В поисках предков. Скифы. Глава 4. Лингвистика – азиатский след
Однако, согласно сведениям Геродота, скифы пришли на территорию Северного Причерноморья из Азии. Сами по себе геродотовские данные носят легендарный характер, но в силу отсутствия более достоверной информации отец истории остаётся основным источником по истории Скифии. Изучение и анализ других видов источников в ряде случаев позволяет уточнить, опровергнуть, либо подтвердить Геродота. Так получилось, например, именно с его рассказом об азиатском происхождении скифов. Благодаря лингвистическим исследованиям был сделан вывод о том, что скифский язык своими корнями уходит в семейство иранских, т.е. азиатских языков.
Таким образом, рассказ Геродота о приходе скифов из неведомых глубин Азии был подтверждён лингвистами и на вопросе происхождения скифов, казалось, можно было ставить точку. Некоторые учёные так и делают: Геродот плюс лингвистика – это приговор теории автохтонности скифов на территории Северного Причерноморья.
Точнее, это был бы приговор, если бы не два «но».
Первое. Насколько вообще данные лингвистики, во-первых, объективны в своих выводах и, во-вторых, являются решающим фактором для определения вопроса происхождения народов?
Ответ: ни насколько. Лингвистика не может служить единственным и стопроцентным подтверждением или опровержением в вопросе происхождения народов. Почему? Да просто потому, что, во-первых, нам неизвестен скифский язык. Мы знаем лишь несколько скифских имён, да только они переданы нам греческим историком, в греческой же транскрипции. Историк же этот, сиречь, Геродот, скифского языка не знал и сообщил эти имена со слов других людей.
Автор не считает, что данные лингвистики не могут служить источником по истории древних народов. Могут. И служат. Важно лишь, чтобы лингвистика занимала своё место во всей совокупности исторических источников.
Во-вторых, эти известные нам имена банально могли быть позаимствованы скифами у азиатских племён, и это предположение ставит крест на всей системе доказательств лингвистов. «Свидетельства языка лишены значения, так как ничего определённого о языке скифов сказать нельзя. Нам известны главным образом собственные имена, причём в искажённой форме. Нельзя придавать значения сходству некоторых собственных и нарицательных имён с иранскими, так как здесь перед нами заимствования – слова, перешедшие к скифам от иранцев, с которыми они долго жили в близком соседстве».[1]
Можно сказать ещё проще: специалисты, исследовавшие сходство скифского языка с иранской группой языков, даже не ставили вопрос о возможном заимствовании. Объяснение, почему они этого не сделали, автор оставляет за скобками.
Второе. У скифов имеются слова, которые мы можем найти, например, у римлян. Или у славян. Но видимо, перед лингвистами вопрос стоял не о происхождении скифов, а о том, чтобы лингвистическим методом подтвердить рассказ Геродота об их азиатском происхождении. А на этой основе – разорвать историческую преемственность между скифами и славянами. Поэтому специалисты и ограничили диапазон своих исследований поиском сходства неизвестного им скифского языка с иранским. Учёные со своей задачей справились. Сходства нашлись.
И это неудивительно, что наиболее сильную позицию противники родства славян и скифов занимают именно в области лингвистики. Считается доказанным, исходя из сравнения их языков, что общих лингвистических корней скифы и славяне не имеют.
Вне всякого сомнения, языки, на которых говорят народы, представляют собой исторический источник. Исторический опыт народа содержится в его языке, обобщается и фиксируется в словах, которые образуют понятия и грамматические категории. Если лингвистам удаётся раскрыть историческое содержание понятия или категории, то оно становится документом, который по древности конкурирует с памятниками материальной культуры. В этом случае лингвистика может дать информацию о происхождении народа или о его отношениях с другими народами.
Фраза «Наш язык есть также наша история» принадлежит Якову Гримму (1785 – 1863 гг.), одному из первых, кто стал применять язык в качестве исторического источника. Так лингвистика нашла своё применение в качестве инструмента исторического анализа.
Чешский учёный Шафарик в XIX в. исследовал скифские имена, дошедшие до нас, и указал, что в них сохранились иранские корни. В русской науке сторонниками иранского происхождения скифов стали немецкий учёный В. Ф. Миллер и А. И. Соболевский.
Родиной индоиранских народов тогда определяли Среднюю Азию и соседние районы и считали, что иранские племена пришли в Западный Иран оттуда.
Однако, выводы немцев могли быть и не обязательно результатом объективных исследований, но и успешным исполнением социального заказа. Само по себе такое предположение не лишено основания. Именно в то время немецкие учёные занимались подобными, скажем так, непрофильными работами, исполняя не исторический, а социальный заказ.
Пример.
Немецкие историки создали историю Тридцатилетней войны, каковая история на долгие годы стала школьным догматом, проникнувшим и в мировую историческую литературу. Суть догмата заключается в двух тезисах. Первый: сама война была не чем иным, как последней попыткой объединения Германии императором, с целью превращения императорской власти во власть национальную и монархическую. Другими словами, для Германии это была «прогрессивная» война.
Второй тезис заключается в том, что вековой враг Германии – Франция, боясь усиления своего соседа, стремилась не допустить объединения единой германской нации. С этой целью Франция воспользовалась борьбой императора с князьями и инициировала внешнее вторжение в Германию, воспользовавшись её внутренними трудностями и поставив её на колени. Германия оказалась ещё более раздробленной и ослабленной.
