IV. Догадка о прародине сухопутных животных, выведенная по данным географического распространения видов
Уже и с теми данными о прародине сухопутных видов, которые мы добыли в предыдущей главе, можно было бы обратиться за дальнейшими указаниями к геологии, палеонтологии и доисторической археологии. Но наша экскурсия в эти области будет еще более успешна, если мы дополним добытое нами теми данными, которые получаются из знакомства с географическим распределением животных видов по земному шару, как оно изложено в книге Гааке «Происхождение животного мира».
Современное распределение животных, говорит этот автор, возможно лишь при том условии, что очертания материков и морей остались в общем неизменными с древнейших времен, что принимается огромным большинством современных геологов. Этим не исключается, однако, возможность, что широкие морские рукава дробили материки на крупные и малые острова, которые потом снова соединялись между
собою (1). Главным центром развития животного мира был север восточного полушария. Отсюда выходили и расселялись по земле, насколько это было возможно, все высшие группы животных, как наземные, так и морские (2).
Отыскав на севере Старого Света прародину для насекомых, пресмыкающихся, птиц и млекопитающих, Гааке делает то же самое для отдельных отрядов и даже семейств тех же классов, в особенности для двух последних. Причем оказывается, что если сравнить между собою северные и южные виды одного и того же семейства, то северные всегда выше по организации и крупнее южных (3).
Для нас, конечно, интереснее всего узнать о распространении по земле класса млекопитающих, как наиболее близкого к человеку. «В Старом Свете — говорит Гааке, — и притом на севере его главным образом в той области, которую мы называем теперь „европейско-сибирскою“, шло постоянное и непрерывное развитие низших групп млекопитающих в высшие, и отсюда одна за другою волны переселенцев направлялись частью в Африку в Индию, частью в северную и южную Америку» (4).
Родословную той ветви млекопитающих, от которой произошел человек, и историю ее расселения по земному шару Гааке передает следующим образом.
Древнейшие и простейшие млекопитающие были «однопроходные», предки которых неизвестны. За ними в порядок постепенного развития следовали:
1) сумчатые; 2) насекомоядные; 3) полуобезьяны или лемуры; 4) настоящие обезьяны и, наконец, 5) собако- и человекообразные обезьяны. Переходных форм между группами не найдено, но сравнение их организаций указывает, что каждая из последующих групп произошла путем развития или от предыдущей, или от общих с нею предков. Например, насекомоядные развились из сумчатых, полуобезьяны — из насекомоядных и т. д. Каждая группа появлялась на севере Старого света и оттуда в виде волны распространялась по всему земному шару, куда только могла проникнуть сухим путем. Между появлением каждой из групп проходил значительный промежуток времени, в течение которого предыдущая волна, подвигаясь, конечно, очень медленно, успевала распространиться но всему земному шару. Затем на севере появлялась следующая волна, которая смывала предыдущую. Волна «сумчатых» смыла «однопроходных», волна «насекомоядных» смыла «сумчатых» и т. д. Так по крайней мере происходило вначале. Причина этого явления была та, что следующая волна всегда состояла из животных более высоко развитых, а потому в борьбе за существование побеждала своих предшественников.
Каждая волна стремилась заселить земной заселить шар до последнего уголка, но этому препятствовали разные геологические перевороты, которые отделяли протоками то тот, то другой кусок материка. Так две первые волны, «однопроходные» и «сумчатые», охватили всю сушу земного шара. Но «насекомоядные» и «полуобезьяны» уже не могли проникнуть ни в Австралию, которая навсегда отделилась водою от Азии, ни в Южную Америку, которая отделилась от Северной временно. Настоящие обезьяны не попали в Австралию, а также на остров Мадагаскар, который в это время отделился от Африки, но зато проникли в Южную Америку, которая потом снова соединилась с Северной. Наконец, собако-, человекообразные обезьяны распространились только но Европе, Азии и Африке и вовсе не попали в Америку, которая в их время отделилась от материка Старого Света Беринговым проливом (5).
О значении Америки в вопросе о выработке новых животных форм Гааке пишет, что эта часть света всегда находилась в зависимости от Старого Света, откуда время от времени получала переселенцев. Эти последние приспособлялись к американским условиям жизни, давали большое количество индивидуумов и видов, но в высшие формы здесь уже не развивались. Что касается Южной Америки, то она столько же отстает от Северной по богатству млекопитающих, как эта последняя уступает Старому Свету (6).
