78 ...«Аще царство само на ся разделится, то не может стояти царство то»... — Ев. Марк., III, 24.
79 До того же времени бывшу сему собаке Алексею... в дружбу подобно мирским. — Говоря о Сильвестре, царь приводит библейскую цитату («желают аггели проникнути» — 1 Петр., I, 12). Наиболее подробный рассказ о правлении Сильвестра и Алексея Адашева содержится в «Истории о великом князе Московском» Курбского (Соч. Курбского, стб. 169-173). Курбский, как и царь, подчеркивает большое влияние Сильвестра и Адашева в этот период (конец 40-х—50-е годы), всячески восхваляет этих лиц и именует кружок, собравшийся вокруг этих лиц, «избранной радой» (польсколитовский термин) — название, закрепившееся в исторической науке. Вопрос о политическом и социальном характере этой «избранной рады» весьма сложен. Восторженная характеристика, данная ей Курбским, и резко отрицательная, данная Грозным, естественно, создавали у историков впечатление, что «рада», подобно Курбскому, защищала княжеско-боярские интересы (ср., напр.: Сергеевич. Русские древности, с. 367-371; Платонов С. Ф. Иван Грозный. Пг., 1923, с. 58-59). Однако документальные источники, сохранившиеся за эти годы, противоречат этому выводу: реформы 50-х годов, проведенные при Сильвестре и Адашеве, были направлены против остатков феодальной раздробленности (ликвидация системы наместничества, судебная реформа, раздача земель служилым). В связи с этим в исторической науке установился критический подход к замечаниям Грозного и Курбского об «избранной раде», высказанным в ходе острой полемики и относящимся к более позднему времени. С. В. Бахрушин (Научные труды, с. 350-352) считал, что «избранная рада» (которую он отождествляет с «ближней думой» царя) представляла собою компромиссную группу, объединявшую различные элементы (ср.: Зимин. Реформы, с. 316-479). И. И. Смирнов (Очерки... , с. 139-165) считал вообще понятие «избранной рады» фикцией и полагал, что сближение Сильвестра и Адашева с княжатами произошло лишь в начале 60-х годов. Полемическая тенденциозность комментируемого рассказа проявляется и в характеристике «собаки Алексея» (Адашева) как выходца из «гноища» (навоза) и бывшего «батожника» (боярского телохранителя или мелкого дворцового прислужника). В действительности Адашевы представляли собой провинциальный (костромской) дворянский род, и уже отец Алексея, Федор Адашев, выполнял ответственные поручения государя. Ср.: Лихачев И. П. 1) Разрядные дьяки XVI в. СПб., 1888, с. 135-136; 2) Государев родословец и род Адашевых. СПб., 1897; Шмидт С. О. Правительственная деятельность А. Ф. Адашева. — Учен. зап. МГУ, 1954, вып. 167, с. 32-33; Смирнов. Очерки, с. 212-217; Зимин. Реформы, с. 312-313. Р. Г. Скрынников возражал против преувеличенной оценки влиятельности рода Адашевых (Скрынников. Начало опричнины, с. 82-83). Сильвестра обычно сближают с нестяжательскими кругами духовенства (ср.: Зимин А. А. 1) И. С. Пересветов и его современники. М., 1950, с. 41-70; 2) Реформы, с. 320-321; Скрынников. Начало опричнины, с. 87), однако прямых данных о нестяжательских воззрениях Сильвестра нет: мнение о нестяжательстве Сильвестра основывается только на «царских вопросах» Стоглавому собору, отражавших, вероятно, не личные взгляды Сильвестра, а общее направление правительственной политики тех лет. Сильвестр был тесно связан с явным иосифлянином митрополитом Макарием защитившим его от нападок Висковатого в 1553-1554 гг. (ср.: Смирнов. Очерки, с. 231-257).
80 Потом же собрахом... весь освященный собор русския митрополии... — Речь идет, по-видимому, об «освященном» соборе в феврале 1549 г., на котором впервые была провозглашена программа реформ (Шмидт С. О. Продолжение Хронографа редакции 1512 г. — Ист. архив, т. VII. М., 1951, С. 295-296) и упомянутом в речи царя на Стоглавом соборе (Стоглав. Казань, 1862, с. 46-47). В исторической литературе (напр.: Соловьев. История, с. 45-46) Существовало мнение, согласно которому Грозный между 1547 и 1550 гг. созывал на Лобном месте представителей «из городов всякого чина», и на этом «соборе примирения» (первом земском соборе) и состоялось то всеобщее прощение, о котором говорит царь в комментируемой грамоте (см.: Устрялов. Сказания, изд. 3-е, примеч. 264 и 21). Однако, как указал Платонов, известие о «Соборе примирения» основывается на вклейке конца XVII в. (а может быть, и начала XVIII в.) в так называемую Хрущевскую Степенную книгу и представляет собою, по-видимому, позднюю легенду, созданную на основе «Стоглава» и комментируемого послания Курбскому (Платонов С. Ф. Статьи по русской истории. СПб., 1903, С. 201-205, 219 сл.; характеристика Адашева как выходца из «ншцих», содержащаяся в этом тексте Хрущевской Степенной книги, явно навеяна замечаниями Грозного в его послании). Недостоверность известия Хрущевской Степенной книги признавалась и другими исследователями (Автократов В. П. «Речь Ивана Грозного» как политический памфлет конца XVII в. — ТОДРЛ, т. XI. М.-Л., 1955; Веселовский. Исследования I, с. 238-254; Павленко Н. И. К истории земских Соборов XVI в. — Вопр. истории, 1968, № 5, с. 86). Некоторые исследователи считают, однако, возможным использование этого рассказа (Тихомиров М. Н. Сословно-представительные учреждения (земские соборы) в России XVI в. — Вопр. истории, 1958, № 5, с. 5-6; Шмидт. Становление, с. 170-178). В послании во всяком случае речь идет о церковном соборе: Грозный прямо говорит, что всеобщее прощение произошло на «освященном соборе русския митрополии» — определение, подходящее именно собору 1549 г.
81 И тако помалу утвердися злоба сия ... своих советников хотения творяще. — Известие о том, что Сильвестр и Адашев «вотчины ветру подобно раздали неподобно», было предположительно истолковано Устряловым (Устрялов. Сказания, изд. 3-е, примеч. 265) как намек на так называемое испомещение тысячи детей боярских под Москвой в 1550 г. Однако «испомещение тысячи», если оно и имело место (ср.: Зимин А. А. К изучению реформ Избранной рады. — История СССР, 1976, № 4, с. 151-159), было задумано как мероприятие в интересах служилого класса и не должно было вызывать недовольства со стороны царя, подготовлявшего во время написания комментируемого послания опричнину. И. И. Смирнов (Очерки, с. 454) считает, что царь в данном случае возлагает на «избранную раду» «ответственность за земельную политику времени боярского правления (тенденциозно извращая хронологию и «передвигая» эту политику с 30-40-х годов, когда она действительно имела место, на 50-е годы XVI в.)». В. Б. Кобрин предполагает, что царь имел в виду нарушения указа И мая 1551 г., запрещавшего передачу княжеских вотчин в монастыри без государева доклада (Акты Археографии, экспедиции, т. I. СПб., 1836, № 227); вину за эти нарушения царь возлагал на Сильвестра и Адашева. Второе обвинение царя против Сильвестра и Адашева заключается в том, что они «от прародителей наших данную нам власть от нас отъяша, еже вам боярам нашим по нашему жалованию честию и председанием почтенным быти». Что хочет этим сказать царь? Сергеевич (Русские древности, с. 369) понимает его слова так, что «организованный Сильвестром и Адашевым совет похитил царскую власть, царь был в нем только председателем». Более правильным представляется толкование слов царя С. В. Бахрушиным: царь хочет сказать, что «избранная рада» решала местнические споры (Научные труды, с. 342), определяла, кто из бояр должен «сидеть впереди» других. Справедливо ли это обвинение по отношению к «избранной раде» — сказать трудно: к 1549 г. относится закон противоположного характера, регламентирующий и ограничивающий местнические счеты в войске (ср.: Смирнов. Очерки, с. 402-406). Дмитрий Курлятев, которого царь упоминает в качестве третьего сподвижника «попа и Алексея», — представитель удельного княжья (из рода Оболенских), пользовавшийся большим влиянием в те годы и подвергшийся опале одновременно с Адашевым.
