Глава XVIII . Первый акт Русской революции (1904-1913 гг.)
При анализе революции 1917 года необходимо учитывать опыт той ее «генеральной репетиции», которая произошла в 1905 году и которая оказала большое влияние на последующие события. В частности, как будет показано ниже, февральская революция 1917 г., закончившаяся отречением Николая II, была во многом предопределена событиями 1905 года и теми действиями власти, которые последовали в ответ на эти события.
18.1. Внешняя политика Николая II и русско-японская война
«Раскинулась необозримо уже кровавая заря,Грозя Артуром и Цусимой, грозя Девятым января...» (А.Блок «Возмездие»)
В предыдущей главе была описана общая ситуация, сложившаяся в стране к началу XX столетия, а также основные социальные и экономические проблемы в промышленности и в деревне. Но остался в стороне вопрос о внешней политике в первой половине царствования Николая II (1894-1917 гг.), которая сыграла важную роль в событиях первой русской революции. Можно констатировать, что при этом последнем русском царе внешняя политика России была, пожалуй, самой авантюристической за все последнее столетие российского самодержавия. И наиболее ярким ее проявлением в первой половине царствования Николая II стала необыкновенная активность России на Дальнем Востоке – на территории Манчжурии (Китая) и Кореи.
Началось все с того, что Япония по результатам войны с Китаем получила от него по Симоносекскому договору 1894 г. (в аренду) Ляодунский полуостров на северо-востоке Китая. Но не успели еще, как говорится, высохнуть чернила на договоре, как Россия при посредничестве Британии заявила свои права на этот регион, находившийся в непосредственной близости от российского Приморья и Владивостока. Российского и британского нажима на Японию оказалось достаточно, чтобы заставить ее отказаться от своих прав по Симоносекскому договору и передать Ляодунский полуостров России. Правда, последующие события показали, что эта «услуга» Британии была подобна отравленному зелью – и первым ее шагом в разжигании конфликта между Россией и Японией, к чему она приложила в дальнейшем большие усилия. Но в тот момент (почему-то) никто в русском правительстве не подумал о том, как такой нажим на Японию может сказаться на дальнейшей ситуации на Дальнем Востоке. Как полагает Н.Рожков, ссылаясь также на мнения, высказанные другими современниками, «уже проведение железной дороги через Манчжурию и инициатива России в отмене Симоносекского договора сделала войну неизбежной… вырвать у Японии главные плоды победы над Китаем значило сделаться ее врагом» ([107]11, с.290-291).
Одновременно с получением в аренду Ляодунского полуострова Россия (в 1896 г.) начала прокладку железной дороги от Читы через Манчжурию до Владивостока, с ответвлением до Ляодунского полуострова и Порт-Артура. И это несмотря на то, что в самой России в ту эпоху железных дорог было явно недостаточно. Всего на территории Манчжурии было проложено почти 3000 км железнодорожного полотна, которые после 1905 г. достались Японии. Авантюристичность этого строительства подчеркивает тот факт, что к тому времени уже была построена Транссибирская железнодорожная магистраль до Владивостока, поэтому ни экономического, ни стратегического значения для самой России эта дорога через Манчжурию не имела, хотя и стоила огромных денег. Правда, у Транссибирской магистрали в то время имелось узкое место, но вовсе не на Дальнем Востоке, а западнее, в районе Байкала. Там железной дороги еще не было вообще, и поезда переправлялись через Байкал паромом, что резко ограничивало пропускную способность магистрали. Но тех, кто руководил российской колониальной политикой в Китае, это мало волновало, и это узкое место сохранилось вплоть до русско-японской войны 1904-1905 гг., сыграв важную роль в поражении России в этой войне. Отсюда опять напрашиваются те же побудительные мотивы к строительству железной дороги через Манчжурию, что и Закаспийской железной дороги в Средней Азии – вывоз награбленного и получение прибылей от спекулятивной торговли (потому что для удовлетворения подобных целей достаточно и парома через Байкал).
В 1898 г. Россия решила, что ей неплохо еще иметь незамерзающий порт на Дальнем Востоке – и взяла в аренду у Китая порт на южной оконечности Ляодунского полуострова – Порт-Артур. Но на этом российская экспансия в данный регион не остановилась. В 1900 г. ввиду восстания в Китае и возможной угрозы русским интересам Россия заняла своими войсками всю территорию Манчжурии; а после прекращения беспорядков так их там и оставила, тем более что китайцы не настаивали на их выводе (а как они могли на чем-то настаивать, если весь Китай уже был поделен между Британией, Францией и Германией и превращен в колонию Запада).
