Царь-голод. Рисунок эпохи Революции ( http :// fotki . yandex . ru )
Сегодня публикуется много дилетантских работ, которые, жонглируя разными цифрами, пытаются доказать, что никакого хронического голода в царской России не было. Выше были приведены прямые свидетельства и цифры о производстве/экспорте зерна в расчете на душу населения, которые неумолимо подтверждают тот факт, что население хронически голодало. Есть и демографическая статистика: детская смертность в России в середине 1920-х годов снизилась почти в 2 раза (а именно дети во все эпохи были первыми жертвами голода), а средняя продолжительность жизни в стране выросла на целых 12 (!) лет ([51] с.280). И это при том, что с точки зрения развития страны еще ничего не было сделано: производство зерна в России на душу населения в 1924-1925 гг. было даже ниже дореволюционного уровня, а развитие массовой медицины еще только начиналось. Главной причиной такого резкого снижения смертности в 1920-е годы могло быть лишь прекращение хронического голода – ничем другим его объяснить невозможно. Просто в ходе Революции был сломан механизм, способствовавший ограблению массы населения узкой группой лиц и лишавший это население возможностей сколько- либо нормального существования.
Видим мы и другие признаки кризиса коррупции – рост коррупции государственного аппарата, рост социального напряжения и социальных конфликтов (что особенно проявилось в течение 1903-1907 гг.), падение морали и нравов. В начале XX в. верхушка русского общества погрязла в декадентстве, разврате и мистицизме, а низы – в преступности и алкоголизме. Как пишет С.Кара-Мурза (выделено мной – Ю.К.), «Согласно официальной статистике, из 227 158 призывников 1902-1904 гг. по причине “наследственного алкоголизма” было выбраковано 19,5%. Отягощенная в результате алкоголизма наследственность была причиной широкого распространения среди призывников таких заболеваний: золотушное худосочие – 15,5%, идиотизм и сумасшествие – 9,3%, глухота и глухонемота – 10,6%, “грудь узкая и рахитичная” - 19,2%, хроническое воспаление легких – 17,2%, хронический катар – 23,2%... В Петербурге в 1911 г. было 35,1 смертных случаев на почве алкогольного отравления (в расчете на 100 тыс. жителей). В 1923 г. таких случаев было только 1,7.
Именно в начале XX века была заложена тяжелая традиция семейного пьянства, которая обладала большой инерцией и которую с большим трудом изживали в 20-30-е годы. В 1907 г. 43,7% учащихся школ в России регулярно употребляли спиртные напитки. Из пьющих мальчиков 68,3% распивали спиртное с родителями…, а в детской компании и в одиночку распивали только 8,1%. С 1900 по 1910 г., как показали повторные обследования, доля числа школьников, которые потребляли спиртное, сильно увеличилась. В Петрограде доля школьников, которые употребляли водку и коньяк, за это время выросла с 22,7% до 41,5%» ([51] с.187-188).
Ночлежный дом – картина В.Маковского 1889 г.
Высокая смертность до Революции могла возникать не только от голода, но и в целом как результат того беспросветного положения, в котором находилось 30% «лишнего» населения страны (нищета, отсутствие крыши над головой, холод, болезни, пьянство и т.д.).
Несомненно, важным фактором, ускорившим развитие кризиса коррупции в России, явились так называемые аграрные реформы Столыпина 1906-1911 гг., выразившиеся, прежде всего, в развале и уничтожении крестьянской общины. До реформ Столыпина (на конец XIX века), согласно оценке, приводимой в труде М.Ковалевского, крестьянская община охватывала около 85% всех крестьян, а после реформ Столыпина, по состоянию на 1913 год – лишь 1/3 крестьян, согласно оценке Н.Рожкова ([205] pp.120, 122; [107] 12, с.158)[295].
Самым страшным результатом такого фактического исчезновения общины стало то, что огромное число крестьян оказались беззащитными перед лицом голода и иных бедствий. Это особенно затронуло беднейшие слои крестьянства, которые и до развала общины находились на грани голодной смерти. Как говорил историк В.Кондрашин на международном семинаре, посвященном проблеме голода, «Страх перед голодом был одной из причин консолидации российского крестьянства в рамках традиционной поземельной общины… В общине традиционно была взаимоподдержка крестьян в случае голода. Общественным мнением была освящена помощь в деле спасения от голода слабейших крестьянских семей» ([51] с.63).