Такая концепция стала инструментом идеологической обработки германской молодёжи. Несколько поколений были воспитаны в духе национализма и шовинизма. Все внутренние вопросы Германии: политическое бессилие, падение экономики, нравов, – в работах историков преобразовывались во внешний призыв к устранению Франции, этого главного виновника всех германских бед. Доброй воле германских правителей всегда мешала злая воля европейских государств – вот лейтмотив исторического воспитания германской нации.
В приведенном выше примере «нетрудно проследить связь учёных изысканий некоторых немецких профессоров с практическими потребностями германской империалистической агрессии в новое время. Нам здесь важнее показать, насколько эта традиционная концепция Тридцатилетней войны противоположна объективной исторической действительности».[2]
Итак, изыскания немецких учёных совпадали с практическими потребностями правящей верхушки государства. И таких примеров в истории не один и не два. Выполнение социального заказа правителей является в науке отнюдь не редким явлением.
Но вернёмся к скифам. Чтобы не быть голословным, сошлёмся на труд известного специалиста, в котором даётся оценка научным изысканиям исследователей XIX – XX вв.
Итак.
В 1895 г. был издан общий свод известных на то время иранских личных имён, куда вошли в т.ч. и упоминаемые в ассирийских источниках имена с территории Ирана. Однако автор свода, Ф. Юсти, не привёл оснований, по которым он причисляет эти имена к иранским. Среди действительно иранских имён, упомянутых в своде, имеется целая группа имён, которые произошли из других языков.
Выделение групп имён индоиранского происхождения на основании ономастических материалов из клинописных источников, которое осуществил И. Шефтеловиц в 1902 г. и предложенные им этимологии и индоиранские параллели, в своей большей части также не принимаются современной наукой.
Наконец, одной из основных работ в области имён иранского происхождения до сих пор является труд Эд. Мейера, который дал наиболее полный список имён предположительно иранского происхождения из ассирийских текстов и на его основе сделал ряд важных исторических выводов (1908 г.). Однако, «определение иранской принадлежности и значения имён не всегда верны, а основные общие выводы должны быть теперь пересмотрены».[3]
Далее, на примере работы Ю. Прашека «История мидян и персов» (1906 г.) Грантовский Э. А. прослеживает следующую тенденцию подхода к вопросу историков XIX – начала XX века. Продолжим цитирование: «Подобная тенденция в оценке взаимоотношений иранских иммигрантов и местного населения, хотя обычно и не в столь резкой форме, характерна для многих трудов конца XIX – начала XX в. Помимо общих исторических воззрений она в значительной мере была основана на том, что работа над соответствующим ономастическим материалом сводилась лишь к выявлению имён, которые могли бы быть объяснены из индоиранских языков, причём сюда нередко включались и имена определённо не иранского происхождения. Но впоследствии всё чаще пытались выделить данные о местном доиранском населении».
Вот так!
Профпригодность историков мы можем оценить на основании методики, которую они применяли, выясняя ираноязычность скифов. Оказывается, они банально искали в скифских именах наличие иранских корней. На этом основании они и «доказали», что язык скифов иранского происхождения. Правда, во-первых, наличие неиранских корней в скифском языке исследователей не заинтересовала, во-вторых, их не смутило, что в списке иранских имён находились имена и не иранского происхождения.
Ниже, на с. 13 упомянутой работы Грантовского Э. А., читаем уже определённо: «многие из имён свода Ф. Юсти должны быть исключены из числа иранских». С. 14: «можно указать на выводы Эд. Мейера о том, что западноиранские племена уже принесли с собой в Западный Иран верования, восходящие к учению Заратуштры. Это положение находится в противоречии с современной датировкой жизни Заратуштры, и следовательно, ономастические материалы, из которых при этом исходил Эд. Мейере, должны подвергнуться переоценке».
Вот вам и «основной на сегодняшний день труд по ономанистике»!..
Затем советский иранист и скифолог латвийского происхождения Грантовский Э. А., комментируя работы А. Мейе (1926 г.) и Т. Барроу (1955 г.) об отсутствии связи иранского и славянского языков, пишет следующее. «Оба они настаивают также на том, что нет никаких данных об особых связях иранского и славянского, о заимствованиях из первого во второй и о языковом влиянии иранских скифов на славян. Многочисленные лексические схождения, представленные лишь в славянском и иранском, по их мнению, являются результатом контактов предшественников иранских диалектов в пределах арийского».[4]
Такая вот логика у специалистов. Связи между славянским и иранским ет. А если она есть, значит, это что-то другое, например, результатв каких-то контактов кого-то, с кем-то, когда-то, может быть.
Подведём итог. Очевидно, что для исследования корней скифского языка недостаточно указать на использование тех же слов в иранском языке, при этом игнорируя связи скифского языка с европейскими, в т.ч. латынью, германскими и славянскими языками.
Также очевидно, что для того, чтобы служить историческим источником, язык сам в свою очередь, должен стать предметом истории. Язык, который не имеет более или менее разработанной истории, в качестве исторического источника представляет собой весьма малую ценность, и выводы, которые будут делать исследователи на такой основе, рискуют оказаться висящими в воздухе.
Но кроме лексического значения имена скифов безусловно несут и культурное содержание. Почему скифы носили те или иные имена, почему называли себя так, а не иначе? На этот вопрос такие исследователи, как Мюлленгоф, Юсти, Вс. Миллер даже не искали ответ. Их диапазон исследований ограничился поиском и подбором сходных по звучанию слов. Вопрос о том, мог ли тот или иной народ в рассматриваемую эпоху давать такие имена, их не интересовал.
