11. На вопрос, какие корабли безопаснее, сказал: «Вытащенные на берег».
12. Он говорил, что с величайшим удивлением видел у эллинов то, что дым они оставляют на горах, а дрова свозят в город.
13. На вопрос, кого больше, живых или умерших, он сказал: «А плавающих куда ты кладёшь?»
14. Порицаемый одним аттическим гражданином за своё скифское происхождение, он сказал: «Мне позор – отечество, а ты – своему отечеству».
15. На вопрос, что у людей хорошо и дурно, он сказал: «Язык».
16. Он говорил, что лучше иметь одного друга, стоящего много, чем многих, не стоящих.
17. Площадь он называл определённым местом для взаимного обмана и корыстолюбия.
18. Оскорблённый юношей на пиршестве, он сказал: «Юноша, если ты в молодости не переносишь вина, то в старости будешь носить воду» (§ 103 – 105).
Об остроумных ответах Анахарсиса рассказывает также и Плутарх. В его труде «Сравнительные жизнеописания» есть раздел, который называется «Пир семи мудрецов». Здесь в двух сюжетах фигурирует скифский мудрец. В первом случае он якобы беседует с сыном бога Гефеста Ардалом, который считался изобретателем флейты, а во втором – со знаменитым греческим баснописцем Эзопом. Идёт следующий разговор: « ...Ардал, обратившись к Анахарсису, спросил, есть ли у скифов флейтистки. Тот сразу сказал, что нет даже лоз. Ардал снова спросил: «Но боги ведь есть у скифов?» – «Конечно, – ответил он, – но понимающие человеческий язык: не так, как эллины, думающие, что они говорят лучше скифов, и все-таки полагающие, что боги с большим удовольствием слушают костяные и деревянные инструменты...».
12. По окончании и этого разговора я предложил мужам сказать нам и о том, как следует вести дом; «ведь царствами и городами владеют немногие, а очаг и дом есть у всех нас».
Эзоп, засмеявшись, сказал на это: «Нет, если ты в число всех включаешь и Анахарсиса: у него нет дома и он даже гордится тем, что он бездомный и живёт на повозке, подобно тому, как о солнце говорят, что оно странствует на колеснице, посещая то ту, то другую сторону неба». – «Поэтому-то, – возразил Анахарсис, – оно или единственное из богов, или преимущественно перед другими свободно, самостоятельно и властвует над всем, а само никому не подвластно, но царствует и правит. Только ты забыл, как превосходна по красоте и удивительна по величине его колесница: иначе ты не сравнил бы её с нашими в шутку и на смех...».
Таковы основные, наиболее известные крылатые изречения, меткие выражения и остроумные ответы Анахарсиса. Наверное, не все они принадлежат скифскому мудрецу. Но основная часть этих сведений, безусловно, относится к тому времени и отражает нравы и обычаи скифов».[40]
Из вышеприведенных высказываний Анахарсиса следует, что у скифов нет пьянства, в отличие от греков.
Но греки пишут про скифов, что те любят пить много вина, причём, в отличие от греков, разбавлявших вино, скифы пили его, не разбавляя. Например, вот что пишет Геродот: «Так вот, это-то и было, по словам аргосцев, причиной безумия и ужасной гибели Клеомена. Сами же спартанцы утверждают, что божество вовсе не виновно в безумии царя: общаясь со скифами, он научился пить неразбавленное вино и от этого впал в безумие. После вторжения Дария в их страну скифы-кочевники вознамерились отомстить царю. Они отправили в Спарту послов и заключили союз с лакедемонянами. При этом было решено, что сами скифы сделают попытку вторгнуться в Мидию вдоль течения реки Фасиса, в то время как спартанцы из Эфеса направятся внутрь [персидской] страны на соединение со скифами. Клеомен же, как говорят, когда скифы прибыли [в Спарту] для переговоров, слишком часто общался со скифами; общаясь же с ними больше, чем подобало, он научился у них пить неразбавленное вино. От этого-то, как думают, спартанский царь и впал в безумие. С тех пор спартанцы, когда хотят выпить хмельного вина, говорят: «Наливай по-скифски». Так рассказывают спартанцы о Клеомене».[41]
Латышев В. В. цитирует Афинея: «Лаконцы говорят, что и Клеомен Спартиат сошёл с ума вследствие того, что, сдружившись со скифами, приучился пить цельное вино; поэтому, желая выпить менее разбавленного вина, они говорят «подскифь».
Однако тут же Латышев В. В. цитирует другое место из Афинея, в котором говорится следующее: Мудрец Анахарсид,[42] объясняя скифскому царю производительную силу виноградной лозы и показывая её отводки, сказал, что если бы эллины ежегодно не подрезывали лозу, то она уже была бы и в Скифии».[43]
Здесь уместно было бы задать вопрос: отчего же не обезумели скифы, так сказать, в массовом порядке?
Где же истина?
Обратимся к истории ещё одного скифа, по имени Скил. Как и Анахарсис, Скил был царского рода, сам стал царём, но подобно Анахарсису, мать научила его греческому языку и письму. Став царём, Скил периодически приводил скифское войско к греческой колонии Ольвия («Счастливый город») и заходил в город, оставляя войско в предместье. Здесь, находясь среди эллинов, скифский царь переодевался в греческую одежду и вёл эллинский образ жизни. Он приносил жертвы богам по-эллински. Он построил себе дом в Борисфене и женился на местной женщине. Так он проводил здесь время по месяцу и более, затем уходил, чтобы через некоторое время снова вернуться. Его соотечественники всего этого не видели, т.к. перед ними закрывали городские ворота.
