«Пригодится для нашего зверинца» - немецкая открытка времен Первой мировой войны ( www . rusempire .ru )
Пример антироссийской пропаганды: немцам навязывалась мысль, что «дикая Россия» должна быть завоевана и колонизирована Германией, а русские – нация низшего сорта, место которой - в «зверинце» у немцев.
К примеру, было бы совершенно бессмысленно насаждать среди немцев идею завоевания и колонизации Франции, Англии или Италии. Немецкое общество никогда бы не приняло этой идеи. Во-первых, немцы имели с жителями этих стран много общих исторических корней, а также культурную и религиозную общность. Во-вторых, в этих странах уже тогда плотность населения составляла порядка 100-150 чел/кв. км; идея завоевания и колонизации таких густонаселенных стран для любого немца показалась бы дикой. А вот с русскими, украинцами, белорусами и поляками (тем более – с евреями Российской империи) у немцев было не так много общего в области культуры и религии, как с западноевропейцами. Да и плотность населения в России в первой половине XX в. составляла порядка 6-8 чел/кв. км – значит, часть земли не используется, и ее можно отобрать. Поэтому уже с конца XIX в. германская правящая верхушка начала «промывать мозги» своему населению, убеждая его в неполноценности славян и евреев, в их неспособности к самостоятельному развитию и в необходимости колонизации Германией ее восточных соседей. И эта «промывка мозгов» за несколько десятилетий достигла таких успехов, особенно в условиях углубляющегося экономического и социального кризиса, что это в немалой степени способствовало росту популярности Гитлера и его приходу к власти.
Если рядом с вами – хищник, который собирается вас съесть, то единственный способ защиты – стать сильнее этого хищника или, по крайней мере, быть в состоянии дать ему адекватный отпор. В понятиях первой половины XX века это означало необходимость иметь сильную промышленность, способную производить, и в большом объеме, современное вооружение. У России начала XX в. не было такой промышленности, и ко второй половине 1920-х годов это ее отставание от стран Запада, включая Германию, не уменьшилось, а даже увеличилось. Соответственно, Красная армия конца 1920-х годов на фоне западноевропейских армий выглядела очень бледно – приблизительно так, как в XIX в. выглядели туземные армии Индии и Китая, пытавшиеся оказывать сопротивление вторгшейся на их территорию британской армии, или так, как в 2003 году выглядела иракская армия в сравнении с вторгшейся в Ирак армией США. Как пишет С.Кара-Мурза, «в 1928 г. в Красной армии было 92 танка и 300 тракторов-тягачей; боевых самолетов почти не было. Для сравнения: ВВС Франции имели в тот момент 6 тыс. самолетов» ([51] с.405). Поэтому в военном столкновении с Германией или, тем более, с коалицией западноевропейских держав, у Советского Союза образца 1920-х годов не было ни малейшего шанса на победу.
Это стало ясно уже во время Первой мировой войны. Как уже говорилось, Германия во время войны держала на Восточном фронте примерно 1/3 своей армии, а 2/3 – на Западном фронте. Тем не менее, еще до 1917 года германский фронт продвинулся на несколько сотен километров вглубь России – несмотря на численное превосходство русской армии. Что было бы с Россией, если бы немцы имели возможность перебросить на Восточный фронт всю свою армию и военную технику с Западного фронта? Нет никакого сомнения, что русская армия была бы очень быстро смята и уничтожена. Но 2/3 сил немецкой армии было сковано силами Франции и Англии, к которым вскоре присоединились Италия и США. Объединенная военная и экономическая мощь этих стран значительно превосходила мощь Германии и Австрии, что и предопределило победу первых и поражение вторых. Как писал в 1920-е годы Н.Рожков, «Немцы [в Первой мировой войне] были побеждены французской стратегией, английской промышленной техникой и американскими танками» ([107] 12, с.228). В будущем столкновении с Германией Советскому Союзу не приходилось всерьез рассчитывать ни на первое, ни на второе, ни на третье. А приходилось рассчитывать лишь на свою собственную военную технику, стратегию и танки. Но для этого было необходимо в кратчайшие сроки создать мощную промышленную базу.
Сталин и его единомышленники в советском руководстве все вышеизложенное прекрасно понимали уже в середине 1920-х годов. Так, на XIV съезде коммунистической партии в декабре 1925 г. Сталин, споря с Зиновьевым, доказывал необходимость приоритетного развития тяжелой промышленности в целях создания современных вооружений для отражения смертельной опасности, исходящей со стороны Запада. Если мы этого не сделаем, говорил Сталин, «народ наш частично физически истребят, частично превратят в рабов» ([40] с.179). И его точка зрения была поддержана подавляющим большинством делегатов съезда. В 1929 г. (начало первой пятилетки) в СССР был выпущен массовый плакат, посвященный индустриализации, на котором были изображены два поезда – один черный, с фашистской свастикой, его пытается догнать красный поезд с красной звездой. На плакате приведено следующее высказывание (возможно, цитата из одной из речей Сталина): «Либо погибнуть, либо догнать передовые страны и перегнать также экономически. Либо погибнуть, либо на всех парах устремиться вперед. Так поставлен вопрос историей…». Как видим, с самого начала индустриализации вопрос был поставлен ребром и с прямым указанием на военную угрозу со стороны Германии, где к власти в то время рвались фашисты.
Кто - кого. Плакат 1929 года. Источник: http :// kprf . ru
В дальнейшем Сталин постоянно приводил тот же самый аргумент в обоснование необходимости поддерживать высокие темпы индустриализации, даже ценой неимоверных усилий. Например, в июне 1930 г. в речи на XVI съезде ВКП(б) Сталин опять говорил о врагах СССР на Западе и произнес фразу, которую впоследствии в нашей стране повторяли сотни раз: «Ни одной пяди чужой земли не хотим. Но и своей земли, ни одного вершка своей земли не отдадим никому» ([152] с.364). А в своей речи в феврале 1931 г. на I Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности Сталин говорил следующее:
«Иногда спрашивают – нельзя ли несколько замедлить темпы, придержать движение. Нет, нельзя, товарищи! Нельзя снижать темпы! Наоборот, по мере сил и возможностей их надо увеличивать… Задержать темпы – это значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим! История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били… Били все – за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную. Били потому, что это было доходно и сходило безнаказанно… Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут» ([7] с.326-327). Здесь Сталин пошел даже на искажение исторической правды. Ведь история свидетельствует об обратном: Россия чаще била своих врагов, и намного реже бывала бита сама. Но судя по всему, Сталин пошел на это именно для того, чтобы подчеркнуть свою главную мысль – промышленная и особенно военная отсталость России неизбежно приведут к тому, что ее сомнут и уничтожат.
Ну, а уж после прихода Гитлера к власти в Германии в 1933 г., того самого Гитлера, который еще ранее в качестве своей главной цели провозгласил превращение СССР в немецкую колонию, у любых скептиков должны были развеяться последние иллюзии относительно того будущего, которое ждало нашу страну. Даже несмотря на подписание мирного договора с Германией в 1939 г. и внешне вполне нормальные отношения с фашистским руководством у Сталина не было никаких иллюзий ни относительно его намерений в отношении СССР, ни относительно неизбежности будущей войны. Когда на торжественном приеме в Кремле 5 мая 1941 г. один генерал произнес тост за мир (с Германией) и за сталинскую политику мира, то Сталин в ответ сказал:
«Этот генерал ничего не понял… Германия хочет уничтожить наше социалистическое государство, завоеванное трудящимися под руководством Коммунистической партии Ленина. Германия хочет уничтожить нашу великую Родину… истребить миллионы советских людей, а оставшихся в живых превратить в рабов. Спасти нашу Родину может только война с фашистской Германией и победа в этой войне…» ([6] с.119).
Как видим, Сталин и советское руководство, уже начиная первую пятилетку, имели совершенно ясное представление о том, что речь идет о выживании страны и ее народа. Они прекрасно понимали, что, если СССР не построит в кратчайшие сроки тяжелую промышленность, способную массово производить современную военную технику, то у него не будет ни малейшего шанса выжить в грядущем противостоянии с Германией или с несколькими странами Запада, чего также нельзя было исключать. Не было у них иллюзий и относительно намерений Англии и Франции. Опыт Гражданской войны не прошел даром. Такое вряд ли можно забыть – слишком очевидной была та враждебная разрушительная и диверсионная деятельность, которую развернули англичане и французы на территории России (см. главу XIX). Сталин и коммунистическая партия были убеждены в том, что Запад хочет уничтожить нашу страну, наш народ, и убеждали в этом все население. И несмотря на коммунистическую фразеологию, в которую часто была облечена эта мысль, по сути они в дальнейшем оказались правы. Англия и Франция способствовали укреплению Гитлера и дали ему «зеленый свет» на оккупацию стран на Востоке Европы (Австрии, Чехословакии, Польши), подталкивая его к нанесению следующего удара по Советскому Союзу. По тем же причинам они отказывались от заключения военного союза с СССР против Германии накануне Второй мировой войны (см. ниже).
