Как видим, и спустя несколько десятилетий после Маркса британская пресса изображала Россию в образе спрута, стремящегося опутать щупальцами всю Европу.
Еще одно злобное обвинение Маркса касалось якобы имеющихся у России претензий на мировое господство: «Московия была вскормлена и выросла в кровавой и омерзительной школе монгольского рабства. В конечном счете Петр Великий создал систему универсальной агрессии. Он соединил ловкость монгольского раба с притязаниями монгольского владыки, которому Чингисхан передал в наследство по завещанию дело завоевания всей земли» [8].
Маркс работал сотрудником журналов Уркварда, поэтому нет сомнений, что его антироссийские выступления были частью его работы на британские империалистические круги. Очень характерно, что те обвинения, которые он адресовал России, следовало бы адресовать не России, которая не имела претензий на мировое господство и никого не уничтожала, а самой Британии – так как это она умерщвляла не только миллионы ирландцев, но и миллионы индийцев, китайцев, африканцев и прочих аборигенов в британских колониях, где они умирали от голода, нищеты и жестокого обращения. И это именно Британия, а не Россия, превратила полмира в колонии и опутала также вторую половину мира своими щупальцами. Именно она, а не Россия, имела свои руки во всех кабинетах Европы, что мы видели и на примере самой России времен Елизаветы, Екатерины II, Павла I и Александра I, когда многие крупные российские чиновники работали не столько на свою собственную страну, сколько на Англию. Но это очень характерный и умный пропагандистский прием – обвинить своего противника в том, в чем могут обвинить тебя самого, опередив тем самым обвинения в свой собственный адрес. А то, что противник в этом на самом деле не виноват, совершенно не важно – правда не имеет значения, имеет значение лишь мощь пропаганды и ее воздействие на общественное мнение. И когда к этой пропаганде подключается один из лидеров революционного движения и «друг рабочего класса» Карл Маркс, то эта мощь усиливается.
Справедливости ради следует отметить, что грязная пропаганда и агитация в «Большой игре» велась не только против России, но также против ее союзников – монархической Австрии и Пруссии, мешавших самим своим существованием установлению Pax Britannica – власти Британии над всем миром. Например, Ф.Энгельс, который сам являлся представителем крупного торгового и промышленного капитала Англии, в феврале 1848 г. выступал на еще одном митинге, посвященном Польше, где заявил: «нас ждет борьба с варварскими ордами Австрии и России», и призывал к «ниспровержению Пруссии и Австрии, оттеснению России за Днестр и Двину» ([74] 4, с.493-494)[253]. Доставалось также австрийскому и прусскому монархам. Например, в своих статьях в 1849 г. Карл Маркс называл их «вассальными князьями православного царя»; прусское дворянство, поддерживавшее своего монарха, он называл «бранденбургским рыцарским клоповником», а газету Neue Preussische Zeitung, орган прусского правительства, называл «газетой висельников» ([74] 6, с. 487, 517, 533). В отношении Британии и ее институтов оба основоположника марксизма никогда не позволяли себе таких высказываний. Как говорится, кто платит, тот и заказывает музыку.
Подобные пропагандистские приемы были применены и против самого русского царя – «царя варваров», которому, как и подобает «царю варваров», приписывались самые страшные пороки. Не важно, что все обвинения ложны – главное создать дым, много дыма, и тогда все поверят, что раз есть дым, то где-то должен быть и огонь. Например, французский маркиз де Кюстин писал в своей книге, что Николай I погряз в распутстве и обесчестил огромное количество порядочных девушек и женщин: «Если он (царь) отличает женщину на прогулке, в театре, в свете, он говорит одно слово дежурному адъютанту. Особа, привлекшая внимание божества, попадает под наблюдение, под надзор. Предупреждают супруга, если она замужем, родителей, если она девушка, о чести, которая им выпала. Нет примеров, чтобы это отличие было принято иначе, как с изъявлением почтительной признательности. Равным образом нет еще примеров, чтобы обесчещенные мужья или отцы не извлекали прибыли из своего бесчестия» ([58] с.180-181). Далее Кюстин утверждал, что все это было «поставлено на поток», что девушек, обесчещенных императором, обычно выдавали за кого-нибудь из придворных женихов, и занималась этим не кто иная как сама супруга царя, императрица Александра Федоровна.
Все это было написано с таким апломбом и самоуверенностью, как будто сам Кюстин присутствовал при разговорах царя с дежурным адъютантом касательно будущих «жертв» и как будто сам Кюстин держал свечку для императора, пока тот раздевал свою очередную «жертву». Спрашивается, даже если бы все это было правдой, то как Кюстин мог узнать такие мельчайшие подробности о таком деликатном деле? Каким образом он мог узнать о прибылях, которые извлекали все без исключения обесчещенные мужья или отцы? Он что, сам выписывал им банковский чек? Уже наличие стольких мельчайших подробностей свидетельствует о том, что все это выдумка, а мелкие подробности выдуманы именно для того, чтобы у читателя возникла иллюзия правдоподобности. Но что также характерно: в подтверждение достоверности этих фактов Кюстин не приводит ничего – ни имен и фамилий женщин, ставших «жертвами» императора, ни свидетельских показаний кого-то из придворных или родственников «жертв», ни сведений о конкретных подарках и компенсациях «жертвам» и их близким родственникам, подобно тем подаркам Екатерины II своим любовникам, которые подробно описаны современниками. Потом, если это практиковалось неоднократно, то – чувства людей полностью задавить невозможно ни деньгами, ни силой - рано или поздно все равно возник бы скандал вокруг одной из «жертв», подобно тому скандалу, который возник с любовником Екатерины II Ланским, умершим в результате передозировки возбуждающих средств. А раз нет ни фамилий, ни подтверждающих фактов, ни свидетельств очевидцев, ни скандалов, указывающих на существование подобной практики, то вывод один – все это не более, чем грязная инсинуация, которая ничем не отличается от тех грязных слухов, которые распускались в свое время про Ивана Грозного.