Слева: Известная французская карикатура конца 1890-х годов представляет Китай, который делят как пирог английская королева Виктория, немецкий канцлер Бисмарк, русский царь Николай II и японский император Мэйдзи, а также Марианна, представляющая Францию (французский карикатурист деликатно изобразил её без попытки «урвать свой кусок»). На заднем плане Ли Хунчжан пытается остановить происходящее, но бессилен.
Справа: карта Дальнего Востока конца XIX в. и основных сражений русcко-японской войны ( http :// planetolog . ru ). На этой карте не хватает двух железных дорог: Транссибирской магистрали до Владивостока и железной дороги Чита-Владивосток через Маньчжурию с ответвлением на Порт-Артур, построенной Россией после 1895 г.
Вот как эти действия России комментировал современник этих событий – известный американский писатель Марк Твен: «Затем включается в игру Россия и ведет себя нерассудительно… при моральной поддержке Франции и Германии она отнимает у Японии ее добычу – захваченный Японией в борьбе и плавающий в китайской крови Порт-Артур… далее она захватывает Маньчжурию, совершает налеты на маньчжурские деревни, запруживает многоводную реку вздувшимися трупами бесчисленных убитых крестьян… Вот еще одно цивилизованное государство со знаменем Христа в одной руке и с корзинкой для награбленного и ножом мясника – в другой» [130]. Справедливости ради надо отметить, что Марк Твен критиковал в основном политику западных государств в Китае, но, как видим, Россия была им поставлена с ними в один ряд.
Наконец, в 1903 г. началась, как пишет Н.Рожков, «корейская авантюра» - проникновение русских войск, под видом рабочих, в Корею, и получение концессии от этой страны на разработку леса на ее территории ([107]11, с.291). Эти действия России теперь уже и на территории Кореи, которую Япония считала чуть ли не своей исконной территорией, переполнили чашу терпения последней. Незадолго до этого (в 1901 г.) японцы послали своего влиятельного представителя (бывшего премьер-министра страны маркиза Ито) в С-Петербург для переговоров с царем и русским правительством о разделе сфер влияния на Дальнем Востоке. России предлагалось отказаться от экспансии в Корею, а взамен она могла свободно действовать во всей Манчжурии. Но в Петербурге японцы получили отказ. Николай II проигнорировал мнение своего военного министра Куропаткина, умолявшего его не трогать Корею и отдать ее японцам, подписав с ними мирный договор. Последний мотивировал это крайней удаленностью Манчжурии от основной территории России и невозможностью концентрации там большой армии, что полностью оголило бы европейскую часть страны, оставив ее без всякой защиты. Эта удаленность и отсутствие еще регулярного железнодорожного сообщения с «большой землей» (то самое «узкое место» на Байкале) сыграют роковую роль в последующих событиях русско-японской войны. Но тогда никто в окружении царя не поддержал военного министра. А Николай II пребывал в такой эйфории от блестяще развивавшейся русской экспансии в Восточной Азии, которая могла его возвести в разряд «великих царей», что он не придал ни японскому визиту, ни мольбам военного министра никакого значения.
Эйфория молодого царя, надо полагать, усиливалась еще потому, что в Манчжурии и Корее он занялся довольно новым и необычным для последних Романовых видом деятельности. Он основал там личное наместничество или, говоря проще, свою личную вотчину (собственный «бизнес»). Ведущую роль в этом предприятии играли адмирал Алексеев, а также некто Безобразов, который из отставного кавалергарда благодаря расположению Николая II превратился в крупного вельможу и начал играть важную роль в дальневосточных делах. Он и сам успевал там «прокручивать» крупные деньги, извлекая из царской вотчины большие личные барыши. Как пишет А.Солженицын, «Государь сделал его своим личным разведчиком и уполномоченным на Востоке, возвел в статс-секретари и дал сноситься с собою отдельным шифром, минуя нерешительных министров… Безобразов, ознакомясь с секретными материалами Генерального штаба, решил вопреки неуклюжему военному министру, что нам не следует укрепляться на западной границе, но все средства бросить для восточного развития. К тому же, как объяснил он, наши экономические предприятия в Корее, лесная концессия, быстро начнут приносить фантастические барыши, и Восток окупит сам себя. (Пока что он взял кредит в 2 миллиона.) Его энергия воодушевляла Николая! Безобразов повсюду на Востоке в окружении своей свиты распоряжался, не считаясь ни с русскими министрами, ни с обязательствами русских дипломатов, ни с ничтожным китайским правительством. Он действовал сам от себя… Николай не мог нарадоваться своему выбору и как он сам ловко отделался от опеки министров… он пустил в почетную полуотставку Витте… Теперь Государь осуществил свою идею: полностью выделить дальневосточные дела из русских, учредил особое наместничество адмирала Алексеева – исключив весь Дальний Восток из ведения всех министерств, отдав адмиралу и командование войсками, и управление краем, и всю дипломатию с Китаем и Японией…» ([115] с.258-259).
