Памятник Александру III – скульптор Трубецкой.
По замыслу скульптора, конь, резко осаженный всадником, должен был символизировать Россию, остановленную Александром III у края пропасти. Как видим, русское общественное мнение довольно верно оценивало то, куда вели страну «реформы» Александра II .
Указанные меры оказали влияние на социальную обстановку в стране, особенно среди рабочих и интеллигенции. Например, М.Покровский указывал на «несомненный упадок революционного рабочего движения в середине 80-х годов», что, по его мнению, явилось результатом мер нового правительства ([98] 5, с.259). Пошла на спад и террористическая активность. После убийства Александра II было лишь одно удавшееся покушение народовольцев (Желвакова и Халтурина) в 1882 г. на одесского прокурора Стрельникова, и одно неудавшееся (группы студентов, включая Александра Ульянова) в 1884 г. на Александра III. После этого террористическая активность замерла почти на два десятилетия – до начала XX века, что, конечно, отражало улучшение социального положения в стране и уменьшение количества протестных настроений и протестных групп.
Александр Блок так образно описал этот период жизни России:
В те годы дальние, глухие, в сердцах царили сон и мгла:Победоносцев над Россией простер совиные крыла,И не было ни дня, ни ночи, а только - тень огромных крыл;Он дивным кругом очертил Россию, заглянув ей в очиСтеклянным взором колдуна; под умный говор сказки чуднойУснуть красавице не трудно, - и затуманилась она…
Как уже было сказано, наряду с мерами в экономической и социальной сфере новое правительство предприняло ряд мер и в области укрепления полицейско-репрессивного аппарата и государственной идеологии. Историки в этой связи обычно пишут об этом периоде как об «эпохе реакции». Например, Н.Рожков указывал, что в России в 1881-1905 гг. III отделение превратилось в огромный аппарат, состоявший из полиции, жандармерии и охранного отделения. Страна, по словам историка, жила в эти годы «при режиме усиленной охраны», что является «признаком реакционной диктатуры» ([107] 11, с.270). Однако как было показано выше, деспотизм и репрессии усилились уже при Александре II, особенно в течение второй половины его царствования, и новая эпоха не принесла с собой ничего принципиально нового. При Александре III была ужесточена цензура, еще более затруднен доступ в учебные заведения детям рабочих и крестьян. Что касается полицейского аппарата, то как, например, указывает историк О.Платонов, в России в 1903 г. на 1000 человек населения было в 5-9 раз меньше полицейских, чем в Англии и Франции ([93] с.107). В ссылку хотя и могли сослать без суда и следствия, просто потому что кто-то показался подозрительным, но условия ссылки были достаточно гуманными: например, Ленин в ссылку в Шушенское вез с собой рояль и массу прочих вещей. Нет примеров избиений или пыток в тюрьмах или чрезмерно строгих наказаний по политическим делам, как это было в 1860-е и особенно в 1870-е годы (см. выше), или как это будет при Столыпине. Поэтому говорить о «полицейском терроре» и «реакционной диктатуре» применительно к этим годам – сильное преувеличение. Судя по всему, полицейский произвол, наоборот, несколько уменьшился по сравнению с предыдущим царствованием.
В целях усиления идеологической работы или, как пишет М.Покровский, «в целях борьбы с позитивным научным знанием», во всех школах, училищах и университетах при Победоносцеве было введено усиленное богословское обучение. А в церквях были усилена деятельность проповедников – по словам историка, «в московских церквях были назначены… особые катехизаторы… они должны были толковать катехизис [закон божий] по воскресным дням перед обедней, причем к этому толкованию прихожане сзывались 50 ударами в большой колокол» ([98] 5, с.153). Православная религия рассматривалась правящими кругами с одной стороны, как средство для укрепления нравственности, которая уже начала сильно расшатываться, а, с другой стороны, как средство для укрепления существующего порядка. Поэтому была резко усилена религиозная пропаганда и разъяснение сути христианских нравственных норм, но, вместе с тем, допускалась вольная трактовка некоторых христианских заповедей. Например, в официальном катехизисе (законе божьем), использовавшемся в качестве учебника богословия во всех учебных заведениях, было изложено такое толкование пятой заповеди Христа, в соответствии с которым все предержащие власти причислялись к отцу и матери; а толкование шестой заповеди (не убий) изымало из запрещения убивать убийства на войне и смертную казнь ([98] 5, с.153).