82 Та же... нам бо двигшимся на безбожный язык Казанский... аки пленника всадив в судно, везяху... сквозе безбожную и неверную землю! — Это замечание царя Устрялов (Устрялов. Сказания, изд. 3-е, примеч. 268) и Костомаров (Личность царя, с. 262) толкуют как доказательство того, что царя «везли насильно под стены Казани» и что он «играл... жалкую, глупую, комическую роль» во время казанского похода. Такое толкование совершенно неправомерно (ср.: Лихачев Н. П. Дело о приезде Поссевино. — Летопись занятий Археографической комиссии, вып. XI. СПб., 1903, с. 255). Речь идет лишь о возвращении из Казани (и о недостаточной охране царя при этом возвращении). Казанский поход в целом был совершен с полного одобрения и по приказу царя (см. ниже, примеч. 92 и 95). «Ревность» царя и его готовность не щадить «здравия своего» во время Казанского похода отмечал даже Курбский в «Истории о великом князе Московском» — Соч. Курбского, стб. 174). То, что возвращение царя из Казани было несвоевременным шагом, признает и Курбский (тамже, стб. 206), но он взваливает за это ответственность на «шурьев» царя (Захарьиных).
83 ...возшаташася, яко пиянии, с попом Селивестром и с начальником вашим Алексеем Адашовым, мневше нас небытию быти... — Упоминаемый здесь «мятеж у царевой постели» в 1553 г. особенно подробно описан в приписке к «Царственной книге». Там рассказывается, как заболевший царь упрашивал бояр целовать крест его новорожденному сыну Димитрию (речь идет о первом сыне царя от Анастасии Романовны, скончавшемся некоторое время спустя, а не о Димитрии, сыне Марии Нагой), как многие из них открыто выступали против этого решения, ссылаясь на то, что за «пеленочника» будут править его родичи Захарьины, и т. д. В числе противников присяги и сторонников Владимира Андреевича Старицкого называется Сильвестр, отец Адашева (но не сам Адашев), Курлятев, Палецкий и Фуников (ПСРЛ, XIII, 522-526). Большинство историков придавало важное значение этому событию, рассматривая его чуть ли не как переломный момент в отношениях между царем и «избранной радой» (ср., напр.:Соловьев. История, с. 136-141; Бахрушин. Научные труды, с. 348-350; Смирнов. Очерки, с. 270-271, 483). Однако в исторической литературе высказывались и серьезные сомнения по поводу достоверности рассказа о «мятеже», содержащегося в приписке к известию 1553 г.: рассказ этот (созданный, по-видимому, в конце 60-х— начале 70-х гг.) явно имеет целью очернить лиц, подвергшихся опале в связи с делом Владимира Старицкого и другими репрессиями 60-х годов (ср.: Альшиц Д. Н. 1) Происхождение источников о боярском мятеже 1553 г. — Ист. записки, т. XXV. М., 1948, с. 266-292; 2) Крестоцеловальные записи Владимира Андреевича Старицкого и недошедшее завещание Ивана Грозного. — История СССР, 1959, № 4, с. 147-155; Веселовский. Исследования I, с. 289-290). Признавая позднее происхождение и тенденциозность рассказа приписки, А. А. Зимин предполагает все-таки, что рассказ этот имел в основе действительные факты: если бы рассказ представлял собой сплошной вымысел, то автор его в равной степени чернил бы и Сильвестра, и Адашева, к которым Иван IV относился в 60-х годах (судя по посланию) одинаково враждебно; между тем Сильвестр здесь участвует в мятеже, а А. Адашев выступает как сторонник царя (Зимин. Реформы, с. 407-414). Заслуживает внимания предположение Н. Е. Андреева о том, что непосредственным составителем приписок был не Иван IV, а дьяк Иван Висковатый (Andreyev N. Studies in Muscovy. London, X, p. 95-115; XI, p. 117-148). Но если это предположение справедливо, то оно, на наш взгляд, не усиливает (как думает исследователь — там же, XI, р. 148), а ослабляет достоверность рассказа приписки: если приписки делал Висковатый, бывший личным врагом Сильвестра, то это объясняет, почему он особенно стремился очернить именно «всемогого» священника. Ср. также примеч. 75.
84 «Царъ бо царю не кланяется; но единому умершу, другий обладает». — Иван IV цитирует сербскую «Александрию» (слова Дария Александру Македонскому), переводный памятник, появившийся на Руси в XV в. (Александрия. Роман об Александре Македонском по русской рукописи XV в. М.-Л., 1965 (Серия «Литературные памятники»), с. 33). В XVI в. «Александрия», как и другие светские памятники («неполезные повести»), не включалась в число официально одобряемой литературы (от XVI в. дошел всего один ее список; широкое распространение возобновляется лишь в XVII в.), в связи с чем царь считал необходимым оговориться, что цитируемое им высказывание принадлежит «внешним писаниям», но «обаче прилично».
85 Та же по сем собака и изменник старый ростовской князь Семен... казнь свою над ним учинили. — Тайные сношения кн. Семена Лобанова-Ростовского с польским послом Довойно, очевидно, происходили летом 1553 г., когда этот посол приезжал к Ивану IV (Сб. РИО, т. 59. СПб., 1887, № 27, с. 381-420). Летом следующего года он (вместе с сыном) сделал неудачную попытку бежать за границу. Согласно инструкции, данной русским послам, ехавшим в Польшу осенью 1554 г., на возможный вопрос о С. Ростовском они должны были ответить, что он «малоумством шатался и со всякими иноземцы говорил непригожие речи про государя» и что вместе с ним «воровали его племя (родичи, — Я. Л.), такие ж дураки» (там же, С. 453). Сходный рассказ о С. Ростовском содержится и в тексте Лицевого свода (ПСРЛ, XIII, 237-238: «хотел бежати... от малоумства. ..ас ним ехати хотели такие же малоумы»). В приписке же к этой летописи сообщается, что С. Ростовский затевал тайный заговор во время болезни царя в 1553 г. и что в этом заговоре участвовали представители крупного княжья: Щенятев, Серебряный, Пунков-Микулинский и др. (ПСРЛ, XIII, с. 238, примеч. 1). Следователями по этому делу были согласно этой приписке Курлятев, Палецкий и Фуников, т. е. те самые лица, которых приписка, сохранившаяся в «Царственной книге», обвиняет в мятеже во время болезни царя.
86 ...с Курлятевым нас хотесте судити про Сицково. — Этот довольно «темный» (Соловьев. История, с. 151) намек царя может быть несколько разъяснен благодаря его же замечаниям во Втором послании Курбскому (см. с. 104 и 406). По предположению Бахрушина, «дело шло о ссоре между князем Сицким и его соседями по вотчинам в Ярославском уезде Прозоровскими из-за 150 четей земли... Сицкий, бывший в свойстве с царицей Анастасией, надо думать, пробовал воздействовать на судей именем малолетнего Федора и добился вмешательства в дело самого царя. В судебном разбирательстве участвовали, между прочим, кн. А. М. Курбский и кн. Д. И. Курлятев» (Бахрушин. Научные труды, с. 342). Дж. Феннел полагает, что земля Прозоровского была конфискована царем в пользу царевича Федора, а Сицкий защищал интересы царевича (Fennell, р. 96, п. 2).