Таким образом, происхождение животных сводится к тому, что где-то на севере Старого Света существовала как бы какая-то зоологическая лаборатория, которая вырабатывала класс за классом, семейство за семейством животных и через известные большие промежутки времени выпускала их на свет Божий одну серию за другой. Затем остатки от каждой серии подвергались новой переработка, получались серии более высокого типа, снова выпускались в свет и т. д.
Если все животные или по крайней мере все высшие типы их с человекообразными обезьянами во главе появились так, как здесь описано, то есть полное основание искать прародину для сухопутных животных на севере Старого Света, а никак не в тропическом поясе Азии или Африки.
Что касается зоологической лаборатории па севере Старого Света, о которой мы упомянули, то по ее местонахождению и по результатам ее деятельности можно до некоторой степени судить о ней самой. Вот к каким заключениям можем мы придти из рассмотрения всего предыдущего:
1) Если зоологическая лаборатория образовалась не в тропическом поясе, а ближе к полюсу, то ясно, что существенным условием для нее был холод.
2) Появление ее в северном полушарии, а не в южном, которое в отношении холода находится с ним в одинаковых условиях, указывает, что другим условием существования лабораторий является присутствие обширного материка, которого нет в южном полушарии.
3) Север Америки с севером Старого Света находятся в одинаковых широтах и в одном полушарии, следовательно, в Америке нет каких-то местных условий, которые существуют в Старом Свете.
4) Из появления на земном шаре волн животного царства видно, что действие лаборатории было периодическое, разделенное большими промежутками времени.
5) Так как выход животных из лаборатории то открывался, то закрывался, то можно думать, что между нею и остальным миром лежал в виде преграды морской проток, который то наполнялся водою, то пересыхал.
6) Когда проток пересыхал и устанавливалось сообщение с миром, то условия жизни в местности, занимаемой лабораторией, становились не только одинаковыми со всем остальным миром, но даже благоприятными для животных, потому, что в противном случае волна животных, выходившая оттуда, очистила бы эту местность целиком без остатка и не осталось бы материала, из которого могла формироваться новая волна. А так как из одного разряда существ, принадлежавших к одной волне, по словам Гааке, на севере всегда встречаются высшие и крупнейшие виды, чем на юге, то значит, что условия жизни в местности, занимаемой лабораторией, делались даже лучшими, чем в ближайших окрестностях, ибо сильнейшие виды вытесняли оттуда слабейших.
7) Холод, являвшийся одним из необходимых условий деятельности лаборатории, не мог служить приманкой для животных, не защищенных от него жилищем, так как вся их организация связана с определенной температурой, колеблющейся в очень незначительных пределах, и притом низкая температура губительно действует на растительное царство, доставляющее пищу животному Следовательно, в те промежутки времени, когда проток, отделявший лабораторию, пересыхал, в ней должна была устанавливаться более высокая температура, благоприятная, как для растительного, так и для животного мира.
8) Для действия холода, следовательно, оставался тот промежуток времени, в который проток наполнялся водой и лаборатория отделялась от всего остального мира. Хотя понижение температуры было тяжело для животных, но в это время они изолировались от всего мира протоком, а потому, выйти с острова уже не могли и принуждены были приспособляться как к холоду, так и к новым условиям жизни, вызывавшимися холодом.
Итак, в окончательном результате зоологическая лаборатория вырисовывается перед нами в виде огромного острова, расположенного на севере Старого Света. Остров этот в обыкновенное время соединяется с остальным миром и обладает теплым и влажным климатом, требующимся для поддержания богатой растительности и соответствующей ей фауны. Обитатели его наслаждаются всеми благами жизни, а потому сильно размножаются. Но вот постепенно наступает понижение температуры, и в то же время широким водяным протоком остров отделяется от остального мира. Растения мало-помалу погибают от холода, начиная с высших. Животные растительноядные ощущают недостаток в обыденной пище и принуждены переходить от лучшей пищи к худшей, от плодов к корням и листьям, от листьев к древесине и траве, от травы к мху и лишаям. В то время как одни животные приспособляются к новой, неудобоваримой пище, другие покидают растительную пищу и переходят к животной. Начинается борьба за существование, в результате которой происходит вымирание одних видов, находящихся на острове, и сравнительно быстрое усовершенствование других. Затем через некоторое время температура начинает постепенно повышаться, остров соединяется с остальным миром, и усовершенствованные животные понемногу из него выселяются.
