Глава XIII . Очарование и тяжесть человеческой привязанности
День 30
Местная школа
В невыносимой атмосфере глубокого разочарования я запутанно блуждала среди множества пространств в навеки запертой школе. Сбежав от чёрного духа, я жаждала лишь покоя. Его непереносимый шёпот всё ещё звучал в голове. И ничто не могло от него избавить. Его образ твёрдо проник в разум, словно дьявольские чары пленительной силой не позволяли размышлять ни о чём другом. Я никогда не ждала его, не просила быть моим спасителем. Кем господин Дарк был для меня в той жизни мне знать было пока не суждено. Но встречи с чёрным силуэтом здесь я не назначала. Сколько раз за всё это время я покидала его, сбегая в иные пространства? Сколько раз кричала ему в лицо о ненависти к его тайнам? Но чёрный дух упрямо следовал за мной, как и подобает тени. Он никогда не покидал меня. Что же его непрестанно вело за мной, если чёрным духам чужда человеческая слабость? Он отрицал сочувствие и привязанность, но всё же признал ощущение невыносимой боли и вечных страданий на протяжении веков. Может быть, я была лишь куклой в его холодных руках? Той, которой ему так не хватало последние сотни или тысячи лет. Я ли была больна или же он? Где те невидимые цепи, что связывали нас? И в чём был их смысл? Я спрашивала пустоту.
— Вам, верно, невыносима связь с чёрной душой, мисс Кэрринфер?
Я скептически повернула голову. Мне заранее было совершенно безразлично, кто окажется моим собеседником, кто на этот раз прочтёт мысли, проникнув в черную бездну. Равнодушие съедало мою душу, но в то же время пробуждалась жажда осознания. Хотя на моём месте всем бы сразу стало понятно, что никто не способен предоставить честный ответ без единой доли сомнений и тайн.
Подняв взор, я увидела охотника. Стало быть, он просто натолкнулся на мой поникший силуэт, преследуя миссис Глоустейн.
— Действительно ли никому не удавалось очистить свою душу, господин Блэйсон?
Отвернув голову, я продолжала блуждать не столько в пространстве, а сколько в глубинах своих мыслей.
— Став чёрным духом, более не стереть этого клейма. Никогда мир не знал подобных историй, в которых чёрная душа очистилась от мрака и вновь переродилась в человеческом обличье.
Я сидела на ступенях одного из лестничных маршей, который был сравнительно невысоким. Он выступал лишь средством подъёма на небольшую возвышенность. Местность представляла из себя просторный коридор, по периметру которого располагались в хаотичном порядке колонны. Неподалёку от меня находилась лестница, ведущая вниз, но её положение всегда смутно менялось.
Пространство также имело открытую зону холла нижнего этажа. Сидя на лестнице, я наблюдала за суетой внизу. Мне открывался вид на десятки блуждающих душ. И господин Блэйсон присел рядом со мной.
— Вы, должно быть, решили, что я проник в Ваши мысли, мисс Кэрринфер? Своим внезапным появлением я заставил Вас вновь ощутить приближение его образа, не так ли?
Этот чёрный образ и вправду не отпускал ни на единый миг, преследуя повсюду.
— К чему подобные беседы, господин Блэйсон? Ведь Ваш долг лишь в том, чтобы беспрекословно уничтожать чёрных духов. Не зря же Вы именуете себя не иначе, как охотник за Тьмой.
Я всматривалась вдаль, сжимая руками перила.
— Так меня нарекли обитающие в этом мире души.
Не оборачиваясь, я словно почувствовала его лёгкую улыбку.
— И почему же Вы стали тем, кто уничтожает чернь на своём пути?
Этот вопрос казался мне слишком знакомым.
— Сотни лет я искал здесь покой и умиротворение, убивая тех, кто своей силой посмел затмить Солнце. Вы могли слышать, что души всегда жаждали найти страну рассвета, что согласно легендам расположена по ту сторону огромного океана. Однако ни один из тех, кто желал, не смог отыскать её. Я же подарил людям надежду на то, что с освобождением Солнца из пут мрачных облаков, оно осветит истинный путь к стране наших грёз. Потому мне суждено быть извечным врагом всех тёмных существ, мисс Кэрринфер. Я желаю, чтобы вера простых горожан не угасала. Я хочу, чтобы однажды и их души освободились от гнёта тех, кто насылает Хаос на этот мир.
Его воодушевление действительно разжигало пламя надежды в сердцах тех, кто когда-то сломался под напором окружавшей жестокости.
— Тогда почему же Вы не распылили чёрного духа в пепел, это ведь то, чего он заслуживает?