Несмотря на некоторую гротескность приведенного описания, оно по сути верно отражает политику России в Восточной Азии на рубеже XIX-XX вв. Как и до этого в Средней Азии, ведущим стимулом предпринятой попытки колонизации Манчжурии и Кореи была нажива, причем преимущественно личная нажива крупных вельмож и, по-видимому, самого царя. При этом ни царь, ни его вельможи всерьез не задумывались о том, к каким последствиям может привести такая политика для России. В итоге, как и ранее, за стремление вельмож к личной наживе пришлось расплачиваться русскому народу, который проливал кровь в русско-японской войне и страдал от непомерных налогов и акцизов, в то время как собранные с русских налогоплательщиков деньги шли на гигантское и никому не нужное строительство в Манчжурии и Корее или попросту разворовывались.
Я не буду подробно описывать ход русско-японской войны 1904-1905 гг., ограничусь лишь некоторыми замечаниями. Война началась вероломным нападением Японии на Порт-Артур 26 января 1904 г., за которым последовала осада Порт-Артура. В дальнейшем, несмотря на ряд примеров героизма (крейсер «Варяг» и другие), она выявила, наряду с катастрофически плохими коммуникациями, также коррупцию в военном снабжении, низкий боевой дух армии, не видевшей смысла во всей этой войне, и даже, возможно, предательство со стороны отдельных представителей командования. В качестве примера такого предательства некоторые историки рассматривают сдачу Порт-Артура японцам 20 декабря 1904 г. его новым командующим Стесселем, занявшим место погибшего генерала Кондратенко: на момент сдачи крепости, считавшейся неприступной, в ней находился большой запас продовольствия и боеприпасов, а также достаточный гарнизон для ее обороны [176]. К тому же капитуляция Порт-Артура произошла незадолго до решающей битвы с японцами на севере и высвободила часть сил японской армии, которые до этого были скованы, осаждая крепость. Не в пользу русской армии свидетельствует и решающая битва при Мукдене в феврале 1905 г.: хотя русская армия превосходила японскую по численности, она понесла намного бóльшие потери и была вынуждена отойти и оставить Мукден японцам [176]. Таким образом, просматривается некий «порочный круг»: преждевременная сдача Порт-Артура не только усилила японскую армию, но вызвала упадок духа русской армии, новое поражение под Мукденом еще более ослабило армию и ее боевой дух. После гибели русского флота в мае 1905 г. в сражении под Цусимой в условиях начавшейся революции в России продолжение войны потеряло всякий смысл. В итоге, согласно Портсмутскому договору (август 1905 г.) Россия уступила Японии всю Манчжурию, включая Ляодунский полуостров и Порт-Артур, а также половину острова Сахалин. Так авантюра Николая II и его вельмож в Восточной Азии закончилась полным крахом и обернулась огромным ущербом для страны.