87 Та же убо наченшесъ войне, еже на германы... Како убо воспомяну... немилостивное путное прехождепие? — Речь идет о столкновениях между царем и Сильвестром во время Ливонской войны. История этих столкновений (так же как и причина враждебности Сильвестра и его партии к царице Анастасии Романовне) неизвестна. Согласно Никоновской летописи (включая Синодальный список) царь с женой и детьми находился в Можайске в конце 1559 г., туда к нему пришла весть о нарушении ливонцами перемирия (заключенного, вероятно, под влиянием Сильвестра и других — см. ниже, примеч. 96-97); царю срочно пришлось выехать, несмотря на «беспуту» (распутицу, бездорожье); при этом выезде, по словам царя, «грех ради наших царица недомогла» (ПСРЛ, XIII, 321).
88 ...сыскав измены собаки Алексея Адашова... повинные по своей вине таков суд прияли. — Падение виднейших представителей «избранной рады» относится к началу 60-х годов. А. Адашев был отправлен летом 1560 г. в Ливонию (ПСРЛ, XIII, 327);затем он был назначен воеводой в Вильян (Вильянди, Феллин), оттуда переведен (согласно Курбскому — сослан) в Юрьов (Тарту, Дерпт), где и умер. Царь, по утверждению Курбского (Соч. Курбского, стб. 264), подозревал его в самоубийстве; во всяком случае о его смерти было произведено специальное следствие (Описи Царского архива, с. 43, ящик 223); брат его Даниил был казнен несколько лет спустя (Соч. Курбского, стб. 278). В конце 1562 г. был насильственно пострижен в монахи «за его великие изменные дела» кн. Д. Курлятев (ПСРЛ, XIII, 344). К этому же времени, по-видимому, относится и ссылка Сильвестра в Соловецкий монастырь (Соч. Курбского, стб. 204-205). В связи с опалой Сильвестра царь приводит апостольскую цитату: «Немощни бысте слухи, требующие учителя лета ради, и понеже бысте требующе млека, а не крепки пищи» — Евр., V, 11-12. Предпосылки падения «избранной рады» так же спорны, как и самый ее характер (см. выше, примеч. 79). Если H. М. Карамзин, излагая историю падения «рады» (История государства Российского, т. IX. СПб., 1892, с. 5-15), просто повторял рассказ Курбского (Соч. Курбского, стб. 259-270), объяснявшего все эти события действиями «презлых ласкателей» (в частности, Захарьиных), то уже С. М. Соловьев (История, с. 148) справедливо отметил противоречивость и намеренную запутанность рассказа Курбского. Сводить все дело к конфликту во время болезни 1553 г. (если даже доверять известию об этом конфликте, — см. примеч. 83) едва ли возможно, ибо после 1553 г. деятели «избранной рады» сохраняли свое влияние в течение почти целого десятилетия. Бахрушин (Научные труды, с. 351) обращал внимание на разногласия царя с «избранной радой» по внешнеполитическим вопросам, но почему-то считал этот конфликт «непринципиальным» и «формальным». О роли внешнеполитических разногласий в разрыве царя с Адашевым и его сподвижниками см.: Лурье Я. С. Вопросы внешней и внутренней политики в писаниях Ивана IV. — В кн.: Послания, с. 485-495; Королюк В. Д. Ливонская война. М., 1954, с. 19-33; Зимин. Реформы, с. 471-474. Ср. ниже, примеч. 95 и 96.
89 На церковь восстаете... Ино ныне свободно есть: почто и еице не престаете гонити? — Иван сравнивает «избранную раду» с гонителями христианства — сторонниками ортодоксального иудейства; конец приведенной им (Галат., V, И—12) цитаты: «... да и содрогнутся развещевающии сия» расходится с библейским текстом; там: «... дабы отсечены были развращающей вас».
90 ...подобно убо Ахтенору и Енею, предателем, Троянским... — Имеются в виду Антенор и Эней, герои переводной «Троянской истории», известной на Руси с начала XVI в.; ср.: Троянские сказания. Средневековые рыцарские романы о Троянской войне по русским рукописям XVI—XVII вв. Л., 1972, с. 157.
91 Предстатели же называет тленных человек... в праздники мучеников своих подобает страдати — Царь отвечает на обвинение Курбского, что он «прелагает свет во тьму» (т. в. выдает свет за тьму), и на вопрос, «чем прогневали» его «христианские предстатели» — бояре и воеводьт. Царь считает недопустимым именование «предстателями» (покровителями, защитниками) простых смертных и сравнивает за это Курбского с язычниками, приводя обширные цитаты из «Слова на святая просвещения» Григория Богослова (древнерусский текст см. в сборнике XVI в. — ГПБ, F. 1.237, л. 584-597; сочинения Григория Богослова читаются в ВМЧ за 24-25 января — текст этот не издан; перевод на современный русский язык см.: Творенпя св. отцев. Т. III. Творения Григория Богослова, ч. III. М., 1844, с. 254-270). В «Слове на святая просвещения», обращенном против язычников, Григорий Богослов ссылается на следующие мифы: о рождении Зевса и его воспитании на Крите; о рождении Диониса, зачатого Семедой от Зевса и доношенного Зевсом в бедре; о рождении Афины из головы Зевса; он упоминает богиню Гекату — покровительницу всякого рода волшебств, мифологического героя Трофония, который был поглощен землей, где образовалась «пещера Трофония» (оракул); он говорит также о фанатизме почитателей Реи-Кибелы (во Фригии), Диониса (в Фивах), Артемвды (в Лакедемоне). Григорий Богослов упоминает также египетский миф об Осирисе, умерщвленном своим братом Сетом, и супруге Осириса Исиде. То же «Слово» Григория Богослова было использовано и в дальнейших частях послания — см. ниже, примеч. 100 и 129. После цитаты из Григория Богослова царь приводит также ряд библейских цитат: «Имам бо нову завету ходатая Христа... кровию своего завета новаго» (Евр., VIII, 1; X, 20; IX, 20-22; XII, 24); «Вы убо нарпцаетеся наставницы, един бо есть наставник ваш — Христос» (Ев. Матф., XXIII, 10; в Евангелии: «не нарицайтеся»; во всех списках послания отрицательная частица отсутствует); «Иже есть высокость в человецех, мерзость пред богом» (Ев. Лук., XVI, 15).
92 А еже писал еси, что бутто те «предстатели прегордые царства разорили... тогда с нами не быша — Царь указывает вначале на неудачи в борьбе с Казанью во время его детства и «боярского правления» (тринадцать лет царь отсчитывает, по-видимому, от своего рождения до конца «боярскего правления» — ср. примеч. 76). Первая «посылка» G. И. Пункова-Микулинского на Казанскую землю относится, очевидно, к 1545 г. (ПСРЛ, XIII, 146, 445-446), В 1550 г. происходил новый (неудачный) поход на Казань; в 1551 г. по приказу Ивана Грозного стала строиться русская крепость Свияжск напротив Казани. Взятие Казани произошло осенью 1552 г. Слова апостола Павла, цитируемые царем, ср.: 2 Коринф., XII, 11; XI, 20-21. Слова царя «...боле пятинадесять тысящ, вашего ради нехотения, с нами тогда не быша» были истолкованы Н. Костомаровым как утверждение, что под Казанью (в 1552 г.) было не более 15 000 воинов. Костомаров видел в этом вопиющее искажение истины, доказывая на основании других источников (Морозовский летописец, «История» Курбского), что в действительности в казанском походе участвовало 120-150 тыс. человек (Костомаров. Личность царя, с. 263-265). Однако это место послания не обязательно понимать так, как это делает Костомаров. Штелин (Stdhlin, S. 74, b) и Феннел (Fennell, р. 114, в. 3) переводят эти слова иначе: с царем «не было», к нему не явилось 15 000 человек из числа обязанных явиться воинов. Это понимание текста представляется тем более вероятным, что у нас имеются прямые сведения о неявке в Казанский поход многих служилых (из Новгорода) и о том, что царь приказал «отписать поместья» у таких «нетчиков» (ср.: Грамоты по делам поместным 1555-1556 гг. — В кн.: Дополнения к Актам историческим, т. 1. СПб., 1846, № 52, с. 92, 102, 107, 110).
