Джордж Келли «Теория личности (теория личных конструктов)», СПб, «Речь», 2000 г., 249 стр.

Дата: 2025-06-14; Просмотры: 1

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

Глава первая.

Конструктивный альтернативизм.

В этой главе вместо того, чтобы начать непосредственно с изло­жения нашей теоретической позиции, мы обращаемся назад, в про­шлое, чтобы раскрыть ее философские корни. Конструктивный альтернативизм не только лежит в основании нашей теории, но и выступает в качестве эксплицитной, периодически повторяющейся темы на всем протяжении последующего обсуждения нами психоте­рапевтических техник.

А. Отправные точки

1. Перспективы человека

Эта теория личности, фактически, началась с объединения двух простых идей, а именно, что нам, возможно, удалось бы лучше понять человека, если бы мы смотрели на него в перспективе столетий, а не судили о нем в мерцающем свете мимолетных мгновений: и что каждому человеку присуща своя, личная манера созерцать и обдумывать течение событий по которому, как обнаруживается, его так быстро несет. Быть может, в этом взаимодействии долговечного и преходящего мы откроем какие-то более обнадеживающие способы, которыми каждый отдельный человек способен перестроить свою жизнь. Эта мысль кажется заслуживающей дальнейшего развития.

Вообще говоря, ни мысль о многовековом развитии человече­ства, ни представление об искаженной личными пристрастиями при­роде человека не являются особенно новыми. Книги Ветхого Завета в своей последовательности рисуют знакомую всем эпическую жар-тину прогресса рода человеческого. Не осталось без внимания лю­бознательных ученых и течение жизни отдельного человека. Отли­чавшийся ясностью формулировок Уильям Джеймс был пленен стремнинами и водоворотами потока сознания. Туманно выражав­ший свои мысли Адольф Мейер настоятельно советовал ученикам проводить ось времени через факты жизни их пациентов. Обладав­ший тонким чутьем Зигмунд Фрейд пробивался сквозь поверхност­ные воды потока в поисках питавших его подземных источников. А импульсивный Анри Бергсон прыгнул с берега в самую стремнину этого потока и, когда его понесло течением, пришел к мысли, что мерилом времени могло бы служить состояние души. Что касается личной манеры смотреть на вещи, то Соломон в «Притчах» говорил по поводу завистливого человека; «Каковы мысли в душе его, таков и он»'. А Шелли однажды написал: «Душа становится тем, что она созерцает». Джон Локк, пораженный во время одной вечерней дискуссии исключительной невосприимчивостью своих друзей к иде­ям друг друга, прежде чем отправиться спать, сел писать «Опыт о человеческом разумений» - работу, которую он, между прочим, за­кончил лишь двадцать лет спустя.

Выбор долговременной перспективы при рассмотрении челове­ка заставляет нас переключить свое внимание с факторов, которые выдают его импульсы, на факторы, которые представляются нам объяс­няющими его прогресс, В большой степени - хотя и не полностью -план человеческого прогресса был маркирован ярлыком «наука». Тог­да, вместо того чтобы заниматься «человеком - биологическим орга­низмом» или «человеком - счастливчиком", давайте посмотрим на «че­ловека — ученого».

В этом мы снова отступаем от привычной манеры смотреть на вещи. Когда мы говорим о «человеке-ученом», то имеем в виду всех людей, а не только их особый класс, представители которого публич­но достигли положения 'ученых'. Вместо того чтобы вести речь обо всех людях, взятых в совокупности их биологических или инстинк­тивных аспектов, мы говорим о тех же людях, но взятых в совокупно­сти аспектов их возможного сходства с учеными. Более того, речь идет об аспектах человеческого рода, а не каких-либо скоплений людей. Таким образом, представление о «человеке – ученом» - это специфи­ческая абстракция человеческого рода, а вовсе не конкретная класси­фикация особого рода людей.

Такая абстракция сущности человека не является совершенно новым приемом. Реформация привлекла внимание к священству всех людей в противоположность конкретной классификации только оп­ределенных лиц как священников. Демократические изобретения в политической сфере XVIII и XIX столетий вращались вокруг идеи неотъемлемого права всех людей управлять государством и противо­положность более древнему представлению о конкретном, ограни­ченном классе правителей. Сходным образом мы можем заменить конкретизирующее представление об ученых, отделяющее узкую группу лиц от остальных - не ученых, и подобно деятелям эпохи Реформации, утверждавшим, будто каждый человек сам себе священник, выдвинуть предположение, что каждый человек - по-своему - ученый.

Давайте посмотрим, что могло бы означать истолкование чело­века с точки зрения его сходства с ученым. Что, предположительно, характеризует мотивацию ученого? Обычно говорят так: конечная цель ученого- предсказание и управление. Это краткое утверждение часто]' любят цитировать психологи, характеризуя свои собственные устрем­ления. Однако, как ни странно, психологи редко приписывают анало­гичные устремления людям, занятым в их экспериментах в качестве испытуемых. Получается так, как если бы психолог говорил себе: «Я, будучи психологом и, следовательно, ученым, провожу этот эксперимент для того, чтобы улучшить предсказание определенного феномена и управление им; тогда как мой испытуемый, будучи всего лишь человеческим организмом, явно движим бьющими внутри него клю­чом неодолимыми влечениями или же вечно занят поисками пропи­тания и крова».

Итак, что можно было бы ожидать, если бы мы заново постави­ли вопрос о человеческой мотивации и воспользовались взглядами на человека в долговременной перспективе, чтобы сделать вывод о том, чем именно задается направление его устремлений? Увидели бы мы его вековой прогресс в качестве функции от инстинктивных по­требностей, биологических нужд или сексуальных побуждений? Ими, быть может, в этой перспективе он обнаружит массовую тенденцию Совершенно иного рода? Не окажется ли, что отдельная личность, каждая по-своему, присваивает себе скорее положение ученого, всег­да стремящегося предсказывать ход событий» в которые она вовлечена, и управлять им? Не будет ли каждый человек иметь свои теории, проверять свои гипотезы и оценивать свои экспериментальные доказательства? И если это так, то не будут ли различия между личными точками зрения разных людей соответствовать различиям между тео­ретическими позициями разных ученых?

В этом и состоит интригующая идея. Она берет начало по­пытки свести воедино точки зрения клинициста, историка, естествоиспытателя и философа. Но куна она ведет? В течение длительного времени некоторые из нас пытаются отыскать ответ на этот вопрос. Представленная на суд читателя рукопись и есть отчет о том, что по­казалось на наших горизонтах до настоящего времени.

2. Что представляет собой мир?

Всякое мышление основывается отчасти на предшествующих убеждениях. Полная философская или научная система стремится '"Точно сформулировать все релевантные ей предшествующие убеждения. Это трудная задача, и немногие авторы, если таковые есть вооб­ще» способны в настоящее время выполнить ее. Хотя у нас нет наме­рения пытаться построить здесь и сейчас полную систему, мы все не обязаны попробовать ясно сформулировать некоторые наши наиболее важные убеждения, положенные в ее основание. Первое из этих "убеждений касается того» каким мы представляем себе мир.

Мы считаем доказанным, что мир реально существует и что человек постепенно приближается к его пониманию. Занимая эту позицию, мы с самого начала пытаемся ясно показать, что речь пойдет именно о реальном мире, а не о мире теней, состоящем исключительно из бесшумно проносящихся людских мыслей. Но, кроме того, нам хотелось бы открыто выразить и наше убеждение в том, что мыслей людей также реально существуют, даже если соответствие между тем, что считают реально существующим, и тем, что действительно существует, непрерывно изменяется.

Мир, существование которого мы предполагаем, обладает другим важным свойством - интегральностью. Под этим мы подразумеваем, что мир функционирует как единое целое, со всеми его вообразимыми частями, находящимися в строгом соотношении друг с другом. На первый взгляд это может выглядеть несколько неправдоподобно, поскольку, казалось бы, существует более тесная связь между движениями моих пальцев и действием клавишей пишущей шинки, чем» к примеру, между любым из этих событий и ценой на молоко яка в Тибете. Но мы убеждены в том, что в конечном счете эти события - движения моих пальцев, действие клавишей и цена молоко яка - соединяются. Только в ограниченной части мира, именно той его части, какую мы называем землей, и в рамках того именно промежутка, который мы сознаем как нашу эру, два из ех этих событий неизбежно кажутся теснее связанными друг с другом, чем любое из них - с третьим. Простой способ сказать это иначе - заявить, что время обеспечивает конечную связь во всех отношениях.

Можно выразить ту же мысль посредством экстраполяции ютного математического соотношения. Рассмотрим коэффициент мгляции между двумя переменными. Если такой коэффициент от-:н от нуля н если он выражает линейную связь, то бесконечное Еение дисперсии одной переменной заставит его стремиться к единице как пределу. Следовательно, величина коэффициента корре­ляции прямо пропорциональна широте перспективы, в которой мы рассматриваем коррелируемые переменные. И это, по существу, вер­но для всех взаимосвязей в нашем мире.

Еще одно важное, предшествующее нашей теории убеждение (состоит в том. что мир можно измерять по оси времени. Другими словами, мир непрерывно изменяется относительно самого себя. Поскольку время является единственным измерением (dimension), кото­рое мы должны учитывать, если собираемся рассматривать измене­ние, мы выбрали этот специфический способ сказать о том, что в .нашем мире что-то всегда продолжается. По сути, это способ суще­ствования мира; мир существует тем, что он происходит. Фактичес­ки мы пытались выразить ту же идею, когда немного раньше заявили, что мир является реально существующим. И в самом деле, изо дня в день мир занят делом существования. Трудно представить себе, на что был бы похож мир, если бы он просто находился здесь и бездей­ствовал. Философы пытались рассматривать такой мир, но почему-то никогда не продвигались далеко с подобным представлением в нем.

Итак, в этом разделе мы выделили три наиболее важных убеж­дения о мире, предшествующих построению нашей теоретической системы. Во-первых, мир реален, а вовсе не плод нашего воображе­ния. Во-вторых, весь мир работает согласованно, наподобие часово­го механизма. И в-третьих, мир есть нечто такое, что продолжается все время, а не просто остается неподвижным.

3. Что такое жизнь?

Некоторым частям мира достает смысла даже тогда, когда они не рассматриваются во временной перспективе. Но есть и такие, которые обретают смысл лишь тогда, когда юс. наносят на карту вдоль оси времени. Жизнь - одна из таких частей мира. В этом суть вопроса. о котором нам придется много говорить впоследствии, при обсуждении способов реконструкции личной жизни. Идет ли речь о психологе-исследователе или об охваченном беспокойством пациента психологической клиники, жизнь должна рассматриваться ими временной перспективе, если они хотят, чтобы она имела хоть какой-то смысл.

По нашему мнению, однако, жизнь больше чем простое изменение. Она предполагает отношение заинтересованности меж­ду частями нашего мира, в котором одна часть - живое существо -способно побудить себя к тому, чтобы репрезентировать другую часть - свое окружение. Иногда говорят, что живое создание, в противоположность неживому, наделено 'чувствительностью', или что он o способно «реагировать^». Это примерно соответствует тому же самому отличительному свойству жизни, которое мы рассматри­ваем. Но наша формулировка нравится нам больше, поскольку она подчеркивает творческую способность живого создания репрезентировать окружающую среду, а не просто реагировать на нее.

Так как живой организм способен репрезентировать свое окружение, он может подставлять на его место альтернативные конструкции и фактически что-то делать со своим окружением, если оно ему не подходит. Тогда, мир для живого создания реален, но отнюдь не непоколебим, если только оно не решает истолковать его жим образом.

Подчеркивая это предшествующее нашей теории убеждение в том, что жизнь предполагает репрезентацию или истолкование реальности, мы не имели в виду, что и сама жизнь нереальна. Иногда ученые, особенно те, кто увлечен изучением материальных систем, от­тают мнение, будто психологические события - это не подлинные феномены, а эпифеномены, или просто не внушающие доверия тени реальных событий. Мы занимаем иную позицию. Кто-то может искать реальный феномен, к примеру свой доход или свою болезнь, и не менее сама эта искаженная репрезентация будет полностью реальной. Сказанное справедливо даже в отношении страдающего сильными галлюцинациями больного: то, что он воспринимает, может и не существовать, но его перцепция существует. Более того, его воображаемая перцепция часто оказывается грубо искаженным истолкованием чего-то действительно существующего. Любое живое существо вместе со своими перцепциями является частью реального мира, а не просто близоруким наблюдателем всего того» что в нем происходит.

Итак, жизнь, с нашей точки зрения, характеризуется составляю­щей се сущность измеримостью во времени и способностью репрезентировать другие формы реальности, сохраняя при этом свою соб­ственную форму реальности.

4. Системы истолкования

Человек смотрит на мир сквозь прозрачные трафареты или шаб­лоны, которые он сам создает, а затем пытается подогнать их по тем реалиям, из которых состоит этот мир. Подгонка не всегда оказывается хорошей. Однако без таких шаблонов мир предстает перед ним в виде настолько неразличимой однородности, что он не в состоянии извлечь из него никакого смысла. Для любого человека даже плохая пригонка своих шаблонов к реальности полезнее их полного отсутствия.

Будем называть эти шаблоны, примеряемые опытным путем к истинному положению вещей, конструктами. Конструкты суть спо­собы истолкования мира. Это они дают возможность человеку, да и более низкоорганизованным животным тоже, выстраивать линию поведения - будь, она точно сформулированной или безотчетно отыгры­ваемой, выраженной словесно или совершенно безмолвной, согласую­щейся или расходящейся с другими линиями поведения, разумно аргументированной или почувствованной нутром.

Обычно люди стремятся совершенствовать свои конструкты, рас­ширяя их набор, внося в них изменения для обеспечения лучшей при­гонки и включая их в качестве видовых объектов в суперординатные конструкты или системы. Пытаясь усовершенствовать конструкты, человек неоднократно останавливается под влиянием мысли о вреде, который явно будет причинен системе вследствие изменения субординатного конструкта. Часто его личный вклад в более широкую систему или его личная зависимость от нее настолько велики, что он будет всячески воздерживаться от введения более точного конструкта в ) основание. Может потребоваться специальное психотерапевтические воздействие или более богатый жизненный опыт, чтобы убедить человека вносить поправки в свою систему истолкования вплоть до того момента, когда можно будет включить в ее состав новый и более точный конструкт.

Те системы истолкования, которые могут передаваться от одного человека к другому, способны получить широкое распространение среди населения. Вторая половина столетия показала значительный стресс в создании способов делать личные конструкты и системы лучше поддающимися передаче. Мы разработали научный психологический словарь. Выражаясь иначе, наши публичные системы истолкования, служащие для понимания личных конструктов других ей, становятся все более точными и исчерпывающими.

Некоторые широко разделяемые или публичные системы истолкования конструируются, главным образом, для того, чтобы приспосабливаться к определенным сферам деятельности или областям фактов. Когда мы ограничиваем область фактов, можно развивать детальную систему, не беспокоясь о возможной несовместимости с каких-то второстепенных фактов. Мы ограничиваем область и пытаемся, хотя бы на некоторое время, игнорировать непримиримые факты за пределами заданной области. Например, давно стало привычным и удобным различать 'психические» и 'физические' факты. Они представляют собой две искусственно разграниченные области, к которым приспосабливаются два типа систем истолкования: психологическая система и естественнонаучная группа систем. Однако становится все очевиднее, что мы располагаем двумя альтернативными системами истолкования, каждую из которых можно с пользой применить к беспрестанно возрастающему корпусу одних и тех же фактов. Данные области частично совпадают.

Рассмотрим более конкретно области психологии и физиологии. Установленные опытным путем границы этих областей основаны на излагаемых диапазонах пригодности психологической и физиологической систем истолкования соответственно. Но значительная часть одних и тех же фактов может быть истолкована в любой из двух систем. Так какие же это факты - 'психологические' или 'физиологические'? Где они в действительности находятся? И кто обладает правам владения ими - психолог или физиолог? Хотя последний вопрос может показаться довольно глупым, нужно только посидеть на какой-нибудь междисциплинарной конференции, чтобы убедиться в том, что он поднимается в спорах между представителями разных профессиональных цехов. От­дельные личности могут очень эмоционально отстаивать свои исключительные права на истолкование конкретных фактов.

Разумеется, ответ состоит в том, что события, на которых осно­вываются факты, не блюдут институциональной лояльности. Они на­ходятся в публичном владении. Одно и то же событие может истолко­вываться одновременно и с пользой в системах разных дисциплин -физики, физиологии» политологии или психологии.

Еще никто не оказался настолько мудрым, чтобы предложить на рассмотрение универсальную систему конструктов. И можно с уве­ренностью предположить, что пройдет много времени, прежде чем будет предложена удовлетворительная единая система. Какое-то вре­мя нам придется довольствоваться группой миниатюрных систем, каждая из которых имеет свою собственную область или ограничен­ный диапазон пригодности. До тех пор пока мы продолжаем пользо­ваться таким разобщенным сочетанием миниатюрных систем, нужно быть очень осторожными и применять каждую систему абстрактно, а не конкретно. Например, вместо того, чтобы утверждать, будто некое событие является 'психологическим" и, следовательно, не физиологическим, мы должны проявить осторожность и признать, что лю­бое событие может рассматриваться с точки зрения как его психоло­гических, так и его физиологических аспектов. Кроме того, мы должны неуклонно следовать еще одной руководящей идее: физиологически истолкованные факты, относящиеся к данному событию, являются продуктом определенной физиологической системы, в рамках кото­рой они выявляются и имеют смысл, и в этом случае психологичес­кая система вовсе не обязана их объяснять.

Не менее важно постоянно сознавать ограниченный диапазон пригодности наших миниатюрных систем. Ибо стоит только какой-то миниатюрной системе обнаружить свою полезность в ограниченном диапазоне пригодности, сразу возникает искушение попытаться расширить ее область применения. Так, в области психологии мы наблюдали, как созданная Халлом математико-дедуктивная теория механического запоминания распространялась на область решения задач даже на сферу личности. Психоанализ Фрейда начинался как психотерапевтическая техника, но постепенно был расширен до теории личности, а некоторыми - и до религиозно-философской системы. Эта разновидность инфляции миниатюрной системы не обязательно указывает на скверное положение дел, но она действительно вызывает нудности, когда мы не в состоянии понять простую вещь: то, что достаточно верно в ограниченном диапазоне, вовсе не должно быть голь же верным за его пределами.

По-видимому, любая психологическая система имеет ограниченный диапазон пригодности. На поверку оказывается, что психологическим системам - пока не наступит их срок - приходится работать в более ограниченном диапазоне пригодности, чем хотелось бы психологам. Система, или теория, которую мы собираемся изложить и исследовать, имеет ограниченный диапазон пригодности; ее диапазон ограничивается, насколько можно судить в настоящий момент, человеческой личностью и, более конкретно, проблемами межличностных отношений.

Психологические, как, впрочем, и любые другие системы, обладают не только ограниченным диапазоном пригодности, но еще и фокусом пригодности. Внутри событийной области системы есть подобласть проблем, где эта система имеет тенденцию работать лучше всего. Обычно это именно те проблемы, которые автор имел в виду, когда придумывал свою систему. Например, мы считаем, что наша собственная теория тяготеет к тому, чтобы иметь фокус пригодности г зоне приспособления человека к стрессу. Поэтому она должна бы показаться наиболее полезной психотерапевту, так как при ее формулировании мы думали, главным образом, о проблемах психотерапии.

В этом разделе мы надеялись разъяснить наше убеждение в то» что человек создает свои собственные способы видения и понимании мира, в котором он живет, а не находит их там готовыми, созданным для него обществом. Он строит конструкты и примеряет их к истинному положению вещей. Время от времени его конструкты организуются в системы - группы конструктов, объединяемые субординатными и суперординатными отношениями. Одни и те же события часто могут рассматриваться в свете двух или более систем. Однако сам события не принадлежат ни одной из этих систем. Более того, реальные системы человека имеют специфический фокус и ограниченны диапазон пригодности.

5. Конструкты как основание предсказаний

Мы начали с того, что в перспективе столетий человека можно было бы представить себе как начинающего ученого и что каждый отдельный человек по-своему формулирует конструкты, сквозь кото­рые он взирает на мир событий. Как ученый, человек пытается пред­сказывать и тем самым контролировать ход событий. Из чего следует, что формулируемые им конструкты предназначаются для облегчения его пророческих достижении.

Мы пока не пытались совершенно точно сформулировать наше представление о том, что такое конструкт. Это дело откладывается до последней главы. Однако, уже достаточно сказано, чтобы дать понять:

под конструктом мы подразумеваем репрезентацию мира, причем та­кую, которая создается живым существом и затем подвергается про­верке в столкновении с реальностью этого мира. Так как мир - это, по существу, ход событий, то поверка конструкта - это его испытание последующими событиями. Другими словами, конструкт проверяется всходя из его предсказательной эффективности.

Впрочем, проверка конструкта с точки зрения его предсказатель­ной эффективности может оказаться довольно бесполезным заняти­ем. Кто-то истолковывает поведение соседа как враждебное- Под этим он подразумевает, что сосед будет ему вредить при каждом удобном случае. Он проверяет свое истолкование отношения к нему соседа, бросаясь камнями в его собаку. Сосед отвечает сердитым упреком. И тогда этот человек может счесть, будто он подтвердил правильность своего истолкования соседа как враждебно настроенного лице.

«Подтвердить правильность» истолкования соседа как враждеб­ного лица можно, по-видимому, с помощью еще одной разновиднос­ти ложного логического вывода. В этом случае человек рассуждает -так: «Если мой сосед относится ко мне враждебно, он будет стремиться узнать, когда я попаду в затруднительное положение, заболею иди окажусь уязвимым в чем-то другом. Я прослежу за ним, чтобы убедиться, так ли это». Следующим утром он встречает соседа, и тот при­ветствует его традиционным «Как ваши дела?» Как тут сомневаться?! Сосед делает именно то, что предсказывалось в отношении враждеб­но настроенного человека.

Коль скоро конструкты используются для того, чтобы предви­деть события, то они также должны использоваться и для оценки точ­ности предвидения после того, как события произошли. Человек без­надежно увяз бы в своих пристрастиях и предубеждениях, если бы не - одно обстоятельство: обычно он способен оценить результаты своих предсказаний на уровне истолкования, отличном от того уровня, на котором он первоначально их делает. Кто-то ставит именно на эту лошадь в данном заезде, потому что она темной масти, а ему недавно повезло втемную в покере. Однако, когда заезд заканчивается, он, вероятно, истолковывает объявленное решение судей как более очевидное доказательство успеха лошади в этом заезде, чем ее масть.

Когда конструкты используются для предсказания ближайших событий, они легче поддаются замене или пересмотру. Подтверждающие или опровергающие данные быстро оказываются в распоряжении «предсказателя». Если конструкты используются исключительно для предсказания отдаленных событий, таких, например, как жизнь после смерти или конец света, то они вряд ли будут столь же открытыми дня пересмотра. Кроме того. большинство людей вовсе не спешат собирать доказательные данные в таких вопросах.

Хороший ученый старается как можно скорее подвергнуть свои конструкты испытанию. Но первоначально он проверяет их в масш­табе пробирки. Если же риск велик, он сначала поищет косвенные доказательства предполагаемых результатов своих опытов. Эта пря­мая, честная проверка конструктов -одна из характерных черт экспе­риментального метода в современной науке. Подобная проверка ха­рактерна также для любого бдительного человека.

Но бывает и так, что человек не решается экспериментировать, потому что страшится результата проверки. Он может опасаться, что вывод из эксперимента поставит его в неопределенное положение, находясь в котором он больше не сможет предсказывать и управлять. У него нет желания попадать в зависимость от своих же собственных конструктов. Он может даже держать их в тайне от всех, чтобы не оказаться преждевременно втянутым в их проверку. Это нежелание выражать свои конструкты, равно как и проверять их, составляет одну из практических проблем, встающих перед психотерапевтом в про­цессе работы с клиентом. В дальнейшем у нас еще будет что сказать об этих проблемах.

Конструкты используются для предсказаний будущих событий, а мир неуклонно движется вперед и обнаруживает правильность или ошибочность таких предсказаний. Этот факт дает основание для пе­ресмотра конструктов и, в конечном счете, систем истолкования в це­лом. Если бы мир, в котором мы живем, был статичным, наше пред­ставление о нем тоже могло бы быть статичным. Но непрерывно происходят новые события - и наши предсказания то сбываются, то не сбываются. Каждодневный опыт требует консолидации одних ас­пектов наших видов на будущее, пересмотра других и прямого отказа от третьих.

То, что было сказано об опыте отдельного человека, справед­ливо и для ученого. Ученый формулирует теорию - набор конст­руктов с фокусом и диапазоном пригодности. Если это хороший ученый, то он немедленно приступает к проверке своей теории. Как только он начинает проверять теорию, ему почти наверняка придется начать изменять ее в свете получаемых результатов. Любая теория в таком случае носит временный характер. И чем она практичнее и полезнее, тем уязвимее она для новых данных. Нашу собственную теорию, особенно если она найдет применение, так­же придется рассматривать как подлежащую изменениям в свете перспектив и открытий завтрашнего дня. В лучшем случае, это про­межуточная теория.

Б. Философская позиция

6. Формулировка конструктивного альтернативизма

Уже достаточно сказано для разъяснения нашей позиции, соглас­но которой существуют разные способы истолкования мира. Одни из них бесспорно лучше, чем другие. С нашей, человеческой точки зре­ния, они лучше потому, что способствуют более ясным и точным пред­сказаниям в отношении большего числа событий. Еще никто не изоб­рел набор конструктов, позволяющий предсказать все, вплоть до последнего взмаха крыла колибри; мы полагаем, пройдет еще очень много времени, прежде чем кому-то удастся это сделать. Так как аб­солютное истолкование мира неосуществимо, мы вынуждены будем довольствоваться рядом последовательных приближений к нему. В свою очередь, эти последовательные приближения могут проверять­ся по частям на предмет их предсказательной эффективности. По су­ществу, это означает, что всем нашим интерпретациям мира можно постепенно дать научную оценку, если мы настойчивы и не переста­ем учиться на своих ошибках.

Мы допускаем, что все наши теперешние толкования мира до­ступны для пересмотра или замены. Это и есть основная формули­ровка, имеющая отношение почти ко всему, о чем нам предстоит говорить в дальнейшем. Мы твердо стоим на том, что, когда имеешь дело с миром, всегда есть альтернативные истолкования» доступные для выбора. Никто не должен загонять себя в угол, полностью уступать обстоятельствам или становиться жертвой своей биографии. Мы называем эту философскую позицию конструктивным альтернативизмом.