Без сомнения, авантюристическая политика царского правительства в Манчжурии и Корее способствовала усилению того отчуждения между царем и основной массой населения, которое уже наметилось при предшественниках Николая II, особенно при Александре II. В народе русско-японская война 1904-1905 гг. была непонятной и непопулярной. Так, одним из требований народной петиции, врученной царю 9 января 1905 г. (в Кровавое воскресенье), было прекращение войны с Японией. Еще хуже было отношение к ней со стороны интеллигенции. Как пишет О.Платонов, со ссылками на мнения современников, «значительная часть русского образованного общества» не только не поддерживала войну, но «хотела поражения России в войне с Японией». «Общей тайной молитвой, - писал один из современников, - не только либералов, но и многих умеренных консерваторов в то время было: “Боже, помоги нам быть разбитыми”». В числе «пораженцев» Платонов упоминает даже известного государственного деятеля С.Витте, являвшегося на тот момент членом правительства ([93] с.195). В сущности, такая позиция вполне понятна – только поражение в войне могло остановить дальнейшие колониальные захваты в Азии, высасывавшие деньги и ресурсы из России и обогащавшие лишь окружавших царя вельмож. Но это означало, что доверие общества к политике правящих кругов и самого царя упало до крайне низкой отметки.
18.2. Кровавое воскресенье и революция 1905 года
Как уже отмечалось выше, после почти двух десятилетий относительного затишья, начавшегося после воцарения Александра III, с самого начала 1900-х годов происходил рост протестного и революционного движения. Параллельно с восстаниями крестьян 1901-1903 гг. произошла целая серия террористических актов, о которых уже забыли за предшествующие 15-20 спокойных лет (до этого последнее «громкое» покушение – на Александра III – имело место в 1884 г.). Так, в течение 1902-1904 гг. были совершены: убийство министра народного просвещения Боголепова, покушение на харьковского губернатора князя Оболенского, жестоко усмирявшего крестьянские восстания, убийство уфимского губернатора Богдановича, расстрелявшего златоустовских рабочих, убийство министра внутренних дел Сипягина, убийство главы правительства Плеве и другие. Кроме того, резко усилилось забастовочное движение. Например, как указывает Н.Рожков, летом 1903 г. все крупные города юга России были охвачены грандиозной всеобщей забастовкой ([107] 11, с.329, 390). Росло влияние и сила вновь созданных революционных партий. Так, возникшая в 1901-1902 гг. партия социалистов-революционеров (эсеров) очень быстро превратилась в самую популярную партию среди крестьян, она же осуществляла большинство совершаемых в то время терактов против крупных чиновников. В это же время во всех крупных городах России возникли социал-демократические кружки или отделения социал-демократической партии, проповедовавшей марксистское учение (которая в дальнейшем разделилась на партии большевиков и меньшевиков).
Взрыв протестного и революционного движения в 1901-1905 гг. после 15-20 лет затишья, происходивший одновременно с ростом коррупции в верхнем эшелоне власти и усилением монопольных тенденций в промышленности в конце 1890-х - начале 1900-х годов, указывают на то, что революция 1905 г. не была случайностью. Главной ее причиной был кризис коррупции, который привел к обнищанию народа и к образованию в стране огромной армии лишних людей, составлявшей порядка 30% населения (см. предыдущую главу). Все указывает на то, что этот кризис, начавшийся еще в последние десятилетия XIX века, продолжал углубляться в 1900-е годы. И надо полагать, этому способствовали те явления, которые мы видим в указанный период: рост воровства и коррупции среди крупных чиновников, монополизация рынков, авантюристическая внешняя политика царского правительства. Все это приводило к увеличению бремени, ложившегося на население, к обнищанию народа, увеличению армии лишних людей, что в свою очередь приводило к росту протестных и революционных выступлений. И таких выступлений становилось тем больше, чем более тяжким становилось это бремя. Кульминация наступила в 1905 г., когда и монополизация, и коррупция, и война, и армия безработных достигли своего максимума[277].
Непосредственным поводом к революционным выступлениям, принимавшим в отдельные периоды 1905 года всероссийский характер, послужили события 9 января – Кровавого воскресенья. В этот день огромная мирная демонстрация рабочих из приблизительно 150 тысяч человек, шедшая с петицией к царю, была расстреляна войсками и полицией, сотни человек были убиты и ранены, а вера в царя в народе была основательно подорвана. Главным организатором шествия к царю 9 января был священник Гапон, создавший перед этим в С-Петербурге довольно большую рабочую организацию «Собрание русских фабрично-заводских рабочих С-Петербурга». Число членов этой организации, по данным Н.Рожкова, достигало к концу 1904 г. 12 тысяч человек, и она была вполне самостоятельной, независимой от какой-либо из существовавших в то время партий[278].
