Баррикада на Малой Бронной в Москве в декабре 1905 г. ( http :// dic . academic . ru )
В результате применения артиллерии в Москве было уничтожено множество частных домов и две фабрики на Пресне. Всего же за несколько месяцев революции, по данным Н.Рожкова, было убито почти 15 тысяч человек, ранено более 18 тысяч, брошено в тюрьмы 70 тысяч, 3/4 страны переведено на военное положение ([107] 12, с.101).
Методы подавления властями декабрьского восстания в Москве напоминают методы подавления восстаний туземцев в британских колониях или восстаний балканских славян турками в XIX веке. Для усмирения славян турецкие войска просто начинали методично вырезать деревни одну за другой со всеми их жителями, и все остальное население, объятое ужасом, само прекращало восстание. Примерно такие же методы мы видим и в Москве в декабре 1905 года, но не против «туземцев», а против коренного населения: власти методично в течение 6 дней расстреливали город из пушек (причем, стреляли не только по рабочим окраинам, но и по районам, прилегающим к центру – по Садовому кольцу), разрушая один дом за другим и убивая ни в чем не повинных горожан ([107] 12, с.95). После этого город выкинул белый флаг – объявил о прекращении восстания; не выкинула флага только Пресня – и власти после этого сконцентрировали всю мощь артиллерийского огня на Пресне. К этому надо добавить, что дело было в начале декабря, впереди была вся зима с лютыми морозами, а тысячи ни в чем не повинных горожан вследствие артобстрела и разрушения зданий лишились жилья, не говоря уже о сотнях раненых и убитых.
В последнее время историки выдвигают версии о том, что революция 1905 года в России активно спонсировалась различными внешними силами – британскими и японскими спецслужбами, «международными масонскими кругами», американскими и еврейскими миллионерами. Сам факт участия внешних сил в разжигании хаоса и бесчинств в стране и в 1905 году, и особенно начиная с 1917 года, не вызывает сомнений, далее об этом будет подробно рассказано. Но размеры этого влияния на революцию явно преувеличиваются, искажается и характер этого влияния. Так, О.Платонов утверждает, что всего из указанных выше и других источников «на революцию» в России было потрачено «не менее 50 млн. долл., огромная по тем временам цифра». Каким образом она была рассчитана, он не поясняет. При этом значительная часть этих средств, по его словам, была израсходована на вооружение, ввозившееся в страну ([93] с.192-193). Если это было бы действительно так, то на эти средства можно было вооружить огромную революционную армию, которая могла бы успешно противостоять ненадежным правительственным войскам[284]. В таком случае непонятно, почему, по данным очевидцев и историков - современников указанных событий, у московских рабочих в момент восстания в декабре 1905 г. оказалось лишь несколько сотен револьверов.
Искажается и характер событий революции 1905 г. Например, Н.Стариков пытается доказать, что вся революция дирижировалась японцами и поддерживавшими их англичанами, и пытается найти некую связь между основными событиями русско-японской войны и революции. Например, начало революционных событий он почему-то датирует с забастовки 3 тыс. харьковских рабочих, начавшейся 11 февраля 1904 г., то есть через 2 недели после начала войны. Следуя его логике, эту забастовку организовали англичане или японцы ([121] с.172). Даже если представить, что это так (что маловероятно), то в масштабах страны это событие – ничтожно, в целом же в России забастовочное движение в 1904 г. пошло на спад. Так, в 1903 г. была гигантская всеобщая забастовка, охватившая весь Юг страны (см. выше), а в 1904 г. ничего подобного не происходило. Поэтому если японцы с британцами и занимались забастовками в России, то у них это как-то совсем плохо получалось. Новый взрыв забастовок начался лишь после Кровавого воскресенья, которое было воспринято как предательство со стороны царя. По данным Н.Рожкова, в течение января 1905 г. забастовки охватили более 120 городов страны и 10 железных дорог ([107] 12, с.34). Полагаю, никаким англичанам и японцам, даже если бы они взяли бы себе в союзники еще и французов, немцев и китайцев в придачу, такое организовать было не под силу. То же касается и спада революции после октября 1905 г. – он был связан с царским манифестом 17 октября и ожиданием обещанных выборов в Думу, от которой ждали очень многого и к которым все партии (включая эсеров и меньшевиков) сразу начали готовиться. Конечно, спад революции мог отчасти объясняться и окончанием русско-японской войны 1 октября 1905 г., но вовсе не потому, что так приказали народу «иностранные дирижеры», как пытается доказать Стариков ([121] с.185), а потому что война воспринималась как совершенно ненужная и губительная для страны, и вызванная непонятными авантюрами царя и его окружения на Дальнем Востоке. Народу совсем не нравилось ехать на войну умирать в Китай ради процветания какого-то «бизнеса» царя и вельмож в Манчжурии и Корее. Как уже говорилось, требование быстрейшего окончания войны было включено в петицию 9 января 1905 г., идея поражения в войне имела массовую поддержку и в народе, и среди интеллигенции.
Характер событий декабрьского восстания в Москве также ничем не подтверждает тезис историка о том, что оно было организовано из-за рубежа (не говоря уже о том, что этому нет никаких прямых доказательств). По своему характеру это – типичный стихийный анархический бунт, каких мы увидим очень много в 1917 г. (см. следующую главу). И его причиной была, скорее всего, та страшная безработица среди рабочих, которая достигла пика как раз к концу 1905 г., вызвав отчаяние, а также провокационные действия московских властей в отношении демонстрантов (см. выше). Кроме того, как указывает Н.Рожков, анархия в руководстве восстанием усилилась еще и потому, что почти весь центр, избранный Советом рабочих депутатов для руководства политической забастовкой 7 декабря, совершенно случайно был уже 6 декабря арестован полицией ([107] 12, с.93-94). А большевистское руководство уехало на конференцию в Финляндию. Вот и некому было руководить восстанием, неорганизованные кучки повстанцев были предоставлены сами себе.
Другие «доказательства», приводимые Стариковым для обоснования тезиса об иностранном спонсорстве московского восстания, представляются еще более странными. «Перечень обычного вооружения [повстанцев], - пишет историк, - поражает своей пестротой. Здесь разнообразные винтовки, револьверы, браунинги», есть и современные швейцарские винтовки, есть и маузеры, и даже пулеметы. Отсюда делается вывод – боевики были великолепно вооружены, лучше полиции ([121] с.212-213). Во-первых, это не так: например, против них с самого начала активно использовали артиллерию. Во-вторых, любого человека, знакомого с организацией военного дела, пестрота вооружения поразит, как и Старикова, но совсем в другом отношении. Она как раз и означает, что не было единой организации восстания: оружие ввозилось из-за границы мелкими партиями по собственной инициативе совершенно разных людей[285]. Кроме того, такую «армию» из нескольких сотен человек, рассредоточенную на огромной территории и имевшую два десятка видов оружия разных мастей и калибров, было совершенно невозможно централизованно обеспечить боеприпасами. Поэтому то, что так поразило воображение уважаемого историка, является доказательством его неправоты – в действительности повстанцы были вооружены из рук вон плохо и сам характер их вооружения исключает всякую централизованную организацию восстания «невидимой рукой» из-за моря.
Из всех этих фактов, а также из тех, что будут приведены ниже, вытекает совсем иное: внешние силы (международная олигархия) практически не участвовали в поддержке самой революции 1905 г., то есть организованного и неорганизованного протеста рабочих и крестьян, выдвинувших конкретные экономические и политические требования царскому правительству. Вместо этого они попытались использовать нестабильную ситуацию в стране для усиления хаоса и разжигания вражды, прежде всего межнациональной. Например, как указывает О.Платонов, в одном из документов японского агента на территории России, обнаруженном при его аресте русской разведкой, содержалась информация о планах японцев передать 8 тыс. винтовок финским националистам и 5 тыс. винтовок – грузинским (при том, что в Финляндии и Грузии проживало всего лишь 3-4% населения тогдашней России), в то время как для всей остальной России они планировали передать лишь 8 тыс. винтовок – столько же, сколько для одной крошечной Финляндии ([93] с.192). И это при том, что число активных (но в основном невооруженных) участников революции 1905 г., по оценкам и Н.Рожкова, и О.Платонова было не менее 100 тысяч человек ([93] с.214).
Еще один любопытный факт, подтверждающий высказанный выше тезис, вытекает из данных, приводимых А.Солженицыным, О.Платоновым и В.Кожиновым: в 1905 году самой вооруженной группой населения в России оказались евреи. Судя по приведенным ими данным, у одних только евреев Одессы в 1905 году оказалось значительно больше револьверов и иного оружия, чем у всего населения Москвы во время декабрьского вооруженного восстания 1905 года, а у евреев Киева или Житомира (составлявших незначительное меньшинство местного населения) – этого оружия было, по крайней мере, не меньше ([113] I, с.365, 382, 390, 393). Так, по имеющимся данным, в Киеве в так называемом еврейском «отряде самообороны» было 1,5 тысячи бойцов, а в Одессе – несколько тысяч ([113] I, с.365, 382, 390). Поэтому, например, в Одессе в период с июня по октябрь 1905 г. развернулись настоящие бои между евреями и полицией, с баррикадами и интенсивной перестрелкой, а также между евреями и рабочими. В одном из таких боев, по свидетельствам очевидцев, участвовала «толпа вооруженных евреев, численностью до тысячи человек» ([113] I, с.388, 393).
При этом, если цели, выдвигавшиеся основной массой русских рабочих и крестьян, начиная от гапоновской программы 9 января 1905 г., и кончая программой-минимум социал-демократов и программами эсеров и кадетов, были предельно ясны и в целом между собой совпадали, то с евреями такой ясности не было. Как пишет А.Солженицын, за что именно боролись евреи в 1905 г.: то ли за национальную автономию, то ли за равные права, то ли за полные права, и в какой именно форме, совершенно непонятно; сами еврейские активисты спорили об этом друг с другом и не могли прийти к согласию. Тем более, что до этого, в 1903-1904 гг. права евреев в России были существенно расширены, а прежние запреты на проживание и на занятие должностей были отменены или существенно ослаблены ([113] I, с.354-357, 349). Можно предположить, что многие евреи в 1905 г. выступали за то же самое, за что выступало и основное население страны, то есть поддерживали требования русских рабочих, крестьян и интеллигенции. Но это плохо согласуется с действиями евреев. Так, оба историка (Солженицын и Платонов) приводят примеры массовых провокационных действий евреев, когда они, например, исподтишка убивали полицейских, оскорбляли солдат и рабочих, громили предприятия, склады, государственные учреждения. Между тем, в отличие, например, от массовых забастовок или убийств крупных чиновников и вельмож, которые являлись методом политической борьбы (и достаточно эффективным – см. приведенные примеры), убийства обычных полицейских или разгром складов и госучреждений вряд ли можно вообще считать «революционными акциями», а следует скорее рассматривать как акты бандитизма или вандализма.