93 И тако ли прегордые царства разоряете, еже народ... от брани отвращати, подобно Янушу Угорскому? — Как справедливо предположил уже И. Н. Жданов (Сочинения царя Ивана Васильевича. — В кн.: Жданов И. Н. Сочинения, т. I. СПб., 1904, с. 115-116), знавший только текст 2-й пространной редакции (где читалось «Юношю Угорскому»), в этом месте послания царь имел в виду венгерского магната Яна Заполя, воеводу Трансильваиии (Семиградья), ставшего с 1526 г. (после победы турок при Могаче над венгерским королем Людовиком) королем Венгрии. Габсбурги (германские императоры) обвиняли Яна Заполя в связях с Турцией, и на.Руси на него также смотрели как на турецкого ставленника. В 1578 г., во время переговоров с послами Стефана Батория, польского короля и бывшего князя Трансильвании, русские дипломаты по поручению царя напоминали полякам, что «был на королевстве Угорском... Лодовик, которого Турецкий убил, а посадил па У грех Януша Седмиградцкого, а Яныш был у Угорского короля у Лодовика гетман навышшой, и Януш, по ссылке с Турецким, Лодовика короля подал, и всем своим полком оступил, и для тое израды Турецкий его на королевстве учинил» (цит. по рукописи, содержащей переговоры с послами Батория: ГПБ, Q.IV, 33, л. 35 об.—36).
94 ...егда наряд истопоша... — Так читается только в списке Б; в остальных списках — «запасы истопоша». Потопление запасов, о котором сообщает Грозный, имело место, очевидно, в начале осады Казани, 24-25 сентября 1552 г., во время «бури великой» на Волге. Летопись сообщает, что гибель «судов и многих запасов» во время этой бури вызвала «скорбь в людях», но царь приказал подвезти запасы из Свияжска и из Москвы (ПСРЛ, XIII, стр. 205, 501).
95 Егда же Алексеева и ваша собацкая власть преста, тогда и та царствия нашему государству во всем послушны учинишася... яко же выше явихом. — Это замечание царя обнаруживает разногласия по вопросам внешней политики, возникшие во второй половине 50-х—начале 60-х годов между нем и «избранной радой». Если в вопросе о необходимости завоевания Казани (как и Астрахани) царь и его «советники» в общем не имели разногласий (царь обвиняет их только в недостаточном усердии в казанском и астраханском походах, ноне в сознательном противодействии), то после 1552 г. обнаружились два возможных пути в русской внешней политике. Курбский и его единомышленники были сторонниками решительного и чисто военного наступления на «бесермен». Грозный считает именно их виновниками той гражданской войны, которая возникла в Казанском ханстве после 1552 г. и длилась «множае седми лет» (характерно, что в приписках к «Царственной книге» бояре как раз обвиняются в том, что вопреки приказу царя они «Казанское строение отложиша, и в те поры Луговая и Арская поотложилися и многия беды христианству и крови наведоша» — ПСРЛ, XIII, 523). Сам царь, наоборот, был сторонником привлечения «бесерменских сил» на русскую службу, и, по его словам, после падения «избранной рады» мусульманские области стали поставлять русскому войску «множае треюдесять тысящь бранных» (действительно, в ливонских походах Грозного значительную роль играли татарские войска во главе с бывшим казанским ханом Шах-Али; ср. в связи с этим известие современника, англичанина Джерома Горсея, о «непреодолимой силе татар», поступивших на русскую службу после завоевания Казани и Астрахани и второго брака царя: Горсей Дж. Записки о Московии. СПб., 1909, с. 22). Еще болое существенными оказались разногласия в крымском вопросе. Как указывает Курбский, его единомышленники «мужие храбрые и мужественные, советовали и стужали, да подвижется сам (Иван IV, — Я. Л.), с своею главою, со великими войсками на Перекопского (Крымского хана, — Я. Л.)» (Соч. Курбского, стб. 239). Плодом этого, по выражению царя, «злосоветия» единомышленников Курбского были поход И. В. Шереметева в 1555 г. (несмотря на героизм русских войск, он окончился неудачей, см.: ПСРЛ, ХШ, 256-257) и походы на Днепр и Дон запорожского атамана, перешедшего на русскую службу, Димитрия Вишневецкого и брата Алексея Адашева — Даниила в 1558-1559 гг, (ПСРЛ, XIII, 315, 318 и др.). С начала 80-х годов царь решительно отказался от этих нападений на Крым и вступил в переговоры с ханом, прямо подчеркивая изменение своей внешней политики: «А которые наши люди ближние промеж нас е братом нашим з Девлет Киреем, царем ссорили, мы то сыскали, да на них опалу свою положили есмя — иные померли, а иных разослали есмя, а иные ни в тех, ни в сех ходят» (ЦГАДА, Крымск. носольск книга, № 10, л. 13 и 15; ниже царь называет прямо имена этих «ближвшх» людей: «Иван Шереметев, Алексей Адашев, Иван Михайлов и иные» — там же, л. 98). Курбский объясняет эту перемену политики влиянием «ласкателей, добрых и верных товарищей трапез и купков» (Соч. Курбского, стб. 240). Очевидно, царь стремился к стабилизации южной границы ради использования всех сил в Ливонской войне.
96 Како же убо вовпомяну о германских градех супротизословия попа Селивестра и Алексия Адашова и всех вас на всяко время, еже бы не ходити бранию, и како убо, лукаваго ради напоминания Датцкого короля лето цело дасте бвзлепа фифлянтом ебиратися — Эта фраза, разрезанная во 2-й пространной редакции (см. выше, с. 86, 89), очень точно указывает на основной момент расхождений между царем и «избранной радой» во внешнеполитических вопросах. Ливонская война началась в 1558 г.; уже в январе этого года русские войска под командованием быв. казанского хана Шах-Али и М. В. Глинского вели в Ливонии военные действия карательного и разведывательного характера (ПСРЛ, XIII, 289; Хр. Рюссова. Прибалт, сб., II, 358); в мае 1558 г. русскими была взята Нарва (ПСРЛ, XIII, 293-295, — Никоновская летопись объясняет завоевание Нарвы провокационным нападением самого нарвского «князьца» — фохта). Возможно, что уже тогда «избранная рада» позволяла себе «словесные отягчения» по этому поводу (о разногласиях при дворе Ивана IV по ливонскому вопросу сообщал участник ливонского посольства в Москву Т. Хорнер — ср. рецензию X. X. Крууса на книгу шведского историка С. Свенссона: Вопр. истории, 1958, № 1, с. 181). Однако в июне 1558 г. в военных действиях против Ливонии должен был принять участие и А. М. Курбский (вместе с кн. П. И. Шуйским и Д. Адашевым, — ПСРЛ, XIII, 299-300). Вступив в Ливонию со стороны Пскова (к югу от Чудского и Псковского озер), войска под командованием Шуйского и Курбского завоевали Новгородок Ливонский (Нейшлос), Юрьев (Тарту, Дерпт) и ряд других городов Ливонии — всего согласно летописи «дватцать городов» (ПСРЛ, XIII, 303-306). Однако с начала 1559 г. в военных действиях наступает перерыв, В марте этого года царь «маистру и арцыбискупу Ризскому и бискупу Колыванскому для Королева челобитья Датцкого дал кроткого предстояния, воевати же не велел на шесть месяць, от майя до ноября»; «челобитье» датского короля доложил царю Алексей Адашев (ПСРЛ, XIII, 318). Если учесть, что это перемирие как раз совпало с походом Даниила Адашева на Крым (там же), то представляется весьма вероятным указание царя, что причиной согласия на «лукавое напоминание» датского короля были убеждения со стороны представителей «избранной рады», предпочитавших войну на юге. Ливонцы постарались максимально использовать «кроткое предстояние» 1559 г. (фактически русские войска не начинали активных действий до 1560 г.): они обратились к помощи своего номинального патрона — германского императора Фердинанда (в начале 1560 г. он ходатайствовал перед царем за Ливонию — ПСРЛ, XIII, 324-325; Хр. Рюссова. Прибалт, сб., II, 376-377); в августе-сентябре 1559 г. новый магистр Ливонии Кетлер признал власть польского короля над южной и центральной Ливонией (ср.: Форстен. Балтийский вопрос, с. 242). С этого времени война приняла международный характер, и вопрос о ее дальнейшем продолжении приобрел особую остроту (характерно, что в «Истории о великом князе Московском» Курбский именно на походе 1558 г. обрывает изложение истории Ливонской войны и переходит к доказательствам необходимости войны на юге: Соч. Курбского, с. 236 сл.),
