3. Речевой этикет как система средств
МАНИФЕСТАЦИИ И ПОДДЕРЖАНИЯ СОЦИАЛЬНОЙ
ИЕРАРХИИ
Социальная структура сообщества до некоторой степени, как мы уже сказали выше, фиксируется в речевом поведении с помощью речевого этикета. Однако мы также заметили, что этикет касается только внешних, поверхностных уровней и форм речи и речевого поведения, предоставляя в распоряжение носителей речевой культуры — обитателей логосферы — устойчивые речевые формулы. Эти формулы делают возможным поддержание существующей социальной иерархии и сглаживание возможных конфликтов. "Отношение этикета — это поддержание неантагонистических контактов" (Формановская Н. И. Русский речевой этикет: лингвистический и методический аспекты. — М., 1987. —С. 8).
Этикет — не система средств борьбы за власть в речи, не оружие, а, напротив, система средств социально-речевого "успокоения" и "примирения", система сохранения status quo социальной иерархии. Этикет — это система ритуальных и ритуализированных действий, направленных на избежание конфликта и вообще борьбы, на демонстрацию доброжелательности.
Примеры отражения социального неравенства, иерархии в этикетных формулах: в русском языке это прежде всего наличие формул ты/Вы. В первую очередь именно социальная роль и социальный статус собеседника относительно собственных признаков говорящего определяют выбор нужной формы. Ср.: быть на ты и быть на вы с кем-либо. Очень важно, что изменение речевого идеала в ходе истории русской культуры ясно демонстрируется изменениями употребления форм ты/Вы в общении. Н. И. Формановская пишет: "Если в XIX в. со стороны детей нормативным было обращение к родителям на Вы (ср. хотя бы в "Войне и мире" у Л. Н. Толстого общение Наташи Ростовой с матерью), то в наше время оно изредка встречается в деревне... Муж и жена в русском социуме в норме также общаются на ты, что типично не для всех стран, ср. в японской семье: жена мужу должна говорить Вы, а он ей — ты". Налицо изменение этикетных
80
норм употребления "формул социальной иерархии" в соответствии с общими изменениями риторического идеала культуры в сторону "демократизации", симметризации отношений партнеров по общению в отечественной культуре — и отсутствие таковых в культуре современной Японии.
После революции 1917 г. наблюдается быстрое изменение речевого этикета, зафиксировавшее новые формы социальной организации. Вот как пишет об этом Н. И. Формановская: "Смена социальных отношений, переход к бесклассовому обществу ознаменовался сменой обращений в этой зоне речевого этикета, исчезновением тех устойчивых формул общения, которые были знаками самоуничижения относительно адресата. Например, официальные письма А. С. Пушкин подписывал так: "С глубочайшим почтением и совершенной преданностью честь имею быть, милостивый государь, Вашего сиятельства покорнейший слуга Александр Пушкин"... В эпоху революции чрезвычайно активизировалось обращение товарищ. Л. В. Успенский так писал о явно ощущаемом социальном смысле этого обращения: "В первые же солнечные февральские дни 1917 г. на подтаявшем снегу петроградских улиц каждый из нас уверенно обращался со словом "товарищ" к солдату с кокардой, обмотанной красным кумачом, к своему брату-студенту или гимназисту, гордо несущему красную нарукавную повязку. Но никому из нас не приходило в голову назвать товарищем растерянного, хотя и сохраняющего внешнюю солидность средних лет профессора или бородатого, тяжело отдувающегося купца. Дифференциация эта не нуждалась ни в каких указаниях свыше. Она созрела и проросла, как только возникли благоприятные условия, в недрах революционно настроенной части общества..."
Заметим, что вышедшие из употребления на десятилетия формы Милостивый государь, Господин, Сударь, Барышня снова начали возвращаться, ."как только для этого созрели благоприятные условия" — признанная публично социальная иерархия, расслоение социума.
Кроме специальных речевых формул, этикет предусматривает и иные средства закрепления и выражения социальной иерархии в речи. Это прежде всего регуляция
81
обладания "правом на речь" в речевом общении. Так, старший по статусу практически в любой культуре имеет "первоочередное" право на речь: он говорит первым и может по своему усмотрению распоряжаться правом на речь — передать его другому или "оставить при себе": "власть — это право на речь"! Наиболее яркий пример — запрет говорить первым в общении с коронованными или вообще высокопоставленными особами: это они могут задать вопрос, начать и завершить беседу, выбрать тему беседы, перебить собеседника и пр. Прочим это не дозволяется. Примерно то же происходит в той или иной степени и при общении, например, начальника с подчиненным, мужа и жены в ряде культур, старшего и младшего, если они недостаточно знакомы, и т. п. — т. е. в ситуациях, асимметричных в социальном отношении.