Игнорирование культурного содержания скифских имён стало причиной искусственных объяснений, которые основывались «на произвольных и отвлечённых манипуляциях словами и понятиями, без учёта эпохи, культурного уровня, путей мышления; не видно, чтобы у авторов явилась мысль о том, что собственные имена могут быть выражением определённого, исторически обусловленного жизненного уклада и мировоззрения».[5]
Конечно, мы слишком мало знаем о носителях этих имён. С другой стороны, античные свидетельства создают картину жизни и быта скифов, что даёт возможность получить более-менее определённую картину, на основе которой рассмотреть имена скифов применительно к их культуре и обычаям. Абаев В. И. разъясняет: «Культурные влияния, которым подвергались скифы в греческих колониях, не могли быть настолько глубокими, чтобы искоренить унаследованные обычаи и воззрения. Тотемизм, мифологические представления, вера в магическую силу имени, воинственные наклонности – вот что должно отразиться и отражается в собственных именах народов на этой ранней исторической стадии. И всё это мы действительно находим в скифских именах. «Волк», «Кабан», «Олень», «Вестник солнца», «Месяц», «Многоконный», «Многолучный», «Крепкобокий», «Железнорукий», «Копьеносец», «Мужеубийца», «Истребитель волков», «Пронзающий оленя» и т. п. – таковы наудачу взятые скифские имена. Многократно встречающиеся в именах понятия farna, arta, xsa&ra, vac, с которыми связывалось представление о какой-то возвышенной, всепроникающей, но трудно определимой силе, стоят в несомненной близости к аналогичным понятиям меланезийцев, индейцев и других первобытных народов, отмеченным в этнологической литературе под названием «мана», «оренда», «вакан» и др.»[6]
Что всё это означает?
Отсутствие целостности картины, представленной учёными прошлого, подрывает доверие к их выводам, основанным на однобоком рассмотрении материала и искусственным объяснении, основанном на предположениях и скорее, желаниях конкретных учёных.
Личные имена скифов отражают историческую действительность и тип мышления, присущего обществу. Эта элементарная истина, продолжает Абаев В. И., игнорировалась прежними учёными, толковавшими скифские имена в отрыве от их смысловой нагрузки, ограничиваясь поиском созвучных слов.
Вот пример такого подхода.
«На одном примере можно иллюстрировать разницу между нашим подходом и подходом наших предшественников: на разъяснении имени скифского вождя и царя Τάξακις (Геродот). Юсти и Вс. Миллер переводят его «Плотник» (др. инд. taksaka). При этом даже не ставится вопрос, могли ли существовать у кочевников-скифов профессиональные плотники. Мы переводим «Быстрый Олень» (tak-sakd). Мы думаем, что «Плотник» – мало подходящее имя для вождя воинственного племени, снимающего скальпы с врагов. Ни один индейский вождь, насколько мы знаем, не назывался «Плотником…»[7]
Ещё раз укажем: до нас не дошли письменные источники на скифском языке. В основном древние письменные источники составлены на греческом языке. Там, где они касаются Северного Причерноморья, содержатся имена скифов, названия племён и термины топонимики, естественно, на греческом языке. И в этом заключается сложность, потому что объяснения скифских слов у Геродота «в большинстве случаев не могут считаться безукоризненными; эти объяснения не помогают нам выяснить подлинного значения скифских слов», – считает Мюлленхофф.[8]
Конечно, совпадения скифских имён с иранскими имеют место быть, хотя, как указывалось выше, список иранских имён в настоящее время не выдерживает критики, т.к. безусловно, включает в себя и неиранские племена.
Но остановимся на неиранских элементах скифского языка. Проблема заключается в том, что всё то, что не может быть объяснено иранским следом, вообще не поддаётся никакому объяснению. Поэтому скифская проблема с точки зрения лингвистики формулируется следующим образом: «весьма возможно, что в состав народов, объединяемых древними под названием скифов и сарматов, входили и не-иранские элементы; но с научной достоверностью мы можем говорить только об иранском. Другие элементы либо пока не поддаются лингвистическому определению, либо имеют, по сравнению с иранским, ничтожный удельный вес».[9]
Вот где скрыт вопрос!
В любом языке есть заимствования из других языков. В скифском языке нашли элементы иранского, а другие элементы, которые, безусловно, присутствуют, учёные объяснить не могут. С научной достоверностью известно лишь об иранских корнях, а другие корни научного объяснения не имеют. Следует ли из этого, что скифы есть иранцы? Нет, не следует.
А между тем, учёные признают, что в скифском языке помимо иранского и греческого, следует считаться и с местным элементом – до-греческим и до-иранским. Другой вопрос, что эта тема не разработана.[10] Тем не менее, примеры наличия неиранских элементов в языке скифов имеются. «Знаток скифского языка В. И. Абаев по поводу земледельческих орудий пишет: «Такие термины, как названия ярма и некоторых его частей, бороны, колеса, серпа, овса, урожая, ступы несомненно ведут к европейским языкам и чужды остальному иранскому миру».[11]
Итак, картина на сегодня такова. Если взять скифо-сарматский языковый материал Южной России, то он вполне достаточный, чтобы выявить в нём элементы иранские, но слишком беден, чтобы идентифицировать присутствующие в нём иные, не иранские элементы. Другими словами, лингвистическая картина пространства от Дуная до Каспийского моря неполна и однобока. А отсутствие письменных памятников на скифском языке не даёт возможности разработать эту тему объективно.[12]
Из этого следует не отсутствие неиранских элементов в скифском языке, а констатация того факта, что о наличии нескифского элемента учёные пока не могут сказать ничего определённого.
