Раздел 7. Коррупция в советской империи (1954 – 1984 гг.)
Глава XXIV . Хрущевская десятилетка (1954-1964 гг.)
24.1. Выбор пути развития страны
После смерти Сталина остро встал вопрос о выборе дальнейшего пути развития страны. И дело не только в том, что умер правитель, бессменно и авторитарно правивший страной в течение почти трех десятилетий, и что смена правителя в таком случае всегда в истории приводила к переоценке действительности и к определенной смене курса. Сама логика, по которой шло развитие страны, требовала сделать дальнейший выбор. Мы видели, что строительство социализма, начатое Россией в конце 1920-х годов, когда стартовали индустриализация и коллективизация, было вынужденным шагом, иными словами, у нее не было иного выбора. Теперь же, к середине 1950-х годов, когда задачи защиты от внешних врагов были в целом решены, СССР получил «ядерный зонтик» и мог, наконец, почувствовать себя в относительной безопасности, перед страной существовала возможность выбирать, в каком направлении развиваться дальше.
Сказанное выше не является неким теоретизированием, отвлеченным от реальных фактов. Вскоре после смерти Сталина попытку сделать такой новый выбор действительно предпринял Г.Маленков, являвшийся на тот момент главой правительства (председателем Совета министров) и формально первым лицом в государстве. Как пишет В.Кожинов, «всего пять месяцев спустя после смерти Сталина, 8 августа 1953 года, выступая на заседании Верховного Совета СССР… Маленков заявил о необходимости перейти к преимущественному производству средств потребления, утверждая, в частности: «Теперь на базе достигнутых успехов в развитии тяжелой промышленности у нас есть все условия для того, чтобы организовать крутой подъем производства предметов народного потребления» ([57] с.930). Это выступление вызвало необычайный энтузиазм среди многих слоев населения, особенно среди крестьян, которые (между прочим) все еще составляли большинство населения страны. По свидетельствам современников, в деревне газету с маленковской речью зачитывали буквально до дыр, крестьяне говорили о Маленкове: «вот этот – за нас!». «Конечно же, - пишет историк (выделено им), - и “сельские бедняки”, и вообще большинство населения страны с безусловным одобрением восприняли маленковский доклад. Но у активной в политическо-идеологическом отношении части людей эта программа вызывала сомнение или даже прямое отрицание» ([57] с.938). Одна из причин такого отношения состояла в том, что под «производством средств производства» подразумевалась, прежде всего, оборонная промышленность, а притормаживать ее развитие в условиях развернувшейся холодной войны с Западом многим казалось несвоевременной затеей.
Но вскоре Георгий Максимилианович обосновал свои предложения. 12 марта 1954 г. он провозгласил, что прямое противоборство СССР и Запада «при современных средствах войны означает гибель мировой цивилизации», а потому нет смысла все развитие страны базировать на ожидании неизбежности такого военного противоборства. Таким образом, пишет В.Кожинов, «послесталинское государство явно предлагало кардинальную ревизию прежней программы, ибо выдвинуло в качестве главной цели экономики производство средств потребления (за счет средств производства), а кроме того, устами Маленкова объявило о немыслимости войн между мирами социализма и капитализма в “атомную эпоху”» ([57] с.936-937). Были намечены и конкретные шаги по развитию потребительского сектора – резкое увеличение инвестиций в легкую и пищевую промышленность, сельское хозяйство, снижение сельхозналога, списание недоимок по сельхозналогу за прошлые годы, увеличение приусадебных участков колхозников, повышение заготовительных цен на сельхозпродукцию и т.д. В частности, уже в сентябре 1953 г. были вдвое повышены государственные закупочные цены на молоко, в 5 раз - на скот и птицу ([51] с.547).
Предложения Маленкова, если бы они были приняты и начали воплощаться в жизнь, могли привести к существенным изменениям во всех сферах жизни общества. Во-первых, началось бы реальное быстрое улучшение жизни населения – то, чего не было возможности достичь ранее. Во-вторых, при определении стратегии развития страны возобладали бы не какие-то отвлеченные от жизни коммунистические догмы, а здравый смысл. В-третьих, если бы страна начала активно заниматься развитием потребительского сектора, то ей легче было бы сделать и следующий шаг – допустить развитие рыночных отношений и сети мелких частных предприятий, обслуживающих население и выпускающих потребительские товары. Таким образом, могло бы начаться формирование новой социально-экономической системы, более гибкой и совершенной, например, «рыночного социализма», с которым пытались экспериментировать страны Восточной Европы[393]. Одновременно население, которое тогда еще не окончательно забыло, что такое рыночные отношения, можно было начать приучать к цивилизованным и ответственным рыночным отношениям, а не к хищническим, какие возникают в условиях дикого, ничем не ограниченного капитализма. Внедрение рыночных отношений в потребительский сектор совершенно не означало отказ от «завоеваний социализма», о чем и в то время, и позднее твердили советские идеологи. Как раз наоборот, это означало бы разворот в сторону человека и лучшего удовлетворения его потребностей, что сеть мелких частных предприятий потребительского сектора могла сделать намного лучше неповоротливых государственных предприятий, ориентированных на выполнение плана.