Как видит читатель, я не напрасно обратился к данным, добытым г. Гааке. Выводы, сделанные мною из указаний этого ученого, поразительно сходятся с теми выводами, к которым мы пришли в предыдущей главе из данных теории естественного отбора. Та же изоляция видов на материке, отрезанном проливом, который периодически пересыхает. То же расположение материка в полосе земного шара не арктической. Та же необходимость на материке обильной растительности и пр.
Теперь мы уже имеем столько данных о прародине сухопутных видов, что смело можем с ними пуститься в область геологии. Но наш запас предварительных сведений обогатится еще более, если ко всему сказанному мы прибавим догадки о прародине человека, особенно те, которые сделаны Моритцем Вагнером и в самое последнее время Людвигом Вильсером.
На вопрос о том, где была прародина человека, одни ученые давали ответ, что в тропическом или подтропическом поясе в южной Азии (Уоллес, Дарвин, Геккель), а Моритц Вагнер искал ее наоборот в холодном климате, в ледниковый период в Европе или в северной Азии (7). «Напрасно было бы, — говорит Вагнер, — искать прародину человека в теплом и равномерном климате Африки или Азии, который мог только помешать прогрессу человека. Не будь ледникового периода, который заставил антропоидных изменить их пищу и образ жизни, не мог бы возникнуть и человек с его культурой» (8). Так как человек — венец мироздания, то очевидно, что речь шла о последнем из ледниковых периодов, который относится к плейстоцену. А в таком случай мнение Вагнера о геологической эпохе, породившей человека, разделяется с ним только Карлом Фохтом, так как другие ученые относят это событие к третичной эпохе: Уоллес — к эоценовому периоду, Леббок и Кингслей — к миоценовому, Геккель, Ляйель и Раморино — к плиоценовому.
Продолжателем Моритца Вагнера явился немецкий ученый, Людвиг Вильсер, который еще ярче осветил тот же вопрос в своем докладе о прародине человека, читанном на съезде естествоиспытателей в Касселе и напечатанном в журнале Naturwissenchaftliche Wochenschrift (9). По его мнению, прародину всякого животного нужно искать не там, где оно живет в настоящую минуту, а там, где находятся ископаемые кости его предков. А такого места нигде на земном шаре нельзя найти, кроме Европы. Здесь найдены были три вида ископаемых человекообразных обезьян и только один вид их отыскался в Индии. То же можно сказать и об ископаемом человеке. В то время как в Европе находки его костей умножаются с каждым годом, в остальных частях света был только единственный подобный случай в Бразилии, да и то кости человеческие оказались там более нового происхождения. Кроме того, пути распространения по земному шару человека и обезьяны пересекаются в Европе и расходятся оттуда, подобно лучам веера. Поэтому общий центр происхождения обезьян и человека можно искать севернее Европы в странах, ныне покрытых морем или вечным льдом, в так называемой «Арктоге». Там же должен лежать центр происхождения всех млекопитающих. В северном ледовитом океане началась первая жизнь. На берегах его явились первые обитатели суши, а позже теплокровные и млекопитающие, которые распространились отсюда волнами по всей земле. Древнейшие волны состояли из существ низших, позднейшие из высших ступеней развития.
Взгляд д-ра Вильсера на происхождение человека только тем отличается от взгляда Морица Вагнера, что, по мнению этого последнего, «ледниковый период создал человека», а по мнению Вильсера, «белого человека».
В вопросе о том, какого цвета был первый человек, с Вильсером сходятся Бюффон и Блюменбах, которые тоже считали его «белым». Что же касается других ученых, то их мнения на этот счет расходятся поразительным образом. Так, Катрфаж считает первого человека «желто-красным», де-Саллю — «красным», Бурдах — «коричневым», Лаба — «темно-коричневым», Кант — «темного цвета», Кампер и Причард — «черным» и т. д.
Догадки Моритца Вагнера и Людвига Вильсера полезны для нас в том отношении, во-первых, что они не только не отрицают холод в качестве энергичного фактора при выработке видов, но считают его деятелем необходимым. Кроме того, Людвиг Вильсер еще более упростил наши предстоящие розыски, так как ближе определил прародину человека и сухопутных животных, которую нам нужно искать не на севере Старого Света, а на северо-западе. Моритц же Вагнер прямо направляет нас к ледниковому периоду.