97 Они ж, пришед пред зимним временем, и сколько тогда народу християнского погубили!... Та же оттоле литаонский язык и готфейский и ина множайшая воздви госте на православие. — В октябре—ноябре 1559 г. «не дождався сроку, на колко их государь пожаловал», ливонцы под командованием нового магистра Кетлера напали на русские войска вблизи Юрьева «и побили многих людей: убили семьдесят сынов боярских да с тысячю боярских людей» (ПСРЛ, XIII, 320-321); при известии об этом поражении царь принужден был срочно выехать из Можайска с больной царицей (см. примеч. 32). В феврале 1560 г. царь «отпустил на немцы» Курбского и Д. Адашева (ПСРЛ, XIII, 326); в мае того же года был отправлен «большой наряд» во главе с И. Ф. Мстиславским, М. Я. Морозовым, Алексеем Адашевым (там же, 327). В августе русские войска разбили войска ливонского ландмаршала («ламмашкалка») Шалль-фон-Белля, попавшего при этом в плен, взяли крупную крепость Вильян (Вильяди, Феллин) (ПСРЛ, XIII, 330). Но в конце этого же года под Пайдой (Пайде, Вайссенштейн) русские войска потерпели неудачу (официальная Никоновская летопись ничего не сообщает об этом событии, но Псковская летопись рассказывает о нем, прибавляя, что воеводы ходили «не по цареву... наказу... на похвале... а стояли под городом 6 недель... и отошли, а города не взяв... и Пскову и пригородам и селским людям, всей земли Псковской проторы стало в посохи много» — Псковские летописи, вып. II. Под ред. А. Н. Насонова. М., 1955, с. 240; ср.: Хр. Рюссова. Прибалт, сб., II, 395). В конце 1561 г. «литовские люди» захватили у русских в Дивонии город Тарвае (Тэрвасту) с помощью подкопа (ПСРЛ, XIII, 339; это, возможно, и есть те «детские страшилы», о которых говорит здесь Грозный). Тем временем шведы также вмешались в ливонские дела и заняли Колывань (Таллин, Ревель) и не доставшуюся русским Пайду (Вайссенштейн). Именно эти события имеет в виду Грозный, когда говорит, что единомышленники Курбского, ватянув войну, подняли «литаонский язык и готфейский» (шведский) «на православие» (т. е. дали Польше и Швеции возможность выступить). Замечание царя, что если бы не это «злобесное претыкание», «вся Германия была за православием», также казавшееся историкам нелепым преувеличением (Костомаров. Личность царя, с. 269), совпадает с мнениями, высказывавшимися в те же годы в самой Германии (ср.: Форстен. Балтийский вопрос, с. 134).
98 Беземертен же быти не мнюся... Вся нага и отверста пред ним. — Царь отвечает на обвинение Курбского, что он «в небытную ересь прельщен» и не боится Страшного суда. Замечание царя: «аще ли же тако... се убо ересь саддукейская», означает, по-видимому, что та ересь, которую приписывает ему Курбский («сице убо ты неистовишеся, без разума пиша»), по характеру своему напоминает учение саддукеев — древнееврейской религиозной секты (II—I в. до н. э. — I в. н. э.), отрицавшей загробную жизнь. С негодованием отвергая это обвинение, царь в свою очередь обвиняет Курбского в манихействе. Манихейство — религиозное учение, возникшее в ITI в. н. э. (по-видимому, на персидской почве); сущность его — в признании дуализма окружающего мира (по Хронографу: «благого бога глаголюще создателя быти небеси; земли же, и иже на ней, иного быть творца» — ПСРЛ, XXII, 382); Курбский, думающий лишь о Страшном суде, но не о наказании за грехи на земле, сходен, по мнению царя, с манихеями. Осведомленность царя в вопросе о еретических учениях связана с широким развитием ересей на Руси во второй половине XV—первой половине XVI в.; царь был хорошо знаком с «Просветителем» Иосифа Волоцкого — важнейшим сочинением, направленным против русских еретиков, скрытые цитаты из которого обнаруживаются и в послании (см. ниже, примеч. 108). Учения еретических противников Иосифа Волоцкого заключали в себе элементы сходства с саддукейством (Зосиму, митрополита еретика XV в., обвиняли в отрицании бессмертия души — см. послание Иосифа Волоцкого.к епископу Нифонту: Послания Иосифа Волоцкого. М.-Л., 1959, с. 160-168) и манихейством (в особенности с его болгарской формой — богумильством). Отвергая обвинения Курбского, царь приводит библейские цитаты: «Ему же дыхание в руде всех сущих» (ср.: Иов, XII, 10); «Аще взыду на небо... в преисподних эемли» (Пс., CXXXVIII, 8-10, 15).
99 «Господь гордым противитца, смиренным же дает благодать. — Ср.: Иаков., IV, 6; 1 Петр., V, 5.
100 Станем же убо о сем разсуждение имети... милость обрящет. — В связи с угрозой Курбского, что Христос будет наказывать «прегордых мучителей», царь доказывает, что обвинение в гордости применимо не к нему, а к единомышленникам Курбского, «восхищающим (присваивающим себе, — Я Л.) учительский сан» и осмеливающимся повелевать «владыце». В связи с этим он приводит новую цитату из «Слова на святая просвещения» Григория Богослова (ГПБ, F.L237, л. 593 об.; ср. выше, примеч. 91) и указывает, что даже византийскому императору-иконоборцу Феофилу (829-842 гг.) «святители», упрекавшие его за ересь, не осмеливались писать таких «хулений», как ему, Грозному. «Многосложный свиток, его же святейшие патриарси к Феофилу... наппсаша» встречается в древнерусских рукописных сборниках (см., напр.: ГПБ, Q.I. 225, л. 116); уже в XVII в. он был издан в книге: Соборник, или Слова избранная св. отец о поклонении и о чести святых икон. М., 1642.
101 «Не яко обладающе ряду... ни мшелоприбытком»... — Ср.: 1 Петр., V, 2-3. Термин «мъшелоприбыток» (αισχροκέρδεια — низкая алчность, корыстолюбие) в более поздних текстах славянской Библии заменялся на «неправедные прибытки», но цитата у Грозного соответствует первоначальному тексту славянского перевода (ср. Геннадиевскую Библию: ГИМ, Синод., № 915, л. 812 об.).
102 Гонения же аще на люди воскладаете... не токмо ты сему судитель. — Грозный отвечает на обвинение Курбского в «мучительстве», доказывая, что «избранная рада» тоже прибегала к «гонениям». Феодосий был архиепископом Коломенским с 1542 г. (назначен после свержения Шуйскими Вельских и поставления Макария на митрополию). Никита Афанасьевич Фуников-Курцев — дьяк, печатник, а затем казначей, был видным деятелем московского государственного аппарата уже в 50-х годах (во время «избранной рады»), сохранил свое влияние и после падения Сильвестра и Адашева (был женат на сестре Афанасия Вяземского, видного деятеля опричнины; в 1570 г. был казнен в связи с новгородским «изменным делом»). О гонениях «избранной рады» на этих лиц в других источниках ничего не сообщается. «Внеуду являющеся праведники»... — цитата из Ев. Матф., XXIII, 28. Говоря «истязания же не токмо до власт, но и движение сердечное» (или «довластно и»; в списке В: «до влас, но», К: «до власти, но»), Грозный отвечает на угрозу Курбского, что Христос будет «истязать» гонителей «до власти прегрешения их» (так во втором виде 1-й редакции послания Курбского; в других списках послания Курбского: «до влас прегрешения»; во 2-й пространной редакции послания Грозного, помещаемой вместе со 2-й редакцией Курбского: «до влас, но и движение...»; в послании Исайи, совпадающем с посланием Курбского, тоже «до влас» — см. выше, с. 228). Библейский текст, к которому, гю-видимому, восходит это место в обоих посланиях, в данном случае оказывается ближе ко й редакции: «Обаче бог сокрушит главы врагов своих, верх влас приходящих в прегрешениях своих» (Пс., LXVII, 22). Возможно, однако, что во 2-й редакции послания Грозного — вторичное исправление (по помещенной здесь же редакции послания Курбского или по Библии). «Несоделанное мое видесте очи... вси напишутся» — цитата из Пс., CXXXVIII, 16.