Когда уже столько сказано о проверке конструктов, самое время указать на одно обстоятельство: вовсе не безразлично, какой из аль­тернативных конструктов выбирается в качестве шаблона, с которым человек будет подходить к миру. Конструкты нельзя выбирать навскид­ку без того, чтобы не лопасть в затруднительное положение. Хотя аль­тернативные истолкования всегда доступны, некоторые из них опре­деленно являются плохими инструментами. Критерий, которым можно воспользоваться, - это ограниченная предсказательная эффективность каждого альтернативного конструкта и полная предсказательная эф­фективность той системы, частью которой такой конструкт стал бы, если бы был принят.

7. Философия иди психология?

Ученые обычно четко разграничивают формы мысли и акту­альное мыслительное поведение людей. Учение о формах мысли относится к сфере философии или, конкретнее, логики, тогда как изучение актуального мышления считается делом психологии. Но согласно принятому нами за основу представлению, все, что ха­рактеризует мысль, характеризует н ее субъекта, т. е., мыслителя, а элементы научной любознательности должны лежать в основе че­ловеческого любопытства вообще. Если мы внимательно выслу­шиваем чью-то личную философию, то ловим себя на том, что при­стально смотрим на ее обладателя. А если мы стремимся понять, почему некто ведет себя таким образом, то открываем причину в том, как или, если хотите, в какой форме он сам представляет себе свои обстоятельства.

Человек не обязательно членораздельно формулирует свои ис­толкования мира. Некоторые из них вообще не получают словесно­го обозначения и выражаются на языке жестов. Даже истолковывае­мые элементы могут не иметь словесных ярлыков, с помощью которых ими можно было бы оперировать, и человеку ничего не ос­тается, как реагировать на них безмолвным порывом. Таким обра­зом, при изучении психологии 'человека-философа' мы должны при­нимать во внимание и его субвербальные шаблоны репрезентации и истолкования

Предлагаемая нами система не является философией или пси­хологией в традиционном понимании, В качестве философии она имеет свой источник в психологической наблюдательности человека. В качестве же психологии она имеет дело с философскими взглядами отдельного человека. На этом каркасе мы и предполагаем построить ограниченную психологическую теорию.

8. Отношение к философским системам

Конструктивный альтернативизм выражает определенную фи­лософскую позицию, но у нас не? намерения пытаться развить ее в законченную философскую систему. Однако, на наш взгляд, было бы полезно определить — хотя бы приблизительно - ее положение отно­сительно некоторых типов философских систем, с которыми ученые хорошо знакомы.

Как способ познания, конструктивный альтернативизм относится к сфере эпистемологии, иногда называемой гносеологией и определяемой как «систематический анализ концепций, используемых обыден­ным или научным мышлением при интерпретации мира, включая исследование возможности познания или природы знания как такового». Акцент на конструктах, сквозь которые рассматривается мир, наводит на мысль о позитивизме, хотя львиная доля критики, направленная против идей Конга, в данном случае бьет мимо цели. Вместо того, чтобы оценивать позитивизм Конта, исходя из абстрактных положе­ний системы, его чаще критикуют, и довольно резко, исходя из от­дельных конкретных положений.

Придание нами особого значения проверке конструктов подра­зумевает опору на принципы эмпиризма, конкретнее, на принципы прагматической логики. В этом отношении мы следуем традиции coвременной американской психологии. Но поскольку мы признаем, что человек приближается к знанию мира через его истолкование, наша система является в какой-то рационалистической. Кроме того, поскольку мы твердо убеждены, что человек способен создавать свои альтернативные подходы к реальности, мы расходимся с традицион­ным реализмом, утверждающим, будто люди всегда оказываются жерт­вами обстоятельств.

Онтологически наша позиция опознаваема как форма монизма, хотя. принимая во внимание множество сложных разновидностей онтологии, отделение ее монистических аспектов от плюралистичес­ких едва ли заслуживает усилий. Если это монизм, то мы говорим о субстантивном монизме. И все же наша позиция является нейтраль­ной: подобно Спинозе, мы готовы применять к субстанции атрибу­тивный плюрализм всякий раз, когда это отвечает нашим целям.

Остается обсудить два классических вопроса: проблему соотношения детерминизма и свободы воли и проблему феноменологии. Так как обе эти проблемы имеют отношение к нашему перечню требова­ний к проекту теории личности, мы откладываем их обсуждение до соответствующего раздела этой главы.

9. Область психологии

Область психологии ограничивается практически тем, что мож­но охватить любовь психологической теорией, которой нам прихо­дится пользоваться в настоящий момент. Иначе говоря, диапазон при­годности психологической теории определяет границы этой дисциплины. Диапазон пригодности - это то пространство реаль­ного мира, на котором данная система или теория обеспечивает зону полезного действия. Ну а те особенности местного рельефа, что не вписываются в эту систему, до поры до времени не включаются в психологическую область. Если мы достаточно умелые психологи, нам еще должно хватить это мира, чтобы принести пользу в деле его структурирования. Позже, если наши теоретические объяснения расширятся, более отдаленные районы также могут попасть в круг наших знаний.

Конечно, есть разные психологические системы истолкования. Эти системы различаются преимущественно из-за того, что люди» разрабатывавшие их, сосредоточивали свое внимание на довольно непохожих событиях. Психологические системы имеют не только диапазон пригодности, но и характерный фокус пригодности - точ­ку событийной области, к которой они наиболее применимы. Так, стимульно - реактивные теории особенно пригодны в фокальной точке научения животных, теории поля - в фокальной точке человеческо­го восприятия, а психоаналитические теории - в фокальной точке неврозов человека.

Нет никакого ясного критерия, по которому теорию можно мар­кировать как 'психологическую', а не 'физиологическую' или, ска­жем, 'социологическую'. Между дисциплинами существуют много­численные взаимосвязи. Стимульно - реактивные теории в психологии обладают выраженным фамильным сходством с физиологическими теориями взаимодействия. В физиологии есть теории поля, которые имеют сходство с гештальт-психологией. Называется ли теория 'пси­хологической', 'физиологической" или «социологической», зависит, вероятно, от ее первоначального фокуса пригодности.

10. Назначение теории

Теорию можно рассматривать как способ связать вместе мно­жество фактов, с тем чтобы можно было понять их все разом. Когда теория дает нам возможность делать предсказания с приемлемой точностью, ее можно назвать научной. Если же ее предсказания настоль­ко растяжимы, что позволяют толковать широкое множество всевоз­можных событий в качестве их подтверждения, такая теория не удов­летворяет высочайшим стандартам науки.

Теория вовсе не должна быть высоконаучной, чтобы быть полезной. Все мы упорядочиваем ежедневные события в своей жизни, прибегая к помощи довольно растяжимых истолкований. При таких истолкованиях наши антиципации повседневных событий, хотя им и недостает ночной точности, все же окружают нашу жизнь аурой смыс­ла. Поскольку жизнь не похожа на сплошной каприз, мы подготовле­ны нашими личными системами истолкования к тому, чтобы каждый день успешно справляться с новым опытом.

Однако не только к этому сводится назначение теории. Теория обеспечивает основу для активного подхода к жизни, а не про сто снаб­жает креслом, усевшись в которое можно было бы с бесстрастной почтительностью созерцать ее перипетии. Людям незачем быть тол­пой безучастных зрителей, наблюдающих пышное зрелище творения. Они способны играть активную роль в формировании событий. Как им удается свободно делать это и все же истолковывать себя как абсо­лютно законопослушных - вот основной вопрос любой психологи­ческой теории.

Ответ на него заключается, прежде всего, в признании нами ак­тивности по существу основный свойством нашего мира. Мир - не заброшенный памятник, а событие огромного масштаба, окончания которого пока еще не видно. Теории, используемые людьми для ис­толкования такого события, сами являются лишь случайными собы­тиями в их гигантской веренице. Устанавливаемые в наших теориях истины представляют собой последовательные приближения к более широкому плану бытия, которые пусть медленно, но все же содей­ствуют его развертыванию. Таким образом, теория -это пробное вы­ражение того, что человек разглядел в накатывающихся волнами со­бытиях жизни как правильный, закономерно повторяющийся рисунок. Но теория, будучи сама событием, может - в качестве видовой кате­гории - включаться в состав другой теории или даже в суперордиватную часть самой себя, а та, в свою очередь, может войти в состав еще более общей теории. Поэтому теория удерживается исключительно за счет той системы истолкования, частью которой она предположитель­но становится, - и, конечно, это продолжается лишь какое-то время, пока используется именно эта суперординатная система.

11. Детерминизм и свобода воли

Теория связывает или определяет события, которые ей под­чиняются. Сама же теория определяется не объясняемыми ею со­бытиями, а суперординатной точкой зрения теоретика. Однако тео­рия должна сообразовываться с событиями для того, чтобы их предсказывать. Число альтернативных способов согласования тео­рии с событиями, насколько нам известно, бесконечно, но отличимо от бесконечного числа способов, которыми не удается достичь такого согласования.

Предположим, кому-то нужно разрезать торт. Существует бес­конечное множество способов разрезания торта, каждый из кото­рых мог бы подойти для решения этой задачи. Но если торт сделан из мороженого, некоторые обычные способы разрезания могут не подойти, и тем не менее остается бесконечное число способов разрезать такой торт. Предположим далее, что торт находится на стопе, за которым сидят гости. Сложились определенные лимитирую­щие ожидания в отношении того, как подавать еду. Торт истолковывается как часть еды. Кроме того, существует ряд условностей, в частности требующих подавать клинообразные куски торта всегда повернутыми острым концом к обедающему. Если человек, которо­му выпало разрезать торт» принимает все эти традиционные суперординирующие истолкования данной конкретной ситуации, он в самом деле может счесть свою линию поведения заданной и почти не оставляющей ему свободы. Он оказывается жертвой не самого по себе торта, а собственных знаний этикета, которому и было подчи­нено разрезание торта.

Но предположим, что этот человек, съев кусок торта, почувство­вал недомогание. Не оказывается ли он в этом случае жертвой обстоя­тельств? В ответ можно спросить: разве он не съел его сначала? Более того, мы могли бы сказать, что плохое самочувствие не должно лишать его свобода. Напротив, болезнь может даже увеличить его свободу дей­ствий, как, например, открыли для себя многие дети и ипохондрики.

Зависимость, в которую конструкт или система истолкования ста­вит свои субординатные элементы, носит характер детерминизма. В этом смысле, тенденция ставить в зависимость и есть, собственно, детерминизм. Сами естественные события не ставят в зависимость от себя наши истолкования этих событий; мы можем смотреть на них так, как нам заблагорассудится. Разумеется, если мы хотим точно пред­сказывать естественные события, нам нужно создать некую конструк­цию, которая будет отвечать этой цели. Однако события не приходят к нам и не говорят, что и как надо делать, - они просто идут своим че­редом. Если что-то управляет нашими мыслями и действиями, так это созданная нами структура.

Фактически, есть два интересующих нас вида детерминизма. Первый вид составляет существенный признак любой организован­ной системы истолкований - контроль суперординатных конструктов над субординатными элементами. Второй вид подразумевается в на­шем понятии интегрального мира. Мир, находящийся в непрерыв­ном движении, не разделен на независимые события наподобие ваго­нов поезда. И это - эссенциальная целостность. Вследствие такой целостности мы можем считать, что между предшествующими и по­следующими событиями существует причинная связь. Именно этот вид непрерывности (или целостности) предполагается в так называе­мом первом постулате логики, требующем мыслить вселенную как упорядоченное единство (в противоположность хаосу).

Однако этот второй вид детерминизма для нас относительно не­ важен. Течение вселенной непрерывно. Хотя и можно абстрагировать некоторые повторяющиеся черты в ее потоке, в действительности он никогда не проходит дважды по одному руслу. Все пришло бы в страш­ный беспорядок, если такое когда-нибудь случилось. (Сама идея движущейся по своим следам вселенной производит сильное впечатление и, возможно, даже имеет некий релятивистский смысл для космолога-теоретика.) Постольку мы полагаем, что мир не движется по кругу, любая последовательность событий - это единственная, абсолютно тождественная самой себе последовательность, которая когда-либо имела место. Тогда совершенно невероятно, чтобы любая последова­тельность событий могла произойти иначе, чем она произошла, не ут­рачивая своей тождественности. Так как никакое событие не могло бы произойти иным путем и тем не менее оставаться самим собой, не велика проблема изолировать его и заявить, что оно детерминировано. Действительно, оно было следствием - но только однажды.

Таким образом, на нашу долю остается один важный вид детер­минизма, именно, контроль суперординатного конструкта над его эле­ментами. Тогда должно стать ясным и то, что в принципе не детерми­нировано. Во-первых, элемент не детерминирует те конструкты которые обычно категоризуют его в качестве объекта. Во-вторых, эле­мент, выходящий за пределы области действия конструкта, является независимым от этого конструкта. Последний тип независимости, или свободы, относительно не важен для нас, ибо это всего лишь свобода хаоса. А вот первый ее тип, напротив, чрезвычайно важен, поскольку предполагает, что а той степени, в какой человек может толковать свои обстоятельства, он способен освободиться от их господства над ним, Из этого также следует, что он может сделаться рабом собственных представлений, а затем отвоевать себе свободу, истолковывая свою жизнь по-другому. В известной мере это и есть та тема, которая положена в основу нашей книги.

И еще одно. Поскольку детерминизм характеризует контроль, осуществляемый конструктом над его субординатными элементами, свобода характеризует его независимость от этих элементов. В таком случае детерминизм и свобода неразделимы, ибо то, что служит причиной чего-то другого, является от него свободным. Детерминизм и свобода - две стороны одной монеты, два аспекта одного отношения. И это чрезвычайно важно усвоить человеку, будь он ученым или невротиком, либо тем н другим одновременно^.

В конечном счете человек устанавливает меру собственной сво­боды и зависимости на том уровне, который он выбирает для своих убеждений. Те, кто выстраивает свою Жизнь исходя из множества осо­бых мнений и непоколебимых убеждений касательно преходящих вопросов, делает себя жертвой обстоятельств. Каждое такое убежде­ние, недоступное пересмотру, оказывается ставкой на фортуну; они определяет, принесут ли завтрашние события счастье wm страдания. А те, чьи принципиальные убеждения заключают в себе широкую перспективу и меняются разве что по серьезным причинам, имеют больше шансов открыть для себя альтернативы, ведущие в конечном счете к их освобождению.

Теории - это результат размышлений людей, стремящихся выр­ваться на свободу из круговерти событий. Теории включают в себя предшествующие их созданию предположения об определенных об­ластях этих событий. В той степени, в какой события можно - исходя из этих предшествующих предположений - истолковать, предсказать и нанести их соотносительный ход на план жизни, люди могут осу­ществлять над ними контроль и достигать со временем своей незави­симости от них.

В. Требования к проекту психологической теории личности

12. Теоретические модели и фокусы пригодности

В последнее время американская психология стала уделять боль­ше внимания проблемам построения теории. Произошло оживление интереса к философии, особенно к философии науки. Подобно тому как философы начали присматриваться к происходящему вокруг, чтобы выяснить, насколько по-разному люди на самом деле мыслят, так и психологи начали осматриваться кругом, чтобы увидеть, какого рода теории вырабатывают ученые в разных областях знания в настоящее время. Это ново. Разумеется, психологи обычно смотрели на методо­логию и содержание физиологии как на фундамент, на котором только и нужно строить свое собственное новое здание. Сначала к физио­логии относились благосклонно, потому что считалось, будто ее факты несомненны, а правильность методов, казалось бы, подтверждается очевидностью этих фактов. Затем психологи начали сравнивать, пы­таясь установить сходства и различия, теоретические структуры ряда; других дисциплин. Изучая то, что происходит в других областях нау­ки, некоторые из них надеются открыть более подходящие для психо­логии образцы теорий.

Однако мы скептически относимся к ценности копирования гото­вых теорий, которые конструировались для других фокусов пригоднос­ти. Психология уже достигла некоторого успеха в разработке своих соб­ственных теоретических и методологических подходов. Возможно, наступило время, когда было бы неплохо приступить к абстрагированию научных принципов, начинающих складываться в рамках своего опыта работы, равно как и опыта работы других психологов, вместо того чтобы обшаривать задние дворы соседей в поисках методологических паданцев. Если мы что-то узнаем о принципах построения теории, то можем начать строить психологические теории, которые приспособлены к пси­хологическим фокусам пригодности. В таком случае наша возможная позиция заключается в том, что было бы целесообразно исследовать ряд научных теорий, но не затем, чтобы найти одну, которую можно точно скопировать, а для того, чтобы раскрыть общие принципы, которые можно применить к построению совершенно новых теорий, специально пред­назначенных дня событийной области психологии.

На этой стадии не должно быть никаких сомнений относитель­но нашего взгляда на две вещи, которые требуются для построения психологической теории. Выбираемая перспектива должна быть ши­рокой и позволять замечать принципы, выявляющиеся при сравне­нии различных теоретических структур. А теоретик должен быть также хорошо знаком с тем, о чем он собирается теоретизировать. В противном случае он может потратить свое время на создание теории пустого места, т. е. теории, не имеющей фокуса пригодности. Теоре­тик должен быть хорошо знаком с кругом проблем, которые собирается разрешить, если не хочет даром потратить как свое время, так и время своих читателей, излагая созданную им теорию пустого места.

Для наших собственных попыток построить теорию мы выбра­ли в качестве фокуса пригодности психологическую реконструкцию жизни. Мы занимаемся выявлением лучших способов помочь конк­ретному человеку пересмотреть свою жизнь, с тем чтобы не стать жертвой своего прошлого. Если создаваемая нами теория будет хоро­шо работать в этом ограниченном диапазоне пригодности, мы сочтем наши усилия успешными и не слишком огорчимся, если она окажется менее полезной где-то еще.

13. Плодотворность психологической теории

Мы уже отмечали, что теорию можно рассматривать как способ связать вместе множество фактов. Но хорошая теория выполняет и более активные функции. Она обеспечивает эксплицитную основу, на которой можно делать дедуктивные выводы и предвидеть будущие события. Она также дает нам общую систему координат, в которой можно размещать и сохранять определенные факты до извлечения из них индуктивным методом какого-то характерного принципа. В обо­их отношениях теория выступает инструментом для того, кто актив­но стремится предвосхитить будущее и разведать его возможности.

Одним из критериев хорошей научной теории является ее спо­собность в изобилии производить новые идеи. Она должна склонять к формулированию гипотез, побуждать к экспериментированию и вдохновлять на изобретение. В области психологии хорошая теория должна предлагать предсказания относительно поведения, людей, в широком диапазоне обстоятельств. Она должна склонять к экстен­сивным психологическим исследованиям для установления того, подтверждаются ли эти предсказания или нет. Кроме того, она должна поощрять изобретение новых подходов к решению людских и обще­ственных проблем.

14. Проверяемость гипотез

Другим критерием хорошей психологической теории служит ее .способность производить гипотезы, допускающие проверку. В про­тивоположность другим системам истолкования любая научная теория должна давать нам возможность делать предсказания с такой сте­пенью определенности, чтобы они сразу поддавались неоспоримой проверке. Это означает, что гипотезы, выводимые логическим путем из теории, должны быть достаточно хрупкими, чтобы разбиваться вдребезги всякий paз, когда предсказываемые с их помощью факты не становятся реальностью,

Сама теория не должна быть столь же хрупкой, как порождаемые ею гипотезы. Бели это исчерпывающая теория, то она» вероятно, будет, обладать некоторой эластичностью, даже если выводимые из нее гипо­тезы остаются хрупкими. Редко когда научная теория может целиком - устоять или рухнуть в зависимости от исхода единственного решающего эксперимента. И это особенно справедливо в области психологии, где теории неизбежно должны писаться на высоком уровне абстракции.

15. Истинность теории

Приемлемая научная теория должна отвечать еще одному требованию. Хотя сама теория и не должна обладать очевидной достоверностью холодного факта, от нее ожидают, что в руках мыслящих людей она будет производить непрерывный ряд гипотез, которые в свете экспериментирования оборачиваются твердыми истинами. Когда теория производит поддающуюся проверке гипотезу и та подтверждается, тог­да, строго говоря, подтверждается только эта гипотеза, а вовсе не по­родившая ее теория. Как уже указывалось, вряд ли мы вообще можем утверждать, что подтвердили правильность теории; в лучшем случае мы обычно можем сказать, что гипотезы, вызываемые определенной теорией, оказываются, как правило, справедливыми. Но кто знает, не могли бы те же гипотезы появиться в рамках других теорий? В случае положительного ответа эти другие теории будут по меньшей мере столь же правильными, как и та теория, о которой идет речь.

Иногда ученые планируют эксперименты таким образом, чтобы выведенные из различных теорий гипотезы проверялись в них, конкурируя друг с другом. Гипотеза, получившая более четкое подтверж­дение, засчитывается в пользу поддерживающей ее теории. Предпо­ложим, к примеру, что исследователь жаждет установить, действительно ли психоаналитическая теория Фрейда с сопутствую­щими терапевтическими процедурами лучше теории Я-концепции Роджерса с сопутствующими процедурами клиентоцентрированной терапии. Предположим, он ставит тщательно спланированный экспе­римент, в котором контролируются такие сложные переменные, как тип клиента, тип психотерапевта, тип клинической обстановки, тип общества и т. д. Предположим также, что он находит подходящий критерий для оценки результатов - такой, на который не оказывает влияния ни одна из теорий вместе с подразумеваемыми ею нормами психического здоровья. Далее предположим - хотя это и маловероят­но, - что эксперимент проходит без помех и его результаты указыва­ют на больший терапевтический эффект одной из двух сравниваемых процедур. Хотя этот эксперимент предоставляет важное доказатель­ство в пользу более благоприятной теории, он все же не дает основа­ний для неизбежного отказа от менее благоприятной теории. Всегда остаются спорные вопросы, которые можно сформулировать и рас­смотреть. Липа, отобранные для участия в эксперименте, могут не представлять всех типов клиентов, к которым относятся эти теории, Соответствующая организация обучения группы терапевтов под эги­дой одной теории может дать ей некоторые практические преимущест­ва, которые перевешивают ее невыгодное положение в данном контролируемом эксперименте. В действительности, почти невозможно нанести coup de grace любой сколько-нибудь полной теории.

Случается, эксперимент планируют таким образом, чтобы про­веряемые в нем конкурирующие гипотезы были взаимно несовместимыми. Например, одна теория могла бы заставить нас выдвинуть гипотезу, что в кризисной ситуации клиент такого типа сразу бы по-: кончил жизнь самоубийством, а другая - предсказать ему долгую и плодотворную жизнь. Очевидно, что человек не способен сделать то и другое одновременно. В этой разновидности эксперимента одна из двух гипотез вроде бы терпит крах, но даже здесь всегда есть. пусть незначительное, основание для ухода от прямого ответа. А что озна­чает для теории дискредитированная гипотеза? Не обязательно что-то серьезное. Как мы уже указывали, исчерпывающая теория форму­лируется таким образом, что выводимые из нее хрупкие гипотезы не являются неизбежными. Дедукция гипотезы - всегда достаточно воль" вое дело, и другой экспериментатор, приходящий на смену прежнему, может не согласиться с тем, что именно эту не подтвердившуюся гипотезу было необходимо выводить из данной теории в первую очередь.

Однако, в общем теория, которая постоянно производит гипоте­зы, заводящие экспериментаторов в тупик, не будет считаться пра­вильной, даже если можно доказать, что часть вины за это ложится на экспериментаторов. Теория служит орудием в поисках человеком лучшего понимания будущего. Если она не отвечает своему назначению. бессмысленно говорить об ее истинности. Теория становится спра­ведливой только тогда, когда кто-то в состоянии воспользоваться ею для выработки подтверждаемых гипотез.

16. Уровень обобщенности

Иногда люди ошибочно предполагают, будто теория тождест­венна скапливанию определенной массы фактов, а не набору прин­ципов, относящихся к этим фактам. Такую ошибку легко сделать, так как часто факты принимают свои конкретные очертания только в свете некой теории. Но сущностно абстрактный характер теорети­ческой структуры теряется на виду, когда факты, которые она при­носит, просто классифицируются и обозначаются конкретными яр­лыками.

Например, в психиатрии нозологическая система Крепелина большей частью используется как упорядоченное множество диагностических ячеек, по которым распихивают трудных пациентов. Принципы, на которых первоначально строилась эта классифика­ция и которые определяли размерность ее диагностического поля, были давно отброшены, либо оставались за пределами сферы вни­мания практиков. Почти без исключения системой Крепелина пользу­ются конкретно. Теперь сопоставим с нынешним использованием системы Крепелина пользование психоаналитической системой. Здесь диагноз ставится исходя из особенностей самого больного, а не на основе отнесения его к какой-то из ячеек безусловной класси­фикационной системы. Диагност может осматривать пациента сра­зу с нескольких точек зрения. Поэтому не так вероятно, что он будет сбит с толку абстракцией «динамики», которая пронизывает каждого пациента, огульно смешивая в общую кучу этого конкретного больного с другими больными того же типа.

Однако даже с психоаналитической динамикой ее приверженцы часто обращаются конкретно. Пациента видят «испытывающим эдиповы желания», будто эти желания овладели им. Если бы понятием эдипова желания пользовались более абстрактно, то пациента оцени­вали бы относительно оси с тем же названием, а не описывали как: «испытывающего желание». Это различие может показаться неясным, но, возможно, аналогия из физики поможет сделать его яснее. Предположим, физик поднял какой-то предмет и сказал; «Ей-богу, у этой, штуки есть вес!» Вряд ли подобное заявление можно счесть много­значительным, поскольку все тела обладают весом, фактически, наш физик трактует абстрактное свойство веса таким образом, как если бы оно было предметом потребления. Гораздо вероятнее, что осто­рожный в выражениях физик скажет: «Вес этого тела больше веса того тела». Свойство веса абстрагируется, а другими особенностями этих двух тел на время пренебрегают. Состоящую из такого рода абстракций систему как раз и стараются придумать создатели современной психологической теории.

Хорошая психологическая теория должна быть выражена на язы-«е абстракций достаточно высокого порядка, чтобы их можно было разглядеть почти во всех явлениях, с которыми психология обязана иметь дело. На первых порах ей следовало бы сосредоточиться на свойствах, а не на категориях, хотя эти свойства могут впоследствии использоваться в качестве оснований для обособляющих категорий Бели абстракции извлечены верно, они будут обладать универсаль­ностью, которая сделает их полезными в решении огромного множе­ства практических проблем. Например, если бы в области психоло­гии было абстрагировано свойство, обладающее той степенью обобщенности, какую имеет масса в области физики, оно могло бы оказаться чрезвычайно полезным. Кроме того, любая психологическая теория, обладающая высокой степенью обобщенности на всем своем пространстве, будет, вероятно, более ценной по сравнению с теорией, являющейся по существу группировкой специфических категорий людей и поведения.

