I . II. Единство мира и дискретность его познания
Окружающий нас Мир един: от движения электрона, до человека и процессов в человеческом обществе. Изучая его, мы искусственно разделяем, выделяем разные части (иначе вообще было бы невозможно его изучение): физика, химия, биология, психология, история, политология и так далее. Каждая из наук имеет свой предмет исследования и свои методы его изучения. В перечисленном ряду соответственно возрастает сложность изучаемого объекта. Предмет физики – фундаментальные свойства материи, пространства, времени (пространства-времени), то есть «сцены», на которой разыгрывается «Драма Жизни» и элементарных её составляющих; химия - наука о молекулах, объектах более сложных, чем физические...
С точки зрения системного подхода, автором которого можно считать Гегеля, в сложной системе появляются свойства, не сводимые к свойствам составляющих его частей; часть сведений о системе мы можем получить, изучая её составляющие, но не все и чем сложнее система, тем менее она может быть сведена к составляю-щим её элементам. Следовательно, химию нельзя свести к физике, биологию к химии и так далее…
Начиная с биологии, мы подходим к исследованию Человека, то есть самой сложной из систем созданных природой, а система из многих людей, то есть человеческое общество - самый сложный объект исследования. Человека, и тем более, человеческое общество приходиться изучать совокупностью наук, но и это не всё. На этой стадии чисто научных методов мало, и появляется новый метод познания, объединенный под понятием искусство. Да, искусство тоже отображает мир, мир человека, но его методы всегда направлены к индивидуальному восприя-тию отдельным человеком, даже когда говорится об общем. Наука и искусство – это две стороны познания, не сводимые друг к другу, но дополняющие друг друга.
Однако, вернемся к научным методам, ибо нас в первую очередь будут интересовать они. Итак, есть ли что-нибудь общего в столь различных науках, что их даже относят к разным группам: естественные (точные) и гуманитарные? Общее во всех науках – процесс познания, так как он определяется не предметом исследования или методологией той или иной науки, а существом человеческого мышления.
Для наглядности поясню это на примере. Древнегреческие философы, заклады-вая основы научного метода познания, огромное значение предавали четкости определения этих «корней», так они различали понятия аксиомы и постулата. Для нас сейчас эти различия стерлись и стали неразличимы. Думаю, что большинство считает эти понятия тождественными. В самом деле: и постулат, и аксиома – утверждение, истинность которого принимается без доказательства. Кстати, в гильбертовской аксиоматике геометрии постулаты и аксиомы входят единым образом, что так же способствует стиранию смысловой грани между ними. В чем же их отличие?
Общеизвестны такие постулаты геометрии Евклида: «через две точки всегда можно провести прямую, причём только одну». Или «через точку лежащую вне заданной прямой можно провести только одну прямую параллельную данной». А вот другое утверждение: «две величины порознь равные третьей равны между собой». С точки зрения древних философов первые два утверждения – постулаты, а последнее аксиома. В чем же между ними разница?
Первые два утверждения вытекают из нашего жизненного опыта: как не пытайся, а через две точки не провести две разные прямые или через точку, лежащую вне данной прямой - вторую прямую параллельную заданной.
Я специально взял постулат о параллельных прямых, так как, наверно, все слышали о неевклидовых геометриях, где он не выполняется, (либо можно построить бесконечно много таких прямых, либо вообще ни одной), тем не менее и в этих случаях удается построить не противоречивые геометрические теории (геометрии Лобачевского и Римана), которые, кстати, реализуются в реальном мире.
Здесь важно, что постулат о параллельных может быть нами принят, но может быть и отвергнут, в зависимости от накопленного опыта, а вот третье утверждение вытекает не из нашего жизненного опыта, а из природы человеческого мышления: мы не состоянии представать как две величины порознь равные третьей могут быть не равны между собой, это противоречит нашей логике, чтобы представить такое нужно иметь нечеловеческую логику (может быть такая и существует, но человеку она не доступна).
Таким образом, все науки объединяет процесс познания, так как он опреде-ляется свойствами человеческого мышления, а сам же процесс познания – объект исследования философии. Поэтому методы разных наук, даже далеких друг от друга, могут быть использованы, если они определяются закономерностями нашего мышления, а не свойствами объекта исследования.
Вернемся к нашей модели. Понятие о модели объекта появилось в физике, что не удивительно - физика изучает самые простейшие объекты, поэтому в физике самые совершенные, самые изощренные, самые сложные методы исследования, отпугивающие от обсуждения физических проблем широкую публику.
