Чтение манифеста (о так называемом «освобождении крестьян») – картина Б.Кустодиева.
Начнем с истории вопроса. Александр II с первых дней своего царствования начал активно продвигать крестьянскую реформу. Основные причины, как полагает большинство историков, состояли в резком росте крестьянских восстаний и в осознании необходимости отмены крепостного права после Крымской войны ([107] 11, с.6-8; [156] pp.612-618). Как уже ранее было сказано, Крымская война окончательно показала порочность рекрутской системы набора в армию, введенной в свое время «великим Петром», и необходимость возврата к полупрофессиональной армии, существовавшей до него. Лучшим вариантом данного решения было введение института резервистов и всеобщей воинской повинности (которая и была затем введена в 1874 году), то есть того же самого института, который существует в современной России. Но до его введения необходимо было отменить крепостное право. Нельзя же было мобилизовывать в армию крепостных крестьян, которые могли в любой момент направить оружие против помещиков.
Полагаю, что это, бесспорно, было одним из основных мотивов реформы 1861 г. Что касается других мотивов, выдвигаемых историками – например, таких как боязнь Александром II крестьянской революции (Н.Рожков) и «гуманитарные соображения» (Д.Блюм) – то у меня есть сомнения в том, что эти мотивы сыграли какую-то реальную, а не показную роль ([107] 11, с.6; [156] p.612). Как признает тот же Рожков, «Александр II отлично понимал, что когда реформа будет объявлена, народ увидит, что его ожидания не сбылись» ([107] 11, с.9). Так оно и случилось – на самом деле крестьянская революция чуть было не произошла после того как крестьянам сообщили о реформе 19 февраля 1861 г. В течение одного только 1861 года было зафиксировано 1176 крестьянских восстаний, в то время как за 6 лет с 1855 г. по 1860 гг. их было лишь 474 ([156] pp.558, 592). Таким образом, число крестьянских восстаний в 1861 г. в 15 раз (!) превысило прежний «рекорд» второй половины 1850-х годов. Восстания не утихали и в 1862 году, и подавлялись очень жестоко. За два года после объявления реформы правительству пришлось применить военную силу, то есть усмирять крестьян при помощи войск, в 2115 селах ([107] 11, с.36; [98] 5, с.86). Это многим дало повод говорить о начавшейся крестьянской революции. Так, известный революционер и теоретик анархизма Бакунин был в 1861-1862 гг. убежден, что взрыв крестьянских восстаний неизбежно приведет к крестьянской революции, которая, как он писал, «по существу уже началась» ([98] 5, с.129). Несмотря на это, Александр II не испугался этого взрыва и не попытался как-то смягчить для крестьян ту горькую пилюлю, которая была им предложена 19 февраля. Возникает вопрос - если он не испугался перспектив крестьянской революции в 1861-1862 годах, то непонятно, почему он должен был испугаться ее во второй половине 1850-х годов, когда размах крестьянских восстаний был на порядок ниже.
Надо сказать, что в целом правящая верхушка в России и в середине XIX века, и в дальнейшем, вплоть до 1917 года, сильно недооценивала возможность победы в стране народной революции. Это объясняется, по-видимому, тем, что со времен Смуты 1603-1612 гг. в России не было массовых народных движений, похожих на революцию – по причинам, которые были выше высказаны. Вот что писал, например, Уваров, министр народного просвещения в правительстве Николая I, один из его доверенных лиц: «Наши революционеры или реформаторы произойдут не из низшего класса, а в красных и голубых лентах… Низший класс и теперь ему [правительству] предан, а бояться его ни в каком случае нечего: крестьяне могут поджечь дома, поколотить исправника, но не более… Другая оппозиция опаснее ему…» ([98] 5, с.50). Как видим, единственной революцией, которой опасался Уваров, была олигархическая – государственный переворот, организованный вельможами, то есть повторение того, что происходило в течение XVIII – начала XIX вв. Того же, как уже говорилось , более всего опасался и Николай I. Сам Уваров в своих записках писал, что царь на самом деле не боялся крестьянских восстаний, и его попытки запугать крестьянскими восстаниями дворян были неискренними ([98] 5, с.66). Николай I хотел таким образом лишь склонить дворян к идее о необходимости освобождения крестьян, сам же он опасался вовсе не крестьян, а вельмож и вельможного переворота.