Так, согласно отчету сенатской комиссии, приводимому А.Солженициным, в Одессе 14 июня «толпа “человек в 300 пыталась проникнуть в развесочную [чая]… произвела несколько выстрелов в околоточного надзирателя, удерживавшего толпу от вторжения, но была рассеяна” залпом полицейского наряда. “Вскоре, однако, она снова собралась”, пошла на полицейский участок, перестреливалась с ним, также и из дома Докса “из окон и [с] балкона… было произведено в полицейских чинов несколько выстрелов”… “Довольно большая толпа евреев ворвалась во двор жестяной фабрики, засыпала [городовому] глаза табаком… при появлении полицейского наряда разбежалась, открыв огонь из револьверов, причем, из числа стрелявших, четыре еврея [перечисляются] были задержаны”; еще на одном перекрестке “из собравшейся… толпы евреев [двое] стреляли из револьверов и ранили конного стражника”; “вообще в течение всего дня 14 июня на всех почти улицах города происходили постоянные стычки евреев с нарядами полиции, во время которых евреи пускали в дело огнестрельное оружие и камни”…»; а в результате возникших беспорядков на следующий день 15 июня были частично разграблены нахлынувшей толпой, частично сгорели вследствие поджога склады с товарами в Одесском порту ([113] I, с.385-386). Разгром порта был настолько полный, что, как пишет Н.Стариков, «16 июня одесский порт представлял собой страшное зрелище: обугленные остовы зданий, несколько сгоревших пассажирских пароходов. Между ними обгорелые трупы. Много раненых, искалеченных» ([121] с.158).
18 октября, во время всеобщего ликования в Одессе по поводу царского манифеста, читаем далее в материалах сенатской комиссии (в пересказе Солженицына), «молодежь, и в особенности еврейская, с видимым сознанием своего превосходства стала указывать русским, что свобода не добровольно дана, а вырвана у правительства евреями… открыто говорили русским: “теперь мы будем управлять вами”, и также: “мы дали вам Бога, дадим и царя”. “Большая толпа евреев с красными флагами гналась” долго за двумя городовыми, один через двор и крышу бежал, другого же, Губия, эта толпа, “вооруженная револьверами, топорами, колами и железными палками, ворвавшись во двор, нашла спрятанным на чердаке и так изувечила, что он по дороге в больницу умер…”. Позже были избиты и поранены трое полицейских чинов, а у пяти городовых отобраны револьверы» ([113] I, с.391). А на следующий день, 19 октября, согласно свидетельствам самих евреев, «много оружия было роздано в одной сионистской синагоге» ([113] I, с.390).
Согласно другому сенатскому отчету, в Киеве 18 октября «”евреи, набросив на памятник [Николая I] аркан, старались стащить статую императора с пьедестала”; “на другой улице евреи, украшенные красными бантами, стали оскорблять четырех проходивших мимо солдат: они на них плевали”; на Софийской площади толпа бросала камни в воинский патруль, ушибла шестерых солдат…» ([113] I, с.374). Местные власти накануне по случаю царского манифеста разрешили группе граждан под председательством некоего Шефтеля использовать здание киевской думы для «мирного митинга». Однако как только митинг начался, пишет далее А.Солженицын по материалам сенатского отчета, в думу «подвалила новая многотысячная толпа с красными значками и повязками, она “состояла из студентов и лиц разного звания, возраста, пола и состояния, причем особенно выделялись евреи”… “Мгновенно все национальные флаги, которыми, по случаю Манифеста, была украшена дума, были сорваны, и их места заняли красные и черные знамена”… в думе всю мебель разломали, из разбитых шкафов выбрасывали деловые бумаги и рвали их. Распоряжался в думе Шлихтер, по коридорам ходили “сборщики денег на неизвестные цели”. – Толпа перед думой все возбуждалась… с думского балкона успешнее всего ораторствовали Ратнер и Шлихтер. “Еврей-подмастерье кричал с балкона: «долой самодержавие»; другой, прилично одетый еврей кричал: «валяй на мясо»”; еще “другой еврей, вырезав в портрете Государя голову, высунул свою в образовавшееся таким образом отверстие, и с [балкона] думы кричал толпе: «теперь я государь»”…» ([113] I, с.374-375).
«Что толкало евреев, - спрашивает А.Солженицын, - среди этих невежественно ликующих киевских сборищ, так дерзко предавать осмешке то, что еще свято простому народу?» ([113] I, с.374). Все это, пишет историк, и вызвало еврейские погромы, начавшиеся уже вечером 18 октября в Киеве и затем прокатившиеся по ряду других городов юга России: он приводит факты, показывающие, что в большинстве случаев эти погромы возникли вовсе не в результате действия полиции, а стихийно, вследствие «народной обиды» на оскорбительные действия евреев: возмущенный народ с окраин Киева собрался толпой и пошел громить еврейские магазины и дома евреев, и то же происходило в Одессе, Кременчуге, Чернигове, Виннице, Кишиневе, Екатеринославе (Днепропетровске) и других городах юга страны ([113] I, с.376-405). К такому же выводу пришли и сенатские комиссии, которые, например, писали по поводу киевских событий: «Уважение к национальному чувству народа, к предметам его почитания было забыто. Казалось, одна часть населения… не стеснялась в способах выражения своего презрения…»; «возбуждение народное, вызванное поруганием высочайших портретов, было необычайное. Некоторые из стоящих перед думой стали кричать “кто снял царя с престола?”, другие плакали». «Не нужно было быть пророком для того, чтобы предсказать, что такие оскорбления для евреев не пройдут даром», «тут же, у думы, стали раздаваться голоса, выражавшие удивление по поводу бездействия властей; кое-где в толпе послышались крики “надо бить жидов”…» ([113] I, с.375-376).
Результаты этих погромов также достаточно красноречивы. Как пишет В.Кожинов, «Современный исследователь С.А.Степанов, тщательно анализировавший результаты погромов, столкнулся с еще одной “загадкой”: выяснилось, что в ходе октябрьских погромов погибли 1622 человека, и евреев среди погибших было 711 (то есть 43%), а ранены были 3544 человека, и в их числе 1207 евреев (34%)» ([57] с.254). Таким образом, большинство пострадавших от этих погромов составляли вовсе не евреи. А вот что сообщал очевидец Исаак Бабель об октябрьском погроме в Одессе: «Евреев били на Большой Арнаутской… Тогда наши вынули… пулемет и начали сыпать по слободским громилам». Комментируя эти факты, Д.Галковский писал следующее: «Ну, что же, не было погромов? Были, конечно, были. Были еврейские погромы… Вооруженные до зубов еврейские погромщики, часто в униформе, хладнокровно расстреливали… Или специально учиняли беспорядки, провоцировали русское население…» ([57] с.254).
На вопрос Солженицына «Что толкало евреев?» у меня есть свое объяснение, в рамках той исторической концепции, которая была обоснована в трех книгах трилогии «Неизвестная история». По-видимому, в значительной мере эти действия были спровоцированы международной, в том числе еврейской, олигархией, которая стремилась усилить хаос и анархию, возникшие на фоне революционных событий 1905 г. – и потому усиленно вооружала евреев и подталкивала их к вызывающему поведению или организовывала провокации. И в данном случае ее действия ничем не отличались от действий любой другой олигархии, которые всегда направлены на усиление хаоса и анархии[286]. Ну, а масса евреев, равно как и русских, страдавших в результате вспыхнувшей взаимной вражды, рассматривалась олигархией лишь как пушечное мясо, как средство для достижения своих целей.
Подтверждением вышесказанному может служить еще целый ряд фактов. Так, еврейские погромы в 1905 г. произошли лишь на юге страны – там, где наиболее сильны были сионистские и другие националистические еврейские организации. В Северо-Западном крае, пишет А.Солженицын, «где евреи жили наиболее густо» - «еврейских погромов вовсе не было» ([113] I, с.400). В.Кожинов и вовсе указывает, со ссылкой на специальные исследования, что 80% октябрьских погромов произошло «на сравнительно небольших территориях, прилегающих к Киеву и Одессе», где жило менее 20% еврейского населения Российской империи ([57] с.255). Значит, дело не в «плохих евреях» и не в действиях властей, якобы организовавших погромы, а дело в том, кто подталкивал евреев в городах юга (особенно в Киеве и Одессе) к провокационным действиям и руководил еврейской массой. Другим примером такой же провокации, навязываемой сверху, может служить тон еврейской прессы в 1905 году. Как пишет О.Платонов, «даже Витте, относившийся к еврейству с большой симпатией (он был женат на еврейке), с раздражением отмечал, что “вся полуеврейская пресса, типичным представителем которой является Проппер (еврей-издатель газеты «Биржевые ведомости». – О.П.), вообразила, что теперь вся власть в их руках, а потому самозабвенно нахальничала”...» ([93] с.251). Следовательно, провокационные действия лиц, раздававших оружие в синагогах и организовывавших бесчинства, подкреплялись еще и «нахальными» статьями еврейской прессы. Не секрет, что почти вся легальная пресса в России в то время контролировалась олигархией, то есть, в случае с еврейской прессой - еврейскими промышленными и финансовыми магнатами. Какие лица конкретно стояли за всеми этими действиями, можно лишь догадываться. Например, известно, что два крупнейших международных еврейских магната – Ротшильд и Шифф – были ярыми русофобами и врагами России (они и сами этого не скрывали), известно и то, что они активно финансировали различные сионистские и националистические еврейские организации в дореволюционной России.
Можно привести и другие факты, подтверждающие вышесказанное. Как писал историк С.Степанов, «11 мая 1905 года в Нежине, уездном городе Черниговской губернии [расположенном в 120 км от Киева], были задержаны Янкель Брук, Израиль Тарнопольский и Пинхус Кругерский, которые разбрасывали воззвания на русском языке: “Народ! Спасайте Россию, себя, бейте жидов, а то они сделают вас своими рабами”. Одновременно с этим в Чернигове сионисты-социалисты распространяли воззвания на еврейском языке, призывавшие “израильтян” вооружаться. В октябре 1905 года они шли на демонстрациях под знаменами с надписями “Наша взяла”, “Сион”…» ([57] с.256). Или такой пример: из воспоминаний журналиста С.Орлицкого, оказавшегося в центре одесских событий в июне-октябре 1905 г., следует, что беспорядки организовывались и координировались неким одесским «комитетом», ставившим целью создание Южно-Русской республики. Как утверждал во время встречи с ним один из «комитетчиков», Сергей Самуилович Цукерберг, комитет готовил революцию в целях отторжения от России всего Юга, включая Украину и Крым. В этих целях комитет не только спонсировал вооруженные столкновения с полицией, но и пытался координировать их с восстаниями на Черноморском флоте – на «Потемкине», «Очакове» и других кораблях ([121] с.154-169).