В этом вопросе на помощь лингвистам приходит осетинский язык. Дело в том, что иранский язык, как считают специалисты, наиболее полно и наименее искажённо представлен в осетинском, в силу особенностей исторического развития: там, где «скифский язык оказывается оригинальным и противостоит другим известным иранским языкам, он смыкается с осетинским».[13] Принято считать, что предки осетин входили в состав скифских (а также сарматских и аланских) племенных образований.[14] В лингвистическом анализе происхождения скифов и их связей с иранскими племенами осетинский язык занял особое место в качестве инструмента по изучению языка, на котором говорили скифы. Осетинский язык, «принадлежа к иранской группе индоевропейских языков, занимает в ней обособленное положение и во многих отношениях противостоит всем остальным индоиранским языкам».[15]
Уникальность осетин обратила на себя внимание учёных ещё в конце XVIII и начале XIX вв. Наличие значительного иранского слоя в осетинском языке было установлено Миллером. Учёные считают, что осетины есть осколок северной группы иранских народов, что они были «заброшены» на Кавказ, а в прошлом обитали в степях Южной России и Прикубанья. Они упоминаются под именем алан. Увязав таким образом скифов, иранцев и осетин, учёные изучают осетинский язык именно на предмет его соответствия языку скифов.[16]
Учёные согласились с тем, что знание осетинского языка позволит ближе познакомиться с языком скифов: «глубоко аргументированное несколькими поколениями исследователей мнение, что зафиксированный в новое время нартский эпос осетин и других народов Кавказа в своей существенной части восходит к сарматской и скифской эпохе и продолжает эпическую традицию этих народов».[17]
Они имеют много общего с соседними кавказскими народами не только во внешнем виде, но также в нравах, обычаях, одежде. Но при этом осетины резко отличаются по языку. Исследователи выяснили, что язык осетин оказался отнюдь не родственным таким (яфетическим) кавказским народам как чеченцы, кабардинцы, абхазы, грузины, дагестанцы. Тюркские народы, балкарцы, карачаевцы, кумыки, азербайджанцы, – тоже не были родственны осетинам по языку. Родственниками осетин оказались народы Европы, Ирана и Индии, т.е. народы индоевропейской системы.
Таким образом, своеобразие осетинского языка заключается в том, что с одной стороны, он испытал на себе кавказское влияние, с другой – он близок к языкам европейского ареала, славянским языкам в том числе. Причём особые связи, лексические и грамматические, указывают на особую длительность контактов осетинского и славянских языков.[18]
Изучение осетинского языка позволяет исследователям выявить связи скифского языка с иранским. Но отрицать при этом связь скифского языка со славянскими у учёных нет никаких оснований. Более того, они заявляют об этом.
Индоевропейцы – это народы, появление которых на мировой арене относят ко II тысячелетию до н.э. Они населяли территорию Индии, Ирана, части Средней и Малой Азии и почти всей Европы. В эту группу относят хеттов, создавших государство в Малой Азии во II тысячелетии до н.э., иранцев, индийцев, а также древних греков, древних римлян, кельтов. В эту группу входят славянские народы – русские, белорусы, поляки, чехи, сербы, хорваты, болгары и другие. Сюда относят и балтийские народы: литовцы, латыши, а также германские народы: немцы, англичане, шведы, норвежцы, голландцы. В эту группу входят романские народы: французы, итальянцы, испанцы, португальцы. Сюда же относят такие народы, как тохарцы, проживавшие в Восточном Туркестане и исчезнувшие в средние века, а также армяне и албанцы.
Таким образом, система индоевропейских народов находится в поле зрения истории в течение около четырёх тысячелетий.
Отметим, что речь идёт не о расовом делении, а различии по языковому принципу.
Такой комплексный подход позволил установить наиболее тесные связи скифского языка именно со славянскими. «Исторические данные позволяют утверждать, что из языков европейского круга скифский больше всего соприкасался со славянскими языками. Их контакты начались, вероятно, со времени обособления славянской группы, т.е. со второй половины II тысячелетия до н.э., и продолжались до гуннского нашествия, т.е. до IV в. н.э., стало быть, около пятнадцати веков. Выявить их во всей полноте трудно, так как скифские наречия представлены только одним реликтом: осетинским языком».[19]
Таким образом, славянские языки, которые учёные прослеживают со II тысячелетия до н.э., имеют признаки соприкосновения с языком скифов.
Названия растений и животных в древнейшем слое осетинского языка указывают не на южные, а на северные широты.[20] В древнем слое осетинского языка нет слова, обозначающего «народ». Это положение отражает родо-племенное дробление, когда племена ещё не осознали своё этническое единство. Племя управлялось на вечевых началах. Каких-либо указаний на феодальные отношения и наличие царской власти в старом фонде осетинского языка нет.[21]
Первоначально слово, обозначающее «князь», означало военного предводителя, и не более. «Это видно из того, что в венгерском, куда он попал из аланского, он значит «начальник сотни», а у монголов, также воспринявших его от алан, он получил значение «(военная) слава». Самый факт заимствования этого слова в соседние языки свидетельствует о том впечатлении, которое производила на соседей военная организация алан (особенно славилась, как известно, аланская конница)».[22]
И что получается? Связь скифского языка с иранским прослеживается несомненная. Как несомненна связь скифского с европейскими языками: «скифские наречия имели множество специфических схождений с европейскими языками, охватывающих разнообразные и весьма весомые части словаря. Достаточно указать на ряд терминов земледельческой культуры: «колос», «урожай», «серп», «ярмо», «часть ярма» и др.»[23]
Известный исследователь осетинского языка Абаев В. И. сделал и другой, вполне определённый вывод: «значительная часть «варварских» имён и названий из северного Причерноморья скифо-сарматской эпохи средствами иранских языков разъяснена быть не может».[24] Это значит, что лингвистика не указывает на скифов Северного Причерноморья как народ, пришедший сюда из Ирана.