Известно лишь об одной любовной связи Николая I – о В.Нелидовой. Но это была длительная привязанность, за время которой она родила ему троих детей. Она держалась в строжайшем секрете и внешне никак не проявлялась, большинство придворных даже не подозревало о ее существовании ([58] с.194). Не было ничего подобного тому открытому и афишируемому разврату, который был при Екатерине II с ее многочисленными молодыми любовниками-альфонсами. Но даже если это была не единственная любовная связь царя в течение его царствования, то ничего подобного тому, о чем писал Кюстин, быть просто не могло по указанным выше причинам: соответствующие факты и свидетельства в дальнейшем неизбежно всплыли бы наружу.
Как видим, самые несправедливые нападки на Россию и сами грязные выдумки в отношении русских царей и конкретно Николая I возникли на территории Англии и Франции – стран-участниц «Большой игры» против России. Судя по всему, обвинение Николая I в деспотизме также родилось непосредственно в ходе «Большой игры». Например, англичанин Спенсер в 1836 г. писал о том, что Британия является «лидером конституционной свободы во всем мире, могучим оплотом против деспотизма», под которым подразумевались Россия и российское самодержавие [8]. И несмотря на то, что именно Британская колониальная империя была в ту эпоху самым страшным воплощением деспотизма. В дальнейшем этот тезис: о Британии как очаге свободы, и о России как оплоте деспотизма, - многократно тиражировался и пропагандировался. И в качестве главного «деспота» был представлен сам русский царь. Разумеется, этот тезис – о «деспоте» Николае I – подхватил и Герцен в своих нелегальных листовках и газетах, подхватили и русские вельможи, несмотря на то, что, как было показано выше, деспотизма при этом царе стало значительно меньше, чем при его предшественниках. В конечном счете, даже Пушкин не удержался от того, чтобы не употребить это словечко, столь часто употреблявшееся западной прессой и русскими вельможами:
Ура, в Россию скачет кочующий деспот…
Когда Герцен начал издавать в Лондоне альманах «Полярная звезда», пишет В.Кожинов, на его обложку он «поместил силуэты мучеников-декабристов – как неумолимый укор России. И Европа “согласилась” с Герценом: в массе изданных там сочинений казнь декабристов квалифицируется как выражение беспрецедентной жестокости, присущей именно России». При этом, указывает историк, казнь 5 декабристов была единственной казнью в России за все время царствования Александра I и Николая I. А в Европе в ту эпоху не прекращались массовые казни. Например, в 1848 г. на глазах Герцена «были в течение всего трех дней расстреляны одиннадцать тысяч участников парижского июньского восстания 1848 года (выделено В.Кожиновым – Ю.К.). Поначалу бедный Герцен почти обезумел от ужаса и написал своим друзьям в Москву совершенно “недопустимые” слова: “Дай Бог, чтобы русские взяли Париж, пора окончить эту тупую Европу! … Я стыжусь и краснею за Францию. Что всего страшнее, что ни один из французов не оскорблен тем, что делается”» ([57] с.95-96). Однако это первое столкновение Герцена с тем, что на самом деле представлял собой «либеральный» Запад, не помешало ему в дальнейшем обличать русский деспотизм и прославлять западный либерализм.
С легкой руки того же маркиза де Кюстина, Россию на Западе в ту эпоху начали называть «тюрьмой народов», хотя народы в России были более свободными, чем во французской и британской колониальных империях. Комментируя эту формулу, В.Кожинов замечает: «если уж называть Россию “тюрьмой народов”, то, в точном соответствии с логикой, следует называть основные страны Запада не иначе как “кладбищами народов”…» ([57] с.140) - имея в виду, что целый ряд народов и на территории Европы, и в колониях были уничтожены западными государствами.
В соответствии с тем представлением, которое навязывалось с Запада (Запад – «оплот свободы», Россия – «оплот деспотизма), вся пресса, которая нападала на Россию и русского царя, начиная с 1830-х годов, стала называться «либеральной» (то есть «свободной» - liberal) прессой. Все, что было плохо для России и хорошо для Англии и Франции и их правящей верхушки, этой прессой восхвалялось, и наоборот, очернялось все, что было хорошо для России и препятствовало планам британо-французской олигархии. Этот факт признавал даже Карл Маркс, который сам работал на либеральную прессу. Так, в одной из своих статей в 1848 г. он отмечал, что европейской газете, для того чтобы считаться либеральной (!), достаточно «вовремя проявлять ненависть к русским» ([74] 6., с.328). Этим он и сам с успехом занимался в течение многих лет – весьма вовремя проявлял ненависть к русским, России и русскому царю, и благодаря этому без каких-либо проблем опубликовывал все свои статьи и выступления в различных либеральных газетах и журналах и получал за них щедрые гонорары[254].