Примечания . (1) — Ф. 230. (2) — Ф. 626. (3) — Ф. 589. (4) — Ф. 628. (5) — Ф. 14. (6) — Ф. 624. (7) — БЖ. 105–106, (8) — Ч, L 35. (9) — 1903. November. № 5. 74.
V. Ледниковый период
Так как данные, собранные в предыдущих главах, привели нас ледниковому периоду, то к описанию его в том виде, как он известен геологии, мы теперь и обратимся.
Из истории нашей планеты видно, что средняя температура земной поверхности не всегда была такой, как в настоящее время. Известно, что она и подымалась выше, чем теперь, и падала ниже. А потому общая картина земной поверхности много раз сильно изменялась. Бывали времена, когда нынешние холодные страны покрывались роскошной растительностью теплого климата. Бывало и наоборот, что теплые и умеренные страны исчезали под толстым слоем льда, который, медленно передвигаясь по земной поверхности, вырывал долины, бороздил скалы глубокими царапинами, отполировывал и закруглял каменные глыбы и переносил их с места на место на огромные расстояния.
В свое время было составлено много гипотез, пытавшихся объяснить причины обледенения земли, но из них наибольшее преимущество отдается теперь гипотезе астрономической, созданной трудами Адемара, Кролля, Пилара, Уоллеса и Балля.
Было вычислено, что элипсоидальная форма земной орбиты от времени до времени значительно изменяется, то вытягиваясь, то сжимаясь. Иногда она достигает максимума эксцентреситета, что зависит от притяжения земли к большим планетам, в особенности к Юпитеру и Сатурну. Расчет этот был сделан впервые Лагранжем в конце XVIII столетия и проверен Леверье в 1829 г. Д-р Кролль вычислил периоды наибольшего и наименьшего эксцентреситета земной орбиты за последние три миллиона лет, а Балль доказал, что вследствие колебания эксцентреситета может наступить момент, когда одно полушарие будет иметь над собою солнце на тридцать шесть дней дольше, чем другое. Отсюда периоды наибольшего эксцентреситета соответствуют для северного полушария наиболее низкой температуре, а следовательно, и образованию ледника. Последний максимум эксцентреситета, вызвавший, как полагают, появление последних дилювиальных ледников, наступил двести сорок тысяч лет тому назад и продолжался сто шестидесят лет. Так что от конца его до нашего времени прошло восемьдесят лет (1).
Если в заголовке настоящей главы мы употребили слово «ледниковый период» в единственном числе, то это потому, что мы имели в виду только последний, так называемый «великий» дилювиальный ледниковый период, наиболее точно наследованный наукою. Но, собственно говоря, ледниковых периодов было несколько. «Мы знаем положительно, — говорит Гааке, — что в пермскую эпоху происходило обширное образование глетчеров. Быть может, — продолжает он, — существовал целый ряд ледниковых периодов». «Ныне все склоняются к тому, — пишет Неймайр, — что в истории земли существовало несколько холодных эпох, периодически сменявших эпохи с теплым климатом» (2).
Так как каждый последующий ледниковый период сглаживал следы предыдущих, то естественно, что изучение последнего периода должно предшествовать изучению более ранних. Только ознакомившись с ним вполне, постепенно будут находить следы его предшественников.
Но если причина происхождения всех ледниковых периодов была одна и та же, то нужно думать, что все они были похожи друг на друга, что главная суть этих явлений оставалась неизменной, а менялись только размеры, расположение и другие детали. Поэтому более близкое знакомство с последним ледниковым периодом даст нам приблизительное понятие и о других, более ранних.
Последний или «великий» ледниковый период совпадает с дилювиальным периодом последней из геологических эпох четвертичной. Хотя он охватил все северное полушарие, но мы сначала рассмотрим, как он проявился в Европе.
Известно, что последнему ледниковому периоду в миоценовом периоде третичной эпохи в Европе предшествовала сравнительно очень высокая температура. В это время на семидесятом градусе северной широты, как видно по ископаемым остаткам, росли дубы, платаны, тополи, клены, орешник, липы, магнолии и другие растения теплого климата. Зима была так мягка, что на берегах Констанцкого озера росли деревья, которые теперь встречаются только на Канарских островах. Даже холодный остров Исландия был покрыть богатой растительностью (3).
