Природа личных конструктов

Дата: 2025-06-14; Просмотры: 1

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

Итак, мы возвращаемся к описательному уточнению психологии личных конструктов в стремлении придать больше осязаемости у, о чем раньше говорили абстрактным языком.

А. Личное употребление конструктов

1. Сущность конструкта

Конструкт - это отношение, в котором какие-то вещи истолковываются как сходные и, кроме того, отличные от других. Мы отступили от традиционной логики, предполагая, что конструкт в той же мере относится к некоторым из вещей, считаемых несходными, в какой он относится к вещам, которые видятся сходными. Например, допустим, что кто-то - пусть это будет мужчина - истолковывает свой мир на основе конструкта 'черный - белый'. Его жизненное пространство включает множество вещей. Некоторые из них, такие как его рубашка, ботинки, дом, писчая бумага, цвет кожи соседа и т. д., подчиняются конструкту 'черный - белый'. Данный конструкт может использоваться неправильно; мужчина, о котором идет речь, может считать свою рубашку «белой» тогда, когда его жена находит ее «черной» Иногда конструкт оказывается неподходящим: истолковывать своего соседа только по цвету кожи как черного, вероятно, не самый просвещенный способ смотреть на своих соседей. Хотя, в общем, этот конструкт применим к тем вещам, которые для данного конкретного человека могут быть либо черными, либо белыми. Но в его жизни есть и другие вещи. Есть время суток, любовь к своим детям, расстоя­ние до места службы и еще много других вещей, для которых конст­рукт 'черный - белый' явно не подходит.

а. Биполярный характер конструктов. Те, кто стоит на пози­циях традиционной логики, сказали бы, что 'черное' и 'белое' следу­ет трактовать как отдельные концепты, или понятия. Кроме того, они сказали бы, что противоположность 'черному' можно сформулиро­вать только как 'нечерное', а противоположность 'белому' - только как 'небелое'. Поэтому мужчина, о жизненном пространстве которо­го мы говорили выше, носил бы ботинки, которые были бы такими же небелыми, как и время суток, и писал бы на бумаге, такой же нечерной, как расстояние до места его службы.

Некоторые логики к тому же смотрят на понятие как на отноше­ние, в котором определенные вещи сходны по природе, а все осталь­ные - действительно различны. Для них понятие - это существенное свойство относимых к нему вещей, а не чей-то толковательный акт. Мы готовы согласиться с тем, что понятие реально, но его реальность заключена в его актуальном применении пользователем, а вовсе не в тех вещах, которые, как предполагается, оно объясняет.

Упоминаемая нами традиционная логика сама по себе, бесспорно, заслуживает полного уважения. Она представляет собой подход к мыш­лению, на протяжении веков и по настоящее время признаваемый мно­гими серьезными мыслителями весьма полезным и, надежным. С зани­маемой нами позиции традиционную логику можно было бы признать в качестве одного из возможных подходов к проблемам психологии. Но мы бы не согласились считать ее окончательным разоблачением тайны природы. Сообразуясь в известной степени с позицией конструктивного альтернативизма, на которой основывается психология личных конструктов, мы решили пока отказаться от классического взгляда на понятие и предположить несколько иную структуру мысли. Хотя и не обязатель­но начинать с защиты правдоподобия своих предположений, в том, что касается природы понятия, наши предположения, кажется, лучше соответствуют наблюдениям за реальным мышлением людей, чем привычные допущения в отношении концептуализации.

б. Исследование Лайела. Несмотря на то, что наша точка зре­ния на конструкты как дихотомические абстракции по природе своей является предположением (не гипотезой!) и, следовательно, не тре­бует проверки в рамках нашей теории, уже можно найти эксперимен­тальные данные, поддерживающие эту точку зрения. Лайел (Lyie), при: изучении избирательного восприятия с позиции психологии личных конструктов, воспользовался случаем, чтобы провести факторный анализ оценок точности, полученных испытуемыми, которых проси­ли разнести по категориям группы слов. Категории задавались исхо­да из конструктов, широко используемых в той генеральной совокупности, откуда извлекалась выборка испытуемых. Стимульный материал - список слов - был тщательно отобран и прошел предварительную проверку для того, чтобы обеспечить определенный уровень контроля. Затем эти слова предъявлялись испытуемым с инст­рукцией отнести каждое слово к одной из восьми категорий или, если это вызывало затруднения, к девятой категории - «не знаю».

Испытуемые получали оценки за свою точность при отнесении слов «правильно» в каждую из восьми категорий. «Правильность» категори­зации определялась по степени соответствия результатам, полученным отдельно извлеченной (из той же совокупности) выборке студенток колледжа. Поскольку каждый испытуемый получал восемь оценок точности, совокупные данные можно было подвергнуть факторному анализу.

Лайел выбрал эти восемь категорий таким образом, чтобы они представляли измерения четырех конструктов: 'веселый - грустный', «с широким кругозором - ограниченный', 'утонченный - грубый' и 'утонченный - лицемерный'. Однако в том, что касается подбора слов, соответствующих этим категориям, и предъявления их в эксперименте, с ними обращались как с совершенно независимыми понятиями.

Факторный анализ выделил пять факторов: общий фактор, который можно было бы назвать 'беглостью речи', 'интеллектом' или как-то еще в этом роде, и четыре специфических фактора, каждый из которых получил высокие нагрузки на контрастирующих концах из­начально заданных измерений соответствующего конструкта. Хотя ни в методике отбора слов, ни в математической процедуре факторного анализа нет ничего, что могло бы вызвать подобное разбиение фак­торных нагрузок на пары, все же случилось так, что когда испытуе­мые ошибочно относили слова к созданной Лайелом категории 'весе­лый', они также обнаруживали тенденцию ошибочно относить слова к категории 'грустный', но при этом не обязательно ошибались в от­ношении всех остальных категорий. Аналогичным образом другие пары терминов выделились по нагрузкам оставшихся трех факторов. Это дает возможность предположить, что, если 'веселый' соответству­ет конструкту в принадлежащей испытуемому личной системе истол­кования, с его антонимом дела обстоят точно так же. Или, выражаясь иначе, если принадлежащий испытуемому личный конструкт 'весе­лый' имеет смысл в публичной системе, то его личный конструкт 'грустный' тоже имеет смысл в этой публичной системе. Как раз это­го-то и можно было ожидать в том случае, если личные конструкты человека являются, по существу, дихотомическими. Но вряд ли сто­ило на это рассчитывать, если бы понятия 'веселый' и 'грустный' аб­страгировались испытуемыми независимо.

Ниже приведены результаты факторного анализа полученных Лайелом данных.

* - отмечены пары, наиболее высоких нагрузок по каждому из специфических факторовв.

Личный диапазон пригодности. С нашей точки зрения, каждый конструкт, используемый конкретным человеком, имеет ограни­ченный диапазон пригодности. За пределами этого диапазона он не читается данным человеком релевантным расположенным там объектом. Например, время суток является таким элементом, который большинство людей, вероятно, поместило бы вне диапазона пригодности личного конструкта 'черный - белый'. Однако внутри диапазона годности конструкта имеет место релевантное сходство и релевантное различие, вместе образующие сущность данного конструкта. Такое различие - это не просто внешняя граница релевантности конструкта, которая определяет предельный размер его диапазона пригодности. Скорее, такое различие существует в границах диапазона пригодности, и оно столь же важно для конструкта, как и сходство.

Говорят, что элементы, лежащие в диапазоне пригодности конструкта, составляют его контекст. У одного человека конструкт 'черный - белый может иметь несколько иной контекст, чем у другого. Например, один может классифицировать свои настроения как черные или белые, другой - свои выдумки, а третий - использовать этот конструкт для характеристики культур. Более того, тот, кто часто читает расписание поездов (напечатанное частично черным шрифтом на белом фоне и частично белым шрифтом на черном фоне"), может начать даже время суток рассматривать в рамках диапазона пригодности своего конструкта' черный - белый'. И наконец, один человек может классифицировать как белое то, что другой, - принадлежащий, скорее всего, к иной культурной группе, - классифицирует как черное, например, в европейской культуре черный цвет - это цвет траура, тогда как в некоторых странах Востока символом скорби обычно считается белый цвет;

г. Полезность предположения о дихотомии. Есть ли какие-то доказательства полезности для науки дихотомических систем истолкования? На этот важный вопрос нужно ответить хотя бы потому, что мы приписываем дихотомический характер всякой человеческой мысли. Поэтому вполне уместно спросить, оказались ли предшествую­щие попытки приписать дихотомию изучаемым наукой явлениям по­лезными или нет?

Сошлемся на два случая, в которых дихотомическое мышление оказалось особенно полезным: первый - из области электромагнетиз­ма, второй - из области электроники. В обоих случаях понятие поло­жительного и отрицательного полюсов и зарядов открыло путь ко многим важным открытиям и изобретениям. И тем не менее, понятие 'положительный -отрицательный' - всего лишь предположение, на­вязанное нами данными опыта; частицы не подступают к ученым с требованием разделить их на положительные и отрицательные. Еще один весьма наглядный пример успешного использования дихотомии генная теория Менделя. Хотя еще никто не смог указать на осязае­мый ген доминантного или рецессивного типа, само понятие 'доми­нантный - рецессивный' оказалось 'необычайно плодотворным.

Для нас важно иметь в виду, что отнюдь не накопление опреде­ленных элементов в определенном контексте, как, впрочем, и не их дифференцированное группирование, составляет конструкт. Скорее, конструкт - это тот базис, на котором происходит понимание элемен­тов. Вопрос состоит в том, каким образом конкретный человек, истол­ковывает определенные элементы, чтобы справиться с ними, а вовсе не в том, где им случится появиться или где он решает их поместить. Конструкт - это интерпретация ситуации, а не сама ситуация, кото­рую он интерпретирует.

Наш подход к конструктам создает впечатление, будто мышле­ние всех людей должно быть только абстрактным и никогда не может быть совершенно конкретным. Полагаем, что так оно и есть. Мы во­обще не представляем себе возможности существования полностью конкретной психологической реакции. Даже перцепция, долгое вре­мя: считавшаяся чем-то безусловно отличным от концептуализации, теперь расценивается как акт истолкования. Однако нам прекрасно известно, что одни люди смотрят на все гораздо конкретнее, чем дру­гие. Они с трудом устанавливают связи между элементами, если только эти элементы не расположены в физическом пространстве рядом друг с другом. Но даже и в этом случае они должны в какой-то степени абстрагировать такие элементы, поскольку иначе их жизнь оказалась бы непредсказуемым калейдоскопом событий, без малейшей возможности внутренней организации.

2. Что кроется за словами людей?

Никому не дано выразить словами все, что входит собственную систему истолкования. Многие наши конструкты не имеют символов, используемых в качестве удобных «словесных ручек». Поэтому не только другим трудно «схватить» и катетеризовать их внутри своих систем, но и самому обладателю таких конструктов тяжело манипулировать ими и относить их к определенным категориям внутри вербально помеченных частей собственной системы. То, что конструкты нелегко поддаются организации в рамках вербально помеченных частей системы, создает трудности для каждого, кто пытается четко сформулировать свои чувства и предсказать свое поведение в будущей ситуации, которая пока существует только в виде словесного описания.

Человек может сказать, что не притронется к рюмке, если кто-то предложит ему завтра выпить. Но когда он так говорит, он сознает лишь то, что способен вербально маркировать, и не вполне отдает себе отчет в том, как это будет завтра, когда он действительно окажется в такой ситуации. В ситуации, рисуемой его воображением, он, конечно же, не выпьет ни глотка. Однако в той ситуации, которая на самом деле разворачивается вокруг него, все может сложиться иначе, вполне возможно, он сделает как раз то, что обещал себе и другим нe делать. Это может быть вызвано неспособностью его структуры, или, точнее, вербально маркированной ее части - адекватно категоризовать определенные аспекты остальных частей своей системы.

Есть еще одно отношение, в котором намерения человека, кажется, расходятся с его словами. Бывает, что ему никак не удается Выразить некоторые конструкты таким образом, чтобы другие могли категоризовать их в рамках своих систем истолкования, не делая при этом ошибочных предсказаний его поведения. Люди «ловят его на слове», но он не имеет в виду под своими словами того, что ему приписывают другие. Потому и создается впечатление, будто он го­ворит одно, а на уме у него совсем другое. Иногда чье-то словесное выражение конструктов настолько портит их, что сам говоривший, слушая затем запись своих высказываний на фоне других обстоя­тельств, может поражаться тому смыслу, который составляло его тогдашнее вербальное поведение. Это случается в психотерапии, когда клиент прослушивает расшифровки частей более ранних ин­тервью.

а. Неполное выражение. Часто люди выражают свои конструк­ты неполно. Не будем забывать, что конструкт - это отношение, в ко­тором некоторые вещи сходны между собой и, кроме того» отличны от других. В своем минимальном контексте конструкт предполагает отношение, в котором две вещи похожи друг на друга и отличаются от третьей. Следует также иметь в виду, что отношение, в котором две вещи сходны между собой, должно быть тем же самым отноше­нием, в котором они отличаются от третьей вещи. Мы не выражаем в явной форме весь конструкт, когда говорим: «У Мэри и Алисы мяг­кий характер, но ни одна из них не привлекательна так, как Джейн». Если бы мы задались целью выразить подлинный конструкт, нам при­шлось бы сказать: «У Мэри и Алисы мягкий характер, а у Джейн - нет», - или что-то вроде этого. Или мы могли бы сказать: «Джейн бо­лее привлекательна, чем Мэри или Алиса».

Когда же мы говорим: «У Мэри и Алисы мягкий характер, но ни одна из них не привлекательна так, как Джейн», - то, возможно, под­разумеваем два разных конструкта: мягкость (характера) и привлека­тельность. Выбор прилагательного для того, чтобы охарактеризовать двух или даже одного человека, обычно означает, что говорящий сформировал категорию» обладающую для него одновременными - включающим и исключающим - свойствами конструкта. Говорить, что у Мэри мягкий характер, - значит подразумевать существование по меньшей мере одного человека с мягким характером, помимо Мэри, и еще одного человека с жестким характером. Или данное выражение сможет предполагать, что, по крайней мере, эти два человека имеют жесткий характер.

Минимальный контекст конструкта составляют три вещи. Мы не способны выразить конструкт - хоть в явной, хоть в неявной фор­ме, - не привлекая минимум двух вещей, обладающих сходством, и еще одной, отличающейся от них. Сказать, что у Мэри и Алисы «мягкий характер» и не предположить, что в этом мире есть кто-то с «жестжим характером», просто нелогично. Кроме того, это еще и не психо­логично.

От кого-то можно услышать и такое: «У Мэри и Алисы мягкий характер, но я не могу себе никого представить с противоположным, жестким характером». Говорящий, возможно, пытается избегать ставить себя в положение того, кто видит в людях жесткость. Таким образом, эта формулировка снабжает психолога, стремящегося понять говорящего, важным ориентиром. С другой стороны, такой человек сможет ограничивать сферу действия данного понятия только идиографической системой. Если мы спросим его, что он имеет в виду, то, возможно, услышим следующее: «Теперь Мэри и Алиса стали кроткими, не то, что раньше». Другими словами, мягкость характера в этом случае оказывается конструктом, который проводит различие не между людьми, а между происходящими изо дня в день переменами у конк­ретных лиц. Это истолкование мягко, и, кроме того, может существенно прояснить характер перемен настроения в том же временном масштабе у самого говорящего. Как видите, всегда полезно прислушиваться к употреблению конструктов говорящим.

Иногда люди пытаются ограничить контекст до двух вещей, которые каким-то образом различаются. Человек может сказать: «У Мэри кий характер, а у Джейн - нет. Больше я никого не знаю, кто бы похож на кого-то из них». Снова перед нами вербальное искажения концептуализации, хотя, возможно, его несколько труднее усмотреть в этой, казалось бы, прозрачной фразе. Мэри и Джейн уже различались этим человеком, когда вносились в список для обсуждения своими именами. Сказать, что они различаются еще и по своей кротости или по недостатку таковой, - значит, ничего не добавить к существующему различению, если только само это дополнительное различие, указывая на сходство по крайней мере одной из них с тре­тьим лицом, не классифицирует их. Хотя этот вид концептуального искажения не столь распространен, как описанный в предыдущем абзаце, он служит верным признаком того, что говорящий затрудня­ется сообщить о сходстве между Мэри, Джейн и другими людьми в его социальном мире, которое он скрыто истолковывает. Вполне воз­можно, что пропущенный похожий элемент в выражении его конст­рукта отвергается потому, что сам говорящий и есть этот элемент. Недостаточно назвать его концептуализацию Мэри и Джейн чрезмер­но конкретной; по всей вероятности, они заставляют его испытывать беспокойство.

Как тут не вспомнить о тех психологах, да и всех прочих, кто упорно твердит, будто каждый человек - «индивидуальность», и мы, мол, не можем понять какого-то конкретного человека путем понима­ния других. Этот вид концептуального искажения, по-видимому, вы­дает глубоко укоренившееся замешательство такого чересчур разбор­чивого ученого по поводу того, что делать с «людьми». Психотерапевт, дошедший до подобной аргументации, вероятно, находит, что его те­рапевтические достижения даются ему слишком дорогой ценой, а проблема перенесения и контрперенесения (поскольку он сам и ста­новится - в скрытой форме - одной из двух упущенных фигур в кон­тексте конструкта) - это та проблема, с которой он не может спра­виться. Упор на пользование исключительно идиографической системой - еще один пример попытки низвести все социальные кон­структы до контекста, образованного одними только непохожестями. По крайней мере, этой ошибки психология личных конструктов избе­гает благодаря признанию того, что абстракции, получаемые на вы­борке поведения одного человека, могут, в свою очередь, использо­ваться в качестве данных, на основе которых абстракции получают уже на выборке лиц, принадлежащих к какой-то группе.

Мы обсудили два типа примеров, кота говорящий пытается ог­раничить контекст своего конструкта в пределе до двух вещей: в первом случае - до двух похожих, во втором - до двух непохожих. А те­перь рассмотрим случай, когда говорящий пытается ограничить кон­текст до одной единственной вещи.

«У Мэри мягкий характер. Я бы не стал утверждать, что есть кто-то еще с таким же характером, как и настаивать на том, что по­добных людей больше нет». Это даже не эквивалентно такому избы­точному утверждению, как «Мэри есть Мэри». Называя кого-то конк­ретно 'Мэри', мы, по меньшей мере, предполагаем, что это имя целиком и полностью относится к той представительнице женского пола, которую мы имеем в виду, и что все остальные люди - 'не - Мэри'. Однако человеку, говорящему, что у Мэри мягкий характер, но тут же делающему оговорку, будто кротость не служит для Мэри ни общим, ни отличительным признаком, явно не удается сообщить конструкт. Возможно, конечно, он имеет в виду, что сейчас Мэри так же крот­ка; как она была в другое время, но не настолько, как была когда-то еще. И все же более вероятно, что говорящий не способен достичь полного выражения своего конструкта. По крайней мере, на вербаль­ном уровне его конструкт, вероятно, стал полностью непроницаемым. Этот человек не в состоянии использовать его ни для совладания с новыми обстоятельствами жизни, ни для лучшего приспособления к старым. Он не может организовать другие конструкты сообразно с ним. Короче говоря, на вербальном уровне этот конструкт стал не­действующим.

б. Имена как символы личных конструктов. Являются ли име­на собственные выражениями конструктов? Да, конечно. Имя - это образ видения сходства в одной группе событий, который отличает ее от другой группы событий. В нашем случае мы располагаем группой событий, которые можно счесть похожими в качестве являющихся 'Мэри-событиями'. Помимо них, есть другие события, все еще внут­ри диапазона пригодности данного конструкта, которые являются 'непохожими – на - Мэри событиями'. 'Мэри' - это конструкт событий. Поэтому любое имя есть не что иное, как разновидность истолкования событий. В этом заключается частичный ответ критикам сформулиро­ванной Рэйми (Raimy) теории Я-концепции, которые, исходя из логических оснований, заявляют, что термин 'Я -концепция' являет собой пример неправильного употребления тер­мина. То, что под ним скрывается, следовало бы именовать либо 'Я - перцептом' (или 'Я - образом'. - Прим. перев.), либо 'Я - идентичностью'. С точки зрения классической логики, эти критики, разумеется, совершенно корректны в своем разборе теории Рэйми. Однако, исхо­дя из нашего функционального определения конструкта и нашей тео­ретической позиции в психологии личных конструктов, вполне умест­но говорить о наличии у определенного человека конструкта себя (self-construct) или о классе конструктов, которые могут быть назва­ны личными конструктами себя.

в. Не различающие универсалии. Наконец, обратимся к примеру, в котором отражена попытка выразить всеобщее сходство. «Мэри, Алиса и Джейн, как и любой другой человек, всегда проявляют мягкость ха­рактера». Это напоминает одно распространенное выражение: «Все хорошо». Понимаемые буквально, оба эти утверждения отрицают свои конструкты. Если всякий человек проявляет мягкость, то конструкт мягкости (характера) лишается смысла. И все-таки говорящий должен что-то иметь в виду. А слушающий должен заглянуть за этот букваль­ный символизм и истолковать личное толкование говорящего.

Существует несколько возможных версий. Предположим, про­тивоположностью 'мягкости' в системе говорящего является нечто такое, что мы могли бы назвать 'агрессивностью'. Если говорящий заявляет, что «всякому человеку присуща мягкость характера»» он тем самым избегает возможности показать на любого человека и назвать его «агрессивным». Он может это делать, потому что не хочет про­слыть провидцем зла, в частности, агрессивности. А может быть, он поступает так, потому что не способен удовлетворительно вести дела с агрессивными людьми и, по крайней мере, в данную минуту пыта­ется ограничить свою совокупность людьми, с которыми в состоянии ; справиться. Тогда в его утверждении, возможно, кроется подразуме­ваемое исключение: «У всех, кроме меня, мягкий характер». Другая интерпретация: он может считать, что если уж все в этом мире агрес­сивны, то придется признать, что и своя скрываемая агрессия столь же велика. Поэтому единственный способ, которым он может избе­жать участи стать первым примером агрессивности, - твердо стоять на том, что всем людям присуща мягкость характера.