В чьих интересах было отторжение от России всего Юга? Без сомнения, это было в интересах международной олигархии, ведшей «Большую игру» против России. Очевидно, она и спонсировала действия этого одесского «комитета» и других подобных организаций, которые и привели к погромам и беспорядкам. В этой связи можно вспомнить еще один известный факт: однажды в разговоре с Витте международный еврейский банкир Я.Шифф заявил, что если евреям не будет предоставлено равноправия в России, они произведут революцию, которая утвердит республику, которая даст это равноправие ([149] с.817).
Хаос и анархия в стране в 1905 г. усиливалась действиями не только внешних сил коррупции (международной олигархии, японской разведки) но и внутренних сил. Как пишет Н.Рожков, ряд действий черносотенных организаций, устраивавших демонстрации, погромы и убийства, организовывала «крупная буржуазия». Согласно его данным, так называемый «Союз русского народа», получивший позднее неофициальное название «черная сотня», был создан уже весной 1905 года, и во главе его встали крупные помещики и магнаты: граф Шереметев, граф Олсуфьев, князь П.Трубецкой, князь Голицын, князь Урусов, Шарапов ([107] 12, с.73, 46). Деятельность черносотенцев, пишет историк, заключалась в разгоне революционных демонстраций, запугивании населения и организации погромов. Более того, некоторые действия черносотенцев в 1905 году походили на бандитизм. Например, 17 октября в Томске черносотенцы сожгли здание железнодорожного управления, затем разгромили еврейские магазины и дома; в Твери разгромили здание земской управы ([107] 12, с.74). В.Войтинский в своих воспоминаниях указывает, что отряды черносотенцев в 1905 году состояли из уголовников, вооруженных ножами и палками, которые возглавляли некие «агенты в штатском» (неясно, полицейские чины или переодетые дворяне); а один отряд черносотенцев, напавший 18 октября в Петербурге на мирную манифестацию, собравшуюся в честь царского манифеста, по словам Н.Рожкова, состоял из «торговцев Сенного рынка» ([215] p.52; [107] 12, с.74). Очень сомнительно, что подобные отряды, состоявшие из уголовников или рыночных торговцев, представляли собой группу патриотов, примкнувших к движению по идейным соображениям; за всем этим явственно угадывается сильная рука, подкупившая или отдавшая приказ местной торговой или уголовной мафии и использовавшая ее боевиков для террора против мирного населения. Состав руководства этого первого «Союза русского народа» образца весны 1905 г. (сплошь крупные помещики и магнаты) также указывает на то, кто на самом деле руководил действиями этих «патриотов».
Приведенные выше факты расходятся с фактами, содержащимися в работах А.Солженицына, О.Платонова, В.Кожинова и других современных авторов. Так, Солженицын пишет, что «Союз русского народа» возник в ноябре 1905 г. «от инстинкта народной обиды» ([113] I, с.405). А Платонов утверждает, что эта организация получила официальный статус лишь 7 августа 1906 г. и во главе ее было 47 человек, преимущественно купцы и крестьяне, при этом он приводит совсем иной состав ее руководства, чем Рожков. Кроме того, цели «Союза», по его данным (уничтожение сословий, передача части помещичьих земель малоземельным крестьянам) совпадали с некоторыми требованиями революционных партий ([93] с.268, 270). Также известно, что существовало несколько разных черносотенных организаций с похожими названиями: «Союз русских людей», «Союз русских рабочих», «Всероссийский национальный союз», «Русское собрание» и т.д. Имелось и много похожих региональных «союзов»: «Партия народного порядка» в Курске, «Двуглавый орел» в Киеве и т.д. ([93] с.280) С учетом вышеизложенного, представляется вероятным, что с интервалом в полгода или год действительно могли возникнуть две разные организации с одним и тем же названием («Союз русского народа»); никакого другого объяснения столь разным фактам, приводимым историками, придумать невозможно.
Как бы там ни было, несомненно одно: в рамках одного движения, называемого «черносотенным», существовало в действительности два очень разных течения. Одно из них, как видим, возникло уже в начале 1905 г. по инициативе помещиков и магнатов, имело целью борьбу с мирными демонстрациями и иными выражениями народного единства, главным образом методами террора и запугивания, и носило большей частью деструктивный характер. Другое возникло снизу (начиная с октября-ноября 1905 г.) как стихийное движение для борьбы с экстремизмом, как со стороны евреев, так и со стороны тех русских «революционеров», которые использовали революционный хаос для грабежа, сведения счетов и иных нечистоплотных целей. И основной своей задачей это движение ставило наведение порядка (в интересах всего населения), а также защиту прав русского населения, что в рамках многонационального государства, каким была Российская империя, было важной и легитимной задачей. На это указывает и результат: по данным А.Солженицына, после того как Союз русского народа окончательно сформировался как массовая организация (а число его членов доходило до 400 тысяч человек), в России не было ни одного еврейского погрома ([113] I, с.406). Как пишет В.Кожинов, «в октябре 1905 года погромы достигают прямо-таки невероятных масштабов (их, по подсчетам Д.С.Пасманика, было около 700), хотя “черные сотни” только еще “организуются”, а после того, как они “уже организованы”, происходит всего 2 или, точнее, 3, погрома (начиная с 1907 года погромов уже вообще не было…» ([57] с.250).
Двойственный характер черносотенного движения сохранялся и в последующие годы. Например, как указывает О.Платонов и другие авторы, многие местные черносотенные дружины, сформированные снизу и состоявшие из простых крестьян или казаков, занимались просто охраной порядка и противодействием экстремизму, незаконному бизнесу и иным правонарушениям, то есть играли роль народных дружин. В других же случаях, по данным самого историка, имели место совсем иные отряды черносотенцев, сформированные сверху, которые, например, вламывались на собрания студентов и разгоняли их резиновыми дубинками, или состояли при некоторых заводах и фактически являлись частной «полицией» промышленных магнатов, помогая им в борьбе с «революционными настроениями» среди рабочих ([93] с.276-278). Убийство черносотенцами лидера думской фракции кадетов Герценштейна в 1906 г. тоже совсем не вписывается в образ «патриотов» и «народных дружинников». Судя по всему, оно также было инспирировано магнатами и помещиками: как будет показано далее, именно кадеты в первой Думе предложили наиболее внятную программу отчуждения помещичьих земель в пользу крестьян, и чуть было не убедили царских министров и самого царя принять эту программу. Герценштейн был автором и наиболее активным пропагандистом этой аграрной программы ([215] p.108), поэтому для помещиков он был в 1906 году одним из главных врагов.
Эта двойственность черносотенных и иных организаций дореволюционной России, называвших себя «патриотическими», была обусловлена тем глубоким кризисом, в котором находилась вся страна и все общество, той огромной пропастью между интересами большинства населения и интересами той небольшой кучки, которые в основном и защищало государство в царствование Николая II. Патриотические организации, ставившие перед собой цель охраны порядка и защиты интересов русского народа, неизбежно использовались правящей кучкой совсем в иных целях - для защиты интересов этой кучки и для еще большего угнетения русского народа. Вряд ли это нравилось самому народу, вошедшему в низовые черносотенные организации. Надо полагать, именно поэтому, как пишет Солженицын, «через несколько лет после загасания революции 1905 Союз Русского Народа… бесславно растаял». Сам он также признает двойственность черносотенного движения и мнения о нем, существующего среди историков: одно мнение - как о реакционной организации, созданной помещиками и крупными капиталистами, другое мнение - как о патриотической народной организации, противодействовавшей экстремизму ([113] I, с.406-407). В действительности, как будет показано далее, эта двойственность была характерна не только для черносотенных организаций, а фактически для всех партий и движений, рожденных Революцией (включая партии кадетов, эсеров, меньшевиков, большевиков и т.д.). Олигархия, силы внутренней и внешней коррупции, стремились внедриться во все революционные партии и во все патриотические движения, поставить их под свой контроль, подкупить их руководство и поставить во главе своих ставленников. Среди всех партий и движений, рожденных в эпоху Революции, мы увидим в дальнейшем примеры подобного разлагающего влияния и увидим группы людей, являвшихся ставленниками внутренней и международной олигархии.
18.3. Провал думской аграрной реформы в 1906-1907 гг.
Несмотря на жестокое подавление властями восстания в Москве и других городах, а также крестьянских восстаний, царский манифест 17 октября 1905 г. вызвал радужные ожидания и даже ликование среди значительной части интеллигенции. Многие ожидали, что, согласившись на формирование выборной Думы, царь непременно должен будет прислушиваться к ее мнению. Однако в последующем их ждало жестокое разочарование. В то время как шла подготовка к выборам и сами выборы в Думу, царь выпускал все новые и новые указы и законы, ограничивавшие ее функции или полностью их у нее отнимавшие. Например, как пишет Н.Рожков, указом от 8 марта 1906 г. были сведены к нулю бюджетные права Думы, а серией законов от 23 апреля Думу отстранили от участия во внешнеполитических, военных и других делах ([107] 12, с.122). Кроме того, решением от 20 февраля 1906 г. царь создал Государственный совет, составленный из крупных помещиков, магнатов, высшего духовенства и видных чиновников, который имел такие же права, как и Дума. Таким образом, и без всякой революции олигархия получила то, о чем ранее давно мечтала – олигархический совет при царе. Что касается Думы, «дарованной» народу царем под влиянием революции, то не успела она еще первый раз собраться, как ее права были сильно урезаны.