Я подняла на него глаза.
— Тогда бы я погубил и Вас, мисс Кэрринфер...
Неужели именно я стояла преградой к убийству господина Дарка?
— Что Вас останавливает? Одна невинная душа или же сотни и тысячи таких же, которых он может поглотить? Вам ведь известно, какие невиданные грани беспощадности чёрный дух способен переступить. Поистине абсурдно.
— И Вы действительно желаете, чтобы я уничтожил его? Распылил в прах? Вам никогда больше не встретить его ни в этом мире, ни в любом другом. Вы можете представить это? Ведь Вам не жить без него. Он и Ваше проклятье, и Ваша вера. Как бы противоречиво это не звучало.
Его слова серой меланхолией погружали в печаль. Я словно сидела у окна, за которым шёл нескончаемый чёрный дождь. Эта сцена не забудется, как и те мгновения, казавшиеся вечностью, когда я падала в чёрные глаза. Кем же он был для меня? Я бесконечно спрашивала саму себя. Тень — это сущность, которую человек презирает в себе?
— Если я перестану быть звеном, разграничивающим эту враждебность, Вы сразите чёрного духа горькой неизбежностью поражения?
Мой взгляд, направленный на господина Блэйсона, был непоколебим.
— Вы лжёте, мисс Кэрринфер, саму себя убеждая в том, что поступаете правильно. Но куда приведёт Вас эта правильность?
Я хваталась за голову и готова была терзать себя, лишь бы не слышать эти разрывающие изнутри размышления.
— Он говорил, что ни одна существующая сила не способна отделить человека от его злой сущности. Так почему же Вы видите мою душу светлой? Когда как я помню, как сама запятнала её каплями крови и окунула в грязь людских пороков.
Вина истязала холодным ветром, которому никогда не суждено прекратиться.
— Если он лгал Вам множество тысяч раз, почему Вы до сих пор верите его словам, мисс Кэрринфер?
Охотник, склонив голову, положил руку мне на плечо. В этой ли поддержке я нуждалась?
— Перерождаясь, человек может и не ступать на путь встречи с чёрным духом, мисс. Он, должно быть, заставил Вас думать иначе. Будто на протяжении всего существования Вашей души, ему приходилось быть Вашим спутником? Какая искусная ложь! За все тысячи лет он был паразитирующей тенью многих людей. Обычно смерть обрывает не только связи с живыми, которых Вы некогда знали, но и с черной сущностью. Ваша душа, стало быть, оказалась в числе тех последней. И какой-то неопределённой силой ему удалось выхватить Вашу сущность из того мира и заставить блуждать в пространстве, которому неведома ни жизнь, ни смерть. Но Вы упрямо всё ещё не желаете его погибели.
Его речь звучала голосом разума. Господин Блэйсон был той самой рациональностью, что так не хватало этому миру.
— Вы слишком привязаны к нему не только цепями устройства мироздания. Неужели Вы очарованы собственной тенью, мисс Кэрринфер?
Его шёпот явно указывал на сомнение. Он до конца не хотел верить в это страшное предположение. Ведь привязанность к чёрному духу сулила лишь беды.
— Вы упоминали, что чтение чужих мыслей — достаточно подлый жест даже для чёрных духов, господин Блэйсон.
Но путаясь в собственных раздумьях, я не знала, к чему могла привести та нить размышлений.
— Достаточно лишь увидеть взгляд, чтобы понять Ваше отношение к нему, мисс Кэрринфер. Невозможно разглядеть ни цвет Вашей души, ни пережитого прошлого, единственное, чего не скрыть — это ненавистная увлечённость его сущностью. Вы всматриваетесь в каждую деталь его силуэта, когда он рядом. Вы жаждите познать, кто он. Но этим ли всё заканчивается?
Та угроза, о которой он думал, являлась ли реальной? На что был способен человек, который не только принял, но и воцарил перед собой недостижимым идолом чёрную душу? Не сам Дьявол ли он?
Нет, я хотела лишь свободы от цепей, сковавших нас воедино. Он — повелитель Тьмы, я — сосуд, сдерживающий его безумные порывы. Я — та граница, которую он не должен преодолеть и сломить. Иначе его неподвластная сила сокрушит всё вокруг. Мир рухнет, когда чёрные души начнут властвовать над людьми. Тогда я ещё не вспомнила, но всё же однажды это уже случилось. И поставило на колени всех людей мира живых.
— Тайны тени не должны быть скрыты от её хозяина. Однако чёрная сторона всех нас манит своей чарующей силой, не так ли, господин Блэйсон? Или Вы отрицаете присутствие тёмной сущности в каждом человеке? Отчего же Вы блуждаете по этому миру? Ваша душа больше не может перерождаться?