Полагают, что для образования ледникового периода было совершено достаточно, чтобы средняя температура Европы понизилась только на три-четыре градуса против нормы. Это понижение вызвало понижение фирновой линии (линии вечных снегов) приблизительно на тысячу метров ниже современной. Равнины Скандинавии оказались вследствие этого выше снеговой линии и покрылись мощным слоем льда, который начал растекаться отсюда по радиусам во все стороны. Ледяной поток, направлявшийся из южной Норвегии, покрыл Данию, северо-западную Германию и Голландию, заполнил все Немецкое море и доходил почти до устьев Рейна и Темзы. Из средней Швеции лед стекал через Балтийское море в Германию, где доходил до подножия Гарца, Рудных гор и Судетов. Тогда как из северо-восточной Швеции «направлялся огромный глетчер, который покрывал Ботнический залив и Финляндию, северо-восточную Германию и значительную часть Европейской России (4). В России граница ледника спускалась гораздо южнее, чем в западной Европе, а именно она доходила до северной части Херсонской и Екатеринославской губернии, оттуда через Харьковскую направлялась на северо-восток, пересекала Волгу около Нижнего Новгорода и затем оканчивалась где-то на Печоре (5).
Если прибавить сюда, что каждая из горных цепей Европы давала по отдельному огромному глетчеру, то не трудно понять, что удобное для обитания живых существ пространство Европы было сильно стеснено льдами. Между большой массой льда, стекавшей из Скандинавии, и альпийскими глетчерами, по словам Пенка, оставалась в средней Европе лишь небольшая полоса непокрытой льдом суши.
Таким образом, в период самого сильного обледенения большая часть Европы находилась подо льдом. Южные границы, до которых он доходил, определяются совершенно точно конечными моренами, т. е. мощными валами, состоящими из камней и каменного щебня. Здесь лед таял, а вместо него с севера притекал новый, несший с собою округленные камни (валуны), при помощи которых удалось определить центр ледника и направление его лучей. В сравнении с этим гигантским ледником альпийский и гренландский являются настоящими пигмеями. Он занимал шесть миллионов квадратных километров и простирался в толщину свыше тысячи метров. Если современные альпийские ледники при своем таянии образуют реки, то можно себе представить, какую массу воды давал этот ледник-гигант. «Дилювиальный период, — говорит Дебьер, — характеризуется огромным развитием речных потоков. В эту эпоху реки западной Европы, Темза, Меза, Сена и др., уподоблялись Миссисипи. Например, ширина Сены, которая в настоящее время около Парижа только восемьдесят сажен, в то время достигала шесть верст. Точно также Меза достигала у Динана в Бельгии семь-восемь верст в ширину, а Сомма была большой рекой (7). Если таким образом дилювиальные реки превосходили современные их остатки в сорок раз и более, то можно себе представить, каковы были в те времена Дунай, Днепр, Дон и Волга.
Воды свои они несли, так же как и теперь, в Средиземное море, в Черное и Каспийское, а потому моря эти должны были сильно увеличиться в своих размерах. И действительно, геологические исследования показывают, что Средиземное море, которое к началу плиоценового периода третичной эпохи чрезвычайно сузилось, потом стало постепенно расширяться. В это время исчезла под водою широкая полоса суши вдоль северного берега Африки. Около того же времени Средиземное море достигло Сирии и соединилось с Эгейским и Черным морями, которые с тех пор сделались его частями (8).
Черное море в дилювиальную эпоху соединялось, кроме того, с Арало-Каспийским бассейном посредством Манычского пролива, по северному Кавказу в нынешней Ставропольской губернии (9).
Наконец Каспийское и Аральское моря в то время составляли одно огромное внутреннее море, воды которого стояли, по крайней мере, на сто пятьдесят метров выше современного среднего уровня Каспийского моря (10). Бассейн этот, кроме того, соединялся с Северным ледовитым океаном, на что указывают тюлени и северные ракообразные, общие этому последнему с
Каспийским морем (11). Соединение, как полагают, шло здесь по бассейну реки Оби, бывшем в то время огромным морем, остатками которого можно считать Обскую губу и внутренние озера, вроде Чалкара, Денгиза, Чаны и др. (12).
Таким образом, Европа с юга была отделена от всего остального мира широкой полосой пресной, быстро текущей воды, соединявшей Ледовитый океан с Атлантическим. Само собой разумеется, что через такой проток не могло перебраться никакое из сухопутных животных. Попавши в Европу в межледниковую эпоху, оно принуждено было там оставаться до конца ледникового периода.