Итак, основные мотивы коммунистической партии, побудившие ее принять стратегию ускоренной индустриализации, совершенно ясны. Признаться, мне непонятно другое. Мне непонятно, почему эти совершенно очевидные аргументы, которые были ясны Сталину и советскому руководству и которые ясны даже многим западным историкам[349], почему они не ясны современным российским историкам? Даже те из них, которые во всем защищают политику Сталина (например, Р.Баландин), или те, кто старается объективно в ней разобраться (например, А.Шубин), упоминают о ее роли в повышении обороноспособности страны как-то вскользь, в числе прочего, не придавая этому вопросу приоритетного значения. Например, А.Шубин говорит о существовавшей возможности отказа от быстрой индустриализации и принятия «латиноамериканского», «индустриально-аграрного» пути развития СССР в 1930-е годы – пути умеренного развития промышленности, «способной обеспечить лишь некоторые нужды страны» ([152] с.177). Это как понимать? Что, Гитлер стал бы добрее, если бы увидел, что Советский Союз превратился в миролюбивую Аргентину и умеет производить лишь аппараты для дойки коров? А почему же он не стал добрее по отношению к капиталистической «индустриально-аграрной» Польше, где к тому же правил его «коллега» - полуфашистский диктатор Пилсудский? Почему он за 5 лет уничтожил 6 миллионов жителей Польши? Но, - пишет далее историк, - «для коммунистической партии эти варианты не подходили» ([152] с.177). А для кого они подходили? Для населения Советского Союза? Интересно, где был бы сегодня сам Шубин (и прочие историки, рассуждающие таким образом), если бы эти варианты устроили коммунистическую партию, и к 1941 году наша страна не производила бы весь набор современной военной техники, а производила бы лишь доильные аппараты? Я уже не говорю о многочисленных яростных критиках Сталина, которые усердно поливают грязью его политику индустриализации и строительства социализма, даже не задумываясь об этом вопросе.
Не понимаю, зачем нужно историкам приводить десятки аргументов за и против ускоренной индустриализации (со всеми ее неизбежными последствиями – принудительным трудом, репрессиями, голодом), начатой в конце 1920-х годов. Зачем нужны все эти аргументы за и против, когда есть один аргумент, перечеркивающий все прочие аргументы – быстрая индустриализация и строительство социализма были нужны России для того, чтобы выжить, это был ее единственный шанс на продолжение своего существования. Неужели не ясно, что когда речь идет о жизни и смерти, то все остальные аргументы не имеют никакого значения?
Может быть, историков смущает коммунистическая идеология и фразеология, которыми чаще всего пользовались Сталин и советское руководство в объяснении мотивов быстрой индустриализации: например, тезис о том, что «мировая буржуазия» и прочие «враги социализма» жаждут уничтожить «государство трудящихся» и «советскую власть»? Но, во-первых, не все в коммунистических идеях было ложью, были некоторые верные идеи. Ни одна идеология не может быть построена на абсолютной лжи, хотя бы что-то в ней должно быть правдой, иначе в нее никто не поверит. Другое дело, что даже по сути верные постулаты преподносились косноязычными марксистскими терминами, искажавшими их смысл. Нашей стране действительно угрожала смертельная опасность, но только не от «мировой буржуазии», основную массу которой составляли ни о чем таком не подозревавшие мелкие предприниматели и лавочники, а от мировой олигархии – группировки могущественных магнатов и политиков в ведущих странах Запада. В частности, магнаты (британские, американские, немецкие) в 1920-1930-е гг. финансировали Гитлера и создавали его военную машину (см. следующую главу), а политики (немецкие, английские, французские) сначала расчищали ему дорогу к власти, а потом содействовали его захватам стран на Востоке Европы и подталкивали его к нападению на СССР. Мировая олигархия действительно хотела уничтожить, но только не «советскую власть», как нередко утверждала коммунистическая пропаганда, а сначала, еще до победы советской власти, Россию и русское государство в 1917-1920 гг., затем в течение 1922-1991 гг. хотела уничтожить Советский Союз, а после его распада в 1991 г. с не меньшим упорством пытается уничтожить современную Россию, в которой уже нет ни большевиков, ни советской власти. Однако приведенные выше высказывания Сталина показывают, что он прекрасно понимал суть вопроса: что речь идет о борьбе не ради сохранения советской власти, а ради сохранения самой России, ее населения и ее территории.
Другой причиной такого поведения историков может быть то, что они «стесняются» говорить на эту тему слишком резко и открыто. Тем более, что, глядя на современную миролюбивую и дружественную нам Германию, плохо укладывается в голове, как она могла стремиться к уничтожению населения СССР. Но история для того и существует, чтобы ее изучать и делать выводы применительно к той исторической эпохе, о которой идет речь. Не надо стесняться говорить правду, какой бы страшной она ни была. Это важно в данном случае как для России, так и для современной Германии.
Интересный в этой связи факт приводит С.Кара-Мурза (выделено автором): «в середине 90-х годов прошел ряд российско-германских конференций историков, посвященных предвоенным годам. И германские историки почти все подчеркивали, что советскую историю 30-х и последующих (!) годов нельзя понять, если не учесть, что война изначально готовилась в Германии как война на уничтожение, на истребление советских славян. Германские историки говорят, а у нас об этом никто – ни слова» ([51] с.433).
Важность этого вопроса для современной России не определяется лишь тем, как нам сегодня оценивать роль Сталина в истории страны. Важнее те выводы, которые Россия должна сделать относительно своего настоящего и будущего. В частности, можно предвидеть, что если нынешнее руководство страны будет и далее продолжать ту политику, которую оно до сих пор проводило – политику отказа от разработки стратегии развития России на будущее, ее подмену какими-то случайными призывами и лозунгами (подробнее см. заключительные главы), политику «проедания» той промышленной и ресурсной базы, которая была создана в советский период, то в недалеком будущем мы опять можем столкнуться с ситуацией, близкой к той, какая была накануне сталинской индустриализации. Можно даже примерно поставить временные ориентиры – если Россия не разработает стратегию воссоздания многоотраслевой самодостаточной гражданской и военной промышленности и не начнет ее реализовывать до 2020 года, то в этом случае она опять может столкнуться с необходимостью индустриального рывка для обеспечения своего выживания перед лицом стоящих внешних угроз. И тогда опять придется строить социалистическую модель, ликвидировать частную собственность и направлять население на принудительные работы: кого - «на лесоповал», а кого – в «шарашки» для создания новой военной техники. И опускать «железный занавес» - чтобы воспрепятствовать массовому бегству из страны тех, кто не желает работать на будущее, а хочет хорошо жить уже сегодня. Если страна так и не научится интенсивно работать, используя метод «пряника» (рыночную экономику), то опять придется использовать метод «кнута», который применил Сталин. Единственное, чего можно будет в таком случае избежать – это насаждения коммунистической идеологии и марксистского косноязычия. Надо будет просто честно объяснить народу, для чего предприняты все эти чрезвычайные меры, а не рассказывать ему сказку про коммунизм.
Полагаю, что, с учетом вышеизложенного, весь взгляд на события 1930-х годов в СССР нуждается в кардинальном переосмыслении. Строительство социализма и ускоренная индустриализация были необходимы потому, что для Советского Союза и населявших его народов решался вопрос жизни и смерти. И это оправдывает если не всё, то значительную часть того, что делали Сталин и партийное и советское руководство в 1930-е годы. Конечно, поборники идей абсолютного гуманизма могут с этим не согласиться – по их мнению, правитель не имеет права обрекать на гибель небольшое меньшинство населения ради спасения всех остальных, тот, кто это делает, на их взгляд, является преступником. Тем не менее, многие правители это делали, и благодарные народы до сих пор их восхваляют как своих спасителей. Кроме того, те правители, которые вели бесконечные кровопролитные войны против других государств: например, Людовик XIV, Петр I и Наполеон, - тоже обрекали на гибель миллионы людей, включая значительную часть своей собственной армии и своего народа. Более того, эти три правителя вели свои войны в неблаговидных целях – в целях захвата чужих территорий, и их правление закончилось сокращением населения их собственной страны и погружением ее в деспотизм, хаос и анархию. Но почему-то «историки-гуманисты» не обращают ни малейшего внимания на миллионы людей, загубленных этой троицей, и никого из них не считают преступниками, а считают великими государственными деятелями. А здесь мы имеем обратный пример – Сталин в целях спасения страны от неминуемой гибели репрессировал или обрек на преждевременную смерть небольшой процент населения (намного меньший, чем любой из этой троицы). В итоге он не только спас страну от гибели, но превратил ее в величайшую державу мира, благосостояние народа и его численность за годы его правления неизмеримо выросли. А историки его называют величайшим злодеем и преступником. Налицо чудовищные двойные стандарты историков.
В этой связи необходимо сказать еще об одной причине, по которой Советскому Союзу ради собственного выживания нужна была именно модель социализма, а не «латиноамериканского капитализма». Как уже говорилось, социализм всегда в истории возникал в условиях чрезвычайной внешней угрозы. Это было и в Византии в VII-VIII вв., и во всех других случаях, когда он не навязывался извне (как, например, в Восточной Европе), а возникал изнутри, по инициативе самого народа: в Китае, Вьетнаме, на Кубе. Причина состояла в том, что, лишь уничтожив частную собственность или сведя ее к минимуму, общество могло достичь небывалого единства, требуемого для отражения внешней угрозы. Воины, шедшие на фронт или граждане, работавшие не покладая рук на войну, не сомневались в том, что они отдают свою жизнь или свой труд действительно ради своей Родины, а не ради чьих-то частных интересов. Воюя на фронте, солдаты не думали о том, что их частный надел остался незасеянным, и не подсчитывали, какую прибыль они могли бы за это время получить от своего заброшенного частного бизнеса. Не было спекулянтов, наживавшихся на поставках в армию и оставлявших солдат без оружия и боеприпасов, а города – без продовольствия, которое было продано врагу. Не было продажных генералов и правительственных чиновников, предававших армию ради интересов «союзников» или в интересах врага. Не было частных заводов, которые отказывались производить новые виды оружия, потому что это было им невыгодно. Наконец, не было слухов о том, что царь и его окружение продают врагу военные секреты. Все это было в Первую мировую войну, и ничего этого не было во время Великой Отечественной войны. «Народ как бы переродился», - писал В.Вернадский, сравнивая эти две войны ([7] с.328). Наверное, многие из упомянутых злоупотреблений можно было бы свести к минимуму и в рамках капиталистической модели, в частности, в рамках модели национальной демократии, описанной выше. Но никогда никакая капиталистическая модель не смогла бы обеспечить такой массовый подвиг, который был совершен советскими людьми во время Великой Отечественной войны – массовый подвиг, который стал второй составляющей Великой победы. При капиталистической модели, которая основной упор делает на индивидуализм, такое просто невозможно – тому можно привести множество примеров. Только коллективистская социалистическая модель могла обеспечить такое единство общества и твердость духа, которые требовались для выживания нашей страны в войне 1941-1945 гг.