— Вы считаете меня настолько осведомлённым об устройстве вселенной, мисс Кэрринфер? Любой мир полон абсурда и дешёвого фарса, где мы вынуждены играть в нелюбимых ролях. Словно это игра, в которой создатель решил развлечь себя столь дивным досугом. Свет и Тьма, Надежда и Отчаяние, Рождение и Смерть — человеческая сущность сложена из подобных противопоставлений. И противоречия будут существовать, покуда живы люди и их души. И Вы также, стало быть, боретесь, постоянно перешагивая границу тех нерушимых сторон. Вас гложет неуверенность и чувство вины, но в то же время вырывается гнев, давно подавленный и жаждущий крови и боли чёрного духа. Почему же господин Дарк так преданно следует за Вами, мисс Кэрринфер? Из раза в раз Вы задаёте себе этот вопрос. Но задумайтесь о том, что Вы можете быть неиссякаемым источником энергии. А Ваш спутник является ни кем иным, как чёрным духом. Сопоставьте эти два понятия, мисс Кэрринфер.
В тот момент возникло чувство, что я где-то прежде уже слышала эти слова. Они убеждали навсегда отвернуться от личности господина Дарка. Во многом это являлось правильным решением.
Объединившись с охотником за Тьмой, я могла избавиться от порабощения собственной тенью. И, быть может, миновать забвение вместе с ним, избавившись от осточертевших оков. Этого ли я желала всем сердцем? Всю свою жизнь не к этому ли я стремилась? Неужели меня настолько захватила усталость, что я, будучи обессиленной и потерявшей надежду, поддалась чарам этого монстра?
По всему помещению резко разнёсся грохот. Потолок начал рушиться. Огромные глыбы срывались вниз, сея хаос. Пыль туманной пеленой закрывала взор. Некто взял мою руку и потянул за собой. Как много тех, кто спасал мою душу от гибели, но кто бы из них спас моё сердце от удушающих противоречий? Борьба разума, души и сердца казалась бесконечной. И никто не мог поставить в ней точку помимо меня самой. Кто — союзник, а кто — враг? Кто — спаситель, а кто — палач? Все эти роли могли принадлежать одному лицу. И, быть может, моя душа заслуживала того, чтобы быть спасённой погибелью...
На пути к лестнице в полу образовывались огромные дыры. Но они не открывали вид на нижний этаж, а представляли из себя подобие бездны. Изнутри струилась тёмная энергия. У стен оставался лишь небольшой край, по которому было возможно пройти. Узкая дорожка, что становилась всё незаметнее. Рисковала ли я упасть вниз, если бы пробежала по ней? Тогда в моей голове промелькнул этот вопрос. И я понимала, что вновь попала в ловушку пространства, что бесконечно обманывало меня.
Двигаясь дальше, мы завернули на лестницу. Передо мной шёл ослеплённый солнцем силуэт, который не способна захватить никакая Тьма. Он был слишком величественен и несгибаем перед лицом страха, что его отнюдь не напрасно называли надеждой всего мира.
Остановившись, я зависла перед огромным высоким окном, в котором прямо на здание направлялся самолёт с безумной траекторией. Он словно падал, но одновременно и восстал против нас. Резкими движениями обеих крыльев, адская машина двигалась с невиданной агрессией в направлении школы. Его образ перед глазами возник слишком большим. Это подсказывало, что он уже близко и в момент столкновения нанёс бы огромный ущерб, повредив, как минимум, половину здания. Параметры подобных объектов всегда являлись смутными для этого мира, потому размер самолёта варьировался от меньшего к большему постоянно. То он казался лишь беззаботной игрушкой, то его величина превосходила площадь всей школы.
Видимо, не сумев оттянуть от этого зрелища, господин Блэйсон понёс меня на руках. Он стремительно мчался вниз. А я, глядя назад, видела приближение безумной адской машины, окрашивающей небо дьявольским огнём. В какой-то момент внутри возникло чувство, словно я знала охотника в прожитой жизни. Когда он схватил меня крепкими руками, спасая от скорой надвигающейся смерти, его черты стали яснее, его философия, с которой он небесцельно бродил по этому миру, казалась некогда знакомой. Вспышка воспоминаний вновь поразила мой разум, всё собой ослепляя.
*Очерки воспоминания о светлом человеке*
Воспоминание, заставившее ненадолго позабыть о ненависти.