103 Яко же в Старчестве реченно есть, еже о Иоанне К олове... и прощения прия. — Читающееся в Великих Минеях Четиих сказание о видении Иоанна Колова (ВМЧ, 21 мая; ГПБ, Соф. 1321, л. 452-453; ср.: Соф. 1444, л. 91 об.) не имеет ничего общего с приведенным в послании Грозного. Однако, как отметил уже Г. 3. Кунцевич (Соч. Курбского, с. 86, примеч. «в»), рассказ в послании сходен с видением Иоанна Савваитского (Молчальника), помещенным в Скитском патерике (Собрание словес и деаний преподобных отец скитских... Супрасль, 7299 (1791), л. 304).
104 ...испытал сердца и утробы... — Ср.: Иерем., XI, 20.
105 Но обаче вы всему соблазну начало... молитися за творящих напасти отрицаешися. — Первая из приведенных здесь библейских цитат («мнесте мя червя, а не человека») — ср.: Пс., XXI, 7; вторая («и о мне глаголасте... вино») — ср.: Пс., LXVIII, 13; третья («Солнце не зайдет в гневе вашем») — Ефес., IV, 26.
106 ...подобно Еутропию скопцу... — Евтропий — фаворит римско-византийского императора Аркадия (IV в. н. э.), казненный в результате конфликта с известным церковным деятелем Иоанном Златоустом и императрицей Евдоксией. Рассказ о Евтропии заимствован царем из жития Иоанна Златоуста (в ВМЧ) — источника, неоднократно цитированного Грозным (см. выше, примеч. 30): там повествуется о том, как Евтропий боролся против признания за церковью права убежища, а затем сам принужден был прибегнуть к этому убежищу; Златоуст «слово обличение продолжи о нем, еже бы с зазором другим, им же грешника не точию не миловав, но паки обличаше» (ВМЧ, ноябрь 13-15, стб. 973-974).
107 Еже вси ведят, в какове чести и богатстве родители твои жили... на пагубу нашу поучался еси? — Князья Кубенские, как и Курбские, — потомки ярославских князей; утверждение Грозного, что М. М. Курбский был боярином М. И. Кубенского, по-видимому, представляет собой обычную для него гиперболу: уже Н. Устрялов отметил, что в местнических счетах Курбский и Кубенский занимали равное место (Устрялов. Сказания, изд. 3-е, с. 353). Вместо «он ему дядя» в спискеК читается ошибочное «даде» (ср.: Послания, с. 54), судя по явно более правильному чтению остальных списков 1-й пространной редакции, речь шла о родственных связях Курбских и Кубенских. Данная в комментируемом тексте характеристика М. М. Курбского была отмечена Дж. Феннелом (Fennell, р. 135, п. 7) как более лестная, чем та, которую царь дает в том же послании всему роду Курбских — «изчядью ехиднову» (см. выше, с. 25; ср. примеч. 69). Опираясь на это наблюдение, Э. Кинан усмотрел здесь «поразительный пример» противоречивости текста послания, доказывающий, что этот текст принадлежит не Ивану Грозному, а более позднему компилятору, и что, во всяком случае, краткая редакция (где комментируемое сравнение А. М. Курбского g его отцом отсутствует) первичнее, чем пространная (Кеепап, р. 82-83). Однако между этими двумя местами й пространной редакции нет противоречия: царь считал л Михаила Курбского изменником, но находил, что Андрей Курбский превзошел своего отца в злодействе. Об этом же говорится и в разделе, содержащем характеристику изменнического рода Курбских и сохранившемся в краткой редакции: «А отцу твоему, князю Михайлу, гонения было много. а измены такой не учинил, яко же ты... » (с. 25 и 57).
108 И аще кровь твоя, пролитая от иноплеменных... желая чести и богатства. — В послании царю Курбский напоминал ему о своих собственных военных заслугах и о своей крови, «пролитой за тя»; царь отвечает на это указанием на слезы, которые он пролил из-за единомышленников Курбского. Ссылка на «слезы» и «поты» как на жертву, не менее дорогую, чем кровь, заимствована царем из «Просветителя» Иосифа Волоцкого (Просветитель. Казань, 1904, с. 272). Царь говорит, что из-за Курбского и его друзей он получил «пречреслие», — Устрялов переводит этот термин как «боль в пояснице» (Устрялов. Сказания, изд. 3-е, с. 186, а; ср.: Stahlin, S. 92); но термин «пречреслие» может означать и просто «обиду, оскорбление» (ср. примеры у Срезневского — Материалы, т. II, стб. 1714).
109 «Победы же пресветлые... и не вписуется! — В связи с замечаниями Курбского о его «победах пресветлых» Грозный напоминает ему о его неудачах. Наиболее интересным является первый из фактов, упомянутых царем (он помещен на первом месте вопреки хропологип, очевидно именно в силу наибольшей важности). Речь идет об участии Курбского (вместе с С. И. Пунковьш-Микулинским и И. В. Шереметьевым) в подавлении восстания в Казанском ханстве в 1553-1554 гг. Как видно из текста комментируемого послания и из других источников (ср.: ПСРЛ, XIII, 234, 239; Соч. Курбского, стб. 219-220), в военном отношении этот поход не мог считаться неудачным: воеводы привели «большой полон» и вернулись «здорово». Поведение Курбского и дру гих воевод не удовлетворяло царя с политической точки зрения: после завоевания Казани между царем и «избранной радой» обнаруживаются разногласия по вопросу о политике з покоренном ханстве (см. выше, примеч. 95); чрезвычайная жестокость, проявленная «карательными экспедициями», возглавляемыми Курбским и другими боярами (примером такой политики является расправа с побежденными «изменниками казанскими» в 1555 г.), вызывала недовольство царя. Поход «крымского царя» на Тулу происходил в 1552 г. Официальные летописи, сообщая об этом событии, указывают, что в момеш прихода «царя» к Туле воевода Темкин «и люди были воинские поехали к государю»: отпор хану дало само население города; воеводы же пришли» в Тулу через 3 часа после ухода хана (ПСРЛ, XIII, 189-190, 486-187; о пире, устроенном воеводами вместо преследования неприятеля, в летописях ничего не сообщается). О поражении Курбского под Невелем, кроме комхментируемого послания, сообщает только польская хроник.-, Мартина Вельского, который приводит другие цифры, чем царь (1.5 тыс. поляков о 40 тыс. русских), но также указывает на поражение Курбского вопреки численному превосходству его сил (Kronika Marcina Bielskiego, ks. VII. Warsaawa, 1832, s. 155-156; ср. перевод этого известия в предисловии Устрялова к его 3-му изд. «Сказаяиг Курбского», с. XII—XIII).
110 ...в далъноконных градех... — О «далноконных градах», в которых он постоянно пребывал, находясь на службе у царя, Курбский упоминал в своем послании (см. с. 8). Это выражение было, очевидно, необычным для русского языка [того времени — в большинстве списков переписчики его исказили. Грозному оно тоже показалось излишне вычурным: во всяком случае, он вспоминает его не только в Первом, но и во Втором послании (с. 105).
111 Яко же в притчах бо реченно быстъ: «Его же не можеши пяти, не покушайся им.чти», — Среди библейских притч такой текст не встречается; имеется в виду, очевидно, поговорка типа: «Того не берут, чего в руки не дают», «Что на воде плывет, всего не переймешь» (Пословицы и поговорки русского народа. Сборник В. Даля. М.. 1957 с 678-680).