Еще одна близкая интерпретация состоит в следующем. Признай он, что всякий человек агрессивен, ему, возможно, придется определить как агрессивного кого-то из своих близких, например одного из родителей. Истолкование отца или матери как агрессивных может иметь такие далеко идущие последствия, что более продуманным выбором, по-видимому, было бы включение родителей в класс людей с мягким характером, даже если это означает универсализацию 'мягкости'. Лю­бая другая интерпретация с его стороны могла бы поколебать всю систему истолкования, которая придает форму его образу жизни.

Часто говорящий своим выбором конструктов дает понять, что он думает о слушающем. Это постоянно происходит в психотерапии: терапевт получает довольно полное представление об отношении к нему клиента, руководствуясь тем, чему клиент решает придать особое значение или даже о чем он собирается рассказать. Например, клиент, утверждающий, будто «каждому человеку свойственна мягкость, возможно, предполагает, что терапевт слишком уж склонен искать во всем агрессивность. Вот что он, скорее всего, имеет в виду: «Кажется, вы продолжаете искать агрессивность; имея дело со мной, пожалуйста, придерживайтесь взгляда, что каждому человеку свойственна мягкость». Другая, близкая, интерпретация мысли клиента может выглядеть так: «Послушайте, я такой милый человек, что го­тов каждого назвать добрым независимо от того, так это или не так. И после этого вы еще сомневаетесь, что я святой души человек?'» Или в: «Так много людей видят вокруг себя одну агрессивность, - и это столько беспокоит меня, что я пытаюсь служить примером, следуя добродетели видать в людях смирение и доброту».

Еще одна возможная интерпретация состоит в том, что клиент пытается выразить таким способом динамику. Несмотря на то, что когда-то он считал мир агрессивным, теперь он воспринимает его как источник добра. Или, возможно, предостерегает терапевта о надвига­ющемся изменении: «Как много людей считают мир агрессивным! Я пока к ним не отношусь, но остерегайтесь!»

г. Специальные проблемы интерпретации. Поскольку конст­рукты первоначально существуют в виде личных конструктов, не все из них оказываются легкодоступными для других, Своеобразный ха­рактер конструкта у конкретного лица или не общепринятое использование им терминологии могут вводить в заблуждение слушающих. Например, то; что один человек подразумевает под словом 'мягкий' ('gentle'), может больше соответствовать тому, что другие назвали бы 'зависимым' или 'слабым характером'. Однако сам он может держать в уме нечто вроде изысканности манер, социального положения или культурной группы, то есть всего того, что кто-то мог бы иметь в виду, употребляя слово 'джентльмен' (' gentleman ').

В таком случае нужно сознавать двухполюсный характер конст­рукта и возможность того, что у одного человека 'мягкий' может иметь совершенно иной континуум, простирающийся вдали от континуума, свойственного 'мягкому' другого человека. Ранее мы предположили, что говорящий, возможно, истолковывает события исходя из конти­нуума 'мягкий - агрессивный'. Но вполне вероятно, что противополож­ным концом данного конструкта является не 'агрессивный', а 'бес­тактный' или, скажем, 'простодушный'. И тогда утверждение этого человека могло бы означать что-то более близкое к «Все люди прояв­ляют деликатность» или «Все люди коварны».

Иногда клиент просто экспериментирует со своей терапевтичес­кой: ролью. Он выказывает точку зрения для того, чтобы посмотреть, какова будет реакция терапевта или что принесет ему складывающаяся в результате ситуация. Он может подразумевать: «Посмотрим, как вы среагируете на такое, заявление: "Всякому, человеку свойственно проявлять мягкость характера"». Ключ к пониманию такого рода за­явлений состоит в том, чтобы заметить подразумеваемые кавычки в высказывании клиента. Клиент экспериментирует. Если у него создаётся впечатление, что терапевт принимает или отвергает данное утверждение, он интерпретирует это как определенную информацию о терапевте. Если, например, клиенту кажется, что терапевт соглашается с его утверждением, это может означать, что терапевт не готов иметь ело со скрываемой агрессией, которую клиент, возможно, надеется ыразить. Если же у него создается впечатление, что терапевт отвергает данное утверждение, следующим важным шагом для клиента становится выяснение того, что терапевт считает агрессией и каковы, с его точки зрения, агрессивные люди. Возможно, в таком случае, терапевт сам готов проявить агрессивность в любую минуту. Иногда Клиент делает свои заявления в противоположной форме. Подобно педантичному психологу-экспериментатору, планирующему свои эксперименты относительно нулевой гипотезы, которая, как он в действительности надеется, будет опровергнута, клиент может делать подобные противоположные ставки. Вместо того чтобы сказать: «Разве мир не жесток?», он говорит: «Весь мир добр». Он употребляет утверди­тельную антитетическую формулировку вместо отрицания «не». Сфор­мулировав гипотезу, он наблюдает за тем, сколько исходов его опыта раз­бивают данную гипотезу. Возможно, клиент экспериментирует сам собой. Он может подразумевать: «Хотя я так и не думаю, сейчас я сделаю »ид, будто весь мир добр; интересно, какие нелепые вещи произойдут со мной из-за того, что я занял эту позицию». Люди часто экспериментируют таким образом, - факт, который психотерапевту нужно постоянно держать в уме. Кроме того, как раз этот факт не имеет легкого объяснение в традиционной психологической теории научения.

В наши намерения не входит проведение исчерпывающего анализ того, что подразумевает человек, когда высказывает простое повествовательное утверждение. Достаточно показать, что при его интерпретации ни в коем случае нельзя упускать из виду контрастные аспекты выражаемого личного конструкта, а также указать на то, что существует великое множество возможных интерпретаций, которые слушающий может отнести к такому простому утверждению, каким мы воспользовались для нашего примера.

3. Подразумеваемые связи в интерпретации личных конструктов

При практической интерпретации личных конструктов нам нуж­но быть начеку в отношении еще одной особенности того способа, ка­ким люди выражаются. Возьмем наше исходное иллюстративное утверждение: «У Мэри и Алисы мягкий характер, но ни одна из них не привлекательна так, как Джейн». Хотя может показаться, будто говоря­щий вводит в оборот два разных конструкта для того, чтобы избежать упоминания противоположного полюса одного из них, возможно, он противопоставил эти представления с тем, чтобы его конструкт функ­ционировал как континуум 'мягкий - привлекательный'. Мягкость ха­рактера и непривлекательность могут не дифференцироваться в систе­ме истолкования, присущей говорящему, равно как привлекательность и жесткость. Возможно, они вообще никогда не разграничивались, а может быть, недавний опыт связал их, благодаря истолкованию, так что теперь они функционируют как единый личный конструкт.

Сцепление такого рода - обычная проблема в психотерапии. Оно обнаруживается в стереотипах и в глобальных перенесениях фигуры (figure transferences), сквозь которые клиенты видят своих психотера­певтов и других лиц на протяжении некоторых стадий терапевтичес­кого процесса. Терапевт, в собственной системе которого эти терми­ны явно относятся к отдельным конструктам, иногда интерпретирует такого рода сцепление как «конфликт». Он это делает, потому что еще не настолько проник в мышление клиента, чтобы увидеть своеобра­зие конструкта в его личном употреблении. Такой «конфликт» может быть в большей мере субъективным опытом психотерапевта, чем кли­ента. Что испытывает клиент, подозревая данный конструкт в неспо­собности служить его целям, так это тревогу. Но о тревоге погово­рим чуть позже.

Утверждение касательно Мэри, Алисы и Джейн может пред­полагать другой вид сцепления происходящий от отождествления субъектом себя с контекстом употребляемого им конструкта. «У Мэри и Алисы мягкий характер, но ни одна из них не привлекательна так, как Джейн». Возможно, говорящий употребляет здесь два разных конструкта: 'мягкость (характера)' и 'привлекательность'. Если бы он просто сказал, что Мэри и Алиса не так привлекательны, как Джейн, то определил бы себя как хулителя достоинств Мэри и Алиса; поэтому он сначала определяет себя как поддерживающего добрые отношения с Мэри и Алисой. Наш социальный дискурс полон инструкций типа 'да, но...'. Они символизируют наши усилия быть объективными, но не путем обособления себя от контекста дискуссии, а путем соединения со всеми участниками, входящими в этот коннтекст. «Джон - приятный малый», «Джим - отличный парень», Некоторые из моих лучших друзей - евреи» - все это обычные предисловия, назначение которых - обеспечить защиту говорящему от последствий того, что он собирается сказать.

Наконец, существует возможность такого рода сцепления, которое происходит от попытки говорящего задать систему конструктов. Конструкт 'мягкость (характера)' видится более общим по отношению к конструкту 'привлекательность'. Мэри и Алиса именно вследствие мягкости своего характера оказываются привлекательными. Джейн тоже привлекательна, но не потому что у нее мягкий характер. Мы указали на минимальный контекст из трех вещей, из которых можно образовать конструкт, и минимум на два отношения - сходства и различия, - которые должны подразумеваться. Мы также предложили некоторые предварительные интерпретации концептуального взрыва, который можно предположить в простом утверждении говорящего; и, наконец, мы указали на возможность сцепления конструктов. Из нашего обсуждения этих вопросов не следует делать вывод, будто клиницист - хотя бы и высококвалифицированный - может уве­ренно заключить о разрыве концептуальной системы клиента в какой-то области на основании одного единственного простого высказывания, наподобие использованного нами для иллюстрации. Как мы стараались показать на примерах, есть несколько возможных интерпретаций личных конструктов, предполагаемых высказыванием, взятых нами в качестве иллюстративного. Однако альтернативы здесь не столь широки, чтобы быть неконтролируемыми, и квалифициро­ванный клиницист, вероятно, без особых затруднений может выве­дать смыслы и сцепления личных конструктов клиента, выраженных в подобном высказывании.

В тех случаях, когда клиницист, заметив неспособность клиента принять при выражении своего конструкта по крайней мере трех­элементный контекст или двойное отношение, обнаруживает концеп­туальное искажение, для правильной интерпретации ему, как мы виде­ли, придется обратить особое внимание на следующие моменты;

Во-первых, на предполагаемые данным конструктом, но опущенные клиентом противоположности; во-вторых, на предполагаемую крат­ковременную роль, которую данный конструкт заставил бы говоряще­го принять по отношению к слушающему; в-третьих, на тип мира или состав лиц, по отношению к которым говорящий должен определить свою жизненную роль; в-четвертых, на вид экспериментальной аван­тюры, в которую может пуститься клиент, и; в-пятых, на типы отноше­ний категоризации, или систему, в которой упорядочиваются его кон­структы. Помня об этих моментах, мы теперь можем перейти к дальнейшим основным следствиям психологии личных конструктов.

4. Конструкты и антиципации

Из того, что было сказано до сих пор о природе конструктов, можно было бы легко сделать вывод, что Они предназначены для упорядочивания мира, образованного, по существу, статическими объектами. Однако сформулированный нами основной постулат рисует в нашем воображении мир процессов. Фактически, может сложиться впечатление, словно мы по неосторожности выставили наш конструкт под огонь той же самой современной критики, которая нацелена на аристотелево понятие, именно: он(о) не имеет' дела с антецедентом и консеквентом. Поэтому самое время обсу­дить более подробно ту роль, которую Истолкование играет в антиципаторной системе психологии.

Мы говорим, что процессы конкретного человека, в психологи­ческом плане, направляются по тем каналам, в русле которых он антиципирует события, и что эти каналы существуют в форме конст­руктов. В свою очередь, конструкт есть абстракция. Под этим мы подразумеваем, что конструкт - это качество, приписываемое ряду событий, посредством которого их можно разделить на две однород­ные группы. Изобретение такого качества есть акт абстрагирования. Истолковать события - значит воспользоваться этим удобным трю­ком, абстрагирования для того, чтобы извлечь из них смысл. Каждый человек берется за это дело по-своему, отсюда и название нашей книги: «Психология личных конструктов».

Ну, а что же с предсказанием? Мы сказали, что события отделяются друг от друга посредством истолкования их повторений, иначе говоря, мы смотрим на текущий мимо нас нерасчлененный поток событий и пытаемся отыскать в нем что-то повторяющееся. Как только мы абстрагировали такое качество, у нас появляется основание отрезать кусочки времени и реальности и удерживать их по одному зараз для осмотра. С другой стороны, если нам не вдается обнаружить такое качество, мы продолжаем плыть в без­брежном потоке, где ничто не имеет ни начала, ни конца. Таким образом, первый шаг в предсказании - крепко ухватить полную горсть того, что будет предсказываться. И это достигается истолкованием, как мы предположили в нашем королларии об истолковании.

Выделение события, с тем чтобы его можно было предсказать, это только один шаг; но в тот момент, когда мы его делаем, мы обретаем себя на то, чтобы идти дальше. Благодаря самому процессу идентифицирования события как чего-то повторяемого, мы подразумеваем, что оно может произойти вновь. Или, точнее, мы предполагаем, что его повторяемые качества могут вполне появиться вновь в другом событии. Поэтому просто невозможно не подразумевать предсказания всякий раз, когда мы что-то истолковываем. Разумеется, в мире, который истолковывается таким образом, просто не может быть ничего статичного.

а. Что предсказывается в наших предсказаниях? Когда че­ловек абстрагирует повторяемые качества в событиях, которые он уже пережил, для него становится возможным картировать пред­стоящие события в тех же самых качествах. Мореплаватель, кото­рый никогда не был на Северном полюсе, может тем не менее знать его координаты настолько хорошо, что в состоянии предсказать такое событие, как свое прибытие туда. В известном смысле, он вызывает в своем воображении не само это событие, а скорее его качества или свойства. Действительно, через двадцать девять дней после того, как наш мореплаватель делает свое предсказание, он переживает событие, обладающее всеми предсказанными свойства­ми - временем, склонением солнца и т. д., появляющимися вмес­те. С этим доказательством конвергирующих свойств времени и пространства в руках он кричит своим спутникам: «Вот то, что вам нужно! Это- полюс!» Его предсказание удовлетворительно под­тверждается.

Удостоверимся в том, что мы ясно и точно формулируем свою идею. То, что человек предсказывает, является не конкретным собы­тием, а всего лишь общим пересечением определенного набора свойств. Если происходит событие, в котором все эти свойства пере­секаются предсказанным образом, человек идентифицирует его как ожидаемое. Например, девушка в нежном возрасте предвидит воз­можное замужество. В ее жизни практически не было мужчин, и сис­тема конструктов, которой она пользуется для их классификации, до­вольно проста. Предсказанный муж не существует для нее во плоти, скорее он существует просто в форме пересечения ограниченного числа концептуальных измерений. Однажды рядом с ней появляется молодой человек и более или менее точно попадает в это перекрестье. Предсказание девушки, подобно предсказанию мореплавателя, подтверждается, и прежде чем кто-либо поймет, что происходит, она вы­ходит за него замуж.

Но вот другой пример: старая дева. Она тоже предсказывала себе мужа в виде пересечения какого-то числа концептуальных измерений. Однако в данном случае слишком много измерений оказалось собранными вместе, и в точку их пересечения не смог попасть ни один мужчина. Ее давнишняя антиципация остается неосуществленной, а сама она - незамужней.

б. Конкретизация конструктов. Мы попытались показать, что для понимания системы событий нам приходится их абстрагировать. А теперь покажем, что для понимания конструктов нам обходимо их конкретизировать. Таким образом, чтобы извлечь смысл из конкретных событий, мы пропускаем их через конструкты, а чтобы понять конструкты, нам нужно обратить их в события.

Здесь мы имеем полный цикл смыслообразования (sense-making), первая фаза которого запечатлена в традициях рационализма, а вторая. фаза соответствует основному догмату современного научного периментализма. Любая теория, подобная нашей теории личности, должна успешно проходить обе фазы этого цикла. Она должна не только давать нам разумное объяснение фактов человеческого поведения, но и приводить к предсказаниям, имеющим двойников в завтрашней действительности.

Предсказание, в форме которого конкретизируются конструкты, само является полностью гипотетическим. Оно представляет собой воображаемое пересечение нескольких измерений конструктов. После того как предсказание сделано, подтвердить его правильность удается лишь в том случае, если наступает событие, которое можно истолковать как такое пересечение. Это и есть экспериментальное доказательство, которого мы обычно ищем. Благодаря накоплению таких доказательств, теория постепенно обретает под этой твердую основу.

в. Отношения импликации. Давайте отвлечемся от структуры предсказания и посмотрим теперь на процесс его получения о тоже процесс истолкования, начинающийся с абстракции, правда, абстракции особого вида. В данном случае конструкт, который то формулирует, является конструктом тренда или движения, принимаемого среди контекста элементов. Как и любой конструкт, этот содержит в себе полюса: тенденция может проявляться либо в одном, либо в другом направлении. Эти два полюса конст­рукта задают линию, вдоль которой только и. может происходить движение.

Вернемся к нашему примеру с мореплавателем. С тех пор как он покинул порт отправления, он наблюдал разнообразные собы­тия записывал показания хронометра, склонения небесных тел, по­казания магнитного компаса и гирокомпаса и отмечал курс. К Этим событиям он применяет конструкты из своего профессионального репертуара, например конструкты долготы и широты. Затем отно­сительно определенных координат судна он создает специальный конструкт движения, построенный для данной, конкретной ситуа­ции. Разумеется, этот конструкт будет дихотомическим; один его полюс будет указывать направление, в котором движется морепла­ватель, а другой - противоположное направление. Располагая таким конструктом вместе с координатами гипотетического Северного полюса и некоторыми другими конструктами, мореплаватель при­ходит к предсказанию, что через 29 дней, ведя отсчет от данной точ­ки, он достигнет Северного полюса.

Предсказывать - значить конструировать (= истолковывать) движение или тренд среди окружающих событий. Истолкованное конкретное движение - это всегда конструкт, созданный для част­ной ситуации, хотя и основанный на постоянной системе коорди­натных осей, имеющих более общую применимость. Точка конвер­генции всех релевантных конструктов - времени, конструкта движения, координат гипотетического события - и составляет пред­сказание. Следующий шаг посмотреть, попадает ли какое-то со­бытие прямо в эту воображаемую точку, выполняя тем самым все ее предполагаемые условия. Это составляет фазу подтверждения пра­вильности (предсказания).

Рассмотрим другой пример. Ребенок предсказывает, что если он сломает ожерелье матери, то его отшлепают. По-видимому, он осоз­нает отношение импликации ('если..., то...') между порчей ожерелья и шлепками. Но это отношение никогда не является однозначным даже для ребенка. Чтобы предсказать наказание в форме шлепков, ему необходимо истолковать довольно большое множество разнообразных событий: нрав и настроение матери, ценность, которую та придает своему ожерелью, свою причастность к порче материн­ого ожерелья, раскрытие этого «преступления», предыдущие случаи наказания и те обстоятельства, в которых он заработал шлепки. Из всех этих данных ребенок абстрагирует тренд. На одном полюсе конструкта тренда находятся те события, которые уводят от наказания, на другом - те, которые приводят к нему. Теперь события, связанные с порчей ожерелья, видятся им похожими на те, что приводят к наказанию. Истолкование ребенка не обладает математической точностью предсказания мореплавателя, но сам процесс в этих двух случаях, по существу, идентичен.

г. Контрасты, подразумеваемые в предсказании. Так как предсказание основывается на биполярных конструктах, оно, ве­роятно, обладает свойством 'если..., то..., но не...'. Чтобы иметь реальное значение, предсказание должно четко разграничивать возможное и невозможное будущее. Как раз это мы и понимаем род дифференциальным предсказанием. Ребенок в нашем примере предсказывал, что его отшлепают. Однако, делая это предсказание, oh также исключал противоположное развитие событий как прав­доподобное будущее в его случае; он предсказывал, что не полу­чит одобрения от матери.

Сказать, что произойдет какое-то одно событие, - значит всегда утверждать, что какие-то другие события не произойдут. В противном случае наши предсказания не обладали бы различительной спо­собностью. Наряду с позитивным ожиданием предсказание всегда одержит негативный прогноз. Диапазон пригодности индивидуальной прогнозирующей системы, используемой конкретным человеком, есть тот параметр, который определяет широту содержащихся в его предсказании неявных предположений относительно невозможных событий. Часто в клинической работе терапевт не замечает специфических негативных импликаций прогнозов своих клиентов. Когда такое случается, он нередко бывает крайне удивлен и озадачен реакциями клиентов на, казалось бы, посторонние события.

д. Дедуктивное использование конструктов. Дедукция под­разумевает отношение импликации. Так как конструкт - это «не­что о двух концах», кто-то, пользуясь нашим примером с Мэри, Алисой и Джейн, мог бы сказать: «Если это мягкий человек, то им могла бы быть и Мэри, и Алиса, и ____, но не Джейн и не ___». При нашей точке зрения на конструкты его структура оказывается 'если..., то..., но не...' формой рассуждения. Элемен­ты, которые следуют за 'ото', являются элементами сходства в данном контексте, тогда как элементы, следующие за 'не', явля­ются в данном контексте элементами контраста. Элементы вне данного контекста не затрагиваются этим конструктом и не под­разумеваются в сделанном предсказании. Если бы Мэри, Алиса и Джейн составляли полный контекст этого конструкта, т. е. если бы этот конструкт не охватывал никаких других лиц в своем кон­тексте, тогда наше утверждение стало бы простым: «Если это мягкий человек, то это Мэри или Алиса, но определенно не Джейн». Эта мягкая персона могла бы даже оказаться Мэри и Алисой одновременно, если это просто два ее имени. Она вполне могла бы быть (или не быть) Элизабет, Энн или Джоан, - эти имена также могли бы быть (или не быть) ее другими именами. Но в чем мы совершенно уверены» так это в следующем: если это мяг­кий человек и полный контекст мягкого образует «Мэри— сходна с- Алисой- в отличие от- Джейн», то этот человек Мэри или Алиса, но никак не Джейн.

Данный конструкт можно использовать и в индуктивном рас­суждении, хотя каждому, кто пытался обобщать результаты исследо­ваний, хорошо известны практические трудности на этом пути. В слу­чае индукции форма рассуждения несколько изменяется. Мы можем сказать: «Если этот человек - Мэри или Алиса, но не Джейн, то у него мягкий характер». Это и есть 'если.., ноне..., то...' форма рас­суждения.