Сама система голосования в первую и вторую Думу, и тем более в третью и четвертую Думу, очень сильно отличалась от того, что принято считать демократией или народным представительством. Один голос помещика или дворянина на выборах приравнивался к десяткам или даже сотням голосов крестьян и рабочих. Поэтому левые партии (эсеры, социал-демократы) и крестьянские депутаты (трудовики), пользовавшиеся поддержкой абсолютного большинства населения, получали меньшинство мест в Думе. По оценке В.Войтинского, если бы в России было введено равное избирательное право для всего населения, то левые на выборах во вторую Думу в 1907 г. получили бы 75-80% мест, остальные места достались бы центристам (умеренным трудовикам и кадетам), а правым партиям, партиям «старого порядка» (октябристам и прочим партиям крупной буржуазии, помещиков и дворян) не досталось бы ни одного места в Думе ([215] p.129). В действительности же все получилось наоборот: партии «старого порядка» в первой и второй Думе имели порядка 20% мест, а совместно с центристскими партиями и депутатами имели большинство мест в Думе; левые же оказались в меньшинстве.
Заседание Первой Государственной думы в Таврическом дворце в апреле 1906 г. ( www . encspb . ru )
Однако даже при таком составе первой и второй Думы, далеком от реальной демократии, среди большинства ее депутатов сформировался консенсус по некоторым ключевым вопросам, в частности, по аграрному, что, как уже было сказано, объясняется одним простым фактом – требования народа, особенно крестьян, были понятны и вызывали полную поддержку со стороны подавляющего большинства населения (разумеется, за исключением помещиков). В основе такого всенародного консенсуса лежало понимание того, что крестьяне, особенно в центральной России, были жестоко и несправедливо обмануты при проведении реформ Александра II. Причем, обмануты трижды: во-первых, их заставили платить за землю в 2-2,5 раза больше, чем следовало из ее нормальной стоимости, во-вторых, им установили земские и иные налоги в несколько раз более высокие, чем для помещиков, в-третьих, у них отобрали и передали помещикам так называемые «отрезки», которые в руках последних превратились в монопольные права на землю и в одну из форм чудовищного издевательства и грабежа крестьян.
Выше уже говорилось о том, что из себя представляли эти «отрезки». Но для читателей, не представляющих себе деревенской жизни, можно привести следующее сравнение. Представьте, что какой-то олигарх выкупил землю, непосредственно прилегающую к подъезду Вашего дома, огородил ее забором, и теперь каждый житель этого дома всякий раз за проход в свой собственный дом и за выход из него должен платить деньги – или должен заплатить не деньгами, а какими-то услугами или работой. Вы можете сказать – так не бывает, это же полное издевательство над людьми, невозможное в цивилизованном обществе. Да, в современной жизни так не бывает (и то, смотря где), а в дореволюционной России крестьяне подвергались подобному издевательству все полвека, прошедшие со времен реформы 1861 года. «Выжигание» помещиков всем миром, всей общиной, начавшееся в 1901-1903 гг., и продолжившееся с особой силой в 1905 г. и затем в 1907-1908 гг. и последующие годы, было вовсе не случайным. Оно свидетельствовало о крайнем возмущении крестьян и об их беспредельной ненависти к помещикам, которые возникли не на пустом месте, а накапливались уже полстолетия.
«Отрезки» были не только издевательством над крестьянами и источником их бедствий и разорения, но они мешали нормальному развитию села, так как помещики могли, например, заблокировать дорогу (см. выше) и подорвать любое новое начинание в деревне. Именно ввиду указанных причин необходимость передачи «отрезков» крестьянам была очевидна для всех основных политических партий: как левых, так и центристских. Например, аграрная программа-минимум большевиков вплоть до декабря 1905 года как раз и заключалась в передаче «отрезков» крестьянам – это было важнейшим и по сути дела единственным пунктом их программы ([107] 12, с.107). Правда под влиянием революционных событий 1905 года аграрная программа и большевиков, и других левых партий сделалась более революционной – в нее были включены требования безвозмездной передачи всей помещичьей земли крестьянам. Но центристские партии и депутаты первой Думы, получившие в ней особенно большое число голосов (ввиду бойкота Думы большевиками) не настаивали на безвозмездной передаче помещичьих земель. Их требование сводилось к выкупу всех или большей части помещичьих земель государством с выплатой помещикам справедливой рыночной цены, и затем – передачу этих земель малоземельным крестьянам на льготных условиях. За счет такой нехитрой операции можно было решить и проблему «отрезков», монопольных прав на землю, и проблему малоземельных и обнищавших крестьянских хозяйств, число которых за счет предлагаемых мер можно было значительно сократить. Одновременно предлагалось осуществить и другие меры, направленные на повышение производительности и рентабельности крестьянских хозяйств.
Именно таким было основное содержание той программы аграрных реформ, которую разработала думская фракция кадетов в первой Думе и которая была затем воспроизведена ими почти без изменения во второй Думе. Очень близкой к этой программе была и аграрная программа трудовиков. И если учесть, что кадеты и трудовики имели в первой думе почти 2/3 мест (в том числе кадеты – почти 40% мест), то эта программа отражала мнение абсолютного большинства всенародно избранной российской Думы. Как образно охарактеризовал эти предложения Н.Рожков, кадеты своим аграрным проектом предлагали «пожертвовать “диким помещиком” для торжества капиталистического сельского хозяйства». Однако, продолжает историк, «”дикий помещик” не хотел допустить, чтобы им жертвовали, и правительство, на него опиравшееся в значительной степени, не могло поэтому принять кадетский проект и в особенности принцип принудительного отчуждения частновладельческих [помещичьих] земель» ([107] 12, с.128, 133).
В действительности в 1906 году мнения в правительстве разделились. Испугавшись революции и страшных помещичьих погромов, не прекращавшихся весь 1905 год, ряд высокопоставленных чиновников убеждал царя пойти на уступки народу и согласиться на принудительный выкуп хотя бы половины помещичьих земель с передачей малоземельным крестьянам. Подобного мнения придерживались, например, даже такие реакционеры, как петербургский градоначальник Трепов и московский градоначальник Дубасов, «прославившиеся» своими расправами над революционерами и над мятежной Москвой. Как указывает Н.Рожков, по инициативе Трепова были уже начаты переговоры с кадетами об их вхождении в правительство, а министр земледелия Кутлер подготовил проект принудительного отчуждения части помещичьих земель ([107] 12, с.121, 128). Параллельно ему Витте подготовил аналогичный проект, который также был представлен на обсуждение ([93] с.305). Как видим, царское правительство в 1906 г. имело реальный шанс сделать важный шаг навстречу чаяниям крестьян и навстречу социальному и политическому согласию в обществе, с учетом того, что все без исключения массовые политические партии поддерживали кадетский аграрный проект[287]. Если бы этот шаг был сделан, возможно, отпала бы и необходимость в продолжении жестких репрессивных мер, которые были предприняты для подавления революции в течение 1905-1910 гг.
Однако этот шанс был упущен в результате вмешательства П.Столыпина – саратовского губернатора и крупного помещика, который был, без сомнения, очень сильной личностью, способной заставить царя и колеблющееся правительство изменить свою точку зрения. Именно он, указывает Рожков, отговорил Николая II от включения кадетов в правительство и от принятия их аграрной реформы и сам в дальнейшем возглавил правительство ([107] 12, с.128). Все это привело к конфликту между Думой и правительством и к разгону первой Думы в ночь с 8 на 9 июля 1906 года: основной причиной разгона Думы явились именно разногласия по аграрной программе кадетов, поддерживаемой абсолютным большинством членов Думы, но не принятой правительством Столыпина ([107] 12, с.134).
Разумеется, Столыпин опирался не только на свое собственное мнение, но и на мнение помещиков. Как указывает О.Платонов, в январе 1906 г. состоялся съезд губернских и уездных предводителей дворянства (то есть крупных помещиков), который сформулировал свои основные требования к будущей аграрной реформе. Одним из принципиальных требований этого съезда был отказ от передачи «отрезков» и любой другой помещичьей земли крестьянам. К решениям этого съезда мы далее еще вернемся, теперь же важно отметить то, что Столыпина съезд выдвинул в качестве своего кандидата в правительство страны, поставив ему условие, что он будет выполнять решения, принятые этим съездом крупных помещиков ([93] с.304-306).
Итак, мы видим, что за силы на самом деле возвели Столыпина на вершину власти, и в чьих интересах он правил страной в период с 1906 по 1911 гг.: в интересах самых жадных помещиков, не готовых из-за своей жадности ни на какие уступки ради развития своей страны и уменьшения бедствий ее народа. Как величайшее лицемерие поэтому можно рассматривать сказанные им однажды публично слова: «Нет предела тем улучшениям, облегчениям, которые я готов предоставить крестьянству…» ([93] с.303). Лицемерие этих слов Столыпина, можно сказать, подтверждено документально – съезд предводителей дворянства в январе 1906 г. вполне официально поставил для него этот предел, выше которого он ни при каких обстоятельствах не мог ничем помочь крестьянам.
Но самое худшее было не в его лицемерии. Столыпин, в конце концов, принял удар на себя и за это поплатился – он стал в глазах всего общества врагом народа, на него было совершено множество покушений, которые, в конечном счете, закончились его убийством в 1911 г. Худшее состояло в том, что, отговорив слабого Николая II от принятия аграрной программы кадетов, то есть того минимума, на котором настаивало все общество, включая даже реакционнейших чиновников и министров, он «подставил» самого царя. Та пропасть между царем и обществом, которая уже существовала и которая стала еще шире после манчжуро-корейской авантюры Николая II и после событий Кровавого воскресенья, теперь, благодаря «стараниям» Столыпина, была еще более расширена и углублена. «Царь, - писали в своей прокламации думские депутаты на следующий день после разгона Думы, - оказался не с Думой, а с великими князьями, министрами, генералами и богатейшими помещиками…» ([107] 12, с.137). И это с великим сожалением осознавало все общество, весь народ, даже та его часть, которая традиционно поддерживала царя. Не только левые партии (социал-демократы, эсеры), не только кадеты, но даже трудовики Думы, представлявшие интересы основной середняцкой массы крестьян, теперь, как указывает Войтинский, были убеждены в том, что «царь и его правительство объединились с помещиками против крестьян и с богатыми против бедных» ([215] p.108). В этом – одна из важных причин свержения царя спустя 10 лет, в феврале-марте 1917 г. После того как от Николая II отвернулось все образованное общество, и он потерял доверие народа, он не стал нужен и тем, кто прятался за его спиной – помещикам, магнатам и придворной камарилье, которые без сожаления и даже с радостью от него избавились. И значительная часть вины за это, без сомнения, лежит на Столыпине.