Мы видим, что очернением России, русских и русского царя на Западе занималась огромная пропагандистская машина и на это тратились существенные средства. Стоит ли удивляться тому, что для Николая I был выдуман целый букет пороков – помимо разврата, он обвинялся также в тщеславии и жажде власти, лжи и лицемерии, трусости, тупости и ограниченности. Эти обвинения так часто повторялись, что не могли не повлиять на мнение современников. А в дальнейшем они были подхвачены советскими историками, которые вовсе не были заинтересованы в том, чтобы улучшать мнение о последних царях династии Романовых, свергнутой в 1917 г. Интересно, что и сегодня находятся историки, которые пытаются повторять эти обвинения. Так, В.Колесникова написала об этих и других пороках Николая I целую книгу [58]. Но если разобраться по существу, а не оглядываясь на чьи-то когда-то высказанные мнения и лживые утверждения об этом царе, то нет сколько-либо убедительных фактов, подтверждающих существование этих «пороков». Приведу несколько примеров самых страшных обвинений в адрес Николая I, сохранившихся до нашего времени.
Первая группа этих «обвинений» связана с воцарением Николая I и событиями 14 декабря 1825 года. Так, после смерти Александра I 25 ноября 1825 г., согласно закону о престолонаследии, царем должен был стать старший брат Николая Константин, лишь в случае его отказа царем становился Николай. Предсмертный манифест Александра I, в котором он завещал трон Николаю, не являлся достаточным юридическим основанием для того, чтобы Николай стал царем, без отречения Константина. Так как самого Константина не было в Петербурге, а вся дворянская верхушка, ссылаясь на закон, требовала присяги именно ему, то Николай вместе со всеми 27 ноября принес присягу своему брату как царю. Но поскольку Константин и до смерти Александра I, и после его смерти утверждал, что он не хочет становиться царем и готов отречься, сам при этом продолжал находиться в Польше и даже не думал о приезде в Петербург с тем чтобы короноваться на царствование, то Николай обратился к брату с просьбой об официальном отречении, согласно его прежнему желанию и завещанию Александра I.
Эти факты В.Колесникова, вслед за некоторыми авторами XIX века, трактует как «ложь и фарисейство» со стороны Николая ([58] с.33-68), хотя здесь не просматривается ни того, ни другого. Получается, что желание человека сделать все в соответствии с законом – это ложь и фарисейство, а вот если бы он нарушил закон и узурпировал власть, захватив трон сразу после смерти Александра I, то это не было бы ложью, а было бы похвальным деянием. Странная какая-то, совершенно вывернутая наизнанку логика. С тем же основанием можно, например, во лжи и фарисействе обвинить Владимира Путина, который в соответствии с конституцией сложил с себя полномочия президента России в 2008 г. и стал премьер-министром. И Путин, и Николай I действовали в соответствии с законом и ставили закон выше своего желания быть первым лицом в государстве, хотя оба имели возможность действовать по-другому – изменить конституцию (как в случае с первым) или вольно трактовать закон (как в случае со вторым). Вместо этого они предпочли действовать в строгом соответствии с законом – и здесь нет ни капли лжи и фарисейства, а есть поступок, достойный всяческого уважения.
В действительности ложью и фарисейством были действия не Николая, а Константина. Сначала он в письме Александру I от 14 января 1822 г. отрекся от наследования престола. Именно это, указывает В.Колесникова, и дало основание Александру I составить манифест, в котором он завещал трон Николаю. Но большинство историков считают, что о письме-отречении Константина от 14 января 1822 г. Николай не знал. Кроме того, как признает В.Колесникова, повторное официальное отречение Константина все равно было необходимо – в этом был уверен и Александр I, и сам Константин ([58] с.33). Таким образом, знал ли Николай о письме-отречении Константина трехлетней давности или не знал, дела не меняло – согласно закону последний должен был либо вновь подтвердить свой отказ от трона, либо короноваться и занять трон. И вот тут-то мы и видим весьма странные действия со стороны Константина: он не делает ни того, ни другого. Он продолжает находиться в Польше и не спешит на собственную коронацию, и в то же время он под какими-то надуманными предлогами отказывается написать официальное отречение, хотя и признает в письмах, что хочет отказаться от престола. «Вместо отречения от престола, - пишет В.Колесникова, - он в письме от 8 декабря советует брату, как царствовать, а в письме к матери – Марии Федоровне – объясняет, что не может прислать манифеста, так как престола не принимал, а кроме того, отказывается приехать в Петербург, чтобы подтвердить, что предстоящая переприсяга – законна…олее странную ая переприсяга - законна.к престола не принимал, а кроме того, отказывается приехать в Петербург, чтобы подтверди». «Более странную позицию придумать трудно», - признает историк ([58] с.44). На самом деле это не просто «странная позиция», а это и есть ложь и фарисейство со стороны наследника царского престола. Поведение Константина можно сравнить с поведением мужчины, сожительствующего с девушкой, с которой они уже давно решили пожениться, и он постоянно подтверждает свою готовность пойти с нею в загс, но каждый раз под разными предлогами ускользает от этого. Однако в случае с Константином дело намного серьезнее – речь идет не о простом штампе в паспорте, а об ответственности перед всей страной и об угрозе порядку и жизням людей, которая неизбежно возникнет, если вопрос о власти в государстве будет оставаться слишком долго в подвешенном состоянии.
На самом деле, эти письма Константина, написанные в начале декабря, в которых он недвусмысленно высказывал свое нежелание быть царем и высказывался в пользу брата Николая, а также его нежелание короноваться и принимать престол в течение 20 дней после смерти Александра I, уже можно считать достаточным юридическим основанием для того, чтобы признать его отречение и законное право на трон со стороны Николая. Полагаю, что любой конституционный суд в мире признал бы эти действия как фактическое отречение наследника от своих прав – так как по сути он своими письмами и действиями в период с 25 ноября по 14 декабря отказался от престола. Поэтому решение Николая стать царем и объявление им 14 декабря в качестве присяги юридически являлось вполне обоснованным – во всяком случае, намного более обоснованным, чем если бы это было сделано сразу после смерти Александра I. Таким образом, во всех его действиях не просматривается никакой лжи и лицемерия, а просматривается стремление к максимальному соблюдению закона и желание избежать конфликтов и человеческих жертв, связанных с его возможным нарушением – так как любое нарушение закона о престолонаследии могло быть расценено как узурпация власти и вызвать восстание или даже междоусобную войну, примеры которой мы видим в самых разных государствах.