Еще одним результатом такого массового выхода из общины стало то, что крестьяне получили право самостоятельно владеть и распоряжаться своим наделом пахотной земли, который ранее принадлежал всей общине, а теперь перешел в частную собственность каждого крестьянина. Это привело к небывалому росту операций купли-продажи земли с участием крестьян. Так, за период с 1861 г. по 1899 г. (почти за 40 лет) крестьянами было приобретено всего лишь 3-4 миллиона десятин земли ([205] pp.120, 122). А за последующие 14 лет (по 1913 год) крестьянами было приобретено около 13 миллионов десятин, и подавляющая часть этой земли приобреталась крестьянами-единоличниками или специально созданными для этого товариществами[296]. Как видим, всего лишь за 14 лет в начале XX в. крестьянами было куплено в 4 раза больше земли, чем за 4 десятилетия в конце XIX в., то есть физический объем сделок увеличился более чем в 10 раз.
Такую же картину мы видим и со сделками по продаже крестьянской земли. В 1911 г. газета «Речь» писала: «Добрая половина крестьянских посевных земель находится в руках городских кулаков, скупивших по 30 и более наделов». В 1910 г. другая центральная газета писала, что в Ставропольской губернии земля скупалась в больших размерах «торговцами и другими лицами некрестьянского звания. Сплошь и рядом землеустроитель вынужден отводить участки посторонним лицам в размере 100, 200, 300 и более дес.» ([51] с.27).
Как видим, развал общины привел к резкому увеличению операций по купле-продаже земли с участием крестьян, от чего также пострадала их беднейшая часть, составлявшая порядка 30% всей крестьянской массы. После выхода из общины (или фактического ее исчезновения в деревне) беднейшие крестьяне не только лишились ее поддержки, что было очень важно в случае неурожая, голода, болезни или ухода в армию, но стали легкой добычей земельных спекулянтов, которые, пользуясь их нуждой, за бесценок скупали у них землю и фактически оставляли их нищими и без средств к существованию. Причем, как показывают исследования, в роли таких земельных спекулянтов (кулаков) выступали примерно поровну как городские кулаки, так и сельские ([51] с.58) – откуда и такое резкое увеличение числа покупок земли как самими крестьянами, так и горожанами.
Одним из первых по этому поводу забил тревогу Лев Толстой, который стал призывать к запрету вообще частной собственности на землю и любых сделок купли-продажи земли. Как писал Ленин в 1910 г. в связи со смертью Л.Толстого: «Его непреклонное отрицание частной поземельной собственности передает психологию крестьянской массы… Его непрестанное обличение капитализма передает весь ужас патриархального крестьянства, на которого стал надвигаться новый, невидимый, непонятный враг, идущий откуда-то из города или откуда-то из-за границы, разрушающий все “устои” деревенского быта, несущий с собою невиданное разорение, нищету, голодную смерть, одичание, проституцию, сифилис…» ([51] с.52).
На самом деле речь не шла ни о каком развитии капитализма в деревне (в частности, в виде фермерских хозяйств), речь шла о банальной спекуляции землей. Большинство кулаков, как показывают исследования, скупали землю вовсе не для того, чтобы самим ее обрабатывать и создавать крупное фермерское хозяйство. Цель была намного проще – хапнуть то, что «плохо лежит», скупить по дешевке землю, воспользовавшись крайней нуждой соседа. И затем либо сдавать эту землю в аренду этому же соседу (или другому крестьянину или общине), либо продать эту землю перекупщику или крупному землевладельцу. Как писал по этому поводу А.Энгельгардт, хорошо на личном опыте изучивший этот вопрос: «Найдется богатый мужичок, который деньги внесет, земля под общество пойдет, а общество мужику выплачиваться будет. Богач найдет, с чего взять» ([51] с.28). Как писала газета «Наша заря» в 1910 г., в ставропольской губернии «за два года лишились земли 5300 дворов, причем немало дворов, владевших более чем одним наделом (то есть речь идет уже о перепродаже скупленных соседских наделов – Ю.К.). Общая цифра проданных крестьянами наделов – около 6300. Скупкой наделов земля сосредоточивалась в одних руках. Случаи покупки 30, 40 и более наделов нередки… Средняя продажная цена за десятину – 40 рублей. Цифра эта колеблется между 25 и 65 руб. … Помещичьи земли и земли, продаваемые земельным крестьянским банком, идут не ниже 125 руб. за десятину» ([51] с.58).