Осень
20ХХ год
Академия искусств
Открыв глаза, я увидела перед собой пустой холст. Вокруг стояли мольберты. В измазанных углём руках я держала карандаш. Перекладывая его между пальцами, мне не приходило ни единой мысли. Голова была пуста подобно холсту, стоявшему передо мной.
В аудитории царила тишина. В воздухе стоял невыветриваемый запах краски. Я пребывала на занятии по академическому рисунку. Впереди молчаливо сидел преподаватель, словно намертво погрузившись в чтение какой-то фантастической книги. Его образ сам по себе был несколько удивительным.
Рядом собирались с мыслями такие же студенты, как и я, неустанно вглядываясь в пустое полотно. И, смотря на них, сложно было назвать их живыми. Это и есть истинное погружение в искусство? Но в наших размышлениях не было ничего. Одно лишь отчаяние и разлагающееся по всему телу разочарование в мире и жизни. Тогда каждый творец познал свою ничтожность перед лицом действительности, когда более никто в нём не нуждался. Миру больше были не нужны те, кто украшал его. Ведь мёртвым безразлична эстетика. А живые стали более не жить, а существовать.
Юные лица вокруг утопали в дёгте порицания и безнадёжности. Это был их первый год в академии, когда только начинались массовые беспорядки. Все понимали, что двигались к неизбежному. Воцарению ада и беззакония. И что же было лучше из этих двух временных эпох, когда вот-вот граница сотрёт одну из них? Сладкая защищающая ложь правителей или же убивающая горожан горькая правда? Что было вернее и правильнее? Когда мы были в плену у власти достойных или же когда вседозволенность воцарилась среди желающих? Каждый ли заслужил своё бремя и почести? Мы были у края одного из самых трагичных падений человечества. И в один момент всё же сорвались в эту бездну, именуя её ранее своим спасением.
Из окна донёсся оглушительный крик. Я, с трудом пробравшись через баррикады стульев и мольбертов, развесила шторы и увидела сцену избиения юной особы. Подобное стало не редкостью. Массовые разбои, нападения и боль. Уничтожали всех, кто слабее. Но сила порой была их единственным достоинством.
Я, не раздумывая, помчалась на задний двор. Мной правила мысль о равенстве, где человеку недозволен такой поступок, как принижать чьё бы то ни было достоинство. Кто хвалился собственной силой, не заслуживал использовать её во имя провозглашения своей непомерной гордыни и тщеславия.
— Ненависть заполнила Ваше сердце вновь, мисс.
Положив мне руку на плечо, чёрный силуэт в плаще и широкополой шляпе увязался за мной. Как же стал невыносим его облик.
— Я не нуждаюсь в Вашем сопровождении. Тени нет права быть силой хозяина. Вы лишь мёртвая тайна, что скрывает беспощадность, злобу и вину моей личности. Но я не позволю управлять мной.
Я непоколебимо шла к цели, где чёрному духу не было места со мной на одном пути.
— Вы будете звать меня, умолять о спасении, когда они будут Вас точно также избивать. Помяните моё слово, мисс! Боль пробудит Вашу волю к жизни.
Он был не преклонен.
— Вам известно, что моя рука не дрогнет, чтобы нанести себе увечья. Вам не притронуться к моей судьбе. Это моё решение, и никто другой не должен быть моим орудием. Покиньте же меня... Раз и навсегда.
Остановившись прямо перед выходом на задний двор, я отринула руку чёрной тени и одарила его надменным взглядом.
— Беспечно так разбрасываться своей жизнью, мисс...
Уходя словно сквозь меня, он прошептал. Но его совет, быть может, никогда не будет услышан.
Открыв дверь, я узрела жестокую сцену, где трое нещадно унижали юную мисс. Её лицо было нелепо разрисовано. Отбросив художницу на землю, они разрывали её картины в клочья. Сильный ветер уносил их всё дальше, будто предупреждая об опасности. Но это было тщетно. Никто нас не услышит и не спасёт. Их громкий смех раздавался над ней непосильным гнётом. Они были не старше её и меня, такие же неотёсанные первокурсники. Но почему-то смели настолько возвышаться над ней, словно имели право причинять ей невыносимую боль.
Когда юная художница, отброшенная истязателями подальше, с поникшим силуэтом, сидя на земле, закрывала лицо руками, я встала перед ней каменной стеной до того, как они успели снова приблизиться к ней. Всё, что меня вело, — это воля. Всё, что защищало, — она же.
— Вы посмели направить жестокость не только в сторону искусства, но и в слабых людей. Однажды Вы натолкнётесь на того, кто сравняет Вашу силу со слабостью.
Взяв всю ту железную волю в кулак, я стояла, не зная страха и сомнений. Я верила, что поступала правильно.