Итак, речевой этикет — социально одобренная, "договорная", или "конвенциональная", система средств избежания конфликтов с помощью закрепления иерархии социальных позиций в речи. Однако, как мы уже заметили, не только этикет регулирует проявления иерархии в речевом поведении. Социальный статус выражается в более глубоких "слоях" речевого поведения, чем выбор этикетных форм и формул. В каких же?
Лекция 7 РИТОРИКА МАНИФЕСТАЦИИ ВЛАСТИ
1. "РИТОРИКА ИСКЛЮЧЕНИЯ": "ВЫЧЕРКИВАНИЕ" ИЗ СОЦИАЛЬНОГО ТЕКСТА И КОНТЕКСТА
Для ответа на вопрос, поставленный выше, рассмотрим сначала риторические средства, предназначенные для "исключения" слабого — нижестоящего по иерархической лестнице — из "поля зрения" языка и речи, для "вычеркивания" слабейшего из социального и речевого контекста (см. "второй тип речевого оружия" по Барту).
Первый тип такого "вычеркивания" — "неуцомина-
82
ние", как бы "забывание" подчиненной социальной группы в системе средств языка и в стратегиях речи (дискурса).
Для примера возьмем способы проявления в речи и в языке иерархии таких обширных социальных групп, как женщины и мужчины. Примеры возьмем из феминистского издания, так как именно в русле феминизма на Западе обратили внимание на то, что неравноправие полов зафиксировано в словесной культуре. Популярная книга, изданная в Канаде в 1992 г., так и называется: "Words that count women out", причем слово "out" в названии перечеркнуто и заменено на слово "in": получается — "Слова, которые исключают (включают) женщин". Как же сексизм, мужской шовинизм — отношение к женщинам как к второстепенным существам — проявляется в речи?
Книга начинается с примера — анализа первых строк государственного гимна Канады. Вот они:
О Canada, our home and native land True patriot love in all thy sons command... (О Канада, наш дом и отчий край
Во всех твоих сынах рождают подлинную патриотическую любовь...)
Вообразите двух детей, — предлагают авторы книги, — мальчика и девочку, поющих гимн. Подумайте, какие образы рождаются в их сознании. Мальчик видит бесчисленные ряды самцов, таких же, как он сам, и все они стоят на страже родины. Он во всей полноте ощущает патриотический подъем, ведь он — подлинный сын своей страны. Девочке повезло меньше. Поскольку национальная святыня просто не упоминает ни о каких дочерях, юная канадка не может не задаться вопросом: а относится ли все это к ней? Может быть, только мужчины могут быть патриотами? Далее авторы отмечают, что множество слов и выражений, устойчивых оборотов и форм общения в английском языке точно так же исключают женщин из поля внимания и социального контекста. Таковы, например: Weatherman — радиокомментатор, читающий сводки погоды, Frenchman — слово, говорящее о том, что
83
все жители Франции мужчины, Mankind — слово, подразумевающее, что все люди — мужчины... Посмотрите также на таблички в зоопарке, — советуют авторы, — и вы увидите, что все звери, от льва до броненосца, названы там "он": как не предположить, что любой вид животных представлен только самцами?
Сравните английское заимствование в русский язык — бизнесмен. Феминистское движение и практика бизнеса на Западе привели к тому, что появилось слово businesswoman, аналога которому у нас нет (есть, правда, оборот деловая женщина). Кстати, в русском языке и вообще логосфере средства "поставить женщину ниже" не так обильны, и ситуация поэтому заметно "мягче": у нас есть слово человечество, но нет синонима, аналогичного mankind, слова-именования наций и национальностей не содержат, как в английском, корня муж — man. В Гимне СССР нет никаких признаков "сексизма" — текст абсолютно "бесполый". Устойчивым стал оборот отчизны лучшие сыны, но есть и аналог — сыны и дочери отчизны. Равноправие женщин, провозглашенное как один из лозунгов революциии 1917 г., привело к тому искоренению сексизма в речи, за которое до сих пор ратуют феминистки Запада. Впрочем, и сам русский язык сделал это возможным. Слово человек в русском языке употребляется и в значении Man, и в значении Human. Оба английских слова содержат проклятый феминистками корень man, аналогичный муж. Отечественные феминистки от этих трудностей избавлены.
2. "СИЛОВОЕ ПОДАВЛЕНИЕ" И РЕЧЕВАЯ АГРЕССИЯ
Лишение слова и в общем смысле — права на речь — может происходить и с помощью "силовых приемов", множество которых функционирует в социальном дискурсе.
Говоря о том, что русский язык, в частности, современный русский язык, значительно более "толерантен" к женщине, чем, скажем английский (см. выше), и что в принятой у нас речевой системе как бы больше "половой демократии", мы забыли упомянуть о следующем.
' II
84
У нас, тем не менее, достаточно речевых и риторических проявлений неравноценности женщин в социальной иерархии, только стратегия "вычеркивания" женщин из социального дискурса имеет другие проявления.