Пусть контекст мягкого (характера) ограничивается Мэри, Али­сой и Джейн. Тогда мы должны прийти к довольно поразительному выводу, что любое контекстуальное размещение этих - я только - трех фигур, в котором Мэри и Алиса находятся в одной связке (в отличии от Джейн, составляет, фактически, конструкт мягкого характера). И для существования любого другого конструкта не то бы никакого основания, - т. е., любой другой конструкт оказался бы просто тождественным конструкту мягкий (характер). Однако, если бы один раз Мэри и Алиса образовывали связку в противопоставлении Джейн, а в другой раз Мэри, Алиса и Элизабет связывались вместе и противопоставлялись Джейн, то тогда появи­сь бы операциональные основания для разграничения двух разныx конструктов.

Наше 'если..., то..., но не...' отношение приобретает интересное дополнительное значение, когда мы понимаем сам термин 'Мэри' в качестве символа абстракции. Это дополнительное чтение связано с понятием суперординатности. Предположим, что ряд событий истолковывается через его 'Мэри-стость'. В самом деле, чем еще быть конкретному человеку, как не абстракци­ей последовательности событий! Предположим также, что 'Мэри-стость' далее абстрагируется как мягкость. Тогда мы можем, как было в нашем примере дедуктивного использования конструкта, применить 'если..., то..., но не...' форму рассуждения: «Если это Мэри-стость, то можно ожидать чего-то мягкого, но не агрессивного».

Иногда, как нам известно, даже такой образец мягкости, каким оказалась Мэри в нашей серии примеров, не ведет себя мягко, в действительности Мэри абстрагируется на нескольких уровнях. В своей более материальной абстракции она, как известно, ведет себя не всегда приветливо и доброжелательно. Тогда мы говорим, что она обнаруживает «человеческую сторону своей натуры». Или можем сказать: «Мэри сегодня сама не своя», либо «Это не та Мэри, о которой я говорил». В данном случае мы имеем в виду, что Мэри-стость', которую мы истолковываем как мягкость, не является признаком сегодняшних событий; то, что мы наблюдаем сегодня, это 'Мэри-стость' более низкого порядка, персона, абстрагированная несколько иначе.

5. Конструкты как средства контроля и управления

Конструкты служат каналами, по которым направляются психи­ческие процессы человека. Конструкты похожи на улицы с двусто­ронним движением, позволяющие добраться до тех или иных выво­дов. Они делают возможной антиципацию изменяющихся потоков событий. Для читателя, чувствующего себя более уютно с телеологи­ческими терминами, возможно, нелишне будет сказать, что конструкты являются средствами контроля, который человек устанавливает над жизнью, как внутренней, так и внешней. Образование конструктов можно рассматривать как связывание множества событий в удобные, «подъемные» для конкретного человека узлы или вязанки, которому приходиться тащить их на себе. Когда они так увязаны, события име­ют тенденцию становиться предсказуемыми, а значит контролируе­мыми и управляемыми.

Давайте вспомним, что мы говорили о детерминизме и сво­боде воли. Мы охарактеризовали их как в сущности комплиментарные аспекты одной иерархической структуры. Один ее аспект, определяемый конструктом как видовой, можно рассматривать как детерминированный им. Другой ее аспект, который определяет этот конструкт в качестве видового объекта, является свободным отно­сительно последнего. Теперь мы можем подойти к управлению ( control ) как к особому случаю аспекта детерминизма. Если мы объясняем неблагоприятное развитие событий исходя из теологи­ческих конструктов, то только Бог служит причиной всего проис­ходящего и только Он управляет нашей судьбой. Если же на какое-то время мы занимаем более ограниченную позицию, то можем обнаружить, что оказались во власти геофизических процессов, социальных сил, национальной экономики, местных условий биз­неса, администрации университета или вообще злой воли какого-то конкретною человека. Управление, как и детерминизм, не явля­ется, абсолютистским конструктом и зависит от взгляда человека происходящее. Если он смотрит на улицу уважая порядок, то видит управление, но если в его взгляде сквозит презрение, он видит стихийное движение.

Но действительно ли человек волен распоряжаться своей судьбой? Наш ответ таков: он может управлять ходом событий настолько, сколько способен развить систему истолкования, с которой идентифицируется сам и которая достаточно объемлюща, чтобы категоризовать (включить в качестве видового объекта) окружающий его р. Если человек не может идентифицироваться с такой системой, возможно, и сумеет предсказывать события на уровне причинно- следственных связей, но без чувства личного контроля за происходящим. Если же ему удастся развить систему истолкования в виде Я - системы и не -Я-системы и к тому же заставить ее работать, - иначе говоря, предсказывать, - он сможет осуществлять контроль за происходящим и управлять событиями. Согласно такой точке зрения, люди (как представители рода человеческого) постепенно научаются управлять своей судьбой, хотя это долгий и утомительный процесс. Более того, такой взгляд, поскольку он оформился в рамках позиции конструктивного альтернативизма, не исключает взглядов на человека как продукт общественных сил или слугу высшего существа.

Вовсе не случайно в классической традиции интеллект характеризовали как управляющий элемент человеческой психики. Интеллект связывали с допускающими передачу конструктами. Когда конкретный человек передает нам конструкт, под управлением которого он действует, и тоже способны понять его действия. Его поведение в этом случае он обретает смысл и для нас: мы понимаем этого человека. Когда же ему не удается сообщить нам свой конструкт, его поведение выглядит не имеющим смысла, и мы тогда говорим, что он глупый и не ведает, что творит. Обычно мы видим более ясно те схемы, в которые укладывается поведение другого человека в тех случаях, когда он способен сообщить нам ясное понимание личных интерпретаций, направляющее его поведение. Поэтому неудивительно, что мы склонны полагать, что именно сообщимые или интеллектуализированные конструкты обеспечивают самые лучшие средства контроля за поведением людей.

Термин 'контроль' часто используется при описании пациентов. Иногда психологи говорят о 'сверхконтроле'. Одна­ко, по нашему мнению, контроль - это, вообще говоря, всего лишь точка зрения, с которой мы стремимся объяснить любое поведение. Сказать «нечто вышло из-под контроля» - значит заявить, что мы ос­тавили попытки объяснить происходящее. Отказаться от понятия конт­роля, о каком бы поведении ни шла речь, - это все равно, что отка­заться от понятия законности.

Так что можно сказать по поводу «интеллектуального контро­ля» или «сверхинтеллектуализированного контроля» у пациента? Че­ловек, постоянно выражающий в сообщимой форме те конструкты, которые, как он считает, направляют его поведение, вероятно, будет описываться в клинике как «сверхинтеллектуализированный». Если бы он давал менее четкие формулировки, клиницист скорее всего не навесил бы на него этот ярлык. Избежать такого ярлыка ему удалось бы и в том случае, если бы он не столь ясно выражал свои конструк­ты. Кроме того, и это, по-видимому, важно в психотерапии, если бы он не делился своими конструктами с таким множеством других лю­дей или с теми из них, с кем вскоре тесно идентифицируется, то, ве­роятно, мог бы перегруппировать их, не изменяя при этом своих ос­новных ролевых отношений.

Один из способов представить себе конструкт - вообразить его в виде маршрута движения. Двухполюсный конструкт обеспечивает че­ловеку дихотомический выбор, и неважно, будет ли это выбор того, как ему воспринимать нечто или как ему действовать. Поэтому можно ска­зать, что система конструктов, создаваемая индивидуально каждым человеком, отображает сеть путей, по которым он волен двигаться. Каждый путь—это дорога с двусторонним движением, позволяющая ему продвигаться в любом из двух направлений, но только не поперек! Он не в состоянии выработать новую линию поведения, не построив новые концептуальные маршруты следования. В каком из двух направлений будет двигаться конкретный человек по определенной дороге - дело личного выбора, который, как отмечалось ранее, направляется тем, что мы называем принципом выбора, допускающего развитие.

Сеть путей, сформированную системой истолкования, можно сматривать как управляющую (ограничивающую вариативность поведения) систему, однако каждый путь представляет возможность дихотомического выбора. Каждый такой выбор, в свою очередь, регулируется принципом выбора, допускающего развитие. Таким образом, как мы уже указывали, психологическая система человека успешно сочетает в себе аспекты детерминизма и свободы воли, поскольку конструкт не содержит указания на то, какой из его двух полюсов следует выбрать, он оставляет человеку свободу выбора; а поскольку у конструкта есть только два полюса, он регулирует возможности выбора. С другой стороны, принцип выбора, допускающее развитие, конечно же, побуждает человека к предпочтению одного ( полюсов на оси определенного конструкта, но при этом предоставляет ему свободу решать, что именно это выбор содержит больше возможностей для определения и развития его системы.

Движение к определенной цели предполагает последовательность дихотомических выборов. Каждый такой выбор направляется конструктом. Когда кто-то пытается заново истолковать себя, он может либо с грохотом мчаться по кругу в своих старых желобах, либо складывать новые пути через те области, которые прежде не были у доступны. Если человек находится в стесненных, затруднительных обстоятельствах, он, вероятно, не будет создавать новых каналов, скорее он выберет движение в противоположном направлении уже установленным димензиональным линиям. Если этот человек клиент, и терапевт просто убеждает его измениться, то именно такой тип движения будет для него наиболее доступным. Когда срочность велика, а давление сильно, это движение редко приводит к успехам, ибо новое поведение клиента будет резко контрастировать с прежним по всем главным осям его личности. Если же терапевт готов era к лечению более продуманно, чаще всего сеть возможность «кровать новые каналы, внутри которых клиент способен добиться собственного изменения. В этом случае часто совершается менее резкое, но более подходящее движение. Однако независимо от того, развивает ли клиент новые конструкты для направления сво­его движения по другим маршрутам или с грохотом мчится по ста­рым желобам, конструкты его системы можно рассматривать и как средства контроля, и как пути, которые он волен выбирать для дви­жения.

Дьюи придавал особое значение антиципаторному характеру по­ведения и использованию человеком гипотез в мышлении. Психоло­гия личных конструктов в этом отношении следует взглядам Дьюи. С нашей точки зрения, каждый конструкт представляет пару конкури­рующих гипотез, причем каждая из них может применяться к новому элементу, который человек пытается истолковать. Вот эта вещь, кото­рую я держу в руке, - черная или белая? 'Черная' и 'белая' - конкури­рующие гипотезы, возникающие у меня благодаря конструкту вер­ный - белый'. Таким образом, так же как ученый-экспериментатор планирует свои эксперименты вокруг альтернативных гипотез, так и каждый человек выстраивает свои повседневные исследования жиз­ни вокруг тех конкурирующих гипотез, которые подсказываются кон­трастами в его системе истолкования. Более того, так же как ученый не может предвидеть те возможности, которые он почему-то не концептуализировал в виде гипотез, так и любой человек в состоянии доказать или опровергнуть только то, что его система истолкования предлагает в качестве возможных альтернатив. Вновь система истол­кования устанавливает пределы возможностям восприятия и понима­ния. Конструкты каждого человека являются регуляторами-ограни­чителями его перспективы.

Проблема контроля имеет множество ответвлений и, на наш взгляд, они особенно интересны в области психотерапии. Главный вопрос на этой стадии обсуждения психологии личных конструктов состоит в том, что конструкты суть пути свободы движения. Посколь­ку конструкты являются двусторонними каналами, они предоставля­ют обладающему ими человеку свободу; а поскольку он может продвигаться только по этим путям, они представляют собой ограничители, устанавливаемые в отношении всего, что этот человек дает. Кроме того, с нашей точки зрения, кроме конструктов, выражаемых в словесной форме или сообщаемых только с помощью невербальных средств (мимики, жестов и т. д.), есть и другие. Возмож­но, психология личных конструктов и в самом деле является интеллектуализированной теорией. Но даже если - благодаря интеллектуальным регуляторам-ограничителям - она предполагает, что конструкты сообщаемы, то, вообще говоря, есть некоторые виды регуляторов - ограничителей, которые не относятся к интеллектуальным, поскольку не поддаются сообщению. Существенная доля человеческого поведения направляется по безымянным каналам, не имеющим не только словесных обозначений, но и вообще никаких других указателей. Тем не менее эти каналы существуют и включаются в сеть дихотомических измерений (dimensions), относительно которых структурируется мир конкретного человека.

Разумеется, психология личных конструктов строится по интеллектуальной модели, но ее применение вовсе не ограничивается тем, то обычно относят к интеллектуальной или когнитивной сфере. Она столь же приложима и к эмоциональной или аффективной области, и к сфере действия или воления. В психологии личных конструктов было юностью отказано классическому расчленению психологии на три «суверенных государства»: психологию познания, психологию чувства и психологию воли.

Хотя психология личных конструктов имеет дело с личными конструктами, которые целиком и полностью могут оказаться несообщимыми, и потому в действительности не относится к разряду теорий, которые обычно принято называть интеллектуализированными, важно подчеркнуть, что сама эта теория сообщима и интеллектуально достижима. Здесь мы проводим границу между личными конструктами, рассматриваемыми в рамках этой теории, и конструктами, составляющими метод самой теории. Первые могут быть как сообщимыми, так и несообщимыми; последние должны быть сообщимыми, чтобы иметь общедоступный смысл. Если психология личных конструктов окажется всего лишь громыханием автора, несущегося по кругу в желобе своего личного конструкта, то не будет и надобности в ее пуб­ликации. Понимание этой рукописи послужит одной из практических проверок того, можно ли сообщить другим психологию личных кон­структов.

6. Личное истолкование своей роли

Обратимся теперь к более детальному разбору контролирующе­го воздействия, которое конструкты человека оказывают на него са­мого. Как мы уже указывали ранее, Я - при условии его рассмотре­ния в надлежащем контексте представляет собой понятие или конструкт в подлинном смысле слова. Я сопряжено с группой собы­тий, сходных между собой в некотором отношении и в том же самом отношении обязательно отличающихся от других событий. Отноше­ние, в котором эти события сходны между собой, и есть собственно' Я.. Кроме того, это же отношение делает Я индивидуумом, отличным от других индивидуумов. После такой концептуализации Я, с ним можно обращаться как с некой вещью, исходной величиной или эле­ментом в контексте суперординатного конструкта. Другими словами, Я может стать одной из трех или более вещей (либо персон), по мень­шей мере две из которых сходны между собой и отличны, по крайней мере, от одной из оставшихся.

Когда человек при формировании конструктов начинает исполь­зовать себя в качестве исходной величины или отправной точки, про­исходят волнующие события. Он обнаруживает, что формируемые им конструкты влияют на его поведение таким образом, как если бы они были суровыми контролерами. Особо строгому контролю с их сторо­ны подвергается его поведение относительно других людей. Возмож­но, было бы лучше судить в сравнении с другими людьми. Разумеет­ся, на его поведение влияет им самим проводимое или истолко­вываемое сравнение. Таким образом, значительная часть социальной жизни индивидуума контролируется теми сравнениями, которые ему случилось усмотреть между собой и другими.

Мы уже обсуждали искажение концептуализации, происходя­щее в тех случаях, когда кто-то нерасположен выражать полный контекст или связи своего конструкта, и как, в некоторых случаях, Полное выражение конструкта закрепляет за говорящим роль, ко­торую тот не хотел бы играть. Например, утверждение «Мэри, Алиса и Джейн, как и любой' другой человек, всегда проявляют мяг­кость характера» может означать, что искажение происходит в момент, когда говорящий находится на грани того, чтобы отвести себе роль человека, вынужденного иметь дело с грубыми, недоб­рыми людьми. Если единственный противовес агрессии - это аг­рессия, и если агрессия, в свою очередь, прочно вплетена в лич­ную цепь конструктов, которая логическим путем приводит человека к опровержению своей идентифицирующей роли, этот "человек, вероятно, будет избегать говорить, что кому-то «не хватает мягкости и доброты». Выражая то же самое на самом простом и интуитивном языке, можно сказать: никто не хочет показаться в роли, с которой не в состоянии справиться, и никто не будет де­тально разрабатывать роль, которую не готов играть. Как мы увидим позже, при обсуждении репертуарного теста ролевых конструктов (РТРК), информацию о том, как человек определяет и истолковывает свою роль, можно получить и косвенным, логи­ческим путем из истолкования им других людей. Одно из клинических применений разработанного Мюрреем Теста Тематической Апперцепции (ТАТ) - анализ человеческих фигур наряду с анализом тем или сюжетов придуманных историй. В действительности, большинство клиницистов, помимо тематического анализа, склонны придавать особое значение анализу фигур. В ходе этого анализа можно получить некоторое представление о том, какого типа люди населяют мир клиента. Через осмысление состава исполнителей и сюжета придуманной клиентом «пьесы» проводящий обследование может логически реконструировать ту роль, которую обследуемый, должно быть считает скроенной для себя. Иногда такая роль открыто описывается обследуемым по мере того, как он наделяет мыслями и главного героя придумываемой им истории.

Это далеко не единственный способ узнать по реакции обследу­емого на данный тест о выбираемой им для себя роли; она обнаружи­вает себя и в тех конструктах, исходя из которых обследуемый описы­вает людей, изображенных на стимульных картинках теста или придуманных им самим в ходе сочинения истории. Каждый конст­рукт имеет свои контрастные признаки. И проводящему обследова­ние клиницисту необходимо учитывать контрасты, имплицитно вы­ражаемые обследуемым в описаниях персонажей. Эти контрастные признаки скорее всего используются и при истолковании обследуе­мым своей собственной роли. Как раз этот момент часто упускается при интерпретации результатов ТАТ.

Когда в первичном интервью клиент описывает других людей, населяющих его личный мир, он по существу определяет координат­ные оси, относительно которых должен выстраивать линию собствен­ного поведения. Он формулирует свою систему личных конструктов. Слишком часто клиницист не сознает, какой богатый источник потен­циально полезной информации о клиенте ему открывается. Он может невольно исказить интерпретацию содержания интервью, пытаясь выяснить, была ли в действительности тетушка Ольга такой против­ной старой грымзой, какой ее изобразил клиент. Или, что еще хуже, он может просто идентифицировать утверждение клиента о тетушке Ольге как голый факт, который не подлежит в последующем перетол­кованию со стороны клиента. На самом деле, самое важное в утверж­дении клиента о грехах его тетки заключается, вероятно, в том, что он описывает роль, которую он сам временами вынужден хотя бы отчас­ти играть, или же роль, по отношению к которой даже сейчас должен вести противоположную, либо дополнительную партию.

По мере того как некто истолковывает других людей, он форму­лирует систему истолкования, управляющую его собственным поведением. Конструкты, включающие других людей в качестве своих контекстов, навязывают также определенный образ мысли и действий их обладателю. Никто не может назвать другого человека ублюдком, не делая рождение ребенка вне брака измерением (dimension) и своей собственной жизни.

Стоит, однако, еще раз напомнить, что конструкт - это единая 'формулировка сходства и различия. Назвать другого человека ублюд­ком - не значит с неизбежностью концептуализировать себя как ублюдка. Говорящий может, напротив, концептуализировать себя как «определенно не являющегося ублюдком». Клиницисту в этом случае важно понять одно: клиент упорядочил свой мир относительно такого измерения, как незаконнорожденность.

Конструкт - это двухполюсная структура (наподобие магнита), а не просто категория сходства без предполагаемого поблизости различия. Невозможно обратиться к аспекту сходства конструкта, не активизируя одновременно его аспект различия. Много лет назад Фрейд показал, что в сновидениях образы представлены своими противоположностями. Поскольку сновидения также «разбираются» с конструктами, не удиви­тельно, что конструкты в них, иногда оставаясь неповрежденными, про­сто меняют полюса местами. Клинициста, систематически применяю­щего психологию личных конструктов, не должно вводить в заблуждение это простое переворачивание конструкта вверх ногами.

Происходит нечто весьма интересное, когда человек впервые пытается перестроить свою жизнь в рамках его личной системы кон­структов. Разумеется, измерения этой системы имеют тенденцию к сохранению. Поэтому ему поначалу кажется, что он свободен перемешаться только вдоль уже установленных им самим и для себя осей. Предположим, к примеру, что этот человек определил направление ' изменения своей роли относительно личного конструкта «мягкость» (характера)- агрессивность. Предположим далее, что он классифицировал себя как сходного с мягкими людьми, включенными в контекст его конструкта. Итак, он один из мягких людей. А теперь предположим, что его «игра в этой пьесе» начинается с провала: он пропускает реплики, невнятно бормочет слова своей роли и т. д. Что-то вышло из строя в его системе антиципации, - слишком уж много неприятных неожиданностей. Становится очевидным, что ему нужно что-то делать со своей ролью. Самое простое, что приходит на ум, попытаться переопределить свою роль в рамках контекстов некоторых из его личных ролевых конструктов. Допустим, он решает переместить ее вдоль оси 'мягкость-агрессивность', и делает это. Не­сколько недель спустя его друзья замечают: «Что случилось с Каспером? До чего же он изменился!»

Суть этих перемен в том, что в действительности Каспер изменил не свой способ приспособления к жизни, а попытался заново вписаться в рамки любой ограниченной системы истолкования, с которой ему при­шлось работать. Исследование так называемых полярных изменений личности, таких как маниакально-депрессивный цикл, служит подтверж­дением того, что большинство радикальных сдвигов, наблюдаемых нами я поведении людей, представляет собой не кардинальные перемены в их планах жизни, а скорее попытку переменить положение в рамках непод­вижно закрепленной системы координат, которая обеспечивает их толь­ко ориентирами для понимания человеческих отношений. Когда клини­цист сознает координатную систему клиента, он способен, в известной мере, предсказать те направления, в которых клиенту пришлось бы пере­меститься, если бы от него потребовали быстрого изменения.

Психотерапевт, стремящийся побудить своего клиента к быст­рому изменению, сталкивается с той же проблемой. Он вынуждает клиента перемещаться исключительно вдоль тех осей, которые тот ранее установил для себя, и результат может оказаться катастрофическим. Но даже если психотерапевт действует без излишней поспеш­ности, однако при этом не сознает личной системы конструктов свое­го клиента, он может обнаружить, что клиент изменяется в совершенно неожиданных направлениях.

Хотя личные конструкты человека составляют управляющую систему, под контролем которой он разыгрывает или изменяет свою роль, при благоприятных обстоятельствах их обладатель способен перест­раивать и сами конструкты. Выражаясь математическим языком, мож­но сказать, что он способен вращать координатные оси жизни. Это дает ему новый набор измерений (dimensions) и указывает новые на­правления свободного движения.