Дело в том, что Советскому Союзу во время Великой Отечественной войны пришлось столкнуться не просто с Германией, а с объединенными силами всей континентальной Европы. А между тем, даже после 12 лет индустриализации советская промышленная мощь значительно уступала той, которая была в распоряжении фашистской Германии после того, как она захватила бóльшую часть Европы. Гитлер в 1941 г. контролировал территории с населением 300 миллионов человек против 190 миллионов у СССР и имел промышленные мощности, в 4 раза превосходящие те, что смог к тому времени построить Советский Союз. К тому же под его началом была первоклассная армия, воодушевленная верой в своего фюрера и его «великие идеи», которая перед этим за несколько недель разгромила объединенную армию Франции и Англии. В истории последних тысячелетий не было ничего подобного, что могло бы сравниться с этой войной. Все войны Чингисхана, Людовика XIV, Фридриха II и Наполеона вместе взятые не сравнятся ни по числу участников, ни по числу потерь, ни по любым другим параметрам с одной лишь Великой Отечественной войной. Ни в одной войне в истории агрессором не ставилась задача уничтожения большей части населения столь крупной страны как Советский Союз[350]. Никогда в истории не было подобных потерь и подобных разрушений. За годы войны население СССР сократилось на 25 миллионов человек (на 15%), было разрушено 6 миллионов зданий (!), 1710 городов и поселков, более 70 тысяч сел и деревень, 25 миллионов человек остались без жилья ([6] с.261). Победа в такой войне стала возможной лишь благодаря сталинской ускоренной индустриализации и сталинской системе социализма. В этом и состоял основной их смысл и значение в истории России, и в этом же в основном состояла роль Сталина.
21.3. Этапы и методы индустриализации и коллективизации. Голод 1932-1933 гг.
В последние десятилетия появились авторы, которые пытаются принизить значение сталинской индустриализации, в том числе как средства качественного повышения обороноспособности страны. Как пишет, например, Марк Солонин, считающий себя военным историком, «никакого “беспримерного чуда” в истории советской индустриализации 30-х годов нет. Такие же “чудеса” на нашей памяти произошли (и происходят сейчас) в Южной Корее, Тайване, Малайзии, Индонезии, Таиланде. С той только разницей, что так называемая “лапотная Россия” задолго до прихода большевиков к власти уже производила свои рельсы и свои паровозы, автомобили и самолеты, тяжелые крейсера и почти невесомые радиолампы» ([118] с.33).
Подобные высказывания, рассчитанные на неграмотную в экономическом отношении публику и на эмоции, не имеют ничего общего с объективным историческим анализом. Выше уже приводились мнения специалистов, живших в 1920-е годы (в частности, известного русского экономиста Н.Рожкова и английского экономиста М.Миллер), согласно которым у России до Революции практически не было своего машиностроения и судостроения. 80-90% русских судов строилось за границей, а то, что строила сама Россия, ограничивалось в основном районом Каспия, куда импортные суда просто не могли попасть. Паровозами собственного производства Россия действительно в основном обеспечивала себя сама, но ими не повоюешь – бронепоезда оказались малоэффективным средством ведения войны, их легко было обездвижить, просто взорвав рельсы. Танков Россия не производила. Что касается автомобилей и самолетов, то если они и производились, то в мизерных количествах, по нескольку штук или десятков штук в год. В России и сегодня есть производства «отверточной сборки», которые выпускают по нескольку сотен импортных автомобилей в год, но это не имеет никакого отношения к их массовому серийному производству.
В Первую мировую войну русская промышленность не могла обеспечить свою армию в необходимом количестве даже примитивными винтовками, стоявшими на вооружении русской армии с конца XIX в. – часть солдат так и воевала безоружными. Попытка наладить во время войны даже небольшой выпуск первой модели автомата оказалась безуспешной. А ведь для того, чтобы быть готовой к будущей войне, России было необходимо иметь массовое производство всех современных видов вооружений: танков, самолетов, пушек, автоматов и т.д. – способное в кратчайший срок, за 1-2 года, вооружить многомиллионную армию (ведь вооружение быстро устаревает). Для этого требовалось построить огромное количество заводов, подготовить множество инженеров, способных разработать новые виды техники, рабочих, способных ее произвести, а также командиров и солдат, способных воевать при помощи этой техники.
Слева: «Илья Муромец» И.Сикорского – русский бомбардировщик времен Первой мировой войны – тип самолета, называемый в народе «кукурузником». Источник: [18] Справа: стратегический советский бомбардировщик ТБ-7 образца 1939 г. – мог летать на высоте, недоступной для немецких средств ПВО и истребителей ( www . avism . su )
В течение 1900-1913 гг. в России было изготовлено всего лишь 600 самолетов-«кукурузников». В годы Первой мировой войны выпуск самолетов данного типа резко увеличился, но даже после этого в России их производилось в среднем в 4 раза меньше, чем в Германии, Франции или Англии. Кроме того, примерно 90% самолетов были оснащены импортными двигателями, поэтому по производству авиадвигателей Россия отставала от каждой из ведущих европейских стран в 40-60 раз ( http://eroplan.boom.ru/shavrov/chr4/text/mark.htm ). При этом двигатель и был главным во всей конструкции «кукурузника» (его стоимость составляла 60% от цены самолета), а все остальное по существу представляло собой куски фанеры и жести, прикрепленные к двигателю. Поэтому все российское дореволюционное производство самолетов представляло собой либо тогдашний вариант «отверточной сборки» (на базе импортных двигателей и деталей), либо производство опытных образцов энтузиастами. Для сравнения: за 4 года Великой Отечественной войны Германия произвела 88900 самолетов, а СССР произвел 116296 самолетов (на 30% больше, чем Германия) – совершенно иного класса и уровня, чем в 1914-1916 гг., превосходивших по качеству немецкие самолеты и оснащенных двигателями собственного советского производства.
Восторженная статья в английской газете “ Aeroplane ” (июнь 1942 г.) о прогрессе советской военной авиации ( www . avism . su )
Что касается тех стран, которые упомянуты М.Солониным, то в них как раз и была реализована та модель развития, при которой промышленность «способна обеспечить лишь некоторые нужды страны», о которой уже говорилось. Почти все эти страны сегодня не имеют собственного производства современных видов вооружений (самолетов, танков, вертолетов, зенитных комплексов и т.д.) и закупают их у России или у США – но, разумеется, в ограниченных размерах. И если бы любая из них сегодня подверглась агрессии со стороны крупных стран Запада (как показали, например, война Великобритании с Аргентиной в 1990-е годы или интервенция США в Ираке в 2003 г.), то ее армия была бы очень быстро уничтожена, и сама эта страна стала бы легкой добычей агрессора. Поэтому смысл упоминания этих стран в данном контексте - в контексте военной истории - мне совершенно непонятен.
Смысл и значение советской индустриализации определяются именно подготовкой к отражению будущей агрессии со стороны Запада, и ни чем другим. Но в экономике не бывает чудес. Если страна бросает все силы на создание тяжелой и военной промышленности ради собственного выживания, то глупо и бессмысленно сравнивать ее с другими странами по объему и ассортименту производства одежды, продовольствия или изделий потребительского назначения. Материальный уровень жизни советских людей накануне Великой Отечественной войны не слишком сильно отличался от того, что было до Революции, а в среднем был даже, возможно, ниже. Большинство городских жителей в 1930-е годы жили в коммунальных квартирах без удобств или с минимальными удобствами. Среднемесячная зарплата рабочего в 1913 г. позволяла ему купить 333 кг хлеба, либо 21 кг масла, либо 53 кг мяса, либо 83 кг сахара, а в 1936 г. соответственно – 241, 13, 19, 56 кг [3][351]. Производство мяса на душу населения в 1940 г. составляло 15-20 кг в год против 29 кг в 1913 г. ([152] с.187) Вместе с тем, голода в стране во второй половине 1930-х гг. уже не было, как до Революции (или как в 1932-1933 гг.), беднейшая часть крестьянства уже не использовала лебеду как основной продукт питания, да и в потреблении мяса не было таких диких диспропорций, какие были до Революции.
Именно трудом этих людей, живших скученно и во многом себе отказывавших, создавалась советская промышленность. За годы первой пятилетки (1928-1932 гг.) производство продукции тяжелой промышленности выросло в 2,8 раза, продукции машиностроения – в 4 раза. Вступили в строй Днепрогэс, Магнитогорский и Кузнецкий металлургические комбинаты, крупные угольные шахты в Донбассе и на Кузбассе, Сталинградский и Харьковский тракторные, Московский и Горьковский автомобильные заводы. В ходе второй пятилетки были построены Уральский и Краматорский заводы тяжелого машиностроения, Челябинский тракторный и Уральский вагоностроительный заводы, металлургические заводы «Азовсталь» и «Запорожсталь», авиационные заводы в Москве, Харькове, Куйбышеве. Всего с 1928 по 1941 г. было построено 9 тысяч (!) крупных промышленных предприятий ([51] с.383). Промышленное производство с 1928 г. по конец 1937 г. выросло в 4,5 раза, но производство в отраслях тяжелой промышленности выросло в намного большее число раз [3].