Подведём промежуточный итог.
Иранские элементы в скифском языке, безусловно, присутствуют. Это научно доказано и обосновано. Но также научно доказано, что в скифском языке присутствует и значительная часть не иранского элемента, объяснения которому учёные сегодня не дают, ограничиваясь только констатацией самого его наличия. Более того, несомненна связь скифского языка с языками европейскими.
Из этого как минимум, не следует, что скифский язык произошёл от иранского.
Это частный вывод.
Теперь затронем более общий и глубокий вопрос.
Дело в том, что, изучая древние языки, специалисты приходят к более глубоким выводам, чем механическое отождествление слов из скифского и иранского языков и утверждают, что все языки произошли от одного корня. «Глубокий сравнительный анализ древнеиндийского (санскрита) древнеиранского, древнегреческого, латинского, древнегерманских, древнеславянского и других языков этой группы, произведённый в начале прошлого столетия Францем Боппом и его преемниками, вскрыл чрезвычайную близость между этими языками, как по составу слов, так и по всей грамматической структуре. Казалось, что древние индоевропейские языки представляют наречия или диалекты одного языка».[25]
Другими словами, изначально народы индоевропейской группы говорили на одном языке. Поэтому, после появления на его основе разных языков, говорить о том, что скифский произошёл от иранского, есть профанация вопроса. Всё гораздо глубже.
Следовательно, в вопросе лингвистической связи (или отсутствия таковой) между иранскими и славянскими племенами дело обстоит менее прямолинейно и более сложно.
Т. Моммзен[26] пишет: «писатели ранней империи характеризуют язык парфян, родина которых приблизительно соответствует нынешнему Хорасану, как нечто среднее между мидийским и скифским языками, т.е. как диалект не чисто иранский; согласно этому объяснению на парфян смотрели как на переселенцев из страны скифов, и в этом смысле их имя истолковывается в значении «беглые люди», или «беженцы»; основателя династии Аршака некоторые, правда, считают бактрийцем, но другие, напротив, – скифом из Меотиды».
Из этого следует, что древние не отождествляли скифов и мидийцев, т.е. иранцев. Из этого также следует, что имеющееся родство скифского и иранского языков не обязательно объяснять переселением скифов из Ирана. Могло быть и наоборот – скифы могли переселяться так же, как это следует выше в отношении парфян, переселенцев из страны скифов.
О языковых различиях племён, населявших территорию Скифии, говорить нет оснований. Васильева аргументирует это следующим образом: «Ни один из древних авторов, когда-либо писавших о жителях Великой Скифии, не указывал на серьезные языковые различия между ними. Геродот, когда считал это необходимым, упоминал, что описываемый им народ северной Евразии говорит на «языке особом, отнюдь не скифском». Ничего подобного он не сообщил относительно массагетов и исседонов, а о савроматах ясно сказал, что они говорят на слегка «испорченном», то есть диалектном скифском языке. Надо полагать, что языки жителей Средней Азии и Южной Сибири раннего железного века не отличались вообще (или отличались незначительно, на диалектном уровне) от языка родственных им народов волго-донских и причерноморских степей».[27]
Таким образом, речь следует вести об автохтонном народе, населявшим в древности территорию, сопоставимую с территорией СССР, имевшим один язык, исследование которого современными специалистами осложняется и даже запутывается отсутствием данных о языке скифов, за исключением нескольких имён.
При этом следует учесть, что в древности разные авторы по-разному писали одни и те же имена. Поэтому при чтении оригиналов древних книг очень сложно стоит вопрос с идентификацией собственных имён.[28]
Более того, не зная языка, легко попасть и в смысловые ошибки. Например, Плиний Старший почерпнул у Филарха сведения о том, что у скифских колдуний имеется в глазу изображение коня. Однако, несмотря на то что греческое слово «конь» Плиний понял правильно, в данном конкретном контексте у греческого автора речь идёт про иное, а именно, порок глаза.[29] Это при том, что Плиний, конечно, греческий язык знал. Здесь идёт речь о простой небрежности. Но насколько предметно обсуждать нюансы скифских слов в греческом тексте, автор которого языком скифов не владеет?
Подведём итог.
Несостоятельность доказательств о том, что скифский язык является иранским, преследует учёных по всей цепочке обоснования этого утверждения. Скифский язык мы не знаем и вынуждены искать его параллели в осетинском. Скифские имена нам известны в изложении греческого автора, скифским языком не владевшего. Написание этих имён в греческой транскрипции могло быть далеко от того, как в реальности произносили эти имена сами скифы. Наконец, помимо связей с иранской группой, скифский язык демонстрирует также связи и с европейскими языками, в т.ч. славянскими.
Повторим ещё раз: в настоящее время правильно говорить о том, что изначально существовала единая индоевропейская языковая общность. Задолго до того времени, как образовались скифы, о которых нам сообщают античные источники, из индоевропейской общности выделились языковые элементы, которые называют протославянскими и протоиранскими. «Лингвисты определяют время отпочкования праславян от массы индоевропейских племён примерно II тысячелетием до н.э. В. Георгиев говорит о начале II тысячелетия, а Б. В. Горнунг более определённо о середине II тысячелетия до н.э.»[30]
А вот потом имело место событие, про которое, возможно, и сообщает Геродот, излагая версию о приходе скифов из Азии. Слово учёным.