Ложью и лицемерием можно назвать не только поведение Константина, но и поведение руководителей Северного общества 14 декабря 1825 г., о котором уже говорилось. Будучи людьми прекрасно информированными, они не могли не знать об истинном положении вещей. Несостоявшийся диктатор С.Трубецкой писал впоследствии в своих мемуарах о том, что задолго до восстания декабристов «публика», то есть, надо полагать, дворянская верхушка, в кругу которой он вращался, была полностью осведомлена о письме-отречении Константина от 14 января 1822 г. ([58] с.33) Судя по всему, и содержание писем Константина начала декабря 1825 г., в которых он подтверждал свое нежелание занять трон, «публике» было также прекрасно известно – мир высшего дворянского общества Петербурга был настолько тесным, что любые подобные новости распространялись мгновенно. Руководители Северного общества прекрасно должны были знать и о том, что Константин вовсе не находится под арестом, о чем они лгали гвардейцам, а сидит себе спокойно в Польше и не желает ехать в Петербург ни в каком качестве. Ну и то, что его польскую жену звали вовсе не «Конституцией» (еще одна циничная выдумка) им также должно было быть прекрасно известно. Так что, соглашаясь с тезисом историков о том, что «ложь вызвала кровопролитие» 14 декабря 1825 г. ([58] с.68), надо честно сказать о тех, кто ответственен за эту ложь и кровопролитие – и это был вовсе не Николай I, как это пытались и пытаются до сих пор представить, а это были Константин и руководители Северного общества – одного из двух обществ декабристов – которые как раз и организовали выступление 14 декабря.
Другие примеры, в которых В.Колесникова изобличает «ложь и лицемерие» Николая I, еще менее убедительны, чем пример, приведенный выше. Например, тот факт, что он лично участвовал в допросах декабристов, а иногда, как она предполагает, слушал допрос, находясь за портьерой (как сегодня мы, например, слушаем магнитофонную запись), она приводит в качестве доказательств его лицемерия ([58] с.58-63). В чем здесь лицемерие? Ведь речь шла об отпрысках крупных вельмож или о людях, многих из которых он лично неплохо знал. И ему важно было самому разобраться в мотивах и степени вины этих людей.
Два залпа, данные из пушек картечью по каре гвардейцев на Сенатской площади вечером 14 декабря 1825 г. историк почему-то тоже считает подтверждением лицемерия Николая ([58] с.41-42). Очевидно, по мнению В.Колесниковой, ему не следовало ждать почти целый день, уговаривать гвардейцев и дожидаться, пока декабристы убьют двух видных офицеров, посланных для переговоров - Милорадовича и Стюрлера[255], а сразу же их расстрелять, как сделал Наполеон в 1795 г., без предупреждения расстрелявший из пушек толпу демонстрантов, или как то же самое сделал Николай II во время Кровавого воскресенья в 1905 г. Вообще-то такое поведение Николая I по отношению к далеко не мирной демонстрации, которая первой применила оружие и начала убийства, и сегодня можно рассматривать как пример взвешенного и ответственного подхода, направленного на минимизацию возможных жертв и мирный выход из сложившейся ситуации.
В ряде случаев возникает впечатление, что В.Колесникова просто перепутала два слова – актерство и лицемерие. Николай I был действительно в какой-то мере актером, например, он мог обращаться к собеседнику то в качестве старого товарища, то в качестве строгого императора ([58] с.61). Между тем, любой хороший политик является в некоторой степени актером – взять, к примеру, того же Владимира Путина или других известных политиков. И ничего плохого в этом нет, наоборот, это очень важное положительное качество для политика. Но Колесникова начинает какую-то странную игру слов: сначала говорит об «актерстве» царя, затем о его «лицедействе» (устаревшее слово, также означающее актерство), затем неожиданно называет все это уже другим словом – «лицемерием», потом через раз пишет то «монарх-лицемер», то «монарх-лицедей» ([58] с.54-58, 112), и заставляет читателя поверить, что актерство (лицедейство) и лицемерие – это одно и то же. Но это совершенно разные вещи. Когда, например, речь идет о лицемерии Екатерины II, примеры которого приводились, то его не перепутаешь ни с каким актерством. И даже если вместо актерства употреблять устаревшее и малопонятное сегодня слово лицедейство, как это зачем-то делает историк, то все равно разница между этими двумя понятиями (актерством и лицемерием) огромна – фактически это разница между нравственным и безнравственным поведением.
То же можно сказать и о большинстве других обвинений в адрес Николая I. К примеру, В.Колесникова обвиняет его в тщеславии и необузданном стремлении к власти. Но она не приводит ни одного убедительного примера, подобного тем примерам тщеславия и стремления к власти, что выше приводились относительно его предшественников – Александра I, участвовавшего в убийстве своего отца чтобы занять его место, Екатерины II, дважды узурпировавшей трон, и других. А вот мнение на этот счет другого историка, которого трудно заподозрить в особой любви или предвзятости к какому бы то ни было царю. По словам Н.Рожкова, «Павел I и Александр I более, чем Николай, любили власть, как таковую, самое по себе» ([107] 10, с.219).