О том же, что произошло дальше, мы также узнаём от Геродота: Скил изъявил желание принять посвящение в таинства Диониса Вакха. «Скил совершил обряд посвящения. Скифы осуждают эллинов за вакхические исступления. Ведь, по их словам, не может существовать божество, которое делает людей безумными. Когда царь, наконец, принял посвящение в таинства Вакха, какой-то борисфенит, обращаясь к скифам, насмешливо заметил: «Вот вы, скифы, смеётесь над нами за то, что мы совершаем служение Вакху и нас охватывает в это время божественное исступление. А теперь и ваш царь охвачен этим богом: он не только свершает таинства Вакха, но и безумствует, как одержимый божеством. Если вы не верите, то идите за мной и я вам покажу это!» Скифские главари последовали за борисфенитом. Он тайно провёл их на городскую стену и посадил на башню. При виде Скила, проходившего мимо с толпой вакхантов в вакхическом исступлении, скифы пришли в страшное негодование. Спустившись с башни, они рассказали затем всему войску о виденном».[44] Эта история закончилась выдачей Скила скифам, которые в итоге отрубили голову своему бывшему царю около 450 г до н.э.
Что же такого ужасного было в вакхических таинствах, если скифы не остановились перед казнью своего царя за участие в них? Вакх – это самое распространённое прозвище греческого бога Диониса. Какова же его «юрисдикция»? Дионис – бог вина и внушаемого вином экстаза, опьянения. Только греки, будучи цивилизованными и высококультурными людьми, это скотское состояние человека – опьянение, называли иначе. У греков это был акт божественного вторжения в сознание человека. Само опьянение у греков называлось дионисийским экстазом. То, что обыкновенно называется пьянством, опьянением, у греков называлось предавать себя Вакху и считалось божественным и благотворным.
Греческие праздники, связанные с богом вина Дионисом, сопровождались не только употреблением вина, но также распущенностью и извращениями, так называемыми «бунтами женщин» и «помешательством». Праздник сопровождался пьяным беспределом. Частью дионисийских праздников была процессия, сопровождавшаяся гигантским фаллосом.[45] Пьянство, находящее себе оправдание в служении богу Дионису, приобретало эротическую окраску. Употребление вина, сопровождавшееся чувственными наслаждениями, становилось оргией, в самом дурном значении этого слова.
Дионисийские мистерии утраивались ночью. Возбуждение, связанное с праздником, переходило в буйство. Участники процессии, используя алкоголь (вино) и сексуальное возбуждение (фаллос), доводили себя до неистовства и проявляли кровожадную дикость: они становились охотниками на зверя и даже человека (!), а поймав жертву, раздирали её на части и наслаждались вкусом свежей крови.[46]
«Подробности нам известны, прежде всего, из двух комплексов, относящихся к эллинистической фазе развития дионисийских мистерий – карикатурное изображение вакханалий, с особой жестокостью подавленных Римским государством в 136 г., и великолепные картины из «виллы мистерий» близ Помпеи, относящиеся уже к императорской эпохе. На картинах рядом с богом виден большой эрегированный фаллос в веялке, рядом изображена женщина, снимающая с фаллоса покров, а в связи с вакханалиями говорится, что посвящение, наряду с прочим, состояло в «претерпевании» гомосексуального акта, «претерпеть» предстояло также и побои.[47]
Вакхические мистерии, выражавшиеся в таких диких формах, имели связь с преодолением смерти, точнее, ожиданием блаженства после смерти. Не стоит забывать, что речь идёт всё же о служении богу и что это религия, а следовательно, учение о загробной жизни.
Но не будем также забывать и судьбу Скила, убитого соотечественниками именно за приверженность алкоголю, что является пьянством, независимо от мнения греков, считавших состояние пьяницы божественным внушением.
Но следует ли доверять рассказу Геродота о Скиле? Может, это просто легенда, не имеющая общего с действительностью? Здесь нам поможет археология, которая подтверждает рассказ «отца истории». На территории Румынии, к югу от устья Дуная во время вспашки поля был обнаружен золотой перстень с вырезанным на нём именем Скила. Таким образом, Скил является не легендарной, а исторической личностью. А при раскопках древнегреческого города Никония, на левом берегу Днестровского лимана (с. Роксоланы), были найдены медные монеты, тоже с именем Скила.
Теперь, подводя итоги и отвечая на вопрос, соответствует ли истине информация античных источников о пьянстве скифов, необходимо ответить на другой вопрос: а судьи кто?
Конечно, будет ошибкой впадать в другую крайность и утверждать, что скифы не употребляли вина. Это будет неверно, учитывая наличие торговых отношений между скифами и греками, а следовательно, продажи вина последними первым. Поэтому для прояснения вопроса следует, видимо, взять в качестве ориентиров ключевые моменты.
Прежде всего, следует определиться со степенью объективности информации о том, идёт ли речь в обоих случаях о пристрастии к вину отдельных социальных групп у греков и у скифов, либо корректно говорить об укоренении пьянства в том или ином народе в целом. У греков, как мы видели выше, употребление вина вошло в народные обычаи, следовательно, питие присуще было всем категориям населения. Да, впрочем, о степени проникновения вина в народные массы можно судить по отрывку из «Илиады» Гомера, где сельхозработы сопровождаются употреблением вина:
Гонят яремных волов, и назад и вперёд обращаясь;
И всегда, как обратно к концу приближаются нивы.
Каждому в руки им кубок вина, веселящего сердце,
Муж подаёт; и они, по своим полосам обращаясь.
Вновь поспешают дойти до конца глубокобраздного пара.