Разумеется, для такого масштабного строительства нужны были огромные инвестиции. Как пишет А.Шубин, «Если за время НЭПа капиталовложения составили 26,5 млрд. руб., то теперь [в первую пятилетку] планировалось 64,6 млрд., при этом вложения в промышленность повышались значительно быстрее – с 4,4 млрд. до 16,4 млрд. руб., 78% вложений в промышленность направлялось на производство средств производства, а не потребительской продукции. Это означало изъятие огромных средств из хозяйства...» ([152] с.181). Получить эти средства можно было лишь путем принудительных мер, прежде всего, по отношению к крестьянству, которое все еще составляло подавляющую часть населения страны. В этих целях в 1929 году государство узаконило практику принудительной продажи «излишков» крестьянской продукции. Количество «излишков» зерна, изъятого государством у крестьян, по данным историка, в 1929 г. составило 3,5 млн. тонн. Тем не менее, план заготовок не был выполнен – крестьяне не хотели отдавать хлеб по принудительным низким ценам ([152] с.182). Но хлеб был нужен не только для того, чтобы кормить городское население, часть его предназначалась для экспорта – с тем чтобы на вырученные деньги закупать за границей оборудование, требовавшееся для сооружения современных заводов. Эти трудности сказались и на выполнении первого пятилетнего плана. Как пишет А.Шубин, Сталин «вынужден был бросить “до лучших времен” часть строек, чтобы спасти важнейшие. Около 40% капиталовложений в 1930 г. пришлось заморозить в незавершенном строительстве… Перед Сталиным встала простая альтернатива: либо провал… либо продвижение ускоренными темпами через критическую экономическую полосу, форсирование экспорта и, следовательно, наступления на крестьян… для этого следовало резко увеличить поставки хлеба государству» ([152] с.185-186).
В этих условиях и возник план всеобщей коллективизации. Основной ее смысл состоял не в том, что широко объявлялось, не в «искоренении мелкобуржуазного капитализма в деревне» и не в «переходе к передовому социалистическому земледелию». Как пишет историк, «В секретных письмах и директивах Сталин предлагал снимать с должности и предавать суду председателей колхозов, продающих хлеб на сторону. В этом и заключалась необходимость коллективизации для осуществления напряженных планов индустриализации – создать послушную систему управления каждым крестьянином, получить возможность брать весь хлеб, оставляя крестьянину лишь минимум» ([152] с.183).
Разумеется, подавляющее число крестьян не хотели идти в колхозы. В сводках ОГПУ в 1929 г. приводились типичные высказывания крестьян: «Колхозами нас погонят опять в барщину и будут над нами ходить с кнутом, а мы работай, спину гни». «Дайте нам жить свободно, коллектив – это есть старая екатериновщина. В коллективе человек превращается в скот» [3]. Сопротивление коллективизации было огромным. В одном лишь 1930-м году произошло более 1300 волнений, в которых приняло участие более 2,5 млн. человек. Некоторые историки даже полагают, что это было чем-то вроде новой гражданской войны, спровоцированной действиями советского руководства ([152] с.188). Сопротивление было сломлено, в первую очередь, посредством «раскулачивания» - переселения «кулацких» семей на Восток и Север страны. Как указывает А.Шубин, основная цель раскулачивания как раз и состояла в том, чтобы не допустить перерастания начавшихся волнений в гражданскую войну: «Смысл раскулачивания как раз и состоял в массовом уничтожении крестьянского актива, всех, кто имел опыт и волевые качества для организации партизанского движения. Сталин бил на опережение, создав условия для того, чтобы деревенские маргиналы и коммунисты вырезали или выгоняли из деревни крестьянскую “верхушку”» ([152] с.188-189).
Оценки числа раскулаченных фигурируют самые разные – вплоть до 9 миллионов кулаков и членов их семей [3]. Но откуда они взяты, непонятно. Дело в том, что всем «раскулаченным» велся учет, и из него следует, что реальная цифра составляет порядка 1,5-2 миллионов человек. Как пишет С.Кара-Мурза, «на спецпоселения прибыло 388 тыс. семей (1,8 млн. человек). Это – максимальные из достоверных данных, проверенных через перекрестный анализ независимых учетных документов. Официальные цифры – 366,5 тыс. семей или 1,68 млн. человек. Масса направленных на спецпоселения составляла около 1,5% крестьянских семей или около половины тех, кого относили к категории кулаков… Около 250 тыс. семей кулаков успели “самораскулачиться” - продать или раздать родным имущество и уехать в город» ([51] с.398).
Основную массу крестьян удалось «загнать» в колхозы в течение 1929-1931 гг. Так, уже в сентябре 1931 г. колхозы объединяли 60% всех крестьянских дворов, а к 1934 г. этот процент увеличился до 75% (в дальнейшем – до 90-95%).
Коллективизация на селе (фото). Источник: www . rsu . edu . ru
В то же время, после того как крестьянам стало ясно, что вступать в колхоз неизбежно придется, в деревнях начался массовый забой скота. «Пусть в колхоз, но с пустыми руками», - говорили крестьяне. Как писал О.Волков, «Ели мясо до отвала, как еще никогда в крестьянском обиходе не доводилось. Впрок не солили, не надеясь жить дальше. Были как в угаре или в ожидании Страшного суда». Всего за период коллективизации (с 1928 по 1934 гг.) поголовье коров уменьшилось с 29 до 19 миллионов, поголовье свиней и лошадей уменьшилось вдвое, коз и овец – втрое [3]. Кроме того, массовый переход из индивидуальных хозяйств в колхозы на первых порах сопровождался падением урожайности в целом по стране в 1928-1932 гг. с 8 до 7 центнеров с га ([152] с.194). Лишь позднее: в середине и второй половине 1930-х годов, - урожайность и валовой сбор зерна существенно выросли, когда была налажена работа колхозов.
Надо полагать, все эти обстоятельства, связанные с массовым переходом крестьян в колхозы: падение урожайности, истребление скота, конфискации зерна государством и выселение «кулаков» в необжитые места, - стали причинами массового голода, который охватил в 1932-1933 гг., по оценкам, примерно 25-30 млн. чел. на Украине, в Поволжье, на Северном Кавказе, в Сибири и Казахстане [3]. Смертность от голода в целом по стране, согласно данным ЗАГСов (которые регистрировали число смертей в 1932-1933 гг. в сравнении с предыдущими и последующими годами), составила примерно 2-3 миллиона человек, в том числе на Украине – 1-2 миллиона ([152] с.201). Прочие оценки, доводящие это число до 6 и даже 10-12 миллионов, можно считать фантазиями их авторов.
Причиной столь массового голода стали просчеты и ошибки Сталина и советского руководства. Коллективизация была необходима для индустриализации, в этом отношении даже раскулачивание было отчасти необходимой мерой – требовалось сломить сопротивление наиболее активной зажиточной части крестьян. Но надо полагать, никто не ожидал, что первым следствием будет такое резкое снижение производства зерна и поголовья скота, которое не оставит крестьянам средств к существованию. Можно поставить в вину руководству и то, что слишком поздно спохватились и слишком мало помощи оказали голодающим крестьянам. Но нет никаких оснований подозревать Сталина в намеренном уничтожении крестьян. Как пишет А.Шубин, «Чудовищный голод – результат выбора сталинской группы, который мы должны правильно оценить. Либо сколько-нибудь успешное завершение индустриального рывка, либо нехватка ресурсов, и полный экономический распад, гигантская незавершенка, памятник бессмысленному распылению труда… Для того чтобы закончить рывок, достроить хоть что-то, Сталину нужны были ресурсы, и он безжалостно забрал их у крестьян. Вопреки распространенному мифу не найдено доказательств, что Сталин “устроил” голод, чтобы замучить побольше народу. Думаю, и не будет найдено» ([152] с.194).
С.Кара-Мурза и вовсе полагает, что непосредственной причиной голода стали просчеты властей в организации хозяйственной деятельности колхозов: «Причина голода 1932/33 г., видимо, в том, что тогда был впервые введен порядок изымать зерно у колхозов и хранить его на элеваторах. Вероятно, при этом считалось, что, как и при продразверстке, на селе останется количество зерна, обеспечивающее безопасность жителей. Однако колхозы – это не миллионы автономных дворов, и зерно было вывезено полностью. Когда появились признаки голода, бюрократическая машина не смогла быстро отреагировать на необычную проблему, а возникший на селе и на транспорте хаос не позволил быстро спасти положение. Технократическая социальная инженерия дала колоссальный сбой. Для массы людей он стал катастрофой». В подтверждение историк приводит данные о достаточно больших остатках зерна, числившихся за колхозами в 1932-1933 гг., и о чрезвычайно низком объеме экспорта зерна из СССР в 1932 г. – всего 1,8 млн.т. (менее 3% от валового сбора зерна), что в 3 раза ниже экспорта зерна в 1930-1931 гг. ([51] с.392-393) Таким образом, если верить этим цифрам, ни конфискации зерна государством, ни его экспорт не могли стать причиной голода. В любом случае, явился ли голод 1932-1933 гг. результатом технократическо-снабженческого сбоя или результатом просчета в стратегическом планировании, речь идет о трагической ошибке, но не о злонамеренном действии советской власти.