«Когда через очень большой промежуток времени произошло вторичное столкновение славянских и иранских языковых элементов, связанное с движением части ираноязычных племён обратно с востока на запад, в пределы причерноморских степей, то это было «взаимодействие уже не близких диалектов, а особых языков» и при этом взаимодействие «не столь сильное, чтобы о нём можно было говорить, как о скрещивании».[31]
Как можно убедиться, сегодня наука рассматривает геродотовскую легенду глубже и сложнее. Протославяне, протоиранцы, а называя вещи своими именами – предки славян и предки иранцев, составляли прежде единую общность. В настоящее время вывод о присутствии индоиранцев в южной степи Восточной Европы с III тысячелетия до н.э., базируется главным образом на результатах лингвистических исследований В. И. Абаева и Э. А. Грантовского и считается общепризнанным.[32]
Затем произошло разделение, после которого, возможно, имело место движение части иранских племён обратно, на территорию Северного Причерноморья. Скорее всего, движение было и запечатлелось в памяти народа, что и передал отец истории. Но вот характер этого движения, а также степень его влияния на местное население были, видимо, несколько иными. Во всяком случае, наука говорит о возвращении, а не о чужеземном вторжении.
Таким образом, если и было движение одного или нескольких скифских племён «из Азии» на территорию Северного Причерноморья, то речь идёт о взаимодействии двух ветвей прежде единой общности: славян и иранцев.
Учёные, изучающие славянские корни, говорят о них вполне определённо. «Лингвистический анализ гидронимики территории милоградской культуры показывает значительное количество древних славянских обозначений в земле невров. Это относится к обеим половинам Невриды – и к западной (на юг от Припяти), и к восточной (по Днепру и Сожу)».[33]Невры – это одно из племён, которые перечисляет Геродот, описывая Скифию. Связь скифов со славянами, следовательно, несомненна.
Архаичные славянские гидронимы исследователи находят южнее Припяти и по Днепру, называя этот регион Правобережья основным плацдармом местного славянства. Основная часть славянских гидронимов сосредоточена здесь».[34] Тогда скифы, вероятно, проживали южнее славян, либо сами и были предками славян. У Геродота центральное место в повествовании о Скифии занимают жители Поднепровья, которых отец истории называет пахарями и земледельцами. Но здесь же исследователи и находят корни славянства.
«Судя по археологическим материалам, правобережные борисфениты составляли определённое единство (может быть, тоже племенной союз), охватывавшее не только непосредственно берега Днепра (киевская и тясминская группы), но простиравшееся и далее на запад, к среднему течению Буга и Днестра. На окраинах черты сходства выветривались, ослаблялись, но всё же ощущались. Этнически (но не политически) к этим борисфенитам относились, как уже сказано, и поселенцы на Ворскле.
Судя по устойчивой славянской архаичной гидронимике в земле геродотовских борисфенитов от Невриды до Пантикапы, все эти археологические группы земледельческих скифов Правобережья следует (вместе с неврами) отнести к праславянам».[35]
Таким образом, легенда Геродота о приходе скифов из Азии теперь, благодаря изыскам учёных, приобретает более сложный и более глубокий вид. Грантовский Э. А., прослеживая раннюю историю иранских народов, даёт более развёрнутую картину: в первом тысячелетии до нашей эры, пишет он, иранские племена и народы были распространены «на значительной территории нашей страны – от границ Китая до Дуная и от лесостепной и лесной зоны до южных границ».[36] А на сс. 408 – 409 указанной работы Грантовского Э. А. пишет: «не представляется вероятным обычное положение, по которому распространение иранского элемента в этих областях обязано прежде всего или исключительно продвижению с востока скифов в VIII в. до н.э. (но само это движение следует считать историческим фактом). Диалекты скифов (или, вернее, части скифских племён) и сармато-алан были восточноиранскими… язык, принесённый в Северное Причерноморье в результате исторически засвидетельствованного античной традицией продвижения с востока около VIII в. до н.э., принадлежал к диалектам восточно-иранской группы, как и язык сарматских племён, положивших в III – II вв. до н.э. конец господству скифов в Северном Причерноморье.
Но известный с VII – V вв. до н.э. иранский ономастический материал из Юго-Восточной Европы отражает ещё и иную диалектную норму с чертами, противопоставляющимися (как обще- или западноиранские) тем, которые устанавливаются для восточноиранского скифского и сармато-аланских диалектов. Иранская традиция, не сводимая к пришлой скифской, прослеживается в Северном Причерноморье VII – IV вв. до н.э. и по некоторым другим не собственно лингвистическим данным. Всё это указывает, что ираноязычное население обитало в Северном Причерноморье и соседних районах до упомянутых передвижений с востока, из Поволжья и Приуралья (некоторые группы сарматов)».
Это означает, что изначально народы индоевропейской группы, говорившие на одном языке, проживали на огромной территории и в ходе последующего исторического развития выявили различные языковые ветви единой некогда языковой группы. При этом скифский язык, вобравший в себя элементы иранского и славянского языков и принадлежавший народу, проживавшему на территории Северного Причерноморья, свидетельствует не о том, что скифы пришли из Азии и не являются нашими предками, а об обратном – скифы участвовали в этногенезе русского народа.
Слово – учёному.
«Среди скифо-европейских изоглосс древнейшего периода, связывающих скифский со всеми или большинством европейских языков, мало найдётся таких, в которых бы не участвовал славянский. Этот факт служит добавочным аргументом в пользу того, что во II тысячелетии до н.э. славянский входил в один лингвистический ареал с европейскими языками и что исключать славянский из древнеевропейской языковой общности, как это делают некоторые учёные, нет никаких оснований.
