Движение и противоречие
Отец. Вот мы и пришли. Можно сделать привал, разжечь костер, позавтракать. Ты, я вижу, чуть не падаешь от усталости.
Сын. По правде сказать, немного устал, да и ты тоже, наверное, устал. Ведь вчера мы весь день шли.
Отец. Ты говоришь — мы шли! Или, сказать по- другому, находились в движении. А скажи мне тогда: что же это такое — движение?
Сын. Ну, это когда переходят с места на место, как мы перешли сюда со вчерашней нашей стоянки.
Отец. Значит, по-твоему, движение — это перемена места, то есть перемещение тела в пространстве?
Сын. Да, Отец. Ты более точно выразил мою мысль.
Отец. Постой, постой. Я вовсе не сказал, что я с тобой согласен. Ты прав, но только отчасти. Всякое перемещение есть, конечно, движение, но не всякое движение есть простое перемещение.
Сын. Как так? Я это не понимаю…
Отец. Хорошо. Попробую объяснить… Но вначале напомню тебе одно шуточное, лукавое стихотворение Пушкина. Называется оно «Движенье»: Движенья нет, сказал мудрец брадатый. Другой смолчал и стал пред ним ходить.
Сын (продолжая): Сильнее бы не мог он возразить; Хвалили все ответ замысловатый. Но, господа, забавный случай сей Другой пример на память мне приводит: Ведь каждый день пред нами солнце ходит, Однако ж прав упрямый Галилей.
Отец. О, ты знаешь Пушкина не только по учебнику! Молодец! Читай классиков как можно больше. Пушкина и других великих поэтов отличала образность и диалектичность мышления, умение видеть и оценивать явления с разных сторон. Пушкин здесь блестяще вскрывает противоречивость очевидного. А мы с тобой разберемся в соотношении движения и перемещения. Как ты думаешь, сейчас ты движешься?
Сын. Нет, конечно. Ведь я все время сижу здесь на одном и том же месте.
Отец. Сидишь! А разве, когда ты сейчас говорил, твои руки не двигались, показывая то место, на котором ты сидишь? Разве твоя голова не поворачивалась ко мне, когда ты разговаривал со мной? И разве твоя грудь не вздымалась при каждом твоем вздохе, и сердце твое не сжималось и не разжималось при каждом ударе, заставляя кровь двигаться по всему твоему телу? А язык твой — разве он не шевелился вместе с твоими губами, когда ты произносил слова? Вот и выходит, что, хотя ты и сидишь на одном месте, а все ж таки ты все время двигаешься, потому что двигаются все твои органы. А теперь вспомни, что Земля, на которой мы с тобой находимся, сама все время двигается — и вокруг своей оси, и вокруг Солнца, а Солнце вместе со всеми своими планетами и их спутниками несется в мировом пространстве внутри нашей Галактики, то есть в том скоплении звезд, к которому относится Млечный Путь. И во всех этих движениях ты участвуешь вместе с Землей.
Сын. Ты прав. Я сам теперь вижу, как я поспешил утверждать то, что недодумал. Но ведь все, что ты только что назвал, — и руки, и голова, и небесные тела — двигаются потому, что меняют свои места. Значит, движение — это все-таки перемещение?
Отец. Ты способен размышлять. Действительно, всякое движение сопровождается перемещением — каких-то тел — все равно, больших или малых — в пространстве, но не сводится к нему. Вот мы разожгли с тобой костер и поставили воду нагреваться. А что такое нагревание? Вода состоит из маленьких, невидимых для нашего глаза частиц — молекул. Молекулы движутся, но мы это не видим. Огонь сообщает воде энергию в виде тепла, и эта энергия заставляет молекулы воды двигаться быстрее. Когда же движение делается более быстрым, наши руки на ощупь чувствуют, что вода нагрелась, стала теплее. Нагревание воды есть тоже ее движение, и обусловлено оно движением молекул воды. То же и при остывании воды: молекулы движутся Медленнее, тепло уходит, вода становится холоднее. Значит, тут движение воды носит особый внутренний характер в отличие от того, как вода течет в реке или падает с неба в виде капель дождя. Ученые назвали невидимое движение молекул, которое мы ощущаем, как теплоту, тепловым, или шире — физическим движением, а простое перемещение тел в пространстве — их механическим движением.