Столь же велика его вина за тот страшный кризис, который поразил Россию в дальнейшем, начиная с 1917 года. Во второй книге трилогии было показано, что успех развития сельского хозяйства в Англии и США был, прежде всего, обусловлен тем, что была решена проблема крупного помещичьего землевладения. В Англии его уничтожили еще Тюдоры в XVI веке: они конфисковали все баронские земли и распродали их мелкими лотами, создав массу средних собственников – составлявших в течение нескольких веков основу благополучия Англии. В США в течение всего XIX века фермерские союзы и прогрессивные политики и президенты боролись с попытками аккумулирования крупной земельной собственности – и эта борьба была успешной. Можно сказать, это была та основа, без которой все остальные мероприятия в аграрном секторе, какими бы гениальными они не были, не имели существенного значения. Необходимо было устранить возникновение монопольных прав в сельском хозяйстве (которые неизбежно возникают при крупном землевладении), и в Англии и США эта задача была успешно решена. Россия же свой шанс упустила – шанс, который мог существенно ослабить силу грядущего кризиса и изменить его исход.
Что касается самих аграрных реформ Столыпина, то они имели весьма ограниченный характер, и даже не совсем ясно, привели ли они вообще к какому-то положительному результату. Анализом этих реформ занимался сам профессор Н.Рожков, который по свежим следам опубликовал на этот предмет отдельную работу. Так что мы можем ознакомиться с результатами столыпинских реформ в изложении одного из главных экономистов и специалистов по аграрным вопросам того времени. Рожков указывает, что Столыпин а) пытался устранить проблему «отрезков» и чересполосицы посредством землеустройства – то есть посредством перекройки существующих участков крестьянских и помещичьих земель; б) он осуществлял программу переселения крестьян на новые земли – в Сибирь. По пункту а) столыпинское землеустройство приводило к некоторым улучшениям – проблему «отрезков» удавалось решить, в результате происходило улучшение в положении крестьянских хозяйств, росли урожаи и т.д. Но землеустройство осуществлялось крайне медленно. В отличие от быстрого передела помещичьих земель, предлагавшегося кадетами, которое можно было осуществить в течение года, столыпинская программа землеустройства за 10 лет (1906-1915 гг.) смогла охватить лишь 19% крестьянских хозяйств, до 81% крестьян реформа так и не дошла. По пункту б) в Сибирь было переселено 3,4 млн. крестьян, их положение улучшилось. Но естественный прирост крестьянского населения за эти годы опережал темпы отъезда крестьян на новые земли, поэтому это переселение ничего не решало – ни проблемы малоземелья, ни проблемы огромной армии «лишних людей» среди крестьян в европейской части России.
Более того, как указывает Н.Рожков, ссылаясь на результаты своего исследования, реформы Столыпина и не были ориентированы на то, чтобы бороться с малоземельем и проблемой «лишних людей». Результатом проведения землеустройства и выделения крестьянам земли из государственного фонда было не уменьшение числа бедняков и малоземельных крестьян, а даже его увеличение (с 14 до 16%). Увеличивалось и число богатых крестьян (с 16 до 26%). Зато значительно сокращалось число крестьян-середняков (с 70 до 58%) – того слоя, который до этого составлял основу социальной стабильности русской деревни ([107] 12, с.154-158). К таким же и даже еще худшим выводам пришли и другие исследователи. Например, как пишет С.Кара-Мурза, со ссылкой на моделирование, проведенное В.Рязановым, «без реформ Столыпина, социальная структура деревни в 1912 г. была бы такой: бедняки – 59,6%, середняки – 31,8%, зажиточные крестьяне – 8,6%. Реально в ходе реформы соотношение стало 63,8:29,8:6,4. Заметный социальный регресс. Если бы столыпинская реформа продолжалась еще 10 лет, как и было предусмотрено, то социальная структура ухудшилась бы еще сильнее, до 66,2:28,1:5,5» ([51] с.29).
Итак, анализ фактических результатов реформ Столыпина, проведенный профессором Рожковым и другими исследователями, дает нам вывод, из которого вытекает основное их содержание. Основной смысл этих реформ заключался вовсе не в решении крестьянского вопроса в деревне. Как видим, даже скромный по своим результатам процесс землеустройства мог при принятых темпах завершиться лишь через 50 лет (а вовсе не через 20 лет, как утверждал сам Столыпин). Но главным результатом этого процесса было создание относительно небольшого слоя зажиточных крестьян в деревне (кулаков), на который и хотели опереться помещики, обезопасив себя от будущих крестьянских погромов. Ради этого уничтожению подверглось и то, что пытались поддерживать и усиливать цари-государственники Николай I и Александр III – крестьянская община.
Уничтожение крестьянской общины было еще одним «наказом», данным съездом предводителей дворянства Столыпину в январе 1906 г., обязательным условием, поставленным ему крупными помещиками при его выдвижении в правительство. Испугавшись аграрных погромов 1905 года, в которых крестьянские общины сыграли ключевую роль, помещики решили эти общины уничтожить совсем. «Российское дворянство, - пишет О.Платонов, - поставило себя выше национальных интересов России, в который раз проявив сословный эгоизм. Вместо того, чтобы пойти на определенные уступки крестьянам, вернув им хотя бы часть земли, отрезанной у них во время реформы 1861 года, дворяне решили отвести удар от себя за счет ликвидации общины… Произошел настоящий сговор между представителями помещичьего класса и Столыпиным, разгорелся отчаянный торг, во время которого были согласованы условия поддержки Столыпина Советом объединенного дворянства. Ценой этой поддержки стала русская община» ([93] с.305-306).
Почему уничтожение общины в условиях той дореволюционной России было очень опасным и вредным шагом? Чтобы лучше это понять, можно вспомнить тот сценарий, по которому происходили гражданские войны в Древнем Риме эпохи поздней республики. Римские армии, воевавшие в разных частях Средиземноморья, набирали в свои ряды италийских крестьян, составлявших основную массу населения Италии. За те годы, пока крестьяне воевали, их хозяйства приходили в упадок и их семьи разорялись. Было множество случаев (о них пишут античные авторы), когда сельские кулаки или торговцы, пользуясь беспомощностью крестьянских семей, оставшихся без мужчин, просто выгоняли их на улицу и захватывали их землю и имущество. До солдат доходили эти слухи, и чем дольше они воевали, тем сильнее у них накапливалась обида за постигшую их и их семьи несправедливость. Наконец, обида достигала такой степени, что они требовали от своих полководцев вести их на Рим, захватить там власть и дать им землю – как вознаграждение за годы, проведенные на войне. И тогда римские легионы шли на Рим и сражались с другими римскими легионами – полководцы сражались за власть, а солдаты сражались за обещанную им землю. Именно по такому сценарию проходили гражданские войны 80-х годов до н.э. с участием Суллы: его солдаты, устав воевать на Востоке, требовали дать им землю - когда Сулла победил в гражданской войне и стал диктатором, он выполнил обещание, дав землю всем своим солдатам (частично за счет земель убитых им крупных землевладельцев). В 40-е годы до н.э. с тем же обещанием (дать землю) повел своих солдат, уставших воевать в Галлии, на завоевание Рима Цезарь. Разбив своих врагов и захватив власть, он начал раздавать солдатам земли, но не успел – его убили сенаторы. Тогда неудовлетворенные солдаты примкнули к новым вождям, обещавшим выполнить волю Цезаря – к Октавиану Августу и Антонию. Так начался еще один цикл гражданских войн, закончившихся победой Августа. Тот свято выполнил волю Цезаря – убил более 2000 римских сенаторов и богатых землевладельцев, отобрал у их семей земли и раздал их солдатам. Так в течение полувека не утихала гражданская война: полководцы сражались за власть, а солдаты сражались за землю. И тысячами летели головы римских помещиков (Подробнее см.: [65] глава I).
Русским помещикам, прежде чем уничтожать общину накануне 1917 года, следовало бы почитать римскую историю. Потому что община обладала уникальным свойством. Во время войны, куда отправляли некоторых членов общины, оставшиеся брали на себя обязательство помогать их семьям и содержать их. Поэтому воевавшие на фронте солдаты могли быть спокойны за свои семьи и за то, что они не умрут с голода и что у них не отберут их участок земли. Когда общины не стало, не стало и этой защиты. Согласно оценке Н.Рожкова, процесс уничтожения общины, запущенный Столыпиным в 1906 г., уже к 1913 г. привел к тому, что 2/3 крестьянских дворов в стране вышли из общины и стали единоличниками ([107] 12, с.158). Параллельно этому проводилась политика отселения крестьян из деревень на хутора – в дома, одиноко стоящие посреди поля. Несколько миллионов крестьян в европейской части страны, благодаря Столыпину, стали хуторянами. Но крестьяне-единоличники были совершенно беззащитны перед любым произволом: со стороны торговца, кулака, помещика, неурожая. Что касается хуторян, то они вообще были беззащитны против любой шайки грабителей. И уж совсем беззащитными были их семьи во время войны, когда оставались без мужчин. Поэтому при возникновении любой крупной войны катастрофа в деревне (в виде классовой войны) была неизбежна – и эта катастрофа, в конечном счете, неизбежно должна была обернуться и против помещиков, организовавших развал крестьянской общины. Признаки этой все обострявшейся классовой войны в деревне появились уже при Столыпине, как первый результат его действий по развалу общины: неожиданно начались поджоги хуторов и крестьянских домов по всей России. Только в 1909-1910 гг. было официально зарегистрировано полицией 11000 (!) таких поджогов [3]. Как говорится, когда Бог хочет кого-то наказать, он сначала лишает его разума – это о русских дворянах и о Столыпине.