Об особом историческом пути России готовы говорить все, причем в полной уверенности, что именно они изрекают истину в последней инстанции, а вот о проблемах квантовой хромодинамики или квантовании общей теории относитель-ности такого не скажешь. А ведь гравитация куда проще даже, можно сказать, при-митивнее процессов в человеческом обществе. Модель некоего объекта или про-цесса - предварительный, (пока не создана теория), но эффективный метод иссле-дования, который должен отражать существенные стороны исследуемого явления и в то же время может вовсе не отражать некоторые другие его свойства, которые в данном случае не существенны.
Поясню на примере: когда шли работы над атомной бомбой было не понятно, почему уран 238 (238 общее число нейтронов и протонов в ядре урана) не делится медленными нейтронами, а уран 235 делится ими. Н. Бор сумел объяснить это на основе так называемой «капельной модели ядра». Она представляет ядро как каплю жидкости состоящую из сильно взаимодействующих между собой частиц (нейтронов и протонов) В капле обычной жидкости, так же взаимодействуют между собой её молекулы, в отличии от газов, где молекулы взаимодействуют только через взаимные соударения в остальное же время они независимы и свободны. Этим объясняются разные свойства газов и жидкостей.
Нас, в данном случае, интересуют не физические подробности, а то, что эта модель позволила качественно и количественно описать процесс деления урана, в то же время другие известные ядерные явления капельная модель объяснить не могла, для их объяснения строились другие модели, до тех пор, пока не была создана общая теория ядерных сил (для точности скажу что она называется не так, а теорией сильного взаимодействия или квантовой хромодинамикой, но сейчас нам это не важно).
Для нас принципиально следующее: модель позволяет объяснить некоторые стороны сложного явления, оставляя без внимания другие его свойства, при этом важно, чтобы она отражала существенные стороны изучаемого явления.
Итак, для взгляда «с земли» на исторический процесс мы использовали «броуновскую» модель. Это позволительно потому, что находясь на «земле» мы видим только очень малую, локальную часть процесса, причем в такое же малое локальное время. Это время определяется временем жизни отдельного человека, но заметные исторические процессы происходят за значительно большие промежутки времени. Вы можете возразить, например, что революции иногда происходят очень быстро. Даже Великая французская революция, которая шла на протяжения нескольких лет, что вовсе не такой уж большой срок по сравнению с человеческой жизнью. Это так, но революция, как землетрясение – само оно может быть очень коротким, но ему всегда предшествует длительное, до сотен лет, накопление напряжения в земной коре. Но накопление напряжения в обществе предшест-вующего революции с «земли» не видно для этого надо подняться выше – сменить временной и пространственный масштаб, как предлагает Л. Н. Гумилев.
Оторвавшись от «земли» мы уже сможем видеть, что очень не похожие стра-ны, находящиеся далеко друг от друга, даже на разных континентах прошли схо-жими историческими путями.
Рабовладельческие государства Востока, явно имеют сходные черты с древней Грецией или Римом, а феодальный строй в Японии или Китае, монгольской империи Чингисхана, с феодальными порядками в странах Европы, в том числе и Руси. Национальные особенности очень различны, но и общее проступает явно, а это уже свидетельствует о существовании общих закономерностей, которым под-чиняется историческое развитие.
Каждой стране присущи свои национальные особенности, своя культура, религия, сложившийся на протяжении веков уклад жизни. Япония, не Китай, тем более не Франция или Италия. Менталитет американца отличается даже от менталитета англичанина, тем более русского, но национальные отличия не могут отменить законов исторического развития (если таковые существуют), прежде всего потому что они объективны, то есть не зависят от воли людей.
Нам может не нравиться закон Всемирного тяготения, потому, например, что из-за него космические скорости оказываются слишком высоки, но мы не можем его «откорректировать» так, чтобы автомобиль мог разогнаться до орбитальной скорости, от нас это не зависит, а определяется массой Земли (по крайней мере в ньютоновском приближении). Но, зная этот закон, мы можем рассчитать необходи-мую скорость (8 км/сек), которая потребна для вывода корабля на около земную орбиту, и искать способ как её можно достичь.
И так мы сформулировали вопросы: «Существуют ли объективные законы исторического развития? Есть ли теория отражающая эти законы?»
Однако, прежде чем мы перейдем к рассмотрению ответов на эти вопросы нам необходимо рассмотреть сам процесс познания и понять роль теории в этом про-цессе.