17.Операционализм

Сочинения физика Бриджмена за последнее время приобрели особое влияние среди психологов-теоретиков. Вновь была подчеркнута необходимость операционального определения переменных, наблюдаемых в наших экспериментах. Доведенное до крайности некоторыми психологами, это требование операционализма означало бы, что никакое теоретические утверждение не может быть сделано, если каждая его часть не отнесена к чему-то очевидному. Именно такого рода экстремизм привел к известному замечанию, что, мол, если психиатры предпочитают глубокомысленность правильности, то психологи - неправильность глубокомысленности.

Но операционализм подразумевает и нечто другое. Он предпо­лагает; что научные конструкты лучше всего определять на языке опе­раций или устойчивых последовательностей событий. Таким обра­зом, что бы ни связывало антецедент с консеквентом, это можно назвать промежуточной переменной, и тогда формулировка такой «причинно-следственной» связи есть все, что требуется для опреде­ления переменной. Мак-Коркодейл (MacCorquodale) и Мил (Мееhl) считают, что психологам лучше держаться этого способа концептуа­лизации переменных, дабы не забываться и не думать, что им необхо­димо начать искать какие-то неизвестные объекты, которые могут служить оправданием интересующих их переменных. Например, не слишком хорошо разбирающийся в физиологии психолог мог бы отправиться на поиски IQ с микроскопом. И уж поверьте, его усилия не остались бы безрезультатными; возможно, он даже получил бы Нобе­левскую премию, засвидетельствовав что-то наподобие перекручива­ния в хромосоме.

Психологи могут давать операциональные определения пере­менным, относящимся к разным сферам. В исследовании психомо­торных умений методами моторно-временного анализа переменной может служить 'терблиг" (therblig) - единица движения той или иной части тела. Здесь относительно легко установить предшествующее и последующее состояния. Но в некоторых экспериментах операцио­нальное определение основной переменной оказывается более слож­ным. В исследованиях» посвященных отбору и обучению персонала, установление критерия - меры того, что именно мы хотим улучшить благодаря отбору и обучению, - само по себе является трудной проблемой. Плюс к тому этот критерий должен быть опре­делен раньше, чем мы сможем добраться до сути дела. Даже после того, как экспериментаторы договорились о том, чти они станут ис­пользовать в качестве критерия, ценность будущего исследования ограничивается той традиционной формой, в какой это определе­ние приходится записывать. Например, в исследованиях, посвящен­ных отбору и обучению пилотов, стало привычным пользоваться так называемым «внешним критерием успешности» - простым учетом того, получит ли в итоге призванный на военную службу (либо на переподготовку) пилот свои нашивки или нет. Однако данный критерий явно не выдерживает критики в том смысле, что получение кем-то нашивок не обязательно свидетельствует о его высоких про­фессиональных качествах пилота.

Иногда предшествующее и последующее состояния, которые, как мы условились, дают переменной операциональное определе­ние, сами нуждаются в подобном определении. В области иссле­дований личности термин тревога используется для объяснения всех видов необычного поведения. В самом деле, требовать от пси­хиатра объяснить невротическое поведение, не прибегая к поня­тию тревоги, - все равно что требовать от жокея выиграть заезд, не участвуя в скачках. И каким же образом можно дать тревоге операциональное определение? Мы могли бы сказать, что пред­шествующим и последующим состояниями здесь являются стресс и дезорганизация соответственно. Но тогда мы оказываемся перед необходимостью определения стресса и дезорганизации. Если по прошествии какого-то времени мы окончим тем, что скажем: стресс- это то, что вызывает тревогу, а дезорганизация - это то, что вызывается тревогой, — мы вернемся на исходную позицию, слегка запыхавшись от того, что потратили впустую несколько тысяч придирчиво отобранных слов. Так как стресс и дезоргани­зация являются абстракциями довольно высокого уровня, при ра­боте с любым клиентом или при проведении любого эксперимента с тревогой необходимо, в свою очередь, добиваться более конк­ретных операциональных определений для предшествующего ей и наступающего за ней состояний.

Операционализм, как мы его понимаем, не выдвигает окон­чательного возражения против использования такого термина, как тревога, он лишь предполагает, что когда мы ищем предельное доказательство какой-то функции тревоги посредством экспери­ментирования, то должны определять свои операции эксплицит­но. Операционализм имеет первостепенное значение для экспе­риментатора и только второстепенное - для теоретика. Термины, в которых формулируется теория, не обязаны нести на себе бре­мя своих собственных операциональных определений; но, если мы хотим, чтобы наша теория была продуктивной, она должна, попадая в руки психологов с экспериментальной подготовкой, склонять к проведению исследований с операционально опреде­ленными переменными.

Одна m опасностей операционализма кроется в его тенденции заставлять исследователей, мыслить конкретно. Он поощряет экспе­риментаторов видеть факты, а не принципы и законы. Но главное в науке - не факты, которые ученый накапливает и каталогизирует, а те законы и абстракции, что проступают сквозь те факты, с которыми он имеет дело. Поэтому хорошим ученый способен проникнуть сквозь сбивающую с толку массу конкретных событий и усмотреть некий регулярный принцип. И этот принцип заключается не в совокупности всех данных событий; скорее он представляет собой свойство, при­чем так абстрагированное, что его можно счесть относящимся ко всем этим событиям.

Например, при планировании эксперимента, связанного с изу­чением интеллекта, психологу, возможно, придется дать интеллекту операциональное определение в виде суммы баллов, полученных его испытуемыми по конкретному тесту- И это- целесообразное реше­ние. Однако, если психолог уткнется носом в свои протоколы, он мо­жет забыть об абстрактной природе этого понятия и начать думать, будто интеллект - это всего лить другое название для тех баллов, которые у него записаны в протоколах. Изначально интеллект был абстрагирован как свойство множества разных поведенческих ситуа­ций и не должен как-то особо зависеть от конкретного теста. Только безотлагательное требование придумать операциональное определе­ние заставило психолога размышлять об интеллекте на таком конкретном уровне.

18. Модифицируемость

Есть еще один признак хорошего научного теоретизирования, который, однако, является не столько свойством самих по себе тео­рий, сколько свойством тех, кто ими пользуется. К теории следует относиться как к чему-то такому, что со временем может быть изме­нено и, в конечном счете, полностью израсходовано. Иногда теоре­тики оказываются настолько связанными дедуктивным рассуждени­ем, что считают, будто все их построения рухнут, если они развернутся на 180" и начнут модифицировать свои предположения в свете последних наблюдений. Одна из характерных особенностей современного научного теоретизирования - открытая возможность, которую оно оставляет для индуктивного рассуждения по результа­там экспериментов.

Разумеется, эксперименты планируются вокруг гипотез, вре­менно предполагаемых истинными. Исходя из этих пробных гипо­тез ученый осмеливается на определенные предсказания. Если эти предсказания не осуществляются и если ученый не видит никакого иного объяснения случившемуся, он волен отказаться от своих ги­потез. Но из-за этого ему не стоит терять покой и сон. Как долго ученый должен держаться за свои предположения вопреки расту­щей горе неблагоприятных фактов, - является в значительной сте­пени делом вкуса. Конечно, ему не следует отказываться от них Сра­зу, как только происходит что-то неожиданное. Поступать так - значит делать себя жертвой обстоятельств. Обычно ученый дольше держится за те предположения, которые имеют более широкое зна­чение, и легко отказывается от тех, которые уместны лишь в каких-то конкретных, преходящих условиях.

Если бы мы применили этот принцип к отстаиванию теорети­ческих позиций, то это означало бы, что мы считаем любую научную теорию возможным кандидатом на место в мусорном ведре. Такая позиция может избавить ученого от многих забот при условии, что он обладает гибкими основными убеждениями, дающими ему чувство личной независимости от своей теории. Она также может предотвра­тить искажение ученым собственных экспериментальных данных в угоду теории, с которой тот не в силах расстаться.

19. Доказательность

Назначение научной теории - обеспечить основу для точных пред­сказаний. Эти предсказания формулируются в виде гипотез и затем подвергаются проверке. Результат проверки может оказаться по сущест­ву таким, какой и предсказывался. Если эта проверка или эксперимент правильно спланированы, тогда можно с некоторой долей уверенности сделать вывод о подтверждении определенной гипотезы.

На самом деле доказывание истинности гипотез оказывается от­нюдь не таким простым делом, как можно заключить из только что сказанного. Ловушка кроется в планировании эксперимента. Если эксперимент планируется таким образом, что другие, сами собой на­прашивающиеся гипотезы могли бы выразить то же предсказание, возникает вопрос по поводу того, какая же гипотеза подтвердилась в данном эксперименте. В сущности, в научном исследовании ученый никогда не получает окончательного доказательства правильности проверяемой гипотезы. К тому времени, когда он думает, что такое доказательство у него в руках, появляется другой ученый с другой гипотезой, которая оказывается не менее правдоподобным объясне­нием тех же самых экспериментальных данных.

Обычно принято планировать эксперимент так, чтобы его результаты, какими бы они ни оказались, можно было наилучшим обра­зом выразить как исход одной из двух гипотез: либо экспериментальной, либо нулевой гипотезы. Экспериментальная гипотеза- это гипотеза, которая выводится из теоретической позиции ученого или из какого-то другого систематического источника. Нулевая гипотеза представляет собой предсказание ученого, сделанное при рандоми­зированных или случайных условиях. Если данные, предоставленные экспериментом, оцениваются как маловероятные при случайных условиях, - что обычно и предвкушают ученые, - то можно обратиться к экспериментальной гипотезе как наиболее вероятному альтернатив­ному объяснению. Например, если данные таковы, что их получения под воздействием случая можно было бы ожидать менее одного раза из ста, экспериментатор сообщает, что располагает доказательством на желанном однопроцентном уровне значимости. Все это очень хо­рошо, но лишь до тех пор, пока некий одаренный богатым воображе­нием экспериментатор не придумает третью гипотезу, при которой могли бы быть сделаны те же предсказания.

В нашем обсуждении уместно отметить, что даже точные гипо­тезы, которые выводятся из хорошей научной теории, никогда не под­тверждаются окончательно, сколько бы экспериментов при этом ни проводилось. Во-первых, мы всегда зависим от косвенного доказа­тельства, предоставляемого маловероятностью нулевой гипотезы; во-вторых, нулевая гипотеза никогда не уступает полностью своего пра­ва на объяснение экспериментальных данных; и, наконец, в-третьих, в любое время могут неожиданно появиться другие правдоподобные гипотезы.

20. Откуда берутся гипотезы?

Есть, грубо говоря, три способа порождения проверяемых ги­потез: (1) гипотезу можно вывести дедуктивно из эксплицитной те­ории; (2) гипотезу можно вывести индуктивно из данных наблюде­ния, например из клинического опыта, и (3), воздерживаясь от логических средств, можно искать гипотезы с помощью «статистического невода».

Каждый из этих способов обходит некоторые явные недостат­ки двух других. Гипотетико-дедуктивный метод исходит из теории, которая на какое-то время должна быть признана непоколебимой. Однако раньше или позже удар непредвиденных эксперименталь­ных результатов должен поразить такую логическую структуру либо на уровне проверяемых гипотез, либо на уровне самой теории. В научной практике этот вопрос становится одним из решающих на той стадий эксперимента или поисковой программы, когда теория должна покориться фактам. Такая стадия, где бы она ни находилась, отмечает точку, в которой теория перестает быть полностью дедук­тивной.

Гипотетико-индуктивный метод уступает фактам с самого начала. Даже гипотезы формулируются как несильные обобщения найденных фактов, а эксплицитную теоретическую надстройку разреша­ется создавать лишь задним числом. Опять же, на практике, по-видимому, невозможно оставаться до конца верным гипотетико-индуктивному методу. Факты можно увидеть только глазами наблю­дателей, и потому факты подвергаются в той или иной степени отбо­ру и искажению под влиянием позиции наблюдателей. Тогда, если подходить трезво, индуктивно сформулированные гипотезы есть не что иное, как лично истолкованные факты. Их можно считать выве­денными настолько же из имплицитной личной теории наблюдателя, насколько н из явленных ему событий.

Метод «статистического невода», вероятно, также признает приоритет фактов. От гипотетико-индуктивного или клинического метода он отличается в двух принципиальных отношениях: (1) ло­гическая структура гипотез и теории сведена при нем к минимуму, а (2) факты, на которых сосредоточивается внимание, предоставлены множеством предшествующих наблюдений, отличающихся разными пристрастиями.

Получаемые методом «статистического невода?) гипотезы обыч­но формулируются в гораздо менее обобщенной форме и, даже ког­да они подтверждаются перекрестной проверкой достоверности,, не могут распространяться на другие ситуации, если только не дела­ются рискованные допущения относительно репрезентативности уже известных выборок. Такие гипотезы - это обычно всего лишь от­дельные пункты в составе опросника, в отношении которых предсказывается, чтении обладают различительной способностью при­менительно к двум подвыборкам, разделяемым исключительно на основе «критерия». Невод собирает то, что в него попадает. Статистический метод формулирования гипотез делает то же самое. Переменные, которые не объясняют существенной доли выборочной дисперсии, не захватываются этим методом, даже если они могут быть крайне важными • в том, что касается личной адаптации или социальных перемен. Гипотезы, вычерпываемые методом «статистического невода», отражая массовый уклон в состоянии дел на данный момент.

В психологии используются все три метода формулирования гипотез; Гипотетико-дедуктивный метод представлен в работах последователей теории научения Халла. Клинико-индуктивный метод на­ходит свое воплощение в деятельности психоаналитиков, имеющих научную ориентацию. Метод «статистического невода» представлен основной массой современных тестологических исследований в об­ласти отбора персонала и деятельностью минисотской группы - с применением таких тестов, как SVIB и MMPI. Пока при проверке гипотез используется надлежащая научная методология, все три ме­тода приемлемы. Однако, пользуясь ими, нужно следовать себе отчет в тенденции гипотетико-дедуктивного метода к буквализму, в личном уклоне клинико-индуктивного -метода и в тяготении метода «статистического невода» к улавливанию массовых тенденций.

Достижения при использовании гипотетико-дедуктивного ме­тода, вследствие присущей ему строгости, будут в течение некото­рого времени ограничиваться относительно узкой областью. Клинико-индуктивный метод - из-за того, что с самого начала. Ориентирован на личную систему истолкований пользующегося им исследователя, - создает впечатление очень быстрого успеха, приводя к радикальным выводам и к культам - одинаково мыслящих клиницистов, устанавливающих для себя апостольскую преемственность через «рукоположение». Метод «статистчисекого невода» обеспечивает быструю и надежную разработку идей, которые уже нашли свое выражение или применение. С точки зрения развития новых идей он, скорее всего, бесполезен и часто заставляет пользователей ошибочно предполагать, будто самый громкий голос произносит самую великую истину.

21. Конструкт 'психическая энергия' в составе теории

После того как сформулирован основной постулат теории, на­чинают вводиться и закрепляться те переменные, измерения и конструкты, с которыми она должна иметь дело. Кроме того, те сложные проблемы, что раньше или позже заставляют ученого выделывать интеллектуальные выкрутасы или терзать свои данные прихотливы­ми статистическими вычислениями, по всей вероятности, восходят к основному постулату теории. Поэтому важно, чтобы основной посту­лат выбирался с особой тщательностью.

При развитии альтернативного теоретического подхода в дан­ной области психологии для пишущего эти строки было бы желатель­но так сформулировать основной постулата, чтобы он устранял три особенно трудных проблемы, нередко ставящие в затруднительное по­ложение психологов, применяющих ныне существующие теории. Пер­вая и самая важная из них - проблема объяснения движущей силы психологических "перемен или генезиса психологических процессов. Здесь, большинство во нас, не ведая о том, унаследовало древнее и имплицитное предположение физиков об инертных объектах, - таких, которые приходилось представлять себе как то, что должно или гото­во приводиться в движение чем-то еще. Не желая быть анимистом, физик назвал это «что-то еще» энергией. Замысел оказался удачным -для физика, конечно.

Конструкт 'энергия" вызвал особые трудности, когда из физики был привнесен в психологию. Первоначально введенный для объяс­нения физических изменений, он стал важнейшей деталью целого рада научных теорий. Но в области психологических явлений он с самого начала послужил причиной замешательства. Просто невозможно было осуществить сколько-нибудь точный перевод понятия "физической энергии' в разряд психологических понятий. Трудно представить себе, что 'психическая энергия" действует в чем-то наподобие физической замкнутой энергосистемы, для которой сбережение энергии является одной из полезных характеристик. Попытки практического применения понятия 'психическая энергия» в области психологии имеют неутешительное сходство с анимизмом и даже демонологией.

Конструкт "энергия' действительно представляет собой продукт ряда фундаментальных предположений, который физики сочли при­годным для своей работы. Предполагая, что материя в основе своей состоит из статичных элементов, необходимо было сразу же объяснить тот очевидный факт, что наблюдаемые явления не всегда статичны, а иногда вообще носят явно активный характер. Так что же делало эти элементы материи активными? Конечно же, энергия! Поэтому, приобретая понятие «энергия», психологи в дополнение приобрели то самое предположение о статичных элементах, которое с самого нача­ла сделало 'энергию' необходимым конструктом для физиков.

Какое-то время психологи затруднялись решить, что же имен­но приводилось в движение энергией: представления или люди? Наконец, большинство из них сошлись на том, что это все-таки люди. Но что служило носителями энергии, подстрекавшей эти явно инертные объекты к действию? На словах не составляло труда приписать энергетические свойства элементам личного окружения человека, : назвав их "стимулами". Или, если психологу это больше нравилось, ' он мог приписать энергетические свойства различным сторонам самого человека; которые были названы' потребностями". Так в психологии появились теории толчка (push theories), основанные на идее 'стимулов', и теории тяги (pull theories), основанные на понятии 'потребностей'. Однако оба эти подхода тяготели к анимизму по той причине, что в соответствии с ними 'стимулы" или «потребности» конкретного человека, а не сам этот человек, отвечали за все им содеянное.

Выругав себя за свою наивность на протяжении целой научной эпохи, сторонники теории толчка теперь утверждают, что объекты в окружении человека на самом деле не снабжают энергией его действия, Эта идея явно абсурдна. Взамен предлагается говорить, что Инее происходящее в окружающей среде обладает "функциями стимула». Это означает, что "стимулы' конечно же, не насыщены энергией на самом деле,— просто все происходит так, как если бы они были такими. С другой стороны, сторонники 'теории тяги настаивают на том» что 'потребности' и 'мотивы', о которых они говорят, в действи­тельности всего лишь абстракция человеческого поведения. И все же их трактуют как внутренние раздражители, присущие живому суще­ству без которых оно пребывало бы в абсолютном покое. Обе группы теоретиков в своем стремлении избежать анимистической интерпретации человека скатываются к использованию анимистических кон­цептуализации его «стимулов' или 'потребностей'.

Чтобы это не выглядело придирчивой критикой, сразу скажем: любую теорию, будь она сугубо научной или оппортунистической, можно рассматривать как построенную на постулатах и конструктах, к которым относятся так, как если бы они были истинными. Приня­тие отправного допущения делает возможными пробные формули­ровки выводов и открывает путь для научного экспериментирования. Понятия "энергия стимула» и 'энергия потребности' не так уж плохо работают в этой обстановке. Они привели ко многим поддающимся проверке гипотезам. При таком взгляде на проблему даже откровен­ный анимизм, несмотря на его дурную репутацию, временами обна­руживал свои достоинства.

Предпринимались и попытки придать механистический уклон этим понятиям психологических теорий толчка и тяги. Однако пред­шествующее предположение об инертности психологических объек­тов, вероятно, девает некую форму анимизма почти неизбежной. По-видимому, самое время пересмотреть это предположение и возвратить энергию жизни каждому живущему на земле человеку.

Цель данного обсуждения - подготовить почву для рассмот­рения основного постулата, который бы устраняя необходимость применения конструкта 'психическая энергия'. Такой постулат мог бы дать шанс обойти множество трудных проблем-ловушек, в ко­торые психологи попадали благодаря таким конструктам, как 'стимул' и "функция стимула', а также - индивидуальные 'потребнос­ти' в «мотивы» Одним из возможных огорчительных последствий этого рискованного предприятия, вероятно, станет отказ, от большей части того, что было накоплено под эгидой теории научения я, может быть. даже от самого понятия 'научение', по крайней мере в его теперешнем виде.

Вместо того чтобы приобретать предшествующее предположе­ние об инертном объекте - хоть имплицитно, хоть эксплицитно, - мы предлагаем в качестве отправной точки формулирования психологи­ческой теории постулировать процесс. Тем самым вся полемика по поводу того, что побуждает инертный организм к действию,, превра­щается в пустой спор. Вместо этого организм с самого начала прини­мается в психологический мир живым и активным.

Такая точка зрения на объект интереса психологов может со временем побудить физиков проделать то же самое в своей области. Фак­тически кое-что уже есть. Конструкт материи как формы движения уже исследовался некоторыми физиками, хотя выход новых проверяе­мых гипотез здесь еще слишком мал, чтобы сделать это рискованное занятие бесспорно доходным.

22. Выбор пути движения

Ближе всего к проблеме объяснения общей причины движения че­ловека стоит проблема объяснения направления его движения. Это вто­рая сложная проблема-ловушка для психологов, пользующихся ныне существующими теоретическими подходами. Обычно психологи пытались решить ее с тем же набором конструктов, который они использовали для объяснения того, почему человек вообще движется. Сторонники теории толчка предполагали, что каждый стимул или результирующий вектор всех прошлых стимулов» взятых вместе, объясняет направление, выбираемое конкретным человеком, когда он побуждается к действию. Аналогично этому сторонники теории тяги предполагали, что каждая потребность в каждый мотив несет в себе особым образом направленную тенденцию. А значит; обе группы теоретиков получают свои представления о направленности логическим путем, в качестве конкретного следствия постулата об инертном объекте.

Исключение в психологии составляет теория поля или гештальт-теория. Здесь есть определенные принципы, используемые для объяс­нения направления, выбираемого человеком, и они более или менее отличаются от тех принципов, которыми объясняется его активное состояние, в только. Направленность поведения человека описывает­ся в гештальт-психологии на более высоком уровне абстракции по срав­нению с другими современными теориями, и, кроме того, в ней пре­дусматривается, в известной мере, то, каким образом конкретный человек структурирует свое поле.

Психоанализ не занимает последовательной теоретической по­зиции по этому вопросу. Вероятно, его лучше всего можно охарак­теризовать как теорию компромиссов: компромисса между принци­пом реальности и принципом удовольствия, между влечением к смерти и влечением к жизни, между сыновней (дочерней) и супру­жеской любовью, между действием и реактивным образованием. Возможно, мы встречаемся здесь с влиянием гегелевского подхода к построению теории из тезиса и антитезиса, а, возможно, мы на­блюдаем попытку психоанализа построить клиническую теорию настолько эластичной, чтобы ни одна из его гипотез никогда не мог­ла быть опровергнута и ни один из исповедующих его терапевтов не мог потерпеть фиаско.

По-видимому, при разработке основного постулата психологической теории личности было бы желательно сформулировать его таким образом, чтобы всегда существовало основание для вывода о том, в какую сторону повернет человек, оказавшись в ситуации выбо­ра. В этой связи психолог-теоретик сталкивается с интересной проб­лемой. Он должен написать теорию о людях и о том, что они создают. Его собственная теория является произведением рук человеческих, и, исходя из этого, ее тоже нужно было бы объяснить. Поэтому любая психологическая теория в некоторой степени рефлексивна и должна также объяснять себя как продукт психологических процессов. На­пример, если теория должна объяснять то, в какую сторону повернет человек в ситуации выбора, она должна объяснять и выбор того пути, каким пошел автор, когда ее писал. Мы имели в виду именно это, когда в одном из предыдущих разделов заявили, что видим принци­пиальное сходство целей всех живущих на этой планете людей с це­лями ученых.

23. Проблема индивидуальности в проекте теории

Третья тупиковая проблема, которую можно обойти благодаря тщательному выбору подходящего для нашей теории основного пос­тулата, - это проблема объяснения индивидуальных различий закон­ным образом. Психология добилась быстрых успехов после того. как обратила свое внимание на построение групповых измерений или осей, относительно которых людей можно отличать друг от друга. Однако достижения в этой области оказались в конечном счете огра­ниченными. Психология индивидуальных различий на деле оберну­лась психологией групповых различий. Ее основанные на статистике предсказания хотя и полезны для управления персоналом -в том смыс­ле, что говорят нам, сколько студентов, скорее всего, провалятся на экзамене или сколько пилотов, скорее всего, будут признаны непри­годными и, возможно, даже кто из них будет иметь большую вероят­ность неуспеха, - тем не менее не оставляют нам почти никаких на­меков на возможность изобретения каких-то более конструктивных способов сокращения процента неудач, улучшения обучения, поддер­жания морального духа, повышения эффективности психотерапии или увеличения способности людей генерировать стоящие идеи,

Эта проблема требует конструктивного подхода к отношению между частной и общественной сферами. Если игнорируется частная сфера человека, где его поведение выстраивается в рамках ее соб­ственной правовой системы, то приходится объяснять его как инерт­ный объект, носимый по общественной сфере внешними силами, или же рассматривать как отдельную единицу, заданную на своем соб­ственном континууме. Если игнорируется существование человека в 'общественной сфере, то наше с трудом добытое знание об одном че­ловеке не поможет нам понять его младшего брата, а наши каждо­дневные психологические достижения не дадут никакой прибавки к культурному наследию. Если мы хотим, чтобы Джон Доу и Ноmo Sapiens истолковывались в рамках одной и той же системы законов, мы должны поднять информацию от Джона Доу на более высокий уровень абстракции. Самонадеянно истолковывать взволнованное поведение Джона Доу как «тревогу" просто потому, что оно взволно­ванное, и переносить его в общественную сферу как таковое. Воз­можно, в данном конкретном случае, гораздо вернее было бы узнать его личный конструкт «строптивости», 'выдержки" или 'воодушевле­ния' и истолковать его поведение в рамках общественной сферы как форму 'агрессии' или «испытания реальности». С другой стороны, взволнованное поведение Ричарда Роу, когда должным образом учте­на его личная система истолкования, может быть поднято в обществен­ную сферу как конструкт 'тревога". Представляя себе отдельного человека - как самостоятельно действующего в соответствии с системой истолкования, психолог имеет право поднять свои сведения о нем с уровня единичного случая до высших уровней абстракции. И тогда становится возможным построить публичного подлинно научную тео­рию вокруг психологии личных конструктов,

.Недавно в психологии произошло возрождение феноменологи­ческой точки зрения. Классическая феноменология Гуссерля н Штумпфа была в значительной степени впитана гештальт-психологией иди, шире, теорией поля. Неофеноменологическая позиция, пожалуй, луч­ше всего выражена Сниггом (Snygg) н Кэмбсом (СотЬ&), основной постулат которых гласит: «Всякое поведение, без исключения, полно­стью определяется и соотносится с феноменальным полем действую­щего организма». Данная позиция подчеркивает то обстоятельство - основное для концепции психологии как объективной науки, - что точ­ка .зрения отдельного человека сама по себе есть реальный феномен, причем не важно, насколько сильно этот человек может искажать остальную действительность с занимаемой им позиции. Поскольку это реальный феномен, психолог занимается формулированием объясняющих его законов и принципов и не должен допускать, что ошибочному взгляду не достает реальности. Кроме того, психологу не следует делать вывод, будто мысли одного человека должны непременно , походить на мысли другого человека, даже если они думают в одина­ковых условиях. Опять-таки, психолог не может логическим путем, исходя из общепринятых истин, точно установить, что думает конк­ретный человек по тому или иному поводу.