— Вы считаете, что сможете совладать с нами, мисс? Мой отец утверждает, что искусство исчерпало себя. Ведь оно не способно защитить человека, как оружие или монеты. Слаб тот, кто идёт тропой художника. Пока мы стараемся выжить в этом нестабильном мире, эти творцы уходят в подполье и не сражаются за свободу всего человечества.
Один из силуэтов заговорил. Должно быть, он был самым смелым, что касалось слов.
Между собой всегда боролись множество сторон. И если сильная пожирала слабую, то обе сильные стороны уничтожали не только себя, но и стирали до бела всё вокруг.
— А Вы не думали, что люди способны ошибаться? К какой пропасти мы несём собственную культуру, мораль, уважение нашим людским эгом? В сложившейся ситуации никто не прав. Так почему же Вы заставляете себя отринуть человечность?
Вглядываясь в глаза врага, я сталкивалась с его злобой. Когда он стал приближаться, моя непоколебимость и решительность всё же дала слабину. Я пошла на них без оружия, без единого лезвия и всего того, чем могла защититься. Моя стена была беззащитна перед атакой любого пушечного ядра. Неужели я посчитала, что смогу спасти её пустыми словами? Они не имели ни малейшей ценности, когда как самих истязателей пожирали свои твёрдые убеждения.
— Люди — очень глупые существа, мисс.
Резким смехом на меня обрушилось его высказывание.
— Вы ведь, верно, говорите и о самих себе?
Без доли раздумий следом прозвучал мой вопрос, показавшийся весьма очевидным. Но лица вражеской стороны исказились в недовольстве. Тот, кто был смел на диалог, приблизился. Я замерла в ступоре. Увернувшись от его атаки, я сжала кулаки. И, ощутив у себя в руке тот самый карандаш, который я надоедливо крутила между пальцами, я за долю секунды инстинктивно нанесла защитный удар. Только после я осознала, что карандашом угодила сопернику в глаз. Он истерил, но, не отступая, стал размахивать кулаками. Упав на землю, всё, что я чувствовала, — это боль. У меня не было сил воспрепятствовать. Все мои попытки встать были тщетны. Все трое истязателей пинали со всех возможных сторон. Я лишь немощно лежала на земле. Каково стать жертвой? Это подобно пребыванию в запертой клетке, откуда выхода нет. Лишь темнота и ощущение нескончаемой боли сломленных убеждений. Я знала, что права. Но чего стоила моя правда? Стоило ли за неё умирать?
Я гасила в себе ненависть. Он не должен был прийти, чтобы спасти меня. В этом не было нужды. Это вовсе не его долг. Тень лишь обязана оставаться невзрачной тенью без роли. Я сама должна нести бремя за собственные провозглашенные в обществе слова. Быть может, обязана и умереть за них без страха и сожаления. И никогда больше не увидеть его отвратительный облик, что так досаждал мне все прожитые годы. Хотела ли я умереть на самом деле? И только лишь из-за того, чтобы не видеть его лица? Он ли был виной моему отчаянию и отвращению к миру? Он навсегда останется моим проклятьем.
Весьма внезапно удары по моему телу прекратились. Местность озарил всепоглощающий свет. Неужели он вновь спас меня? Как же я ненавидела его. Ведь какой смертный пожелал бы подставить собственную спину ради спасения ничтожного червя? Никогда никто до этого момента не ставил мою жизнь в сравнение с чем-то ценным.
В моих глазах не было ничего помимо этого мерцающего сияния. Зрение со временем прояснилось. Некто протянул мне руку. Я неуверенно схватилась. И, встав, чуть пошатываясь, увидела лицо преподавателя.
— Достойна ли моя жизнь спасения, когда как я не способна сама никого спасти, мистер Вайт?
Я презирала собственную слабость, но не сильна, чтобы противиться ей.
— Неужели Вам настолько не дорога Ваша жизнь, мисс Кэрринфер? Вы имеете смелость защищать других, жертвуя собой. И при этом ещё сомневаетесь в собственном достоинстве жить?
Его лицо ослепляло меня подобно яркому солнцу. Я, немного покосившись вправо, чуть не рухнула, если бы он не подхватил меня.
Мистер Вайт отвёл меня внутрь здания и помог присесть на лавку. Мы находились в просторном коридоре с огромной закруглённой лестницей, ведущей на второй этаж.
— Что Вас заставило помочь сокурснице?
Он протирал моё лицо, осматривая раны. Его прикосновения почему-то казалось приятными и тёплыми. Взаимодействуя с чёрным духом, я не испытывала подобного никогда. Люди никогда не дотрагивались до меня с мыслью о помощи. Всё, что я чувствовала раньше, — было лишь боль и отвращение.