Обвинения В.Колесниковой в адрес Николая I на протяжении всей ее книги сыплются как из рога изобилия: жестокий тиран и деспот; много ездил по стране, но без всякого результата; не руководил ни одним сражением; недалекий правитель с ограниченными взглядами и интересами. Ну, а если разобраться по сути и сравнить с другими царями? В чем проявилась его «сладострастная жестокость» ([58] с.66) – в том, что он лично допрашивал декабристов и что пятерых казнил? Но 15 генералов и многие другие крупные чиновники требовали казнить намного большее число декабристов, а этих пятерых подвергнуть мучительной казни – четвертованию ([58] с.76-77). Ни с тем, ни с другим Николай не согласился. Кроме того, ни одного декабриста не подвергали пыткам – всего лишь задавали им вопросы на следствии. А вот предшественник Николая Петр I собственноручно пытал на дыбе, и не только посторонних, но и собственного сына, чтобы выбить нужные ему признания. И не только пытал и мучил, но и собственноручно головы отрубал топором одну за другой, будто дрова колол. И за безобидный стрелецкий бунт, или даже не бунт, а самовольную отлучку из части, казнил не 5, а 1200 стрельцов (которые тоже считались дворянами, только мелкими), да еще большинство этих невинных людей были подвергнуты страшной мучительной смерти – колесованию, на глазах их родственников. Вот где действительно «сладострастная жестокость» и садизм, сравнимые разве что с гестапо! Но это почему-то не мешает Колесниковой называть Петра I «великим» и приводить его в пример: не так было при Петре ([58] с.102). Действительно, не так: вот где была действительная деспотия, вот где был кровавый тиран, испытывавший сладострастие от мучений других людей. Опять можно лишь поразиться чудовищным двойным стандартам историков. Историков ли? Есть ли еще таковые среди тех, кто сегодня именует себя профессиональными историками, кто способен объективно воспринимать имеющиеся факты, а не повторять когда-то кем-то навязанную ложь?
Выше были приведены данные о том, что при Николае I впервые началось масштабное строительство дорог с твердым покрытием: построены трассы Москва – Петербург, Москва – Иркутск, Москва - Варшава, - и после его смерти фактически оно и закончилось. Дороги с твердым покрытием не являлись новым изобретением, их строили еще римляне две тысячи лет назад, и смысл данного строительства состоял в том, что такие дороги, в отличие от грунтовых, не превращались два раза в году – осенью и весной – в непроезжую и непролазную топь и грязь, парализуя на целые месяцы любое перемещение транспорта внутри страны. Ни один предшественник Николая I из династии Романовых за 200 с лишним лет этой проблемой не озадачился, хотя все они ездили по стране и видели ужасное состояние дорог[256]. А еще при этом царе с нуля была создана российская промышленность, было построено множество учебных заведений, одних крестьянских школ было построено 2500 (до этого было всего лишь 60!), города росли как на дрожжах, началось строительство железных дорог. И это все – реальные факты, свидетельствующие о результатах деятельности Николая I по управлению страной. А вот историк В.Колесникова нас пытается уверить в том, что регулярные поездки этого царя по стране были «часто долговременные и безумно дорогие, но практически одинаково безрезультативные в итоге» ([58] с.208). Как она измеряла результативность поездок Николая I по стране, неизвестно: она не поясняет. Наверное, применяла какие-то ей одной доступные методы, которые пока что неизвестны ни исторической, ни экономической науке.
Под конвоем. По грязной дороге – картина И.Репина (1876 г.)
Вот такими были российские дороги – и лошади, и возница по уши в грязи, причем в буквальном смысле. И все «великие цари», правившие страной до Николая I , не обращали на это ни малейшего внимания.
Еще один «грех» царя, согласно В.Колесниковой, состоит в том, что он, по ее словам, «не только не руководил ни одним сражением ни в одной из трех “восточных” войн, что велись в его царствование, но даже просто не участвовал в них как глава державы (лишь в 1828 г. их величество выезжал на театр военных действий в Дунайские княжества и изволил переправляться через Прут, а потом через Дунай)» ([58] с.208). Чтобы разобраться с этим «грехом» Николая I, привожу цитату из «Словаря Брокгауза и Эфрона» о русско-турецкой войне 1828-1829 гг.: «14 апреля 1828 г. Николай объявил Турции войну, подтвердив отсутствие со стороны России всяких завоевательных планов. Главнокомандующим армией назначен был старый князь Витгенштейн, но Николай и сам отправился в армию, сопровождаемый начальником главного штаба Дибичем. Происшедшее отсюда двоевластие и численная недостаточность армии, перешедшей Дунай, повели за собой ряд неудач; кампания не могла быть закончена в 1828 г., пришлось отказаться от ранее намеченного плана военных действий. По возвращении императора Николая в Петербург один из заслуженных генералов александровского времени, Ил. В. Васильчиков, представил Николаю записку, в которой подверг сильной критике весь ход военных действий и прямо указал на вредные стороны вмешательства Государя в распоряжения главнокомандующего. По обсуждении этой записки в особом совете, главнокомандующим был назначен Дибич, с предоставлением ему полной свободы действий. Дибичу удалось… удачно закончить кампанию в 1829 г.».