17.2. Одну ногу вытащили из трясины, другая увязла в ней еще глубже
Несмотря на благие намерения и на определенные успехи, которых удалось достичь правительству Победоносцева и его единомышленников, в целом их деятельность могла лишь отсрочить кризис коррупции, но ни в коей мере не могла его предотвратить. Для этого предпринимаемых мер было явно недостаточно, нужны были глубокие социальные и структурные реформы, затрагивающие интересы правящего класса, на которые, конечно, никто в окружении Александра III и Николая II не был готов. Кроме того, при осуществлении выбранной политики часто допускались очень серьезные просчеты, борьба с крупной коррупцией велась довольно вяло, поэтому нередко получалось, что, решая проблему в одном месте, одновременно создавали не менее серьезную проблему в другом месте.
Самой большой проблемой был крестьянский вопрос, который реформа 19 февраля 1861 г. не только не решила (как утверждала либеральная пропаганда, и вслед за ней - ряд историков), а наоборот, она-то его и создала. Не случайно многие современники, включая историков Н.Рожкова и М.Покровского, называли эту реформу «крепостнической» - потому что в действительности она не отменила крепостное право, а упрочила его. Даже будучи переведенными на условия земельного выкупа, который для подавляющего большинства растянулся на 50 лет, крестьяне не имели права покинуть выделенный им (теперь уже от имени государства) участок земли, то есть фактически оставались крепостными[272]. Более того, помещики, обложив их со всех сторон «отрезками», за их вынужденную аренду заставили крестьян работать на себя как прежде, то есть по сути дела отрабатывать барщину. Даже для того чтобы отправиться на короткое время на заработки, крестьянин должен был получить согласие общины и земства, где заправляли помещики, и получить там паспорт, без которого он мог сразу же угодить в тюрьму. На смену прежнего произвола помещиков в отношении крестьян теперь пришел произвол земств, находившихся в руках тех же помещиков и дворян, поэтому и в этом плане ничего не изменилось. Например, как указывает М.Покровский, по закону 1889 г. земские начальники имели право арестовывать крестьян без суда и следствия и без объяснения причин: в одной лишь Тульской области по этой статье в период с 1891 по 1899 г. ежегодно арестовывали почти 3000 крестьян. Крестьян, пишет далее историк, земским начальникам разрешалось не только арестовывать, но и пороть: «все отлично знали, что применение порки в том или другом участке всецело зависит от усмотрения местного земского начальника: строгий начальник – порка каждый день, добрый – волость вовсе забывает о розгах. Совсем как со строгим и добрым барином в старое время» ([98] 5, с.286).
Фактически речь шла не просто о сохранении крепостного права, но о его ужесточении по сравнению, например, с эпохой Николая I. Тогда за помещиками наблюдало III отделение, стараясь бороться с их злоупотреблениями. Теперь же с помещичьим произволом бороться было некому – земства были в руках самих помещиков, и один из них, как правило, и был земским начальником. Насилие и принуждение в отношении крестьян дополнялось экономической кабалой, порожденной реформой 1861 г. – монопольными земельными правами помещиков. В дополнение к «отрезкам», образовавшимся в результате реформы 1861 г., изобретались все новые монопольные права, душившие крестьян. «В Рязанской губернии, - пишет М.Покровский, - один земский начальник скупал по приговорам крестьян у них право на их местные, давно открытые для общего пользования, дороги, и закрыл их благодаря тому, что эти дороги не были показаны на планах специального межевания… [В результате] когда крестьяне и вообще продавцы везли картофель к нему, на его крахмальный завод, дорога открывалась, а когда кто-либо вез этот картофель на завод соседа-землевладельца, сторожа никого не пропускали…» ([98] 5, с.287). Как видим, вся эта дорожная монополия была выстроена местным помещиком - земским начальником - не просто так, потехи ради, а чтобы грабить крестьян, заставить их продавать ему картофель и другие продукты земледелия по грабительским ценам.