Переосмысление и перестройка жизни человеком - это процесс, не прерывающийся в течение всего отведанного каждому из нас вре­мени. В, действительности никто не может изменить свою позицию относительно одного из управляющих его ролью конструктов, не из­меняя, в определенной мере, сам этот конструкт. В психотерапии час­то предпринимаются сконцентрированные попытки помочь клиенту сформулировать новые и, в известном смысле, базисные конструкты, 'относительно которых можно было бы переориентировать его пони­мание своей роли. Почти обязательным требованием является фор­мулирование этих новых конструктов первоначально в контекстах, которые не затрагивают клиента слишком близко, прежде чем будет брошен вызов той фундаментальной системе, что управляет его соб­ственной ролью. Клиент, которому неожиданно говорят, что он дол­жен измениться, вероятно, почувствует в этих словах серьезную угрозу и может либо стать недосягаемым для воздействий психо­терапевта, либо в панике броситься совершать вынужденные уклоня­ющиеся движения в рамках своей старой системы координат.

Если же новые конструкты формируются сначала в контекстах, которые не включают самого клиента или членов его ближайшего окружения и теперешней семьи, парализующей угрозы поспешного, непродуманного движения можно избежать. Очень скоро, однако, клиент должен быть вовлечен в формирование нового конструкта. По возможности не следует сразу включать его Я целиком в контекст формируемого конструкта. Наш подход состоит в том, чтобы вводить в контекст только прошлое Я клиента, давая ему возможность заново .Посмотреть на то, каким он был в детстве, и переопределить себя в статусе ребенка по целому ряду отношений. Другой способ - предлагать классифицировать только определенные формы поведения, например те, которые можно целиком наблюдать в пределах терапевтического кабинета. Еще один способ - придумать искусственные роли разыграть их.

Но поговорим об этом подробнее чуть позже. А сейчас отметим ряд принципиальных моментов, а именно: системы конструктов контролирую роль, которую каждый человек играет в своей жизни; клиент раскрывает свои конструкты всякий раз, когда говорит о других ; или о себе; конструкты, контролирующие роль, являются биполярным или, говоря иначе, обладают размерностью; наибольшая свобода перемещения (изменения), как она открывается человеку, существует в направлении от одного полюса конструкта к другому, или вдоль тех осей, которые он уже сам для себя построил и истолко­вал; при благоприятных обстоятельствах мы способны изменять сис­темы конструктов, контролирующие нашу роль.

7. Реальный характер конструктов

Люди с давних пор придерживаются точки зрения, согласно которой мы считаем наш мир реально существующим, а психологи­ческие процессы человека - основывающимися на личных версиях реального мира. Эти личные версии и есть личные конструкты. Те­перь мы можем спросить себя, можно ли с этой точки зрения счи­тать наши конструкты реально существующими? И ответить: в ог­раниченном смысле, да. Конструкты не следует смешивать с теми фактическими данными, персонализированными версиями которых они являются; конструкты представляют собой интерпретации этих фактов. Однако конструкты могут использоваться в качестве точек зрения при рассмотрении других конструктов, как это имеет место при иерархических отношениях между ними внутри системы. В этом смысле суперординатные конструкты являются версиями подчинен­ных им - субординатных - конструктов, что придает последним фор­му реальности, истолковываемой с помощью первых. Суммарный ответ на вопрос о том, являются ли конструкты реально существую­щими, состоит в следующем: конструкт и в самом деле реален, но его реальность не идентична реальности элементов, входящих в его контекст. С этими элементами конструкт связан отношениями реп­резентативности, а не тождественности. Его реальность - это не их реальность. Конструкт обладает своей собственной реальностью. Эта проблема не должна нас беспокоить, если мы будем помнить о том, что конструкт и его элементы реально существуют, но в разных сфе­рах действительности.

Может ли конструкт передаваться от одного человека другому, не утрачивая при этом своей реальности? В известном смысле, да. Разумеется, он не переходит от одного к другому наподобие един­ственного глаза, который имели три граи: когда одна завладевала им, остальные ничего не видели. Понятие коммуникации - это ведь тоже конструкт, и так же, как мы позволяем конструкту репрезенти­ровать то, истолкованием чего он служит; мы допускаем, что сооб­щенный конструкт репрезентирует тот личный конструкт, истолкова­нием которого он является. Переданный конструкт представляет собой истолкование, принадлежащее воспринявшему его человеку; одним из элементов этого истолкования становится конструкт человека, ко­торый обладал им до момента сообщения. Конструкт человека, от ко­торого исходит сообщение, реально существует, то же утверждение s справедливо и по отношению к сообщенному конструкту, однако он, являясь истолкованием исходного конструкта, не тождественен по­следнему. В это смысле ответ на наш вопрос о том, может ли конст­рукт передаваться от одного человека другому, не утрачивая своей реаль­ности, будет определенно утвердительным. Конструкт не меняет «порт приписки» в тех случаях, когда кто-то еще получает его версию.

Б. Формальные аспекты конструктов

8. Терминология

а. Диапазон пригодности ( Range of convenience ). Ми уже от­вечали, что теория или система имеет диапазон пригодности, в котором она служит пользователю надежным инструментом в деле предсказания событий. Кроме того, в ходе изложения предположений, об­разующих структуру психологии личных конструктов, мы указывали на то, что и конструкт имеет диапазон пригодности. По-видимому, диапазон пригодности конструкта охватывает все то, к чему пользо­ватель счел его применение полезным.

б . Фокус пригодности (Focus of convenience). Конструкт мо­жет быть максимально полезным для трактовки определенных воп­росов. Круг этих вопросов и называют его фокусом пригодности.

в. Элементы ( Elements ). Вещи или события, которые абстраги­руются посредством конструкта, называются элементами.

г. Контекст ( Context ). Контекст конструкта состоит из всех тех элементов, к которым конструкт обычно применяется. Он несколько более ограничен, чем диапазон пригодности, так как относится к об­стоятельствам, в которых конструкт возникает, и вовсе не должен -да и не может - касаться всех обстоятельств, при которых человек мог бы со временем использовать данный конструкт. Контекст конст­рукта несколько шире фокуса его пригодности, поскольку конструкт может часто возникать в обстоятельствах, при которых его примене­ние не всегда оптимально.

д. Полюс ( Pole ). Каждый конструкт имеет два полюса, по одному на каждом конце своей дихотомии. Элементы, объединенные на одном полюсе, сходны друг с другом в определяемом данным конструктом отношении, и не похожи на элементы, находящиеся на другом полюсе.

е. Контраст ( Contrast ). Отношение между двумя полюсами кон­структа есть отношение контраста.

ж. Аспект сходства ( Likeness end ). Для тех случаев, когда осо­бо выделяются элементы на одном полюсе конструкта, мы использо­вали термин аспект сходства, подразумевая, что тем самым мы ука­зываем на полюс, у которого эти элементы группируются благодаря истолкованию.

з. Аспект контраста ( Contrast end ). Для тех случаев, когда осо­бо выделяются элементы на противоположном полюсе, мы использо­вали термин аспект контраста, подразумевая, что тем самым мы указываем на противоположный полюс.

и. Эмердженция ( Emergence ). Здесь мы заимствуем конструкт Лайела (Lyie). Эмерджентный полюс конструкта - это полюс, который включает большую часть непосредственно воспринимаемого контекста. Например, в утверждении «У Мэри и Алисы мягкий характер, а Джейн агрессивна» мягкость (характера) является эмерджентной потому что относится к 2 /З контекста. Часто в явной форме упоминается только эмерджентный полюс, как в том случае, когда кто-то го­рит: «У Мэри и Алисы мягкий характер, а у Джейн - нет».

к. Имплицитность ( Implicitness ). И эта мысль позаимствова­на у Лайела (Lyie). Имплицитный полюс конструкта - это полюс, ко­торый противополагается эмерджентному. Его часто не называют «по имени». Иногда у человека нет даже специального символа для обозначения имплицитного полюса конструкта, и он выражается в имплицитной символической форме через эмерджентный термин.

9. Символизм

Любой из сходных элементов в контексте конструкта может дать Имя или название этому конструкту. Конструкт, образованный в контексте элементов А, В и С, где А и В являются сходными элементами, «южно репрезентировать просто через упоминание А. В свою очередь, элемент А сам может быть подлинным конструктом, возникшим в кон­тексте А , а(, А. Здесь мы указываем не на использование А в этом Смысле, а на его употребление в качестве представителя или символа конструкта, сформированного вне контекста, включающего А, В и С. Тогда А может использоваться для репрезентаций конструкта, который на самом деле и не А вовсе, но включает А в качестве видового объектa, то есть конструкта высшего порядка, который содержит А только часть своего контекста. Такова основная сущность символизма. Символика весьма полезный и удобный инструмент. Понимаемая в свете сказанного выше, символика является не только единственным орудием оформления мысли, но, бесспорно, служит применяемым всеми инструментом широкого назначения.

Люди изобрели ловкий трюк в пользовании символикой. Мы при­думываем звуки и формы и вводим их искусственно в контекст своих конструктов в качестве одного из элементов, а затем позволяем како­му-то одному звуку или какой-то одной форме стать символом опре­деленного конструкта. Например, кто-то прибавляет слово 'мягкость' (характера) к живым людям - Мэри и Алисе, так что образуется кон­текст, который теперь звучит как: 'Мэри, Алиса и мягкость характера в сравнении с Джейн'. С этого, момента 'мягкость' (как свойство ха­рактера) используется для репрезентации подобия Мэри, Алисы и... слова 'мягкость'.

Есть и более простой тип символизма, который не связан с вторже­нием слов в контекст конструкта. Мы можем позволить Мэри стать сим­волом мягкости, а Джейн - символом привлекательности. Мать может стать символом принадлежности к определенному социальному классу, а отец - символом зрелости. У большинства людей Мать и Отец дейс­твительно олицетворяют собой личные конструкты гораздо более высо­кого порядка, чем тот, которого требуют их собственные идентичности. Этот вид «фигурного» символизма характерен для личных конструктов, формируемых человеком в детстве. Вдобавок, то, что эти конструкты, вероятно, поддерживаются и сохраняются в памяти на основе такого «фигурного» символизма, - важный факт для психотерапевта. Ибо ска­зать, что некто «интроецирует» своего отца и свою мать, означает упус­тить главное, по крайней мере, для психотерапевта; скорее, отец и мать этого человека, по всей вероятности, были контекстуальными элемента­ми великого множества личных конструктов, которые он сформировал за свою жизнь, в частности его ролевых конструктов. Родительские фи­гуры могут использоваться, а могут и не использоваться в настоящее время в качестве символов этих конструктов.

Мы только что сказали, что символы-фигуры характерны для символики, используемой для репрезентирования личных конструк­тов, сформированных в детстве. Можно придать этому факту более общую формулировку. Использование одного из исходных контексту­альных элементов в качестве символа конструкта характерно для ран­них стадий формирования и применения любого конструкта. Так, конструкт 'Мэри-похожа-на-Алису-и-отличается-от-Джейн» вероятно, будет символизироваться в мышлении конкретного человека просто как Мэри или Мэри-стость.

По мере добавления в контекст данного конструкта - при усло­вии, что это проницаемый конструкт, - новых элементов, или пыта­ясь вызвать «мэриподобное» поведение у своих друзей, его обладатель может изобрести для него вербальный символ. Если же конструкт оказывается относительно непроницаемым или трудносообщимым, разве что с помощью самых интимных средств, он продолжает символически репрезентироваться просто одним из элементов своего Е исходного контекста. Например, если ''мать' является контекстуаль­ным элементом, используемым для репрезентации какого-то относительно непроницаемого личного конструкта - скажем, «Теперь нет таких людей, какой была моя мать», - или если не предпринимается никаких усилий, чтобы сообщить личный конструкт - «Вряд ли кто сейчас способен понять, какой в действительности была моя мать», тогда 'моя мать', скорее всего, будет сохраняться и как символ, и как один из элементов контекста этого личного конструкта.

Почти на всем протяжении нашего обсуждения личных конструктов в качестве примеров их контекстуальных элементов мы приводили людей или «фигуры». Считается, что именно такие конструкты представляют первостепенный интерес для психолога. Однако все нами сказанное справедливо ив отношении личных конструктов, касающихся других вещей. Конструкт «скорость' может символизироваться автомобилем, так же как и словом. Конструкт успокоение' может символизироваться кривой, напоминающей ок­руглость материнской груди; конструкт 'честность (прямота)' - звуком твердого, мужского голоса, а конструкт 'возмужалость' - эрегированным половым членом. Ответы на тест Роршаха по типу “blood and guts» могут, в некоторых случаях, быть символами личного конструкта, взятыми непосредственно из его контекста. При оценивании такого ответа клиницисту важно выяснить, что это за конструкт и каков его уровень обобщенности (то есть порядок подчиняемых им элементов).

10. Коммуникация

Излагая выше наши представления о символизме, мы заняли оп­ределенную позицию и в отношении природы коммуникации. Если символизм - это вопрос предоставления одному из элементов в кон­тексте конструкта выступить в роли представителя всего этого конст­рукта, тогда коммуникация - это вопрос воспроизведения символи­ческого элемента в надежде вызвать более или менее близкую копию данного конструкта у другого человека. Самый лаконичный и ясный способ - воспользоваться словом как символом. Разумеется, он мо­жет не сработать, потому что наш слушатель мог не включить это слово в состав того же контекста или не употреблять его в качестве символа того же конструкта. Тогда, возможно, нам придется показать ему другие элементы контекста нашего личного конструкта, - частич­но в форме слов, частично в форме невербальных актов. При некото­ром везении мы можем преуспеть в сообщении нашего конструкта, по крайней мере, на приблизительном уровне.

Клиент, пытающийся сообщить свои личные конструкты терапев­ту, редко может опереться на простые словесные формулировки при пе­редаче точного личного смысла конструктов. Ему приходится выстав­лять на обозрение длинный перечень других контекстуальных элементов, прежде чем терапевт сумеет его понять. Наладить канал связи с терапев­том особенно трудно в тех случаях, когда личный конструкт пациента относительно непроницаем и нет никаких относящихся к нынешнему времени элементов, которыми можно было бы легко воспользоваться для пояснения данного контекста. Трудно общаться с терапевтом и тогда, когда он, по-видимому, не понимает субординатных конструктов, которые вклю­чает в себя обсуждаемый конструкт. Наконец, известные трудности воз­никают в том случае, если данный конструкт управляет ролью клиента и его невозможно сообщить терапевту, не искажая того ролевого отноше­ния, которое клиент установил между собой и терапевтом.

Со своей стороны терапевт не должен спешить с приложением своих предсуществующих конструктов к символизму и поведению клиента. Сначала ему нужно составить своего рода словарь для общения с клиентом. К тому же, ему придется признать возможность того, что отношения клиента с ним будут заметно колебаться по мере того, как клиент будет иллюстрировать, с неприкрытым реализмом, контекстуальные элементы конструктов управляющих его ролью.

11. Шкалы конструктов

Время от времени мы говорили о конструкте так, как если бы он был координатной осью или измерением (dimension). Так как мы ввели допущение, что конструкты являются по существу дихотомическими, могло показаться, что тем самым исключается возможность шкал или континуумов, содержащих более - двух делений. Например, Лэндфилд (Landfield), выполнивший с позиции более ранних положений теории личных конструктов серию интересных исследований угрозы, поначалу разрабатывал шкалы личных конструктов индивидуально для каждого из своих испытуемых. Он, однако, отмечает, что «димензиональная шкала" ('dimensional scale') может использоваться неправильно, так |как скоро начинает казаться, что многие испытуемые, воспринимавшие людей по степеням, истолковывали их, скажем, не как последовательность различных оттенков серого, а скорее исходя из черного, бе­лого и комбинаций этих двух цветов». Даже если мы представляем себе базисные конструкты, из которых строится наша система, как дихотомические, это не исключает возможности рассмотрения градаций, как это делал Лэндфилд (Landfield), того или иного измерения.

Есть несколько способов представить такое понимание конструктов.

а. Иерархические шкалы. Так же как бесконечное число града-величины можно выразить на языке двоичной системы счисления, так и бесконечное число градаций значения можно выразить на языке дихотомической системы истолкования. Можно построить такую шкалу исходя из допущения об иерархи» конструктов, Рассмотрим иерархию четырех конструктов в порядке А, В, С и D, каждый из которых имеет два возможных значения: 0 и 1. Из этих четырех конструктов можно построить иерархическую шкалу значений с log 3' 4 или 16 градациями. Значения градаций можно представить в симво­лической форме 16 двоичными числами:

0000

0001

0010

0011

0100

0101

0110

0111

1000

1001

1010

1011

1100

1101

1110

1111

Предположим, что мы строим иерархическую шкалу 'прямоду­шие-криводушие' из четырех базисных конструктов: 'честность-не­честность', 'искренность-неискренность', 'неустрашимость-пора­женчество' и 'объективность-субъективность''. Предположим также, что эти конструкты выстраиваются именно в таком иерархическом порядке. Пусть двоичная цифра 1 представляет первый элемент каж­дой пары, а двоичная цифра, 0 - второй элемент каждой пары. Тогда нечестный, неискренний, пораженец и к тому же, субъективный че­ловек оказался бы представленным на этой шкале двоичным числом 0000 и находился бы на конце шкалы, соответствующем криводушию. Честный, но неискренний, склонный к пораженчеству и субъективиз­му человек был бы представлен двоичным числом 1000. Вследствие высокой релевантности честности такому качеству, как прямодушие, этот человек попадает в верхнюю часть шкалы. Тогда как нечестный, неискренний, пораженец, но стремящийся быть объективным чело­век был бы представлен двоичным числом 0001 и помещался бы ближе к нижнему концу этой шкалы.

б. Аддитивные шкалы. Конструктам можно также придавать форму аддитивной шкалы. Предположим, что мы отбрасываем 1 представление об иерархии конструктов и просто складываем дво­ичные цифры, репрезентирующие полюса конструктов. Тогда чест­ный, но неискренний, склонный к пораженчеству и субъективнос­ти человек получил бы оценку 1 за честность и по 0 за каждую из оставшихся трех характеристик. В этом случае его место на такой шкале соответствовало бы значению 0001. Если бы он оказался неустрашимым вместо того, чтобы быть пораженцем, его оценка повысилась бы до 0010. Ясно, что наша шкала этого вида имела бы только 5 градаций вместо 16, с граничными значениями 0000 и 0100 соответственно.

в. Абстрагированные шкалы. Продвигаясь к более высокому уровню абстракции, мы можем построить другой тип шкалы. Будем называть ее абстрагированной шкалой. Предположим, что мы истол­ковываем 'прямодушие-криводушие' не на основе какого-то конкрет­ного накопления значений других четырех конструктов, как это было в двух предыдущих случаях, а как абстрагированное из них свойство. Тогда 'прямодушие-криводушие' можно рассматривать как сквозное свойство остальных четырех конструктов. Конкретнее, 'прямодушие-криводушие' - это свойство отношения между любыми парными со­четаниями этих конструктов. Например, честность в сравнении с , нечестностью является прямодушной, а нечестность - соответственно криводушной, но абсолютная честность в сравнении с неустрашимостью может считаться криводушной. Конструкт 'прямодушие - криводушие' по-прежнему является дихотомическим. Его абстракция, однако, будет релятивной, и, чтобы символически отобразить ее применение к меняющемуся контексту, приходится вводить целый ряд символов или чисел. Разумеется, пользователю трудно устоять против соблазна применить этот конструкт конкретно, и часто именно это и происходит.

В этом месте нелишне было бы отклоняться от нашей главной темы и упомянуть о том затруднении, которое многие из нас испытывают, пытаясь пользоваться системой счисления не на конкретном а, на абстрактном уровне. Для ребенка числовая последовательность -это конкретное расположение именованных предметов. Становясь старше, он обнаруживает, что его систему счисления можно приме­нить для упорядочивания множества разных классов объектов; тем не менее, используемые числа все еще могут восприниматься им кон­кретно - как километраж на спидометре или деления шкалы на весах. Позднее, если ему повезет, он может научиться пользоваться своей системой счисления релятивистически; когда он абстрагирует число­вое значение четыре, он воспринимает его большесть относительно трех, двух и единицы, и одновременно его меньшесть относительно пяти, шести и семи.

г. Шкалы аппроксимации. Этот четвертый тип шкалы пред­ставляет собой артефакт стремления людей понять друг друга. Бу­дем называть ее шкалой аппроксимации. Предположим, что экспе­риментатор имеет собственное представление о прямодушии-криводушии', которое является по существу дихото­мическим. Он предлагает испытуемому оценить некоторых его зна­комых по этой шкале. Испытуемый, не будучи уверенным в том, что его представление о 'прямодушии' совпадает с представлением экс­периментатора об этом качестве, скорее всего будет тяготеть к ком­промиссным оценкам. И только в тех случаях, когда какой-то знако­мый ему человек проявляет полный набор характерных черт, который, по всей вероятности, соответствует тому, что имеет в виду экспериментатор, испытуемый отваживается на крайнюю оценку. С этой точки зрения, а фактически с позиции психологии личных кон­структов, островершинное распределение оценок на шкале служит ясным указанием на ее аппроксимативный характер. Чем меньше испытуемый уверен в том, что ему понятны представления экспери­ментатора, тем тверже он будет держаться некоторой точки на шка­ле, например, ее середины, поскольку она, вероятно, меньше всего будет его компрометировать. Мы можем воспользоваться этой идей для заключения о том, насколько хорошо тот или иной человек понимает шкалу, по которой его просят выставить оценки. Когда наблюдаются часто упоминаемые J- яви U-феномены, как в случаях культурного соответствия, можно сделать вывод, что оценщик по­нимает заданный конструкт достаточно хорошо, чтобы давать дихо­томические оценки.

д. Кумулятивные шкалы. Есть еще один тип шкалы, связанной с аддитивной шкалой. Назовем ее кумулятивной шкалой. Предполо­жим, что за двумя людьми наблюдали в 20 различных ситуациях. В 19 случаях из 20 первый продемонстрировал прямодушие, а второй - кри­водушие. Каждому из них дается оценка, которая приближенно отра­жает долю случаев проявления прямодушия. Конструкт 'прямодушие-криводушие' остается по существу дихотомическим, и только накопление случаев его проявления дает нам возможность приписы­вать более двух значений степени прямодушия.