Итак, Николаю I хватило лишь небольшой неудачи и одного замечания опытного профессионального военного, чтобы понять всю пагубность его вмешательства как царя в руководство армией и чтобы больше никогда этим не заниматься. А вот другим царям этой государственной мудрости явно недоставало, да еще мешало собственное неуемное тщеславие, и это приводило к тем катастрофам, примеры которых уже приводились. Так, вмешательство Александра I в ход аустерлицкого сражения в 1805 г. привело к гибели и пленению почти 30 тысяч человек из подчиненной ему русско-австрийской армии и полному поражению в битве и во всей военной кампании, но он и после этого пытался руководить войсками в последующих кампаниях. Что касается, например, Петра I, то такие катастрофы, как Аустерлиц, под его руководством случались постоянно: два азовских похода, прутский поход, сражение под Нарвой, гродненская операция, персидский поход и т.д. И почти во всех случаях основной причиной была либо некомпетентность царя, лично руководившего военными действиями, либо его трусость. Во время сражения под Нарвой в 1700 г. Петр струсил, бросил русскую армию на произвол судьбы и ускакал в панике, а принявший командование иностранец герцог фон Круа, как полагают, оказался изменником; в результате русская армия, имевшая 5-кратное превосходство в силе, потерпела страшное поражение от шведов и значительная ее часть была уничтожена, 10 русских генералов было взято в плен, все пушки также достались шведам ([20] 3, с.492, 494). Шведы посчитали эту победу в столь неравном сражении настолько грандиозной, что даже выпустили в ее честь медаль, на которой Петр I, бросив шпагу, убегает и плачет при этом ([98] 3, с.136-137). Можно сказать, что трусость Петра под Нарвой была отмечена медалью. В прутский поход 1711 г. Петр отправился, не организовав снабжения и не имея никакого внятного плана войны. Уже через несколько месяцев русская армия была полностью окружена турками, и ей грозила неминуемая смерть. Если бы не великодушие турецкого султана, который согласился на немедленное заключение мира и пренебрег интересами своего союзника – шведского короля, то России пришлось бы не только отдать Турции Азов и Таганрог, но и, возможно, согласиться на капитуляцию в Северной войне со Швецией. И как пишут историки, в этом случае «невозможно даже вообразить, как тогда повернулась бы мировая история» ([20] 3, с.502). В гродненской операции 1708 г., пишет И.Солоневич, Петр I, испугавшись шведов, «увел армию, которая была втрое больше шведской, утопил 100 пушек при этом…» ([117] с.444). «За нарвские, гродненские и прутские подвиги, - полагает историк, - любому московскому воеводе отрубили бы голову… Петра, вместо этого, возвели в военные гении» ([117] с.445).
Николая I, слава Богу, не мучило тщеславие, он не стремился прослыть великим полководцем и нормально относился к критике профессиональных военных, и за это ему надо сказать огромное спасибо. Он избавил Россию от ненужных потерь, которые ей приходилось оплачивать десятками тысяч людских жизней. Благодаря этому мы не видим при Николае ни одного «Аустерлица», ни одного примера глупого и бездарного монаршего руководства военными действиями, которые были во множестве при Петре I и затем при Александре I. При этом все войны, за исключением Крымской войны, в царствование Николая были выиграны Россией. И это отражало мировую тенденцию – в связи с усложнением военной стратегии и тактики, масштаба и сложности военных действий, с одной стороны, и управления государством, с другой, совмещать эти две функции в последние столетия становилось все сложнее, и в XIX-XX вв. мы практически не видим примеров того, чтобы глава государства непосредственно руководил военными действиями. В этой связи возникает вопрос, откуда у историков берутся такие представления и мнения о том, как нужно управлять государством, экономикой, военными кампаниями и т.д., которые годятся разве лишь для сочинения ученика средней школы.
Многие советские историки пытались взвалить на Николая I и «николаевский режим» даже организацию травли и убийства Пушкина, несмотря на отсутствие каких-либо подтверждающих фактов. Дескать, кто же еще мог это сделать, как не «царь-деспот» и его «палачи». Эту линию продолжает и В.Колесникова: царь мог предотвратить дуэль, но Бенкендорф якобы специально, а не по ошибке, послал жандармов на Черную речку в Екатерингоф, в то время как дуэль Пушкина с Дантесом была на Черной речке в Новой Деревне. Поэтому дуэль и убийство Пушкина, утверждает историк, на совести не только Бенкендорфа с его III отделением, но и самого императора ([58] с.134). Еще одно сочинение учащегося средней школы. Как можно обвинять главу государства в том, что шеф полиции не смог предотвратить какого-то убийства? Он что, виновен во всех преступлениях, когда-либо совершавшихся в стране за время его правления? Тогда любого царя или президента можно без зазрения совести расстреливать уже через несколько дней после вступления во власть, так как преступления и убийства всегда были и будут, практически ежедневно. Не говоря уже о том что Николай I лично пытался предотвратить дуэль Пушкина и взял с него слово не вызывать на дуэль ни Дантеса, ни других его обидчиков. Но предотвратить дуэль все равно не было возможности, даже если бы полиция в тот раз поспела вовремя – публичные оскорбления, нанесенные Александру Сергеевичу, были столь велики, что дворянские приличия и чувство собственного достоинства не позволяли ему простить обидчиков.
Вообще из всех версий, объясняющих убийство великого поэта, единственно правдоподобной выглядит та, которую выдвинул исследователь масонства В.Курбатов. Он указывает, что в травле Пушкина активнейшее участие приняли масоны, которые распространяли о нем грязные оскорбительные письма, приведшие, в конечном счете, к вызову на дуэль одного из их авторов - Дантеса. В одном из таких писем, посланных поэту и циркулировавших в «свете», было написано: «Кавалеры первой степени, Командоры и Рыцари светлейшего ордена Рогоносцев, собравшиеся в великий Капитул под председательством высокочтимого великого магистра ордена его превосходительства Д.Л.Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина заместителем великого магистра ордена Рогоносцев и историографом ордена» ([66] с.260).