Греки при вспашке поля пьют, пусть разбавленное, но вино… Про киммерийцев же, населявших территорию Скифии, те же греки пишут, называя их «доителями кобылиц», т.е. характеризуя их тем, что бросается в глаза грекам. Последним же при вспашке поля, действительно вместо кубка вина больше подошло бы молоко для подкрепления сил…
А откуда греки могли знать об обычае скифов употреблять вино, кроме знания того, что сами греки им вино и продавали? Скифские обычаи, связанные с употреблением вина, греки не описывают. О своём пребывании среди скифов и участии в их шумных попойках греки также не сообщают. Но тогда откуда они черпают информацию об обычае скифов пить вино, словно являются этому очевидцами?
Дело в том, что в Грецию приходили скифы и служили в качестве военной силы. В Афинах греки создали постоянный отряд из 300 скифских стрелков, исполнявших обязанности полиции. Их «казармой» служили шатры, расположенные на одной из площадей города. Глядя на шумные попойки этих наёмников, греки и могли составить себе представление о том, как скифы пьют вино, да ещё и неразбавленное.
И теперь уместно дать ответ на вопрос, насколько корректно распространять обычай пить вино среди наёмников-кондотьеров, на все остальные социальные слои скифского племени? Очевидно, что остальной народ употребляет вино, конечно, не с таким усердием, как это должны делать воины, находящиеся на чужбине.
Но тогда видимо, следует сравнивать скифских воинов с воинами греческими. Давайте посмотрим, как пили, например, воины эпохи Александра Македонского.
Македонские цари с незапамятных времён приглашали вельмож на пиры и часто выпивали лишнее. Наиболее характерным примером пьянства можно считать убийство Александром Македонским своего боевого соратника Клита. Однажды в сражении Клит спас Александру жизнь. Но во время пира было выпито (как обычно) столько вина, что на этой почве между царём и Клитом разгорелась ссора, и Александр пронзил его копьём насмерть. Убийство отрезвило его, поняв, что совершил, он хотел убить себя. Но войсковое собрание приняло решение о том, что царь действовал под влиянием Диониса, который известен своим таинственным воздействием на души людей.
Поджёг царём дворца в Персеполе также был спровоцирован во время пьяной пирушки, когда перепившиеся участники веселья в «вакхическом порыве» бросились с факелами в руках к дворцу, чтобы поджечь его. И вновь царь пожалел об этом – когда дворец занялся огнём, Александр приказал тушить пожар, но было уже поздно.[48]
Подведём итоги.
Во-первых, вино изготавливали не скифы, а греки. Выше мы узнали от Анахарсиса, что в Скифии нет не только вина, но даже виноградных лоз. Во-вторых, вино изготавливали греки и продавали его скифам. Когда заходит речь о торговле между греками и скифами, то в обмен на вывоз пшеницы из Северного Причерноморья первым товаром, который ввозили в Скифию, было вино. Оно стало поступать ещё до колонизации берегов Северного Причерноморья. При раскопках городищ, особенно курганов, археологи находят тысячами фрагменты греческих амфор, в которых перевозили вино. И только потом вспоминают, что в амфорах также перевозили оливковое масло. Со временем виноград стали разводить на Боспоре и в Херсонесе. Одним из следствий греческой колонизации было сильное увеличение ввоза в Скифию столовой глиняной посуды, что Граков Б. Н. непосредственно связывает с употреблением вина.[49]
В отношении греческой торговли со скифами Нижнего и Среднего Дона, а также Северо-Восточного Приазовья, имеются расчётные цифры объёма продаж вина. «По подсчетам российского ученого И.Б. Брашинского, сюда морем за год привозилось не менее 1750 – 1900 амфор высокосортных вин с островов Хиос, Самос, Лесбос, Фасос и других известных греческих винодельческих центров. Если считать, что в среднем вместимость стандартной греческой амфоры колеблется от 25 до 30 литров, то ежегодный ввоз винной продукции составит около 57 тысяч литров».[50]
В-третьих, скифы пили вино неразбавленным.
Что из этого следует? Скифы, конечно, употребляли вино. Но были ли они пьяницами? Однозначно можно ответить: относительно греков, допускавших описанные выше безобразия, скифы пьяницами, конечно, не были. Здесь античные авторы необъективны. Другое дело, что греки удивлялись возможности скифов пить вино неразбавленным. Но это объясняется просто: скифы, дети Природы, обладали более крепким здоровьем, чем цивилизованные эллины. Вот почему скифы могли себе позволить то, что не позволяли себе ослабленные организмы греков, которым разбавленного вина было достаточно, чтобы устраивать в пьяном виде дикие безобразия, описанные выше.
Подведём общий итог.
Итак, скифы представляли собой народ с высоким культурным уровнем, который трудно увязывается с их кочевым образом жизни и предполагает оседлость, которой свойственно земледелие, ремесленничество, создание образцов искусства и тяги к прекрасному. Но ведь исторические источники не дают определённого ответа на вопрос, кочевой или оседлый образ жизни вели скифы.
Геродот в этом отношении противоречив. С одной стороны, «отец истории» называет скифов кочевниками: «Ведь у скифов нет ни городов, ни укреплений, и свои жилища они возят с собой. Все они конные лучники и промышляют не земледелием, а скотоводством; их жилища – в кибитках».[51]
Но тот же Геродот, перечисляя названия скифских племён, указывает, что некоторые из них занимаются земледелием: «наряду с каллипидами ведут одинаковый образ жизни с остальными скифами, однако сеют и питаются хлебом, луком, чесноком, чечевицей и просом. Севернее ализонов живут скифы-земледельцы. Они сеют зерно не для собственного пропитания, а на продажу».[52]
По Геродоту выходит, что одни скифские племена ведут кочевой образ жизни, а другие занялись земледелием, но не с целью самообеспечения, а для торговли.