Площадь, занимаемая ледником, была настолько велика, что воды ее, по-видимому, не все уходили на юг в только что описанный проток. Часть их текла подо льдом и образовывала второй проток между Атлантическим океаном и Северным Ледовитым, который был параллелен с первым. В состав этого протока входили: Немецкое море, Балтийское с Финским заливом, долина Невы, Ладожское озеро, долина Свири, Онежское озеро, два большие озера на север от него Выгозеро и Сегозеро и наконец Белое море.
Конечно существование обильных пресноводных протоков можно ожидать везде, где был ледниковый период, но нигде они не располагались так благоприятно для «естественного отбора», как в Европе. И действительно в Азии и Америке, к рассмотрению которых мы теперь перейдем, дело обстояло несколько иначе.
Сибирь, холода которой вошли в пословицу, по данным геологии, во время ледникового периода почти не имела глетчеров, хотя казалось бы, что здесь существовали все условия для сильнейшего оледенения. На огромных сибирских равнинах нет ни морен, ни ледниковых шрамов, ни эратических вулканов. Только на Новосибирских островах недавно были открыты бароном Толем следы ледникового периода. Объясняется это тем, что северная и центральная Азия в ледниковую эпоху имели еще более континентальный и сухой климат, чем теперь, а потому, благодаря недостатку влаги, здесь не могли развиться глетчеры (13).
В северной Америке граница ледника доходила до тридцати шести градусов северной широты, т. е. шла южнее чем в Европе. В общих чертах ее можно себе представить, если соединить прямыми линиями Нью-Йорк с С, Луи и с заливом Ванкувера. Центром ледника, соответственно Скандинавским горам, в Америке была, по-видимому, Гренландия, в которой еще и теперь главное направление ледника идет с востока на запад. Но дилювиальный период в Америке не так хорошо исследован, как в Европе, а потому определено только общее направление, по которому стекал лед. Оно шло из Канадского водораздела между р. Св. Лаврентия и Гудзоновым заливом, с северо-востока на юго-запад. Мощность льда была здесь еще больше, чем в Европе и поднималась свыше тысячи семьсот семидесяти метров.
Если судить по расположению пресноводных озер на материке северной Америки, то в ней был также сплошной проток между Ледовитым океаном и Атлантическим, но только соответствующий нашему Балтийскому протоку, так как он приходится под серединой ледника. Направление этого протока указывает целый ряд пресноводных озер. Он шел долиной р. Св. Лаврентия, через Великие озера, через озера: Виннипег, Монитоба, Оленье, Атабаска, Невольничье, Медвежье и оканчивался долиной р. Макензи. Что касается другого, ему параллельного, южного притока, соответствующего Средиземноморским, то его, по-видимому, не было в Америке, благодаря высокой горной цепи Андов, идущей с севера на юг. Эта цепь, как видно по карте, соединяла пространство, покрытое ледником, с остальным миром. Воды, происходившие от таяния ледника, разделялись Андами на два потока. Один устремлялся в Тихий океан, а другой, самый большой, в бассейн Миссисипи и оттуда в Мексиканский залив. Если ледниковая эпоха застала в Америке каких-нибудь сухопутных животных, то они не подверглись участи одинаковой с европейскими, так как могли заблаговременно уйти в южную Америку по Андскому хребту и по Панамскому перешейку, который в то время уже существовал в том же виде, как и теперь (14).
Следовательно, одна только Европа обладала исключительными, ей одной принадлежащими условиями, благоприятными для выработки в ней как животных видов, так и человека и вполне соответствовала тому описанию Европейско-Сибирской зоологической лаборатории, которое мы вывели из условий распространения по земному шару животных видов, как оно описано у Гааке.
Примечания. (1) — Щ. 106; АЯ, II. 556; БО, II. 452. (2) — АЯ, И. 25. (3) — БА. 6. (4) — АЯ, II. 503, 534–536. (5) — АЯ, II. 508. (6) — АЯ, II. 512; БО, II. 454. (7) — Я. 21. (8) — АЯ, II. 485. (9) — АЯ, II. 510. (10) — АЯ, II. 510. (11) — АЯ, II. 510. (12) — БТ. Кн. I. Т. I. 9. (13) — АЯ, II. 537. (14) — АЯ, II. 485.