А между тем, неизбежность будущего военного столкновения России с Германией или Австрией (или с обеими) должна была быть очевидной уже в 1906 году. Германия вела себя нагло, как молодой задира, уверенный, что он сильнее всех. Строила огромный флот, увеличивала армию. В стране росла популярность милитаристских партий и организаций, призывавших к войне. Печатались и распространялись карты, на которых почти вся европейская часть России была показана как территория Германии и Австро-Венгрии. В 1905 г. едва не началась война (из-за Марокко) между Германией и Францией – Россия, будучи союзницей Франции, была бы неизбежно втянута в войну против Германии. Этот марокканский кризис затем опять повторился в 1911 г., и лишь чудом удалось избежать войны – Франции пришлось ради этого отдать Германии часть своих колоний в Африке[288]. Другой союзник России по Антанте – Британия – имел еще более острые разногласия с Германией. В 1902 г. Германия начала строительство железной дороги Анкара – Багдад, что вело к усилению ее влияния на весь регион Малая Азия – Ближний Восток - Ирак и к ослаблению влияния Британии, считавшей этот регион своей вотчиной. Германия все активнее влезала и в Китай, где раньше Англия была полновластной владычицей, все более вытесняла английские товары с мировых рынков. В Англии нарастал антигерманский психоз, массовыми тиражами выходили книги, описывающие, как будет развиваться будущая война с Германией. Сама Россия имела постоянный внешний источник конфликта с Германией и ее союзницей Австро-Венгрией – Балканы, где Россия продолжала политику поддержки славянской государственности. В 1908 г. Россия чуть было не вступила в войну с Австро-Венгрией и Германией из-за событий в Боснии и Герцеговине. Несмотря на оскорбления в адрес России со стороны Германии и Австро-Венгрии, Столыпин уговорил царя не предпринимать ответных демаршей. Россия «утерлась» и стерпела обиду, несмотря на возмущение патриотической печати. Но сколько можно было терпеть выходки задиристого хулигана? Рано или поздно все равно пришлось бы с ним драться, даже против своей воли. К тому же уже имелся опыт русско-японской войны. Япония напала на Россию первой и без всякого предупреждения, а почему Германия должна была действовать иначе? В 1914 году так и произойдет – Германия первой объявит войну России. Война с Германией чуть было не началась и в 1912 году, после начала балканских войн. Как пишет Н.Рожков, «во время балканских войн 1912 г. [германский император] Вильгельм II предлагал России устроить “пробу сил”» ([107] 12, с.223). Опять лишь чудо позволило благоразумным политикам в самой Германии и в России взять верх над «партией войны» и в последний момент предотвратить взрыв. Как видим, практически каждый год в период с 1905 г. по 1913 г. происходили какие-то инциденты между странами Антанты (Франция, Россия, Британия) и странами германского союза (Германия, Австро-Венгрия), и каждый из этих инцидентов мог привести к войне. Можно сказать, все эти годы Европа балансировала на грани между войной и миром, и война становилась все более неизбежной.
О чем должен был думать государственный деятель, который в преддверии неизбежной войны, дыхание которой все явственнее ощущалось, разваливал то, что укрепляло социальный мир среди 85% жителей его страны (крестьянства), и сознательно разжигал среди них социальную вражду? В Германии и Англии поступали наоборот – там накануне войны и после ее начала срочно вводили меры, которые Н.Рожков называет «военным социализмом» ([107] 12, с.240-242). В сущности, они заключались в том, что государство обуздало жадность предпринимателей и помещиков, заставило их поступиться частью своих прибылей и начать действовать в интересах общества и населения. В Англии еще раньше: в течение 1906-1911 гг., - был проведен целый ряд глубоких социальных реформ, суть которых заключалась в том же самом (см.: [65] п. 15.3). Все это помогло этим странам, особенно Англии, пережить Первую мировую войну. В России же все было наоборот – ради удовлетворения жадности помещиков правительство Столыпина уничтожало даже те веками выработанные механизмы, которые поддерживали в стране социальный мир.
Большинство дворян к моменту начала Первой мировой войны (1914-1918 гг.) внезапно начало осознавать высказанные выше простые истины – но было уже слишком поздно. Как писал Н.Рожков, дворяне «с болью в сердце шли на войну и предвидели в результате ее неизбежную революцию» ([107] 12, с.191). В начале 1914 года, когда угроза близкой войны уже витала в воздухе, видный государственный деятель Дурново с тревогой указывал правительству, что в случае начала войны с Германией, которая неизбежно примет затяжной характер, в стране может произойти социальная революция: социалистические партии выдвинут в качестве лозунга «черный передел» (отъем помещичьих земель), армия, состоящая из крестьян и «охваченная в большей части стихийным общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованной», государство не в силах будет сдержать «расходившиеся народные волны», и Россия «будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению» [8]. Уже через три года это предсказание Дурново полностью сбылось.
Чем же объяснить такую неожиданную популярность Столыпина, возникшую в конце XX – начале XXI вв.? О нем выпущено множество книг, создано телепередач, в 2008 году его выдвинули в качестве одного из претендентов на звание «Имя России». Слава Богу, при окончательном голосовании победил не он, а Александр Невский (Столыпин занял второе место), а то ведь пропаганда в СМИ (и манипуляции при электронном голосовании) может творить чудеса! Смешно сказать – россияне в 2008 г., как говорится, ни сном, ни духом не ведавшие о том, что из себя представлял Столыпин и его реформы, чуть было не отдали ему предпочтение как самому выдающемуся деятелю за тысячелетнюю историю России!
Если взять любую книгу о Столыпине, публикуемую сегодня, то мы обнаружим, что она наполнена какими-то непонятными и ни о чем не говорящими фактами из его биографии, цитатами, сборниками его речей, и нет никакого серьезного анализа его деятельности в аграрной области, которая, тем не менее, восхваляется. Например, в книге С.Степанова «Столыпин. Жизнь и смерть за Россию» 2009 г. издания из 430 страниц книги 76 страниц (то есть почти 20%) занимают выдержки из речей Столыпина, 237 страниц (55%) посвящены описанию обстоятельств его убийства в 1911 г., немалая часть книги посвящена его детству и юношеству. Аграрному вопросу, являющемуся ключевым для оценки его деятельности в такой аграрной стране как Россия, посвящено лишь 16 страниц (менее 4%), из которых значительную часть занимают цитаты и общие рассуждения о том, какие недостатки были у общинного сельского хозяйства дореволюционной России. Из книги неясны ни суть разногласий Столыпина и Думы (первой и второй) по аграрному вопросу, ни даже что из себя представляли «отрезки» (хотя они упоминаются), и почему все партии так настаивали на их передаче крестьянам. Практически отсутствует анализ реальных результатов столыпинских реформ в аграрной области, из всех имеющихся цифр на эту тему во всей объемистой книге читателю предлагается лишь одна цифра – число крестьян, переселенных в Сибирь. Не сказано о том, чьи интересы представлял Столыпин, январский (1906 года) съезд губернских и уездных предводителей дворянства, выдвинувший его в правительство, даже не упоминается. И такое повторяется практически во всех выпущенных книгах о Столыпине. При этом о нем везде неизменно говорят как о человеке, который «строил новую Россию», который «пытался спасти страну» и твердо противостоял «обезумевшему обществу», обуянному «революционным угаром». Создается миф о «герое» и «необыкновенном патриоте», совершенно непонятно на чем основанный.
Если вспомнить, с чего это восхваление Столыпина началось, то, судя по всему, началось оно с выхода книги А.Солженицына «Август Четырнадцатого» (вошедшей в его сборник «Красное колесо»). Но надо иметь в виду, что книга эта является не историческим (в отличие от ряда других его работ), а художественным произведением, в котором автор имеет право высказывать все, что считает возможным, даже откровенные выдумки и фантазии. Никакого глубокого анализа результатов деятельности Столыпина, особенно в аграрной области, в этой книге нет, да это и не требуется для художественного произведения. У меня лично сложилось впечатление, что Солженицын, когда писал эту книгу в 1960-е – 1970-е годы, думал не столько о Столыпине, сколько об окружавшей его советской действительности. И в книге нарисовал некий мифический образ реформатора-рыночника – то ли Косыгина, то ли кого-то еще – который пришел в правительство и начал рыночные реформы. В то время это был очень распространенный прием – такой эзоповский язык брежневской эпохи. Приходите Вы, к примеру, смотреть спектакль «Добрый человек из Сезуана» в московский театр на Таганке и думаете, что Вам там расскажут что-то из истории Китая. А на самом деле – не тут-то было: за событиями, происходящими в Китае, Вы сразу же узнаете окружающую Вас сегодня действительность и слышите со сцены прозрачные намеки на те проблемы, которые Вас сегодня окружают. Не исключено, что и Солженицын в 1960-е – 1970-е годы хотел использовать образ Столыпина в тех же целях – в целях пропаганды рыночных реформ и отказа от тупоголовых попыток строить никому не понятный коммунизм.
Я абсолютно не против рыночных реформ, если они продуманны и своевременны, но при чем здесь Столыпин? Что за новый миф об этом человеке сегодня пытаются насадить, миф, ни на чем реально не основанный? Анализ результатов его деятельности показывает, что его реформы не могли привести Россию ни к какому фермерскому пути, а могли привести только к страшному социальному взрыву, который и произошел в 1917 году. Что же касается его красивых фраз о фермерском пути и о новой России, то в нашей стране, к сожалению, всегда было много людей, умеющих произносить красивые фразы – и только. Именно поэтому настоящая книга построена на одном главном принципе, которого я неукоснительно придерживаюсь – имеют значение только дела исторических персон, слова их, не подкрепленные делами, не имеют никакого значения. Выше уже приводились примеры публичного лицемерия Столыпина. Из той же серии – его часто цитируемое высказывание о том, что за 20 лет его реформ Россия преобразится и станет неузнаваемой. Как следует из анализа результатов его реформ, и сам это срок (20 лет), и обещание преобразить страну по сути являются ложью и ни на чем реальном не основаны. Даже столыпинское землеустройство (которое крестьяне называли «землерасстройством»), могло при заданных темпах завершиться не через 20, а лишь через 50 с лишним лет. То есть, в то время когда в СССР уже запускали первый спутник и начинали осваивать космос, царские аграрные чиновники все еще занимались бы ликвидацией «отрезков», порожденных реформой 1861 года. Прочие результаты его «землерасстройства» были близки к нулю и никакого коренного преобразования страны вызвать не могли; зато огромен был ущерб от других его действий – развала крестьянской общины, насаждения классовой вражды в деревне, упущения шанса общественного согласия, подрыва доверия к царю, наконец, потери возможности быстро, а не за 50 лет, решить проблему «отрезков». Впрочем, с точки зрения демагогии 20 лет – очень удобный срок для того, чтобы давать любые обещания, этим сроком в российской истории прикрывались еще и не такие обещания. Например, Хрущев в 1961 г. пообещал через 20 лет построить коммунизм, это было даже записано в программе КПСС, но уже через 10 лет этому обещанию никто не придавал серьезного значения. Так что Столыпин мог смело обещать что угодно через 20 лет – к концу этого срока никто бы уже и не вспомнил об этом обещании.