Плиний Старший пишет, что в Скифии «из-за недостатка растительности очень мало животных».[53] Как это понять? Если растительности мало и из-за этого мало животных, то как же скифы могут быть кочевниками вообще, и питаться мясом животных, в частности?
Некоторые историки отрицают собственную земледельческую традицию у скифов, полагая, что «скифы учились земледелию у европейских народов. Языковые данные полностью это подтверждают. Фактом является то, что в осетинском нет, пожалуй, ни одного земледельческого термина, кроме названия проса jœw, который можно было бы с уверенностью возводить к общеиранскому и общеарийскому».[54]
Но ведь перемещения скифов совсем необязательно должны свидетельствовать об их кочевом образе жизни. Исследуя вопросы расселения иранских племён в целом (одним из которых были скифы), Грантовский Э. А. отмечает, что сам факт «расселения индоиранцев по громадным территориям, естественно, не должен указывать на кочевое хозяйство и быт. И другие индоевропейские племена занимали обширные пространства, но это не даёт основания называть, например, кельтов, германцев или славян кочевыми скотоводами; все они, как и индоиранцы, использовали лошадь и крупный рогатый скот как транспортное средство; это увеличивало их подвижность, но не делало их кочевниками».[55]
Итак, предки иранских и индоарийских народов вели оседлый образ жизни, а затем некоторые из них становились кочевниками: «население близких по типу культур Южной России, Казахстана и соседних районов было оседлым и занималось как скотоводством, так и земледелием, причём последнее было для своего времени весьма высоко развито, в том числе в срубной и андроновской культурах. На последних этапах существования этих культур получают развитие факторы, обусловившие позже возможность перехода ряда племенных групп к кочевому хозяйству и быту (но это качественное изменение произошло лишь с завершением срубно-андроновской эпохи). Предки западноиранских народов покинули области первоначального обитания в тот период (не позже XII – XI вв. до н.э.), когда возможность перехода к кочевому хозяйству, быть может, могла существовать лишь в качестве тенденции (а для индоариев тот тип хозяйства, который может быть определён как кочевое или полукочевое скотоводство, вообще не свойствен и нигде не засвидетельствован).
Из сведений клинописных текстов об областях с ираноязычным населением, в том числе о тех, которые уже носили иранские названия, ясно, что их жители вели оседлую жизнь в постоянных поселениях, имели укреплённые пункты, иногда сильные крепости; у них было развито скотоводство, но они безусловно занимались и земледелием. Аналогичная картина, в сущности, вырисовывается и по археологическим материалам первых веков I тысячелетия до н.э. Правда, в основном это погребальные комплексы. Их материалы указывают, в частности, что они принадлежали коневодческим всадническим племенам. Последние поэтому часто определяют как кочевые. Но понятия коневодческий, всаднический и кочевой, естественно, не тождественны. Коневодами и всадниками были и оседлые иранские племена, занимавшиеся и земледелием. Многие же другие элементы инвентаря таких погребений свидетельствуют об оседлом характере соответствующей культуры, а в ряде случаев определённо известно, что эти погребальные комплексы находились рядом с постоянными оседлыми поселениями и фортификационными сооружениями…»[56]
Итак, население Северного Причерноморья изначально было земледельческим. «Уже памятники второй половины II тысячелетия до н.э., вроде древнего селища у деревни Усатово близ Одессы, показывают наряду с земледелием и разведением рогатого скота успехи коневодства, впоследствии основного занятия скифов».[57] Но коневодство и кочевничество, как мы выяснили выше, не есть синонимы.
Дальнейшая история скифов также не позволяет изображать их в образе кочевников. Также не факт, что, как пишет Геродот, одни скифы были земледельцы, а другие – кочевники. «Недавние изыскательские работы представили доказательства того, что уже к V в. до н.э. некоторые скифы утвердились в южных регионах России как оседлые землепашцы. Спицын пытался найти расовые различия между теми, кто поселился на берегах Днепра, и теми, кто заселил районы Киева и Полтавы. Но различия, к которым он привлекает наше внимание, должно быть, являются результатом смешанных браков с местным населением, а не врождённым несходством между самими скифами».[58]
Подведём итог. Выше мы читали об отсутствии у скифов размежевания земель. К этому добавим теперь их занятие земледелием на продажу, высказывания Анахарсиса о том, что скифы берут от земли то, что она им даёт – и получим следующую картину.
Скифы вели оседлый образ жизни, земледелием стали заниматься под влиянием торговли с греками, с целью выращивания сельскохозяйственной продукции, количество которой значительно превышало их собственное потребление. Это значит, что скифы расселялись таким образом, что земля могла их прокормить. Следовательно, у скифской семьи был земельный участок, достаточный для её пропитания. Затем приходят греки, налаживают торговлю с местным населением, что побуждает скифов расчищать поля для выращивания избыточной продукции на продажу. Часть скифов занималась выпасом скота, что создавало у греков представление их кочевого образа жизни.
В связи с экономическим укладом находится и вопрос о наличии/отсутствии у скифов рабства. О наличии у них рабства сообщают источники. Вопрос заключается в том, какое значение у скифов имел термин «раб» и какую роль выполняли рабы в скифском обществе.
О наличии рабства в таких государствах Древнего мира, как Ассирия, Египет, Греция и Рим нам сообщают в том числе и такие грандиозные сооружения, как оросительные системы, сельскохозяйственные поля, великие стройки древности, дороги и т.п. У скифов ничего этого не было, следовательно, их экономический уклад не нуждался в рабском труде.
