгласил создание в России второго великого приорства, в которое принимались русские дворяне православного вероисповедания. На учреждение нового великого приорства император выделил 216 тыс. рублей. В его состав должны были войти 98 новых командорств. 20 декабря именным указом Джулио Литте было повелено вместе с генерал-фельдмаршалом графом Салтыковым, обер-камергером Шереметьевым, тайным советником Энгельгардтом и обер-прокурором Лопухиным приступить к составлению правил приема в новое великое приорство. Создание его было окончательно узаконено указом от 28 декабря 1798 года, гласившим: «Орден Св. Иоанна Иерусалимского в нашей империи будет состоять из католического великого приорства российского, основанного 1 января 1797 года, и из великого приорства российского, основанного 29 января 1798 года» [65].
Появление в России православного великого приорства католического ордена вызвало в Риме еще большее замешательство, чем провозглашение Павла великим магистром. Гомпеш реагировал на известие, поступившее из Петербурга, гораздо более спокойно: он знал, что идея о приеме православных подданных Российской империи в состав Ордена Св. Иоанна выдвигалась еще в начале 1798 года. Более того, орденский капитул на своем последнем заседании 1 июня 1798 года одобрил ее, однако в суматохе, которой были отмечены последние дни пребывания Ордена на Мальте, записать это решение в журнал капитула не успели.
Пытаясь заблаговременно нейтрализовать неминуемое противодействие со стороны Рима, нунций Лоренцо Литта писал кардиналу Одескальчи 23 декабря 1798 года: «Что касается этого образования (имеется в виду православное великое приорство российское. — П. П.), то Святому престолу не следует утверждать его создание формальным актом. Речь идет только о действиях императора России в пользу некатолического дворянства, и оно будет отделено от католического приорства российского, входящего в Орден Св. Иоанна. Какова бы ни была судьба Ордена в случае, если ему удастся вернуться на Мальту, это учреждение императора всегда останется отделенным от Ордена, учрежденным исключительно для русского дворянства и имеющим единственную сферу сношения с Мальтийским орденом — выплату различных сумм в его казну и в казну католического великого приорства российского» [66]. Вскоре, однако, выяснилось, что в Петербурге и Риме по-разному смотрят на пределы, которые дозволено было перейти в таком важном деле, как получение финансовой помощи Мальтийскому ордену.