Главный из них — это "лишение слова" с помощью "силовых" методов, в первую очередь — подавление всего специфически женского в речевом поведении. У женщин в нашей стране нет "своей" риторической манеры. Женщина, занявшая некую социально престижную, властную позицию, как бы вынуждена "брать взаймы" мужской речевой (риторический) стиль. Всякое проявление женственности в речи — мягкость, уклончивость, отказ от "силовых приемов" — воспринимается как нарушение речевой роли лидера, которой, как мы уже заметили, присущи прямо противоположные черты — жесткость, определенность, выраженность структуры, законченность и даже замкнутость фразы, ее категоричность. Отступления от этих черт квалифицируются окружением как речевое поведение, не соответствующее статусу лидера, и потому в женской речи и "женской риторике" быстро исчезают. В современной отечественной логосфе-ре это "заимствование властной женщиной" речевого поведения лидера-мужчины проявляется значительно более ярко и заметно, чем в сообществах с традиционной, не "нарушенной" логосферой.
Рассмотрим примеры "силового" лишения женщин собственного голоса в диалоге жизни.
Речь Маргарет Тэтчер — жесткого политика с "жесткой" речью — показалась бы в сравнении с речью российского политического деятеля Сажи Умалатовой нежной соловьиной трелью. В логосфере современной Англии за женщиной-политиком признается право в своей речи быть хотя бы слегка похожей на особь женского пола.
Нередки и примеры прямого "речевого насилия" со стороны мужчин. Вспомним, что в ходе первого же телеинтервью с Тэтчер в России в первые годы перестройки она стала объектом "речевого насилия" со стороны ведущего интервью журналиста, что обсуждалось впоследствии в прессе. А реплика председателя Верховного Совета РСФСР Р. Хасбулатова, назвавшего Тэтчер на заседании парламента бабешкой, тоже надолго не изгладится из памяти.
85
Итак, стратегия "вычеркивания" из языка, речи, социальной жизни как проявление власти, доминирующего положения в иерархии весьма актуальна и на "женском" примере очевидна. "Молчи, женщина" — клише из современной русской разговорной речи, заимствованное из восточных логосфер, — вот выражение этой стратегии. Последняя требует на почве отечественной риторической культуры многообразных риторико-поведенческих исследований, которые еще и не начинались.
Легко заметить, что не только доминирующее, "властное" положение именно мужчин по сравнению именно с женщинами поддерживается с помощью стратегии "вычеркивания" слабейшего из социального текста, с помощью "лишения его слова". Та же стратегия — стратегия "вычеркивания" из общественного диалога — наблюдается и при лишении прав на речь народных масс или ограничения их в этом праве в тоталитарном государстве. Это обнаруживается при анализе, например, текста речи А. И.Солженицына в Государственной Думе после его приезда в Россию (ноябрь 1994).
Один из основных мотивов этой речи следующий: "Разберись, писатель!" С таким призывом, как говорит оратор, обращаются к нему бесправные массы российского народа, лишенные самостоятельного слова и права на речь. Право голоса у них есть, но права на речь — права и возможности участвовать в политическом и вообще социальном, общественном дискурсе — нет. Они, как утверждает писатель, "выключены" (слово Солженицына) не только из социальной — государственной и правовой — жизни, но и лишены возможности участвовать в дискурсе политики и власти. Отсюда их обращение к писателю, предстающему в цитируемой думской речи в образе традиционного "народного заступника" (ср. у Некрасова: "Ему судьба готовила Путь славный, имя громкое Народного заступника, Чахотку и Сибирь"): "Скажите в Думе, скажите президенту..." Народ безвластный, а потому — народ безгласный передает свое, "нереализованное", отнятое у него право на речь — кому же? Да как испокон веков в России — писателю!
Как же происходит лишение слабейших социальных групп права на речь в дискурсе власти? Некоторые спо-
86
собы мы уже видели. Это стратегия "вычеркивания" из социального текста и контекста. Как мы заметили, такое "вычеркивание" может происходить несколькими путями: 1) "забыванием упомянуть" слабейшую социальную группу, что проявляется как в языке, так и в речи (см. выше пример из области феминистской борьбы за переделывание современного английского языка), а также 2) с помощью силового "лишения слова" слабейшего в конкретных речевых ситуациях (от перебивания в споре, до тех пор, пока слабейший не умолкнет, до общественного осуждения, включая иронию и агрессивные речевые акты — сарказм, прямую издевку в средствах массовой информации и в тиражируемых ими высказываниях лидеров). Вспомним, к примеру, реплику депутата из Казахстана на одном из первых съездов Советов после перестройки ("Я, как женщина, заявляю...") и напомним, что эта реплика стала объектом массового осмеяния не только на том заседании, где была произнесена, но и впоследствии в течение нескольких лет служила поводом для насмешек и намеков в прессе и других средствах массовой информации.