Сын. Я это понял. То, что я называл движением, это только одна его часть или сторона — механическое движение. А кроме того, существует тепловое движение.
Отец. Существует еще много других видов движения. Вот свет, который ты видишь, — это тоже движение, которое совершается как быстрое колебание в особом физическом — электромагнитном — поле. От многих звезд свет доходит до нас не сразу, а через несколько лет и даже больше. Это значит, что мы видим звезды такими, какими они были раньше, за много лет до этого дня. А то, какими они сейчас являются, люди увидят много времени спустя, может быть, когда не только меня, но и тебя не будет уже в живых. Следовательно, свет — это особый вид физического движения, и, хотя это движение связано с перемещением электромагнитных волн в пространстве, оно отнюдь не исчерпывается этим их перемещением, как говорят ученые, не сводится к нему, а имеет свою особую природу.
Сын . И горение тоже?
Отец. И горение, и все вообще химические процессы тоже. Но это уже не физическое, а химическое движение. Оно происходит, когда двигаются — соединяются и разъединяются — атомы, из которых состоят молекулы. И сама жизнь есть тоже движение и тоже особого рода — биологическое движение. А общество, все человечество тоже двигается, и в нем происходят различные движения. Говорят, о рабочем движении, о национально-освободительном движении, о движении народных масс. И великие революции, такие, как Октябрьская революция в России в 1917 году, открывшая путь для людей к социализму, есть тоже особое движение.
Сын. Я начинаю догадываться, что же это такое — движение вообще, но никак не могу выразить словами. Помоги мне.
Отец. Движение вообще, движение независимо от того, где и что движется, есть изменение. Когда что-то изменяется — или положение тела в пространстве, или физическое состояние любого тела, или его химический состав, или совершаются изменения в живом теле или в человеческом обществе — говорят, что соответствующие предметы движутся.
Сын . И мысли тоже?
Отец. Да, и мысли, потому что в твоей голове мысли, никогда не находятся в покое, а всегда изменяются, и значит, движутся. Но надо различать, когда движутся, или изменяются, сами вещи, а когда наши мысли о вещах, наши идеи, учения, наши образы вещей и явлений. Об этом мы с тобой еще будем говорить, а сначала посмотрим, нельзя ли как-нибудь глубже понять, что такое движение или изменение.
Сын . Я рад бы это сделать, но не знаю, как. Для меня то, что ты сказал про движение — что оно есть изменение вообще, — совсем по-новому заставило взглянуть на мир. Теперь я вспомнил, что все течет, все движется, все изменяется. Как странно, что иногда произносишь слова, а смысл их раскрывается только потом: все движется — значит, все изменяется.
Отец. Ты, мой друг, сейчас очень верно заметил это. Но ты, наверное, заметил еще раньше, когда мы говорили о движении, что в разных телах оно совершается по-разному и что существуют различные его виды, или, как говорят, различные формы движения: механическое, физическое, химическое, биологическое, социальное. И каждое движение, каждый его вид всегда связаны с материей, с ее телами. Ведь изменяются, движутся тела, а потому само движение, само изменение от них неотделимо. И если движения нет без движущихся тел, то и таких тел, которые бы не двигались, не изменялись, нигде в мире не существует. Ты хорошо вспомнил слова древнего мыслителя: все изменяется, все движется. Все — значит, все тела и любое тело в отдельности. Вот мы и подошли к тому, чтобы глубже понять, что такое движение, в котором находятся все тела, весь мир, вся материя.
Сын . А я вот опять в затруднении, как эту мысль выразить словами. Разве так: движение — это то, в чем находятся все тела?