Активный сторонник и пропагандист советского социалистического строя С.Кара-Мурза спрашивал в 2001 году, обращаясь к критикам этого строя (Шафаревичу, Зорькину и другим): в какой исторический момент после 1917 года, по их мнению, нужно было действовать иначе, строить что-то другое, а не то, что в итоге получилось и потерпело крах в конце столетия ([51] с.146). Как видим, сами исторические факты нам дают ответ на этот вопрос. Если бы советское руководство, как и ранее, думало головой, а не считало, что все уже давно решено Марксом, то история нашей страны во второй половине XX века могла бы пойти совершенно по-другому. План Маленкова был отвергнут потому, что он не соответствовал догмам Маркса об опережающем развитии средств производства над предметами потребления. А то, что надо руководствоваться не догмами Маркса, а нуждами народа и здравым смыслом, никто в руководстве не подумал. С этого, собственно говоря, и начался тот разрыв между народом и партийной верхушкой, который достиг своего пика в 1980-е гг. – с того, что начали думать не о нуждах страны и ее народа, а о том, насколько те или иные шаги верны с точки зрения коммунистической идеологии.
Я не оговорился, сказав, что ранее, до середины 1950-х гг., советское руководство в основном думало головой, а не опиралось на марксистские догмы. Можно даже утверждать, что все победы и достижения нашей страны в период с 1917 г. по 1953 г. были достигнуты благодаря решениям советского руководства, принятым вопреки учению Маркса. Действительно, само первое в мире государство рабочих и крестьян было построено в России после Революции вопреки Марксу – тот отрицал возможность построения пролетарского государства отдельно от остального мира, и уж тем более государства, в котором 85% населения составляли крестьяне. НЭП был введен Лениным также вопреки всякому марксизму. Далее, как уже говорилось, необходимость строительства социализма в России высказывали несколько поколений русских революционеров и мыслителей еще задолго до начала массового увлечения марксизмом. Поэтому это также была идея, родившаяся на русской почве, а вовсе не привнесенная Марксом. Но конкретное решение начать строить социализм – проводить индустриализацию и коллективизацию – было принято в конце 1920-х годов в связи с военной угрозой со стороны «мирового империализма». И это опять же был чисто наш, русский вывод. Учение о мировом империализме обосновал Ленин в начале XX века, Маркс никогда ни о чем подобном не писал. Он и не мог об этом писать – он сам был агентом мирового империализма (мировой олигархии), поэтому обязан был помалкивать о его существовании.
Таким образом, мы видим, что действительные ответы на извечные русские вопросы о том, что происходит в мире и в стране (кто виноват?), и как нужно действовать (что делать?), - рождались у самих русских мыслителей и революционеров. А марксизм и другие теории, приходившие с Запада, России всегда только вредили. И это не могло быть иначе – в абсолютном большинстве эти теории в последние два столетия и приобретали необыкновенную популярность и имидж «великих теорий» на Западе лишь потому, что они были вредительскими теориями, служившими задаче расколоть общество на группы непримиримых идеологических противников, запутать людей, обмануть логику, оболгать исторический опыт, вселить людям ложные установки и цели. Все эти теории были призваны служить одной цели – разгромить государство и нацию (не только русскую, но и любую другую) и установить над ней власть олигархии. Той же цели служила и продолжает служить либеральная экономическая теория, «раскрученная» Англией еще в первой половине XIX в. И с этой же целью во второй половине XIX века был запущен новый проект под названием «марксизм» - из Маркса сделали гения, хотя на самом деле он был всего лишь обычным философом, каких имеется немало, посредственным экономистом и еще более посредственным историком, допустившим множество искажений истории (подробнее см.: [65] глава XVIII).