Мнение о деятельности Столыпина, высказанное выше, совпадает с тем мнением, к которому и сто лет назад, и сегодня, приходили все объективные исследователи, разумеется, те, кто изучал полностью, а не выборочно, результаты его деятельности в аграрной области. Сто лет назад к такому выводу пришел профессор Рожков, негативно оценивший результаты его реформ и писавший, что Столыпин защищал интересы «дикого помещика», в ущерб нормальному развитию страны по капиталистическому пути. А в наши дни к столь же негативным выводам о деятельности Столыпина пришел, например, известный историк и социолог С.Кара-Мурза. Он вообще называет Столыпина «отцом русской революции», имея в виду, что именно Столыпин подготовил все условия для того хаоса и анархии, которые начались в стране через несколько лет после его смерти и привели к революции 1917 года и Гражданской войне. При жизни Столыпина резко негативное мнение о его деятельности высказывал, помимо Рожкова, еще один видный экономист того времени член-корреспондент Российской академии наук А.Чупров (1842-1908 гг.), который писал: «мысль о… распространении отрубной собственности на пространстве обширной страны представляет собою чистейшую утопию, включение которой в практическую программу неотложных реформ может быть объяснено только малым знанием дела» ([57] с.327). Но сегодня серьезные исследования деятельности Столыпина отвергаются, а вместо этого насаждается миф и публикуются поверхностные биографии и «цитатники» Столыпина. Все это носит характер явной политической кампании – история опять переписывается вопреки всем имеющимся фактам, в угоду политическим интересам узкой группы лиц.
18.4. Столыпинская реакция 1907-1911 гг.
Ситуация, сложившаяся после начала работы второй Думы в 1907 году, почти в точности повторяла события вокруг первой Думы. Центристские и левые депутаты, опять получившие во второй думе подавляющее большинство голосов (около 80%), настаивали на проведении своего варианта аграрной реформы – принудительном отчуждении помещичьих земель. А правительство игнорировало эти требования. Разница по сравнению с первой Думой состояла в том, что левые партии получили значительно больше (более 40%) мест в Думе. Кроме того, как пишет В.Войтинский, общество в 1907 г. было более единодушно в своей оппозиции к царскому режиму, «лишь незначительное меньшинство населения – несомненно меньшее, чем в 1905 г. – теперь поддерживало трон». Однако правительство, сумевшее подавить революцию и расправиться с народными протестами, проявляло, по его словам, «надменную самоуверенность» ([215] pp.131, 133).
В первую очередь этой «надменной самоуверенностью» выделялся сам глава правительства, который щеголял тем, что у Думы, избранной всем населением страны, не было фактически никаких прав и полномочий, а все права и полномочия были только у него, у Столыпина. Как указывает Н.Рожков, смысл речей Столыпина в Думе состоял в том, что если Дума хочет существовать (то есть не быть распущенной), то она должна выполнять волю правительства ([107] 12, с.144). В этом послушном утверждении всех решений Столыпина и его правительства, на его взгляд, и должна была заключаться вся «работа» Думы. В ответ на протесты и обвинения со стороны левых партий, Столыпин отвечал: «Не запугаете!». Правая пресса восторгалась мужественным обликом главы правительства, красотой его речи, меткости языка и его неустрашимостью в борьбе с беспомощной Думой. «Правительство, - пишет Войтинский, - играло с Думой как кошка играет с мышкой, ясно показывая, что оно может остановить дебаты в Таврическом дворце в любой момент» ([215] p.133).
В конечном счете, так оно и получилось. Когда Столыпину надоел весь этот «спектакль» с Думой, была организована провокация, спланированная полицией, с целью дискредитировать депутатов Думы от социал-демократической фракции ([107] 12, с.147; [124] с.103). Группа солдат-провокаторов, сформированная полицией, явилась в штаб-квартиру социал-демократической фракции, якобы для «ведения переговоров» от имени армии. Хотя их никто не ожидал, и их тут же выпроводили, но сразу же нагрянула полиция и арестовала присутствующих, обвинив в «военном заговоре». Эта спланированная провокация и явилась поводом для разгона Думы. После того как Дума отказалась подчиниться требованию Столыпина (немедленно снять иммунитет с 55 членов социал-демократической фракции), а вместо этого передала дело для рассмотрения в специальную комиссию (которая пришла к выводу о том, что дело сфабриковано), Дума была распущена. Для этого, как и в прошлый раз, был выпущен царский указ. Опять противоправный разгон Думы, который историки называют «государственным переворотом 3 июня 1907 года», был совершен Столыпиным от имени царя, прикрываясь его именем и подрывая еще более его авторитет.
«Не ждали» (по Репину) - шарж Кока в журнале «Искры», 1909 г. ( http :// chron . eduhmao . ru )
Посвящен разгону Столыпиным Первой и Второй Думы. В рамочках на стене указаны даты роспуска I и II Государственных дум и открытия III Государственной думы.
По сфабрикованному делу о «военном заговоре» был арестован ряд членов социал-демократической партии, в том числе депутатов Думы. На самом деле никакого заговора не было. Контакты солдатских представителей с социал-демократами действительно были, но не с членами Думы, а с представителями Петербургского комитета РСДРП, по поводу тяжелого положения солдат в армии. Ни социал-демократы, ни Дума не могли солдатам реально ничем помочь, но могли привлечь внимание правительства к этой проблеме, вынеся ее на одно из заседаний Думы. Поэтому социал-демократ В.Войтинский, фактически по собственной инициативе, помог солдатам подготовить «Наказ воинских частей петербургского гарнизона в социал-демократическую фракцию Государственной думы», который, по словам историка С.Степанова, имел «достаточно невинное содержание» и не содержал ничего антигосударственного ([124] с.41, 103). Но из этого было раздуто дело о «военном заговоре» со стороны социал-демократов.
Последующие несколько лет вошли в историю как «период реакции». Закон о выборах в Думу был изменен: еще более урезаны избирательные права рабочих, крестьян и интеллигенции, и увеличены – дворян, помещиков и богатых граждан. Согласно новому закону, 1 голос помещика приравнивался к 63 голосам интеллигенции, к 260 голосам крестьян и к 543 голосам рабочих [3]. В итоге в третьей и четвертой Думе доминировали правые партии, партии «старого порядка», а центристские и левые партии оказались в явном меньшинстве. Поэтому в последующие годы Дума послушно утверждала все решения правительства. Политические репрессии в стране достигли максимального размаха, по-видимому, за все 120 предыдущих лет – со времен усмирения Пугачевского восстания и заточения Новикова и Радищева при Екатерине II. Параллели с екатерининской эпохой вполне уместны: если Радищев пошел на каторгу лишь за то, что написал правду о положении крепостных крестьян, то при Столыпине на каторгу и в тюрьмы были, например, отправлены те, кто всего лишь осмелился сказать правду о положении солдат в армии (включая В.Войтинского). И в том, и в другом случае это страшное «преступление» квалифицировалось как заговор против государства – то есть относилось к самой тяжкой категории преступлений. А между тем, большинство восстаний в армии в 1905 г. произошло именно по причине тяжелого положения солдат, подвергавшихся унижениям и нечеловеческому обращению. Так, по меньшей мере, два восстания на флоте в 1905 г. – на броненосце «Потемкин» и в Кронштадте – имели непосредственной причиной то, что матросов кормили червивым мясом ([215] p.54).
Для подавления революции Столыпин ввел так называемые «тройки» - прообраз будущих «троек» сталинской эпохи – суды военного трибунала, состоящие из 3 человек, скорые на расправу. Быстрый суд почти без следствия, под который попадали и революционеры, и совершенно случайные люди, привел к тому, что было осуждено много невинных людей, немало их было приговорено и к смертной казни. В.Войтинский, который несколько лет, начиная с 1907 г., провел в тюрьме, приводит примеры таких людей, с которыми он там познакомился лично. Например, Николай Комаров, молодой парень, был обвинен в грабеже и осужден «тройкой» – лишь на том основании, что его кепка была похожа на ту, которая была на одном из грабителей. Крестьянин Егоров, будучи самым рослым, нес знамя во время демонстрации, организованной сельской общиной. На этом основании его судили как зачинщика. Лев Рапопорт, подросток 14 лет, убежал из дома и чтобы доказать матери, что он уже совсем взрослый, написал ей письмо, в котором утверждал, что стал членом революционной партии и даже участвовал в убийстве крупного чиновника. Это письмо было прочитано полицией, мальчика судили и приговорили к длительному тюремному заключению лишь на основании этого письма (!) ([215] pp.163-164). Всего, согласно официальным данным, к смертной казни по политическим мотивам в период с 1906 г. по 1910 г. было приговорено 5735 человек, в то время как, например, за предшествующие 80 лет (1825-1905 гг.) – лишь 625 человек. Следовательно, количество казней по политическим мотивам в эти годы столыпинской реакции выросло в 180 раз по сравнению с предшествующим периодом [3].
Эти цифры касаются лишь тех, кто был приговорен военно-окружными судами. Наряду с этим, указывает С.Кара-Мурза, более тысячи человек было приговорено к смертной казни военно-полевыми судами, да еще по распоряжению генерал губернаторов (без суда и следствия) было расстреляно 1172 чел. ([51] с.198) Кроме того, по политическим мотивам десятки (а возможно и сотни) тысяч крестьян и рабочих были сосланы на каторгу. Поражают и методы расправы с крестьянами. Как пишет С.Кара-Мурза, «за волнения еще верноподданных крестьян для “урока” заставляли часами стоять на коленях в снегу, так что с отмороженными ногами оставались тысячи человек. Разве такие “уроки” забываются? Ведь это – гибель для крестьянского двора. Никогда американский плантатор не наказывал раба таким образом, чтобы причинить вред его здоровью – а что же делали российские власти с крестьянами! ... В том же [1906] году помещики Дона обратились к министру внутренних дел с петицией против репрессий, говоря о карателях: “Они разъярили всю Россию, заполнили тюрьмы невиновными, арестовали учителей, оставив детей без школьного обучения… Потерпев постыдное поражение в войне с Японией, они сейчас мучают беспомощных крестьян. Каждый полицейский сечет крестьян, и из-за этих ублюдков наша жизнь, жизнь мирных дворян, стала невыносимой”» ([51] с.195).
В.Войтинский в своих воспоминаниях рассказывает об ужасных условиях, сложившихся в тюрьмах в период столыпинской реакции. В тюрьме г. Екатеринослава (Днепропетровска), где он находился в заключении, издевательства, избиения и пытки заключенных были постоянным явлением. Многие заключенные после этого умирали, и тюремные врачи выдавали заключение о «смерти в результате пневмонии». Сам он был также избит без всяких причин по приказу начальства до полусмерти – но выжил. После этого он решил собирать свидетельские показания заключенных об этих фактах. Очень быстро у него набралось около 100 случаев незаконных избиений, иногда со смертельным исходом. Этот отчет (с датами, именами, деталями и подписями свидетелей) был переправлен на волю и опубликован за границей. Разразился скандал, после которого все прекратилось, но никто не был снят с должности – а уже через несколько месяцев избиения возобновились с прежней силой. В орловской тюрьме, где он после этого оказался, была точно такая же картина, как и в екатеринославской – систематические избиения и пытки заключенных ([215] pp.161-166, 178-181).