Отец. Да, примерно так. Движение — это способ, в каком существует все на свете, а еще точнее: это способ существования материи.
Сын. Как хорошо, что длинные рассуждения можно выразить так сжато и ясно. Ни одного слова нельзя выбросить и ни одного слова не надо добавлять. А можно еще глубже понять движение?
Отец. Еще глубже — значит проникнуть в самое существо того, о чем мы говорим, как бы за скорлупой найти ядро, скрытое в этой скорлупе. Похоже, как это бывает, когда раскалываешь орех. Но у ореха ядро отделено от скорлупы, а тут иначе: то, что находится внутри, и то, что снаружи, это только две разных стороны одного и того же, одно (ядро) проявляется, проступает в другом и через другое.
Сын. Пусть так, но я не понимаю, какое это имеет отношение к тому, о чем мы сейчас говорим, — к движению?
Отец. Подожди немного и поймешь. А об этих двух сторонах — которая всегда снаружи и которая скрыта внутри — мы еще будем говорить. А сейчас давай заглянем в глубь движения, в его сущность, скрытую внутри его. Вот тебе камень, держи пока его в руках. Тут я проведу на земле тоненькую полоску. Положи свой камень на эту полоску. Хорошо. Скажи теперь, где находится камень?
Сын. Ведь это видно — он лежит на полосочке.
Отец. Очень хорошо. Запомни, что, если камень находится — я подчеркиваю: находится в этом месте, значит, он здесь лежит, покоится. А теперь я заставлю камень покатиться вдоль этой полоски. Смотри, следи за ним хорошенько. Вот он оказался как раз на том месте полоски, на которое ты его только что клал. Он его пересек и покатился дальше. Скажи мне: находился ли камень, когда он катился по полоске, в том месте, куда ты его сначала положил?
Сын. Конечно, я все время за ним следил и видел, как он был в этом месте.
Отец. Постой, не торопись. Я спрашиваю: был ли камень в этом месте теперь так же, как и тогда, когда ты его туда положил перед тем, то есть находился ли он там сейчас, когда я его заставил двигаться, катиться?
Сын. Дай подумать, ты заставил меня обратить внимание на что-то новое, чего я до сих пор не замечал. Ведь тогда камень лежал на этом месте, а сейчас он попал на то же место, но не задержался на нем, а сразу же покатился дальше.
Отец. Я вижу, что ты понял эту разницу, ведь не все ее замечают и понимают. А все дело в том, что это такой случай, когда нельзя ответить только да или нет: находится или не находится. Когда камень катился или двигался через то место, куда ты его раньше положил, то он и находился, и не находился на этом месте в одно и то же время: находился потому, что он сюда вступил, а не находился потому, что он сразу же из этого места стал выходить. Значит, камень еще только вступал на это место, как уже начинал выходить из него, потому что он обладал движением. А движение означает, что тело не покоится, не лежит, не пребывает в каком-то определенном месте, а проходит через это место. Значит, суть механического движения, а оно самое понятное, состоит в том, что движущиеся тела в один и тот же момент и находятся в данном месте, и не находятся в нем. Значит, на вопрос: находится ли это тело в данном месте? — приходится отвечать сразу и да и нет. Так поступает диалектика.
Сын. Я, кажется, понял это, но в то же время очень странно, что надо так отвечать: и, да и нет. Ведь это похоже на противоречие и на желание дать уклончивый ответ. Вот ты спросишь меня: есть ли звезды на небе? А я отвечу: и, да и нет — и добавлю, что такой мой странный ответ и есть диалектика.