Сегодняшняя неофеноменология тесно связана с тем, что на­зывают теорией Я-концепции яснее всего выраженной Рэйми (Raimy) и Бюдженталем (Sugental). Эти авторы рассматривают по­ложение Я конкретного лица в феноменальном поле последнего, или, 'другими словами, открывающийся конкретному человеку вид на . самого себя. К их взглядам близка позиция Леки (Lecky) в том, что касается внутренней согласованности (self-consistency). Он особо подчеркивает настоятельную потребность человека в поддержании 'структуры, особенно касающейся себя самого. Поэтому Леки применяет «закон прегнантности» к стремлению человека сохранить целостность собственной личности, а закон фигуры и фона к относительно большему акценту на внутренней согласованности по сравнению с вниманием к последовательности во внешних вопросах; Что касается практики, то первым, кто продемонстрировал плодотворность этих идей в психотерапевтической ситуации» был К. Роджерс. Однако здесь как раз тот случай, когда изобретения появи­лись раньше, чем была четко сформулирована теория. Клиент-центрированная терапия Роджерса - или, как ее первоначально называли, - недирективная терапия - уже широко и успешно велась в Университете штата Огайо, когда Рэйми и Кэмбс еще только учились там, а Бюдженталь стал учиться у Рэйми на том же факультете еще позднее

Систематическая позиция Роджерса, хотя и согласуется в глав­ном с группой позиций, отнесенных нами к разряду неофеноменоло­гических, в действительности не была оформлена им в виде психоло­гической теории. Возможно, он был вынужден прибегнуть к такой форме изложения своих взглядов. По его более современным рабо­там создается впечатление, что позиция Роджерса более глубоко свя­зана с определенными философскими взглядами на природу челове­ка и должное отношение к нему общества, чем с набором психологических постулатов.

Олпорт, равняясь на поздние работы Штерна, заявил позицию меофеноменологического типа с акцентом на ее методологических следствиях. Принимая сделанное Виндельбандом разграничение мотетических и идиографичвских дисциплин, но не как конкрет­ную классификацию, а как полезную абстракцию, он отстаивает рас­ширение подходов психологии, с тем, чтобы включить в ее состав идиографию. Не совсем ясно, насколько последовательно Олпорт представляет себе разграничение между номотетичесхим и идиографическим подходами. Внешне это выглядит так, будто первый связал с изучением человечества тогда как последний относится к изучению человека. Винделъбанд считал, что любая номотетическая дисциплина занимается общими законами и использует методи­ки точных наук; любая идиографическая дисциплина является, по существу, описательной, - взять хотя бы историю или биографию. Но историк, в противоположность хроникеру, также устанавливает общие законы и принципы, которые направляли ход большинства произошедших событий. Если бы он этого не делал, то безнадежно увяз бы в своих архивах. И психолог, тогда он описывает конкретный случай, возможно, проводит идиографическое исследование; но если он хочет, чтобы это описание имело хоть какую-то связующую смысловую нить, то должен соотносить свой подбор релевантных фактов с принципами человеческого поведения. Конечно, эти прин­ципы могут выводиться в области, ограниченной данным конкрет­ным случаем, но они все же остаются принципами, то есть абстрак­циями событий.

Было бы интересно и полезно продолжить обсуждение послед­ствий этих важных вкладов в развитие теории психологии и выразить должное уважение тем, кто проложил путь, по которому мы идем. Однако мы вознамерились предложить на обсуждение особую психо­логическую позицию, кажущуюся нам обещающей, - и потому долж­ны вернуться к ней. Если мы не остановимся в выражении нашего -почтения всем тем мыслям, которые были высказаны ранее и повлия­ли на то, что мы способны сказать сейчас, то нам так и не удастся выразить собственную позицию. Хотя мы не хотим показаться пре­небрегающими историей, наш план состоит, главным образом, в том, чтобы обрисовать теоретическую позицию как она есть, а не зани­маться выяснением ее возможной родословной.

Собственно говоря, все наше дополнение сводится к тому, что мы считаем возможным объединить некоторые положения неофеноменологии с более традиционной методологией. Разумеется, мы не в состоянии влезть в другого человека и посмотреть на мир его глаза­ми. Однако мы можем начать с выводов, основанных на наблюдении за его поведением, а не на наших знаниях о поведении других людей. Мы уже подчеркивали необходимость абстрагирования поведения в границах сферы индивидуума до того, как сделать это поведение ха­рактеристикой в любом исследовании группы людей. Конечно, когда такое поведение случается рассматривать в рамках множества других индивидуумов, может потребоваться его дальнейшее абстрагирова­ние, прежде чем начнут появляться полезные свойства. Так, напри­мер, мы бы скептически отнеслись к ценности возвышения единич­ного мышечного подергивания у каждого из тысячи человек, выбранных нами для наблюдения, до исходной характеристики, не­обходимой для понимания того, что происходит в психологическом плане. Скорее, мы понадеялись бы на абстрагирование существен­ных признаков в последовательности мышечных подергиваний у од­ного индивидуума и последующее сравнение получившегося в резуль­тате конструкта с абстракциями, столь же прочно связанными с мышечными подергиваниями у других индивидуумов. А это значит, что каждое исследование индивидуума становится для психолога проблемой формирования концепта. После того как он концептуализирует каждого из своих клиентов, перед ним встает задача дальнейшего •абстрагирования этих индивидуальных конструктов, чтобы вырабо­тать конструкты, относящиеся к людям вообще.

24. Резюме требований к проекту психологической теории личности

Мы уже готовы связать себя основным постулатом, но прежде чем мы это сделаем, давайте еще раз окинем взором ту более широ­кую систему, в рамках которой должна работать порождаемая нашим постулатом теория.

Человечество, чьи достижения в поисках предсказания и конт­роля окружающих событий так ясно выступают в свете столетий, включает и тех обычных людей, которых мы видим вокруг себя каж­дый день. Устремления ученого, по существу, те же, что и у всех ос­тальных людей.

Мир реален и совершается все время; он целостен и доступен интерпретаций по частям; Разные люди истолковывают его по-разному. Так как мир не обязан хранить верность системе истолкования, принадлежащей какому-то одному человеку, он всегда открыт для иного толкования. Некоторые из альтернативных способов толкования лучше приспосабливаются к целям человека, чем другие. Таким образом, человек приходит к пониманию своего мира через бесконечный ряд последовательных приближений. Поскольку человек всегда оказывается перед альтернативами истолкования, которые он может, если .пожелает, исследовать, ему нет нужды без конца оста­ваться полной жертвой как своей прошлой истории, так я ныне сущест­вующих обстоятельств. .

Жизнь характеризуется не только ее абстрагируемостыо по ли­нии времени, но, что более специфично, способностью живого сущест­ва репрезентировать окружающую среду. И это особенно верно для человека, который строит системы истолкований, чтобы смотреть через них на реальный мир. Системы истолкований также реальны, хотя и могут быть необъективными в своих репрезентациях. Таким образом, и Натура, и человеческая натура в частности являются фе­номенологически существующими.

Конструкты, которые иерархически организуются в системы, подвергаются многообразным испытаниям на их полезность для конкретного липа при антиципировании им хода событий реального мира. Результаты проверки конструктов определяют желательность их вре­менного сохранения, пересмотра или немедленной замены. Мы допускаем, что любая система в свое время может потребовать замены. В такой структур детерминизм и свобода воли выступают зависящими от направления аспектами одной и той же системы; то есть, конст­рукт детерминирован тем, с чем, по нашему мнению, он всегда дол­жен согласовываться, но свободен от того, что, как мы считаем, всегда должно ему подчиняться.

Хорошая психологическая теория имеет соответствующий ей, фокус и диапазон пригодности. Теория теряет в полезности после того как «пересажена» из одной области в другую - например, из физиологии в психологию. Она должна быть плодовитой в том, что касается производства новых идей, порождения гипотез, побужде­ния к экспериментированию и изобретательству. Гипотезы, которые из нее выводятся, должны быть достаточно хрупкими, чтобы допускать проверку, тогда как сама теория может отливаться в более упругие формы. Чем чаще ее гипотезы оказываются истинными, тем длиннее теория.

И хорошая психологическая теория должна выражаться языком абстракций, которые можно усмотреть сквозь большинство феномене составляющих предмет психологии. В этой связи операционализм, при его применении к конструированию теории, может стать в распознавании психологом абстрактных импликаций, содержащихся в полученных им экспериментальных данных, - и тогда, психолог превращается из ученого в лаборанта.

Психологическую теорию следует рассматривать как расходный материал» то есть то, что в конечном счете будет полностью израсхо­довано. Поэтому психолог должен поддерживать личную независи­мость своей теории. Даже экспериментальные результаты никогда окончательно не подтверждают истинность теории. Гипотезы всегда связаны с некоторыми теоретическими построениями, но психологи могут создавать гипотезы и путем индукции или посредством статис­тических методов, равно как и путем дедукции.

Далее будет предпринята попытка сконструировать теорию, ко­торая бы избегала проблем, порождаемых в психологических теори­ях толчка и тяги имплицитными допущениями о психической энер­гии. Такая теория, кроме того, давала бы универсальное объяснение альтернативы, предпочитаемой человеком в ситуации выбора. И она признавала бы индивидуальность, поднимая каждую характеристику из сферы отдельного человека до относительно высокого уровня аб­стракции.

Наша ближайшая задача - сформулировать систему предполо­жений, которые бы, подобно каркасу здания, поддерживали со всех сторон такую теорию. Основное предположение, на котором должны держаться все последующие утверждения, будем называть постула­том. Развитие основного постулата в дополнительные, связанные с ним предположения осуществляется посредством короллариев.

Глава вторая.

ОСНОВНАЯ ТЕОРИЯ

В это главе мы формулируем основной постулат нашей психологии личных конструктов. Затем посредством одиннадцати короллариев развивается основная теория.

А. Основной постулат

1. Формулировка основного постулата

Процессы конкретного человека, в психологическом плане, направляются по тем каналам, в русле которых он антиципирует события.

Итак, попробуем сформулировать постулат, который будет отвечать намеченным выше требованиям. Делая это, нам придется признать определенные ограничения наших достижений в построении теории. Формулируемый нами постулат, вероятно, не будет тем не­преложным утверждением, из которого всякий сделал бы одинако­вые логические выводы. Скорее мы будем стремиться сделать нашу теоретическую позицию стимулирующей, а значит плодородной и не собираемся превращать ее в обязательный для всех свод законов.

⁵ A person's processes are psychologically channelized by the ways in which he anticipates events. - Основной постулат и все одиннадцать короллариев приводятся в сносках на языке оригинала с целью помочь читателям в корректном истолковании довольно абст­рактных формулировок Дж. Келли. - (Прим. перев.).

Исходное положение - процессы конкретного человека, в пси­хологическом плане, направляются по тем каналам, в русле которых он антиципирует события, - кажется, отвечает нашим требованиям к проекту психологической теории. Прежде чем перейти к исследова­нию эксплицитных значений этого довольно простого повествователь­ного предложения и вытекающих из него следствий, давайте вкратце ознакомимся с тем, что мы понимаем под основным постулатом в на­учной теории. Разумеется, постулат - это предположение. Но пред­положение настолько базисное по природе, что предшествует всему, что, говорится в той логической системе, которую оно поддерживает.

А раз так, то кто-то может усомниться в истинности утвержде­ния, предлагаемого в качестве основного постулата; и в самом деле, как ученые, мы всегда вольны сомневаться в чем угодно. Однако нам следует помнить, что как только мы подвергаем сомнению истинность утверждения, предлагаемого в качестве постулата, это утверждение больше не выполняет функцию постулата в наших последующих рас­суждениях. Следовательно, некое утверждение становится постулатом только тогда, когда мы наделяем его этим статусом. Если же мы выно­сим данное утверждение на обсуждение, как вполне может делаться в некоторых случаях, то должны ясно понимать, что теперь уже мы рас­суждаем исходя из других постулатов, либо явно сформулированных, либо, что более вероятно, неявно предполагаемых. Таким образом, в научном рассуждении ничто не предшествует постулату, пока он оста­ется постулатом, а истинность любого утверждения, если оно исполь­зуется в качестве постулата, никогда не подвергается сомнению.

Только что сказанное нами выливается в следующую стратегию действий. Давайте предположим - ради обсуждения, которое должно за этим последовать, - что процессы конкретного человека, в психо­логическом плане, направляются по тем каналам, в русле которых он антиципирует события. Пусть сразу будет ясно, что мы не предлагаем, этот постулат как истину в последней инстанции. В современном на­учном мышлении принято всегда воспринимать даже собственные постулаты как пробные или промежуточные формулировки истины и затем смотреть, что из них логически вытекает.

2. Термины

Давайте внимательно посмотрим на слова, которые мы тщатель­но выбирали для нашего основного постулата.

а. Конкретный человек ( a person ). Этот термин употребляется 'для указания на субстанцию, с которой мы преимущественно имеем дело. Наша первостепенная забота - отдельный, неделимый человек, а не какая-то его часть или изолированный процесс в его поведении, равно как и не группа лиц.

б. Процессы ( processes ). Вместо постулирования инертной субстанции - шага, который неизбежно привел бы к необходимости формулирования, в виде короллария, утверждения о существо­вании чего-то вроде психической энергии, - в качестве предмета психологии с самого начала признается процесс. Это все равно, что сказать: организм есть, по существу, некоторым образом ведущий себя организм, - положение, которое подчеркивалось и раньше рядом психологов. Но мы, пожалуй, придаем еще большее значе­ние кинетической природе рассматриваемой нами субстанции. Для нас человек не просто объект, временно находящийся в подвиж­ном состоянии, а форма движения.

в. В психологическом плане ( psychologically ). Этим мы указываем на тип той области, которой намерены заниматься. Наша теория носится к ограниченной области, не обязательно перекрываемой, даже частично, физиологией или социологией. Некоторые явления, которые физиологические или социологические системы стремятся объяснить, находятся вне сферы наших сегодняшних интересов, и мы берем на себя обязательство объяснять их в рамках этой частной еретической структуры.

Как уже указывалось ранее, мы не считаем, что субстанция психологии сама является психологической - либо физиологической, социологической или принадлежащей любой другой системе. Процессы конкретного человека есть то, что они есть; а психология, физиология или что-то там еще - это всего лишь системы, придуманные, чтобы попытаться их антиципировать. Таким образом, употреб­ляя термин 'в психологическом плане', мы имеем в виду, что концептуализируем процессы человека в установленной психологией фор­ме, а вовсе не то, что эти процессы являются психологическими, и никакими другими.

Психология относится к группе систем для объяснения поведе­ния, и все они, по-видимому, предлагают сходную зону действия. Поэтому, когда мы идентифицируем нашу систему как психологичес­кую, то слишком свободно отождествляем ее с некоторыми другими системами, потому что она имеет сходную предметную область и сход­ный диапазон пригодности.

При теоретизировании многие считают, что следует начинать с определения границ поля психологии. Но мы не видим никакого смыс­ла в попытках заявить свои права на «земельный участок» для психо­логии. Такого рода «участки», о которых мы ведем речь, не подлежат передаче в чью-либо собственность - принадлежащее одному при­надлежит и всем другим. Нужно просто создать свою систему, а за­тем заняться исследованием ее диапазона пригодности, независимо от того, будет ли он большим или малым.

г. Направляются ( is channelized ). Мы представляем себе про­цессы конкретного человека текущими по сети путей или каналов, а не рыскающими в бескрайней пустоте. Эта сеть является гибкой и часто видоизменяется, но она обладает структурой и потому облегча­ет действия человека, хотя и ограничивает, по понятным причинам, их диапазон.

д . По каналам (by the ways). Эти каналы создаются как средства для достижения целей. Они прокладываются теми механизмами, ко­торые конкретный человек изобретает для того, чтобы добиться же­лаемого результата. Психологически говоря, процессы человека пе­реходят в привычки, формируемые техникой исполнения, которую он выбирает для осуществления своих стремлений.

е. Он ( he ). Мы придаем гораздо большее значение тому, каким образом конкретный человек решает действовать, чем тому, как дан­ное действие можно было бы выполнить идеально. Каждый человек может создавать и использовать различные пути, и именно тот путь, который он выбирает, направляет его процессы.

ж. Антиципирует ( anticipates ). В этом месте мы встраиваем в нашу теорию ее прогностические и мотивационные элементы. Как и подобает прототипу ученого, каковым он является, человек стремится к предсказанию. Принадлежащая ему структурированная сеть путей ведет к будущему, с тем, чтобы он мог антиципировать его. В этом и состоит ее назначение. Антиципация - это и «толчок», и «тяга» психологии личных конструктов.

з. События ( events ). Человек в конечном счете стремится антиципировать реальные события. Вот где мы смотрим на психологические процессы как привязанные к действительности. Антиципация совершается не ради нее самой, а для того, чтобы можно было лучше представить будущую действительность. Именно будущее, а не прошлое, подвергает человека мукам Тантала. Он всегда стремится заглянуть в будущее через окно настоящего.

Итак, мы располагаем формулировкой основного постулата, на который возлагаем большие надежды. Возможно, из него прорастет теория личности - с движением как феноменом, а не эпифеноменом, и с психологическими процессами простого человека, имею­щими тот же смысл, что и процессы ученого; динамическая психо­логия без попоны анимизма; перцепционалистская психология без пассивности; бихевиоризм, в котором поступающему определенным образом человеку приписывается обладание здравым смыслом; теория научения, в которой научение считается настолько универсальным, что выступает как составная часть постулата, а не как особый класс феноменов; мотивационная теория, в которой человек не выглядит побуждаемым к действию остриями стимулов и не окрашивается в густые тона гедонизма; и, возможно, из нашего постулата разовьется взгляд наличность, позволяющий психотерапии выглядеть сонной и состоятельной. Назовем эту теорию психологией личных конструктов.

Б. Королларий об истолковании

3. Формулировка короллария об истолковании

Конкретный человек антиципирует события путем истол­кования их повторений.

При построении системы, которую мы называем психологией лич­ных конструктов, мы решили опереться на один основной постулат и расширять систему посредством формулирования утверждений, отчас­ти вытекающих из нашего постулата и отчасти дополнительно развива­ющих его. Эти утверждения именуются короллариями, хотя, логически, они включают несколько больше того, что минимально подразумевается точной словесной формулировкой основного постулата. Наш первый королларий вводит понятия истолкования и повторения.

4. Термины

а. Истолкование ( construing ). Под истолкованием мы имеем в виду наложение интерпретации ('placing an interpretation): человек накладывает интерпретацию на то, что истолковывается. Он создает структуру, в которой субстанция принимает определенную форму или обретает смысл. Не субстанция, которую он истолковывает, порожда­ет структуру, но сам человек.

Создаваемая истолкованием структура является, по существу, аб­страктной, хотя кто-то может быть настолько ограниченным в возможностях абстрагирования, что его истолкование в действительности оказывается сравнительно конкретным. В этой связи нам еще предстоит более обстоятельный разговор о формах истолкования. Однако, поскольку мы делаем лишь предварительный набросок пси­хологии личных конструктов, вряд ли будет разумно углубляться в подробности на этом этапе.

При истолковании человек отмечает признаки, которые харак­терны для одних элементов множества и крайне не характерны для других. Тем самым он создает конструкты подобия и противополож­ности. И подобие, и противоположность присущи каждому конструк­ту. Конструкт, который предполагал бы подобие без противополож­ности, представлял бы по большей части беспорядочную недифференцированную гомогенность, тогда как конструкт, который предполагал бы противоположность без подобия, представлял бы ха­отически раздробленную гетерогенность. Первый оставлял бы чело­века в положении моряка, затерявшегося в безбрежных водах, без ори­ентиров, и потому неспособного уменьшить однообразие; последний ставил бы его перед бесконечной чередой калейдоскопических пере­мен, в которой ничто не появляется дважды.

Истолкование не следует смешивать со словесной формулиров­кой. Поведение человека может базироваться на множестве сцепленных друг с другом паттернов 'сходства-различия', которые никогда 'не сообщаются символическим языком. Многие из этих довербальных или невербальных управляющих конструктов включаются в область физиологии. Иначе говоря, они ведают элементами, попадают в диапазон пригодности физиологических систем истолкования. например, они могут иметь отношение к таким вопросам, как пищеварение, секреция желез и т. п., которые обычно не попадают в газон пригодности психологических систем.

Если кого-то спросить, как он намеревается переварить свой обед, ему, скорее всего, будет трудно ответить на этот вопрос. Возможно, он скажет, что такое вещи находятся за пределами его контроля. Они представляются ему неподвластными, потому что он не в со­стоянии антиципировать их внутри той системы, которую должен ис­пользовать для сообщения. Тем не менее, пищеварение - это индиви­дуально структурированный процесс, и то, что человек антиципирует, имеет существенное влияние на ход его пищеварения.

Здесь мы говорим о том, что понятие истолкования имеет широ­кий диапазон пригодности, если мы решаем употреблять его таким образом. Его можно даже использовать в пограничных районах облас­ти физиологии. Конечно, там оно работает несколько менее эффек­тивно, но частично перекрывающиеся функции психологической и физиологической систем в этом отношении помогают уяснить, что психология и физиология не должны строго разграничивать свои вла­дения. Мы отчетливо сознаем, что психологическое понятие истолко­вания имеет широкий диапазон пригодности, никоим образом не ог­раничивающийся тем субъективным опытом, о котором люди могут рассказать или же, напротив, размышлять в тайне от других.

Кроме того, истолкование преступает дисциплинарные границы в другом отношении. Человек развивает физиологическую систему конст­руктов. Мы говорим о ней как о физиологической системе конструктов, поскольку она конструируется вокруг тех же фокусов пригодности, как и другие физиологические системы. Что, однако, не мешает нам изучать личную систему данного человека с психологической точки зрения. По­чему, психологически, он счел удобным смотреть на вещи так, а не ина­че? Кода мы изучаем личное мышление, принимающее форму физиоло­гической системы истолкования, то можем счесть полезным, оценить ее с психологической точки зрения. Так, например, мы можем включить чью-то физиологическую систему истолкования в нашу собственную психологическую систему в качестве видового объекта.

Физиолог имеет равную возможность развернуться и ответить тем же психологу. Он может, при желании, подвести психологическую систему конкретного человека - как объясняемый объект - под свою профессиональную физиологическую систему. Например, ин­терпретировать идеи величия исходя из физиологических конструк­тов кровообращения, кортикальной топографии и т. д. Один человек может подвести конструкты А и В в качестве видовых объектов под конструкт С. Другой же - подвести конструкты В и С под конструкт L, выступающий в качестве родовой категории. Фактически, как мы видим впоследствии, этот вид нарушения иерархической структуры характеризует значительную часть нашего повседневного мышления.

б. Повторения ( replications ). Субстанция, которую некто истолковывает, сама по себе есть процесс, так же как живой человек есть процесс. Субстанция с самого начала представляется нескончаемым и неразличимым процессом. И лишь тогда, когда человек настраивает свое ухо на повторяемые темы в этом однообразном потоке, мир начинает обретать для него смысл. Подобно музыканту, он должен фразировать свой опыт для того, чтобы извлечь из него смысл. Эти фразы различаются событиями. Разделение событий и есть то, что каждый человек производит для себя, когда решает поделить время а контролируемые отрезки. Внутри этих ограниченных сегментов, базирующихся на повторяемых темах, человек начинает открывать снования для установления сходств и различий.

Рассмотрим, к примеру, день. Говоря конкретно, сегодняшний день - это не вчерашний и не завтрашний. Время не идет по своим следам. Но за непрерывным ходом времени человек способен обнаружить повторяемую в его вечном потоке тему. Можно абстрагировать такую тему в виде восхода и захода солнца. Кроме того, эта же тема не повторяется, когда время сегментируется другими способами. Таким образом, концепт дня выстраивается вдоль непрерывного потока времени, - дня, в чем-то похожего на другие дни и тем не менее легко отличимого от мгновений и лет.

После того как событиям были положены начала и концы, а их сходства и различия истолкованы, появляется возможность попытаться доказать их, так же как человек предсказывает, что завтра наступит следующий день. Ведь предсказывается совсем не то, что завтрашний день будет точной копией сегодняшнего, а то, что у данного события есть повторяемые аспекты, появления которых можно с уверенностью ожидать в будущем. Так человек антиципирует события, истолковывая их повторения

5. Математические следствия короллария об истолковании

Исчисление вероятностей основано на понятии повторяемых событии. И конечно, статистика придумана для того, чтобы оценивать предсказуемость последующих повторений событий такого типа. Два фактора, учитываемые при построении предсказаний, - это число у наблюденных повторений и глубина сходства, которое может быть абстрагировано на множестве этих повторений. Второй фактор связан с некоторыми сложными проблемами логики - например, с проблемой репрезентативной выборки, - и, на практике, именно фактор глуби сходства повторений обычно заставляет предсказания отклоняться истины. Поскольку абстрактное суждение о том, что представляют бой повторяемые события, выступает основой для измерения глуби сходства, мы считаем, что задача формирования понятия, предшествующая статистическому манипулированию данными, является основной для любых выводов, получаемых при помощи математической логики.

Здесь уместно вспомнить старую математическую поговорку «Не надо складывать коров с лошадьми». Событие является повторением другого события, только если мы готовы признать абстрагированное сходство этих двух событий. Поэтому тот, кто владеет одной коровой и одной лошадью, может сказать, что владеет двумя домашними животными, - если он готов принять абстракцию 'тоже животное' применительно к каждому члену этой пары.

На более сложном уровне кто-то может усреднить результат выполнения двух тестов одним и тем же человеком, опять же, при условии, что готов признать абстракцию сходства в отношении каждого из тестов. Например, один из них может быть тестом действия, а другой - вербальным тестом. Если кто-то усредняет результаты этим тестам, тогда то, что он получает, есть выражение свойства, лежащего в основе обоих тестов. Если же он использует взвешеннное среднее, то получит выражение, которое является более конкретной (= реальной) репрезентацией более весомой тестовой оценки.