— Мной всегда правила жажда расплаты, невозможность наблюдать со стороны людскую жестокость. Что-то словно подсказывает, что так быть не должно и подталкивает на подобный риск. Я не могу более никак это оправдать. Словно стремление к борьбе заложено глубоко в моей личности, где я не смогла б отыскать истоков, как бы не пыталась.
Закрывшись в бесконечном потоке мыслей, я даже и не желала воспринимать окружавшую реальность.
Ведь вокруг мёртвой пеленой окутывала всё пространство пустота. Пыль ложилась на перила, ступени, лавки и пол, где уже некому будет её стереть. Медленными шагами приближалась неизбежность. Она всегда шла следом.
— Вы переживаете эмоции и чувства жертвы, мисс Кэрринфер? С Вами ведь было подобное раньше?
Дотрагиваясь до моего лица и ловя мой взгляд, он всматривался в черную непознанную бездну моей души. Я же делала то же самое. Боль обжигала изнутри, как острия множества кинжалов, и разливалась, пронзая каждую клетку тела, пока я не ощутила лёгкое прикосновение к своей кисти. Казалось, что в тот момент та терзающая пытка прекратилась. Словно застыло само время, и жгучая боль за долю мгновения оборвалась, сменившись на невероятно тёплое чувство лёгкости и непередаваемого безразличия к тому, что происходило рядом, в городе, в мире или хоть во всей вселенной.
Мистер Вайт хотел прикоснуться к глубине моей тёмной души. Но я не позволяла ему испачкать свои руки в чёрных углях всепоглощающей ненависти и злобы.
— Моя история сложена из Тьмы, мистер Вайт. Порабощенная собственным отчаянием, я следую по пути, где мне уже нечего потерять. Вы были правы, предполагая, что в моей жизни нет более ценности. Что же заставило Вас спасти меня? Ведь если бы не Вы, мои страдания закончились бы навеки.
Познавая лишь извечные терзания, я не могла дать что-то большее, чем ту же боль взамен. И прекрасно понимая это, я не желала сближаться с людьми. От меня веяло атмосферой безумия. Многие считали меня больным человеком. Я ведь разговаривала с собственной тенью, но никто не мог слышать его слова мне в ответ.
— Любой достоин жить настолько, насколько сам этого желает. На каждого убийцу найдётся жертва ровно так же, как и на каждую жертву найдётся спаситель. Ваше спасение было лишь моей волей. Я для себя принял решение — вмешаться в сцену, которую воспринимают многие как акт жестокости судьбы. Многие люди и вправду считают, что милосердие и снисхождение должно падать с неба, подобно дару Богов, не понимая, что этот долг возложен на самого человека, случайного прохожего или мимолётного зрителя, который сам определяет степень своего участия, или же мнит себя равнодушным. Всё решает и вправду случай. Какая же в тот момент в человеческом сердце проснётся сторона? Это поистине таинственная людская душа...
Он провёл рукой по моему лицу и отстранился. Неужели в тот момент я познала истинное человеческое сочувствие? Неужели именно тогда мне суждено было сгореть в лучах солнечного света, лишь потому что я посмела, приблизившись, дотронуться до него?
Все те годы я не могла отвести глаз от его пронзающего взгляда. Он ослеплял всю ту ненависть, некогда пожиравшую мою мораль. Его философия спасла меня. Пусть, ненадолго, но жажда мыслить на стороне Света даровала надежду. Веруя, что Справедливость однажды восторжествует, я следовала по указанному пути. И мне вдруг стало ясно, во что исказиться та святая тропа...
В моём разуме было слишком тесно. Чёрный человек не покидал меня. Невыносимость его присутствия и близости стала докучать с годами лишь сильнее. Кто сковал меня вместе с ним? Кто я сама? Чудовище или же человек? И способно ли чудовище на искупление? Будучи адским созданием, возможно ли познать сожаление, милосердие или даже любовь? И неужели самой худшей расплатой являлась человеческая привязанность?
Была ли я достойна того, чтобы переплести пути с другим человеком? Я предрекала его на подобные страдания. Внутри меня жила лишь жажда покоя и умиротворения. Однажды познав мимолётный свет надежды, я век бы не желала ощутить его обжигающую, срывающуюся следом тяжесть разочарования.
Возвращение в местную школу из мира воспоминаний
Крики, слёзы и хаос. Меня пробудил от грёз меч, промчавшийся мимо и вошедший глубоко в стену прямо за спиной господина Блэйсона. Он опустил меня на землю. Обернувшись, я увидела приближение чёрного силуэта. Его плащ неспокойно развевался во все стороны, неся в себе неразборчивость и непредсказуемость самого хозяина.