Как видим, в этом письме, которое к тому же было выставлено на всеобщее обозрение, Пушкину нанесено оскорбление, которое по понятиям того времени было совершенно непростительным: он назван рогоносцем, что дополнялось сплетнями о якобы имевшей место измене его жены. И это, по мнению В.Курбатова, могло быть сделано лишь с ведома высокого масонского начальства. «Понятно, что пишут масоны, - пишет историк, - хорошо знакомые с орденской системой. А между тем, заметим мы, среди масонов не принято было наносить оскорбление своим “братьям” [Пушкин и сам был масоном – Ю.К.]. Соизволение на это могли в исключительных случаях дать лишь тайные “великие мастера”» ([66] с.260). Таким образом, согласно довольно логичной версии В.Курбатова, организовали травлю и убийство Пушкина члены масонских лож с дозволения великих магистров этих лож. А ведь именно масонские ложи той эпохи, согласно выводам историка, стали «инструментом консервативной вельможной оппозиции самодержавию» ([66] с.238).
Есть и более конкретные факты, показывающие, кто именно принимал участие в этом позорном деянии. Как указывает историк, в сочинении оскорбительных пасквилей на великого поэта и в последующем их распространении в «свете» приняли активное участие не только будущий убийца Пушкина француз Дантес и голландский посланник и коммерсант Геккерн, но и двое их хороших знакомых – знатные русские аристократы князь И.Гагарин и князь П.Долгоруков ([66] с.260-261). Да, да, тот самый князь П.Долгоруков, который считал себя знатнее Романовых и который вскоре после убийства Пушкина опубликовал в Париже анонимную книгу с нападками на царя и самодержавие ([58] с.85). Как видим, травлю Пушкина и травлю самого Николая I организовывали одни и те же люди и одни и те же силы – русская вельможная олигархия вместе с иностранными посланниками и дельцами, потомки и преемники той «колониальной элиты», которая правила страной в предыдущее столетие, организовывала заговоры против неугодных ей царей, и в николаевскую эпоху сохранила свои прежние интересы, нравы и привычки.
Вообще феномен насаждения мифов среди историков сам по себе довольно интересен и, наверное, схож с воздействием современных СМИ на подсознание человека: если ему много раз повторять одни и те же предположения, даже ни разу не приведя никаких подтверждающих фактов, то, в конце концов, эти предположения подсознательно начнут восприниматься как бесспорный факт. Мы уже сталкивались ранее с этим феноменом, когда речь шла об Иване Грозном: сегодня доказано, что в результате его действий в Новгороде погибло лишь 2-3 тысячи человек при общем числе жителей 100 тысяч (то есть 2-3% жителей), но историки продолжают упорно заявлять об «уничтожении Новгорода Иваном Грозным», хотя это противоречит всякой логике; продолжают они писать и об «опричных плясках смерти» и «опричных безумствах», хотя в чем проявлялись эти «пляски» и «безумства», никто из них членораздельно не может объяснить. Такой же феномен мы видим и в отношении Николая I – из подсознания историков всплывают много раз где-то услышанные обвинения в адрес этого царя, и они их старательно опять повторяют. А то, что первоначальные источники этих обвинений заведомо ложные, они об этом не задумываются.
Даже в целом очень объективный историк Н.Рожков не удержался, чтобы не повторить одно из таких обвинений – он полагает, что некоторые действия Николая I объясняются его трусостью ([107] 10, с.219-220). При этом он опять же не приводит ни одного бесспорного доказательства такой трусости. Вообще трусость нельзя путать с политической осторожностью, потому как излишняя смелость в политике может дорого стоить Родине, которую политик представляет. Например, Ельцин в 1991 г. взял и в одночасье уничтожил Советский Союз, что обернулось огромными и совершенно неоправданными страданиями миллионов русских, которых он одним махом отделил от России. Проявил ли он при этом «смелость»? Нет, это не смелость, а авантюризм и безответственность. Поэтому не надо смешивать действия политика, продиктованные судьбой страны, с его поступками в критическую минуту, когда речь действительно идет о его личной трусости или храбрости. Выше было сказано о трусости Петра I в сражении под Нарвой и о трусости лидера декабристов Трубецкого 14 декабря 1825 г. Данные примеры говорят сами за себя: бросить на произвол судьбы подчиненных тебе людей в самую критическую минуту, зная, что от этих твоих действий зависит и их судьба, и судьба всего тобою затеянного предприятия – большей трусости невозможно себе представить. А вот, например, известный писатель и историк А.Солженицын восхищается храбростью Николая I, проявленной им во время холерного бунта. Видя беспомощность и страх окружающих его чиновников, царь сам пошел в толпу бунтующих людей, больных холерой, сам своим авторитетом подавил этот бунт и, выйдя из карантина, сам снял с себя и сжег прямо в поле всю одежду, чтобы не заразить свою свиту этой страшной заразной болезнью ([114] с.33). А холера в то время была действительно страшной болезнью, от которой можно было запросто умереть – и никакие доктора не смогли бы спасти самого царя. Что же получается? Один историк восхищается смелостью и храбростью Николая I и приводит тому яркий конкретный пример, а другой историк пишет о его трусости и никаких внятных примеров не приводит. Опять мы видим какие-то лживые мифы, вдолбленные в подсознание историков русофобской либеральной пропагандой.