Вместе с тем бросается в глаза обилие специфических скифо-славянских схождений. По количеству и весу сепаратные скифо-славянские изоглоссы далеко превосходят сепаратные связи скифского с любым другим европейским языком или языковой группой… Всё это говорит об особой длительности и интенсивности скифо-славянских контактов. Языковые факты… вновь подтверждают то, о чём давно сигнализировали археология и топонимика: участие скифского субстрата в формировании украинской и южнорусской этнической культуры».[37]
Середина II тысячелетия до н.э. – это время ещё не распавшейся древней единой языковой европейской общности. В неё входят италики, учёные их называют – праиталики, кельты, германцы, балтийцы, славяне. С юга-востока к ним примыкают скифы. На юге – прагреки, прахетты и праармяне. Языковая общность одна, но языки уже разошлись так, что свободно понимать эти народы друг друга не могут, считает Абаев В. И.[38]
В такой обстановке речь идёт о двусторонних связях скифского языка, восточных и западных. Об этом говорят данные мифологии и лингвистика.
В то же время наукой установлено и генетическое родство «южнорусского иранства» с остальным индо-иранским миром, что представляется давно установленным фактом, как нечто само собой разумеющееся. Древние же связи по линии лингвистики и мифологии этот факт только лишь подтверждают, и таким образом связь европейской и иранской культур, известная уже ранее археологами, находит своё подтверждение у лингвистов. «Идя разными путями, археолог и лингвист пришли к одной концепции и могут с удовлетворением протянуть друг другу руки».[39]
В связи с вышеизложенным уже не оставляет никаких сомнений утверждение, что «ираноязычные народы древнего нашего юга внесли заметный вклад в языки и культуру многих народов Советского Союза: славянских, угро-финских, среднеазиатских, кавказских».[40]
Надеюсь, по мере чтения главы о лингвистических связях скифов с окружающими их соседями, читатель без сомнения, понял, что языковые сходства и различия, выявление родственных связей между народами, либо доказательства отсутствия таковых связей – это всё вопросы, которые, без сомнения, гораздо сложнее и глубже, чем простой механический поиск схожих по звучанию слов, особенно с учётом того, что скифские имена переданы нам греком, не говорившим на скифском языке.
Перед нашим мысленным взором предстала единая индоевропейская общность, с единым языком, который с течением времени стал выявлять ответвления, подвергаясь диалектному дроблению и языковому обособлению отделявшихся частей. Однако этот процесс мог ещё более усложниться за счёт существования длительных исторических связей между племенами и народами, так сказать, вторичного характера. В итоге язык, дробясь на «региональные» языки, испытывал на себе ещё и влияние указанных связей вторичного порядка.[41]
Как учёным распутать весь этот клубок в поиске корней и родственных связей народов? Например, так, как показано ниже.
«Реконструируемые изоглоссы, составляющие основу для выводов относительно древнего членения индоевропейской языковой общности, слишком часто, особенно в последнее время, строятся на учёте случайных признаков, на учёте явлений, не существенных для слагавшихся ещё в эпоху общности самостоятельных языковых систем.
Большое внимание уделяется лексическим изоглоссам. Между тем фрагментарность материалов, сохранившихся от многих древних индоевропейских языков, а также недостаточная изученность диалектной лексики большинства живых языков не позволяют говорить с уверенностью об исключительном характере устанавливаемых соответствий, а следовательно, и о правомерности проведения многих лексических изоглосс. Тем самым и выводы, основывающиеся на такого рода изоглоссах, оказываются в значительной мере спорными».[42]
Итак, выводы лингвистики могут быть спорными, а сами лингвистические доказательства происхождения скифов таковыми могут являться лишь в случае подкрепления их доказательствами других видов источников.
С другой стороны, лингвистика могла бы представить более весомые доказательства в случае, если бы располагала более надёжными вехами в области морфологии и фонетики, т.к. здесь сходства и различия более заметны на временном отрезке, чем лексические данные. Последние, по мере удаления в прошлое, в условиях отсутствия письменных документов, не дают возможности определения соотношений структурного порядка. По этой причине, с учётом большого промежутка времени попадание в поле зрения лексических фактов имеют обычно довольно случайный характер».[43]
Каков же вывод – доказывают ли лингвисты отсутствие преемственности между славянами и скифами на основе ираноязычия скифов?
Имена скифских царей, переданных Геродотом, исследователи обычно рассматривают по отношению ко всем племенам, перечисленным отцом истории. В том числе и по отношению к кочевникам. Поэтому учёные обращают внимание на иранскую форму царских имён. Вполне очевидно, что окончание имён скифских царей, «ксай» – характеризует их иранский характер.
В то же время первая половина имён встречает известные трудности своей этимологизации. Абаев В. И. вообще отказался дать объяснение имени Липоксай (это сделает Грантовский).
Специалисты рассматривают этот вопрос с разной стороны, в т.ч. проводя параллели с древнерусским языком. Такую работу провёл Рыбаков Б. А., который установил, что в пантеоне древнерусских божеств имеется два различных слоя.
Первый пласт – архаичный индоевропейский: Род, Сварог, Перун, Белее и др. Второй связан со скифами, на основании чего Рыбаков Б. А. сделал вывод о двуязычии восточных праславян. Он считает, что в именах Дажь-бог, Стри-бог, вторая половина имени удостоверяет их божественность и является иранской.
И у скифских царей, имена которых нам сообщил Геродот, произошло то же самое: мифические сыновья Таргитая носили имена, чья царственность удостоверялась окончанием имён на «ксай».