Отец. Да, ты прав: это действительно противоречие. Но ничего страшного и странного в этом нет. Только надо выделять противоречия, скрытые, а самих вещах, в самих явлениях, независимо от нас самих, независимо от того, знаем ли мы о них что-нибудь или нет. Такие противоречия называют объективными или реальными и диалектическими, а иногда жизненными. Но есть другие противоречия, которые мы сами порождаем оттого, что не умеем правильно рассуждать. Вот это и будет тот случай, который ты привел как пример: сначала человек сказал, что звезды на небе есть, а потом стал это отрицать и сказал, что их на небе нет. Это значит, что человек противоречил самому себе, и только. Таких противоречий надо избегать, и в них нет никакой диалектики: они выдуманы и называются логическими или формально-логическими. Это потому так их называют, что они возникают в результате нарушения правил формальной логики. Недоразумения у тебя никогда не возникнет, если ты будешь каждый раз строго проверять, с каким противоречием ты столкнулся — объективным или же логическим.
Сын. Помоги мне разобраться в этом вопросе, Отец.
Отец. Хорошо, попробую. Вот ты взглянул на этот листок дерева и сказал: он зеленый. А потом без всякого основания и даже повода сказал бы нечто прямо противоположное: нет, он не зеленый. Оснований никаких у тебя для этого не было, ты просто ни с того ни сего стал отрицать то, что ты перед этим только что утверждал. Такие противоречия, лишенные реального основания, не имеющие почвы в самой действительности, и называются логическими или субъективными — от слова «субъект», каким являются ты, и я, и вообще люди. Напротив, объективные противоречия — это такие, которые присущи самим вещам, самому объекту, который мы наблюдаем, изучаем, познаем. Они существуют и возникают в нашей голове не произвольно, не потому, что мы не умеем правильно логически мыслить— так возникают только логические противоречия, — а потому, что в нашей голове, в нашем мышлении отражаются реально, то есть объективно существующие, противоречия. Понял ли теперь, мой друг, это различие между субъективными и объективными противоречиями?
Сын. Буду всегда об этом помнить, но все же как-то трудно укладывается в голове: как это так объективно бывает, что тело может одновременно быть и не быть где-нибудь. Ну, например, ты или я: ведь мы же существуем, находимся на Земле, живем. Это ведь когда мы умрем, то нас не будет на свете, а до тех пор мы вот тут сидим друг против друга.
Отец. Так ты думаешь, что все это время ты остаешься одним и тем же и ничуть не меняешься?
Сын. Пожалуй, да. Вот когда я состарюсь, я, конечно, изменюсь. Но до сих пор — как же я стану другим?
Отец. Я понимаю, ты говоришь о заметных, резких изменениях — они требуют много времени. Но ведь есть незначительные, незаметные изменения. А они совершаются непрестанно, ежесекундно, безостановочно. Например, сегодня утром, когда мы с тобой шли и ты чуть не наступил на ядовитую змею, которая оказалась тебе незнакомой. Ты немного испугался и запомнил вид этой змеи. Потом, когда мы шли дальше, я заметил, как ты каждый раз вздрагивал, когда на дороге валялась ветка или палка, похожая на змею. Значит, у тебя выработалась защитная реакция — условный рефлекс, предохраняющий тебя от опасности наступить на подобную змею. А ведь утром у тебя этого не было. Значит, и в этом отношении ты в последний день немного изменился: и остался прежним, и стал уже в чем- то другим, каким-то новым.
Сын . Скажи, а как можно было бы кратко выразить вот эту мысль: и остался прежним, и стал уже в чем-то другим?
Отец. Это — единство тождества и различия. Никогда нет полного тождества у любого предмета с самим собой: ведь раз любой предмет изменяется, то, значит, в нем постоянно возникает что-то новое, чем он отличается от самого себя, каким он был до того, как это изменение возникло. Следовательно, он и тождествен самому себе, и все время снова и снова оказывается различным с самим собой. Значит, тождество и различие неотделимы. Если мы говорим о тождестве, то в нем, как бы внутри его, сейчас же обнаруживаем различие, порожденное совершающимися изменениями. А если мы ищем различие, возникающее у предмета вследствие происходящих в нем изменений, то в этом его различии, тоже как бы внутри его, находим тождество, то есть сохраность данного предмета. Как бы ни изменился твой отец или твой брат, но когда ты их встречаешь вновь, ты безошибочно узнаешь, что это они, а не какие- то совсем другие люди.