Письменые источники, однако, сообщают о наличии у скифов рабов, которых те продавали на внешних рынках. Но в этом вопросе важна правильная интепретация источников. Специалисты полагают, что речь идёт не обязательно о рабах. «Вопреки распространённому мнению, источники содержат не так уж много упоминаний о скифских рабах. И если из некоторых работ создаётся иное впечатление, то лишь потому, что вслед за греческими авторами многие современные исследователи рассматривали как рабов различные категории зависимого населения, на самом деле рабами не являвшиеся».[59] Это значит, что некоторые социальные слои скифского общества письменные источники называют рабами, необоснованно перелагая на скифскую цивилизацию античные традиции. В то же время о «наличии рабовладения в земледельческой части степной Скифии и в лесостепной зоне в VI – IV вв. до н.э. письменные источники молчат».[60]
Источником рабов, как уже говорилось, служили внешние войны, в силу чего специалисты связывают вместе два понятия – раб и пленный. «Целиком связан с военной организацией ещё один старый термин: wacajrag. Он употребляется в двух значениях: «пленный» и «раб». Уже сочетание этих двух значений говорит о том, что война и плен были главными, если не единственными источниками рабства. Этимология же данного слова, происходящего от среднеиранского vacar «торговля», указывает на то, что пленные, они же рабы, служили не столько для хозяйственного использования, сколько как предмет продажи на сторону».[61]
Но для продажи рабы могли использоваться в случае, если, как сказано выше, в государстве не было внутренней потребности для их употребления. Следовательно, скифы, ведя войны с соседями и захватывая пленных, не имели в них потребности в качестве рабов и поэтому продавали их, другими словами, возвращали их обратно, беря за это выкуп. «Война скифами велась часто, и именно с V в. рабы-даки, геты и трибаллы стали столь обычны в Греции, особенно в Аттике. При роли скифов в работорговле поступление на рынок рабов из числа их западных соседей, конечно, было связано с такими войнами».[62]
Таким образом, рабовладельческие государства вторгались в Скифию с целью захвата рабов, а скифы в этих войнах захватывали пленных и продавали их на европейских рынках. Приведём данные из исторического исследования.
«Из Скифии вывозилось очень много рабов. Греческие причерноморские города были только передатчиками живого товара. Они не делали и не могли делать глубоких походов в степь. Отдельные случаи подобных походов бывали, но их немного и они редко имели своей целью непосредственный захват живых людей. Да и почти не исходили от греков. Мы уже приводили свидетельство Ктесия, придворного врача Артаксеркса Нота, что в царствование Дария Гистаспа сатрап Каппадокии Ариарамн с тридцатью военными судами напал на побережье Скифии, чтобы захватить «мужчин и женщин». Он имел в этом успех. В 339 г. Филипп II, отец Александра Великого, вторгся в захваченную Атеем Добруджу и захватил будто бы много скота и 20 000 детей и женщин. С карательно-захватническими целями вторгались в Скифию полководец Александра Зопирион и один из диадохов (александровых полководцев-преемников) Лисимах Фракийский. Однако оба они потерпели поражение. Такие одиночные случайные вторжения, которые только отчасти имели целью захват рабов, не могли быть постоянным источником рабской силы. Геродот сообщает про большой, измеряемый сотнями, полон у скифов. Этот полон был. конечно, следствием частых столкновений с соседями – гетами, трибаллами, сарматами и меотами, а также, конечно, и с племенами лесостепи. Пополнялся он, конечно, и из подчинённых скифских племён. Рабы с именами скифов и других причерноморских племён встречаются в античных надписях со второй половины VI в. до н.э., но могли появиться и немного раньше. Их употребляли на разные работы. Они были среди гончаров и среди домашних слуг. Ещё охотнее их использовали в качестве государственных рабов-стрелков. Афиняне после Саламинской битвы купили 300 таких стрелков, которые применялись, как полиция. Их казармы, как уже упоминалось выше, были устроены в виде шатров на одной из городских площадей. Со временем их число возросло и кроме скифов сюда вошли и другие стрелки, но ядро оставалось скифским. Скифских стрелков-рабов охотно посылали на войну. В 428 г. до н.э. митиленцы готовились отпасть от афинского союза и закупили на Понте таких стрелков. Их вывозили из Скифии ещё в первой половине IV в. до н.э. Имена скифов-рабов исчезают из греческих надписей на рубеже III и II вв. до н.э.; на смену приходят сарматы и меоты. В это время резкого сокращения хлебной торговли боспорские купцы, по-видимому, усилили вывоз рабов; их добывали теперь в территориально близких к Пантикапею землях.
Скифских рабов покупали для себя и соседние греки. Число их в Пантикапее в конце концов настолько возросло, что в самом конце II в. до н.э. они под руководством Савмака, может быть, раба, воспитанного боспорским царём Перисадом, сумели-таки захватить на некоторый срок власть в свои руки. Полководец Митридата VI Диофант, как мы знаем, подавил это восстание».[63]
Из вышесказанного следует, что у скифов не было рабовладельческого строя: «в государстве скифов не существовало характерного для эллинизма развитого рабовладения античного типа. Материально-техническая база скифского государства не имела черт, характерных для эллинизма».[64] Наличие же рабов объяснялось захватом пленных в ходе войн, которые скифам приходилось вести с целью отражения внешней агрессии.
В народных сказках можно увидеть отражение событий, связанных с борьбой против злой силы, которая приходит из-за моря, грозит в виде змея, пожирающего и уводящего в плен. В старинных былинах богатыри сражаются с тёмной силой и в том числе освобождают пленных родственников. Набеги врагов могли отразиться в виде дракона, из пасти которого исходит пламя, пожирающее деревни. «Обращение к сокровищнице русских, украинских и отчасти белорусских сказок помогает нам более точно соотнести архаичный пласт сказочного фонда с записанными Геродотом легендами о царе Солнце – Колаксае. Поэма Алкмана позволяет определить эпоху Колаксая ещё более древним временем – до VII в. до н.э., т.е., очевидно, самим киммерийским временем, в котором, как в фокусе, сошлись различные проявления новой поры в жизни праславян-сколотов (кузнецы, укрепления, борьба с «черноморским змеем» и т.п.).