Как уже говорилось, земельная реформа 1861 г. подвергла крестьян центральной России вопиющей дискриминации, заставив их платить в 2-2,5 раза больше за выкуп земли, чем это вытекало из ее рыночной стоимости. К такой же их дискриминации, в области местного налогообложения, привела и земская реформа Александра II. Так, в конце XIX в., по данным Н.Рожкова, земские налоги и сборы для крестьян с десятины земли были уже в 2-4 раза выше, чем для помещиков, хотя еще в середине 1860-х годов они были одинаковыми для тех и других. Всего же, с учетом выкупных платежей, крестьянам с десятины земли приходилось платить в 7-8 раз (!) больше налогов и сборов в пользу государства, чем приходилось с десятины помещичьей земли ([107] 11, с.251, 274).
Все это приводило к хроническим недоимкам. Так, по данным историка, к 1902 году общая сумма недоимок по крестьянским выкупным платежам составляла 420% от суммы ежегодных выплат, а в ряде губерний превышала 500% ([107] 11, с.238, 252), то есть была в пять раз больше, чем размер ежегодного выкупного платежа. Надо полагать, за этими средними цифрами огромных недоимок скрывается тот факт, что значительная масса крестьян вообще не была в состоянии выплачивать выкупные платежи, и их положение как вечных пользователей еще не выкупленной, чужой земли, к которой они были навечно прикреплены, было совершенно безнадежным. В результате безденежья и неспособности вести далее хозяйство, обложенное со всех сторон налогами, платежами и монопольными правами, многие крестьяне фактически переставали обрабатывать землю и превращались в батраков, сезонных рабочих или сельских кустарей, влачивших нищенское существование. Как пишет Н.Рожков, по данным военно-конских переписей, процент безплощадных дворов, то есть падающих, погибающих крестьянских хозяйств, достиг к концу XIX столетия 30% ([107] 11, с.234).
Это и была та армия лишних людей в деревне, сельских пролетариев, которая являлась неоспоримым признаком углубления кризиса коррупции в стране и которая сыграет большую роль в событиях будущей Революции и Гражданской войны. Интересно, что некоторые современные историки, например, О.Платонов, пытаются переложить ответственность за возникновение этой армии лишних людей на самих этих людей, которых он называет «босяками». Получается, что они в своем нищенском положении сами виноваты – потому что тунеядцы, «паразитические элементы», в отличие от остальной массы сельских тружеников ([93] с.135-136). При этом игнорируется тот факт, что такая же армия «босяков» появлялась накануне всех революций и социальных кризисов в мировой истории. Во время Смуты 80-тысячная армия Болотникова, состоявшая из таких же «босяков», штурмовала Москву, из них же в основном состояло и войско обоих Лжедмитриев, захватывавших царский трон (см. главу X). Такие же «босяки» составляли основную движущую силу и в ходе Французской революции, и в ходе других событий, потрясших мир. И вина в возникновении такой огромной армии лишних людей, отвергнутых и ненужных для общества, ни в коей мере не может лежать на них самих, так как это полнейший логический абсурд, а лежит на государстве и на правящей верхушке, доведшей страну и ее население до такого состояния.
Надо сказать, что эта армия обнищавших крестьян, сельских пролетариев, в основной массе вовсе не была тунеядцами и «паразитирующими элементами», а работала не менее других крестьян, но подвергалась страшной эксплуатации и обману. Например, Чехов в своей повести «В овраге» (написанной в 1900 году) показал, очевидно, исходя из своих наблюдений, что сельские батраки подвергались постоянному обману – им могли вообще не заплатить за работу, а если платили, то каким-нибудь ненужным залежалым товаром, а то и фальшивыми деньгами. А между тем, по данным М.Ковалевского, в конце XIX века число сельских батраков, ежегодно покидавших свой дом в поисках заработка, составляло 5-6 миллионов человек. Их средний заработок составлял 13-14 копеек в день – то есть, если работать без выходных и если не обманет работодатель, можно было за полгода заработать 23-25 рублей – смехотворно малую сумму. Но нередко прежде чем найти работу, им надо было еще пройти порядка 1000 км пешком ([205] pp.128-130).
Женщины-бурлаки (фото). Источник: http :// wiki . bks - tv . ru