Можно представить себе это следующим образом. Все мате­матические выражения при применении к реальным событиям являются - в лучшем случае - аппроксимациями. Всегда можно усомниться в правомерности использования такого статистического критерия, как хи-квадрат, независимо от ситуации. События, к которым применяется эта непараметрическая статистика, должны, по предположению, быть повторениями друг друга. Мы вправе запол­нять клетки таблицы для вычисления хи-квадрата 'коровами' и 'лошадями', но когда мы это делаем, у коров должна исчезать 'коровость', у лошадей - 'лошадость', но только 'животности' тех и других позволено остаться. Таким образом, всякий раз, когда кто-то пользуется статистикой хи-квадрат, он должен сознавать абстрактные предпосылки в своих данных. Вывод, к которому он мог бы прийти в результате вычисления критерия хи-квадрат по таблице, куда заносились и 'коровы', и 'лошади', сводится к следующему: в том смысле, в каком коровы и лошади являются повторяемыми событиями то-то и то-то верно для тех и других.

Мы говорили о математическом выражении хи-квадрат. То же самое можно было бы сказать и простом пересчете. Мы показываем на каждый предмет в ряду и считаем: один, два, три... Пересчет име­ет смысл, если предметы отличимы друг от друга, но считать их имеет смысл, только принимая во внимание их сходство между собой. (Прежде чем начинать считать предметы, мы должны истолковать их конкретное отличие друг от друга, их абстрактное сходство друг с другом и их абстрактное отличие от других предметов, которые мы не собираемся считать. Нам необходимо уметь истолковывать, где заканчивается одна вещь и начинается другая, и какая из них достаточно похожа на другие, чтобы ее учесть, а какая является инородной. То, что мы считаем, зависит от того, что мы абстрагируем для подсчета. Таким образом, любое математическое выражение опирается на задачу формирования понятия, которая ему предшествует. Математическая обработка не превращает данные в нечто конкретное, хотя она часто обеспечивает удобный способ проверки адекватности наших концептуализаций. Речь идет о том, что в тех случаях, когда кто-то антиципирует события путем истолкования их повторений, он закладывает основу для математического рассуждения. Всякое математическое рассуж­дение полностью зависит от доматематического процесса истолкова­ния, который предоставляет материал для исчисления. Нам представ­ляется это важным.

В. Королларий об индивидуальности

6. Формулировка короллария об индивидуальности

Люди отличаются друг от друга своим истолкованием со­бытий⁷.

Так как наш основной постулат особо подчеркивает те каналы, в русле которых конкретный человек антиципирует события, он обес­печивает основания для построения психологии индивидуальных раз­личий. На людей можно смотреть как на отличающихся друг от друга не только вследствие возможных различий в тех событиях, какие они пытались истолковать, но и вследствие разных подходов к антиципа­ции одних и тех же событий.

Люди антиципируют как публичные, так и личные события. Не­которые авторы сочли целесообразным разграничить 'внешние' и 'внутренние' события. В нашей системе нет особой нужды прово­дить такого рода разграничение. Как, впрочем, нет и надобности столь резко разграничивать стимул и реакцию, организм и его среду или Я и не-Я.

Нет двух людей, которые могут играть совершенно одинаковую роль в одном и том же событии, независимо от степени близости между ними. Во-первых, в таком событии каждый воспринимает (experiences) другого как внешнюю фигуру. Во-вторых, другой человек восприни­мается каждым как центральной фигурой (то есть, воспринимается по отношению к себе). Наконец, есть реальные шансы, что в разви­тии событий оба будут подхвачены разными течениями и, следова­тельно, столкнутся с разными «навигационными» проблемами.

Означает ли это, что у людей не может быть никакого совместно­го опыта? Вовсе нет, ибо каждому дана возможность истолковывать сходства и различия между событиями, в которые он сам вовлечен, и событиями, в которые, как ему видится, вовлечен другой человек. По­этому, хотя и существуют индивидуальные различия в истолковании событий, люди в состоянии найти общую основу благодаря истолкова­нию опыта своих соседей вместе со своим собственным. Впрочем, было бы неверно считать, что они неминуемо должны натолкнуться на та­кую общую основу; фактически там, где имеют место различные куль­турные идентификации или где один человек отказался от поисков об­щего языка с соседями, отдельные люди могут прожить всю жизнь бок о бок друг с другом, но в совершенно разных субъективных мирах.

Г. Королларий об организации

7. Формулировка короллария об организации

Каждый человек по-своему, сообразно преследуемым при антиципировании событий интересам, развивает систему истол­кования, содержащую порядковые отношения между конструк­тами.

Различные конструкты иногда приводят к несовместимым пред­сказаниям, что болезненно сознается всяким, кто пережил личный конфликт. Поэтому человек считает необходимым развивать способы антиципирования событий, позволяющие избегать противоречий. Люди различаются не только своими истолкованиями событий, но и тем, каким образом они организуют систему истолкования. Один мо­жет разрешать конфликты между своими антиципациями при помо­щи этической системы, другой - исходя из принципа самосохране­ния. Один и тот же человек может разрешать эти конфликты одним способом в одно время и другим - в другое. Все зависит от того, на­сколько он отступает, чтобы получить достаточный обзор.

8. Термины

а. По-своему ( characteristically ). Снова мы подчеркиваем персоналистический характер процесса, теперь уже по отношению к сис­теме. Личными являются не только конструкты; личной становится и та иерархическая система, в которую они организуются. Эта систем­ная организация конструктов характеризует личность даже больше, чем различия между отдельными конструктами.

б. Развивает ( evolves ). Система истолкований не находится в застывшем состоянии, хотя и более устойчива, чем отдельные кон­структы, из которых она состоит. Эта система непрерывно прини­мает новые формы. Другими словами, личность конкретного че­ловека непрерывно принимает новые формы. Глубинная психотерапия может помочь человеку в развитии системы истол­кования и тем самым, возможно, совершить важные изменения в своем образе жизни.

в. Система истолкования ( construction system ). Система пред­полагает такое группирование элементов, при котором минимизиру­ются несовместимости и несообразности. Разумеется, они не исчеза­ют полностью. Однако систематизация помогает человеку избегать противоречивых предсказаний. •

г. Порядковые отношения между конструктами ( ordinal relationships between constructs ). Один конструкт может включить в себя другой в качестве одного из своих элементов. Есть два способа вделать это: конструкт может либо расширять расхождение полюсов, подразумеваемое другим конструктом, либо абстрагироваться по линии расхождения полюсов другого конструкта. Например, конструкт «хороший-плохой' может включить в себя в указанном порядке помимо прочего и два конца измерения 'умный-глупый'. В этом смысле хороший' включал бы все 'умное' плюс некоторые вещи, которые выходят за рамки диапазона пригодности конструкта 'умный-глупый'. Соответственно, 'плохой' включал бы все 'глупое' плюс кое-что другое, не являющееся ни 'умным', ни 'глупым'. Как раз это мы и имеем виду под расширением расхождения полюсов, подразумеваемого конструктом 'умный-глупый'.

Примером абстрагирования по линии расхождения полюсов конструкта 'умный-глупый' мог бы быть конструкт 'оценочный-описательный'. В этом случае конструкт 'умный-глупый' входил бы в него как измерение (dimension), идентифицировался бы как 'оценочный» тип конструкта и противополагался бы другим конструктам, вроде ^светлый-темный', которые могли бы считаться исключительно ^описательными'. Таким образом, и Хороший-плохой', и 'оценочный - описательный' могут использоваться как подчиняющие конструкты, при чем, как это назвали бы некоторые авторы, первый в «абсолютистском», а второй в «релятивистском» смысле.

Система истолкования может быть многоуровневой системой отношений порядка, где одни конструкты подчиняют себе другие, которые, в свою очередь, подчиняют себе еще какие-то, и т. д. Когда один конструкт включает в себя в качестве видового объекта другой конструкт, его порядковое отношение можно назвать суперординатным, а рядковое отношение другого становится, соответственно, субординатным. Кроме того, порядковое отношение между конструктами может, время от времени, меняться на противоположное. Например, умный оказывается включающим все 'хорошее» вместе со всем 'оценочным', а 'глупый' становится термином для всего 'плохого' и 'описательного'; или, если имеет место соподчинение другого типа, 'умный' оказывается включающим конструкт 'оценочный-описательный', как 'глупый' становится термином для дихотомии «хороший-плохой'. Таким образом, человек систематизирует свои конструкты, конкретно выстраивая их в иерархии и далее абстрагируя. Но соору­жает ли он из своих представлений пирамиду или проникает в их суть благодаря озарениям, он строит эту связанную порядковыми отноше­ниями систему конструктов исходя из своих личных интересов при антиципировании событий.

9. Следствия короллария об организации

Поиск следствий, порождаемых образованной из наших пред­положений теоретической структурой, составляет главную цель по­следующих глав. Однако было бы полезно мимоходом намекнуть о практических следствиях наших короллариев. Королларий об орга­низации является основным для понимания самого распространен­ного предмета из всей клинической продукции - тревоги. Этот королларий также задает угол зрения, под которым мы будем рассматривать «зеркальный» образ себя у клиента.

До сих пор мы говорили, что человек стремится антиципиро­вать события. Именно этим и направляются его психологические про­цессы. Каждый человек настраивает свое ухо на повторяемые темы (слышимые ему), и каждый делает это по-своему. И все же, не к од­ной только определенности и уверенности стремится человек; будь это так, он мог бы от души наслаждаться тиканьем часов. Человек неуклонно стремится антиципировать все надвигающиеся события не­зависимо от их природы. А это означает, что он должен развить сис­тему, в которой самое необычное будущее можно антиципировать на основе повторяемого аспекта обычного прошлого.

Случается так, что человек должен время от времени решать, стоит ли ему браться за переделку своей системы. Он может счесть эту работу сильно просроченной. Сколько раз можно сносить по­стройку и все же сохранять крышу над головой? Насколько разруши­тельным окажется новый набор представлений? Хватит ли ему сме­лости подвергнуть опасности систему ради замены некоторых ее составных частей? Здесь находится та точка, в которой он должен сделать выбор между сохранением целостности системы и заменой одной из ее очевидно несовершенных частей. Иногда антиципация им событий будет более эффективной, если он решает сохранить сис­тему. Именно в такой момент психотерапевту бывает непонятно, по­чему его клиент оказывает такое сопротивление. Более того, именно в этот момент психотерапевт может повредить своему клиенту.

Леки (Lecky) особо подчеркивал потребность человека в согла­сии с самим собой. При этом он обращал специальное внимание на сохранение тех аспектов системы человека, которые имеют отноше­ние к его Я. Некоторые существенные черты того, о чем говорит Леки, действительно повторяются здесь, и мы, бесспорно, обязаны ему. Однако наша точка зрения заключается в том, что не согласие ради согласия и даже не согласие с самим собой определяет человеку его место в мире событий. Пожалуй, именно его стремление антиципи­ровать все множество событий и тем самым определиться по отно­шению к ним лучше всего объясняет его психологические процессы. Если же он действует так, чтобы сохранить систему, то потому, что эта система служит ему картой, необходимой для рискованных лич­ных предприятий, а вовсе не потому, что она является замкнутым ост­ровком смысла в океане противоречий.

Д. Королларий о дихотомии

10. Формулировка короллария о дихотомии

У каждого человека система истолкования состоит из конечного числа дихотомических конструктов.

Мы уже говорили, что человек антиципирует события, отме­чая для себя их повторяемые аспекты. Выбрав аспект, в котором два события являются копиями друг друга, мы обнаруживаем, что еще одно событие в том же аспекте не имеет никакого сходства с первыми двумя. Выбор человеком аспекта определяет как то, что будет считаться похожим, так и то, что будет считаться контрасти­рующим. И то, и другое определяется одним аспектом, или одной и той же абстракцией. Если мы выбираем аспект, в котором А и В похожи, но противоположны С, важно отметить, что именно один аспект всех трех элементов - А, В и С - образует основу данного конструкта. Иначе говоря, дело обстоит не так, будто есть один аспект А и В, который делает их похожими друг на друга, и есть другой аспект, который делает А и В контрастирующими с С. Тем самым мы хотим сказать, что существует некий аспект элементов А, В, и С, который можно, к примеру, назвать г. Относительно это­го аспекта А и В подобны, а С противоположен им. Это важная мысль, ибо на ней строится значительная часть специальной мето­дики, служащей отличительным признаком психологии личных конструктов.

Продолжим обсуждение нашей модели. Предположим, что есть элемент О, в котором мы не способны истолковать аспект z. Тогда О выпадает из диапазона пригодности конструкта, основанного на z. Аспект z иррелевантен в той части области, которая занята элемен­том О. Однако в отношении элемента С все обстоит иначе. Аспект z, безусловно, релевантен для С. Ведь именно z дает нам возможность провести различие между С и двумя похожими элементами, А и В. Но аспект z бесполезен для нас, если мы хотим отличить элемент О от двух сходных элементов, А и В.

Предположим, например, что А и В - это мужчины, С - женщи­на, а О - время суток. Мы абстрагируем аспект элементов А, В и С, который можно назвать полам. Тогда пол и есть наше z. Признак пола не применим к О - времени суток; по крайней мере, большинство иэо нас не приняло бы такой абстракции. Время суток (О) не попадает в диапазон пригодности конструкта 'пол' (z). Итак, что касается пола (z), двое мужчин, А и В, похожи и в тоже время противоположны жен­щине С. Кроме того, данный конструкт применим к женщине - С не меньше, чем к двум мужчинам, А и В.

Но предположим, что теперь нашим конструктом будет не 'пол* [(z), а 'маскулинность' (у). Тогда разве женщина (С) не столь же немаскулинна, как и время суток (О)? Наш ответ: нет. Женщине гораздо 'больше подходит быть немаскулинной, чем времени суток. Понятие маскулинности имеет смысл только по отношению к парному поня­тию феминности, и потому именно вместе они составляют основу данного конструкта. Маскулинность не имела бы никакого значения, 'если бы его не было у феминности. Употребление термина мужчина в маскулинном смысле было бы лишено всякого смысла, если бы за этим не стояло понятие пола.

Мы предлагаем принять допущение, что все конструкты следуют |этой основной дихотомической форме. В пределах своего индивидуального диапазона пригодности конструкт обозначает некий аспект всех заключенных в нем элементов. За пределами этого диапазона пригодности данный аспект не поддается распознаванию и не может быть признан. Более того, аспект, замеченный однажды, является значащим только потому, что образует основу сходства и контраста между элементами, среди которых он замечен. Формулируя это допущение, мы отступаем от позиции классической логики. Но нам почему-то кажется, что наша по­зиция ближе к представлению того способа, каким люди в действительности мыслят. В любом случае мы намерены заняться анализом следствий этого допущения и посмотреть, куда это нас приведет.

11. Термины

а. Состоит ( is composed ). Тем самым мы хотим сказать, что система состоит целиком из конструктов, и только из конструктов. Ее организационная структура основана на конструктах конструктов, конкретно располагаемых в виде пирамиды или абстрактно соотносимых друг с другом в сети порядковых отношений.

б. Дихотомические конструкты ( dichotomous constructs ). Кон­структ обозначает аспект элементов, лежащих в диапазоне пригоднос­ти, исходя из которого какие-то элементы имеют сходство с другими, а какие-то находятся в отношениях противоположения. В своем ми­нимальном контексте конструкт есть не что иное, как отношение, в котором по меньшей мере два элемента подобны друг другу и проти­воположны третьему. Поэтому в таком контексте должно быть по край­ней мере три элемента. Разумеется, их может быть много больше.

в. Конечное число ( finite number ). Мышление человека - на­правленный, а не меняющийся спонтанно процесс. Если человек хо­чет о чем-то поразмышлять, он должен придерживаться сети кана­лов, которые сам для себя проложил, и только путем рекомбинации старых каналов он может создавать новые. Эти каналы структури­руют его мышление, но и ограничивают доступ к идеям других лю­дей. Мы представляем себе эти каналы существующими в виде кон­структов.

12. Следствия короллария о дихотомии

Но действительно ли люди мыслят на языке дихотомий? Всегда ли они абстрагируют исходя как из сходства, так и из противополож­ности? Вот вопросы, на которые нужно непременно ответить. Посколь­ку они ставят под сомнение часть предположений, образующих структу­ру нашей теории, нам потребовалось бы выйти за пределы своей системы, чтобы на них ответить. Мы можем, однако, несколько прояснить наше предположение о дихотомической природе конструктов и тем самым, возможно, сделать его более приемлемым хотя бы на время.

Не так давно одна клиентка сказала своему психотерапевту, в сущности, следующее: «По мне, так все в этом мире хорошо. В нем нет ничего плохого. Все люди - хорошие. Все неодушевленные предметы - хорошие. Даже все мысли - и те хорошие». Это заявление, слегка напоминающее Вольтерова «Кандида», насторожило клиници­ста возможной скрытой враждебностью. Очевидно, что своим заяв­лением клиентка намеревалась что-то передать; а задачей терапевта было найти тот подразумеваемый контраст, который она не смогла выразить словами.

Клиентка могла иметь в виду несколько вещей. Возможно, она подразумевала, что теперь все хорошо, тогда как прежде все было плохо. Возможно, она отвергала значимость измерения 'хороший- 'плохой' и решила показать это, отстаивая универсальность одного конца данного измерения. Она могла иметь в виду и то, что все, кроме нее самой, было хорошим. Или же могла думать, что она и есть тот человек, кто видит хорошее во всем, тогда как другие всегда проро­чат плохое. Как потом оказалось, клиентка выражала свой конструкт в двух последних смыслах. Вот что она имела в виду: «Я думаю, что я плохая, и предполагаю, что вы считаете меня плохой, несмотря на мое компенсирующее достоинство- готовность считать все и всех хорошими». Здесь можно предположить наличие «фантазии отноше­ния», как это обычно называют медики; а способ, каким клиентка выразила ее, указывает на то, что некоторые из них называют «отыгрыванием» ('acting out').

Возможно, этого примера пока будет достаточно, чтобы показать, как королларий о дихотомии влияет на клинициста при общении с клиентом. Вместо того, чтобы видеть в своем клиенте жертву глубинного конфликта между двумя враждующими силами инстинктивной приро­да, он воспринимает дихотомию как существенное свойство самого мышления. Когда психотерапевт стремится понять, что имеет в виду его клиент, он ищет элементы в контексте определенного конструкта. Пока он подходит к мышлению человека с позиции формальной логики, он лишен возможности понять что-либо из содержания мыслей, 'которые тот не в состоянии вербализовать. Но если к мышлению чело­века подходить психологически, пользуясь как клиническим, так и более фрагментарными методами исследования, то можно увидеть работающее деление его конструктов на две части: подобия и контрасты.

Многое в нашем языке, как и в нашем обыденном мышлении, подразумевает не формулируемое в явной форме противоположение. В противном случае наша речь была бы лишена всякого смысла. Если мы будем исходить из этого допущения, то, возможно, суме­ем проникнуть в психологические процессы, долго маскировавшие­ся формальной логикой, которая чересчур крепко скована словами.

Насколько наше понятие дихотомических конструктов примени­мо к таким «категориальным понятиям» ('class concepts') как красный? Содержится ли в слове красный утверждение противоположности, равно как и утверждение сходства? Мы могли бы указать на то, что, согласно одной из широко распространенных теорий цвета, 'красный' служит дополнением 'зеленого'. Из всего спектра цветов он более остальных контрастирует с 'зеленым'. Но слово красный, как известно, употреб­ляется и в другой связи. Когда мы говорим, что у человека рыжие воло­сы¹⁰, то тем самым отличаем их от 'нерыжести' седых, соломенных, каштановых и черных волос. Наш язык не снабжает нас никаким спе­циальным словом для обозначения этой 'нерыжести', однако мы не испытываем затруднения в получении информации о том, что противо­положность рыжим волосам существует на самом деле.

Аналогично этому, и другие конструкты, например такие, как 'стал', выражают в границах своего диапазона пригодности как сход­ства, так и различия. Последние столь же релевантны, как и первые; они применимы в соответствующих диапазонах пригодности конструк­тов. В отличие от классической логики, мы не смешиваем в кучу про­тивоположность и иррелевантность. Мы считаем контрастирующий по­люс конструкта и релевантным, и необходимым для того, чтобы конструкт обладал значением. Контрастирующий полюс находится в диапазоне пригодности конструкта, а не за его пределами. Так, конст­рукт 'стал' обладает значением не просто потому, что множество объек­тов, называемых стопами, сходны друг с другом в этом отношении, но и потому, что некоторые другие предметы обстановки противополага­ются им в том же отношении. Например, есть смысл в том, чтобы пока­зать на стул и сказать: «Это не стол». И, напротив, нет никакого смысла в том, чтобы показать на закат и сказать: «Это не стол».

Королларий о дихотомии предполагает структуру психологичес­ких процессов, которая поддается двоичному математическому ана­лизу. Концепции современной физики, особенно электронная теория, и такие изобретения, как электронная лампа, ставшая воплощением этих концепций, имеют нынче широкое влияние. Практическая зада­ча приведения информации к форме, с которой могут оперировать ЭВМ, заставила ученых заново пересмотреть математическую структуру самого знания. Психология, на протяжении полувека бывшая ' инициатором математических изобретений, относящихся к человечес­кому поведению, теперь сама попала под влияние новой непараметрической математики. Теория личных конструктов, при ее особом внимании к дихотомической природе личных конструктов, направляющих психологические процессы по определенному руслу, находится в полном согласии с этой современной тенденцией в научном мышлении. Но теория личных конструктов все же не упускает из виду и доматематическое формирование конструктов. Сортирующую машину, сколь бы сложной она ни была, нельзя признать мыслящей машиной до тех пор, пока мы вынуждены снабжать ее отобранной нами же информацией.

Е. Королларий о выборе

13. Формулировка короллария о выборе

Человек выбирает для себя ту альтернативу в разделенном на два полюса конструкте, через которую он антиципирует большую возможность расширения и определения своей системы.

Если процессы какого-то конкретного человека, в психологичес­ком плане, направляются по тем каналам, в русле которых он антици­пирует события, а сами каналы представляются в дихотомической форме, то из этого следует, что он должен выбирать между полюсами своих дихотомий в манере, предсказываемой его антиципациями. Поэтому мы полагаем, что всякий раз, когда человек ставится перед возможностью сделать выбор, он будет склоняться к выбору той аль­тернативы, которая, как ему кажется, обеспечивает наилучшую осно­ву для антиципирования последующих событий.

Здесь-то и дает о себе знать душевное смятение. Что конкрет­ный человек предпочтет - безопасность или риск? Решит ли он выб­рать то, что ведет к немедленной определенности и уверенности, или предпочтет то, что может в конечном счете дать ему более широкое понимание происходящего? Человеку с ограниченной перспективой, мир которого начинает рушиться, может казаться, что только смерть даст ему ту незамедлительную уверенность, которой он добивается. Однако, как замечает Гамлет:

Но страх: что будет там? - там,

В той безвестной стороне, откуда

Нет пришельцев... Трепещет воля

И тяжко заставляет нас страдать,

Но не бежать к тому, что так безвестно".

Мы же предполагаем, что человек, независимо от широты его точки зрения, делает выбор таким образом, чтобы увеличить свои антиципации. Если он сужает поле видения, он может направить вни­мание на ясное определение своей системы конструктов. Если же он готов изо дня в день терпеть неопределенность, то у него появляется возможность расширить свое поле видения и надеяться, за счет это­го, увеличить диапазон предсказаний своей системы. Каким бы ни оказался его выбор, - в пользу ограниченной уверенности или в пользу более широкого понимания, - он по сути своей допускает последующее развитие. Человек делает то, что в дальнейшем мы будем называть выбором, допускающим развитие (the elaborative choice).

14. Термины

а. Выбирает ( chooses ). Человек не просто располагает систе­мой истолкования, составленной из дихотомических конструктов, но в рамках этой системы он строит свою жизнь на основе одной из аль­тернатив, представленных каждой из дихотомий. Другими словами, он наделяет относительной ценностью полюса своих дихотомий. Одни из ценностей явно преходящи и отражают лишь случайный интерес. Другие же, напротив, весьма устойчивы и представляют собой руководящие принципы. Но даже эти устойчивые ценности не обязатель­но полностью осмысливаются и могут выступать скорее в виде ин­стинктивных предпочтений.

б . Для себя (for himself). Когда кто-то делает выбор, то включа­ет сам себя в этот отбор. Даже если выбор - это всего лишь времен­ная гипотеза, исследуемая в ходе решения математической задачи или при поисках затерявшейся отвертки, человек должен осознавать, что и сам он изменяется вследствие цепи событий, вытекающих из его выбора. Одни выборы кажутся прямо-таки поворотными моментами в его жизни; другие могут показаться лишь мимолетными импульсами, - вроде решения посмотреть налево, а не направо.

в. Альтернатива ( alternative ). Если кто-то образует конструкт 'черный-белый', то для него объект не может быть и черным, и белым. Конструкт будет навязывать ему какую-то одну из этих двух альтерна­тив. Будь это не так, данный конструкт не имел бы никакого значения. А как же оттенки серого? Да, конструкт 'черный-белый' состо­ял из взаимоисключающих альтернатив, но это не мешает использовать его в релятивистском смысле. Релятивизм - вовсе не то же самое, что двусмысленность, хотя некоторые и пытаются толковать его таким образом. Из двух объектов один может быть чернее другого; но может быть так, чтобы один объект был чернее другого и в то же время светлее его. Как мы увидим впоследствии, дихотомические конструкты могут встраиваться в шкалы, которые представляют собой суперординатные конструкты, являющиеся дальнейшими абстракциями отдельных шкальных значений. Так, большая серость - меньшая серость' есть не что иное, как дальнейшая абстракция конструкта черный-белый'.

г. Через ( through ). Мы должны помнить, что конструкты имеют отношение к процессам, а не только к пространственной организа­ции статичных объектов. Кроме того, использование конструктов само по себе является процессом. Таким образом, использование конст­руктов -это вопрос выбора «вестибюлей», через которые человек про­ходит в течение всей своей жизни.

д. Антиципирует ( anticipates ). Поскольку мы предположили, что всякое человеческое движение основывается на антиципациях, выбор альтернативы движения сам зависит от того, что человек антиципирует.

е. Большая возможность ( greater possibility ). Наш выбор не обязательно базируется на антиципации какого-то конкретного со­бытия, он может основываться и на антиципации ситуации в целом. Человеку вовсе не надо знать во всех подробностях то, что он пред­полагает, чтобы сделать свой, допускающий дальнейшее развитие, выбор. Он может отправиться на рыбалку, выбирая лишь богатую рыбой реку.