Именно в эпоху Столыпина появились многие методы политических репрессий, которые будут широко использоваться в 1930-е годы. Помимо «троек», мы видим здесь первые примеры заказных политических процессов. В эти годы, пишет В.Войтинский, многие отчаявшиеся люди увлеклись идеями анархизма, и некоторые среди них совершали террористические акты. К таковым принадлежал и Богров, убивший Столыпина в 1911 г. Кроме того, продолжали свои террористические акты эсеры. Поэтому было множество нераскрытых терактов по всей стране. С другой стороны, было много арестовано людей, подозревавшихся в анархистских взглядах. Власти решили объединить все эти дела в одно. Всех «террористов» (103 человека) свезли в Екатеринослав с целью устроить громкий процесс по разоблачению «анархистской террористической сети». Главой «сети» решили сделать бывалого анархиста Чардаша, которого привезли туда же, и прокурор Шпигановский сфабриковал множество свидетельских показаний, «доказывающих» существование «террористической сети». В итоге процесс все же провалился из-за нестыковок фактов и отказа ряда «террористов» признавать свои показания, вырванные следствием[289].
Другой пример громкого заказного процесса – по делу о восстании в Горловке 1905 года – наоборот, завершился осуждением большинства участников. Власти, решившие в 1909 году организовать этот процесс, не располагали точными сведениями об участниках восстания. Поэтому хватали всех подряд и сажали на скамью подсудимых, где в итоге оказалось много людей, не имевших никакого отношения к восстанию, но получивших тюремный срок ([215] pp.168-171).
Группа осужденных участников восстания в Горловке 1905 года. ( http :// dic . academic . ru )
Настоящая фотография была сделана в тюрьме и передана в СМИ, очевидно, именно в целях организации громкого политического процесса.
Уже в то время вошла в практику и тотальная перлюстрация писем полицией. Правда, она практиковалась и раньше, еще во времена Екатерины II и Александра I, но тогда и оборот писем был небольшой, поэтому никогда еще это занятие не занимало столь большое место в деятельности полицейских органов. При Николае II вскрывались буквально все письма; как пишет С.Степанов, «в России не вскрывали письма только двух человек – императора и министра внутренних дел» ([124] с.84-89).
Большой резонанс и возмущение общества вызывали действия полиции, поощряющие двойных агентов и провокаторов, что стало широко распространенной практикой. Агентами полиции были наводнены все ведущие партии страны, которые нередко проникали в руководство или даже составляли основной костяк этого руководства. Например, как указывает О.Платонов, среди руководителей большевиков накануне Первой мировой войны было 5 агентов полиции (Малиновский, Бряндинский, Романов, Поляков, Марокушев), которые не только шпионили и доносили в полицию о всей деятельности большевиков, но и сами активно в течение длительного времени участвовали в этой деятельности ([93] с.345). Получалось, что полиция сама участвовала в революционной деятельности против государства. Кроме того, это вело к тому, что когда полиции действительно становились известными факты противоправных действий революционеров (например, так называемые «эксы» - ограбления банков или казны ради пополнения партийной кассы), то преступники не арестовывались из-за боязни разоблачить засланного агента; зато сплошь и рядом арестовывали по подложным или сфабрикованным обвинениям, вроде того (о «военном заговоре»), что выше уже упоминалось. Разумеется, это лишь внушало отвращение к деятельности полиции и создавало впечатление о ней как о какой-то преступно-провокаторской организации.
Еще более вопиющие случаи были связаны с засылкой провокаторов в террористические группы. Например, Евно Азеф, будучи агентом полиции, стал одним из лидеров террористической организации эсеров, лично участвовал в подготовке 28 терактов (!) против правительственных чиновников, в том числе убийства великого князя Сергея Александровича, которое повергло в сильное потрясение Николая II. И подобных примеров было немало. Например, как указывает Н.Рожков, непосредственным исполнителем еще одного крупного теракта той эпохи: взрыва в кафе «Централь» в Петербурге, - был некий Сатунин, который являлся черносотенцем и одновременно агентом полиции ([107] 12, с.179). Во время слушаний в Думе вскрылись факты участия полиции и в организации ряда (черносотенных) погромов, что было подтверждено двумя видными полицейскими начальниками – бывшим директором департамента полиции Лопухиным и бывшим товарищем министра внутренних дел Урусовым ([107] 12, с.74). Приведенные факты свидетельствуют о том, что в борьбе государства с обществом государство при Николае II все более применяло методы террора и насилия, а также весьма сомнительные методы с точки зрения морали, нравственности и элементарных правовых норм.
В целом, говоря о «периоде реакции» 1907-1911 гг., надо отметить, что к нему больше подходит другой термин - период политического террора. Никогда еще, со времен Екатерины II и Петра I, политический террор не достигал в России такой степени, как в эти годы. Конечно, во многом это было следствием событий революции 1905 года. Но все это свидетельствовало о том, что между народом и правящей верхушкой опять, как и во времена Петра и Екатерины, пролегла глубочайшая пропасть. И в этот раз не было тех чудесных спасительных обстоятельств, которые бы способствовали бескризисному преодолению этой пропасти, какие существовали тогда, в XVIII – начале XIX вв. Наоборот, и внешние обстоятельства (глобализация и агрессивные намерения Запада), и внутренние обстоятельства (жадность и глупость дворянско-помещичьей верхушки) способствовали лишь углублению кризиса коррупции и подготавливали социальный взрыв огромной силы.
18.5. Социально-экономическое положение в стране накануне Первой мировой войны
В последнее время среди историков стало «модным» пытаться доказать, что экономика России накануне Первой мировой войны прекрасно развивалась, и если бы не война и не революция, то… в стране бы произошли экономические чудеса. Для того чтобы это доказать, обычно берутся 2-3 второстепенных экономических показателя (например, потребление мяса в городах и темп прироста промышленности в одном-двух пиковых годах) и с их помощью «обосновывается» вышесказанное. Давайте подойдем к этому вопросу объективно.
Во-первых, несомненным фактом является резкое замедление промышленного роста России накануне Первой мировой войны по сравнению с концом XIX века, когда действительно меры правительства Александра III привели к ускорению промышленного развития страны. В первые годы XX века (1901-1903 гг.) вообще произошло падение производства. Но даже если взять последующие 10 лет (1905-1914 гг.) промышленного роста и сравнить их с последним десятилетием XIX в. (1891-1900 гг.), то мы увидим, что темпы роста упали в несколько раз. Так, выплавка чугуна выросла лишь на 58%, в то время как в предыдущий период – в 2,5 раза ([107] 12, с.161). В результате Россия в XX веке не только не догоняла страны Запада, но еще более от них отставала. Например, производство металла в России в 1912 г. составляло 28 кг на человека, а в Германии – 156 кг, то есть в 5,5 раз больше ([193] p.256). Если взять такой общий показатель, характеризующий уровень развития страны, как национальный доход на душу населения, то у России в 1912 г. он был в 7 раз ниже, чем у США, и почти в 5 раз ниже, чем у Англии ([117] с.68). Если сравнивать Россию не с наиболее передовыми странами, а с миром в целом, то получится, что она была в числе даже не среднеразвитых, а слаборазвитых стран. Так, в 1913 г. в России проживало 10,2% населения земного шара, а ее доля в мировой выплавке чугуна и мировом производстве хлопчатобумажной пряжи составляла лишь 6,2% ([107] 12, с.161). Еще хуже обстояло дело с отраслями научно-технического прогресса – как указывает Н.Рожков, своего промышленного машиностроения и производства средств производства (станков и оборудования) в России фактически не существовало (ibid). Когда в 1913 году, пишет историк, возникла инициатива проведения всероссийской промышленной выставки, и правительство опрашивало на эту тему основные промышленные организации страны, то большинство последних высказалось против выставки, «находя, что русской промышленности в настоящем печальном ее состоянии нечего будет экспонировать» ([107] 12, с.161). Замечу, что это «печальное состояние» промышленности не могло быть вызвано ни войнами, ни смутами, ни какими-то иными экстраординарными обстоятельствами, так как до этого страна имела возможность очень долго, целых три столетия, развиваться без всяких экстраординарных обстоятельств.
Причины этой ситуации выше были изложены. Были две основные причины: историческая (развитие промышленности по-настоящему началось лишь при Николае I в середине XIX в.) и демографическая (хронически низкая плотность населения России после апокалипсиса начала XVII века, затруднявшая развитие)[290]. Но к ним добавилась новая причина – резкая монополизация промышленности, произошедшая на рубеже XIX-XX вв., которая удушала и делала невозможным дальнейшее развитие. Так, на 1 января 1910 года в России существовало 150 синдикатов и иных монополистических объединений в 50 отраслях страны, которые, как отмечал Н.Рожков, очень редко занимались техническим прогрессом, а главным образом стремились к повышению цен. В последние предвоенные годы, указывает профессор, цены на железо и железные изделия были повышены на 10-30%, а, например, цены на самосадочную соль – на 85% ([107] 12, с.179). И это при том, что рубль обменивался на золото по твердому курсу, то есть не было никаких иных факторов, кроме монополизации, которые могли бы вызвать такую инфляцию[291].
Еще одной важной причиной, тормозившей развитие, была коррупция и неэффективное управление со стороны государства. Примеры этому выше уже приводились: в области судостроения, рыбного хозяйства, хранения зерна, железных дорог, строительных и военных заказов (см. п. 17.2). Можно сослаться еще, например, на мнение английского экономиста М.Миллер, которая в 1925 году выпустила книгу по дореволюционной экономике России. Она пришла к выводу, что железные дороги в России строили не там, где это было нужно для экономического развития страны и для расшивки узких мест, а исходя из неких иных, «стратегических», соображений ([193] p.297-298). Какие это были «стратегические» соображения, мы выше уже видели на примере Закаспийской и Манчжурской железных дорог – главным образом, соображения личной наживы генералов, вельмож и крупных торгашей-спекулянтов. А в одном случае и вовсе выяснилось, что министр путей сообщения России под видом «стратегической» прокладывал железную дорогу к имению своей жены! Это стало ясно из письма самого чиновника, прочитанного полицией ([124] с.89). А ведь на строительство железных дорог уходили колоссальные средства, высасывавшие из страны все имевшиеся ресурсы и частично получаемые в виде чрезвычайно дорогих иностранных займов – что резко ухудшало финансовое положение России, а результата, как видим, никакого не давало.