Возникает вопрос – если отец (Николай I) и его министры не воспринимали всерьез крестьянских восстаний и не боялись крестьянской революции, то почему ее должен был испугаться сын (Александр II)? И почему, якобы испугавшись крестьян, он одновременно удалил из правительства всех людей (Киселева, Бибикова), которые этих крестьян защищали и которые были способны провести реформу с учетом интересов крестьян? Вместо того, чтобы ввести этих людей в состав комиссии по подготовке крестьянской реформы, он их убрал из правительства, на их место назначил крупных помещиков и ярых крепостников, которые и разрабатывали проект реформы. А те чиновники (не помещики), которые участвовали в работе над реформой (Ростовцев и другие), по мнению Покровского и Рожкова, были совершенно некомпетентны в крестьянском вопросе, и фактически шли на поводу у крупных помещиков, вошедших в комиссию ([98] 5, с.75).
Все изложенные факты свидетельствуют о том, что Александр II вовсе не боялся крестьянской революции, а боялся он того же, чего боялся Николай I и его министры – олигархического заговора со стороны крупных вельмож. Но если отец, будучи сильным человеком, выбрал для себя линию всяческого противодействия олигархии и защиты интересов государства и в целом всего населения страны, то его сын, будучи человеком слабым и трусливым (как следует из характеристики, данной Н.Рожковым), избрал прямо противоположную линию поведения. И в вопросах общего управления экономикой и финансами (см. выше), и в крестьянском вопросе он все бразды правления передал крупным вельможам и помещикам. А те, между прочим, уже давно и активно вынашивали проекты освобождения крестьян, разработанные в собственных интересах и вопреки интересам крестьян: среди них можно упомянуть, например, проекты Кошелева и Позена ([98] 5, с.45-46; [107] 11, с.10).
В действительности к концу царствования Николая I сложились предпосылки для быстрой отмены крепостного права, причем на условиях, весьма выгодных для крестьян. Как указывал В.Ключевский, в 1850-е годы более 2/3 дворянских имений и 2/3 крепостных душ были заложены в обеспечение взятых у государства ссуд. Поэтому, как полагал историк, освобождение крестьян могло очень скоро произойти и без единого государственного акта ([55] LXXXVI). Для этого государству достаточно было ввести процедуру принудительного выкупа заложенных имений - с уплатой помещикам лишь небольшой разницы между стоимостью имения и накопленной недоимкой по просроченной ссуде. В результате такого выкупа большинство имений перешло бы к государству, а крепостные крестьяне автоматически перешли бы в разряд государственных (то есть фактически свободных) крестьян. Таким образом, крепостное право могло быть отменено очень просто и без каких-либо серьезных социальных последствий – тех, которые, как будет показано далее, возникли после реформы 19 февраля 1861 г. Меры Николая I и его министров по контролю за помещиками, в том числе работа III отделения и введение инвентарей, также действовали в том же направлении – уменьшали для помещиков стимулы владеть их заложенными имениями и делали их более сговорчивыми в вопросе об их принудительном выкупе государством.
Полагаю, вероятность такого развития событий была очевидна не только для Ключевского (который был современником Александра II), но и для помещиков, которые и постарались сделать все, чтобы его не допустить. Поэтому они сразу, как только представилась такая возможность (то есть после начала царствования Александра II), поспешили предложить свой план «освобождения» крестьян, предварительно удалив из правительства всех государственников, защищавших крестьянские интересы, чтобы не дать им осуществить указанную простую и логичную схему выкупа дворянских имений, которая, как говорится, сам собой напрашивалась. Именно в этом ключе, я полагаю, нужно рассматривать и слова самого царя, высказанные им в 1856 г. на приеме у предводителя московского дворянства: «Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться, пока оно само собою начнет отменяться снизу» ([107] 11, с.6). Будучи человеком, который в течение всей своей жизни шел на поводу у крупных вельмож, царь и здесь, судя по всему, высказывал не свои мысли, а мысли, внушенные его вельможным окружением, и лишь для видимости делал вид, что эти мысли навеяны опасностью крестьянской революции. В действительности эти мысли были навеяны совсем другим – страхом вельможной олигархии потерять свою власть над обществом, а также потерять источник непрерывного пополнения и увеличения своего богатства. Таким основным источником богатства вельмож до Николая I являлись помещичьи хозяйства и рабское положение крестьян, теперь же, к началу царствования Александра II, и то, и другое было, как видим, на грани исчезновения, и требовались какие-то особые меры для того, чтобы продлить их существование и обеспечить господствующему классу сохранение его богатства и власти над обществом.