ж. Расширение ( extension ). Вместо того чтобы утверждать, буд­то человек делает выбор в пользу альтернативы, которая, видимо, пред­лагает большую возможность для расширения и определения, мы мог­ли бы сказать, что он делает выбор в пользу большей возможности дальнейшего развития своей системы. Но мы хотим пояснить, что раз­витие чьей-либо системы истолкования может происходить как в на­правлении расширения или определения, так и в обоих направлениях сразу. Расширение системы включает изменения, которые делают ее более объемлющей, раздвигают ее диапазон пригодности и увеличи­вают число значащих событий в жизни человека.

з. Определение ( definition ). Принцип допускающего развитие выбора также включает склонность человека двигаться в направле­нии того, что вроде бы делает его систему более определенной и ясно очерченной. Как уже указывалось, это может восприниматься в некоторых случаях в форме требования сузить поле действия - вплоть до точки предельного сжатия, самоубийства. Внутренний конфликт, как в истории Гамлета, часто оказывается, по существу, стремлением уравновесить прочную определенность узко ограни­ченного мира с неопределенными возможностями полнокровной жизни. Человек может антиципировать события, пытаясь все боль­ше определиться в отношении все меньшего количества вещей или, наоборот, пытаясь хотя бы смутно сознавать все больше событий на своем туманном горизонте.

и . Своя система (his system). Здесь мы подчеркиваем предпо­ложение о том, что хотя человек и стремится прежде всего антиципи­ровать события, он делает свой допускающий развитие выбор для того, чтобы определить или расширить ту систему, которую он счел полез­ной при антиципировании интересующих его событий. Можно было бы назвать это «стремлением к самозащите», «действием в защиту своего Я» или «сохранением собственной целостности». И все-таки, гораздо важнее учитывать то, каково это Я, на что нацелено и какую интегральную функцию выполняет. Тогда мы надеемся, что всем бу­дет ясна суть нашего предположения, а именно, что человек делает свой выбор в пользу дальнейшего развития системы, которая функ­ционально интегральна относительно антиципации событий. Для нас кажется бессмысленным ссылаться на систему в качестве системы. Система должна быть системой для чего-то. С нашей точки зрения, присущая человеку система истолкования предназначена для антици­пации событий. Если бы она служила для чего-то другого, то, вероятно, сложилась бы как-то иначе.

15. Следствия короллария о выборе

Королларий о выборе закладывает основы для некоторых предсказаний относительно того, как люди поведут себя после истолкования ими тех проблем, с которыми они сталкиваются. Часто психотерапевту трудно понять, почему его клиент, несмотря на инсайты, «казалось бы проясняющие должную линию поведения, продолжают делать «неправильные» выборы. Психотерапевт, видя лишь ту единст­венную проблему, которую он помог клиенту определить, часто не способен осознать, что в выстроенной его клиентом системе личных конструктов решение действовать основывается вовсе не на одной такой проблеме, а на комплексе проблем.

Например, независимо от степени очевидности того, что кому-то было бы лучше, если бы он избегал ссориться с другими или не забывал сказать несколько приятных слов своему боссу, может слу­читься так, что лично ему такая линия поведения кажется мешающей определению и расширению его системы как целого. Поэтому он может, вопреки яснейшим интерпретациям психотерапевта, продол­жать ссориться с соседями и с пренебрежением относиться к любому, кто только, кажется, наделен властью. Таким образом, королларий о выборе предлагает направления, в которых терапевтическая програм­ма может пойти дальше интеллектуального инсайта, и показывает, как можно было бы облегчить клиенту вхождение в экспериментальные фазы такой программы.

Опираясь на королларий о выборе, мы в состоянии дать но­вое толкование некоторым вопросам, на которые гедонизм и мотивационная теория дают неуклюжие ответы. Чтобы объяснить, по­чему определенные реакции связываются с определенными стимулами, стимульно-реактивной теории требуется ряд специаль­ных допущений. В некоторых других теориях с этим справляются посредством дополнительных теоретических построений, касаю­щихся природы мотивов или удовлетворения потребностей. Мы же в своей теоретической структуре особо не оговариваем, да, впро­чем, и не подразумеваем, что человек стремится к 'наслаждению', что он имеет индивидуальные 'потребности', что есть 'вознаграж­дения' или 'удовлетворения'. В этом смысле нашу теоретическую структуру нельзя назвать коммерческой теорией. На наш взгляд, имеет место непрерывное движение в направлении антиципации событий, а не последовательность натуральных обменов ради вре­менных удовлетворений, и это движение составляет существо че­ловеческой жизни

Ж. Королларий о диапазоне

16. Формулировка короллария о диапазоне

Конструкт пригоден для антиципации только ограниченно­го круга событий".

Как система или теория имеет свой фокус и диапазон пригодности, так и личный конструкт имеет фокус и диапазон пригодности, найдется очень мало личных конструктов, если они вообще есть, о которых можно сказать, что они релевантны всему. Даже такой конструкт, как 'хороший-плохой', в его персонализированной форме, вряд д будет считаться пользователем применимым ко всему им воспринимаемому. Разумеется, одни применяют данный конструкт шире, чем другиё; но даже в этом случае они склонны устанавливать границы пригодности, за которыми элементы нельзя назвать ни хорошими, ни плохими. Гораздо легче увидеть, что конструкт 'высокий-невысокий' имеет ограниченный диапазон пригодности. В своих толкованиях мы «можем противополагать высокие дома, высоких людей и высокие деревья невысоким домам, людям и деревьям соответственно. Однако никто не сочтет пригодным истолкование, в котором высокая погода противополагается невысокой погоде, высокий свет - невысокому свету, а высокий страх - невысокому страху. Погода, свет и страх, по крайней мере для большинства из нас, явно выходят за пределы диапазона пригодности конструкта 'высокий-невысокий'.

Иногда просто поражаешься, насколько узко некоторые люди применяют какие-то из своих конструктов. Например, один человек может использовать конструкт 'уважение-неуважение', широко при­меняя его к самым различным видам отношений между людьми. Другой же может использовать его для применения лишь к очень узкому ту событий, возможно только к выбору слов в жестко регламентированной ситуации, такой, как рассмотрение дела в суде.

Как мы уже указывали ранее, при обсуждении короллария о дихотомии, наша позиция в этом вопросе несколько отличается от пози­ции классической логики. Мы понимаем релевантное сходство и про­тивоположность как существенные и комплементарные признаки одного и того же конструкта, причем находящиеся в диапазоне при­годности данного конструкта. А то, что находится вне диапазона при­годности конструкта, рассматривается не как часть контрастирующе­го фона, а как область иррелевантности.

Хотя мы не говорили этого раньше, к настоящему моменту, ве­роятно, становится очевидным, что употребление нами термина кон­структ отчасти имеет смысловую параллель с обычным употребле­нием термина 'концепт». Однако, если кто-то попытается преобразовать наш конструкт в более привычный 'концепт', то мо­жет испытать некоторое замешательство. Мы включили в конструкт - так же как это фактически сделали некоторые современные теорети­ки в отношении 'концепта', - те более конкретные концепты, кото­рые психологи XIX столетия потребовали бы от нас назвать 'перцептами'. Понятие 'перцепта' всегда несло в себе мысль о личном акте перцепции, - и в этом смысле наш конструкт соответствует тради­ционным 'перцептам'. Но мы также знаем, что наш конструкт пред­ставляет собой абстракцию, - и в этом отношении он имеет сходство с традиционным употреблением термина 'концепт'. Наконец, мы пред­почитаем употреблять термин конструкт, потому что как термин он чаще появляется в контексте экспериментальной психологии, чем в контекстах менталистской психологии или формальной логики.

Далее, когда мы предполагаем, что в основе своей конструкт дихотомичен, что он включает перцепты и что для наших целей этот термин лучше термина 'концепт', то отнюдь не спорим с теми, кто хотел бы использовать его иначе. В некоторых системах логики поня­тие противоположности как чего-то такого, что отличается от иррелевантности, не входит в качестве составной частив постулируемую структуру. С другой стороны, мы всего лишь предполагаем, что это именно тот способ, каким люди на самом деле мыслят. И будем опе­рировать этим предположением до тех пор, пока не обнаружится, что теория не отвечает требованиям, очерченным в предыдущей главе. Мы не настаиваем на том, что люди обязаны думать только таким способом; впрочем, нас не слишком заботит и твердая уверенность других в том, что люди должны мыслить только по законам классической логики. Просто такова наша психологическая теория, и именно такой характер личных конструктов полностью соответствует образованной нашими предположениями теоретической структуре.

17. Следствия короллария о диапазоне

Королларий о диапазоне наряду с королларием о дихотомии обеспечивает в известной мере новый подход к анализу процессов человеческого мышления. Рассмотрим употребление конкретным человеком конструкта 'уважение-неуважение'. В рамках традиционной логики мы сочли бы эти два слова двумя отдельными понятиями. Если бы мы захотели понять, как этот человек употребляет термин 'уважение', то могли бы попытаться выяснить, насколько широко он его применяет или насколько он «обобщил это понятие». Нам потребовалось бы узнать, какие действия он счел возможным характеризовать як проявление 'уважения', а какие не посчитал 'уважительными'. Таким образом, пользуясь методом варьирования сопутствующих обстоятельств, мы, возможно, смогли бы раскрыть, что именно ему удалось абстрагировать на множестве этих действий.

Но когда мы таким образом подходим к мышлению человека, скажем клиента психотерапевта, мы многого не замечаем. Это происходит из-за нашего молчаливого предположения, будто все, что данный человек не истолковывает как 'уважение', является иррелевантным. Однако применение им этого конструкта может быть особенно многозначительным вследствие того, что из него исключается, а не о, что в него включается. Когда мы подходим к его мышлению с позиции психологии личных конструктов, мы не смешиваем в кучу, что исключается им как иррелевантное, с тем, что он исключает к противополагаемое. Мы представляем себе этот конструкт образованным по существу координатной осью 'сходство-противополож­ность', которую он проводит через часть своей сферы опыта. Нам нужно смотреть на оба конца конструкта, если мы хотим узнать, что он для него означает. Мы не сможем полностью понять этого челове­ка, если будем смотреть только на один конец оси, представляющий сходство, - т. е. 'уважение'. Нам не понять, что он имеет в виду под 'уважением', если мы не будем знать, что он видит в качестве реле­вантно противоположного 'уважению'.

Психолог, опирающийся в работе на подход психологии личных конструктов, всегда склоняется к поиску контрастирующих, равно как и сходных, элементов в конструктах своего клиента. Пока у него не сложится некоторое представление о противоположности, он не по­зволяет себе интерпретировать сходство. Поэтому он стремился бы понять, что клиент истолковывает как противоположность 'уважению' и что покрывается диапазоном пригодности этого конструкта как це­лого. По мере того, как клиент продолжает говорить о конструкте 'ува­жение', психолог может раскрыть, что же именно тот косвенно осуж­дает как неуважительное или как не достойное уважения.

Фрейду потребовалось понять, что его клиенты хотели сказать умолчанием. Он использовал понятия 'вытеснения' и 'реактивного образования' для объяснения наблюдаемых симптомов. Эти феноме­ны Фрейд понимал как перверсные тенденции, отчасти характерные для всех людей, но особенно выраженные у лиц с определенными расстройствами. Наша позиция состоит в том, что противоположность является существенным свойством всех личных конструктов, т. е. та­ким свойством, от которого зависит само их значение. Мы бы согла­сились здесь с Фрейдом в одном: есть случаи, в которых сам человек оказывается настолько вовлеченным, в конструкт, что избегает выра­жать его контрастирующий аспект, дабы не представить себя в лож­ном свете.

Тогда в практической работе психолог при интерпретации кон­структа клиента ищет не только сходства, но и противоположнос­ти. Кроме того, он стремится выяснить ширину диапазона пригод­ности конструкта как для сходных, так и для контрастирующих элементов. Он не в состоянии постичь полного смысла мысли кли­ента до тех пор, пока не поймет, насколько широко толкуется данный конструкт.

З. Королларий об опыте

18. Формулировка короллария об опыте

У каждого человека система истолкования меняется по мере ого, как он последовательно истолковывает повторения событии.

Поскольку наш основной постулат устанавливает в качестве цели психологических процессов антиципацию событий, из этого следует, что последовательное развертывание событий побуждает человека к истолкованию их заново всякий раз, когда происходит что-то неожиданное. В противном случае наши антиципации с каждым разом становились бы все менее реалистичными. Последовательность событий во времени непрестанно подвергает систему истолкования процессу проверки на правильность. Истолкования, накладываемые человеком на события, представляют собой рабо­те гипотезы, которым предстоит пройти испытание опытом. По мере того как его антиципации или гипотезы проверяются и пересматриваются друг за другом в свете развертывающейся последовательности событий, система истолкования претерпевает прогрессивно изменение. Человек перестраивается. Это и есть опыт. Пересмотр собственной жизни опирается именно на эту разновидность опыта. Мы попытались выразить этот подтекст нашего основного постулата в королларии об опыте.

19. Термины

а. Система ( system ). Мы уже отмечали, что система предпола­гает группировку элементов, в которой минимизированы несовмес­тимости и непоследовательности. Мы также указывали, что у челове­ка система истолкования содержит порядковые отношения между конструктами. Истолкование является систематическим в том смыс­ле, что относится к структуре, обладающей признаками регулярнос­ти. Поскольку истолкование - это разновидность процесса рафини­рования с абстракцией и обобщением, оно есть способ рассмотрения событий не как полностью неповторимых, но как тождественных - в определенной степени - друг другу. Эти черты тождественности и ре­гулярности формируются посредством истолкования, которое само было сформировано как система.

б. Меняется ( varies ). Изменения в системе истолкования не всег­да «во благо», как не всегда они ведут и к ее устойчивости. Однако они действительно разнятся. Одно изменение может расшатывать систему и вести к дальнейшим, лавинообразно нарастающим изме­нениям. Изменение такого типа может ускорить коренную перестройку системы. Другое изменение, напротив, может стабилизировать сис­тему и повысить сопротивляемость ее основных параметров дальней­шей модификации.

в. Последовательно ( successively ). Истолкование, подобно всем другим процессам, можно разбить на части, имеющие начало и ко­нец. Кроме того, истолкование само по себе может рассматриваться как последовательность событий. Тогда о разбитом таким образом на части истолковании вполне уместно говорить как о последовательно осуществляющемся. Как и в отношении других эпизодов жизни, глав­ным измерением истолкования является время, да и само оно есть не что иное, как процесс, или явление. События нашего истолкования идут в колонну по одному по пути времени.

г . Повторения событий (replications of events). По мере того как новые события добавляются к летописи прошедших, человек по­лучает возможность пересматривать повторяемые аспекты событий, связывающие недавнее с отдаленным прошлым. Что же именно по­вторялось? Что теперь составляет повторяющуюся тему? Взятые конкретно, новые события неповторимы, и, только абстрагируя их, чело­век обнаруживает то, что в них повторяется.

20. Опыт, порядок и время

Называя этот королларий королларием об опыте, мы даем по­нять, что, по нашему предположению, составляет сущностную при­роду опыта. Опыт складывается из последовательного истолкования событий, а не образуется благодаря одной только последовательнос­ти событий. Кто-то может оказаться свидетелем потрясающего зре­лища из череды эпизодов. И все же если этот человек ничего не из­влекает из них по ходу или, прежде чем попытаться истолковать их, ждет до тех пор, пока все эпизоды не пройдут у него перед глазами, он мало что приобретет в отношении опыта, даже находясь поблизос­ти от места развития событий. Опытным человека делают отнюдь не происходящие рядом с ним события, а их истолкование и перетолко­вание по мере того, как они разворачиваются. Именно это обогащает его жизненный опыт.

Наш королларий также придает особое значение истолкованию повторяемых деталей опыта. Тот, кто просто с нетерпением ожидает • каждого нового события, может получить массу интересных впечатлений, но, если он не попытается при этом раскрыть повторяемую в них тему; его опыт будет незначительным. Именно тогда, когда человек начинает сознавать порядок в последовательности событий, он начинает приобретать опыт в отношении этих событий.

Людям было нелегко принять идею организованной и потециально законосообразной вселенной. Как человек может признать образность, если он не в состоянии сформулировать соответствующий закон? Разве ему остается что-то еще, кроме как прибегнуть к антропоморфизму, когда его предсказания оказываются неправильными? Не следует ли нам все такие непредвиденные события относить за счет «человекоподобного» непостоянства? И в самом деле, есть ученые, которые поддерживают великолепный порядок в грани­цах своих физических систем, но всякий раз, когда им не удается его обнаружить, поднимают руки и говорят: «Должно быть, здесь дейст­вует психологический фактор». С этим можно было бы согласиться, если бы они имели в виду, что настало время применить некоторые психологические конструкты. Однако обычно они имеют в виду со­всем другое, а именно, что наблюдаемые явления носят беспорядоч­ный характер.

Иногда представление о мире как закономерном развитии собы­тий кажется человеку открытой угрозой. В частности, это может про­исходить в тех случаях, когда он имеет дело с психологическими со­бытиями. Если он видит законосообразность в поведении друга или в своем собственном поведении, то, очевидно, ему сложно будет ус­мотреть свободу как в действиях друга, так и в своих поступках. Это личная проблема, с которой психотерапевту приходится часто стал­киваться, оказывая помощь своему клиенту. Если клиент восприни­мает себя как строго упорядоченную последовательность событий, он чувствует себя пойманным в ловушку своей собственной структу­рой или фактами биографии. Однако, если он воображает, будто сам решает в каждый момент, как он поступит в следующий, может ка­заться, что любой незначительный ложный шаг непременно разру­шит его целостность.

Несмотря на личный риск и трудности истолкования после­довательности событий, составляющих его мир, человек на протя­жении веков расширял свои конструкты порядка. Возможно, чело­век впервые воспринял порядок в том величественном шествии, 'которое он наблюдал в ночном небе. Возможно, он в первый раз увидел повторение в катящемся по земле камне и из быстрого че­редования его сторон смог составить представление о циклах и эпициклах. А возможно, это случилось гораздо раньше, когда он обнаружил биение своего пульса. Но где бы это ни началось, рас­ширяющееся сознавание человеком вселенной как закономерного развертывания событий наделило его возросшей способностью

предсказывать и делать свой мир все более управляемым. Даже редкие катаклизмы приняли знакомый облик deja vu. Человек постепенно открыл для себя, что может, пожалуй, заглянуть в будущее, опираясь на опыт прошлого.

Весьма важной осью координат, относительно которой дол­жен истолковываться всякий порядок и всякая организация, явля­ется ось времени. Если бы не сезонное повторение событий или их аспектов, вселенной нельзя было бы приписать никакой Орга­низации и не существовало бы такой вещи как опыт. Открытие повторяемых тем - ключ не только к опыту, но и к естественному закону.

21. Опыт и научение

Королларий об опыте заставляет нас серьезно подумать о теме научения. Когда мы принимаем предположение, что систе­ма истолкования у человека меняется по мере того, как он после­довательно истолковывает повторения событий, вместе с преды­дущим предположением, согласно которому курс всех психологических процессов прокладывается по истолкованию человеком событий, то можно считать, что мы достаточно хоро­шо «захватили в вилку» тему научения. То, что обычно называли 'научением', было предусмотрено нами с самого начала. Пред­полагается, что научение происходит. Это заложено в образован­ной нашими допущениями структуре данной системы. А потому вопросы о том, имеет ли место научение или net, что является ' выученным, а что таковым не является, больше не служат предметом обсуждения в рамках предложенной нами системы. Разу­меется, если мы захотим выйти за пределы этой системы и вести дискуссию в рамках других систем, мы можем примкнуть к той |или другой точке зрения на эти вопросы.

Суть нашего предположения состоит в том, что научение не об­разует особого класса психологических процессов; оно синонимич­но любому и всем психологическим процессам, вместе взятым. На­учение вовсе не есть нечто происходящее с человеком при случае; это как раз то, что делает его человеком в первую очередь.

Чистый эффект включения научения в предположительную структуру психологической теории выражается в удалении всей этой темы из области последующего дискурса. Возможно, некоторых чи­тателей испугает такой поворот событий. К настоящему времени пси­хология инвестировала немалые «капиталы» в исследования этой темы и, естественно, рассчитывает на хороший «дивиденд». Но ин­вестиции психологии не полностью обесцениваются новым набо­ром предположений, даже если в большинстве своем такие иссле­дования оказываются сомнительными при рассмотрении в новом ракурсе. Если это послужит хоть каким-то утешением, можно ска­зать, что научению, несмотря на его изъятие из обращения как спе­циальной темы, отведено исключительное положение в психологии личных конструктов. Говоря языком администраторов, ему «дали почетную отставку».

Итак, что же происходит с почтенными законами научения и с теми родственными понятиями, которые позднее выросли в славном семействе научения? Многое! Давайте еще раз посмотрим на то, что мы подразумеваем под 'истолкованием' и 'системой'. Истолкование - это способ видения событий, который заставляет их выглядеть регу­лярными. Благодаря истолкованию событий появляется возможность их антиципировать. Чтобы быть эффективной, система истолкования сама должна обладать регулярностью. Очевидный признак регуляр­ности - повторение, но, разумеется, не простое повторение идентич­ных событий, что, строго говоря, было бы отрицанием законного места идеи времени в устройстве мира, а повторение некоторой характер­ной особенности, которую можно абстрагировать из каждого собы­тия и пронести неповрежденной во времени и пространстве. Истол­ковывать - значит слышать шепот повторяемых тем в событиях, отзвуки которых доносятся до нас.

Испытуемый в эксперименте, посвященном научению, не представляет собой исключение из нашего психологического пра­вила. Он тоже направляет свои психологические процессы тем, что ищет повторяемые темы в эксперименте. Если он разбивает свой опыт на отдельные 'пробы' и затем делит их далее на 'подкрепля­емые пробы' и 'неподкрепляемые пробы', то может уловить ту же 'повторяемую тему, которую слышит экспериментатор. С другой стороны, испытуемый может и не быть столь шаблонным. Вполне вероятно, что он будет вслушиваться в темы иного рода, слышан­ные им прежде. Возможно даже, что он не разбивает свой опыт на те виды проб и событий, которых ожидает экспериментатор. Гово­ря языком музыкантов, он может использовать другой способ фра­зировки. Рассматриваемая таким образом, проблема научения - это не просто проблема определения того, сколько (или какие виды) подкреплений закрепляют реакцию, либо сколько неподкреплений вызывают ее угасание. Скорее, проблема научения - это проблема того, как испытуемый фразирует опыт, какие повторяемые темы он слышит, какие части «музыкального произведения» он опреде­ляет в смысловом отношении и какие плоды проверки правильно­сти своих предсказаний он пожинает. Когда испытуемый не оправ­дывает ожиданий экспериментатора, возможно, неуместно говорить, будто «он не научился»; правильнее было бы сказать так:

то, чему научился испытуемый, оказалось не тем, что ожидал от него экспериментатор. Если мы хотим иметь в лице психологии продуктивную науку, давайте переложим бремя открытия с испы­туемого на экспериментатора. Пусть экспериментатор выясняет, о чем думает испытуемый, а не требует от последнего разгадать то, о чем думает он сам.

Более глубокое обсуждение роли научения в теории личных конструктов откладывается до другого раздела об опыте, представленного в нашем изложении психологии личных конструктов позднее. Теперешних замечаний, вероятно, достаточно, чтобы намекнуть на возможную широту следствий наших основных предположений.

И. Королларий о модуляции

22. Формулировка короллария о модуляции

Изменение в принадлежащей конкретному человеку систе­ме истолкования ограничивается проницаемостью тех конструк­тов, в диапазоне пригодности которых лежат варианты.

Если мы хотим считать психологические процессы человека под­чиняющимися законам той системы, которую он создает, нам нужно также объяснить эволюцию самой этой системы в виде столь же зако­номерных изменений. Наш королларий об опыте гласит, что у чело­века система истолкования изменяется по мере того, как он последо­вательно истолковывает повторения событий. В качестве следующего шага нам необходимо указать на то, что постепенное изменение долж­но происходить и в самой системе. Будь это не так, мы бы оказались в положении тех, кто заявляет, что незначительные повседневные про­цессы человека систематически регулируются, тогда как системообразующие процессы не подчиняются никакой более крупной, объем­лющей системе. Мы не в праве настаивать на личной законосо­образности элементов человеческого поведения и в то же время до­пускать, что паттерны человеческого поведения лишены всякой за­коносообразности. Равно как было бы нелепо стоять на том, что эти элементы подчиняются личной системе, тогда как образованные ими паттерны поведения могут эволюционировать только в рамках надличной системы.

Данная проблема представляет собой особый случай проблемы соотношение детерминизма и свободы воли, которую мы обсуждали в предыдущих разделах. Нами было высказано предположение, что детерминизм и свобода воли - это два комплементарных аспекта струк­туры. Они так же не могут существовать друг без друга, как верх без низа или правое без левого. Ни свобода воли, ни детерминизм не бывают абсолютными. Любое существо свободно относительно чего-то, и оно же детерминировано относительно чего-то другого.

Решение, предложенное для проблемы соотношения детерминизма и свободы воли, дает нам образец для понимания того, как люди могут меняться и все же считаться закономерными явлениями природы. У человека система истолкования образована комплементарными и суперординатными и субординатными отношениями. Субординатные системы детерминированы теми суперординатными системами, введении которых они находятся. Со своей стороны, суперординатныe системы вольны вызывать реорганизацию среди подчиненных им систем.

Именно это и обеспечивает системе личных конструктов свободу и детерминизм. Изменения, происходящие по мере того, как человек продвигается к созданию более подходящей для антиципирования событий системы, можно считать находящимися под контролем имеющейся у него системы более высокого ранга. В своей роли, отождествляющей его с собственной верховной системой, данный человек свободен относительно тех субординатных изменений, которые он пытается провести. В своей роли последователя собственных основополагающих принципов он считает свою жизнь детерминированной ими. Как в правительственных кругах инструкции могут изменяться только в рамках твердых директив, директивы - в рамках принятых парламентом непреложных законов, а законы - в рамках незыблемой конституции, так и наши личные конструкты изменяются только в пределах подсистем конструктов, а подсистемы - в пределах более объемлющих систем.

Наша позиция состоит в том, что даже те изменения, которые конкретный человек пытается совершить в себе самом, должны быть истолкованы им же. Новая перспектива, которую человек приобретает опытом, сама является событием и, будучи событием в его жизни, требует своего истолкования, если, конечно, он хочет извлечь из нее хоть какой-то прок. На самом деле, человек даже не сможет достигнуть этой новой перспективы, если до этого у него не будет более широкого взгляда, в рамках которого ее можно истолковать. Выражая ту же мысль иначе, мы могли бы сказать, что человек научается опре­деленным вещам отнюдь не в силу природы направленных на него стимулов; он усваивает только то, что его предназначенная для этой цели структура позволяет увидеть в стимулах.