Как говорится, почувствуйте разницу - нормальная цена за десятину была 125 рублей, а у крестьян в среднем скупали по 40, в 3 раза дешевле, а у некоторых, доведенных до отчаяния нуждой и голодом – и по 25 рублей. Как пишет С.Кара-Мурза, «по результатам одного исследования (в Симбирской губ.), “половина всех покупщиков покупала землю прежде всего в целях сдачи ее в аренду”. Аренда была кабальной – за отработки (бесплатный труд) или исполу (за половину урожая). Арендатор бедствовал, что сказывалось на технике земледелия. По данным экономистов-аграрников, в центре России “при всей отсталости крестьянина и примитивности техники его хозяйства на надельных землях урожаи хлеба были выше, чем на помещичьих землях, сдаваемых в аренду”. Иными словами, переход земли из наделов в аренду означал обогащение сельских паразитов-рантье за счет регресса хозяйства и страданий крестьянства» ([51] с.58).
Таким образом, мы видим, что реформы Столыпина вели к образованию в деревне слоя сельской олигархии. Наряду с помещиками, там образовывался слой кулаков-спекулянтов, скупавших у крестьян их земли в 3-4 раза дешевле нормальной стоимости и наживавшихся на кабальной аренде этих земель. При этом ограблению подвергалась в первую очередь беднейшая часть крестьянства. Но и крестьяне-середняки теперь не были защищены общиной и в любой момент могли оказаться в той же ситуации, что и бедняки – без средств к существованию и без земли. Особенно такой ситуации могла способствовать Первая мировая война. К концу 1916 г. в армию было мобилизовано 14 миллионов человек, а это значит, что почти в каждой крестьянской семье кто-то из мужчин ушел на войну, они лишились самых работоспособных своих членов. По оценкам, село в разных местах потеряло от трети до половины рабочей силы ([51] с.29). Пока мужчины воевали, их семьи могли остаться без средств к существованию и без земли, впасть в полную нищету и умереть, и теперь, после развала общины, никому до этого уже не было дела.
Именно в этом состояло то страшное зло, которое несли с собой реформы Столыпина. И именно поэтому, как полагает С.Кара-Мурза, Гражданская война в России началась не в 1918 году, а намного раньше – весной-летом 1917 года: стихийная война крестьян с кулаками и хуторянами (с сельской олигархией), охватившая всю центральную Россию ([51] с.128). Но первые признаки этой крестьянской войны появились намного раньше: как выше говорилось, уже в 1909-1910 гг. было 11000 случаев поджога хуторов и крестьян-единоличников.
В дальнейшем вся основная крестьянская масса (вслед за Львом Толстым) выдвинула требование отменить частную собственность на землю, то есть ликвидировать результаты реформы Столыпина. Так, собравшийся после февральской революции 1917 г. Всероссийский съезд крестьянских депутатов (сторонник Временного правительства) потребовал немедленно запретить куплю-продажу земли, поскольку ее скупка по бросовым ценам приобрела невиданный размах, и уже началась ее активная скупка иностранцами. Временное правительство пообещало ввести такой запрет, но так этого и не сделало ([51] с.127-128). А после передела земель, осуществленного в результате октябрьской революции 1917 г., крестьяне опять, теперь уже стихийно, объединились в общины и внесли туда свои частные земельные наделы, которые опять стали общинной собственностью. По данным С.Кара-Мурзы, в 1927 г. в РСФСР община опять объединяла 91% всех крестьян ([51] с.21) – то есть результаты столыпинской реформы были устранены еще до сталинской коллективизации, но для этого потребовалась Революция и Гражданская война.
Приведенные факты и выводы свидетельствуют о неизбежности Революции и Гражданской войны. Вопреки мнениям, которые приписывают развязывание Революции и Гражданской войны то «иудо-масонам», то иностранным спецслужбам, то горстке фанатиков-революционеров, такой масштабный социальный кризис, который произошел в 1917-1922 гг. и предвестником которого были события 1905-1907 гг., не мог быть обусловлен лишь чьим-то заговором или действиями спецслужб. Если отсутствуют внутренние условия для смуты, то никакая внешняя сила не в состоянии навязать такой огромной стране две революции подряд, да еще с таким страшным исходом – с гибелью десятков миллионов людей. Приведенные факты и выводы говорят о том, что в России в начале XX века смута и гражданская война были неизбежны. И действия правительства (в частности, реформы Столыпина) лишь еще более обострили кризис коррупции и усилили размеры хаоса и анархии в стране, а следовательно, и тот размах, который приобрели смута и гражданская война. Конечно, немалую роль в разыгравшихся событиях сыграла Первая мировая война, а также действия сил, которые сознательно усиливали кризис и хаос, о чем речь пойдет в следующей главе.