В праславянских мифах и эпических сказаниях присутствуют общеиндоевропейские мотивы о трёх братьях, известные нам как по иранским вариантам (на которые опирались сторонники общескифской мифологии), так и по другим. Достаточно вспомнить приводимую Тацитом германскую легенду о первочеловеке по имени Манн (!) и его трёх сыновьях – родоначальниках трёх германских племен».[65]
Народная сказка совсем необязательно должна быть плодом чистого вымысла рассказчика, в ней могут отражаться события прошлого, волновавшие современников и отразившиеся в былинах. «Сказка, как известно, нередко является позднейшей трансформацией мифа или древних эпических сказаний».[66]
Со временем, когда старинные сказания стали записывать, они могли быть упрощены, потерять хронологию и восприниматься уже без связи с прошлым, теряющимся в глубинах истории. Но ведь по большому счёту, первым «сказочником» народов Скифии следует считать, конечно… Геродота. Он записывал сказания, современником которых сам не был, из чужих уст, о событиях почти тысячелетней давности!
Здесь следует понимать не фантастичность рассказов Геродота, но искать историчность в русских народных сказках. «В записях отголосков первобытного эпоса и мифологии, восходящих к бронзовому веку и к важнейшему историческому событию – открытию железа, содержится, вероятно, немалая доля общеиндоевропейского наследия вроде преданий о трёх братьях, но есть и локальная специфика. К таким местным чертам следует, по-видимому, отнести «золотое царство».
У Геродота говорится о самом обширном царстве, где царь-Солнце Колаксай хранит священное золото.
В русских, украинских и белорусских сказках существует, как мы видели, обширный раздел сказок о трёх царствах, и младший сын (как и Колаксай) всегда становится обладателем именно золотого царства; мотив небесных даров уже выветрился, осталось только наименование царства золотым.
Не менее интересен и самобытен второй царь мифологической генеалогии – геродотовский победитель Колаксай, соответствующий древнерусскому Дажьбогу царю и богатырю («Солнце цесарь… муж силён»), отражённый в сказочном фонде под знаменательным именем богатыря «Световика». Не скрывается ли в этом позднейшем сказочном имени языческий славянский Святовит, близкий Дажьбогу?»[67]
Таким образом, данные античных историков, памятники археологии и обращение к народным сказаниям в совокупности позволяют хотя бы частично осветить тот период жизни наших предков, который историки называют эпохой Скифии.
Теперь – о религиозных воззрениях жителей Скифии.
Религия скифов лежала в области языческих представлений людей того времени о Творце, о Природе и человеке, как составной части этой триады. Вера не была тогда искусственным учреждением, но являлась составной и неотъемлемой частью жизни общества описываемой эпохи.
Одним из отличий языческой веры от монотеистических религий является присущее язычеству отсутствие религиозной розни. Это не было веротерпимостью, т.к. само понятие веротерпимости предполагает необходимость терпеть то, что неприятно. Необходимость веротерпимости происходит от осознания превосходства своей веры над всеми другими религиями. В язычестве было не так.
Сам характер языческой веры связан с силами Природы – именно по этой причине разные языческие народы, в сущности, имели одинаковых богов, олицетворявших те или иные силы Природы. Разные имена богов у разных народов, говоривших каждый на своём языке, не должны вводить в заблуждение относительно их тождественности. Это было нормально и естественно. Кроме того, существовали ещё боги так сказать, местные, которые покровительствовали той или иной местности. Поэтому завоеватели, покоряя тот или иной народ, отнюдь не уничтожали чужих богов. Этим займутся в будущем фанатики монотеистических религий, под религиозными флагами нетерпимости утверждая свою власть над другими. В эпоху же язычества завоеватели, наоборот, приходя в чужую местность, старались добиться благосклонности местных богов и ввести их в свой пантеон.
Когда персы вторглись в Грецию с целью её завоевания, первое, что они сделали – это принесли жертвы греческим богам. Сами храмы потом были, разумеется, разграблены, как демонстрация осознания древними разности между верой как таковой и её материальным воплощением.
Таким образом, сама суть языческой веры не давала оснований для попыток навязывания своей религии другим народам. Наоборот, как сказано выше, чужие боги при знакомстве с ними расширяли список божеств древних народов. Само наличие других богов у иных народов воспринималось, как нечто само собой разумеющееся.
Кстати, в этом заключается причина того, что во время монголо-татарского нашествия православие не было искоренено на Руси, но стало служить захватчикам, которые были язычниками. Будь они крестоносцами католической религии или мусульманами, православие на Руси было бы тогда искоренено, а в городах и селениях запылали бы костры инквизиции. (Позднее, когда захватчики всё же стали мусульманами, силы их были уже не те, а Русь уже окрепла для отпора).
Понятие религиозной нетерпимости появляется позднее, с торжеством монотеистических религий, когда своя вера в одного бога объявляется единственной правильной, а все остальные народы необходимо уговорами и силой заставить отказаться от своих богов.
При этом еретик, т.е. представитель «своей», религии, отклоняющийся от её догматов, считается ещё более опасным, чем иноземец, поклоняющийся чужому богу.
Именно монотеистические религии – иудаизм, ислам, христианство – привели человечество к религиозной нетерпимости, религиозным войнам, ненависти и массовым убийствам только за то, что иные народы верили в «ложных» богов. «Первыми религиозными войнами в истории человечества были Маккавейские войны в Иудее…»[68]
Языческому миру войны за «истинных» богов против «ложных» были неизвестны.