Сын. Это тоже можно назвать диалектическим и реальным противоречием?
Отец. Несомненно. Это — противоречие между тождеством и различием. Возникающие различия у предмета отрицают его тождество с самим собой, а значит, противоречат ему, а тождество все же продолжает сохраняться, несмотря на различия. А так как тождество и различие — это две прямые противоположности, то такая их взаимосвязь является единством противоположностей, а это и есть противоречие.
Сын. Теперь я попробую коротко повторить самое главное, что касается движения и его сущности: движение — это всякое изменение вообще, и оно есть тот способ, каким существует материя. Движение проявляется в различных формах, начиная от простейшего механического перемещения и кончая движением общества и мышлением — движением наших мыслей. Сущность движения заключена в противоречии, когда движущийся предмет в одно и то же время находится здесь и не находится здесь, является тем же самым, то есть самим собой, и не является уже тем же самым. Значит, здесь противоречие выступает как единство противоположностей тождества и различия.
Отец. Вот если бы ты так же хорошо все понимал, как ты запомнил и повторил главное из нашей беседы, то это было бы отлично. А теперь пора позавтракать и снова отправиться в путь.
Беседа 5 (дневная)
ПУТИ ПРОНИКНОВЕНИЯ В СУЩНОСТЬ ЯВЛЕНИЙ
Отец. Нам завтра предстоит большой и трудный путь: перевалить через горный хребет, к которому мы подошли.
Сын. Но ведь подниматься в гору трудно. Спускаться же легко.
Отец. Не скажи. Бывает и так, что крутой спуск куда тяжелее подъема. Все зависит от самой дороги. Ведь и в жизни так часто бывает: сначала, пока молод, подъем вверх, а к старости — словно спуск вниз. Так развивается все на свете, все имеет свое начало, свое развитие и свой конец.
Сын. Ты сказал, что все развивается. А разве развитие не то же самое, что движение? Тогда зачем ты употребил другое слово?
Отец. Ты, кажется, уловил какое-то различие между обоими словами: движение и развитие. Я тебе отвечу: да, оба слова обозначают близкие процессы, но между ними есть и нечто общее, и нечто отличное. Всякое развитие есть движение, есть изменение. Но это такое изменение, или движение, которое имеет определенное направление: или от низшего к высшему, и тогда это развитие называют поступательным, прогрессивным — оно совершается как бы вверх, по восходящему пути. Или развитие совершается в противоположном направлении — от высшего к низшему, и тогда его называют регрессивным, совершающимся как бы вниз, по нисходящему пути. Но в том и другом случае оно имеет то или иное направление. И когда я говорил тебе о предстоящем завтра восхождении на гору, то этот отрезок или эту ветвь нашего пути можно уподобить восходящему развитию, а спуск — нисходящему. Это, конечно, только образ, но он хорошо показывает, что развитие всегда имеет тоже две ветви. И жизнь человека, и жизнь звезды. Звезда рождается, зажигается, потом достигает полного своего расцвета, развития, а затем начинает слабеть, постепенно тухнуть и умирать.
Сын . А общество?
Отец. И общество тоже. Скажем, капитализм, который господствует во многих странах мира, например, в США, Великобритании и Японии. Несколько веков назад, когда он только нарождался, он был прогрессивным, так как шел на смену устаревшему феодальному строю. Молодая буржуазия была тогда революционным классом, и она вступила в битву с феодализмом. На протяжении трех веков — с XVI по XVIII — она дала ему три великие битвы, известные в истории как крестьянские войны начала XVI века в Средней Европе, особенно в Германии, затем как Английская буржуазная революция середины XVII века и, наконец, как Великая французская революция конца XVIII века, которые привели к свержению феодализма и утверждению капитализма. После этого победивший капитализм развивался в течение почти всего XIX века по восходящему пути, пока не достиг своей последней ступени — империализма. С тех пор в нем все сильнее стали проявляться такие черты, которые показывают, что капитализм исчерпал себя как прогрессивный строй общества, и, хотя он еще силен, но в целом его развитие в XX веке все больше идет к закату, становится нисходящим. Об этом свидетельствуют две страшных мировых войны, в которые ввергал он все человечество на протяжении первой половины нашего века. Об этом же говорит крушение мировой колониальной системы. И особенно об этом говорит появление все большего числа социалистических стран, где капитализм уничтожен и установлен новый строй общества, свободный от язв и пороков капитализма. Как видишь, и здесь те же две ветви развития — сначала восходящая до полного расцвета, а потом нисходящая, которая завершается гибелью и переходом к более высокой, более совершенной форме развивающегося. предмета. Все, что рождено, достойно гибели, говорили мудрецы и поэты.