е. Другие шкалы. Есть и другие способы концептуализации шкал, построенных на дихотомических конструктах. Например, можно было бы оценивать только критические ситуации и, незави­симо от количества случаев проявления человеком прямодушия, давать ему высокую оценку, если он продемонстрировал прямоду­шие пусть в единственной, но чрезвычайно значимой для него ситу­ации. Опять-таки, человека можно было бы оценить по шкале пря­модушия исходя из доли его друзей, которые сочли его прямодушным человеком. Однако в наши намерения не входит проведение исчер­пывающего анализа создаваемых людьми шкал; мы хотим лишь сде­лать ясным для всех то обстоятельство, что идея дихотомических конструктов не препятствует использованию шкал. В то же время сама эта идея заставляет нас внимательнее посмотреть на все эти шкалы и попытаться определить, какую именно дискриминантную основу они могут иметь,

12. Сканирование посредством конструктов

Хотя при построении теории личных конструктов мы не связывали себя ограничениями кибернетической модели, наши допущения позволяют нам придать наглядность некоторым психологическим процессам на основе аналогий с электронными устройствами. Ког­да кто-то внимательно изучает происходящие вокруг него события, он «зажигает» определенные дихотомии в своей системе конструк­тов. Поэтому системы конструктов можно рассматривать как своего рода паттерн сканирования или, проще говоря, растр, который чело-дек непрерывно проецирует на свой мир. По мере осуществления сис­тематического обзора (сканирования) своего перцептивного поля он считывает «отметки целей» - смысловые значения. Чем адекватнее его паттерн сканирования, тем более значащим, наделенным смыс­лом, становится для него окружающий мир. Чем точнее он соответ­ствует паттернам сканирования, используемым другими людьми, тем больше «отметок целей» - смыслов - человек может извлечь из сво­их проекций.

Понимаемая таким образом психология личных конструктов обя­зывает нас к проективному взгляду на всю перцепцию. Все интерпер­сональные отношения основываются, по существу, на отношениях перенесения (transference), хотя они и подвергаются проверке на ис­тинность и пересмотру. Выполнение всех тестов лучше всего рассмат­ривать как выполнение проективного теста. В психотерапии особую актуальность приобретает перенастройка паттерна сканирования у клиента. В области учения и обучения приобретает важность знание того, какие именно дихотомии в этом паттерне проверяются на пра­вильность.

Мы также можем полагать, что конструкты обеспечивают по­рядковые ординаты в психологическом пространстве, где абсциссы обеспечиваются сменяющимися во времени событиями. С конструк­тами и событиями в качестве координатных осей человек строит ре­шетку, в квадрантах которой его психологическое пространство при­обретает многомерное смысловое значение. В отношении ординат существует множество личных версий того, что представляют собой эти оси, тогда как в отношении абсциссы времени мы обладаем общим опытом. Мы можем не соглашаться друг с другом в том, какова сущностная природа того или иного события, однако мы обычно спо­собны достичь согласия (с учетом ретроспективного искажения) в от­ношении последовательности событий.

Позже мы покажем, как с помощью репертуарной решетки можно составить план определенных участков паттерна сканирования у кон­кретного человека, как ее можно анализировать непараметрически­ми методами, как ее можно применить для исследования некоторых проблем генерализации научения и как можно установить отношение ; между системой личных конструктов и системами публичных (общест­венных) конструктов. В этом месте для наших целей вполне достаточно просто привлечь внимание к тому, что систему личных конст­руктов можно рассматривать в кибернетической плоскости.

13. Личная безопасность в пределах контекста конструкта

Мы упоминали о том, что Я может использоваться в качестве одного из элементов в контексте конструкта (хотя можно легко пред­ставить себе некоторые конструкты, в которых Я не попадает в диапа­зон пригодности). Мы привлекли внимание к управляющему эффек­ту такого конструкта в исполнении человеком своей жизненной роли. В другом разделе мы отметили частоту использования символов-фи­гур при репрезентации конструкта в противоположность символам-словам. Например, собственная мать клиента могла стать символом конструкта, определяющего его роль. Давайте теперь рассмотрим, что может происходить при попытках произвести различные перемены в элементах такого конструкта.

Предположим, что у клиента элементы конструкта 'мать', рас­положенные на стороне сходства с матерью, заключают в себе, как это часто бывает, множество удобств, протекций и гарантий безопас­ности. Пока он истолковывает себя в рамках данного конструкта со

стороны сходства с матерью, или с позиции 'мать-хочет-чтобы-я...', он может воспринимать себя наследником всех этих удобств, протек­ций и гарантий безопасности. Но предположим, что терапевт пытает­ся переместить Я клиента вдоль оси его личного конструкта со сторо­ны сходства с матерью на противоположную сторону. 'Непохожий-на-мать' контекст включает все релевантные контраст­ные признаки личного конструкта 'мать' - неудобства, опасности и незащищенность. Что происходит с клиентом?

Можно ожидать, что начав смотреть на себя в этой новой общей перспективе, он, скорее всего, изменит свое поведение. Он может отка­заться от многочисленных ограничений и предосторожностей и начать вести себя во многих отношениях противоположным образом, кото­рый представляется ему контрастирующим с полюсом сходства с мате­рью в его конструкте «мать». В этом случае его поведение заметно из­меняется в сторону безрассудства. Он может также стать более разбросанным и неорганизованным, когда погружается в волны ново­го жизненного опыта и считает для себя необходимым смело встречать непривычные события, в которые его втягивает новая роль. Этот опыт может оказаться воодушевляющим, при условии, что клиент обладает достаточно определенной остаточной структурой, чтобы избежать вы­зываемого тревогой смятения, и если у него есть проницаемые конст­рукты, которые соразмерно охватывают старые и новые модели пове­дения, создавая между ними более или менее устойчивый переход. С другой стороны, из-за недостаточно определенной, чтобы справиться с новой ролью, структуры клиент может испытывать заметную тревогу.

Если клиент идентифицирует себя с полюсом отличия от матери одного из своих символизируемых фигурой матери конструктов, мо­жет случится так, что вследствие использования «фигурного» симво­лизма он станет истолковывать себя с позиции 'непохожий-на-мать' в рамках всех остальных конструктов, символом которых является мать. Тогда он, вероятно, обнаружит контрастное поведение по всем осям тех конструктов, которым в качестве символа досталась фигура мате­ри. Это может стать неприятным сюрпризом для терапевта. Послед­ствия такого истолкования своей жизненной роли оказались бы ката­строфическими и для клиента. В этом случае нам остается только надеяться, что ему достанет независимости от терапевта, чтобы от­вергнуть эту идею с самого начала.

Рассмотрим теперь противоположный вид перемещения. Пред­положим, что мы пытаемся убедить клиента осознать и «принять» свое сходство с матерью. Мы можем представлять себе эту задачу как обес­печение его доброй дозой «инсайта». Другими словами, мы просим его посмотреть на себя с противоположного конца нашего личного конструкта его матери и, возможно, не отдаем себе отчета в том, что такое перемещение означает в его личном конструкте своей матери. Наши усилия могут грозить клиенту тем, что он окажется во власти соответствующих полюсов конструктов, для которых его мать явля­ется его собственным символом.

Иногда терапевт, предполагая сходство клиента с матерью и внушая ему эту мысль, имеет в виду лишь то, что он похож на свою мать в каком-то отношении. Но терапевт может не замечать слож­ного символического значения матери в личной системе клиента. И тогда клиент слышит в словах терапевта призыв идентифициро­ваться со всем, что символизирует собой мать. Однако терапевт, возможно, имел в виду только то, что клиента столь же легко рас­сердить, как и его мать, а вовсе не то, что он относится к людям типа своей матери. После того как мать клиента будет переведена на должное место в качестве одного из контекстуальных элементов кон­структа ''легко сердится' вместо того, чтобы быть его воплощени­ем, клиент, возможно, сумеет признать себя представляющим один из сходных элементов в контексте, включающем и ее. Процесс отде­ления символизма от матери может потребовать продолжительного периода терапии, и все же, как нам кажется, должен предварять любые предлагаемые интерпретации или сколько-нибудь существен­ную терапевтическую динамику.

Предположим, что мы пытаемся переместить мать как элемент с 'такой-как-Я' стороны конструкта на 'не-такую-как-Я' сторону. Как правило, это легкий способ добиться немедленного появления дина­мики. Клиент обычно демонстрирует улучшение настроения, оптимизм и становится более отзывчивым. Спустя сеанс или два он может начать тревожиться или скрытничать. Когда он стал прорабатывать импликации этого перемещения, он мог обнаружить, что его роль настолько утратила свою определенность, что прекратила обеспечи­вать ему минимальный уровень личной безопасности. Возможно, пе­ремещение матери с одной стороны конструкта на другую привело клиента в смятение. При оставшейся после этого системе истолкова­ния он больше не в состоянии антиципировать достаточно регуляр­ную последовательность событий в своей жизни.

В этом случае произошло следующее. Клиент еще раньше по­пал в зависимость от матери, но не просто как символа управляюще­го ролью конструкта своего Я, а как определения этого конструкта. Ее пример как раз и иллюстрировал данный конструкт в действии. «Подъем», испытанный клиентом в то время, когда ему в первый раз предложили произвести перемещение матери с одной стороны кон­структа на другую, был, по существу, эффектом освобождения, кото­рый возникает, в этом случае, сразу после того, как он перешел в не­безопасное состояние. Это именно та свобода, которой он не может воспользоваться до тех пор, пока у него нет системы истолкования, в рамках которой можно было бы обеспечить себе хоть какой-то пред­варительный просмотр жизни. Чтобы представить себе этот феномен, так сказать, в действии, нужно иметь опыт терапевтической работы с ребенком из распадающейся семьи. В период распада один из роди­телей или оба они, скорее всего, будут пытаться отделить другого от 'такой-как-Я' стороны некоторых управляющих ролью личных кон­структов ребенка. Вследствие этой вынужденной утраты своего по­добия с родителем, служащим ролевым примером для ребенка, пос­ледний обретает навязанную ей свободу и лишается надежного, безопасного положения. Совершенно ясно, что удачливый терапевт в таком случае будет часто подменять исполнителя главной роли «дос­тойного подражания человека» в глазах ребенка.

И в заключение давайте рассмотрим четвертый вид перемеще­ния, по-прежнему предполагая, что клиент использует фигуру матери в качестве символа одного из своих управляющих ролью конструк­тов. Что произойдет, если мать переместится с 'не-такой-как-Я' сто­роны конструкта на 'такую-как-Я' сторону? Как и в только что рас­смотренном случае, этот вид перемещения тоже имеет тенденцию разрушать пригодность конструкта вследствие утрачивания им ста­билизирующего символа. На практике, по-видимому, невозможно со­хранить символизм матери, когда ее таким образом перемещают в пределах одного и того же конструкта. Обычно происходит следую­щее: или распадается сам конструкт, или клиент перестает рассмат­ривать себя как один из похожих элементов. В любом случае управля­ющие ролью компоненты конструкта, вероятно, утрачиваются. Если клиент реагирует переводом себя на противоположную сторону, со­храняя при этом сам конструкт, мы получаем ситуацию, сходную с той, что обсуждалась ранее в связи с перемещением Я на 'непохожую-на-мать' сторону.

Итак, символом конструкта становится обычно один из его по­хожих элементов, хотя это не обязательно должно быть так. Фигура матери может быть одним из непохожих элементов и, тем не менее, символизировать конструкт, сохраняемый клиентом. Клиент иден­тифицируется с противоположностями своей матери, и эти проти­воположности являются похожими элементами. Это редко, но все же случается в клинической работе. Разумеется, вовсе не редкость, когда кто-то считает себя не похожим на свою мать; что действи­тельно редкость, так это когда мать становится символом одного из управляющих ролью конструктов клиента, в котором он является одним из похожих элементов, а она - одним из непохожих. Напри­мер, его мать, благодаря своему хлопотливому трудолюбию, может стать антитетическим символом той самой праздности, с которой клиент идентифицирует себя.

В предыдущих параграфах этого раздела мы обсудили управ­ляющие ролью конструкты, которые сохраняются благодаря «фигур­ному» символизму. В качестве примера фигуры-символа мы рассмот­рели фигуру матери. Мы показали разрушительное воздействие на роль клиента попыток переместить себя либо символизирующую фигуру в контексте конструкта. Сказанное нами относится к любым переменам в контексте конструкта, содержащего Я и символизиру­ющую фигуру. Использование символизирующей фигуры придает конструкту некоторую стабильность или жесткость. Эта фигура мо­жет быть олицетворением личной безопасности для ребенка, или даже для взрослого, система конструктов которого содержит отно­сительно мало уровней абстракции и чьи конструкты, поэтому, дол­жны непосредственно связываться с конкретными формами поведе­ния или лицами. Символизируемые фигурой конструкты типичны для детей. Такие конструкты придают ясность, а значит и некото­рую устойчивость ролям детей.

Сказанное нами имеет ряд следствий для психотерапии, ко­торая проводится в теоретической системе психологии личных кон­структов. Там, где встречается «фигурный» или любой другой сим­волизм, выполняющий ту же функцию, Я клиента и такой символ нельзя перемещать относительно друг друга не затрагивая без­опасность, обеспечиваемую клиенту данным конструктом. Быва­ет, и не редко, что терапевту необходимо помочь своему клиенту закрепить за его конструктом новый символ, с тем чтобы можно было переместить элемент, выполнявший раньше функцию сим­вола, или же самому переместиться относительно этого элемента. Если этот символ «фигурный», - например, мать, - терапевту мо­жет потребоваться много времени и терпения, чтобы заменить сим­вол мать другим до произведения перемен в истолковании клиен­том своей роли. Возможно, экономнее было бы начать строительство нового набора конструктов, чтобы заменить старый набор целиком. Именно это и происходит в терапии фиксирован­ных ролей, которую мы обсудим позднее.

Давайте вернемся к более общему случаю личной безопасности в контексте конструкта. Забудем на время о символизме одного из его элементов. Пренебрежем самой возможностью того, что Я может быть символом конструкта. Будем считать Я только одним из его элемен­тов. Тогда, поскольку конструкт- это способ упорядочивания и со­хранения его элементов на своих местах, место Я определяется и закрывается любым конструктом, посредством которого это Я истолковывается. Управляющий Я конструкт или, конкретнее (в тех случаях, когда его элементами являются предполагаемые конструкты других людей), управляющий ролью конструкт обеспечивает способ антиципации собственных реакций его обладателя. Результат - со­циальная уравновешенность.

Рассмотрим еще более общий случай личной безопасности в контексте конструкта. Отбросим саму возможность того, что Я может быть одним из его элементов. Примем во внимание лишь то, что данный конструкт, возможно, имеющий отношение только к неодушевленным элементам, обеспечивает способ антиципации событий. Вооруженный таким конструктом человек может с олим­пийским спокойствием встречать события, происходящие как в мире людей, так и во вселенной. И это еще более широкий вид личной безопасности. Мы могли бы назвать его воплощением лич­ной уравновешенности.

14. Измерения конструктов

Личные конструкты других могут истолковываться нами как на­блюдателями. Мы можем даже ввести достаточно полный набор из­мерений, чтобы оценивать по ним конструкты других людей. Одно из таких общепринятых измерений для оценивания чужих конструктов -это уже знакомое нам измерение ' абстрактный - конкретный'. Хотя некоторые и считают, что 'абстрактный' не является антитезисом 'конкретного', большинство из нас употребляет эти термины как если бы они представляли противоположные полюса одного итого же кон­структа. До настоящего момента у нас была возможность довольно часто пользоваться этими терминами в ходе обсуждения психологии личных конструктов и мы довольствовались теми обычными значе­ниями, которые, как читатели могли бы ожидать, приписываются этим словам. Но сейчас может оказаться полезным более близкое знаком­ство с природой конструктов и разбор тех главных отношений, в ко­торых они обладают сходством и отличаются друг от друга.

Итак, конструкты можно классифицировать в соответствии с эле­ментами, которые они категоризуют. Например, конструкт может на­зываться 'физическим', но не потому что является видовым в 'физи­ческой' системе конструктов, а потому что «смеет» иметь дело с элементами, которые уже были истолкованы как 'физические' по своей природе. Часто термин «абстрактный^» используется аналогичным об­разом. Например, некоторые настаивают на том, что любой матема­тический конструкт, независимо от того, кто им пользуется, непре­менно является 'абстрактным', так как имеет дело с символами, которые были определены как 'абстрактные'. Но всякий, кому дове­лось вести интенсивную психодиагностическую работу с ученым людом, включая математиков, должен был заметить, что человек мо­жет быть превосходным математиком и, тем не менее, обращаться со своими математическими понятиями весьма конкретным образом. Есть и такие математики, которые располагают минимальными воз­можностями для абстрактного мышления. Их математическое мыш­ление засорено буквализмами, применяемыми в строго оговоренных условиях и едва ли вообще заслуживающих названия «абстракции» - разве что с добавлением определения «пустые».

Мак-Горан (McGaughran) провел исследование, в котором по­пытался определить функциональную полезность некоторых измере­ний конструктов. Он довольно быстро обнаружил, что классическая схема 'абстрактный-конкретный' не позволяла характеризовать мышление его испытуемых таким образом, чтобы опираясь на это измерение, можно было предсказать, как они будут действовать в раз­ных ситуациях. Вероятность того, что человек, рассматривавший аб­страктно проблему одного вида, будет конкретно подходить к пробле­ме другого вида, оказалась не так уж мала. Более того, испытуемые, склонные больше других использовать абстрактный подход в одной области, могли меньше других склоняться к абстрактному подходу в другой области.

Мак-Горан (McGaughran) разработал продуманный до мелочей план эксперимента, в котором он стремился предсказать какого рода концептуализацию будет использовать испытуемый в вербальном по­ведении исходя из типа концептуализации, используемой им в невер­бальном поведении, и наоборот. Это была честолюбивая затея. Вер­бальное поведение выявлялось с помощью карт Теста Тематической Апперцепции. Невербальное поведение изучалось с помощью методи­ки Выготского-Сахарова. Задачей экспериментатора было обнаружить измерения концептуализации, которые были бы применимы к обоим типам протоколов и позволяли бы предсказывать характер действий испытуемого в одной ситуации исходя из знания особенностей его кон­цептуализации в другой ситуации. Ставя перед собой такую задачу, Мак-Горан (McGaughran) вводит функциональный критерий для классифи­кации конструктов, и это, бесспорно, новая идея в области, где философы привыкли пользоваться лишь формальными критериями.

В итоге Мак-Горан (McGaughran) обнаружил, что мог делать дос­таточно надежные предсказания, и эти предсказания строились, по су­ществу, на двух измерениях: сообщаемости ( communicability ) и, если воспользоваться нашей терминологией, проницаемости ( permeability ). Фактически, термин 'проницаемость' первым предложил Мак-Горан (McGaughran), хотя он так и не решился ввести его в оборот при публи­кации результатов своего исследования. Что касается «сообщаемости», то, разумеется, он относил ее не только к вербальной коммуникации, поскольку одно множество протоколов было - по определению - не­вербальным. Другими словами, Мак-Горан (McGaughran) установил, что измерения 'проницаемость' и 'сообщаемость' оказались не только операционально определимыми, но и эффективными в деле предсказа­ния индивидуального поведения. Хотя мы не следовали строго предло­женной MaK-Гораном (McGaughran) размерностей схеме, мы признатель­ны ему и за демонстрацию того, что есть, вероятно, более значимые способы анализа концептуализации, чем анализ по измерению 'абст­рактный - конкретный', и за предложение ряда дифференциальных при­знаков конструктов, возможно, более подходящих для характеристики пользователей, чем абстрактность или конкретность.

В добавление к измерению 'проницаемость - непроницаемость^», которое уже обсуждалось нами, мы предлагаем использовать триаду понятий, в которых по существу отображаются два измерения конструктов. Эти понятия не нужно рассматривать как всецело отличаю­щиеся от того, что предлагалось авторами других современных пси­хологических теорий. Они имеют отношение к типу контроля, имп­лицитно осуществляемого конструктом над своими элементами.

Конструкт, который заранее отводит своим элементам место исключительно в собственных «владениях», можно назвать предоп­ределяющим конструктам ( preemptive construct ). К этой категории относятся конструкты видов. Примером может служить утвержде­ние: «Все, что относится к шарам, может быть только шаром и ни­чем иным». В этом случае конструктом является шар, и все вещи, которые являются шарами, исключаются из областей других конст­руктов; они уже не могут быть 'сферами', 'дробинками', 'ядрами' или чем-либо еще, кроме как 'шарами'. Это конструкт, устроенный по типу «ящика стола»: что положено в один ящик, не может одно­временно лежать в другом ящике. Разумеется, в нашем примере по­казана крайняя степень предопределения; в действительности, лишь очень немногие из повседневно употребляемых нами личных кон­структов являются всецело предопределяющими. В психотерапии же склонность клиента использовать предопределяющие конструк­ции при обсуждении некоторых животрепещущих тем часто оказы­вается главной проблемой для терапевта. Проблема предопределе­ния - это еще и важный фактор в сфере межличностных отношений и социальных конфликтов, особенно при попытках разрешить пос­ледние с тупым упрямством. Однако подробнее об этом мы погово­рим позже.

Предопределение имеет тенденцию обнаруживаться у тех, кому особенно трудно воспринимать мир как нечто непрерывно происхо­дящее и кто настаивает на том, что налаживание отношений с ми­ром - это всего лишь вопрос классификации и упорядочивания его инертных элементов. Живший до Аристотеля философ Гераклит по­ложил хорошее начало, создав учение об активном универсуме, который он представлял себе в образе огня: Однако сущность того, что пытался выразить Терахлит, была замаскирована субстанциенализмом философов, подобных Эмпедоклу, и полностью утрачена после того, как Аристотель создал «ящичную» классификацию наук и отка­зал в поддержке всего динамического, в том числе и экспериментиро­вания, чтобы не допустить искажения природы.

В течение прошлого столетия философия и конкретные науки в известной мере освободились от приоритетов аристотелева мышле­ния и стали придавать большее значение функциональным подходам к действительности. Дж. Дьюи, чья философия и психология легко угадывается за многими положениями психологии личных конструк­тов, представлял себе мир как непрерывную деятельность (affair), для понимания которой необходимо предвидение. Такой образ мышле­ния находится в остром противоречии с той разновидностью реализ­ма, что утверждает: если эта вещь - лопата, то это только лопата, и нечего больше; если этот человек - шизофреник, то он только ши­зофреник; если сердце - это физиологический орган, то оно только физиологический орган и не может истолковываться как психологи­ческий орган; если событие является катастрофой, то оно не может быть ничем иным, кроме как катастрофой; а если этот человек - враг, то он только враг, и ничего больше.