Всё вышесказанное о языческом мире вообще подтверждает Геродот в частности, описывая скифских богов. «Что же до скифских обычаев, то они таковы. Скифы почитают только следующих богов. Прежде всего – Гестию, затем Зевса и Гею (Гея у них считается супругой Зевса); после них – Аполлона и Афродиту Небесную, Геракла и Ареса. Этих богов признают все скифы, а так называемые царские скифы приносят жертвы ещё и Посейдону. На скифском языке Гестия называется Табити, Зевс (и, по‑моему, совершенно правильно) – Папей, Гея – Апи, Аполлон – Гойтосир, Афродита Небесная – Аргимпаса, Посейдон – Фагимасад. У скифов не в обычае воздвигать кумиры, алтари и храмы богам, кроме Ареса. Ему они строят такие сооружения».[69]
Зевс, Гея, Аполлон, Афродита, Посейдон – они же боги эллинов. Одни и те же боги у разных народов, объединённых, впрочем, верой в силы Природы, единой для всех. Но быть может, скифы переняли пантеон греческих богов? Нет, Геродот сообщает, что чужеземных богов скифы не перенимают. «Скифы, как и другие народы, также упорно избегают чужеземных обычаев, притом они сторонятся не только обычаев прочих народов, но особенно эллинских».[70]
Далее, Гестия – это богиня домашнего очага. А богиня Гея покровительствует земледелию. Таким образом, одно это упоминание отца истории показывает скифов оседлым народом, но никак не кочевниками. Об этом пишет и Рыбаков Б. А.: «против кочевых, непашущих скифов говорит ритуальное поклонение плугу и ярму».[71]
В то же время сообщение Геродота о том, что скифы не делали изображений богов, указывает на общие корни с иранскими народами. «Иранский характер скифской религии вытекает и из указаний Геродота, что скифский культ не знал изображений богов. С этим как будто стоит в противоречии указанное выше изображение скифских богов на памятниках, изготовлявшихся греками Пантикапея для Скифии. Но все эти изображения относятся ко времени значительно более позднему, чем жил Геродот, и являются результатом всё усиливавшейся эллинизации иранского населения южнорусских степей».[72]
Таким образом, общность языческой веры для разных народов находит своё подтверждение во-первых, в тесной связи скифской веры с индоиранскими религиозными воззрениями,[73] в том, что почти все имена богов объяснимы с позиции иранских корней, во-вторых, в пояснениях Геродота, которые использует греческие названия богов, описывая скифский пантеон.
Остановимся теперь на нём подробнее.
Прародителем скифов считался Зевс, он же – Папай. В «Истории» Геродота скифский царь говорит Дарию: «Владыками же моими я признаю только Зевса и Гестию, царицу скифов».[74] Значит, брачные узы Зевса и Геи – это союз неба и земли.
А вот это место Геродота: «На скифском языке Гестия называется Табити, Зевс (и, по-моему, совершенно правильно) – Папей» на мой взгляд, нельзя понимать иначе, чем это предлагает Коломийцев И. П.: «Но ещё более любопытно то обстоятельство, что Геродот, называя скифские имена общих богов, относительно прозвища Зевса у кочевников – Папей – вдруг замечает, что оно, по его мнению, более правильное, чем у греков. Представляете феномен – просвещённый, цивилизованный грек, представитель нации, всегда высокомерно относившейся ко всем без исключения соседям, вдруг признаёт, что имя главного бога эллинского пантеона, отца всех богов, на языке варваров звучит вернее! «Папей», или точнее «папай», происходит, безусловно, от арийского наименования отца, предка. Сравни русское «папа». Очевидно, что некогда так же звался верховный бог у эллинов и память об этом была ещё свежа в эпоху Геродота».[75]
Пантеон скифских богов возглавляет триада – Табити, Папай, Апи. В Аполлоне – Гойтосире – историки видят охранителя скота, победителя чудовищ, лучника, волшебника. Афродита Урания (т.е. Небесная) – Аргимпаса, владычица умерших, божество жизни и смерти. Скифский Геракл – победитель чудовищ, аналог греческого Геракла, его изображения находят археологи на ювелирных изделиях, украшениях, а также в виде скульптур. Арес – бог войны.[76]
Итак, всего у скифов насчитываем семь верховных богов. К ним следует добавить Посейдона – Тагимасада. Ему поклонялись царские скифы, жившие у моря. Это восемь основных богов скифов. Из них один – Папай (у греков – Зевс), есть Творец, Создатель. «Папай сопоставлен с греческим Зевсом. Следовательно, он прежде всего бог ясного неба, но и громовержец, кроме того, несомненно, бог-отец. Он отец не только богов, но и всех скифов, начиная от царей».[77] «Их верховный бог Папай, т.е. «Отец».[78]
Это значит, что политеизм языческой веры имеет в своей основе монотеизм. Однако, если в монотеистических религиях бог-отец есть создатель людей, то в язычестве Отец сотворяет богов (и людей).
Далее, если «все скифы» верили в одних и тех же богов, значит, они представляли собой единый народ.
Но не боги только населяли духовный мир скифов.
Как мы помним, согласно легенде, которую услышал и записал Геродот, отцом скифов по греческой легенде являлся Таргитай, по-гречески – Геракл. По этой же легенде, матерью скифов была змееногая богиня, полуженщина, полузмея. В другой же легенде она дочь реки Борисфена, т.е. Днепра.
А у меотов, которые жили в Приазовье, был бог по имени Танаис – но это и название реки Дон.