Сын. И наши мысли? Разве они также осуждены на упадок и гибель?
Отец. Конечно. Возьми наши знания, наши теории, всю науку. В них происходят те же процессы. По мере развития наших знаний, всей науки вообще, одни теории рождаются и развиваются, другие падают и умирают, уходят со сцены. Напомню тебе судьбу теории флогистона, о которой я уже говорил. Она возникла в химии на рубеже XVII и XVIII веков. Согласно этой теории, при горении из горящего тела вырывается скрытое в нем до тех пор таинственное вещество — флогистон, или «материя огня». Взгляни на костер: ты действительно видишь, как из горящего куска дерева словно вырывается яркое горячее пламя. Хотя эта теория была неверной, но она впервые позволила объединить, связать между собой и объяснить с одной точки зрения все важнейшие химические явления, известные тогда ученым: горение, окисление, восстановление. Но после того как она достигла своего расцвета, в третьей четверти XVIII века для нее стали возникать все новые и новые трудности. Самой серьезной из них был факт, что продукты горения, образовавшиеся после того, как из тела ушел мифический флогистон, весят не меньше, а больше, нежели тело весило до горения. Получалось так, что из тела уходит флогистон, но вес не уменьшается, а прибавляется. И вот в конце XVIII века под влиянием возраставших трудностей теория флогистона была разрушена, свергнута, и на ее месте утвердилась новая, прямо противоположная ей теория. Вот видишь, и в развитии наших мыслей и теорий те же две ветви: сначала восходящая, потом нисходящая.
Сын. Но если так, то, значит, развитие всего человечества и всей науки направлено в конце концов к гибели и смерти. Если так, то ведь это очень грустно и непонятно: зачем мы живем, учимся, ищем истину, познаем мир? Неужели только для того, чтобы умереть и утерять приобретенное нами с таким трудом знание?
Отец. Ты не обратил, должно быть, внимания на одну очень важную сторону вопроса: ведь я тебе не говорил, что вместе с капитализмом все человечество идет к гибели. Я говорил, что капитализм идет к гибели и неминуемо погибнет, но что ему на смену идет новый, прогрессивный строй общества — социализм, как первая ступень коммунизма. Значит, гибель капитализма вовсе не означает гибель всего человечества, а как раз наоборот — означает, что снимаются преграды для дальнейшего его прогрессивного развития. Точно так же с падением теории флогистона химия как наука не только не погибла, а как раз напротив — получила возможность для своего дальнейшего быстрого и бурного прогрессивного развития, так как устаревшая, мешавшая движению вперед теория сменилась новой, более правильной теорией.
Сын. Но если наука развивается в целом все время прогрессивно, то куда же тогда направлено это ее развитие?
Отец. Подожди немного, не спеши со своими вопросами. Я попробую заставить тебя самого ответить на твой вопрос. Видишь, вдалеке горит огонь? Это какой- то дом в горах. Завтра утром мы к нему подойдем, когда будем подниматься на гору. Что ты сначала увидишь, когда подойдешь к нему?
Сын. Ты же это знаешь. Я увижу то, что снаружи дома — его стены, дверь, окна, крышу.
Отец. Верно. Но сможешь ли ты, увидев дом снаружи, сказать, что это за дом?