Но так или иначе, накануне Революции марксизм получил в России очень широкую массовую популярность; поэтому у Ленина, а позднее у Сталина, практически не было выбора. Они были политиками, а вовсе не теоретиками, им некогда было создавать новые теории, а приходилось ради решения стоящих политических задач использовать ту теорию, которой были увлечены массы. При этом, конечно, они и сами все более начинали проникаться верой в марксизм и превращались в заложники этого учения. Как уже было сказано, Сталин начал насаждать повсеместно официальную марксистскую «религию» в конце 1920-х годов не ради какой-то прихоти, а для того, чтобы успешно провести намеченную индустриализацию и коллективизацию. Дело в том, что по-другому втолковать партийной массе, простому народу и интеллигенции принятое партийной верхушкой решение не было никакой возможности. Как правая оппозиция в самом ЦК партии ранее не соглашалась с тезисом о том, что Запад хочет уничтожить Россию (и чтобы не допустить этого, нужно прибегнуть к жесткой мобилизационной модели развития), точно так же с этим тезисом не согласилась бы и значительная часть интеллигенции, не говоря уже о простом народе. И тогда вместо практического осуществления индустриализации все общество впало бы в бесконечные дискуссии, подобные тем, которые до этого шли на пленумах и съездах партии с правой оппозицией. Для того чтобы обосновать это по сути верное решение партийного руководства, Сталин и решил использовать марксизм, которым и без того уже была заражена значительная часть общества, стал насаждать его в качестве новой официальной «религии». А всех несогласных с ней (в первую очередь интеллигенцию) уже тогда начали ссылать в ссылки и лагеря.
Как мы знаем, решение партийной верхушки о введении мобилизационной модели социализма оказалось верным – Великая Отечественная война это доказала. Однако обратной стороной проводившейся политики оказалось то, что вся страна, включая партийную верхушку и самого Сталина, уверовала в непогрешимость марксизма, и приверженность этому учению превратилась в своего рода фанатичную религиозную веру. Так, хотя Сталин и любил повторять в течение своей жизни: «Если на все вопросы будете искать ответы у Маркса, то пропадете», но сам все чаще не соблюдал эту истину[394]. Особенно это стало заметно в пожилом возрасте, когда он занялся разработкой марксистской экономической теории, возможно, уверовав в свою «гениальность» под влиянием сложившегося в стране культа великого вождя. В последний год жизни он выпустил книгу «Экономические проблемы социализма в СССР», своего рода учебник политэкономии социализма, в котором, помимо прочего, декларировалась необходимость отмены в будущем денег и товарно-денежных отношений – в точном соответствии с тем, как это описывал Маркс. А как без денег будут жить люди, на что и каким образом они будут покупать или получать еду и необходимые вещи, в книге совершенно не объяснялось, равно как не объяснялось это и у Маркса.
Я уже не говорю о более сложных экономических проблемах, возникающих при попытке осуществления данного марксистского тезиса. Согласно экономической теории, стоимость товаров устанавливается только в процессе рыночного обмена[395]. Если рыночный обмен при социализме полностью отменен и заменен распределением товаров, то тем самым подорвана основа для формирования (нормальной) стоимости товаров. Отсюда - тот страшный чиновничий произвол и волюнтаризм во всем: в установлении цен, в планировании, - который и начался в последующие десятилетия. К примеру, малолитражный легковой автомобиль отечественного производства в 1970-е годы стоил в СССР столько же, сколько новая квартира в благоустроенном доме, что было явно ненормальной ситуацией. Но ни об одной из этих проблем в книге Сталина не было ни слова. Более того, в этой книге, напичканной цитатами Маркса, Энгельса и Ленина, не упоминался ни один экономист. «Такое впечатление, - пишет И.Шафаревич, - что автор вообще не держал в руках работ экономистов, кроме “классиков”. Зато марксизм молчаливо принимается как абсолютная истина: “мы, марксисты, исходим из известного марксистского положения…”, “немарксистский – следовательно, глубоко ошибочный” и т.д.» ([149] с.614).
К этому надо добавить, что Маркс, кроме небольшого набора туманных фраз, о социализме никогда ничего толком не писал. Ленину тоже было некогда разрабатывать теорию социализма, он своими работами решал лишь ближайшие практические задачи. У Сталина же не было экономического образования; а он, вместо того, чтобы восполнить этот пробел, а уж потом разрабатывать основы экономики социализма, решил, что и нескольких туманных замечаний Маркса о социализме будет вполне достаточно, и принялся их «обсасывать» с разных сторон. Так и родилась «политэкономия социализма», которая с самого начала напоминала не науку, а катехизис религиозной веры.
В дальнейшем это утопическое учение (вернее, этот набор утопических, а порой и просто бредовых, идей) обрастало все новыми и новыми «перлами», которые с важным видом во всех вузах преподавали новоиспеченные ученые мужи – политэкономы. Они открывали все новые и новые «законы социализма»: например, «о неуклонном росте производительности труда при социализме», «о неуклонном повышении материального благосостоянии населения при социализме» и т.д. За это им присваивали докторские и академические звания, и они всегда были готовы поправить и наслать анафему на любого автора или чиновника, который допустил малейшее отступление от догматов «марксистско-ленинского учения».