Упоминания о змеевидной женщине и дочери реки показывают наличие у скифов, помимо богов, нимф, которые представляли собой как бы местных духов, представителей той или иной местности Природы. Это значит, что, по всей видимости, «у многих рек и урочищ и вокруг самих людей Скифии и соседних народов были свои хозяйки и хозяева».[79]
Духами также становились умершие, которые покровительствовали отдельным местностям и управляли природными стихиями. В отношении погребений следует заметить, что в древности в обычае было устраивать для себя могилы (склепы) ещё при жизни.[80] Скифы общались с духами чаще, чем с богами: «к помощи высших богов прибегали лишь в исключительных случаях».[81]
О наличии или отсутствии у скифов класса жрецов много спорят. Бессонова полагает, что наличие у скифов обособленного жречества есть установленный факт.[82] При этом она ссылается на Псевдо-Гиппократа («О воздухе, водах…», 29 – 30) и Геродота (I, 105; IV, 67 – 69). Бессонова не сомневается, что оба античных автора в этом вопросе пользовались одним источником: это Гекатей. Однако речь у них идёт о предсказателях: «У скифов есть много предсказателей. Гадают они…»[83]
Граков Б. Н. полагает иначе. «Жрецов отдельных божеств, по-видимому, не было. Их функции исполняли цари и другие лица у священного золота на земледельческом празднике.
…Если у скифов не было профессиональных жрецов, то у них было много прорицателей…»[84]
Итак, там, где одни находят жрецов, другие видят предсказателей.
Есть и третье мнение. Агбунов М. В. пишет: «Этот способ гадания подтверждается данными археологии. В одном из погребений курганного могильника на р. Илек были найдены палочки для гадания – пучок тополевых или ивовых прутьев равной длины в 60 см. Здесь был совершён обряд частичного трупосожжения, благодаря чему гадательные палочки обуглились и сохранились. Хорошо сохранился и стоявший на них деревянный жертвенный сосуд. Палочки лежали вдоль левой руки погребённого, который был, надо полагать, жрецом, гадателем на палочках».[85]
Таким образом, у Агбунова М. В. гадатели являются и жрецами.
Кто в этом вопросе прав?
Гадатель предсказывает, а жрец суть представитель культа. Но и жрец тоже гадает, как и предсказатель. Однако, если предсказатель просто сообщает о будущем, то жрец, поставивший себя посредником между богом и людьми, имеет больше функций религиозного характера, чем просто предсказатель.
Из вышесказанного логично сделать предположение о том, что отождествление прорицателя и жреца тем и вызвано, что жрецов как таковых, у скифов не было.
У скифов также не было храмов. Как сказано выше, святилища скифы сооружали в честь только одного бога войны Ареса.[86] Ему же скифы приносили жертвоприношения. При этом, правда, следует отметить то немаловажное обстоятельство, что подобным образом и древние греки почитали своего, греческого бога Ареса, причём ещё в гомеровскую эпоху.[87]
Остальным богам скифы приносили в жертву животных.
Но насколько здесь можно доверять Геродоту? Вопрос отнюдь не праздный, учитывая не только аналогии скифских религиозных обрядов с греческими, но также и противоречия в изложении материала «отцом истории».
Пример.
Вот Геродот описывает обряд принесения в жертву животных и при этом отмечает, что вследствие нехватки дров мясо жертвенных животных варилось с помощью его же костей: «Так как в Скифии чрезвычайно мало леса, то для варки мяса скифы придумали вот что. Ободрав шкуру жертвенного животного, они очищают кости от мяса и затем бросают в котлы местного изделия (если они под рукой). Котлы эти очень похожи на лесбосские сосуды для смешения вина, но только гораздо больше. Заложив мясо в котлы, поджигают кости жертв и на них производят варку».[88]
Однако в Скифии, как уже отмечалось, было не просто много леса, а очень много. Да, впрочем, и сам Геродот ниже это подтверждает: «В каждой скифской области по округам воздвигнуты такие святилища Аресу: горы хвороста нагромождены одна на другую на пространстве длиной и шириной почти в 3 стадии, в высоту же меньше».[89]
А на костях животного сварить мясо нельзя. Во-первых, кости сырые и гореть не будут. Во-вторых, костей будет совершенно недостаточно, чтобы сварить мясо убитого животного.
Существует объяснение этого противоречия, которое заключается в том, что при варке мяса дрова конечно, использовались, но при этом в костёр бросались и кости жертвенного животного. Могло такое быть? Вполне. Правда, для этого приходится брать информацию Геродота о сжигании костей и – отбрасывать другую его информацию, об отсутствии растительности… которая чуть ниже будет уже присутствовать, когда потребуется описать другой скифский обряд…
Но вышеприведенное объяснение не отрицает и другого, также имеющего право на существование: Геродот либо совсем не осведомлён о религиозных обрядах скифов, либо имеет о них весьма и весьма смутные понятия, что и заставляет его излагать вопрос противоречиво и заполнять лакунами из греческих обрядов, описывая обычаи скифов такими, какими они могли быть в представлении греческого историка.
Брошенный взгляд в глубину веков показывает нам народ, проживающий на обширных пространствах от Дуная до глубин Азии, возможно, в качестве союза племён, но без сомнения, осознающий себя одним народом, имеющим единых предков, восходящих, в конечном счёте, к единому Богу, Творцу Природы, богов и людей.
Этот народ – скифы.
Скифское население имеет свою историю, высокий уровень культуры, который, если пытаться его оценивать не с греческой, а с объективной точки зрения, гораздо выше уровня греческого, особенно в нравственном и духовном отношениях.
1 ноября
Полная статистика будет доступна после того, как публикация наберет больше 100 просмотров.