Сын. Конечно, нет. Для этого нужно войти в дом и познакомиться с ним изнутри, узнать, что в нем находится. Неужели ты хочешь сказать, что таким путем идет и процесс познания?
Отец. Ты догадался, мой мальчик. Именно это я и думал, и хотел бы, чтобы ты сам мне это сказал. И еще одно: ведь иногда далеко не так просто войти в дом. Надо найти дверь и надо в нее постучаться, чтобы двери открылись. Если ты начнешь вдруг стучать изо всей силы, то тебе могут не открыть их. И надо уметь объяснить, кто ты и что ты ищешь. В науке точно так же надо найти дверь в тайны природы и уметь постучаться в эту дверь, и тогда она перед тобой раскроется. Если же ты будешь ломиться без соображения и умения, то можешь остаться ни с чем.
Сын. А если продолжить такое сравнение науки с проникновением в дом, то как можно было бы пояснить путь поисков и нахождения истины?
Отец. Все дело в том, что сама наука возникает потому, что самая важная сторона вещей и явлений — их суть, сущность — спрятана от взора человека где-то внутри их. Карл Маркс сказал так, что если бы сущность вещей лежала как камень на дороге, то не потребовалось бы никакой науки. А так как эту сущность надо искать, то и нужна для этого наука. Этим объясняется и самый ход развития науки. Когда человек приступает к изучению какой-либо вещи, то он сначала видит ее снаружи, какой она выглядит сама по себе, как та змея, на которую ты сегодня чуть не наступил. Но ведь просто глядя на вещь, нельзя узнать, что она собой представляет. Такое непосредственное знание мало что дает. Нужно обязательно испытать различным образом эту вещь, заглянуть внутрь ее, проникнуть в нее самое, узнать, что скрыто за ее наружностью. Это значит — раскрыть ее внутреннюю сущность, ее связи и опосредования. Поэтому такое знание будет опосредованным. Оно особенно нужно тогда, когда хотят использовать изучаемую вещь на практике, для каких-либо своих целей. Скажем, возможно, что в малых дозах яд той змеи, которую мы видели, обладает лечебными свойствами. Но сразу этого не видно. Надо изучить его действие, исследовать его состав и т. д. Понял, мой друг?
Сын. Да, и может быть, это потому, что ты заставил меня самого дойти до этого, когда подсказал сравнение с домом?
Отец. Но ведь это далеко еще не все, мы только начали разбирать вопрос о том, в каком направлении движется, развивается наука, научное познание, и нашли, что она идет от явлений к сущности, если сказать коротко. Это значит, что сначала познаются явления, которые видны непосредственно, а затем наша мысль движется в глубь этих явлений, раскрывает их невидимую для нас сразу сущность.
Сын. Ну а когда это сделано, дальше уже двигаться науке некуда? Значит, остановка, конец?
Отец. Вовсе нет. В этом движении науки нет никакого конца, потому что за каждой сущностью, до которой наука дошла, скрывается другая, еще более глубокая сущность, и так без конца и края. К примеру, возьмем в руки матрешку. Раскроешь ее — внутри такая же матрешка, только поменьше. Вынешь ее, раскроешь, а внутри ее еще другая матрешка. Раскроешь и эту — внутри такая же матрешка, только еще меньше. И так каждый раз все новую и новую матрешку находишь. Вот и сущность вещей получается, как нечто на это похожее, но только, конечно, не так легко, быстро и просто: за сущностью первого порядка следует сущность второго порядка, за ней — третьего порядка и так без конца. А у матрешек рано или поздно наступит конец: самая крохотная из них будет последней и уже не раскрывается. Но ты можешь себе представить, что и она раскроется и за ней следующая и т. д., и тогда получится, как говорят, модель проникновения науки в сущность вещей и явлений. Так двигается наука, переходя от явного к тайному, от известного к неизвестному, от явлений к сущности и от сущности менее глубокой к сущности все более и более глубокой.