Здесь однако надо сделать существенную оговорку - смертность во время голода 1932-1933 гг. была высокой лишь на фоне низкой смертности, установившейся при советской власти. В середине 1920-х годов смертность в России резко снизилась, да так что средняя продолжительность жизни населения сразу подскочила на 12 лет! ([51] с.280) Это стало следствием главным образом улучшения условий жизни беднейшей части населения и прекращения хронического голода среди крестьян, а также вследствие развития массового здравоохранения и проведения культурно-просветительной работы. До Революции смертность среди населения и в обычные годы была примерно такой же, как во время голода 1932-1933 гг. Так что, случись такой голод в царской России, его, возможно, никто бы и не заметил, посчитав это обычным явлением. Согласно описаниям Льва Толстого, крестьяне центральной России и в обычные годы были вынуждены печь хлеб, на 1/3 или 1/2 часть состоявший из лебеды. А ведь были еще и особые годы (1891-1892 гг., 1911 г.), запомнившиеся голодоморами, то есть массовой гибелью людей. Сколько миллионов человек умирало в те годы, никто не подсчитывал – надо полагать, намного больше, чем в 1932-1933 гг. И это происходило не потому, что стране срочно была нужна оборонная промышленность, а потому, что дворянской правящей верхушке хотелось жить с еще большей роскошью, ради чего на экспорт даже во время голодомора 1911 г. поставляли более 50% производимого в стране зерна (см. главу XVIII) – а не 3%, экспортированных в 1932 г. Как с горечью писал Л.Толстой накануне Революции, «Народ голоден оттого, что мы слишком сыты».
Советское правительство сурово наказало партийных работников и чиновников, виновных в голоде и гибели людей. Как указывает С.Кара-Мурза, ряд руководителей хлебозаготовок и председателей колхозов в 1933 г. были посажены в тюрьму или расстреляны. В марте 1933 г. состоялся судебный процесс против ряда работников Наркомзема СССР как виновных в возникновении голода. Тем самым, пишет историк, советское правительство официально признало факт массового голода ([51] с.393). А в дореволюционной России, где от голода гибло намного большее число людей, никто никого не наказывал и никто ничего не признавал – ни Николай II, ни Александр III. В самый разгар охватившего всю страну голодомора в 1891 г. Александр III выступал с публичной речью по случаю 10-летия своего царствования и констатировал полное благополучие в стране ([107] 11, с.294).
Той же причиной – необходимостью качественного повышения обороноспособности страны - объясняются и другие суровые меры, применявшиеся советским руководством в 1930-е годы. Поскольку государство почти не имело возможности использовать «пряник» - рыночные и иные материальные методы стимулирования труда, то «кнут» оставался его главным методом. И очень часто этот метод давал неплохие результаты. Например, в начале 1930-х годов в СССР очень плохо функционировали железные дороги. Ежегодно происходили десятки тысяч (!) железнодорожных аварий, в основном в результате разгильдяйства и некомпетентности, хотя, конечно, могли быть и случаи сознательного вредительства. Каждая третья ездка заканчивалась аварией поезда. Крайне неэффективно использовался вагонный парк. Лишь 1/3 времени вагоны находились в движении, 2/3 времени они простаивали, да и из тех, что были в движении, 30% гнали порожними ([75] с.120). Ущерб для экономики страны был огромен. В 1935 г. для наведения порядка на железных дорогах Сталин назначил наркомом железных дорог Л.Кагановича. Тот устроил массовые репрессии среди железнодорожников: половина начальников железных дорог была репрессирована и отправлена в лагеря, туда же отправляли и тех, кто был виновен в авариях на железной дороге. Нередко в эту «мельницу» попадали ни в чем не повинные люди. Использовались и поощрения – 56 работников железных дорог были награждены орденами. Результатом стало резкое улучшение работы железных дорог, что сыграло важную роль впоследствии. В экстремальных условиях Великой Отечественной войны железнодорожный транспорт работал «как часы», не было никаких перебоев с поставками жизненно необходимого вооружения и продовольствия.
Широко использовался для подъема экономики и труд заключенных. Их руками были построены Беломоро-Балтийский и Волго-Донской каналы, железные и шоссейные дороги, заводы и электростанции, а также целые города – Норильск, Магадан, Салехард, Комсомольск-на-Амуре, Находка, Воркута и другие. По существу принудительная система охватила в 1930-е годы все население страны. В городах была введена паспортная система, препятствовавшая свободным миграциям населения, в деревне было введено новое «крепостное право» - запрет крестьянам покидать свое место жительства. Для лучшего контроля за трудовой деятельностью и для борьбы с произвольной сменой работы в 1938 г. были введены трудовые книжки, необходимые для предъявления на новом месте работы. Неявка на работу по закону от 15 ноября 1931 г. сурово каралась немедленным увольнением, лишением продовольственных карточек и выселением с занимаемой жилплощади [3].
Использовались и идеологические методы. Населению внушалась мысль, что трудности носят временный характер, что они неизбежны на пути построения нового общества и что в скором будущем будет достигнуто всеобщее процветание. Пропагандировался опыт передовиков производства – стахановцев. Кроме того, стахановцев поощряли материально - для них устанавливали зарплату, в несколько раз превышавшую обычную, им предоставляли вне очереди путевки на курорты и в дома отдыха, награждали орденами.
«В целом, - пишет С.Кара-Мурза, - государство выполняло необычную по масштабам мобилизационную программу. С начала 30-х годов всем было очевидно, что против СССР будет развязана крупнейшая война. СССР стал… “страной окопного быта”. Название “казарменный социализм” недалеко от истины… Только в контексте этой реальности могут быть верно поняты правовые нормы того времени. Понятия прав человека и гуманности в окопах и в казарме имеют совсем иное содержание, чем в мирном и благополучном доме» ([51] с.407).
Слева: строители Беломорканала [18]
Справа: строитель Магнитки - фото И.Шагина ( www . rb 4. ru )
Судя по воспоминаниям строителей ударных строек первой пятилетки, условия их работы и жизни не слишком сильно отличались от условий работы в ГУЛАГе. Спали в палатках, работали по 12-16 часов, невзирая на стужу, дождь и снег. Вся разница состояла в том, что труд был не принудительным, а в какой-то мере добровольным – комсомольцы и стахановцы задавали ритм, и остальным приходилось так или иначе под него подстраиваться. Лучше всего этот дух первых пятилеток передал Маяковский:
Темно свинцовоночие, и дождик толст, как жгут,
Сидят в грязи рабочие, сидят, лучину жгут.
Сливеют губы с холода, но губы шепчут в лад:
«Через четыре года здесь будет город-сад!»
21.4. Массовые репрессии 1930-х годов. Борьба с коррумпированными группами
В свете вышесказанного вопрос о массовых репрессиях 1930-х годов также нуждается в переосмыслении. Совершенно очевидно, что чрезвычайные обстоятельства, заставившие советское руководство ускоренными темпами проводить индустриализацию и готовиться к будущей войне с Западом, требовали не только широкого внедрения принудительного труда, но и широкого внедрения карательных мер против лентяев и саботажников. И эти меры были введены. Другое дело, насколько оправданным был сам характер этих мер и та жестокость, с которой они осуществлялись. Ведь во многих случаях элементарные оплошности работников квалифицировались как подрывная деятельность в интересах врага, людей пытали и «выбивали» из них показания о том, что они – агенты иностранных разведок и тому подобное. Очень часто в «колесо репрессий» попадали ни в чем не повинные люди. И таких было, возможно, большинство среди репрессированных по политическим делам. Во всяком случае, мера наказания в подавляющем большинстве случаев была несоизмерима с действительным проступком.
Во многом это стало результатом целенаправленного насаждения коммунистической идеологии, начавшегося с конца 1920-х годов. В соответствии с постулатами Маркса эта идеология необычайно широко трактовала понятие «классовой борьбы» и «классовых врагов». Ведь согласно Марксу, к «буржуазии, классовому врагу пролетариата» можно было отнести значительную часть населения - и мелких лавочников, и крестьян, ведших индивидуальное хозяйство, и наиболее успешную часть интеллигенции. В 1930-е годы это трансформировалось в нечто ужасное. Людей могли арестовать и судить, вменив им в вину по существу лишь их дворянское или «буржуазное» происхождение или характер их деятельности до Революции. К «классовым врагам» могли отнести любого человека, которого заподозрили в увлечении «буржуазными идеями» или «буржуазным образом жизни». При этом никаких четких критериев, в чем именно состояла вина людей в подобных случаях, попросту не существовало. Именно это «вдалбливание» бессмысленной коммунистической идеологии в сочетании репрессиями сыграло особенно роковую роль не только в истории 1930-х годов, но и в дальнейшем, на протяжении всего советского периода. Трудно себе представить больший вред для общества, чем тот, когда людям вдалбливают в голову сомнительные и маловразумительные постулаты и когда людей приговаривают к расстрелу или перемещению в лагеря на основании каких-то косноязычных обвинений («правый уклон», «мелкобуржуазный уклон», «пособничество врагу», «контрреволюционная деятельность», «распространение буржуазной морали» и т.д.). Ужасные последствия этого состояли не только в самом факте наказания массы невинных людей, но и в том, что подавляющая часть сталинского поколения до самой смерти воспринимала (и до сих пор воспринимает) коммунистическую идеологию как незыблемую догму и оказалась неспособной в последующем на сколько-либо продуманную трансформацию социалистической системы.