23. Термины

а. Проницаемость ( permeability ). Здесь мы вводим в состав пси­хологии личных конструктов специальный конструкт, которым будем довольно часто пользоваться в последующих разделах этой книги. В частности, в разделе, посвященном психотерапии и способам содейст­вия людям в выработке нового взгляда на свою жизнь, мы предпола­гаем призвать на службу идею проницаемости суперординатных кон­структов.

Конструкт проницаем, если он впускает в свой диапазон при­годности новые элементы, еще не истолкованные в его рамках. Пре­дельно конкретный конструкт, если бы таковой существовал, был бы совершенно непроницаемым, поскольку состоял бы из строго опре­деленных элементов - только этих и никаких других. Такой конст­рукт просто должен быть непроницаемым.

Разумеется, существуют относительные градации проницаемо­сти и непроницаемости. У одного человека конструкт 'хороший-пло­хой' мог бы оказаться достаточно проницаемым, чтобы позволять ему расценивать многие новые идеи и знакомства как хорошие или пло­хие. У другого же конструкт 'хороший-плохой' мог бы включать мно­жество вещей, но при этом не быть открытым для многих новых со­бытий; большинство хороших, равно как и большинство плохих вещей, уже помечено у него соответствующими ярлыками - и этот человек почти истощил свой запас таких ярлыков.

Понятие проницаемости как характерного признака концептуа­лизации ведет свое происхождение от кропотливых исследований Л. С. Мак-Горана (L. S. McGaughran), подходившего к проблемам конептуализации эмпирически и индуктивно. В результате своих разысканий ему удалось показать, что некоторые весьма абстрактные характеристики вербального поведения человека предсказывали его невербальное поведение при обращении с конкретными предметами. [ Мак-Горан не употребляет этот термин в своих публикациях, однажды в разговоре он предложил слово проницаемость для обозначения одного из аспектов концептуализации, им же и абстрагированного. Для своих целей он считал проницаемость более полезным измерением концептуализации, чем классическую ось 'абстрактное-конкретное'.

При нашем собственном употреблении этого термина конструкт, который мы называем проницаемым, не обязательно является нео­тделенным, непоследовательным, всеобъемлющим или просто слабым. Он может быть совершенно определенным, практически не иметь тенденции к изменению, включать элементы, похожие в других отношениях, и быть прочным. Когда мы говорим, что конструкт проницаем, мы указываем лишь на описанный нами особый вид пластичности - способность включать новые элементы.

Необходимо признать, что когда к контексту конструкта добав­ится новые элементы, то у самого конструкта обнаруживается тенденция к незначительному изменению. Абстракция А и В относительно С, вероятно, изменится, когда будет учтено еще и D. По этой те проницаемые конструкты могут время от времени обнаруживать тенденцию к незначительному изменению. Но этот сдвиг минимален, и совсем не изменение мы имеем в виду, когда говорим о проницаемости.

В более ранних формулировках теории личных конструктов мы употребляли термин 'устойчивые аспекты' вместо термина 'проницаемость'. Проницаемые конструкты, поскольку они обладают эластичностью при воздействии нового опыта, действительно обнаруживают тенденцию к устойчивости; однако, 'проницаемость' - это точный и операционально более полезный опознавательный с тех видов конструктов, которые мы имеем в виду, чем 'устойчивость».

Мы не обязательно говорим об устойчивости в смысле долго­вечности или каких-то постоянных качеств, хотя определенная про­ницаемость конструктов придает им прочность. Не указываем мы с необходимостью и на непоколебимую твердость конструкта перед лицом повторных, систематических неудач в адекватном антиципировании событий.' Скорее мы говорим о тех аспектах системы, кото­рые способны охватить большее количество новых субординатных вариаций и которые меньше разрушаются под воздействием непред­виденных житейских неприятностей.

Конструкт, или аспект человеческой системы истолкования, можно назвать проницаемым, если он так устроен, что позволяет разборчиво добавлять новый опыт и новые события к тем, кото­рые он уже охватывает. Конструкт, «относящийся к жизни спокой­но», и есть проницаемый конструкт. Именно под началом таких конструктов субординатные аспекты принадлежащей человеку сис­темы истолкования могут систематически изменяться, не вызывая полного краха его психологического хозяйства. И все же иногда такого краха не избежать. Часто на базе клиники мы можем на­блюдать так называемую «декомпенсацию», имеющую место у кли­ента на протяжении нескольких дней или недель. И мы имеем воз­можность видеть, как хрупкость и непроницаемость его системы истолкования не позволяла поддержать те перемены, которые кли­ент считал необходимым провести. Но подробнее об этом мы по­говорим позднее.

Конструкт, относящийся к классу проницаемых, имеет больше качеств теоретической, чем гипотетической научной формулировки. Гипотезу умышленно конструируют относительно непроницаемой и хрупкой, с тем, чтобы невозможно было сомневаться в ее объеме и колебаться по поводу того, разбивается ли она вдребезги или остает­ся целой и невредимой в конце Эксперимента; Теория строится не столь жесткой. Она формулируется в относительно проницаемых терминах, с тем, чтобы мота в будущем охватить многие вещи, о которых мы пока еще и не думали. Иначе говоря, она формулируется в допускаю­щей расширение форме. Тем самым теория провоцирует широкое множество экспериментальных поисков и в то же время мирится с ними, хотя некоторые из них могут вестись даже в прямо противоположных направлениях.

Подобно тому как у ученого-экспериментатора замыслы и планы следующих друг за другом экспериментов могут подвергаться по­степенным изменениям, характер которых всегда подчинен в большей степени теоретическим аспектам его системы, так и любой человек независимо от того, занимается ли он наукой или нет, может видоизменять свою систему истолкования в направлениях, которые подчинены более проницаемым аспектам его системы. То, как ученый пользуется своей теорией для достижения поставленной цели, это частный случай. Мы же пытались в этом королларии указать на более общий случай.

б. Варианты ( variants ). Замещающие друг друга конструкты можно рассматривать как варианты. Предположим, что кто-то начинает с конструкта 'боязнь-господство' и меняет его на конструкт '•ува­жение-презрение'. Несмотря на то что когда-то он делил своих знакомых на тех, кого боялся, и тех, над кем имел власть, этот человек может - по мере того как становится более зрелым - перейти к делению знакомых ему людей на тех, кого он уважает, и тех, к кому отно­ся с презрением. Но чтобы произвести такую замену, ему нужен еще один конструкт, в диапазоне пригодности которого находится конструкт 'боязнь-господство' и который к тому же достаточно проницаем, чтобы вместить новую идею 'уважение-презрение'. Эти два конструкта, старый и новый, и есть варианты.

Проницаемым конструктом, в диапазоне пригодности которого кат эти варианты, может быть такая категория, как 'зрелость-детскость'. Тогда аттитюд 'боязнь-господство' можно было бы истолковать как «детскую» позицию, а аттитюд 'уважение-презрение' -счесть относительно «зрелым» взглядом. Или может оказаться так, что и старый, и новый конструкт видятся сходными относительно зрелости сравнительно с детскостью. В первом случае человек сочтет свой новый аттитюд контрастирующим старому в этом отношении; в последнем –он будет считать новый аттитюд, в .сущности, подобным старому.

Психотерапевт, занимающийся психологической перестройкой жизни своих клиентов, в реальной практике встречается с перехода­ми обоих типов. Существенной особенностью в ракурсе предполо­жительной структуры этой теории является то, что любой переход нуждается в подведении под некое первостепенное истолкование, ко­торое достаточно проницаемо, чтобы принять новый конструкт в свой контекст. На практике крайне трудно достичь обширных психотера­певтических результатов у клиента, чьи суперординатные структуры непроницаемы и чьи основные концептуализации по большей части коренятся исключительно в прошлом.

Клиент, чьи основные структуры полностью проницаемы, так­же преподносит определенные терапевтические проблемы. Ряд струк­тур, для которых, возможно, было бы лучше закрыть их контексты, с тем чтобы ими не пользовались для рассмотрения новых идей, могут создавать трудности клиенту, когда он истолковывает изменения, про­исходящие в нем самом. Однако мы опережаем себя в изложении пси­хологии личных конструктов! Поэтому специальные проблемы, воз­никающие при психологической перестройке жизни, прибережем для последующего обсуждения.

К. Королларий о фрагментации

24. Формулировка короллария о фрагментации

Человек может последовательно пользоваться множеством подсистем истолкования, которые инференциально" несовмести­мы друг с другом".

"Т.е. не предполагают возможности перехода от одной подсистемы к другой ло­гически непротиворечивым способом

У человека система истолкования находится в состоянии непре­рывного изменения. Однако, даже если она флуктуирует в границах перординатной системы, следующие друг за другом формулировки, создаваемые человеком, могут и не выводиться одна из другой. Возможно, то, что Вилли думает сегодня, нельзя прямо вывести из того, что он думал вчера. Тем не менее, его смещение, в свете нашего короллария о модуляции, согласуется с более устойчивыми аспектами| его системы. Осторожность заставляет нас сказать уже сейчас, что новые конструкты - это не обязательно прямые дериваты или особые случаи старых конструктов человека. Мы можем быть уверены только в том, что изменения, имеющие место при переходе от старых конструктов к новым, происходят в рамках более крупной системы.

Тогда эти более крупные системы, возможно, уже претерпели вменение (разумеется, в рамках еще большей системы) под воздействием старого конструкта. В таком случае и в таком смысле старый конструкт является законным предшественником нового конструкта. Однако если между ними существует родство, то не прямое, а по боковой линии. Старый и новый конструкты могут сами по себе оказаться инференциально несовместимыми друг с другом.

Это важный королларий. Он должен сделать еще яснее предполагаемую необходимость отыскания «правящей» системы конструктов для того, чтобы объяснять поведение людей в противоположность стремлению просто объяснять каждый кусочек поведения как непосредственно вытекающий из предшествующего ему поведения. Если то-то хочет понять направление потока сознания, он должен сделать больше, чем только нанести на карту его истоки; ему нужно знать особенности местности, по которой он течет, и объем паводка, который может прорезать новые русла или размыть старые.

Это и есть та точка, где статистическая теория выборочного метода может сбить нас с пути, если мы не будем достаточно осторожны, чтобы пользоваться ею разборчиво. Когда мы предпринимаем идиографическое исследование, анализируя выборку из генеральной совокупности предыдущих образцов поведения, то можем совершить. ошибку, предполагая, что выборка последующих образцов поведения будет извлекаться из генеральной совокупности с точно такими же параметрами. Такого рода вывод мог бы заставить нас поверить, буд­то 4-летний ребенок, сосущий палец по 15 часов в день, повзрослев, оказался бы тем человеком, который, по всей вероятности, сосал бы свой палец 15 часов в день. Если же мы обращаемся к теории выбо­рочного метода в рамках номотетического подхода, то можем совер­шить ошибку иного рода. Мы можем предположить, что, поскольку большинство людей вообще не сосут палец, данный конкретный ре­бенок, повзрослев, станет тем человеком, у которого будет напрочь отсутствовать эта редкая привычка.

У нас меньше шансов ошибиться, если мы не поленимся взгля­нуть на эту проблему так, как предлагалось в предыдущей главе. Если мы изучим выборку прошлых образцов поведения и извлечем общее абстрактное правило, но исходя не из количественного предсказания поведения того же порядка, а из абстракции или «правящего» конст­рукта такого поведения, мы, вероятно, сумеем разрешить нашу проб­лему. Возможно, мы придем к ответу наподобие следующего: выбор­ка образцов поведения этого конкретного ребенка, по-видимому, извлечена из генеральной совокупности образцов поведения со сред­ним временем сосания пальца, равным 15 часам в день. До этого мо­мента мы пользовались только теорией выборочного метода в рамках идиографического подхода. Теперь попробуем сформулировать по­нятие. Теория выборочного метода вряд ли поможет нам это сделать; впрочем, нет никаких оснований ожидать от нее такой помощи. Да­вайте посмотрим на другие образцы поведения этого ребенка таким образом, чтобы можно было истолковать их, сформировать конструкт или, еще лучше, раскрыть собственное истолкование ребенка, верба­лизованное или невербализованное, при котором эти иные образцы поведения появляются. Итак, мы наблюдаем за другими образцами поведения. Мы произвели их выборку также идиографически. По­скольку конструкт - это способ видения вещей похожими и в то же время отличающимися от других вещей, мы будем искать такой ас­пект, в котором некоторые из образцов поведения ребенка сходны и одновременно отличны от других образцов его поведения. Пользуясь общепринятой категорией 'абстракции', мы абстрагируем его пове­дение и, возможно, придем к такому конструкту, как 'оральное пове­дение', либо 'глотательное поведение', либо 'успокаивающее пове­дение', либо 'нарциссическое поведение'. На этой, второй, ступени нашего объяснения мы воспользовались формированием понятия, а не теорией выборочного метода.

В качестве третьего шага перейдем в номотетическую систему и испытаем наш заново сформулированный конструкт. Посмотрим, подходит ли он к другим детям, можно ли аналогичным образом ис­толковать их поведение как содержащее элементы, часть которых ус­тойчиво попадает в категорию нашего конструкта орального поведе­ния, а другая их часть - явно нет. Опять-таки мы занимаемся формированием понятия или процедурой сортировки, а не выбороч­ным статистическим исследованием в обычном смысле.

Четвертый шаг состоит в том, чтобы посмотреть, подходит ли данный конструкт к поведению взрослых. И это снова происходит в рамках номотетического подхода.

Пятый шаг - статистическое выборочное исследование с пози­ции номотетического подхода. Мы выясняем, коррелируют или нет выборочные образцы детского поведения, относящиеся к сконструи­рованному нами абстрактному типу, с выборочными образцами взрослого поведения, относящимися к тому же типу конструкта. Предположительно нам непременно нужно изучить одних и тех же людей -'сначала как детей, а затем как взрослых, хотя при определенных допущениях мы можем изучать подобную корреляцию и непрямым методом, таким, например, как сопоставление детей со взрослыми по тем или иным релевантным переменным, о которых уже известно, что они остаются довольно постоянными на протяжении жизни Все же отметим, что выборочное исследование и формирование понятия не являются совершенно разобщенными процессами, хотя в елях предшествующего обсуждения было удобно представить их таковыми. При выборочном исследовании выдвигают определенные гипотезы (экспериментальную и нулевую) относительно того аспекта в котором две выборки похожи, и затем проверяют их.

25. Проблема согласованности

Одно из затруднений, возникающих при вынесении на обсужде­ние системы наподобие психологии личных конструктов, состоит в ожидании читателя, что всякая истинная система конструктов долж­на быть строго логической и внутренне полностью согласованной. Однако беспристрастное наблюдение за нашим собственным поведе­нием и мышлением открывает такое, что трудно себе представить, как подобная идеальная система могла бы существовать в действи­тельности. Согласованность совсем не легкое понятие, если мы хо­тим пользоваться им осмысленно. Что с чем согласуется? Сосание пальца в детстве согласуется с сосанием пальца в период взрослости? Или же оно согласуется с курением трубки взрослыми? А может быть, с накоплением имущества? Или с финансовым успехом? И есть ли что-то такое, с чем оно не согласуется? Разве вообще есть что-то, что не согласуется с чем-то еще?

Если все можно примирить и заставить выглядеть согласованным с чем угодно еще, понятие согласованности не отвечает нашим норма­тивным требованиям к конструкту - отношению, в котором по мень­шей мере две вещи сходны между собой и в то же время отличны, по меньшей мере, от еще одной вещи. Если понятие согласованности - не конструкт, то оно не может нам помочь антиципировать события. А если это так, то понятие согласованности бесполезно для науки, чья Цель - предсказание. До тех пор пока мы не наделим это понятие осо­бым значением, которое придает ему статус конструкта как в глазах человека, стремящегося согласовать отрезки своего поведения, так и в глазах наблюдателя, пытающегося понять эти отрезки и поведение в целом, на термин 'согласованность' лучше не полагаться.

Прежде чем обсуждать особый способ понимания согласован­ности, давайте уделим немного времени теме внутренней согласован­ности (self-consistency), составляющей основание некоторых совре­менных неофеноменологических систем: теории Я-концепции Рэйми (Raimy), теории внутренней согласованноспГЛеки (Lecky), клиенто-центрированной терапии Роджерса (Rogers) и теории феноменально­го поля Снигга (Snygg) и Кэмбса (Combs). Все эти современные тео­рии имеют немало сходства с теорией личных конструктов, что дела­ет важным в ходе нашего обсуждения время от времени отмечать их отличия, равно как и их сходство с ней.

Теория внутренней согласованности Леки (Lecky) трактует со­гласованность так, будто она является качеством представлений, при­надлежащих конкретному человеку. Он говорил, что один способ спра­виться с несогласованностью - попытаться принизить или свести к нулю значение тех объектов или лиц, в связи с которыми возникло чуждое представление. Другой способ - «заново интерпретировать беспокоящий инцидент таким образом, чтобы его можно было асси­милировать». Еще один способ - «изменить мнение человека о са­мом себе». Все это кажется достаточно разумным, но вскоре заста­ешь себя на мысли о том, что хотелось бы знать, чем же все-таки образуется согласованность или несогласованность.

Частично ответ на этот вопрос, предвосхищенный, видимо, самим Леки, пусть он и не выражал его столь многословно, состоит в том, что согласованность и несогласованность представляют собой личные яр­лыки. То, что один воспринимает как несогласованность, другому пред­ставляется согласованностью. Хотя Леки занимался, главным образом, проблемой согласованности и несогласованности новых представлений с основополагающим представлением о себе, его взгляд на согласованность per se сводился к тому, что это - качество, приписываемое конк­ретным человеком собственному опыту. В терминах нашей теории его «согласованность» - это конструкт, и при том личный конструкт.

Но сказать, что конструкт 'согласованность-несогласованность* является личным, еще недостаточно для того, чтобы сделать его при­менимым. Когда мы придерживаемся двух взглядов, которые согласуются между собой, ожидается, что мы выбираем в соответствии с ними сходные или по крайней мере совместимые линии действия. Два взгляда не согласуются, если они требуют от нас выполнения невозможного трюка: одновременно двигаться в противоположных направлениях. Они не согласуются, если заставляют нас антиципировать два совместных события. Ключ к надлежащему наклеиванию ярлыка «согласованность» лежит в нашем основном постулате; процессы кон­кретного человека, в психологическом плане, направляются по тем каналам, в русле которых он антиципирует события. Операциональ­ное определение согласованности можно записать, исходя из того, как антиципируются события. Отменяют ли друг друга те ставки, кото­рые мы ставим на исход жизни, или же они суммируются?

Наш королларий о фрагментации утверждает, что человек мо­жет последовательно пользоваться множеством подсистем истолко­вания, которые инференциально несовместимы друг с другом. Это означает, что его последующие ставки на поворот второстепенных событий могут не всегда складываться с его более ранними ставками. Значит ли это, что его личность структурируется только относитель­но его второстепенных антиципации? Конечно же нет'

Королларий о фрагментации является отчасти производным от короллария о модуляции. В этом последнем говорилось, что измене­ние в принадлежащей конкретному человеку системе истолкования ограничивается проницаемостью тех конструктов, в диапазоне при­годности которых лежат варианты. Мы не предполагали, будто изме­нение истолкований у человека подчинено всем предыдущим (во вре­мени) аспектам его системы. Наше предположение ограничивается тем, что согласованность служит законом только в контексте более проницаемых аспектов системы.

Теперь, когда мы предложили более операциональное определение согласованности, цель короллария о модуляции должна стать яснее. Ко­ролларий о фрагментации развивается в качестве эксплицитного утверж­дения о несогласованности того вида, какую королларий о модуляции до­пускает имплицитно. Королларий о модуляции допускает несогла­сованность между подсистемами. Точнее, он дозволяет последовательное использование подсистем, которые сами по себе не аддитивны.

Утверждая несколькими предложениями раньше, будто ставки человека на поворот второстепенных событий могут и не складываться с его более ранними ставками, мы спрашивали, не значит ли это, что его личность структурируется только относительно его второстепен­ных антиципации. Нашим ответом было односложное, но выразительное «нет». Рассматривая королларий о фрагментации в контексте ко­роллария о модуляции можно дать более обстоятельный ответ. Теперь мы вправе сказать: хотя и может казаться, что ставки человека на по­ворот второстепенных событий не складываются, его ставки на исход жизни имеют-таки тенденцию к суммированию. Возможно, он и не выигрывает каждый раз, но его ставки в более широких контекстах не аннулируют одна другую полностью. Суперординатные проницае­мые элементы его системы могут не вербализовываться, быть в боль­шей степени «вегетативными», чем «духовными», или видеться тем, что Адлер назвал бы «стилем жизни»; но они есть часть системы, и потому могут рассматриваться с точки зрения своих законосообраз­ных проявлений, как и с точки зрения своих свободных аспектов.

Так же как в случае дискуссии вокруг соотношения идиографического и номотетического подходов и вокруг проблемы детерминиз­ма и свободы воли, только учитывая имеющие место относительные уровни абстракции и обобщенности или уровни проницаемости-непроницаемости, с которыми мы имеем дело, или, короче, только рассматривая нашу проблему исходя из системы личных конструктов человека и его попыток антиципировать события, мы сможем прийти к удовлетворительному ответу на важный психологический вопрос: как человеческий организм может быть организованным и тем не менее обнаруживать дезорганизованное поведение.

26. Дополнительные следствия короллария о фрагментации

Поскольку у человека изменение в системе истолкования подчи­нено некоторым более проницаемым аспектам его системы, всякий раз, когда его поведение или представления подвергаются изменению, он Должен тем или иным способом призвать на помощь тот проницаемый конструкт, который обеспечивает Связующую нить его актов поведения. Если такой проницаемый конструкт имеет не слишком четкую структуру или недостаточно проницаем, человеку, возможно, придется отказаться от его использования и отчаянно искать новые пути осмыс­ления жизни. Эти отчаянные попытки сформировать новое широкое понятие могут производить до странности новые конструкты по мере того, как он старается найти отношения, в которых конкретные собы­тия жизни имеют определенные сходства и различия.

Не найти более ясного примера ослабления способности чело­века приспосабливаться к жизненным перипетиям вследствие непро­ницаемости его суперординатных конструктов, чем случай клиента с компульсивным неврозом, испытывающего выраженный процесс де­компенсации. Система конструктов такого клиента типично непро­ницаема; для каждого нового жизненного опыта ему требуется от­дельная «ячейка» и он буквально высчитывает свои антиципации событий с помощью детально разработанных псевдоматематических построений. Такой человек давно привык подводить свои принципы под определенные родовые категории. Множество разных подсистем истолкования, инференциально несовместимых друг с другом, может - в потоке бурно развивающихся событий - настолько разрастись, что ему будет трудно определить его, чтобы отыскать готовые суперординатные конструкты, которые достаточно проницаемы или расширяе­мы для поддержания полной согласованности. И он начинает созда­вать новые конструкты. Хотя наш клиент практически не имеет успешного опыта формирования понятий на проницаемом уровне, формируемые им конструкты относятся как раз к такому типу поня­тий. Они могут представлять собой генерализованные подозрения по поводу мотивов других людей, а также быть связаны с пересмотром отношения к жизни и смерти. Кроме того, они могут заставить такого человека антиципировать реальность в самых причудливых образах.

Толерантность конкретного человека к несовместимости в его истолковании повседневных событий ограничивается еще и опреде­лением «правящих» конструктов, на проницаемость которых он рас­считывает, чтобы придать жизни ее полный смысл. Если эти конст­рукты настолько вольно определены, что ему трудно организовать себя, как это бывает в эмоциональном состоянии, можно увидать его меняющим туда-сюда линию своего поведения или сводящим взрослое поведение к детскому стереотипу, который хотя и не очень подхо­дит для существующего положения, тем не менее, видимо, обеспечи­вает оптимальные антиципации на данный момент. Кроме того, в этом случае мы видим, что происходит, когда проницаемость и ясность су­перординатных конструктов перестают обеспечивать согласованность, и человек отбрасывается назад к более примитивной и менее действен­ной системе, хотя бы и более проницаемой.

Л. Королларий об общности

27. Формулировка короллария об общности

Психологические процессы одного человека сходны с психо­логическими процессами другого человека в той мере, в какой один опирается на истолкование опыта, сходное с тем, на которое опи­рается другой.

Теперь мы приступаем к обсуждению следствий нашего основно­го постулата в сфере межличностных отношений. Как мы уже указыва­ли, для двух людей вполне возможно оказаться вовлеченными в одни и те же реальные события; но поскольку они истолковывают их по-разно­му, то и переживают эти события по-разному. Так как они истолковыва­ют их по-своему, то антиципировать развитие событий они тоже будут по-своему и, вследствие своих антиципации, будут по-разному вести себя. ; То, что такие различия должны существовать, логически следует из нашего основного постулата, и мы уже заявили об этом в королларии об индивидуальности. Но если у нас есть королларии об индивидуальности должен быть и королларии об общности.

Как и другие королларии, королларий об общности - это лишь разъяснение того, что, по всей вероятности, имплицитно содержится в нашем основном постулате. Если процессы конкретного человека, в психологическом плане, направляются по тем каналам, в русле ко­торых он антиципирует события, и если он антиципирует события путем истолкования их повторений, вряд ли покажется неожиданным наше предположение о том, что когда два человека опираются на оди­наковое истолкование опыта, то их психологические Процессы, веро­ятно, должны дублировать друг друга. С первого взгляда это утверж­дение кажется невинным. Но по мере того, как мы внимательно изучаем этот королларий, мы обнаруживаем, что он имеет ряд след­ствий, не являющихся общепринятыми среди психологов.

Важно еще раз подчеркнуть, что мы не утверждали и не утверж­даем, будто, если один человек испытал те же События, что и другой, он будет дублировать психологические процессы этого другого. Дан­ное предположение принадлежит стимульно-реактивной психологии и в ее собственных глазах является полностью приемлемым. Однако, это не наше предположение, и поскольку мы не захотели его принять, то можем свободно развивать свою теоретическую позицию в направ­лениях, не доступных приверженцам стимульно-реактивной психо­логии. С упорством, достойным лучшего применения, мы могли бы утверждать, что два человека с идентичным жизненным опытом, ве­роятно, имеют идентичные психологические процессы. Но в этом виде наше утверждение чревато неправильным пониманием, если только читатель не будет четко представлять себе, что именно мы подразу­меваем под опытам (experience). Возможно, ему пришлось бы воз­вращаться к нашему обсуждению короллария об опыте для того» что­бы уяснить отличие нашей позиции от позиции стимульно-реактивной теории. Поэтому мы предпочитаем формулировать ее таким образом, как это имеет место в рассматриваемом королларий» а именно, что психологические прорцессы двух лиц будут настолько сходными, на­сколько сходными оказываются их истолкования опыта.