Организация Гапона в первую очередь ставила себе целью улучшение положения рабочих, а также их просвещение. Но это не нравилось предпринимателям, и в декабре 1904 г. четверо активных ее членов были уволены руководством Путиловского завода, которое, как указывает историк, не скрывало того, что главной причиной увольнения являлась их принадлежность к гапоновской организации ([107] 12, с.17). Фактически речь шла о праве рабочих иметь даже такую, легальную и достаточно безобидную организацию, более безобидную, чем запрещенные профсоюзы и революционные партии: начавшиеся увольнения ее членов лишали рабочих такого права. После безуспешных попыток уладить дело и не допустить увольнения четверых товарищей, Гапон и члены его «Собрания» начали забастовку, которая благодаря массовости организации, к 7 января быстро превратилась во всеобщую, охватившую весь С-Петербург. А вслед за этим, по инициативе Гапона, было организовано шествие с петицией к царю, закончившееся столь плачевно. Демонстрация была исключительно мирной, носила характер крестного хода, народ нес иконы и портреты царя, кое-где к шествию даже примкнули полицейские.
«Мы пришли, государь, - говорилось в петиции, - искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать. Мы и терпели, но нас толкают все дальше и дальше в омут нищеты, бесправия и невежества, нас душит деспотизм и произвол… за нами, как и за всем русским народом, не признают ни одного человеческого права, ни даже права говорить, думать, собираться, обсуждать нужды, принимать меры к улучшению нашего положения. Нас поработили с помощью твоих чиновников и при их содействии… Весь народ рабочий и крестьяне отданы на произвол чиновничьего правительства, состоящего из казнокрадов и грабителей, совершенно не только не заботящегося об интересах народа, но попирающего эти интересы» ([107] 12, с.23). Далее в петиции перечислялся ряд требований к царю, включая проведение всеобщих равных выборов для избрания народного правительства, передачу земли крестьянам, прекращение войны, введение рабочих комиссий на заводах и 8-часового рабочего дня, свободу собраний, забастовок и образования профсоюзов.
Хотя многие из этих требований совпадали с программными установками социал-демократов, эсеров, либералов и других политических партий, однако текст петиции, как указывает Н.Рожков, был составлен самим Гапоном и его помощниками, а не представителями этих партий. В подтверждение он помимо прочего указывает на политическую неграмотность некоторых формулировок, указывающих на авторство Гапона и простых рабочих ([107] 12, с.25). Такое совпадение требований, выдвигавшихся и ведущими политическими партиями, и полуграмотными рабочими, свидетельствует о формировании в 1905 году единого народного фронта, противостоявшего правительству и правящей верхушке. Примеры такого редкостного единодушия самых разных слоев общества в течение 1905-1907 гг. будут еще ниже приведены. В этой связи интересно также отметить, что делегация либеральных партий (в т.ч. «Союза освобождения», позднее преобразовавшегося в партию кадетов) пыталась накануне 9 января предотвратить кровопролитие и выступала в роли своего рода «лоббиста» Гапона и его организации. Ей удалось встретиться с министром юстиции Муравьевым, с товарищем (заместителем) министра внутренних дел Рыдзевского, а также с Витте, которым была вручена петиция Гапона ([107] 12, с.26). Факт данных встреч опровергает высказанную О.Платоновым гипотезу о том, что якобы накануне 9 января социал-демократы подменили или сильно подредактировали петицию рабочих для вручения царю, включив в нее «экстремистские требования», что будто бы и подтолкнуло власти на расстрел демонстрации ([93] с.201-203)[279]. Данный факт свидетельствует о том, что если и было влияние на Гапона и его организацию, то отнюдь не только со стороны социал-демократов, но и со стороны либералов и других политических партий. Кроме того, мы не видим в петиции никаких социалистических требований (национализацию предприятий, земли и т.д.), характерных для программы-максимум социал-демократов и эсеров. Наконец, Н.Рожков прямо указывает, что альтернативная петиция, предложенная социал-демократами, была категорически отвергнута рабочими ([107] 12, с.22).