Таким образом, скифы называли своих царей полуиранскими именами. Вот, пожалуй, и всё, что может сказать лингвистика относительно «иранского» – на этот раз в кавычках, происхождения скифов. При этом иранский элемент в именах скифских царей, Колаксая, Липоксая и Арпоксая, «нисколько не препятствует отнесению земледельцев-сколотов к праславянам, как не препятствует он признанию Стрибога и Дажьбога славянскими (праславянскими по времени происхождения) божествами».[44]
В итоге мы имеем скифов, живущих на территории Северного Причерноморья и называющих своих царей именами, окончания которых имели иранский корень и означали «царь». При этом несомненна также связь скифского языка со славянским, каковое славянство, как показано выше, находится своими корнями там, где Геродот размещает скифов.
И вот в этом пункте необходимо сделать весьма важное замечание о том, что наличие общего языка говорит не только про общие корни народов, но и про единство их культуры. А единство культуры обусловливает единство языка. Это единство заключается в тождественном представлении о мире, оно «складывается в некую единую систему взглядов и предписаний, которая навязывается в качестве обязательной всем носителям языка».[45] Есть общее положение, согласно которому семантический анализ единиц некоторого языка «может быть ключом к пониманию культуры, пользующейся данным языком».[46] И мы видим, по данным лингвистики, скифскую культуру, участвующую в формировании славянского этноса.
Но как же быть с рассказом Геродота о приходе скифов из Азии?
Надо быть объективным. Рассказ отца истории, по существу, есть одна из версий происхождения скифов. По другой версии скифы – исконные жители Северного Причерноморья, а их родоначальник является сыном Зевса и дочери Борисфена, т.е. Днепра. Это значит, что, перекликаясь с Библией, скифов создал Бог (Дух) и Земля, от которой у человека плоть. Но именно скифов создала именно та часть земли, что находится в бассейне Днепра.
Далее, если принять хронологию Геродота, то в соответствии с ней скифы жили в Северном Причерноморье за тысячу лет до вторжения Дария, т.е. с середины II тысячелетия до н.э. В этом случае объяснением языковых и мифологических связей скифов с европейскими народами может быть только утверждение об автохтонности скифов на юге России.
Такое непротиворечивое объяснение не отвергает и легенды о приходе скифов из Азии в VIII в. до н.э. Это могло быть и не первое появление иранских элементов в Северном Причерноморье, такие перемещения могли происходить и ранее и это необязательно должно было быть коренной сменой населения региона. Скорее, речь должна идти про «перемещения и перегруппировки родственных иранских племён на издавна занятой ими обширной территории».[47]
Итак, учёные считают, что скифы являются автохтонами на юге России, а иранские корни скифского языка означают, во-первых, один источник разных ветвей индоевропейской группы языков. Во-вторых, это заимствования иранских имён, точнее, тех их окончаний, которые означают «царь».
Таким образом, выводы лингвистики не подтверждают азиатское происхождение скифов, а напротив, доказывают их автохтонность на территории юга России.
И самое главное: опровержение выводов немецких учёных XIX в. не есть сенсация сегодняшнего дня. Автор этой книги не делает никаких научных открытий, а просто цитирует учёных, которые научно доказали и обосновали не только автохтонность скифского населения на юге России, но и непротиворечивость этого вывода рассказу Геродота. В подтверждение этого заявления, пусть простит меня читатель, приведу отрывок из работы, посвящённой рассматриваемому вопросу.
Итак.
«Один из наиболее авторитетных советских специалистов в области иранского языковедения В. И. Абаев, выступая в ходе дискуссии по основным проблемам скифоведения, прямо отмечал, что тезис об автохтонности ираноязычного скифского элемента в Северном Причерноморье полностью подтверждается данными лингвистики из положений, изложенных им в ряде специальных работ. Так, в получившей широкую известность монографии, посвящённой скифо-европейским языковым заимствованиям. В. И. Абаев по этому поводу пишет следующее: «В течение долгого времени я разделял широко распространённое мнение, что прародину иранцев следует искать в Средней Азии, а появление ираноязычного элемента на юге России нужно связывать с известным рассказом Геродота о вторжении скифов из Азии и относить к VII в. до н.э. Эта концепция теперь сильно пошатнулась. Некоторые скифо-европейские, в частности скифо-латинские изоглоссы, могли возникнуть… не позднее второй половины II тыс. до н.э. Эта дата и представляется, стало быть, terminus ante quem для пребывания североиранских племён в Юго-Восточной Европе (Абаев, 1965, с. 122). Продолжая эту мысль, он, далее, отмечает, что гипотеза о восточно-европейском происхождении иранцев находит всё больше подтверждений (1965, с. 123). Поэтому необходимо говорить не о приходе скифов, отколовшихся от остальных иранцев, из Азии, а, напротив, о том, что остальные иранские племена продвинулись из Юго-Восточной Европы далее на восток. Скифы же были тем иранским народом, который удержался на своей родине, локализуемой на юге России.
…Что касается конкретно упоминаемого Геродотом предания о приходе скифов из Азии, то, по его мнению, в нём отражено одно из передвижений кочевых североиранских племён, происходивших и позже и означавших не коренную смену населения, а перегруппировку родственных иранских племён на издавна занятой ими обширной территории (Абаев, 1965, с. 122)».[48]
Итак, данные лингвистики не позволяют нам искать родину скифов в Центральной Азии, на западе Восточного Туркестана и в соседних районах Казахстана и Средней Азии, но указывают на Северное Причерноморье. В то же время данным лингвистики нельзя придавать большого значения, т.к. скифские имена могли быть банально позаимствованы из иранского и следовательно, «данные лингвистики доказательной силы не имеют.[49]
1 ноября
Полная статистика будет доступна после того, как публикация наберет больше 100 просмотров.