Одно из преимуществ этой позиции состоит в ненужности пред­положения, будто потребовались бы совершенно одинаковые события в жизни двух людей, чтобы заставить их поступить одинаково. Двое могут действовать одинаково, даже если каждый из них подвергся действию весьма различных феноменальных стимулов. Основанием для сходного поведения мы считаем сходство в истолкованиях событий, а вовсе не тождественность самих событий. И в этом случае, так же как в вопросе о научении, мы полагаем, что психолог способ­ен лучше понять своих испытуемых, если он исследует то, как они истолковывают воздействующие на них стимулы, чем если он всегда принимает без доказательств свое истолкование этих стимулов. Говоря языком нашего короллария о модуляции, мы считаем, что психологам нужно использовать более проницаемые конструкты в собственных системах, с тем, чтобы они могли лучше категоризовать различные толкования своих испытуемых.

С феноменологической точки зрения, строго говоря, никакие два человека не могут иметь одинаковых истолкований или одинаковых психологических процессов. В этом смысле наш королларий об общности был бы далек от реальности. Но то, что мы имеем в виду, заключается в следующем: в той мере, в какой мы способны истолковать толкования двух других людей как сходные, мы можем ожидать, о их психологические процессы можно будет также истолковать как сходные.

28. Термины

а. В той мере ( to the extent ). В нашем королларий об индивидуальности мы заняли твердую позицию в отношении того, что люди отличаются друг от друга своим истолкованием событий. Может показаться, будто королларий об общности заключает в себе противоречие с этим предшествующим ему утверждением. Но когда мы говорим, что люди отличаются друг от друга, то не исключаем возможности существования определенных отношений, в которых их можно истолковать как похожих друг на друга. Сказать, что Джеймс отличается от Джона, не значит сказать, будто Джеймс и Джон не имеют ничего общего. Фактически, сказать, что две вещи отличаются друг от друга во всех мыслимых отношениях, значит достичь предела обо­собленности и окончательно запутать слушателя в существе всего этого вопроса. Не меньшее замешательство можно вызвать, сказав, что две вещи подобны друг другу во всех мыслимых отношениях; ибо тогда остается лишь удивляться, как вообще их можно считал, двумя вещами.

Сказанное нами в королларии об общности не противоречит тому, что мы предположили в королларии об индивидуальности. Упот­ребляя термин 'в той мере', мы тем самым указываем, что обознача­ем всю совокупность аспектов, в которых принадлежащие двум ли­цам истолкования опыта могут быть сами истолкованы как сходные. То, что останется еще много отношений, в которых эти двое сохранят свою индивидуальность, не требует доказательств, - об этом позабо­тился наш королларий об индивидуальности.

б . Истолкование опыта (construction of experience). Опыт, как мы его определили, - это вопрос последовательного истолкования со­бытий. Тогда истолковать опыт - значит критически оценить итог этого последовательного процесса истолкования. Следовательно, если два человека сходным образом оценивают свои последовательные интер­претации, их поведение, скорее всего, обнаружит сходные особенно­сти. Развитие их мышления в личной истории жизни не обязательно должно быть похожим, нужно только, чтобы сходным был результи­рующий критический анализ. Поэтому основание для сходства дейст­вий этих людей обеспечивается не подобием их опыта, а сходством теперешнего истолкования ими своего опыта.

Под истолкованием опыта мы не обязательно имеем в виду пре­дельно вербализованные интерпретации - и не устаем это повторять. Человек может истолковывать свой опыт, почти не прибегая к словам, как, например, при некоторых условных рефлексах. Даже те истолко­вания, которые выражаются в словах, не обязательно сходны только потому, что похожи слова. И наоборот, двое могут пользоваться, по существу, одинаковыми истолкованиями своего опыта, но выражать их совершенно непохожими словами.

29. Следствия короллария об общности

Нельзя не заметить, что определенные группы людей ведут 5я сходным в определенных отношениях образом. Какие-то из их сходств связаны со сходством их возраста, какие-то - со сходством ожиданий членов группы в отношении друг друга, какие-то еще - со сходством опыта или других видов истолкования действительности. Фактически, если мы захотим, то можем подойти к вопросу о сходстве между людьми с любой из многих возможных точек зрения.

Одним из распространенных и интересных подходов к сходствам различиям между людьми является культурная перспектива. Обычно, как подразумевает сам термин 'культура', этот подход предполагает наблюдение за людьми, объединенными в группы в соответствии с их воспитанием и условиями жизни. По существу это означает, что культурные сходства и различия понимаются на основе стимульно-активной теории.

Однако иногда полагают, что культура подразумевает сходство в ожиданиях членов группы в отношении друг друга. Такая интерпретация культуры шире распространена в социологических, чем в психологических теориях. Возможно, психологи избегают этого подхода из-за того, что он, по-видимому, требует интерпретировать поведение больше одного человека зараз; они предпочитают подход, позволяющий им выводить свою систему из наблюдений над отдельным человеком.

Когда психолог понимает культуру исходя из сходства ожиданий, у него есть возможность продвигаться от этой точки в одном из двух направлений. Он может рассматривать ожидания других как стимулы, воздействию которых подвергается каждый человек; или он может понимать культурное сходство между людьми как, по существу, сходство в восприятии взаимных ожиданий. Последний ход переносит акцент обратно на перспективу отдельного человека. Разумеется, это и есть тот подход, которого можно бы было от психолога, если бы он опирался на психологию личных конструктов.

Взгляд на культуру с точки зрения сходства ожиданий согла­суется с теорией личных конструктов и в другом отношении. Наш основной постулат предполагает, что психологические процессы конкретного человека направляются по тем каналам, в русле кото­рых он антиципирует события. Это делает психологию личных кон­структов антиципаторной теорией поведения. Часть реальных со­бытий, которые она антиципирует, представляет собой поведение других людей. В таком случае теория личных конструктов могла бы объяснить культурное сходство не только исходя из предпочте­ния личной перспективы простому воздействию социальных сти­мулов, но также исходя из содержания антиципации отдельного человека в отношении поведения других людей и, соответственно, содержания его мыслей относительно того, какого поведения ожи­дают от него другие.

При интерпретации социального поведения мы сталкиваемся со спиралевидной моделью. Джеймс антиципирует, как поведет себя Джон. Кроме того, Джеймс антиципирует, как, по мнению Джона, будет вести себя он, Джеймс. Далее Джеймс антиципирует, как Джон пред­ставляет себе, что он, Джеймс, ожидает в отношении будущего пове­дения Джона. Вдобавок, Джеймс антиципирует, что Джон думает в отношении того, что Джеймс ожидает, что Джон предскажет в отно­шении его, Джеймса, действий. И так далее! Это напоминает нам зна­менитый рисунок кота, смотрящегося в зеркало. В сложных со­циальных ситуациях, как, например, в психотерапии, человек может обрести себя, вглядываясь в другого человека посредством такого бес­конечного ряда рефлексий.

Теория личных конструктов подходит к проблемам общности поведения, в первую очередь, с точки зрения отдельного человека. Кроме того, она трактует его точку зрения как антиципирующую. Из чего следует, что наш подход к культуре и групповому поведе­нию осуществляется через изучение сходств и различий в антиципациях конкретного человека, а также тех каналов, которые он соз­дает для того, чтобы делать свои предсказания. Нас интересует не только сходство в предсказаниях людей, но и в том, как они приходят к своим предсказаниям. Люди принадлежат к одной культурной группе не просто потому, что ведут себя сходным образом, но и потому, что ожидают того же от других членов группы, а, главным образом, потому, что истолковывают свой опыт одинаковым образом. Именно этому последнему сходству психология личных конструктов придает особое значение.

М. Королларий о социальности

30. Формулировка короллария о социальности

В той мере, в какой один человек истолковывает процессы истолкования другого, он может играть роль в социальном процессе, включающем этого другого человека.

Хотя общие или сходные культурные истоки склоняют людей к Ому, чтобы воспринимать события одинаково и вести себя сходным образом, это не гарантирует не только культурного прогресса, но даже ; социального согласия. Воины, выросшие из зубов дракона, посеянных Ясоном, имели много общего, однако из-за неверного взаимоистолкования мотивов не смогли объединиться в созидательном предприятии и вскоре истребили друг друга. Для того чтобы играть' инструктивную роль по отношению к другому человеку, нужно не только сходиться в известной мере с ним во взглядах, но хотя бы частично принимать его самого и его образ видения фактов. Мы можем выразить это иначе: человеку, желающему играть конструктивную роль в социальном процессе с другим человеком, нужно не столько истолковывать то, что другой человек делает, сколько эффективно истолковывать точку зрения этого другого.

Здесь мы имеем точку роста для социальной психологии. Пыта­ясь выдвинуть на передний план психологии понимание личных кон­структов и признавая, как королларий нашего основного постулата, категоризацию совершаемых другими людьми попыток истолкования в качестве основы для социальной интеракции, мы тем самым сказа­ли, что социальная психология должна быть психологией межличностного взаимопонимания, а не только психологией общего взаимо­понимания.

Мы можем истолковывать то, что думают другие люди, на раз­ных уровнях. Ведя машину по скоростному шоссе, например, мы рискуем своей жизнью по сто раз на дню, делая ставку на точность наших предсказаний поведения водителей встречных машин. Орга­низованный, крайне сложный и точный рисунок дорожного движе­ния - действительно поразительный пример людей, предсказываю­щих поведение друг друга посредством категоризации восприятия ситуации глазами разных водителей. Но фактически каждый из нас почти ничего не знает о высших мотивах и сложных стремлениях водителей встречных машин, от поведения которых зависят наши жизни. Достаточно, в целях избежания столкновений, чтобы мы по­нимали или категоризовали лишь некоторые специфические аспек­ты их систем истолкования. Если же мы хотим понять их на более высоких уровнях, то должны остановиться, выйти из машины и по­говорить с ними.

Если мы в состоянии точно предсказать, как поведут себя другие, мы можем приспособиться к их поведению. А если и другие зна­ют, как распознать то, что мы сделаем, они тоже способны приспосо­биться к нашему поведению и могут, например, уступить нам право проезда. Это взаимное приспособление к точкам зрения друг друга имеет место потому, что - исходя из теории личных конструктов -наша система истолкования категоризует принадлежащие другим си­стемы истолкования в качестве своих объектов, а их системы истол­кования частично делают то же самое с нашей системой. Понимание, ' хотим мы того или нет, не достигается усилиями одной стороны, оно может быть только обоюдным.

В том, что касается опасностей дорожного движения, автомобилистам совсем не обязательно широкое согласие в отношении их образов видения событий; но в ограниченном диапазоне и на конкретном уровне специфических действий, задаваемых дорожным движением, взаимопонимание должно быть точным. В случае более Южного взаимодействия ролей, например во взаимодействии мужа и жены, взаимопонимание должно покрывать, по меньшей мере, сферу ведения домашнего хозяйства и достигать, по крайней мере, уровня обобщенности, позволяющего участникам предсказывать поведение друг друга в ситуациях, охватываемых не только правилами домашнего движения».

Один человек может понимать другого лучше, чем тот понимает его. Он может также понимать образы видения событий большего числа других людей. Кроме того, он может понимать другого на более высоком уровне обобщенности. По-видимому, если дело обстоит у какого-то человека относительно группы людей, обладающих которой общностью образов видения событий, он находится в выгодной позиции, чтобы взять на себя роль лидера по отношению к ой группе. Разумеется, могут существовать еще и другие факторы, которые на деле лишают его такой возможности.

Отношение терапевт-клиент служит как раз примером большего понимания со стороны одного члена пары сравнительно с другим. По мере того как терапевт начинает категоризацию принадлежащей клиенту системы истолкования в рамках своей системы, ему становится все легче совершенствовать собственную роль в отношении клиента. И тогда у них появляется возможность сообща добиваться успехов в социальном предприятии.

Между прочим, следует признать, что отношение терапевт-клиент бывает в некоторых случаях эффективным несмотря на то, что понимание клиентом системы истолкования терапевта превышает понимание терапевтом системы своего клиента. Некоторые терапевты проводят свои интервью, уделяя настолько много внимания развитию собственных взглядов, что итогом вполне может стать имен-г тип ролевых отношений. Иные клиенты пытаются управлять взаимодействием ролей с целью узнать мысли терапевта, как если бы это могло помочь им преуспеть в жизни, - не позволяя, однако, терапевту проникнуть в то, что они сами думают. Если лесть для него желанна, терапевт рискует потратить время впустую, довери­тельно сообщая свои взгляды клиенту. Вероятно, более законной будет такая ситуация, когда психотерапевт в отношениях с клиентом может с осторожностью вести свою роль и управлять теми истолко­ваниями опыта, Которые он позволяет наблюдать клиенту. Тем са­мым он дает своему клиенту возможность развивать роль при опре­деленных предположениях о терапевте. Терапевт может, исходя из собственного опыта, так преподнести тщательно продуманную точ­ку зрения, что клиент, продвигаясь по пути ее понимания, получает возможность развить основу для понимания других фигур в своем окружении, по отношению к которым ему нужно приобрести уме­ние играть интерактивные роли. В психотерапии это известно как разыгрывание роли (role playing), и есть множество путей его эффек­тивного применения.

31. Определение роли

На языке теории личных конструктов роль - это психологичес­кий процесс, опирающийся на истолкование играющим роль челове­ком тех или иных аспектов систем истолкования, принадлежащих тем, к кому он пытается присоединиться в неком социальном предприя­тии. На менее точном, но более знакомом языке роль определяется как непрерывно разворачивающийся паттерн поведения, вытекающего из понимания человеком того, что думают действующие совместно с ним люди в ходе выполнения его задачи. В разговорном языке роль - это место, да котором некто может действовать в сложившейся груп­пе, даже не дожидаясь сигналов.

Наше определение роли подчеркивает несколько важных мо­ментов. Во-первых, предполагается, что, подобно другим устойчи­вым структурам поведения, роль связана с системой личных конструктов. А это подразумевает, что роль скреплена перспективой ее зрителя и не обязательно вытекает из его совокупного отноше­ния к другим членам группы. Роль - это структура поведения, возникающая, в первую очередь, из принадлежащей конкретному человеку системы истолкования, а не из его социальных обстоятельств. Он исполняет свою роль исходя из собственного понимания аттитюдов партнеров, даже если его понимание минимально, отрывоч­но или ошибочно. Следовательно, этот взгляд на роль невозможно отнести ни к типичному стимульно-реактивному подходу, ни к типичным социологическим представлениям. Мы считаем его, по су­ществу, согласующимся с нашим основным постулатом и ранее сфор­мулированными короллариями.

Во-вторых, нам хотелось бы подчеркнуть, что наше определе­ние роли не эквивалентно понятию 'Я - концепция' как оно использу­ется в некоторых психологических системах. Сознавать себя играющим роль не то же самое, что идентифицировать себя в качестве статичного объекта; скорее, как и все в теории личных конструктов, роль относится к процессу - непрерывной активности. Такая актив­ность осуществляется относительно - и с некоторой долей понима­ния - других людей, которые учреждают исполняемую человеком роль. Третий подчеркиваемый нами момент состоит в том, что наше Определение соединяет роль с социальным процессом. Хотя понятие роли и уместно для психологической системы, рассматривающей поведение отдельных лиц, в нашей системе оно определяется так, чтобы роль зависела от родственных событий в группе из двух или более человек. Помимо того, что исполняющий роль человек организует свое введение, следя за тем, что думают другие члены группы, он ещё должен участвовать, заодно с остальными или против них, в групповом действии. Это дополнительное ограничение нашего определения ли придает со стороны ее исполнителя особое значение званию члена «команды».

Четвертый подчеркиваемый нами момент заключается в следующем: хотя один человек может исполнять, роль в социальном процессе с включением другого человека - благодаря категоризации о6раза видения событий другим человеком, - понимание не обязатель­но должно быть обоюдным. Тем самым один из них исполняет роль в социальном процессе, а другой - нет. Именно этим путем мы пошли при определении роли. Сказанное, однако, не означает, что другого человека не нужно учитывать как фактор при объяснении данного со­циального процесса.

Пятый, и последний, момент, который стоит подчеркнуть, свя­зан с тем, что наше определение роли не настаивает на общности сис­тем истолкования у вовлеченных в социальный процесс людей или на общности лиц, особым образом включенных в разыгрывание ролей. Общность между системами истолкования может повысить вероят­ность того, что одна система окажется способной категоризовать в качестве объекта часть другой системы, но такое событие не будет иметь существенного значения в тех случаях, где роли разыгрывают­ся между одинаково думающими и понимающими друг друга людь­ми. Более того, общность может существовать между двумя людьми, которые тесно общаются друг с другом, хотя ни один из них не в со­стоянии понять другого настолько хорошо, чтобы вовлечься в соци­альный процесс вместе с другим. Общность возможна и без тех вза­имных перцепций, что дают людям возможность понимать друг друга или категоризовать душевные процессы противной стороны. Как это имеет место в психотерапии, когда терапевт настолько тесно иденти­фицируется с присущим клиенту образом видения событий, что уже не может категоризовать душевные процессы клиента; разыгрываемая терапевтом роль обедняется, и социальный процесс заходит в тупик, лишая стороны шансов на продуктивный исход взаимоотношений. Управление перенесением и контрперенесением в психотерапевтичес­ком процессе - пример развития ролей как для клиента, так и для те­рапевта.

Мы показали, что для понимания друг друга людям требуется больше, чем только сходство или общность их мышления. Чтобы люди жили в согласии друг с другом, каждый должен в известной мере понимать другого. Сказанное нами отличается от утвержде­ния, будто каждый должен понимать происходящее так же, как это делает другой, - и этот тонкий момент имеет глубокие следствия для психотерапии. В той мере, в какой люди понимают друг друга, или, формулируя это на языке нашей теории, в той степени, в кото­рой их системы истолкования поддаются взаимной категоризации, их активность в отношении друг друга можно назвать ролями. И тогда роль есть направленное развертывание активности исходя из пони­мания одним человеком поведения другого человека или большего числа людей.

Давайте дополнительно удостоверимся, что мы не пренебрегли существованием важного различия между тем, когда два чело-, веха придерживаются одной системы истолкования, и тем, когда два человека понимают друг друга так, что способны играть роли по отношению друг к другу. Возьмем, к примеру, различия в типичных подходах к жизни у мужчин и женщин. Мы полагаем, ник­то из нас не стал бы утверждать, будто мужчины и женщины истолковывают все стороны жизни одинаково. И все же природа не дала нам более изящного примера ролевых отношений и конст­руктивного социального взаимодействия, чем взаимоотношения ополов. Если мы посмотрим на свидетельство природы, нам придется признать, что мужчине часто требуется понять женщину, и наоборот; и нет большей трагедии, чем неспособность достичь тех соглашений, которые благоприятствуют этому виду ролевых взаи­моотношений.

32. Лидерство и лидеры

Мы не намереваемся обсудить здесь все следствия короллария о социальности. Однако, возможно, будет нелишне взглянуть хотя бы на некоторые из его следствий, с тем, чтобы указать на то, каким влиянием это предположение могло бы обладать в области психологии. Например, королларий о социальности несет в себе следствия я психологии лидерства, и не исключено, что они окажутся полезными. Но прежде необходимо разъяснить, что подразумевается под 'лидерством'. При социометрическом изучении групп, судя по все­му, члены группы могут выбирать «лидеров» по совершенно разным основаниям, в зависимости от своего понимания требований момента. Если кому-то кажется, что требуется изобретательность и оригинальность, он может отдать свой выбор одному. Если считает­ся, что группе нужна защита от внешней угрозы или подчиняющего влияния, то, скорее всего, будет выбран совсем другой человек. Если же требуется преданность долгу и умение хозяйствовать, наверное, выберут кого-то еще. Когда отдельные члены группы боятся возмож­ного ограничения свободы своих действий в том случае, если груп­па окажется крепко организованной в определенных отношениях, они могут выбирать лидерами тех, кто обещает оптимальные рамки дозволенного в структуре этой группы Когда же выбирающие ост­ро ощущают взаимную зависимость друг от друга и потому хотят мобилизовать свою группу, они могут выбрать лидера совершенно другого типа.

Хотя престиж или статус, по всей вероятности, свойственны почти всякому лидерству, психолог может оказаться в весьма глу­пом положении, если не обратит внимания на разнообразие об­разцов лидерства, поскольку все они обладают этим единствен­ным признаком. Лидер - это тот, кто выполняет какую-то одну из множества задач, которые людьми признаются функциями лидер­ства. Лидер может выполнять определенную задачу вследствие ожиданий со стороны тех, кто его окружает; в данном случае у него есть возможность «совершить больше того, на что он спосо­бен». Но и в этом случае он может делать свою работу столь не­обычно, что его «лидерство» получает признание лишь на стра­ницах истории.

. Давайте сначала рассмотрим, в чем заключается руководящая роль лидера, мобилизирующего или сплачивающего типа. Ситуация, в которой он действует, ведет к ускорению социальных процессов группы как целого, хотя иногда и замедляет социальные процессы в под­группах или больших группах, включающих в себя данную группу. Вклад сплачивающего лидера в ускорение социального развития группы зависит от степени понимания им релевантных особенностей систем личных конструктов своих коллег. Под «пониманием» мы не име­ем в виду то, что он неизбежно соглашается с общей точкой зрения; говоря о понимании, мы подразумеваем, что он смотрит на идеи сво­их коллег под таким углом зрения, который придает им значение и позволяет ему предсказывать поведение членов группы. Разумеется, общность взглядов может в известной мере облегчить ему категори­зацию частей систем истолкования, принадлежащих Коллегам, в рамках своей системы; однако общность не выступает необходимой пред­посылкой категоризации.

Попросту говоря, суть дела в том, что человеку вовсе не нужно быть похожим на других людей, чтобы понять их, но ему необходимо понимать этих людей, чтобы их сплотить. Хотя это предложение, воз­можно, требует дополнительных модификаторов для смягчения со­держащегося в нем «приговора», оно выражает существо того, что психология личных конструктов имеет сказать о сплачивающем типе лидерства.

В несколько ином плане королларий о социальности снабжает нас выводами о других типах лидерства. Лидер-изобретатель, возможно, не исполняет роли асоциальном процессе, в том смысле, в каком мы определили здесь роль, - но выбирающие его люди могут исполнять роли в социальном процессе, захватывающем и его. Отдавая ему свой выбор, они антиципируют его вклад в данную группу и категоризуют этот вклад в своих истолкованиях той роли, которую ему надлежит играть.

Защищающему лидеру, вероятно, не потребуется выполнять внутри групповую роль; его роль в социальном процессе разыгрывается, равным образом, по отношению к тем, кто находится за пределами группы. Хозяйствующий лидер может играть, а может и не играть роль том смысле, как мы ее определили. С одной стороны, он может, подобно лидеру-изобретателю, оказаться тем единственным человеком и по отношению к которому все остальные играют свои собственные роли в социальном процессе. С другой стороны, он может, как это бывает с официальным управляющим делами какой-то организации, настолько хорошо понимать открытую и скрытую политику груп­пы, что без особого мандата способен действовать в каждой по-новому складывающейся ситуации именно так, как хотела бы от него группа.

Примиряющему лидеру нет надобности играть роль в том смыс­ле, как мы ее определили, да и объем сопричастности выбирающих его людей к такой роли может быть минимальным. Поскольку его выбор подразумевает замедление социального процесса в конкрет­ной группе, с которым отождествляется его лидерство, причем, по возможности таким образом, чтобы не сдерживались другие социаль­ные процессы, предполагается, что его роль постепенно будет сужать­ся. Разумеется, как это делали некоторые вице-президенты, он может удивить своих выборщиков и сыграть роль, порождающую больший социальный прогресс, чем тот, к которому они были готовы.

33. Испытание теории личных конструктов

Так как теория является временной системой истолкования, пред­назначенной для того, чтобы обеспечивать оптимальную антиципа­цию событий, жизнь любой теории ограничивается ее периодом по­лезности. Если эта теория окажется плодовитой в отношении допускающих проверку гипотез и новых подходов к проблемам, ко­торые встают перед психологами, то, видимо, можно будет считать, что она преодолела свой первый барьер. Если впоследствии окажет­ся, что значительная доля этих гипотез подтверждается, а многие но­вые подходы обеспечивают желанный контроль над психологически­ми событиями, то появятся все основания полагать, что эта теория достигла своей зрелости. Когда же ее место в конечном счете займет более объемлющая, более ясная и более плодовитая теория, наступит время отправить нашу теорию в архив.

Вряд ли стоит ожидать, что в этом представлении нашей теории мы сможем достичь большего, чем частично преодолеть первый барьер. Будет сделана попытка показать, что эта теория действитель­но снабжает нас интересным» новыми подходами к проблемам, с которыми сталкиваются психологи, особенно в области психотерапии. Кроме того, будет сформулирован ряд гипотез, как мы полагаем, до­пускающих проверку с помощью более строгих методов. Однако ус­тановление реальной плодовитости теории в этом отношении будет зависеть от того, к чему читатели этого манускрипта придут в резуль­тате его прочтения.

Н. Краткое изложение предположений, образующих структуру теории личных конструктов

34. Основной постулат и его королларии

а. Основной постулат: процессы конкретного человека, в пси­хопатическом плане, направляются по тем каналам, в русле которых он антиципирует события.

б. Королларии об истолковании: конкретный человек антици­пирует события путем истолкования их повторений;

в. Королларии об индивидуальности: люди отличаются друг; от друга своим истолкованием событий.

г. Королларии об организации: каждый человек по-своему, сообразно собственным интересам при антиципировании событий, раз­вивает систему истолкования, включающую порядковые отношения между конструктами.

д. Королларии о дихотомии: у каждого человека система ис­толкования состоит из конечного числа дихотомических конструктов.

е. Королларии о выборе: человек выбирает для себя ту альтер­нативу в разделенном на два полюса конструкте, через которую он антиципирует большую возможность расширения и определения своей системы.

ж. Королларий о диапазоне: конструкт пригоден для антиципа­ции только ограниченного круга событий.

з. Королларий об опыте: у каждого человека система истолко­вания меняется по мере того, как он последовательно истолковывает повторения событий.

и. Королларий о модуляции: изменение в принадлежащей кон­кретному человеку системе истолкования ограничивается проницае­мостью тех конструктов, в диапазоне пригодности которых лежат ва­рианты.

к. Королларий о фрагментации: человек может последователь­но пользоваться множеством подсистем истолкования, которые инференциально несовместимы друг с другом.

л. Королларий об общности: психологические процессы одно­го человека сходны с психологическими процессами другого челове­ка в той мере, в какой один опирается на истолкование опыта, сход­ное с тем, на которое опирается другой.

м. Королларий о социальности: в той мере, в какой один чело­век истолковывает процессы истолкования другого, он может играть роль в социальном процессе, включающем этого другого человека.

Глава третья