112 Где же убо кто обрящет мужа правдива и гыкры очи имуща? Понеже вид твой и злолукавый твой нрав исповедует! — Последняя фраза, не сохранившаяся во 2-й пространной редакции (с. 94), объясняет все это место в комментируемом послании. Знаменитый ответ Грозного на угрозу Курбского «не явить» свое лицо до Страшного суща: «Кто же убо и желает таковаго ефиопскаго лица видети?» — не есть простая полемическая грубость. Грозный в данном случае выражает взгляд, характерный для средневековой философии: он считает, что сама внешность Курбского говорит о его «злолукавом нраве». У Саровский список 2-й пространной редакции, опустивший, как и все другие списки этой редакции, последнюю фразу, дает зато ценное чтение с ре дыдущей фразы: «...пже зекры (голубые, — Я. Л.) очи имуща» (в списках 1-й пространной редакции: В «зыкры», К «серы»; А «закрыты», В «изкры», в других списка хронографического вида 2-й пространной редакции «закры»; в сборниках Курбского» этой фразы нет). Этот вариант, очевидно, наиболее правилен: в известном памятнике «отреченной» литературы древней Руси «Тайная тайных, или Аристотелевы врата» мы читаем предостережения (Александру Македонскому от имени Аристотеля) против советников с голубыми глазами: «Стережися всякого, имуще оно зекро» (Сперанский М, П. Из истории отреченных книг, вып. 4. СПб., 1908, с. 175). Если Грозный а данном случае действительно опирался на авторитет «Тайная тайных», то это говорит и о его интересе к философской литературе, трактующей общие вопросы управления государством, я о том, что себе самому царь позволял обращаться и к неортодоксальным сочинениям.
113 А еже убо не хощещи молчати... не послушает. — В доказательство греховности намерения Курбского «проповедати» Троице на царя приводятся две притчи о святом муже, безуспешно молившемся против грешников. Притча о Карпе взята Грозным из того же Послания Димофилу Дионисия Ареопагита, которое цитируется и в другом месте Первого послания Курбскому (с. 48; об этой цитате см. ниже, примеч. 127). Происхождение второй притчи менее ясно. Н. Устрялов (Сказания, изд. 3-е, примеч. 293) полагал, что герой второй притчи Поликарп — известный архимандрит Печерского монастыря, живший в XII в. и многократно упоминающийся в Печерском патерике. Но в краткой редакции указывается, что притча о Поликарпе заимствована из «послания божественного Дионисия о Поликарпе Измирском» (с. 58), — это, очевидно, указание на того же Дионисия Ареопагита. Однако в отличпе от истории Карпа, история о Поликарпе не обнаруживается в известных нам сочинениях Ареопагита — ни в русском переводе в ВМЧ, ни в греческом тексте (Patrologia graeca, Paris, 1857, t. III, coi. 1097-1110). Учитывая это обстоятельство, а также явное сходство между двумя притчами (и именами героев), можно предположить, что рассказ о Поликарпе представляет собой другой вариант того же рассказа о Карпе (это предположение высказывал уже Штелин, но так как он же считал вслед за Устряловым, что упоминаемый здесь Поликарп — печерский архимандрит (Siahlin, S. 95, b, ср.: Anm. 85), то получался абсурдный вывод, что в византийском сочинении V—VI в. н. э. шла речь о киевском архимандрите XII в.). Каким образом в послании Грозного оказались рядом два варианта одной притчи — сказать трудно; однако появление имени Поликарпа во втором рассказе о видении объясняется, вероятно, тем, что в ВМЧ (за 8 октября) перед посланием Дионисия Димофилу («Димофилу рабу 8-е») было помещено послание Дионисия Поликарпу («Поликарпу святителю 7-е») (ВМЧ, октябрь 1-3. стб. 742-750). Нет необходимости предполагать, как делает Р. Г. Скрынников (Переписка, с. 76-77), что такое «удвоение» притчи могло возникнуть только «в результате позднейшей обработки текста царского послания книжниками и переписчиками. Поскольку такое удвоение имеется в разных редакциях послания (см. выше, с. 43-45, 94-96), следует думать, что оно присуще уже их протографу и было сделано самим Грозным или, еще вероятнее, кем-либо из лиц, помогавших ему в составлении послания (вставлявшим цитаты по указанию царя). Притча о Карпе и притча о Поликарпе не совпадают дословно и имеют существенные различия (в первой притче подвижник негодует против «безбожников», празднующих «иларионские дни», т. е. дни веселия, языческие праздники, во второй — против «еретиков», «смятших божественную службу»; различны слова Христа в обеих притчах); повторение сходной концовки могло рассматриваться как риторический прием, довольно обычный для царского послания.
114 «Про́сите и не приемлете, зане зле просите, да е сластех ваших иждивете». — Маков, IV, 3 (в конце предшествующей притчи о Карпе эта цитата приведена в сокращенном виде).
115 «Болезнь твоя на главу твою да обратится». — Пс., VII, 17.
116 О преподобном же князе Феодоре Ростиславиче....сии суть семя Авраамле». — Речь идет о предке Курбского, смоленско-ярославском князе Федоре Ростиславиче (см. выше, примеч. 36). Говоря, что этот «святый... князь... царицу нашу от врат смертных воздвиг», Грозный имеет в виду какой-то случай обращения больной Анастасии к мощам Федора Ростиславича. Евдоксия — супруга римско-византийского императора Аркадия, гонительница Златоуста. Характерно, что и Грозный, и его противники во взаимной борьбе и полемике черпали полемические образы из одного источника — «Жития Златоуста» (включенного в ВМЧ, см. выше, примеч. 106): бояре сравнивали Анастасию с Евдоксией; Грозный сравнивает Курбского с Евтропием (который был, кстати, врагом Евдоксии). Замечание Грозного о «чадах Авраама», которых бог может «воздвигнути от камени» (цитаты из: Ев. Иоан., VIII, 39; Ев. Матф., III, 9; ср. Римлян., IX, 7; Га лат., III, 7), отражает, как отметил уже В. О. Ключевский (Курс русской истории, ч. II. М., 1906, с. 212), один из существеннейших моментов политической программы царя. Не забудем, что «чадами Авраама», «сильными во Израиле» были, в глазах Курбского, князья и бояре; Грозный отвечает на это (за несколько месяцев до учреждения опричнины) угрозой «воздвигнути из камени» новый правящий класс — служилых людей из числа бывших «страдников».
117 «Егда убо состареешися... аможе не хощеши». — Ев. Иоан., XXI, 18.
118 Наругающии же и попирающии аггельский образ... Везсогласных же бояр у нас несть, разве другое и советников ваших... — Курбский обвинял царя в надругательстве над «ангельским (монашеским) образом» в связи с тем, что тот насильственно постригал в монахи своих противников (так уже были истолкованы эти слова Курбского безвестным комментатором XVII в., сделавшим пометку на полях «сборников Курбского» — ср.: Соч. Курбского, стб. 6, примеч. 26). Грозный возражает, что над «ангельским образом» ругаются, напротив, «останки злаго совета» (единомышленники) Курбского (вероятно, имея в виду таких людей, как Тетерин, сбросивший иноческую одежду). Выражение «безсогласные бояре» не совсем понятно — в соответствующем месте послания Курбского мы наблюдаем сильные расхождения: в одних списках читается «согласующим ти ласкателем и товарищем трапезы бесовские, согласным твоим бояром. губителем души твоей», в других — «бесосогласным твоим бояром, губителем души твоей» (см. выше, с. 8 и 10). Если второе чтение верно, то в ответе царя, может быть, следует читать: «бесосогласных же бояр», т. е. бояр, угодников дьявола? При обоих чтениях остается, во всяком случае, важное указание царя, что при дворе его продолжают жить и действовать «други и советники» Курбского, не прекращающие давать «лукавые советы», — замечание тем более интересное, что оно сделано за несколько месяцев до учреждения опричнины.