— Господин Блэйсон? Или мне стоит Вас называть иначе, Охотник за Тьмой? Вы так бесцеремонно крадёте душу, принадлежащую мне. Она скована цепями со мной, а не с Вами.
Не поворачивая головы, чёрный дух лишь демонстрировал свою незаинтересованность в тех мотивах, почему же мне пришлось покинуть его вновь.
— Вы ведь были тем, кто стал так дорог мне в той жизни, не так ли, господин Блэйсон? За маской Охотника за Тьмой Вы скрывали свою истинную личность? Ведь Ваше имя — достопочтенный и уважаемый в среде художников человек — Алекс Вайт. Некогда Ваши мысли проникли в самые глубины моего сердца. Туда, где чёрной тени не подступиться и не найти дорог. Даже если он будет блуждать целую вечность.
Надменным тоном последние слова предназначались господину Дарку. Его власть в моём теле изжила себя. Более он не мог вершить зло моими руками.
— Но как Вы можете быть им, если скитались по этому миру сотни лет, господин Блэйсон?
Охотник и чёрный дух загадочно переглянулись между собой.
— Души граничат с этим пространством постоянно, мисс. Время — слишком размытая единица исчисления для здешних мест. Часам, минутам, секундам здесь нет доверия.
Сверкая своей прежней улыбкой, господин Дарк словно хотел ослепить меня, не в силах уловить мой взгляд.
— Вы хотите сказать, за эту беседу мог незаметно пролететь целый век, не так ли?
Изображая недоверчивость, я изогнула вверх левую бровь.
— В этом мире нет времени, мисс... Здесь искажены и временные рамки, и законы всех возможных пространств.
Его шёпот вновь донёсся слишком близко.
— Я лишь образ того, кого Вы знали, мисс Кэрринфер...
Я смотрела на охотника и всё больше узнавала его черты. Как я могла ошибиться?
— Это проекция Вашего подсознания, мисс. Вы видите в нём все те черты и манеры, свойственные данному человеку. Но образ Вас вспомнить не способен.
Вокруг рушились стены, сотрясалась земля. Туманным облаком всё заполонила собой пыль. То же творилось у меня внутри. Я словно отыскала давно забытую книгу с историей, которая стала так любима. Смахнув пыль, я пролистывала полустёртые страницы, которые просто не способны запомнить своих читателей. Образ — лишь Идеал, манящий и недостижимый.
Только я хотела подступить к охотнику, к моему силуэту примкнул чёрный дух, зажимая в тиски.
— Вы ещё не освободились от моих цепей, мисс...
Пытаясь отстраниться, моё лицо показывало лишь отвращение. Не сдержав ухмылку, он рассмеялся. От поработившей злости я ударила господина Дарка по лицу. На миг он застыл. Но тут же эмоции и азарт взыграли в его выражении вновь. Он оттолкнул меня к ближайшей стене и прижал руку к моей шее, словно пытаясь задушить.
— Я единственный, кто навеки останется Вашим спутником, мисс. В этом мире только лишь мне уготована эта роль. Лишь я помню Вас, лишь я способен разделить с Вами ту боль...
В последний миг мне казалось, что я разглядела печаль в его лице. Оно было настолько близко, что бездна в его глазах перестала быть чёрствым всепоглощающим оружием, а предстала передо мной глубокой ночью, навеки потерявшей лунный свет.
Но господин Блэйсон не дал чёрному духу договорить, резким ударом кулака отшвырнув его в сторону. Я едва ли успела моргнуть, как на полу оказался усыпанный пылью, поверженный чёрный силуэт.
— Как же отвратительно Ваше отношение к юной мисс, господин Дарк. Неужели у чёрных духов напрочь отбито уважение или хотя бы чувство снисхождения к душе, чья участь состояла в том, чтобы всю жизнь страдать от Вашего присутствия?
Он уважительно склонил голову. На моих глазах охотник принял решение заступиться за меня, твёрдо направив взор на своего извечного врага.
— Как Вам должно быть известно, у чёрных духов нет морали, господин Блэйсон.
Отряхивая одежду от грязи, чёрный дух медленно, но уверенно поднимался с земли. Меня пугали их настороженные взгляды.
— Пусть, я не тот, кем Вы дорожили. Но для меня будет честью сразиться за Вашу душу! Моя воля состоит в том, чтобы вмешаться в сцену, где судьба стала к Вам неблагосклонна, мисс Кэрринфер.