Вышесказанное позволяет понять причины появления реформы 19 февраля 1861 г. Основные же ее положения сводятся к следующему. Прежде всего, вопреки существующему мифу об «освобождении крестьян», никакого освобождения крепостных крестьян не произошло (за исключением, возможно, незначительного меньшинства). Как указывает М.Покровский, вся реформа для большинства из них свелась к тому, что они перестали официально называться «крепостными», а стали называться «обязанными», то есть вроде как свободными, но в их положении абсолютно ничего не изменилось. «Быть от царя объявленным свободным человеком, - пишет историк, - и в то же время продолжать ходить на барщину или платить оброк: это было вопиющее противоречие, бросавшееся в глаза. “Обязанные” крестьяне твердо верили, что эта воля – не настоящая…» ([98] 5, с.86). Более того, положение «обязанных» крестьян, их фактическая несвобода ухудшились по сравнению с тем, что было до реформы, когда они назывались «крепостными». Как пишет М.Покровский, «никогда так много не секли, по словам современников, как в первые 3 месяца после объявления “воли”, и у крестьян даже сложилось убеждение, что в самом “Положении” есть статья, предписывающая пороть всякого мужика, осмелившегося это “Положение” прочесть…» ([98] 5, с.86). В дальнейшем, как будет показано далее, порка крестьян без всякого суда и следствия и прочий произвол в отношении крестьян со стороны помещиков и со стороны местных властей (которые формировались из тех же самых помещиков) останутся характерной чертой русской жизни вплоть до 1905 г. или даже до 1917 года.
Переименование «крепостных» крестьян в «обязанные» (положение которых ничуть и ни в чем не изменилось, а фактически лишь ухудшилось), пожалуй, как никакой другой факт, характеризует ложь и лицемерие реформы 19 февраля, которую можно в этом отношении сравнить с «реформами» Екатерины II – вроде ее запрета на употребление молотка при проведении аукционов по продаже крестьян. Дескать, раз аукционист перестал стучать молотком, то вроде как и продажи крестьян уже нет. Здесь мы видим то же самое – достаточно переименовать крестьян из «крепостных» в «обязанные» - и уже можно во всеуслышание трубить об их «освобождении», что и не преминули сделать правящие круги и либеральная пресса.
Наряду с «обязанными» крестьянами, которые представляли собой тех же крепостных, реформа 19 февраля ввела еще одно название – «выкупные» крестьяне. В эту категорию попало достаточно много, хотя в первые годы и менее половины от бывших крепостных крестьян ([98] 5, с.86). Однако до конца царствования Александра II, по данным В.Ключевского, в эту категорию попали более 80% бывших крепостных ([55] LXXXVI). «Выкупными» считались те крестьяне, которым, согласно условиям реформы 19 февраля, помещики предоставили возможность выкупить участок земли. Фактически однако, эти крестьяне как оставались прикрепленными к земле до реформы, так же прикрепленными к ней оставались и после, но оказались даже в еще худшем положении, чем «обязанные» крестьяне, ввиду следующих обстоятельств:
Во-первых, в соответствии с Положением от 19 февраля 1861 г. их заставили выкупать предоставленную им землю по цене, намного превышавшей ее рыночную стоимость. По данным Н.Рожкова и Д.Блюма, в нечерноземной полосе России, где проживала основная масса крестьян, эта выкупная стоимость земли в среднем в 2,2 раза превышала ее рыночную стоимость, а в отдельных случаях она ее превышала даже в 5-6 раз ([107] 11, с.33; [156] p.597) – что зависело, надо полагать, от степени жадности помещиков и от степени произвола местных властей. Причем, крестьяне не могли отказаться от выкупа этой «дарованной» им земли, которую М.Покровский называет «принудительной собственностью». А «чтобы собственник от нее не убежал, - пишет историк, - чего, по обстоятельствам дела, вполне можно было ожидать, - пришлось поставить “освобождаемого” в такие юридические условия, которые очень напоминают состояние если не арестанта, то малолетнего или слабоумного, находящегося под опекой» ([98] 5, с.99). Фактически «выкупные» крестьяне также ничуть не изменили своего статуса и остались прикрепленными к своему участку земли, которого не могли покинуть, их так же секли, как и «обязанных» крестьян, и они должны были платить тот же оброк (который теперь назывался «выкупными платежами») и отрабатывать барщину на помещика (которая теперь называлась «отработкой»). Та же ложь и лицемерие, что и в случае с «обязанными» крестьянами – названия поменялись, суть явления осталась прежней, при ухудшении положения крестьян.