119 «Горе содевающим совет зол... покрыет праведнаго». — Ср.: Исайя, XXXII, 7.
120 «Яко на разбойника... область темная». — Ев. Лук., XXII, 52-53.
121 ...доидохом в меру возраста исполнения Христова... — «Возраст исполнения Христова» — 33 года, возраст, когда, по Евангелию, осуществил свое предназначение и был распят Иисус Христос (Грозному в момент написания письма было 34 года).
122 О Кроновых же убо жерцех... безлепие творити? — В тексте Курбского, на который ссылался Грозный (см. выше, с. 8), вероятно, речь шла об А. Д. Басманове и его сыне Федоре — фаворите Грозного. См. комментарий к Первому посланию Курбского, примеч. 14 и 16; ср.: Скрынников. Переписка, с. 53-54.
123 В нашей же вотчине, в Вифляньской земле, град Володимерь недруга нашего Жигимонта короля нарицаеши... — Город Владимир Ливонский (Вольмар, ныне Валмпера) в числе других городов центральной и южной Ливонии (см. примеч. 96) находился с 1559 г. под властью польского короля Сигизмунда II Августа. Курбский назвал его в своем послании «градом государя моего, Августа Жигимонта»; Грозный, считавший всю Ливонию своей вотчиной, усматривал в этом еще одно доказательство «собацкой измены» Курбского.
124 Понеже и утешен не можеши быти, понеже там особь кождо о своем попечение имея. Кто убо может избавити тя от насильных рук, и от обидящаго восхитити тя возможет, иже сиру и вдовице суду не внемлюще, их же вы, желающе на християнство злая, составляете! — Вторая половина этой фразы (от слов «восхити тя возможет») во 2-й пространной редакции попала в середину послания; там она следует за фразой о «супротивословиях» Сильвестра в ливонском вопросе (ср. с. 86) — у комментаторов создавалось впечатление, что слова о «сирой вдовице» представляют собой замечание Сильвестра о Ливонии (ср. комментарий Н. Устрялова: Сказания, изд. 3-е, примеч. 277; Stahlin, S. 76). Из текста 1-й пространной редакции мы знаем, что слова эти относятся к Польше Сигизмунда II Августа. Курбский выражал надежду на получение «утешения» от своего нового государя, — Грозный отвечает на это, что во владениях такого «худейшего государя» для людей, подобных Курбскому, действительно самое подходящее место, и далее, очевидно, приводит какую-то цитату. Приводимый Грозным тексту «Кто же тя избавит...» приблизительно напоминает ряд мест из Библии о греховной стране, которую некому будет избавить от насилий и в которой вдова и сирота не находят правого суда (ср.: Исайя, I, 17; Иерем., XXI, 12; Пс., LXXXI, 3-4), и, что еще важнее, почти дословно совпадает со словами самого Курбского в его послании в Псковско-Печерский монастырь (написанном, вероятно, одновременно с письмом царю): «Кто нас утешит и хто заступит от таковых нестерпимых бед и различных напастей» (Соч. Курбского, стб. 399, в том же послании Курбский попрекал русских духовных лиц, что они перед царем «не вдовиц и сирот заступают», — стб. 395). Если Грозный действительно имел в виду слова Курбского, то такой полемический прием вполне в духе даря: Курбский говорпл эти слова о Руси, Грозный относит их к Польско-Литовскому государству, подданным которого стал Курбский.
125 Антихриста же вемы... на ны безпрестани соеетуеши пагубу. — Этп слова представляют собой ответ на заключительную приписку (post-scriptum) Курбского в его послании. Курбский намекает царю на какого-то советника, «рожденного от преблудодеяния» и «всем ведома», которого он сравнивает с антихристом; Грозный заявляет, что он не знает такого. На кого намекает Курбский, неясно. Н. Устрялов (Сказания, изд. 3-е, примеч. 218) предполагал, что речь идет о Федоре Басманове. Р. Г. Скрынников связывает эти слова с А. Д. Басмановым (Скрынников. Переписка, с. 54; ср. комментарий к Первому посланию Курбского, примеч. 16). Слова о «моавптяшше и аммонитянине» (Второзак., XXIII, 1-3) также вызваны замечаниями Курбского (см. комментарий к Первому посланию Курбского, примеч. 17). Упоминание о происхождении Курбского от «властительского племени» восстановлено в тексте й пространной редакции предположительно —в списках Б К«власского (влаского?)», в списках А В «властелинского».
126 «Се владыка господь Саваоф... и со князи своими». — йсайя, III, 1-14.
127 Яко же Ареопагит писа к Димофилу иноку: «Димофил... всех злых непричаьтен». — Здесь цитируется основная часть послания Дионисия Ареопагита иноку Димофилу (ВМЧ, октябрь 1-3, стб. 750-767), отрывок из которого (видение критянина Карпа) уже приводился в послании Грозного выше (с. 43-44, ср. примеч. ИЗ); во й пространной редакции текст этот был ошибочно помещен в разных местах (см. выше, с. 87-89, 98; ср. с. 332). Авторство этих сочинений, которые приписывались ученику апостола Павла, первому афинскому епископу Дионисию Ареопагиту, уже в древности вызывало сомнение; они могут быть отнесены, по-видимому, к V—VI вв. (ср.: История Византии в трех томах, т. I. М., 1967, с. 405-406, 511). Грозного в этих сочинениях привлекало, очевидно, осуждение излишнего ригоризма (связываемого в его представлениях с деятельностью Навата-Иовациана — см. выше, примеч. 17) и присвоение мирянами учительских функций. Внутри послания Дионисия содержится ряд библейских цитат: Ев. Матф., XII, 25 («... разделися, како бо станет царствие его»), Иерем., XXIII, 21 («не послаша их, рече, и тии течаху; и не глаголаху к ним, и тии пророчествоваху»), Исайя, LXVI, 3 («нечестивии пожирае ми телца, яко убивая пса»), Ев. Матф., VII, 22-23 («о имени твоем силы многия сотворихом, не вем вас, ... отъидите от мене вси делатели беззакония»), Ев. Лук., XVI, 10 («иже в мале верен, и во мнозе верен есть, аще ли в мале неверен, и во мнозе неверен есть»), Евр. IV, 15 («не имамы архиерея, не могущаго простити немощей наших»), Иоан.. II, 2 («и той кроток, той отцыщен есть о гресех наших») и ряд реминисценций из Библии: воскурение фимиама Озией (2 Паралип., XXVI, 19), жертвоприношение Саула (1 Царств, XIII, 9-10, XV, 12), прославление Христа бесами (Ев. Марк., III, И), наказание Мириам проказой (Числ., XII, 10), истязание сыновей Скевы бесами (Деян., XIX, 14-16) и др.
128 «Се ты июдей именуешися... хулитца во языцех». — Римлян., II, 17-24.
129 Яко же рече божественный Григорей: «Аз убо человек... без тела и бесплотен».— Цитата (против наватиан) из «Слова на святая просвещения» Григория Богослова (ГПБ, F. I. 237, л. 596 об.—598 об.), уже дважды использованного в Послании Грозного (с. 31 и 40; ср. выше, примеч. 91 и 100). В тексте Григория Богослова содержится ряд библейских цитат: Евр., V, 2 («немощию обложен»), Ев. Матф., VII, 2 («в меру ем меру ся»), VIII, 17 («немощи наша приимшу и недуги понесшу»), IX, 13 («милости хотяще паче, не жертвы», «не праведники пришедшу призвати, но грешныя на покояние»), XVIII, 22 («седмьдсят седмицею»).
130 Пророк же Давыд рече: «Грешнику же... не будет избаеляяйъ. — Пс., XLIX, 16-22; внутри библейского текста даются пояснения, обращенные к Курбскому («Тако же убо и ты со изменники участие свое полагавши»).
131 Дана... июля в о день. — 5 июля 7072 (1564) г. Выражение «степени честна го порога», как и в посланиях шведскому королю Иоганну III (см.: Послания, с. 144), представляет собой указание на высокий ранг (в международном масштабе) Русского государства.