Значительная часть творческой интеллигенции, уже с конца 1920-х годов подверглась бессмысленным жестоким репрессиям. Были репрессированы многие писатели, поэты и художники (Б.Пильняк, О.Мандельштам, И.Бабель, С.Третьяков, Н.Клюев, С.Клычков, В.Наседкин), экономисты (Н.Кондратьев, А.Чаянов), историки (С.Платонов, В.Дружинин, Е.Тарле), представители других наук – микробиологи, физиологи и другие. Парадоксально, но активные пропагандисты и сторонники советской власти не избегли той же участи: революционный поэт В.Князев, режиссер В.Мейерхольд, журналист М.Кольцов. Все люди, которые высказывали смелые независимые идеи, уничтожались, так как не вписывались в схему тотального «оболванивания» общества посредством коммунистической идеологии, навязываемой сверху[352]. Как отмечают историки Р.Медведев и Ж.Медведев, во второй половине 1930-х годов, когда Сталин начал переписывать историю коммунистической партии (а заодно и историю России), были физически уничтожены даже многие составители прежних учебников по истории партии – Постышев, Пятницкий, Стецкий, Кнорин, Попов, Бубнов, Орахелашвили ([76] с.169).
Говоря о страшном вреде, который нанесли репрессии всем народам Советского Союза, нельзя огульно подходить к оценке их размеров, чем увлекаются многие авторы, исчисляя число жертв десятками миллионов. Всего по официальным данным в период с 1930 по 1953 гг. репрессиям подверглось 3 778 234 человека, из них 786 098 человек были расстреляны, остальные направлены в лагеря системы ГУЛАГ ([152] с.252). Учет репрессированных велся четко, поэтому нет никаких оснований подвергать сомнению эти данные. Какая-то часть узников лагерей умерла, не выдержав тяжелых условий. Но имеющиеся данные не подтверждают утверждения некоторых авторов, сравнивающих сталинские лагеря с гитлеровскими «лагерями смерти». Как указывает Р.Баландин, ежегодная смертность среди узников ГУЛАГа в 1936-1937 гг. составляла 2,5-2,6% - почти столько же, сколько составляла средняя смертность в России в правление президента Ельцина в 1990-е годы; при этом в 1930-е годы еще не было пенициллина и многих других лекарств, позволивших во всем мире резко снизить смертность к концу XX века ([6] с.317). В целом число погибших от репрессий за весь период с 1930 по 1953 гг., по оценке А.Шубина, Р.Баландина и других историков, с учетом расстрелянных и умерших в лагерях, составило порядка 1 миллиона человек ([152] с.253).
Необходимо отметить, что какая-то часть репрессированных понесла заслуженное наказание за вполне конкретные преступления. Вот что писал, например, в своих воспоминаниях бывший советский чиновник И.Бенедиктов: «В середине 30-х годов я лично был свидетелем случаев сознательного вредительства в химической и кожевенной промышленности. Да и в Наркомате совхозов РСФСР, Наркомате земледелия СССР, где мне доводилось работать, некоторые специалисты из числа дореволюционных интеллигентов не упускали случая подставить нам подножку…» ([6] с.265).
Помимо случаев вредительства, которых было немало в 1930-е годы, историки к сегодняшнему дню собрали много фактов, доказывающих, что в то время действительно могли существовать, по меньшей мере, два крупных заговора, направленных на свержение Сталина. Более того, участники этих заговоров допускали для достижения этой цели нанесение существенному ущерба Советскому Союзу.
Первый из этих предполагаемых заговоров был связан с группировкой Зиновьева и Каменева. Против нее было в 1935-1936 гг. проведено 3 судебных процесса: процесс «московского центра», «кремлевское дело» и процесс «троцкистско-зиновьевского центра», - по которым было осуждено около 60 человек. Подсудимые были обвинены в проведении антигосударственной, шпионской, вредительской и террористической деятельности. Впоследствии выяснилось, что большинство обвинений не было доказано следствием - если судить с позиций современной судебной практики. Тем не менее, современные историки доказали, что некоторые зиновьевцы: например, Райх и Смирнов, - действительно встречались или имели контакты с Троцким после его высылки из страны ([152] с.220). Возможно, к этой группировке примыкал и Н.Бухарин, осужденный в 1938 г. Известно, что в июле 1928 г. Бухарин предложил Каменеву союз против Сталина, Каменев этот разговор записал, и эта запись стала впоследствии известна. «В 1932 г., - пишет А.Шубин, - представители бухаринской и зиновьевской групп “попались” на распространении откровенно антисталинского письма Рютина – обширной антисталинской платформы. Позднее Сталин стал подозревать, что платформа была составлена не Рютиным, а Бухариным и стала проектом программы объединенной антисталинской оппозиции» ([152] с.208).
А вот что говорил Бухарин на следствии в 1938 г.: «Радек мне говорил, что Троцкий считает основным шансом прихода [троцкистско-зиновьевского] блока к власти поражение СССР в войне с Германией и предлагает после этого поражения отдать Германии Украину, а Японии – Дальний Восток. Радек мне сообщил об этом в 1934 г. …» ([152] с.222-223). Характерно, что в последующем, на самом процессе, Н.Бухарин подтверждал существование такого плана – сознательного поражения СССР в войне с Германией с уступкой ей части территории страны, и пытался оправдать свои действия: «Мы рассчитывали, что немцев надуем и это требование не выполним» (ibid)[353].
Все эти факты свидетельствуют о том, что подобные дискуссии и обсуждения действительно существовали, и после начала войны с Германией могли быть попытки осуществить подобные вредительские и пораженческие планы. А ведь большинство членов зиновьевской группировки занимало высокие посты в партии и советском руководстве, они располагали большой властью и возможностями, и от их деятельности зависело очень многое. Если бы зиновьевцы попытались захватить власть посредством того «метода», который обсуждался – посредством организации сознательного поражения в войне с Германией – то это могло привести к национальной катастрофе. Вряд ли кучке заговорщиков-авантюристов удалось бы «надуть немцев» - немцы бы их просто использовали как пятую колонну, а добившись поражения СССР, начали бы осуществлять свой план по расчленению и уничтожению страны и ее населения. Возможно, сами заговорщики от этого и могли что-то выиграть, получив награду от немцев за свое предательство, но России при таком развитии событий пришел бы конец.
Другим примером возможного заговора является так называемое дело «антисоветской военной организации», по которому в 1937 г. был осужден ряд высокопоставленных военных: М.Тухачевский, И.Якир, И.Уборевич, Р.Эйдеман и другие. Целый ряд фактов указывает на то, что заговор реально существовал, причем один из обсуждавшихся вариантов свержения Сталина мог совпадать с тем, который озвучил Бухарин – сознательное поражение СССР в войне с Германией. Один из таких фактов состоит в том, что арестованные на удивление быстро признались в своих преступлениях. Маршал Тухачевский уже через четыре дня признался в том, что участвует в заговоре и шпионит на Германию, при этом, как утверждает А.Шубин, нет никаких фактов, свидетельствующих о применявшихся в отношении него пытках или избиениях ([152] с.227-228). Кроме того, если показания из него были «выбиты» (как пытался доказать Э.Радзинский), то эти показания можно было опровергнуть на суде, что часто происходило в других случаях в 1930-е годы. Тем более что здесь речь шла о боевых офицерах, привыкших к тяжелым испытаниям. Тем не менее, на последовавшем процессе Тухачевский полностью подтвердил свои показания[354].
Подтверждают существование заговора военных и ряд других фактов. Как пишет А.Шубин, «генерал НКВД А.Орлов, сбежавший от Сталина, рассказывает, что уже в феврале 1937 г. был проинформирован родственником, что военные собираются арестовать Сталина. Если информатор Орлова З.Кацнельсон или сам Орлов не выдумали эту историю, судьба Сталина висела на волоске» ([152] с.231). Косвенным свидетельством могут служить и воспоминания одной из жен арестованных военачальников Л.Брик: «Весь тридцать шестой год я прожила в Ленинграде… И в это время я, чем дальше, тем больше, замечала, что по вечерам к Примакову приходили военные, запирались в его кабинете и сидели там допоздна. Может быть, они действительно хотели свалить тирана» ([152] с.224). Еще одно подобное свидетельство упоминает С.Кара-Мурза. Он в конце 1950-х гг. общался с человеком, который «в детстве воспитывался в семье Рыкова, председателя Совнаркома. В дом к ним приходили люди, в том числе военные, что-то обсуждали, и из того, что слышал мальчик, выходило, что обсуждали они планы смещения Сталина и перестановок в правительстве» ([51] с.572).
Суть одного из возможных планов заговора была раскрыта самим Тухачевским, который подробно описал его во время следствия. Данный план так и был им назван – «План поражения». Все показания были написаны им собственноручно, на более 100 страницах. В них он указал на то, что в военной стратегии СССР имеются существенные недостатки, которые даже без наличия какого бы то ни было вредительства могут привести к поражению Советского Союза в войне с Германией. И он описал, в чем заключаются эти роковые недостатки ([152] с.230).
Такое невозможно было придумать с ходу или под воздействием давления со стороны следователей. В противном случае это были бы не следователи, а военные гении, которые почему-то оказались в роли следователей НКВД. Если Тухачевский сразу после ареста смог так хорошо изложить пороки советской военной стратегии, грозившие СССР поражением в войне, значит, он прекрасно их понимал задолго до этого. А если он, один из главных маршалов страны, понимал, то почему молчал? Более того, хорошо известно, что именно он сначала разработал, а затем внедрял эту порочную военную стратегию. В результате военная промышленность страны разрабатывала и производила совсем не ту военную технику, которая была действительно нужна для войны с Германией. Как пишет Р.Баландин, Тухачевский, «планируя наступательную войну, вооружал Красную Армию легкими танками, танкетками и тяжелыми бомбардировщиками. Сталин, узнав об этом, распорядился срочно наладить производство тяжелых танков, истребителей и пикирующих бомбардировщиков. Такое решение стало поистине судьбоносным в ходе войны, когда в 1942 году армия стала получать превосходные танки Т-34, штурмовики Ил-2 и т.д.» ([6] с.90).