Когда охотник повернул голову, я не могла видеть в нём никого кроме, как мистера Вайта. Его речь — то, что я помнила, его лицо — то, во что я не переставала вглядываться.
Холодными лезвиями раздался звон двух скрещённых мечей. Господин Дарк накинулся на мистера Блэйсона, когда тот, не повернув головы, блокировал его удар.
— Не смейте прельщать душу, связанную только со мной, сладкими речами об уважении, господин Блэйсон.
Чёрный дух утверждал, словно дорожил мной, как бесценным сокровищем. Но я не видела подобного проявления в его жестах и поступках. Он лишь желал властвовать надо мной, но почему его выбор пал именно на меня? Множество других душ вились вокруг него, быть может, нашлась и та, которая добровольно бы пала под его мрачным гнётом.
Опьянённый непомерной злостью, господин Дарк жадно взирал в поисках моего взгляда. Его объяло чёрное пламя ненависти. Земля содрогалась от этой силы.
Силуэт охотника горел в огне несокрушимой надежды и благородства. Белое пламя уничтожало любые струящиеся пары Тьмы, которые позволили себе наглость — коснуться его света.
Битва началась. Казалось, что само пространство преобразуется, становясь всё больше похожим на арену сражения Богов. Их клинки мерцали в тумане бескрайнего холла, соприкасаясь в яркой вспышке гнева.
Свет и Тьма сошлись в неминуемой войне. Их мечам суждено было скреститься. И целую вечность им стеречь эту границу Добра и Зла.
На чьей же я была стороне? Стоя в дальнем углу, я взирала с лицом, полным равнодушия. Холл заполонили неугомонные души, желавшие потешить себя возвышенным зрелищем. Их только прибывало. И казалась та катастрофа, что произошла совсем недавно, была всего лишь ничтожной частицей бесконечно вращающегося веретена вселенной. Адская машина рухнула где-то рядом, но никто не принял должным, чтобы обратить на это хотя бы малейшее внимание. Всем было безразличен этот исход. Души интересовала лишь бойня, разразившаяся между двумя сильнейшими сущностями. Это вызывало во мне отвращение.
Вдали за шумной толпой горели огни, мерцала молния, перемешиваясь в ядовитых оттенках цвета. Звон и искры отражённой энергии звучали по всей округе. Двое силуэтов сражались до беспамятства, из раз в раз сокрушая друг друга. Пока не лишились мечей, блеска энергии и права признать себя поражённым. Они шли до конца. Но отнюдь не собирались погибать, ведь просто не способны этого сделать. Их противостояние вечно. Свету и Тьме никогда не одержать победу друг над другом. Таковы законы всех пространств и вселенных.
— Он жалел Вас, мисс. Поманив лучом света, он мнил себя Вашим спасителем. Тогда как я открывал Вам истинную картину мира.
Утирая кровь со своих губ, чёрный дух поднимался с несломленной уверенностью на победу. Его улыбка не стираема, как и Тьма сердца.
— Даже если это была лишь жалость, я никогда не чувствовала подобного от Вас, господин Дарк. Вы никогда не знали, что мне было нужно, убеждая в своей непоколебимой правоте.
То, что я говорила ему, он не способен расслышать, какими бы громкими не были мои слова.
Я не знала, кто из этих существ, был по-настоящему важен для меня. Я заплутала в сомнениях, где уже перестала понимать, была ли истинной та ненависть, была ли искренней та привязанность... Они столкнулись, и уже стало неважным, кто из них победит, кто будет повержен. Моё сердце отныне не билось так часто, меня не заботила ни одна жизнь. Дрожь от осознания слепой привязанности развеялась.
Лица двух извечных врагов окрасились алой кровью. Лишившись сил, они продолжали избивать друг друга. Падая и поднимаясь, они лишь запускали вечный круг противостояния Добра и Зла. Мне нечего было увидеть на этой арене помимо бессмысленного сражения, избитого противостояния. Мной овладело безразличие. И я медленно ступала всё дальше от этого безумного воцарившегося действия. Я повернулась к ним спиной. Они уже забыли, за что сражались. Они потеряли смысл этой войны, заплутав лишь в жажде уничтожения своего противника. Смертный всегда бился с честью достигнуть цели, но тот, кто лишён пути на тот свет, обременённый проклятьем вечного скитания, сражался лишь потому что отдавался состоянию гнева. Было ли предназначение у того боя, где нет ни победителя, ни проигравшего?
Их лица погрязли в вечной войне. Ослеплённые безумием этого мира, никто из них не мог остановиться. Я всё ещё желала лишь покоя. И понимая, что здесь мне его не обрести, уходила прочь.