Очевидный факт, который подтвержден всем ходом событий 1905-1907 гг., состоит в том, что даже и без «экстремистских требований» социалистических партий (типа национализации земли и предприятий), те требования и пожелания, которые выдвигала сама масса народа и которые считала нормальными, были абсолютно неприемлемыми для царя и его окружения. Настолько неприемлемыми, что они даже не пожелали «соблюсти приличия». Могли же они, к примеру, принять представителей народа 9 января и взять время на «обдумывание петиции» (пусть даже, на самом деле, в целях затягивания переговоров). Вместо этого мирно шествующий народ сразу и без всяких разговоров расстреляли боевыми залпами из винтовок, используя заранее стянутые войска. С какой стороны ни посмотри, этот циничный расстрел мирной демонстрации свидетельствует о крайней степени неуважения или даже о презрении к народу со стороны царя и его окружения. Факт совершенного беззакония был подтвержден общим собранием петербургских адвокатов, которое констатировало в своей записке, что «днем 9 января без всякого законного повода стреляли, вечером рубили, а в последующие два дня просто били» ([107] 12, с.27). Таким образом, расстрел и избиение народа не ограничились несколькими залпами на Дворцовой площади (как это сегодня пытаются представить некоторые историки), а происходили по всему С-Петербургу и продолжались два дня. По данным Н.Рожкова, расстрелы демонстраций с десятками убитых произошли также в Нарвском районе, на Васильевском острове, на Шлиссельбургском тракте, у Александровского парка и т.д. Как пишет историк, по всему Петербургу массы рабочих повторяли слова Гапона, произнесенные им на месте событий: «Нет у нас больше царя!» ([107] 12, с.27, 29). Массы людей были охвачены разочарованием и негодованием.
Солдатушки, браво ребятушки, где же ваша слава? – картина В.Серова, 1905 г.
Следствием событий 9 января 1905 г. стал невиданный до того размах протестного движения. Во многих городах страны происходили политические демонстрации и стычки с полицией, в течение января забастовки охватили более 120 городов страны и 10 железных дорог ([107] 12, с.34). 8 февраля был убит эсерами ближайший родственник царя великий князь Сергей Александрович. Нарастали крестьянские восстания. Испугавшись размаха революции, царь уже в феврале 1905 г. создал комиссию по выработке положения о государственной Думе, учреждение которой было одним из требований народных масс[280]. Съезд земских деятелей, в котором преобладали помещики, собравшийся в конце февраля, принял постановление, в котором признавал необходимость аграрной реформы. Тем временем, после некоторого спада в середине года, к осени протестное движение разгорелось с еще большей силой и достигло своего пика. Начавшиеся в сентябре массовые забастовки переросли к октябрю во всеобщую стачку: остановилось большинство предприятий, железных дорог, почта и телеграф, прекратилась торговля, в городах не стало электричества, и они погрузились в темноту. Во многих городах стихийно возникли советы рабочих депутатов, руководившие протестным движением. В сельской местности началась настоящая крестьянская война. Крестьяне во многих областях перешли к тактике тотального «выжигания» помещиков, в расчете на то, что они после этого не смогут вернуться. Имения разорялись и полностью сжигались или уничтожались, включая все жилые и хозяйственные постройки, скот и инвентарь. Всего в 1905 г. было таким образом сожжено около 2000 помещичьих усадеб или около 13% всех усадеб в стране ([107] 12, с.80-81; [205] p.123). Сожжение усадеб, указывает Н.Рожков, не было акциями отчаявшихся бедняков-одиночек, во главе движения, как правило, стояли крестьяне-середняки и за ними шла вся масса крестьян ([107] 12, с.81-82). Очень часто, пишет в своих воспоминаниях В.Войтинский, крестьяне сначала направляли помещику делегацию, которая предлагала ему подписать договор о передаче его земли крестьянской общине, если он соглашался, его имение оставляли в покое, если он отказывался, особняк и все прочие постройки сжигали, скот, инвентарь и землю делили между собой ([215] pp.60-61).
Н.Рожков отмечает в 1905 году «полную изоляцию правительства, оставшегося только с кучкой черносотенцев. Забастовке сочувствовали все: даже предприниматели, фабриканты и заводчики нередко оказывали ей содействие[281]; учредительный съезд конституционно-демократической партии [кадетов] выразил ей сочувствие: на нем был произнесен панегирик революционной энергии и героизму рабочего класса» ([107] 12, с.72). Как указывает В.Войтинский, публика, особенно в университетах и вузах, с восторгом воспринимала сообщения об убийствах членов правящей верхушки; в студенческих общежитиях были развешаны портреты террористов, которые в глазах студентов были героями; лозунг «Долой самодержавие!» стал обычным среди всех слоев населения ([215] pp.6, 13).