По-видимому, эти ошибки советской военной стратегии (или сознательное вредительство) и были одной из главных причин того, что Гитлер так торопился начать войну в 1941 году, о чем далее будет сказано подробнее. Он стремился разгромить СССР до того, как Сталин осуществит задуманное перевооружение армии. Впоследствии гитлеровское руководство признавало, что именно военная реформа, начатая после расстрела Тухачевского, позволила Советскому Союзу победить Германию. Как записал Геббельс в своем дневнике 6 марта 1945 года, приводя мнение Гитлера, Сталин своевременно провел военную реформу «и поэтому пользуется сейчас ее выгодами» ([6] с.137).
Вслед за судом над участниками «антисоветской военной организации» были арестованы еще целый ряд офицеров Красной армии. Всего в 1937-1938 гг. было арестовано до 8 тысяч офицеров, а расстреляно – до 5 тысяч ([152] с.236). Скорее всего, абсолютное большинство этих людей были ни в чем не виноваты, и их репрессии производились, так сказать, «на всякий случай», «для острастки», чтобы неповадно было в будущем даже помышлять о заговоре или предательстве.
Конечно, в этих случаях, как и в других случаях репрессий невинных людей, речь идет о трагедии. Неоспорима вина Сталина и советского руководства в превышении допустимых карательных и превентивных мер. Особенно это касается 1937-1938 гг., когда маховик репрессий был раскручен с невиданной силой. Возможно, тот факт, что в стране чуть было не произошел военный переворот, сильно напугал Сталина и высшее партийное руководство. Но если говорить в целом обо всем периоде 1930-х годов, то необходимо учесть, что страна жила в условиях полувоенного положения, в ожидании неизбежной войны и предполагая наличие внутри страны немалого числа будущих предателей Родины, а также засланных немцами диверсантов и разведчиков, что во многом было правдой. На кону стояло не просто существование советской власти и самого Сталина, на кону стояло существование самой страны и ее населения, которые могли быть просто уничтожены Гитлером в случае захвата власти в СССР некомпетентными или вредительскими группами. И приведенные примеры с группировками Зиновьева и Тухачевского это подтверждают. Поразительно, как люди, наделенные большой властью и влиянием, ради достижения еще большей власти и влияния, не гнушались обсуждением и осуществлением планов вредительства собственной стране в интересах ее смертельного врага!
О том, что могло бы произойти в случае, если подобные группировки захватили бы власть в СССР накануне войны или попытались бы захватить власть в ходе войны (как они это планировали), можно судить по тому, что произошло во Франции. Вот что писал французский журналист А.Симон в 1940 г. в книге «Я обвиняю! (О тех, кто предал Францию)»: «Страшно становилось от того, насколько немцы были информированы. Саботаж был не только делом рук гитлеровских агентов. В нем участвовала большая часть делового мира, а также высокопоставленные лица из числа гражданских и военных властей… Франция не была побеждена Гитлером. Она была разрушена изнутри “пятой колонной”, обладавшей самыми влиятельными связями в правительстве, в деловых кругах, в государственном аппарате и в армии» ([51] с.438). Но для Франции это предательство, к счастью для французов, привело лишь к оккупации части страны немцами и почти не затронуло самих французов (за исключением евреев): ведь Гитлер не планировал уничтожения стран Запада. А вот в Польше (которую предали ее союзники) немецкая оккупация привела к гибели 6 миллионов человек. В Советском Союзе подобное предательство могло обернуться намного большей трагедией, чем польская – полным уничтожением страны и ее населения.
Говоря о репрессиях и тоталитарном режиме в СССР при Сталине, не надо забывать также, что не только фашистская Германия, а почти вся Европа жила в 1930-е годы в условиях фашистских и полуфашистских диктатур, которые игнорировали права личности в современном их понимании. Интересно в этом отношении высказывание, сделанное в 1942 году Уильямом Бивербруком, членом военного кабинета Великобритании: «Коммунизм при Сталине завоевал аплодисменты и восхищение всех западных наций. Коммунизм при Сталине дал нам примеры патриотизма, которым трудно найти аналоги в истории. Коммунизм при Сталине дал миру лучших генералов. Преследование национальностей? Совсем нет. Евреи живут там так же, как и все остальные. Политические репрессии? Да, конечно. Но теперь уже ясно, что те, кого расстреливали, предали бы Россию немцам» ([6] с.306).
А вот что позднее писал о сталинской политике репрессий английский писатель Чарльз Сноу: «извне ему [Сталину] грозила отнюдь не вероятная, а весьма определенная перспектива неизбежной войны, заговоры были вероятны – в партии, в армии. За тридцать лет до того, он возглавлял тайные революционные организации, секретнейшие из секретных, и знал: единственный противовес тайным организациям – тайная полиция. Сталин был готов использовать ее и использовал тайную полицию [НКВД] как никто прежде ее не использовал. Ему нужно было уничтожить, и он уничтожил самое возможность альтернативного правительства: не только оппозицию, но и тень оппозиции в самых отдаленных закоулках, откуда могла бы выйти другая администрация. С помощью таких мер он, режим, страна выстояли в войне. После войны времени на передышку не было вовсе. Ему приходилось приглядывать за Америкой, вооруженной атомными бомбами…» ([43] с.525).
Все это – мнения современников, и они представляют собой несравненно бóльшую ценность, чем высказывания многих сегодняшних авторов и политиков, которые, как правило, не представляют себе (или не хотят представлять!) ни реалий и угроз того времени, ни того, что в действительности происходило при Сталине. Интересно в этом отношении также мнение Полины Жемчужины – жены Молотова, еврейки, которая была несправедливо репрессирована Сталиным и освобождена из заключения лишь после его смерти. Судя по этому факту, она должна была люто его ненавидеть. Но вот что она говорила в 1960-е годы дочери Сталина Светлане Аллилуевой, которая вернулась из длительной эмиграции и имела как раз резко отрицательное мнение о своем отце: «Твой отец был гений. Он уничтожил в нашей стране пятую колонну, и, когда началась война, партия и народ были едины» ([75] с.70).
В течение всего периода 1930-1953 гг. основную массу репрессированных составляли не рядовые граждане, а партийные и государственные чиновники. Это также является одной из характерных черт сталинских репрессий. Как отмечает Р.Медведев, «из 25 народных комиссаров, входивших в СНК СССР в 1935 г., не погибли в годы репрессий лишь Микоян, Ворошилов, Каганович, Литвинов и Молотов. Из 28 человек, составивших СНК в начале 1938 г., были вскоре репрессированы 20 человек» ([75] с.22-23). Репрессии в армии в 1937-1938 гг. почти полностью «вычистили» всю армейскую верхушку, но при этом почти не затронули средний и низший офицерский корпус. Так, в руководстве армии были уничтожены: из 5 маршалов – 3, из 5 командармов I ранга – 3, из 10 командармов II ранга – 10, из 57 командиров корпусов – 50, из 186 командиров дивизий – 154, из 16 армейских комиссаров I и II ранга – 16, из 26 корпусных комиссаров – 25, из 64 дивизионных комиссаров – 58, из 456 командиров полков – 401, и т.д. [3] Как пишет Р.Баландин, «основной вал репрессий пришелся по “высшим слоям” советского общества, захватил множество руководящих работников в разных отраслях, а прежде всего в ОГПУ-НКВД и армии, но более всего – в партийных органах. Это лишний раз подчеркивает тот факт, что репрессии были не против народных масс, а против партийно-руководящих работников» ([6] с.319).
Некоторые историки полагают, что в этом состоял главный метод борьбы Сталина не только с возможными заговорами и вредительством, но и с коррупцией. Нет никакого сомнения, что и при Сталине в недрах бюрократической машины развивалась коррупция, не было еще ни одного общества в истории, которое было бы полностью от нее избавлено. Но 1930-е годы были критическим периодом в жизни страны. Слишком многое было поставлено на карту, и слишком дорого могли обойтись стране ошибки и некомпетентность руководства. А ведь коррупция, как было показано выше на многочисленных примерах, очень часто внешне выглядит как оплошность или некомпетентность руководства. Очень часто воровство государственных денег в истории России прикрывалось ошибочными и некомпетентными действиями чиновников. Хитрый и бессовестный вор, маскирующийся под глупого и исполнительного «столоначальника» – вот типичный пример российского коррумпированного чиновника. И надо сказать, это худший вид кражи – потому что, своровав рубль, чиновники своими некомпетентными действиями, совершенными ради прикрытия воровства, наносили (и наносят) ущерб государству в десять раз больший. В этом состоит одно из худших проявлений коррупции.
Разумеется, для организации подобных действий необходима некая чиновничья группа, которая связана между собой неформальными договоренностями и чаще всего формируется по вполне определенным признакам – по знакомству, по прежней работе, по принадлежности к какому-либо национальному или сексуальному меньшинству. Надо полагать, 1930-е годы не были никаким исключением в этом плане. Кроме того, сам подбор и выдвижение людей не по их деловым качествам, а по каким-то иным критериям, уже способен нанести существенный ущерб обществу и, по-видимому, может рассматриваться как одна из разновидностей коррупции. Косвенным свидетельством тому, что такое выдвижение происходило и в сталинское время, может служить следующий факт. «Осенью 1934 года в “Известиях”, - пишет Р.Баландин, - сообщалось о присвоении высших званий двадцати работникам НКВД. Из них 11 были евреями, включая Генерального комиссара (маршала), и лишь 4 (!) русскими. Это не объяснишь каким-то особым интеллектом представителей данной национальности. В органах НКВД требовалось в первую очередь нечто другое. Широкое представительство евреев разумнее считать их взаимной поддержкой» ([7] с.98).