Во-вторых, «выкупных» крестьян не только заставили выкупать землю по цене, намного выше ее нормальной стоимости. У них в процессе дележа земель отобрали значительную часть (в среднем – 20%, а в иных случаях – до 1/2 и даже 3/4) земель, находившихся до этого в их распоряжении ([107] 11, с.32). По словам Н.Рожкова, «то было малоземелье, часто выраженное весьма резко, доходившее до острого земельного голода» ([107] 11, с.32).
В-третьих, раздел земли был специально проведен помещиками таким образом, что, как пишет Н.Рожков, «крестьяне оказались отрезанными помещичьей землей от водопоя, леса, большой дороги, церкви, иногда от своих пашен и лугов… [в результате] они вынуждались к аренде помещичьей земли во что бы то ни стало, на каких угодно условиях» ([107] 11, с.32). «Отрезав у крестьян, по Положению 19 февраля, земли, для тех абсолютно необходимые, - пишет М.Покровский, - луга, выгоны, даже места для прогона скота к водопою, помещики заставляли их арендовать эти земли не иначе, как под работу (выделено Покровским), с обязательством вспахать, засеять и сжать на помещика определенное количество десятин» ([98] 5, с.91). В мемуарах и описаниях, написанных самими помещиками, указывает историк, эта практика «отрезков» описывается как повсеместная – практически не было помещичьих хозяйств, где бы не существовало «отрезков». Приводит М.Покровский и отдельные примеры: один помещик «хвастался, что его отрезки охватывают, как кольцом, 18 деревень, которые все у него в кабале; едва приехавший арендатор-немец в качестве одного из первых русских слов запомнил atreski и, арендуя имение, прежде всего справлялся, есть ли в нем эта драгоценность» ([98] 5, с.91).
Сбор недоимок (Уводят последнюю корову) – картина А.Корзухина, 1868 г.
Реформа 1861 г. не только не отменила крепостное право, но еще и ограбила крестьян, заставив их платить за выкуп земли в 2-2,5 раза больше ее нормальной стоимости и отобрав у них «отрезки», за право пользования которыми помещики стали, что называется, сдирать с крестьян три шкуры.
К сказанному выше следует добавить, что такие же вот «отрезки», по мнению западноевропейских историков, стали одной из причин Французской революции 1789 года, о чем говорилось во второй книге трилогии ([65] глава XIII). Но там это явление формировалось постепенно, в течение двух-трех столетий, в результате хитроумных действий обуржуазившегося дворянства - так называемого «дворянства мантии», пришедшего на смену «дворянства шпаги». «Отрезки» и подобные им монопольные права на пользование землей, которые встречались не только во Франции, но и в других странах Западной Европы, не говоря уже о более ранних исторических примерах, являются одним из типичных методов установления власти над обществом, применяемых земельной олигархией[265]. В России же этот источник новой крестьянской кабалы был рожден и стал повсеместным явлением в результате лишь одного указа Александра II от 19 февраля 1861 года, который либеральная пресса тут же окрестила «великим» указом, а самого царя немедленно окрестила «царем – освободителем крестьянства».
В действительности если эта реформа и была «великой», то лишь для земельной олигархии – крупных помещиков, получивших в свое распоряжение новые изощренные рычаги установления своей власти над крестьянами. Что касается крепостных крестьян, то реформа 19 февраля не только их не освободила от принудительного прикрепления к земле и от власти и произвола помещиков, но навязала им намного худшую кабалу, чем та, в какой они находились до этого. Именно с этого момента в России началось резкое обнищание и обезземеливание крестьян – явления, практически исчезнувшие в течение царствования Николая I.
Нищие – картина В.Виноградова