Предопределяющие конструкции часто обнаруживают себя в пылу полемики между учеными. Иногда этот феномен называют 'всего – лишь - критикой': «Психология личных конструктов —это все­го лишь ментализм»; «Психоанализ - это всего лишь антропомор­физм»; «Христианство - это всего лишь покорность», а «Комму­низм - это только диктатура, и ничего больше». Когда мы формулировали нашу основную позицию исходя из принципа кон­структивного альтернативизма, то с самого начала избегали аргу­ментации по типу «всего лишь», руководствуясь предчувствием, что отказ от этого типа мышления, возможно, окажет существен­ную помощь психологам, так же как это помогает их клиентам пе­ресмотреть свою жизнь и вновь увидеть свет надежды сквозь пол­ностью застывшие, непреклонные реалии.

Конструкт, который позволяет своим элементам одновремен­но принадлежать другим обметам, но жестко закрепляет их принадлежность к этим областям, можно назвать констелляторным конструктом ( constellatory construct ). Стереотипы относятся к этой ка­тегории. Констелляторный конструкт выражается, например, в сле­дующем утверждении: «Если это мяч, то он должен отскакивать от твердой поверхности». Некоторые исследователи называют эти кон­структы «комплексами». Конструкты такого типа допускают, что мяч можно рассматривать не только как мяч, но и как что-то другое, но при этом не оставляют свободы в отношении того, в каком еще ка­честве, помимо закрепленных за ним этим конструктом, можно было бы его использовать. Раз это мяч, нужно точно указать все его осо­бые свойства, включая возможности его использования по другому назначению.

Конструкт, который оставляет свои элементы открытыми для ис­толкования во всех мыслимых и немыслимых отношениях, можно назвать пропозициональным конструктом ( prepositional construct ). К примеру, на протяжении нашего обсуждения психологии личных кон­структов мы стремились опираться преимущественно на пропозицио­нальные конструкты в противоположность основанному на исполь­зовании предопределяющих конструктов категориальному мышлению и основанному на использовании констелляторных конструктов дог­матическому мышлению. Если вернуться к первому примеру с ша­ром, то иллюстрацией пропозициональной конструкции может слу­жить следующее утверждение: «Любая округлая масса может рассматриваться, помимо всего прочего, как шар». Такой конструкт является относительно пропозициональным, так как ограничен толь­ко понятием «округлая масса» и не предполагает, что шар должен быть какой-то конкретной вещью. В индивидуальном мышлении столь чис­тая абстракция встречается так же редко, как и абсолютная конкрет­ность, предполагаемая в предопределяющей конструкции. Таким об­разом, пропозициональный конструкт представляет собой один конец континуума, другой конец которого представлен предопределяющим и констелляторным конструктами

Хотя пропозициональность может казаться безусловно желанным качеством личных конструктов человека, на самом деле людям было бы довольно трудно освоиться в этом мире, если б» они попытались пользоваться исключительно пропозициональными конструктами. В рамках суперординатного конструкта, который включает в себя в каче­стве видовых объектов другие конструкты, подчиненные ему, субординатные конструкты рассматриваются так, как если бы они были констелляторными. Например, если конструкт сфера включает в себя конструкт шар наряду с конструктами некоторых других объектов, тог­да в те случаях, когда мы говорим, что некий объект является шаром, это будет означать, что он, к тому же, является сферой. Таким образом, конструкт шар приобретает констелляторные импликации, когда вклю­чается конструктом сфера в свой состав в качестве видового объекта.

Кроме того, если бы человек пытался пользоваться исключитель­но пропозициональным мышлением, он мог бы испытывать значи­тельные затруднения при решении того, какие вопросы являются ре­левантными и решающими в той или иной ситуации. Играя в бейсбол, он мог бы оказаться настолько занятым рассмотрением - в разных концептуальных ракурсах - запущенной в направлении него сферы, что вполне мог просмотреть необходимость истолковать ее в данный момент только как мяч, и ничего больше. В момент принятия реше­ния предопределяющее мышление приобретает особую важность, если конечно человек хочет играть активную роль в своем мире. Од­нако предопределяющее мышление, которое никогда не переходит на время в пропозициональное мышление, обрекает человека на состоя­ние интеллектуального «трупного окоченения». Его могут называть «человеком действия», но он всегда будет идти по проторенным дру­гими дорогам.

Мы можем подвести итог всему сказанному об измерениях кон­структа следующим образом:

а. Непроницаемый конструкт. Непроницаемым называется конструкт; который строятся на строго определенном контексте и не допускает включения дополнительных элементов. Примерами таких конструктов могут служить собственные имена (идентификаторы): «Если (конструкт) мяч включает определенные вещи, то никакие дру­гие вещи не могут быть мячами»; «Эти и только эти вещи являются мячами»

б. Проницаемый конструкт. Проницаемым называется конст­рукт, который предполагает добавляемые элементы. Примерами та­ких конструктов служат наименования классов (категорий): «Если (конструкт) мяч включает определенные вещи, то должны быть и дру­гие вещи, которые тоже являются мячами»; «Любая вещь, похожая на эти, является мячом».

в. Предопределяющий конструкт. Предопределяющим назы­вается конструкт, который заранее отводит своим элементам место исключительно в собственной области. Пример -видовые (родовые) имена: «Любая вещь, которая является мячом, может быть только мя­чом, и ничем иным»; «Это всего лишь мяч».

г. Констелляторный конструкт. Констелляторным называет­ся конструкт, который фиксирует область принадлежности своих эле­ментов. Всем известный пример констелляторных конструктов - сте­реотипы: «Любая вещь, являющаяся мячом, должна быть...»; «Так как это - мяч, он должен быть круглым, упругим и достаточно малень­ким, чтобы его можно было удержать в руке».

д. Пропозициональный конструкт. Конструкт можно назвать пропозициональным, если принадлежность его элементов к другим об­ластям не вносит в него искажений и не приводит к его распаду. При­мером могут служить «философские позиции»: «Любую округлую массу можно рассматривать, помимо всего прочего, как мяч или, скажем, шар»;

«Хотя это шар, нет никаких оснований утверждать, что он не может быть кривобоким, высоко ценимым или иметь французский акцент».

Позже мы предполагаем перечислить гораздо больше осей того многомерного пространства, в мотором можно размещать личные кон­структы. Тревога, враждебность, ослабление ( loosening ), превербализм, перенесение ( transference ), зависимость и ряд других измере­ний еще ждут своего описания. Но нам не терпится закончить этот предварительный очерк психологии личных конструктов, с тем, что­бы можно было продемонстрировать некоторые из наиболее интерес­ных практических приложений нашей теории к решению человечес­ких проблем. Так что дополнительным измерению конструктов придется подождать!

В. Изменение истолкования

15. Подтверждение правильности

При формулировании основного постулата нашей теории мы свя­зали себя особой позицией в отношении человеческой мотивации. Про­цессы конкретного человека, в психологическом плане, направляются по тем каналам, в русле которых он антиципирует события. Направ­ление его движения, а значит и его мотивации, - к лучшему понима­нию того, что должно произойти. Там, где Дьюи сказал бы, что мы понимаем события посредством их антиципирования, мы добавили бы, что наша жизнь полностью ориентирована в направлении антиципа­ции событий. Каждый конкретный человек продвигается к тому, чтобы сделать свой мир все более предсказуемым и, тем не менее, обычно не уходит все дальше в предсказуемый мир. В последнем случае он стано­вится невротиком или психотиком, чтобы не утратить ту способность к предсказанию, которую он уже приобрел. В любом случае, его мотиви­рующее решение характеризуется принципом выбора, допускающего развитие. Кроме того, как мы уже указывали выше, человек делает свои ставки на предсказуемость исходя из своих представлений о наилуч­ших условиях пари. Также, он часто приходит к выводу о необходимости компромисса между всеобъемлимостью и ограниченной точностью в его системе истолкования. Так, он может терпимо относиться к явно вводящему в заблуждение конструкту в его системе, если этот конст­рукт позволяет истолковать более широкий круг событий по сравне­нию с точным конструктом, которому, однако, не достает этой широты.

Если человека в первую очередь заботит антиципация событий, нам больше не нужно прибегать к концепции гедонизма в чистом или замаскированном виде, наподобие 'удовлетворения' или 'подкрепле­ния', чтобы объяснить его поведение. Разумеется, можно было бы пе­реопределить некоторые гедонистические термины на языке предска­зания и подтверждения его правильности и продолжать ими пользоваться - но к чему эти хлопоты?

Из нашего основного постулата выводится понятие, заслужива­ющее особого внимания - понятие своего рода выплат, ожидаемых человеком по своим ставкам. Давайте, в связи с этим, введем в обра­щение термин подтверждение ( validation ). Антиципируя конкретное событие, человек связывает себя определенным предсказанием. Если происходит предсказанное событие, его антиципация подтверждает­ся. Если же оно не происходит, антиципация не подтверждается и ста­новится недействительной. Подтверждение означает соответствие (субъективно истолкованное) между предсказанием человека и наблю­даемым им результатом. Неподтверждение (или недействительность) означает несоответствие (субъективно истолкованное) его предсказа­ния наблюдаемому им результату.

Время от времени клиент в ходе терапии будет истолковывать как неподтверждение предсказаний такие события, которые, по ожидани­ям терапевта, он должен бы был истолковать как подтверждение своих антиципации. Иногда это происходит из-за того, что терапевт не пол­ностью сознает суть предсказания клиента. Иногда это случается пото­му, что терапевт истолковывает предсказание и результат в достаточно широкой перспективе, позволяющей усмотреть их совпадение, тогда как клиента, не обладающего такой перспективой, смущает тот факт, что он выиграл на свою ставку $998.14 вместо ожидаемых $998.

Понятие 'подтверждение' ( validation ) существенно отличает­ся от понятия 'подкрепления' ( reinforcement ) в его обычном упот­реблении. Подкрепление подразумевает удовлетворение нужд чело­века, удовлетворение его самого в каком-либо отношении или получение вознаграждения. Подтверждение относится исключитель­но к проверке правильности предсказания, даже если предсказыва­ется что-то неприятное. Например, человек может предчувствовать, что упадет с лестницы и сломает ногу. Если его ожидания оправды­ваются или, по крайней мере, ему покажется, что он упал с лестницы и сломал ногу, он получает подтверждение своих ожиданий, незави­симо от того, насколько несчастливым ему может представляться такой поворот событий. Но сломанная нога обычно не относится к тому, что принято называть «подкреплением», разве что примени­тельно к некоторым больным. Мы могли бы, конечно, переопреде­лить понятие подкрепления, с тем, чтобы привести его в соответ­ствие с теорией личных конструктов; но тогда пришлось бы отка­заться от большей части общепринятого значения, которое психологи вкладывают в это понятие.

Когда предсказание оказывается точным, что именно в нем под­тверждается? И если оно оказывается неточным, что в нем не под­тверждается? В психологии личных конструктов этим вопросам при­дается существенное значение. Хотя, в известной степени, они важны и для большинства современных теорий научения, которые пытаются объяснить явление генерализации, психология личных конструктов рассматривает их в несколько ином свете.

Исследование С. Поч (Poch) посвящено как раз этой пробле­ме. Она структурировала поставленные выше вопросы следующим образом. Когда человек обнаруживает, что его предсказание оказа­лось неправильным» что именно он с ним делает? Изменяет ли он только свое предсказание? Выбирает ли он в своем репертуаре другой конструкт и уже на нем основывает свое следующее пред­сказание? Или он пересматривает размерностную структуру своей системы конструктов?

Традиционную теорию научения, основывающуюся на понятии подкрепления, обычно интересует только первый из этих вопросов. Данные опубликованных исследований достаточно убедительно по­казывают, что люди обычно изменяют свои предсказания, когда обна­руживают их ошибочность. Но вопросы С. Поч (Poch) проникают го­раздо глубже этой общеизвестной «истины». Полученные ей данные совершенно ясно показывают, что ее испытуемые склонны были об­ращаться к другим измерениям конструктов в своих наборах, когда их предсказания не сбывались. У них также обнаружилась тенденция изменять свои системы конструктов в том, что касается аспектов, ис­пользованных в неподтвердившихся предсказаниях.

Таким образом, у нас есть основание считать, что подтвержде­ние затрагивает систему истолкования на различных уровнях. Эта уровни можно выделять по отклонениям, причем подтверждающий опыт оказывает наибольшее воздействие на те конструкты, которые функционально ближе всего к конструктам, на которых основывалось первоначальное предсказание. Дж. Биери (Bieri) показал, как можно измерить эту связь, - и для конструктов, и для фигур в жизни конк­ретного человека. Он наглядно продемонстрировал, как подтвержде­ние сказывается не только на конкретных конструктах и фигурах, вклю­ченных в первоначальное предсказание, но и на функционально связанных с ними конструктах и фигурах.

Согласно развитому из нашего основного постулата королларию об опыте, у каждого человека система истолкования меняется по мере того, как он последовательно истолковывает повторения событий. Подтверждение отделяет точкой следующие один за дру­гим циклы в непрерывном процессе истолкования. Если человек бе­рет на себя неопределенные обязательства перед будущим, то и полу­чаемый им подтверждающий опыт будет столь же неопределенным. Если его обязательства перед будущим несущественны и фрагмен­тарны, таковым будет и подтверждающий опыт. Если же он связыва­ет себя обязательствами, которые основаны на интерпретациях на­личной ситуации с далеко идущими последствиями, он может истолковать исход как имеющий принципиальное значение.

Рассуждения такого рода указывают нам подход к объяснению результатов экспериментов по так называемому 'парциальному обуслов­ливанию. Во многих исследованиях было показано, что 'реакция' будет дольше сопротивляться 'угашению' в условиях 'неподкрепления', если r начальный период 'обусловливания' 'подкреплялись' не все 'пробы'. Этот факт довольно трудно объяснить в рамках большинства традицион­ных теорий научения. Однако, с нашей точки зрения, он свидетельствует о том, что подтверждающий цикл - от предсказания до исхода - не обя­зательно состоит из единственной 'пробы', как это представляется экс­периментатору. 'Пробой' с точки зрения испытуемого может быть пика нескольких 'проб' с точки зрения экспериментатора. Испытуемый не обязан фразировать собственный опыт так, как это делает эксперимента­тор, только на основании имлицитых ожиданий последнего. Поэтому; с точки зрения испытуемого, частично «подкрепляемая» серия может состоять из ряда полностью подкрепляемых циклов, различающихся, од­нако, по длине. Когда речь идет о конкретном испытуемом, циклом для него могут стать вообще все серии эксперимента, и тогда, по всей веро­ятности, он оставит попытки делать свои предсказания лишь тогда, ког­да серия 'угашения' будет, субъективно, приближаться по своей длине к серии 'обусловливания' (иначе говоря, этот испытуемый будет демонст­рировать 'реакцию' с того момента, когда он посчитал, что цикл начал­ся, до того момента, когда он посчитал, что получил окончательное под­тверждение). Как мы уже говорили ранее, часто полезнее выяснить, что усвоил испытуемый, чем узнать, соответствует ли его поведение тому, чему научился экспериментатор.

16. Условия, благоприятствующие формированию новых конструктов

В конце раздела о личном истолковании своей роли мы отмети­ли, что формирование новых конструктов сопряжено с меньшей опас­ностью парализующих эффектов, когда первые попытки делаются в контекстах, не включающих самого клиента или его ближайших родст­венников. В разделе о личной безопасности в контексте конструкта мы указали на дезинтеграцию роли человека, которая может быть выз­вана попытками заменить некоторые элементы-фигуры в конструкте, когда он является управляющим ролью и когда один из этих элемен­тов, - фигура матери, например, - служит его символом. Мы предпо­ложили, что в некоторых случаях, возможно, было бы экономичнее начинать все с самого начала и помочь клиенту сформировать пол­ностью новый набор управляющих ролью конструктов. Таким обра­зом, он мог бы сначала разработать новый состав исполнителей (ро­лей) и только потом заметить, что они похожи на людей, которых он ежедневно видит в своей жизни.

а. Использование новых элементов. В первую очередь полезно обеспечить новый набор элементов в качестве контекста, в котором должен появиться новый конструкт. Эти элементы, относительно свободные от «порочащих» связей со старыми конструк­тами, которые, возможно, виделись несовместимыми с новым кон­структом, не включаются человеком в его старые конструкты до тех пор, пока он не убедится в пригодности нового. На общепри­нятом среди психотерапевтов языке «сопротивление временно об­ходится». Эта процедура включает такие меры предосторожности, как разработка новых конструктов в контекстах, исключающих Я клиента, равно как и его ближайших родственников. Она также предполагает терапевтическую ситуацию, на первых порах изоли­рованную от остального мира клиента. Изолятор или палата инди­видуальной терапии вполне могли бы обеспечить «защищенную среду», столь часто упоминаемую в связи с психотерапией. Тера­певт, ранее не знакомый клиенту и не позволяющий себе слишком фиксироваться на какой-либо фигуре из мира клиента, является важным новым элементом, с которого клиент может начать созда­вать полностью новые конструкты. Однако, при обеспечении кли­ента новыми элементами, терапевт должен проявлять осторожность и не вводить его в настолько сложный новый мир, в котором он вообще не способен заставить свои антиципации работать сколь­ко-нибудь точно. Даже если ситуация является изолированной, она не должна быть невероятной.

Существуют разные способы построения новых конструктов с использованием свежих вербальных элементов. Развитие специаль­ноподобранных и тщательно продуманных в композиционном плане историй - мощный инструмент детской психотерапии, который, од­нако, чудесным образом избежал систематического рассмотрения психологами. Прочтение рассказа Н. Готорна «Великий Каменный Лик» должно бы навести на мысль о существовании психотерапевти­ческих методов помимо тех, что обычно используются. Мы знаем о такой важной функции фольклора, как социальный контроль, которо­му антропологи придают важное значение в понимании различных культур, и нужно совсем немного усилий, чтобы пройти пуп» от фольк­лора до использования похожих историй для специальных психоте­рапевтических целей. Клинический опыт автора этой книги свиде­тельствует о сравнительной легкости развития новых конструктов у детей в связи с элементами придуманных историй и, таким образом, придания им формы, понятности и полезности прежде чем они всту­пят в конфликт с теми конструктами, которые они должны будут со временем заменить. При использовании историй Я клиента вовлека­ется в процесс конструирования постепенно, и разрабатываемым но­вым конструктам только постепенно позволяется замещать собой те неподходящие ролевые конструкты, которые продолжали осуществ­лять контроль в жизни клиента после того, как обнаружили свою не­состоятельность.

Определение состава и разыгрывание искусственных ролей, как элементов для создания новых конструктов, которые позднее дол­жны будут приобрести более важное значение в жизни клиента, - дру­гой пример использования свежих элементов для разработки новых конструктов. Очевидная искусственность роли является ее выгодной особенностью, оберегающей слабые ростки новых представлений от того, чтобы их не растоптали в безумной суете, вызванной стремле­нием сохранить свою прежнюю роль.

б. Экспериментирование. Следующее условие, благоприятству­ющее формированию новых конструктов, заключается в создании ат­мосферы экспериментирования. На более точном языке это означает изменение оснований конструкта, на котором строятся предсказания, и контроль подтверждающего опыта с тем, чтобы посмотреть, какие ан­тиципации совпали с действительными исходами. Однако значение экспериментирования этим не исчерпывается. Оно подразумевает ис­пытание конструктов в относительной изоляции друг от друга, что со­ответствует использованию ученым средств контроля условий экспе­римента (или, иначе говоря, сопутствующих переменных). От констелляторных конструктов, которые были описаны нами в преды­дущем разделе, предварительно избавляются пробным путем. Атмос­фера экспериментирования предполагает; что последствия наших экс­периментальных действий носят ограниченный характер. Некто ее играет всерьез. Конструкты, следуя подлинно научной традиции, рассматриваются как «проверяемые на соответствие истинному положеию вещей». На них смотрят как на предположения, то есть пропозиционально. Фактически, отношение к конструктам как к предполагае­мым репрезентациям действительности, а не как к самой действитель­ности, составляет предварительное условие экспериментирования.

Клиента, который хочет сформировать новые конструкты, по­ощряют «опробовать» новые модели поведения или исследовать в контролируемой ситуации, возможно, только на вербальном уровне, результаты асимптотического поведения. Его пробные конструкции ролей других людей могут испытываться на терапевте. На языке пси­хоанализа это называется 'перенесением'. Позднее мы попытаемся дать перенесению операциональное определение. Здесь же достаточ­но указать на перенесение как особый случай экспериментирования с ролевыми конструктами.

в. Возможность получения подтверждающих данных. Треть­им условием, благоприятствующим формированию новых конструк­тов, является доступ к подтверждающим данным. Конструкт - это струк­тура, или система отсчета, предназначенная для того, чтобы делать предсказания. Когда она не работает, возникает стремление ее изме­нить, - разумеется, в части более проницаемых аспектов системы ис­толкования. Если обратная связь от предсказания не поступает или чрез­мерно задерживается, человек, скорее всего, повременит с изменением конструкта, на основе которого это предсказание делалось.

В области приложений теории научения давно подмечено, что «знание результатов облегчает научение». Хотя это утверждение опи­рается на прочную эмпирическую базу, оно требует довольно точной интерпретации. То, что экспериментатор считает «результатами», может не совпадать с тем, что представляется «результатами» испы­туемому в эксперименте по научению. Если испытуемый проверяет результаты собственного мышления в рамках более широких аспек­тов своей системы истолкования, он может и не счесть засчитывае­мые экспериментатором «результаты» релевантными.

Предположим, что испытуемый пытается сложить картинку-го­ловоломку. Он кладет некоторые ее фрагменты рядом, прекрасно по­нимая, что в конечном счете они не могут располагаться таким образом, и делая это лишь для того, чтобы получить представления об общих размерах сложенной картинки. Он строит промежуточный, вспомогательный конструкт. Экспериментатор же, руководствуясь принципом «знание результатов облегчает научение», надоедает ис­пытуемому, старясь вовремя сообщить о том, что его «пробы» неус­пешны. Это как раз тот случай, когда фразирование процесса испытуе­мым отличается от того, как этот процесс фразируется эксперимента­тором. Испытуемым эти «пробы» могут восприниматься как «успеш­ные». Мы уже упоминали об этом в связи с проблемой фразирования опыта.