В дальнейшем именно аппарат НКВД подвергался, и неоднократно, самым суровым «чисткам» и репрессиям, более чем любые другие советские органы ([6] с.267). Возможно, это было вызвано не столько борьбой с коррупцией, сколько борьбой с возможными заговорами или вредительством в рядах этой организации, обладавшей самыми большими рычагами власти в стране. Тем не менее, нет никакого сомнения, что многие «чистки» советского и партийного аппарата представляли собой один из методов борьбы с коррумпированными группами. Вот что пишет в этой связи А.Шубин:
«Решившись на массовый террор, Сталин приступил к систематическому разгрому кланов, независимо от того, были ли у него прежде претензии к их лидерам. В регионы выезжали комиссии во главе с кем-нибудь из членов Политбюро. Эти карательные экспедиции тщательно охранялись – к возможности сопротивления относились очень серьезно. Прибыв на место, представитель вождя проводил пленум обкома, на котором снимал с постов прошлое руководство, арестовывая его практически поголовно. Удары по региональным штабам приходилось наносить несколько раз, прежде чем Сталин приходил к выводу, что они стали вполне послушными…
Новые административные кадры выдвигались из среды тех кругов, против которых велась борьба, поэтому машина репрессий должна была уничтожать несколько слоев руководителей, прежде чем кланы могли считаться ликвидированными. “Погромив” руководителей, принадлежавших к клану арестованного “барона”, их нужно было кем-то заменить. Так, разгромив Воронежский обком, Андреев докладывал Сталину, что новый первый секретарь (переброшенный с Орловщины и таким образом оторванный от собственного клана) пока работает один, подбирает людей, которых потом “изберут” в обком. Откуда взять этих новых людей? Но есть тысячи партийцев, которые были исключены из партии предыдущим руководством… Эти люди были настроены враждебно к “разоблаченному” местному руководству, оторваны от бюрократических кланов. Из этих маргинальных коммунистов можно было сформировать новое руководство. Но в случае чего, вскорости и расстрелять не оправдавших доверие» ([152] с.242).
Во многом теми же причинами – борьбой с вредительством и коррупцией – объясняется и широкое поощрение Сталиным доносительства («стукачества»), которое, как пишет историк, в ту эпоху «стало повальным». Миллионы людей доносили на своих руководителей, на чиновников и даже на своих соседей. В этой связи необходимо отметить, что во многих странах Западной Европы, особенно в Германии, доносительство и в настоящее время является одной из основных форм борьбы со всевозможными преступлениями и с коррупцией. То, что «стукачество» приняло такие уродливые формы при Сталине, во многом объясняется насаждавшейся коммунистической идеологией, которая ликвидировала ряд обычных правовых норм и заменила их марксистскими идеологическими понятиями. В результате нормальная следственно-судебная система, начавшая складываться в 1920-е годы, была превращена в косноязычную средневековую инквизицию, уничтожавшую без разбора и виновных, и невиновных.
Разумеется, всю созданную Сталиным систему борьбу с коррупцией, вредительством и другими преступлениями невозможно оправдать с точки зрения психологии мирного времени. Кроме того, будучи чрезвычайно жестокой, она не была достаточно эффективной. На месте одного разгромленного клана очень скоро возникал другой, а частые разгромы кланов приводили к дезорганизации работы аппарата и неизбежным ошибкам и просчетам, которые обходились не менее дорого, чем уничтожение множества невинных людей. Как пишет А.Шубин, «И в начале XXI в. сталинисты… продолжают верить, что целью Сталина было извести “зажравшуюся”, “разложившуюся” номенклатуру. Но это – просто еще один миф. Сталин заменил людей, но не стал менять систему, воспроизводящую “разложение”» ([152] с.243).
Проблема, однако, состояла в том, что никто не знал наверняка в то время, да и не знает сегодня, какой должна быть идеальная система, препятствующая возникновению коррупции в бюрократическом аппарате, и существует ли вообще такая система. Мы поговорим об этом в следующих главах. Что же касается рассматриваемой эпохи, то у Сталина не было времени экспериментировать и пытаться создавать такую идеальную систему борьбы с коррупцией. Да и ошибка в этом вопросе стоила бы слишком дорого – ведь на карту были поставлены само существование страны и жизнь ее населения. Поэтому он предпочел не экспериментировать, а прибегнуть к системе чрезвычайно жестоких мер борьбы с коррупцией и вредительством, которые можно объяснить и отчасти оправдать лишь теми условиями, в которых оказалась страна.
21.5. Государственное и национальное строительство, создание нового общества
В 1922 г., когда в руководстве коммунистической партии обсуждался вопрос государственного устройства будущего Советского Союза, схлестнулись две позиции – Ленина и Сталина. Ленин выступал за конфедеративное устройство страны с очень большой самостоятельностью у всех союзных республик, Сталин – за унитарное государство с ограниченной автономией у всех «малых» наций (не относящихся к русской нации). Ленин в тот момент имел неизмеримо больший авторитет в партии, чем Сталин, но его здоровье резко ухудшилось, и он уже не мог участвовать в дискуссиях и текущей работе. А Сталин как нарком по делам национальностей готовил проект конституции и будущего государственного устройства страны и имел возможность воплотить в этом проекте свои собственные взгляды и идеи.
То, что в итоге получилось, было неким симбиозом идей, высказанных Лениным и Сталиным. Формально это была конфедерация – союз самостоятельных республик, имевших право на выход из СССР. Но фактически проект конституции предусматривал значительную централизацию управления в стране и необходимость подчинения республик решениям центральных органов. Как указывают Р.Медведев и Ж.Медведев, Ленину окончательный проект не очень понравился, он настаивал на большей самостоятельности республик и указывал на необходимость борьбы с «русским великодержавным шовинизмом» Сталина ([76] с.479). Но он уже не вставал с постели и не смог своими записками убедить Пленум ЦК в декабре 1922 г. в том, чтобы принять его поправки к проекту конституции.
Последующие события показали правоту в этом вопросе Сталина, а не Ленина. «Сейчас, анализируя события предвоенного периода 1923-1941 годов, - пишут историки, - можно ясно представить, что если бы “Союз республик” был создан по ленинскому проекту…, то быстрая индустриализация страны, требовавшая жесткой централизации управления экономикой, была бы невозможна. Ленин возражал даже против централизованного управления из Москвы транспортной системой» ([76] с.481). Развал СССР в 1991 году, в том виде как он произошел, на основе права добровольного выхода союзных республик из его состава, тоже мог случиться лишь потому, что в данном вопросе о свободе выхода из союза возобладала не сталинская, а ленинская точка зрения. Сталину в 1922 г. не удалось убедить партийное руководство принять его проект унитарного государства, за основу была принята ленинская идея об «открытом союзе» равноправных республик. Несмотря на большое значение этого вопроса не только для истории, но и для современности (например, в связи с планами по созданию союза России и Белоруссии и создания таможенного союза России с Белоруссией и Казахстаном), на этом вопросе сегодня не любят заострять внимание. Как пишут Р.Медведев и Ж.Медведев, «Никто, особенно после 1991 года, не хочет, по-видимому, демонстрировать того, что Сталин в 1922 году понимал возможность дезинтеграции СССР при наличии для этого конституционных предпосылок» ([76] с.479).
В дальнейшем Сталин продолжал свою политику государственного строительства, которая нередко расходилась с коммунистической идеологией. Вот один пример, приводимый Р.Баландиным: «В феврале 1929 года Сталину пришлось выдержать достаточно сильный напор со стороны делегации украинских писателей. Они дружно потребовали запретить [пьесу Булгакова] “Дни Турбиных”… Когда Сталин возражал, его не раз прерывали выкриками с места. А.Десняк открыто заявил: “Когда я смотрел «Дни Турбиных», мне прежде всего бросилось в глаза то, что большевизм побеждает… не потому, что он есть большевизм, а потому что делает единую, великую, неделимую Россию. Это концепция, которая бросается всем в глаза, и такой победы большевизма лучше не надо”.
Тонко подмечено! Не учли только делегаты, что сталинская политика была хотя и неявно, но твердо направлена на создание именно единой, неделимой, великой России – Советского Союза» ([7] с.224).
Как указывает А.Шубин, с данным тезисом согласно большинство историков – как сторонников Сталина, так и часть его критиков ([152] с.361). Даже американский политолог Р.Тагер писал о том, что Сталин «предусматривал возникновение великого и могучего советского русского государства» ([7] с.209). При этом многие историки: Ю.Жуков, Рой и Жорес Медведевы и другие, - полагают, что особенно решительно государственное и русское национальное строительство осуществлялось начиная с середины 1930-х годов в связи возросшей военной угрозой со стороны Германии. «Этот сдвиг, - пишут Р.Медведев и Ж.Медведев, - стал особенно заметен по постепенному переходу от наиболее популярных в конце 1920-х и в начале 1930-х годов историко-революционных фильмов («Броненосец Потемкин», «Путевка в жизнь», «Чапаев», «Ленин в Октябре», «Мы из Кронштадта» и других) к историко-патриотическим («Минин и Пожарский», «Суворов», «Александр Невский»). Кинематографией в СССР Сталин руководил лично, и очень часто именно он заказывал те или иные сценарии, читал их и правил и даже следил за съемками и монтажом конечных лент» ([76] с.482-483).