Вместо акцентирования внимания на проблеме сообщения пред­взятых результатов мы решили подчеркнуть важность доступности результатов вообще в качестве облегчающего условия при формиро­вании новых конструктов. При такой постановке вопроса испытуе­мому предоставляется возможность фразировать свой опыт разными способами. Если он хочет делать долгосрочные прогнозы, его не бес­покоят немедленные сводки о «результатах». Когда человек собира­ется сделать долгосрочные вложения капитала, его не заставишь чи­тать непрерывную информацию об операциях на фондовой бирже. Если же он пытается разработать вспомогательные конструкты или «инструменты», то обстоятельство, что ему пока не удается успешно антиципировать конечные результаты, не следует интерпретировать как подтверждение несостоятельности его попыток.

В психотерапевтической ситуации доступ клиента к подтверж­дающим данным во многом зависит от мастерства терапевта. По боль­шей части, предполагается умение в ясной словесной форме инфор­мировать клиента о фактах и реакциях, с которыми он мог бы сверить результаты своих изысканий всякий раз, когда будет к этому готов. Терапевт должен остерегаться приводить факты помимо тех, что слу­жат одной только цели - обеспечить дополнительное подтверждение изменений в конструктах. Если клиент спрашивает: «Разве вы не со­гласны, что моя жена невыносима?», - это тот случай, когда терапевт, вероятно, постарается увильнуть от прямого ответа. Но даже если он согласится с клиентом, его Согласие вряд ли можно серьезно рассматривать в качестве подтверждающей информации действительно про­веряемого клиентом в этой ситуации конструкта, хотя оно может быть истолковано именно таким образом.

Клиницисту нужно постоянно быть бдительным в отношении того, какие конструкты «испытываются» на самом деле, и стараться управлять доступностью данных исходя из их релевантности прове­ряемому в данный момент конструкту. Вопрос клиента, приведенный в предыдущем абзаце, может указывать и на опробование других кон­структов, помимо явно выраженного в этом вопросе. Например, воп­рос клиента можно интерпретировать как: «Я же не такой плохой муж, не правда ли?» А можно и так: «Ведь вы поможете мне оправдаться перед женой, не так ли?» Или так: «Вы мой более близкий друг, чем жена, ведь так?» Или даже:« Все будет хорошо, если я избавлюсь от жены, не так ли?» Если клиницист дает какой-то ответ, ему не меша­ло бы знать, на какой именно вопрос он отвечает. Разумеется, это не всегда возможно.

Иногда клиницисты любят подчеркивать значение «объективнос­ти». Они заставляют клиента смотреть «фактам» в лицо, надеясь, что непрерывное погружение в такой «правдивый» материал вызовет у «бедного парня» должный интерес. Обычно они преуспевают лишь в поддержании беспокойства у своих клиентов. Многие клиницисты, под видом объективности, дают своему клиенту «правильные» отве­ты на неправильно понятые вопросы. Другими словами, «объектив­ность» слишком часто служит маскировкой для буквализма, а потому и не объективна вовсе, если только под объективностью не подразу­мевать чужое мнение, выраженное в словесной форме.

Обмен разыгрываемыми ролями - отличный способ дать воз­можность клиенту опробовать новые конструкты, которые имеют немедленный доступ к подтверждающему материалу. Если это про­водится в форме репетиции, клиент получает предварительную порцию подтверждающих данных. Если же новая роль испытыва­ется вне стен терапевтического кабинета, клиент может получить еще более впечатляющие доказательства действенности нового конструкта.

Предложение интерпретаций отношений перенесения у клиен­та служит примером использования подтверждающих данных в ве­рификации или фальсификации конструктов. Клиент испытывает и старые, и новые ролевые конструкты на терапевте; терапевт проясня­ет смысл тех и других и, косвенно, дает понять клиенту, что в отноше­нии некоторых из них не следует рассчитывать на антиципацию под­ходящих результатов в каких-либо ситуациях, кроме искусственно детской или клинической.

Предоставляя подтверждающие данные в форме реакций на ши­рокое множество истолкований со стороны клиента, частью доволь­но туманных, надуманных или сомнительных (с точки зрения нрав­ственности), клиницист дает клиенту возможность, которой тот обычно не располагает, проверить правильность конструктов. Конеч­но, это требует гораздо большего, чем «примирение пациента с суще­ствующим порядком вещей» или «наставление на путь истинный», а именно, тщательного предварительного анализа личных конструктов клиента и предоставления ему возможности разрабатывать их в эксп­лицитной форме. Опять-таки, должен быть найден способ давать пра­вильные ответы на правильные вопросы вместо буквальных ответов на неправильно понятые вопросы.

Более подробный разговор о создании оптимальных условий для формирования новых и доминирующих конструктов еще состоится при рассмотрении методик психотерапии. А это упреждающее обсуж­дение имело целью лишь проиллюстрировать основные требования, связанные с распространением новых конструктов.

17. Условия, неблагоприятные для формирования новых конструктов

В общем, неспособность поддерживать, благоприятные для фор­мирования конструктов условия приводит к затягиванию этого про­цесса. Однако, есть ряд условий, особенно неблагоприятных для формирования новых конструктов. Наиболее серьезное-из них складыва­ется тогда, когда элементы, из которых должен быть сформирован новый конструкт, содержат в себе угрозу.

а. Угроза. Прежде всего, давайте как можно точнее сформули­руем то, что мы понимаем под угрозой. По существу, угроза - это ха­рактерная особенность отношения конструкта к суперординатным кон­структам в системе. Конструкт представляет собой угрозу, когда он является элементом ближайшего конструкта высшего порядка, в свою очередь несовместимого с другими конструктами высшего порядка, от которых человек зависит в своей жизни. Конструкт опасности ока­зывается угрозой в тех случаях, когда становится элементом в контек­сте смерти или увечья. При некоторых обстоятельствах конструкт опасности не представляет собой угрозы, или, по крайней мере, серь­езной угрозы. Аттракцион «Русские горы» выявляет конструкт опас­ности, но такая опасность редко помещается в контекст смерти.

Продолжим наш пример. Смерть, разумеется, несовместима с жизнью, по крайней мере, в представлении большинства людей. Од­нако, среди нас есть и такие, кто не считает жизнь и смерть несовмес­тимыми. Кто-то может представлять себе смерть как вступление в фазу жизни по ту сторону Стикса. А кто-то еще может воспринимать смерть просто как тамбур, через который происходит переселение души. Если смерть несовместима с системой истолкования, посредством которой человек сохраняет ориентацию относительно происходящих событий и их антиципации, то похожие элементы в контексте смерти являются угрозами. Позже мы собираемся гораздо подробнее поговорить об угрозе, поскольку это важный конструкт в репертуаре клинициста.

Итак, если элементы, из которых предлагается сформировать но­вый конструкт, обычно несут в себе угрозу, или, говоря иначе, если они имеют тенденцию выявлять конструкт или проблему, принципи­ально несовместимые с той системой, от которой человек, стал зависеть в своей жизни, он может оказаться нерасположенным использо­вать эти элементы для формирования любого нового конструкта. Интерпретация, делающая такие элементы угрожающими, не обяза­тельно должна быть связана со столь серьезными вопросами, как проблема смерти. Одной только ее несовместимости с системой истол­кования, на которую человек прочно опирается в любой сфере жизни, достаточно, чтобы превратить эти элементы в угрозы.

Закономерно напрашивается вопрос, почему конкретный кли­ент так упорствует в истолковании определенных элементов таким образом, что они становятся угрозами. Ответ на него содержится в самой природе конструктов. Человек поддерживает свою систему кон­структов посредством ее прояснения. Стабилизация или контроль сво­ей собственной системы осуществляется тем же способом, что и конт­роль внешних событий. Помимо всего прочего, это означает, что человек контролирует свою систему путем обеспечения четкого рас­познавания элементов, не входящих в ее состав, равно как и ее со­ставляющих элементов. В тот момент, когда человек встречается с исключенными, по каким-то основаниям, из его системы элемента­ми, он сознает появление несоответствия и воспринимает эти сжима­ющие вокруг него кольцо ассоциации как угрозы. Подобно раненому зверю, он не подпускает к себе врага.

А что происходит, когда клиенту предлагают новые элементы, которые стремятся соединиться с его Я, образуя недопустимый кон­структ? Он может попытаться рассеять их или, в крайнем случае, пе­реключить все внимание на то, чтобы высвободиться из порочного союза и разом отделаться от этих новых элементов. Клиницист может наблюдать все это своими глазами. Именно «благопристойная внеш­ность» нежелательных элементов делает их угрозой для конкретного человека. Если бы они казались ему крайне чуждыми, то и не пред­ставляли бы для него никакой угрозы; он просто мог бы занять по отношению к ним позицию стороннего наблюдателя.

Ясно, что такого рода реакция на элементы, которые предлага­ются в качестве основы для формулирования новых конструктов, обычно делает их негодными для использования по назначению. Эф­фект угрозы заключается в том, что она заставляет клиента неистово цепляться за свой базисный конструкт. Угроза заставляет человека мобилизовать все свои ресурсы. Следует, однако» помнить, что моби­лизуемые им ресурсы не всегда характеризуются зрелостью» эффективностью. Поэтому столкнувшийся с угрозой человек может часто вести себя по-детски.

Другой эффект введения угрожающих элементов, часто весьма нежелательный, проявляется в виде склонности к травматическому опыту, который действует как дополнительное субъективное подтверж­дение иди доказательство неэффективности концептуальной систе­мы клиента. Травмированный человек не только отбрасывается назад к более старым и более инфантильным «конструкциям» жизни, но и, по всей видимости, благодаря такому дополнительному опыту, полу­чает «обоснование» этих примитивных «конструкций». Верно гово­рят, что травматический опыт «строго держаться колеи». Для клини­циста важно суметь оценить такой замораживающий эффект, который может быть вызван введением какого-то нового материала во время терапевтического сеанса.

б. Поглощенность старым материалом. Еще одним небла­гоприятным условием для формирования новых конструктов являет­ся полная поглощенность старым материалом, что происходит в тех случаях, когда клиент в процессе психотерапевтической работы ста­новится чрезмерно повторяющимся. Именно тогда терапевт начина­ет жаловаться своим коллегам на то, что не видит никакой динамики. Старый или привычный материал имеет тенденцию удерживаться (в сознании) под действием старых или инфантильных конструктов; и только когда мы даем возможность клиенту вплести в него новый и взрослый материал, он начинает обновлять свои конструкты. Вплете­ние нового материала в старый требует перераспределения старого материала по новым категориям, подходящим для включения и того, и другого.

Иногда старые конструкты оказываются непроницаемыми. Категоризуемые ими события - последние в своем роде. Такие конст­рукты практически уже не используются при рассмотрении будущих событий и, может быть, для клиента даже лучше, что они находятся в таком состоянии. При некоторых видах психозов, возможно, желательнее позволить старой бредовой идее больного перейти в состояние непроницаемости, чем пытаться изменять ее путем перетолкования событий, которые она категоризует. То же са­мое, по-видимому, справедливо в отношении устаревших, но непри­ступных конструктов, обнаруживаемых порой у клиентов с менее серьезными нарушениями.

Иногда мы намеренно пытаемся привести конструкт клиента в нерабочее состояние, вызванное непроницаемостью. По существу, это ничем не отличается от процесса образования привычки. Привычка становится эффективным способом работы со старым материалом, но явно не подходит на роль оперативного способа обраб9тки новых элементов. Ставший привычным конструкт не допускает внесения каких-либо поправок или изменений. Это вовсе не означает, что при­вычки бесполезны в тех случаях, когда нам приходится иметь дело со стремительным развитием событий. Они служат цели стабилизиро­вания определенных «конструкций», с тем чтобы в остальных отно­шениях мы могли получить свободу для осмысления выбранных ас­пектов нового материала. Привычку можно рассматривать как своего рода выгодную тупость, которая предоставляет человеку свободу дей­ствовать разумно в остальном. Пользуется ли он этим преимуществом или нет - это уже другой вопрос. Некоторые люди явно не использу­ют благоприятные возможности, предоставляемые им собственной тупостью.

в. Отсутствие лаборатории. Новые конструкты не образуют­ся в том случае, когда у нас нет лаборатории, где можно было бы их испытать. Это утверждение столь же справедливо в отношении лю­бого человека, как и в отношении ученого. Лаборатория - это место или, и нашем случае, скорее обстановка, в которой у конкретного че­ловека появляется возможность пересортировать достаточное коли­чество материала, из которого можно сформировать новые конструк­ты. Трудно формировать новые социальные концепции исходя из разбора ситуаций, исключающих социальные отношения. Трудно фор­мировать новые родительские конструкты в ситуации, не включаю­щей хотя бы одного из родителей. Невозможно научить заключенного, который не имел отношений с женщинами многие годы, должным образом исполнять свою половую роль. Госпитализированному пациенту тяжело научиться держать себя в обществе, находясь в обста­новке, лишающей его возможности занимать достойное положение. Солдат, лишенный привилегий демократии, вряд ли поймет, как она действует, - и это даже если он мечтает о ее преимуществах.

Лаборатория также обеспечивает изолированность от других переменных, в сложных переплетениях которых может запутаться тот, кто пытается сформировать новые конструкты в неизбежно ог­раниченной сфере. Если мы будем рассматривать сразу все разветв­ленное дерево (по)следствий каждой экспериментальной пробы, вплоть до самых отдаленных, то наверняка окажемся подавленны­ми их многообразием и вообще не сможем сформулировать никако­го нового конструкта. Тот, кому доводилось руководить исследова­ниями студентов-выпускников и аспирантов, наверняка наблюдал, и не раз, как они становились жертвами такого рода «интеллекту­ального затопления». Часто неопытный исследователь рассматри­вает такое множество возможных результатов своей работы и пыта­ется учесть такое множество возможных переменных для их объяснения, что ему не удается даже спланировать эксперимент, не говоря уже о его проведении. Лаборатория же дает человеку воз­можность провести предварительное исследование в ограниченной области. В этом случае неожиданный взрыв одной из используемых им случайных смесей не настолько силен, чтобы разрушить его соб­ственный мир. В этой связи мы имеем возможность иначе выразить мысль, которая уже была озвучена нами ранее в утвердительной форме, а именно: человек, полностью и неотрывно занятый всеми вероятными последствиями своих действий, не в состоянии экспе­риментировать с новыми идеями.

Подобно ученому, который должен формулировать допускаю­щие проверку гипотезы, а затем пытаться их проверить, каждый кон­кретный человек, собирающийся сформулировать новые предполо­жения, нуждается в том, чтобы иметь доступ к такого рода данным, которые его новые конструкты либо позволят предсказать, либо об­наружат свою несостоятельность в деле их предсказания. Человек, живущий в полностью растяжимом мире, может вскоре прекратить свои попытки определить его размеры. Ребенку, чьи родители пред­сказуемы только в системе, которая слишком сложна для него, будет нелегко наладить жизнь в таком мире. Он может оказаться столь же плохо понимающим поведение своих родителей, как и ребенок, роди­тели которого сделали все его социальные конструкты непроницае­мыми, или, используя психоаналитическое понятие, пытались поста­вить все его отношения с ними под контроль 'супер-эго'.

Г. Сущность опыта

18. «Конструктивная» природа опыта

К этому моменту читатель уже, должно быть, понял, что психо­логия личных конструктов противопоставляет себя некоторым силь­ным течениям в основном потоке психологической мысли. Наша сис­тема психологии - антиципаторная, а не реактивная. Многим, возможно, покажется, что в этом мы пошли против основного прин­ципа всей современной науки.

В основе этой «ереси» - деликатный вопрос о том, как теорети­ческие системы, подобные нашей, должны рассматривать опыт. Действительно, как конкретный человек взаимодействует с собствен­ным опытом? Является ли человек продуктом собственного опыта? Может ли он делать что-то еще, кроме как реагировать на него? И разве не всегда наши личные конструкты изготавливаются поточным методом на незримых фабриках нашей культуры? Попытаемся разоб­раться в этом.

.Есть мир, который все время происходит. Наш опыт-это та его часть, которая происходит с вами. Эти две мысли можно объединит» в простое философское утверждение: «Мир существует; а, человек непрерывно познает его». В разделах, непосредственно предшество­вавших этому, мы занимались самим процессом познания; теперь обратим наше внимание на то, что познается.

Лично с нами происходят определенные вещи лишь в том слу­чае, когда наше поведение связано с ними. Но мы уже заняли теоре­тическую позицию, согласно которой психологический отклик - пер­вично и по сути своей - является результатом акта истолкования. Следовательно, опыт в этой системе взглядов должен определяться как ограниченная часть реальности, которая попала в сферу действия человека. Опыт - это совокупность истолкованных событий. Тогда, изучить опыт человека - значит посмотреть на то, какое толкование он дал этой части реальности, правильное или ошибочное.

Опыт - это объем того, что мы знаем - на данный момент, ра­зумеется. Наш опыт не обязательно верен. Мы можем «знать» массу не соответствующих действительности вещей, подобно тому морс­кому офицеру, которого один известный психолог некогда охаракте­ризовал как человека, одаренного обширным и многогранным неве­жеством. Узнать какие-то вещи - это способ позволить им произойти с нами. Этот невезучий морской офицер просто позволял множе­ству вещей происходить с ним необычным образом. Ему не отка­жешь в многообразии опыта, хотя и неверно истолкованного. Если бы личные конструкты продолжали вести его по неправильному пути, от него можно было бы ожидать множества потопленных китов и сбитых самолетов более или менее дружественных ВВС. Но опыт он приобрел!

Так же как диапазон опыта не гарантирует правильности и обос­нованности наших личных конструктов, так и продолжительность опыта не дает нам никакой гарантии в этом отношении. В этой связи вспоминается история с одним заслуженным руководителем факуль­тета, который - по меткой характеристике Артура Клейна, декана Университета штата Огайо, - «имел только один год опыта, повто­ренного тринадцать раз». В этом заявлении кроется подтекст, что толь­ко циклическая последовательность процесса истолкования расши­ряет диапазон нашего опыта и повышает обоснованность наших антиципации. По-видимому, этот руководитель за все годы службы так и не стал дальновиднее или, выражаясь иначе, не стал меньше заблуждаться.

Наш королларий об опыте гласит, что у каждого человека систе­ма истолкования меняется по мере того, как он последовательно ис­толковывает повторения событий. Если он не делает этого, даже если события повторяются сами по себе, то сводит свой опыт к минимуму. Человек, принимающий события на веру и не стремящийся пролить на них новый свет, с годами почти ничего не добавляет в копилку своего опыта. Иногда говорят, что люди учатся на опыте. Однако, с точки зрения психологии личных конструктов, именно научение соз­дает опыт.

Воздействие, оказываемое повторяющимся истолкованием со­бытий на диапазон нашего опыта, заслуживает того, чтобы упомя­нуть о нем отдельно. Наш королларий о модуляции гласит: изменение в принадлежащей конкретному человеку системе истолкования огра­ничивается проницаемостью тех конструктов, в диапазоне пригоднос­ти которых лежат варианты. Это вопрос отношения к событиям как к чему-то естественному. Если человек пытается вести дела с миром на принципах законной бухгалтерии, он, вероятно, считает, что почти ничего не может сделать, чтобы приспособиться к меняющимся со­бытиям. Тот, кто подходит к собственному миру с репертуаром не­проницаемых конструктов, по-видимому, считает свою систему не­годной для работы на более широком пространстве событий. Такой человек будет склонен сужать свой опыт до пределов, в которых он готов к его пониманию. С другой стороны, тот, кто готов восприни­мать события по-новому, может быстро накапливать опыт. Именно эта адаптивность служит более прямым показателем растущей адек­ватности системы истолкования, чем общее время, которое человек Затрачивает на то, .чтобы отмахиваться от событий, назойливо лезу­щих в глаза и уши. -

Подведем итог. Наш опыт - это та часть мира, которая происхо­дит с нами, то есть та его часть, которая последовательно истолковы­вается нами. Возрастание опыта не зависит ни от всей мешанины когда-либо истолкованных нами событий, ни от времени, потраченного на то, чтобы узнать о них, но представляет собой функцию последо­вательной проверки и переработки нашей системы истолкования в направлении повышения ее точности и надежности. Тогда анализ опыта - это изучение той области действительности, которую чело­век сегментировал на значимые события, и того, как он их истолко­вал; тех данных, по которым он сверял правильность своих предска­заний, и тех последовательных изменений, которые в ходе этого претерпели его конструкты; и, в особенности, изучение наиболее про­ницаемых и долговечных конструктов, позволивших категоризовать все эти изменения в целом.

19. Интерпретация опыта

До этого момента мы не рассматривали никаких публичных диагностических конструктов для клинического применения. Это еще предстоит сделать в одной из последующих глав. Однако преж­де мы хотели бы более широко обсудить вопрос об опыте и лич­ных способах его структурирования. Кроме того, мы намерены про­иллюстрировать то, каким образом человек может оправиться от своего опыта и выздороветь, как это бывает, например, в психоте­рапии. Диагностические конструкты, которые мы собираемся пред­ложить, необходимым образом предполагают связь с таким выздо­ровлением.

До сих пор наш подход к личным конструктам был почти что феноменологическим или дескриптивным. Несмотря на это, наша тео­ретическая позиция не является строго феноменологической, ибо мы признаем, что личные конструкты, сокрытые во глубине души, нельзя превратить в предмет общественного потребления. Все, что мы пы­таемся сделать, так это поднять наши данные, полученные от конк­ретного человека, на относительно высокий уровень абстракции. Это немного напоминает утверждение, что мы конкретно рассматриваем индивидуума, а не обсуждаем абстрактно его конкретные результаты. Бихевиористы, к примеру, поступали иначе: создавали сложные абстракции общего пользования из мелких реакций частно­го характера.

Фактически, мы наблюдаем поведение индивидуума в разных ситуациях, пользуясь, по возможности, наименее общими мерами описания. Затем, продолжая дескриптивно рассматривать этого че­ловека, мы экспериментально выявляем его личные абстракции на­блюдавшегося нами поведения - его личные конструкты. В тот мо­мент эти абстракции не обязательно вербализуются и вовсе не должны немедленно воплощаться им в слова всем или только ему понятного языка. Его абстракции собственного поведения могут структуриро­ваться или истолковываться им исключительно в виде антиципируе­мых непрерывных последовательностей и циклов. И все же это абст­ракции, ибо они выделены и замкнуты. Кроме того, в том, как человек размышляет о них, обнаруживается различение симупьтанного сходст­ва и отличия, свойственное конструктам.

Итак, психолог, придерживающийся теории личных конструк­тов, выявляет принадлежащие конкретному человеку абстракции его собственного поведения по мере того, как он вербализует или упоря­дочивает их каким-то иным способом. Но такой психолог с самого начала рассматривает их предельно конкретно, - с его точки зрения, разумеется. Он начинает с того, что берет все видимое и слышимое им по номиналу. Даже то, что ему удается увидеть и услышать в отно­шении конструктов своего испытуемого, он принимает по номиналь­ной стоимости. В психотерапии это обычно называется «принятием» клиента. У Салливана это называлось бы «усвоением языка пациен­та». Наш термин, который будет конкретизирован позднее, - довер­чивое отношение ( credulous attitude ).

Однако наш психолог - тоже человек, и потому его психологические процессы подчиняются его собственным личным конструк­там. Да и другие психологи тоже люди, причем разные. Если мы хотим добиться общего понимания клиента, должна быть достигнута общность способа его истолкования. Если имеет место конструктивный сложный процесс, включающий клиента, например, терапия, - человек, собирающийся играть роль терапевта, должен категоризовать конструкты своего подопечного, а не просто интерпретиро­вать его открытое поведение. Все это означает, что мы не можем счи­тать психологию личных конструктов феноменологической теорией, если таковая подразумевает игнорирование личного истолкования психолога, проводящего наблюдение.

Разделяющий наш подход психолог пытается, прежде всего, точ­но описать высшие уровни абстракции в системе его испытуемого на самых низших, по возможности, уровнях абстракции в своей собствен­ной системе. Именно это мы и имели в виду, когда говорили, что дан­ные должны быть подняты на относительно высокий уровень абст­ракции. Мы указывали на высокий уровень абстракции в системе испытуемого. Разумеется, это не следовало понимать так, будто эти данные должны рассматриваться как абстракции в той системе, где ими оперирует психолог. Данные, рассматриваемые психологом как таковые, являются относительно конкретными элементами, ожидаю­щими толкования.

20. Аисторический подход

О перцепционализме в психологии часто говорят, что это на­правление поддерживает исторический подход к пониманию пове­дения. Такой подход предполагает, что деятельность человека в каж­дый момент времени определяется его текущим восприятием. Действительные события прошлого могут влиять на поведение толь­ко через перцепции, действующие в настоящий момент. Теория лич­ных конструктов придерживается в некоторой степени сходной пози­ции. Однако, в нашей теории базис перцепции был расширен, чтобы включить 'бессознательные' и 'сознательные' процессы, а способ пер­цепции приведен к форме конструктов.

Следует также подчеркнуть, что теория личных конструктов не пренебрегает историей, также как и некоторые пердепционалистские теории в действительности не игнорируют историю, хотя могут считать ее не прямой, а только косвенной детерминантой поведения. В данном случае история, в противоположность хронологии, является методом исследования, а не определенным комплексом причин. Пси­хологию личных конструктов историческая модель исследования мо­жет интересовать постольку, поскольку она помогает выявить после­довательное конфигурирование элементов, для интерпретации которых и формируются личные конструкты клиента. Иногда только благодаря анализу этих элементов мы можем высказать догадку, на что сейчас должно быть похоже оперирование конструктами у конк­ретного клиента. Это вполне оправданное применение историческо­го метода в психологии. Подобное использование нами этого метода считается косвенным, и тем самым противопоставляется прямым ис­торическим подходам, проиллюстрированным в заключительной гла­ве, но бывают такие обстоятельства, когда нам ничего не остается, как только воспользоваться такими непрямыми путями доступа к лич­ным конструктам.

21. Групповые ожидания как критерии правильности личных конструктов

Среди множества разнообразных событий, которые мы стремим­ся антиципировать наилучшим образом, люди и их поведение образу­ют особый класс. Люди - это тоже события. Человек может иметь набор конструктов, контексты которых включают в качестве элемен­тов других (конкретных) людей. К тому же, элементами могут быть специфические признаки поведения этих других людей. Когда чело­век проводит апробацию одного из таких конструктов, он прибегает к подходящему дня него способу подтверждения правильности. Так, еслии его друзья ведут себя в соответствии с его ожиданиями, он накапливает данные в поддержку своего конструкта; если же поведение друзей расходится с его ожиданиями, то этот конструкт, в данном конкретном случае, не обеспечив ему точную антиципацию событий

Этот единственный сбой в антиципаторной деятельности, разу­меется, вовсе не означает, что человек немедленно избавится от «про­винившегося» конструкта. Такой конструкт, учитывая все его элемен­ты, а не только единственное неудачно предсказанное им событие, по-прежнему может обеспечивать этому человеку оптимальную, в его понимании, базу для предсказания поведения большинства людей. Однако, в конце концов, ему придется принять критическую массу доказательств, или того, что он истолковывает как доказательства, -удостоверяющих состоятельность или несостоятельность конструк­та, которым он до сих пор оперировал. В случае конструктов, связан­ных с людьми, этими доказательствами служит последующее поведе­ние тех, с кем человек вступает в контакт.

Но давайте учитывать и то обстоятельство, что поведение, при­нимаемое за подтверждающее правильность конструкта доказатель­ство, само порождается психологическими факторами. «Другие люди» - тоже люди, и поступают в соответствии со своими собствен­ными антиципациями. Когда человек живет в общине с широкой общ­ностью личных конструктов, он обнаруживает, что люди ведут себя похожим образом, потому что склонны ожидать одного и того же. В этом смысле, общие для какой-то конкретной группы ожидания, фак­тически, действуют как критерии, по которым каждый отдельный че­ловек склонен оценивать предсказательную эффективность своих кон­структов. В общих чертах, мы имеем в виду именно это, говоря, что групповые ожидания являются критериями правильности личных конструктов.

Есть несколько особых случаев действия групповых ожиданий в качестве критериев для проверки правильности личных конструк­тов. Прежде всего, рассмотрим типичный образец конструкта, вооб­ще не имеющего отношения к людям, но подтвердить правильность которого обычным путем можно только на основе мнений других;

людей. Возьмем, для примера, конструкт сферичности, применяемый к поверхности земли. Хотя некоторые признаки кривизны доступны прямому наблюдению на море, мы, большей частью, полагаемся на описания опыта других людей в том, что касается доказательства полной сферичности земли. Если бы все те, с кем мы вступаем в контакт, считали землю плоской как блин, все результаты проверки правиль­ности, которой мы должны подвергнуть наш конструкт сферичности земли, оказались бы отрицательными. Возможно, нам пришлось бы таки признать, что земля - плоская. Это только один конкретный слу­чай, когда мнения других людей действуют как критерии проверки правильности личных конструктов человека в отношении естествен­ных событий.

Рассмотрим теперь случай с конкретным человеком, соседи ко­торого истолковывают его таким образом, что от него всегда ожида­ют строго определенных вещей. Всякий раз, когда его действия вдут в разрез с их ожиданиями, это человек обнаруживает, что они ведут себя так, как если бы он угрожал им. И он угрожает. Он может вооб­разить себя непредсказуемым - для других - человеком и, не откла­дывая в долгий ящик, начать доводить соседей. В то же время, это заметно сказывается на его представлении о себе. Для того, чтобы сохранить положение, в которое он сам себя поставил, ему, возмож­но, придется истолковать себя как «скандалиста». В таком случае, даже если он отвергает ожидания соседей как неправильные, он вынужден истолковывать себя относительно этих ожиданий и подчинять свое поведение конструктам, которые получают подтверждение своей пра­вильности в фактах нарушения соседских ожиданий.

Этот вид извращенной конформности часто наблюдается у де­тей. Ребенок пытается определить и закрепить свое положение в от­ношениях с родителями. При этом он может проявлять упрямство и негативизм. Однако, чтобы избежать внутренних противоречий с негативистской позицией, он должен воспринимать мир пазами роди­телей. Только поступая таким образом, ребенок может сохранять уве­ренность в том, что помещает себя на противоположном полюсе каждого из их конструктов. И он невольно начинает использовать систему истолкования с теми же измерениями, что и его родители. Третий особый аспект в котором групповые ожидания могут рассматриваться как критерии проверки правильности личных конструктов, связан с истолкованием собственной роли. Роль – в том виде, как мы ее попытались определить в строгом смысле, - нет необходи­мости связывать с примером человека, который столь усердно ста­рался вести себя в разрез с ожиданиями соседей, что перенял измере­ния их конструктов. Этот человек, поддерживающий свою скандальную славу, мог вообще не иметь определенного истолкова­ния, катетеризующего системы истолкования его соседей, наличие ко­торого потребовалось бы, чтобы признать исполнение им роли с точ­ки зрения введенного нами критерия. От него требовалось лишь наблюдать реакции соседей, не пытаясь истолковывать их функции в любой другой системе, кроме его собственной. Мы отстаивали точку зрения, что термин 'роль» должен быть сохранен за линией поведе­ния, которая разворачивается в свете истолкования человеком систем конструктов, принадлежащих другому или другим конкретным лицам. Когда один человек исполняет роль, он ведет себя в соответствии с тем, что, по его мнению, думает другой человек, а не просто в соот­ветствии с видимым одобрением или неодобрением со стороны этого другого. Человек исполняет роль, когда рассматривает другого как толкователя. Разумеется, это ограниченное определение данного термина, которое используется именно в психологии личных конст­руктов. В других системах термин 'роль' используется в гораздо бо­лее широком смысле.

С первого взгляда очевидно, что истолкование человеком своей роли должно по необходимости подтверждаться через ожидания лиц, по' отношению к которым он истолковывает свою роль. В нашем слу­чае, критериями окончательного подтверждения правильности лич­ных конструктов будут процессы, происходящие в системах истолко­вания, конструкты которых, по-видимому, определяют поведение соседей. Наше строгое определение роли обязывает нас придержи­ваться этой позиции.

Мы попытались определить общую линию действия групповых ожиданий в качестве критериев подтверждения правильности личных конструктов и указали на три особых случая их действий. Эта общая линия ничем не отличается от того пути, каким все психологи обосновывают и подтверждают правильность своих теоретических подходов, - сверяя предсказания поведения людей с на­блюдаемым в последствии их поведением. Поведение людей счита­ется надежным подтверждением большого множества личных кон­структов. Поскольку предполагается, что поведение людей поддается описанию на языке их ожиданий, предыдущее предложение равно­сильно следующему: групповые ожидания действуют как критерии подтверждения правильности личных конструктов. Мы просто ут­верждаем, что каждый человек использует этот подход. К особым случаям относятся: (1) необходимость принятия групповых мнений в качестве критерия проверки правильности конструкта, в отноше­нии которого более прямые доказательства недоступны; (2) импли­цитное и неизбежное принятие групповых ожиданий в качестве та­кого критерия всякий раз, когда человек пытается кого-то изображать из себя; (3) принятие, по определению, групповых конструктов, уп­равляющих ожидаемым поведением, в качестве критериев подтверж­дения правильности своих собственных ролевых конструктов. Пос­ледний особый случай как раз и иллюстрирует типичный подход психолога, стоящего на позициях теории личных конструктов, к дру­гим людям, ибо, согласно основному постулату этой теории, он дол­жен добиваться подтверждения своего понимания других, проверяя его относительно систем их личных конструктов. Тем самым наш психолог пытается определить для себя роль относительно других людей. Теорию личных конструктов можно было бы назвать «роле­вой теорией». В действительности, это тот термин, под которым она была известна студентам автора данной книги на протяжении ран­них этапов ее развития.

Психология личных конструктов вместо того, чтобы быть сис­темой, в которой изучение индивидуального поведения не оставляет места для изучения групповой деятельности, наоборот, предлагает для исследования заинтересованным и смелым психологам самые широ­кие области социальных отношений. Понятие индивидуальной вну­шаемости не должно рассматриваться, как раньше, в качестве единственной опоры социальной психологии. В рамках данной, психологической системы вполне можно сделать достояние психологии такие необычные для нее области, как приверженность к тра­дициям, социальный контроль, право, культурная идентификация и национальное единение.

В этой книге обсуждение групповых ожиданий как критериев проверки правильности личных конструктов предшествует рассмот­рению того, что считается одной из главных областей исследования в психологической клинической работе, а именно, анализа опыта кли­ента. Надеемся, это поможет привлечь внимание к тому, что, хотя тео­ретическая позиция психологии личных конструктов в значительной степени совпадает с аисторической позицией перцепционалистских теорий; на практике в психологии личных конструктов очень много времени и сил уделяется изучению хронологических элементов, на которых сформированы ныне действующие личные конструкты. Осо­бый интерес для нас представляют те хронологические элементы, в отношении которых не удается непосредственно выявить - в симво­лической или любой другой форме - ныне действующие конструкты. Клиницист должен опосредованно выявлять их путем формирования похожих конструктов из того же материала.

22. Получение доступа к личным конструктам через изучение культуры, в которой они сложились

В психотерапевтической практике никогда не перестаешь пора­жаться как различиям в проблемах клиентов с разным культурным происхождением, так и сходствам в проблемах клиентов, принадле­жащих к близким культурам. Разумеется, эти различия и сходства ка­жутся более важными во время постановки диагноза и на ранних эта­пах терапии. Однако мы не можем игнорировать их при налаживании и поддержании эффективного отношения между терапевтом и его клиентом на протяжении терапевтического цикла. По мере осуществ­ления терапевтической программы терапевт все больше видит в своем клиенте индивидуума и все меньше думает о нем как о представи­теле той или иной группы. Но культурная идентификация попадает в его поле зрения всякий раз, когда терапевт по каким-то причинам вынужден отступить и обратить на нее внимание.

Неспособность понять культурные регуляторы поведения может сделать терапевта нечувствительным к подрывному характеру неко­торых тревог клиента. Несколько месяцев тому назад автору этой книги довелось осуществлять супервизию одной терапевтической програм­мы, в которой белый терапевт работал с чернокожим клиентом. Явно бросалось в глаза, что клиент избегал обсуждения какой-то крайне опасной темы, содержание которой сознавалось достаточно хорошо, чтобы дать ему возможность постоянно увертываться от определен­ных ответов. Перепробовав различные методики и убедившись в том, что при сложившемся типе терапевтического отношения все же мож­но было бы вскрыть проблему клиента, мы установили для него ре­жим физического напряжения во время проведения интервью и ка­кое-то время подвергали его такому «допросу под нажимом», применяемому с предельной осторожностью. В время третьего ин­тервью этой части терапевтического цикла клиент рассказал терапев­ту о своих фантазиях полового акта с белой женщиной. Его физичес­кое напряжение сразу же стало автоматическим; то есть, ему уже не нужны были напоминания - свои или терапевта - о необходимости держать мышцы напряженными.

Клиент и раньше обсуждал с терапевтом мастурбацию и сек­суальные фантазии. Терапевт, не имевший опыта работы с клиентами из этой культурной группы, обратил внимание только на один при­знак сильного беспокойства в связи с выявленным материалом, а имен­но: на моторное поведение клиента. К счастью, этот признак оказал­ся настолько выраженным, что терапевт; вполне подготовленный к распознаванию такого рода диагностических признаков в терапии не просто не мог не отметить важности материала, связанного с изменением в поведении клиента. (Если бы клиент во время извлечения это­го материала находился в состоянии физической релаксации, было бы гораздо легче проглядеть его травматический характер. Связь между напряженной манерой держать себя и очевидным травматическим характером выявляемых материалов высоко ценят защитники, пытаю­щиеся в ходе слушания дела в суде «разбить» определенный вид сви­детельских показаний.) Проблема, которая встала перед нашим терапевтом после столь явно обнаружившегося травматического ха­рактера выявленного материала, заключалась в том, чтобы понять существо угрозы основным конструктам системы клиента. С помощью другого терапевта, более знакомого с типом культуры этого клиента, оказалось возможным разобраться в том, как в группе, к которой при­надлежал клиент, осуществляется культурная регуляция поведения, в частности, в сфере межрасовых сексуальных отношений.

Клиент был вынужден истолковывать и соблюдать неписаные требования двух различных культур, оказавшись на пересечении их мощных потоков. В средней школе, где он учился, было лишь несколь­ко цветных учеников, и он считал себя более или менее принимае­мым белыми сверстниками. Однако его семья находилась целиком под влиянием негритянской культуры. Фантазии клиента о половых отно­шениях с белой женщиной угрожали ему утратой своей базисной роли и заставляли его испытывать мучительные терзания совести. Не уди­вительно, что до и в начале терапии он активно участвовал в обще­ственной деятельности, направленной на улучшение социального по­ложения черного населения.

Есть и другие наглядные примеры получения доступа к личным конструктам через изучение культурных регуляторов. Терапевт, начи­нающий работать с рядом сельских клиентов, поначалу может быть поражен и, возможно, даже сбит с толку их похожестью. Если он по­пытается соотнести эту «партию» клиентов со своей собственной диаг­ностической системой истолкования, то может додуматься до такого ярлыка, как «фермеры, в основном, шизоиды». Однако это стереотип, а не диагноз!

Терапевт-нееврей, который начинает работать с клиентами-ев­реями, на первых порах также может быть озадачен их похожестью, которая особенно заметна на фоне других клиентов. Если он хочет понять их как конкретных (и, значит, неповторимых) людей, а не стереотипизировать как иудеев, ему необходимо принять в расчет куль­турные ожидания, относительно которых они подтверждают правиль­ность своих конструктов (а это будут ожидания как еврейской, так и нееврейской группы), и не допустить ошибочного сосредоточения на групповых конструктах в ущерб личным конструктам каждого клиен­та. Если он остановиться на работе с групповыми конструктами, то наверняка будет проявлять несправедливость к своим клиентам; если же он будет видеть в групповых конструктах те элементы, на основе которых его клиенты, должно быть сформировали личные конструк­ты касательно себя и своих собратьев, то, возможно, придет к пони­манию обстоятельств, и устремлений, играющих такую важную роль в их личной реорганизации.

Помимо этого, терапевт - нееврей, стремящийся понять кли­ента - еврея, - должен обладать определенным пониманием важнос­ти и существа прочных семейных уз, которые служат отличитель­ным признаком еврейской культуры и которые клиент должен тем или иным способом ослабить, если он хочет развить систему лич­ных конструктов, позволяющую ему наладить свою жизнь в этом мире. Это вовсе не означает, что клиент-еврей, считающий необ­ходимым поступить именно так, не может даже помыслить о том, чтобы дифференцироваться из своей семьи или своей культуры;

он способен на самые решительные шаги в этом направлении, если сочтет их необходимыми. Скорее, это означает, что если он решит­ся на подобный поступок, для его совершения ему понадобиться своего рода «догмат веры» - конструкт или система конструктов, которая позволит воспринимать противоположные ожидания ок­ружающих не обязательно как подтверждение необоснованности его конструкта независимости. Для разработки своей формулы ос­вобождения ему может потребоваться какое-то время, и он, воз­можно, не раз применит эту формулу в неподходящем виде, пока доведет ее до безотказной работы; но, в конце концов, ничто не может помешать ему быть настолько свободным от условностей своей культуры, насколько позволит ему собственная способность к формированию новых идей и представлений. Фактически, он может стать даже более свободным - в том смысле, что его новый личный конструкт может указать ему ясно обозначенный путь, ве­дущий в какое-то другое место.

Сказанное нами по поводу приспособления клиента к своему еврейскому культурному происхождению равно справедливо в отно­шении приспособления любого клиента к любой столь же интегриро­ванной культурной системе. Человеку не убежать от рычагов воздей­ствия своей культуры (если вообще есть причины для такого бегства) просто игнорируя их - он должен истолковать (construe) свой выход из сложившегося положения. Некоторые люди пытаются бороться за свое освобождение, выбирая в качестве оружия нарушение норм сво­ей культуры; однако, как мы уже говорили, эта борьба часто заканчи­вается тем, что они становятся даже более похожими на людей, образ жизни которых они отвергали. Другие менее озабочены проблемой полного раскрепощения и подходят к вопросу с позиции важнейших принципов. По всей вероятности, они в большей степени удовлетво­рены своими результатами.

Нам еще предстоит более подробный разговор о многообразии опыта и линий поведения людей, живущих в нашей культуре. Но это может подождать. На данный момент достаточно проиллюстрировать более широкие следствия личного истолкования. Пожалуй, и так ясно, что личные конструкты являются орудиями опыта, а не просто его продуктами.

23. Заключение

Таково начало истории. Психология личных конструктов - это не столько теория человека, сколько теория самого человека. Под ней, безусловно, подразумевается не плод научных изысканий одиночки, предпочитающего держаться в стороне от всех остальных представи­телей рода человеческого. Психология личных конструктов -это, ско­рее, результат долгих усилий психолога уловить смысл подлинно че­ловеческого в человеке или, иначе говоря, понять, что означает быть живым, конкретным человеком (личностью, если хотите) на этой зем­ле. Какие силы оказывают давление на это живое существо (этого человека или эту личность), от какого окружения исходят определяю­щие требования к его деятельности, или даже какие волшебные мо­тивы направляют движение данного биологического организма к оп­ределенной цели - все это темы, относящиеся к ведению дисциплины иного направления, также называемой «психологией», и они не зани­мают места в этой книге.

Тема нашей книги - онтология индивидуумов или, проще гово­ря, приключения каждого из нас, конкретных людей, какими мы бы­ваем наедине с собой и в общении с другими; приключения тех, кто упорно тянет лямку или рискует, и настолько убежден в существова­нии неизведанного где-то там, за горизонтом, что не успокаивается до тех пор, пока не проверит это на собственном опыте. Кроме того, ничто не препятствует верификации в этой психологии, как мы себе это представляем, и ничто не обрекает ее на ту неопределенность, которая так часто сопутствует попыткам понять внутренний мир че­ловека. Предельно упрощая, можно сказать, что психология личных конструктов - это дисциплинированная психология внутренней пер­спективы, психология, которая, с одной стороны, является стойкой альтернативой так называемым объективным направлениям научной психологии, а с другой представляет собой продуманный шаг за пределы субъективных направлений психологии внутреннего опыта или вчувствования.