К числу таких лживых мифов можно отнести и миф о III отделении (тайной полиции) как о спруте, опутавшем всю Россию при Николае I. В действительности штат всего III отделения составлял лишь 16 человек в момент его учреждения и 40 человек в конце царствования Николая I ([58] с.97), что смехотворно мало в сравнении с соответствующими службами Британии, Пруссии или Австрии XIX в., не говоря уже о современных службах типа ЦРУ и ФБР в США. Что касается функций III отделения, то они были даже шире, чем функции ЦРУ и ФБР, вместе взятые, так как, помимо политического сыска, слежки за иностранцами и политической цензуры, они включали также, как уже было сказано, контроль за злоупотреблениями помещиков в отношении крестьян, который занимал очень значительное место в деятельности этой службы. Очевидно, именно это направление деятельности III отделения и вызывало такой поток ненависти и грязных сплетен и выдумок со стороны вельмож – крупных помещиков, которые вдруг поняли, что они уже не являются полновластными правителями в своих феодальных владениях, что есть государство, которое может их покарать за произвол в отношении крестьян и других местных жителей.
Обвинения и потоки грязи в адрес Николая I лились не только в течение его жизни, но и после его смерти, и они касались не только его деятельности как правителя, но и характера его развлечений. О пасквиле де Кюстина, изображавшем царя жутким похотливым чудовищем, ранее уже говорилось. Помимо этого, о «шалостях» царя с актрисами были написаны целые тома, и хотя подлинно известно лишь то, что он посещал театр и после спектаклей любил посидеть в обществе актрис и светских дам и послушать анекдоты, но уже этого было достаточно, чтобы ряд авторов обвинили его в разврате. Его стремление к наведению порядка и дисциплины в армии и любовь к парадам однозначно трактовались как «солдафонство», «тупость» и «ограниченность». Но чем любовь к парадам хуже любого другого хобби, совершенно непонятно. Особенно если речь идет о XIX веке, когда массовых зрелищ было не так много. С тем же успехом можно, например, и любовь к охоте признать свидетельством «тупости и ограниченности»: ведь почти все время приходится сидеть с ружьем где-нибудь за кустом в ожидании зверя, - а страсть к охоте имели очень многие монархи и аристократы.
Но парады, помимо всего прочего, служили и служат еще и патриотическому воспитанию общества, воспитанию гордости за свою армию и свою страну. А это было частью той политики, которую пытался проводить Николай I. Известно, например, что начальник III отделения Бенкендорф, очевидно, по поручению царя, платил некоторым авторам за статьи патриотического содержания. Об этом свидетельствует, в частности, случай с писателем Погодиным, который в 1831 г. опубликовал патриотическую статью о взаимоотношениях России и Польши, послал ее копию шефу тайной полиции для ознакомления, и был очень удивлен, когда Бенкендорф спросил, сколько он хочет получить денег за эту статью ([107] 10, с.222). Из этого видно, что начальник III отделения неоднократно практиковал такого рода поощрения. Судя по всему, Николай I и его помощники таким образом, посредством патриотических статей, с одной стороны, и цензуры, с другой, пытались противодействовать тому потоку русофобской пропаганды и злобных нападок на Россию, которые регулярно публиковались в зарубежной либеральной прессе, читаемой русскими дворянами. Но редкие патриотические статьи вряд ли могли служить адекватным противовесом этому мощному потоку. К тому же большинство дворян с детства получало западное образование, не чувствовало никакой близости простому народу, для которого являлось фактически другой нацией, и вследствие этой оторванности от какой бы то ни было национальной почвы было чрезвычайно восприимчиво к негативным мнениям о России и ее царе, которые оно читало в западной прессе и слышало от русских вельмож, даже если это были преднамеренно лживые мнения и сознательно насаждаемые мифы.
Так Николай I, вслед за Иваном Грозным, стал жертвой предвзятого и преднамеренного очернения, жертвой кампании, в которой внешние враги России объединились с ее внутренним врагом. Именно наличие этого внутреннего врага, который распространил свое влияние на значительную часть дворянства и воздействовал на общественное мнение также посредством сплетен и анекдотов и посредством выпуска соответствующих книг и печатных изданий в стране и за рубежом, и объясняет столь поразительные результаты этой пропагандистской кампании: миф об ужасном царе – деспоте, лицемере, развратнике, трусе, солдафоне и душителе мысли настолько глубоко засел в головах (особенно в головах историков), что пройдет еще немало времени, прежде чем в этих головах начнется процесс восприятия объективных исторических фактов.
Конечно, наличие этого внутреннего врага (вельможной олигархии) сложнее признать, чем наличие совершенно очевидного внешнего врага – Британии, которая в союзе с Францией боролась с Россией в течение почти всего XIX века. Но собранные выше факты применительно к XIX веку и применительно к более ранней эпохе не оставляют сомнений в существовании этого внутреннего врага. Он сыграет важнейшую роль и в истории последующих десятилетий – вплоть до революции 1917 года и ее последствий. Именно о нем написал следующие слова И.Солоневич: «Мы должны – после всех опытов нашего прошлого, твердо установить тот факт, что внутренний враг для нас гораздо опаснее внешнего. Внешний враг понятен и открыт. Внутренний – неясен и скрыт» ([117] с.38).
15.5. Новая внешняя политика России и Крымская война
Редактор и политолог Михаил Леонтьев в документально-историческом фильме «Большая игра», вышедшем в августе 2008 г., провел прямую параллель между той «Большой игрой», которую вела Англия против России в XIX веке, и той игрой, которые вели и ведут США и их союзники против СССР и России, начиная с 1946 года, когда началась «холодная война», и по настоящее время [8]. Он привел множество фактов и цитат, свидетельствующих об удивительной схожести основных методов и приемов ведения этой игры в XIX веке и в XX-XXI веках, вплоть до полного совпадения риторики о свободе и демократии, борющейся с деспотизмом и тоталитаризмом. Существование этой «Большой игры» в XIX в. и ее параллели с современностью не вызывают сомнений и у западных историков и политиков, цитаты и интервью которых приводились в фильме. Все эти факты показывают, что мы имеем дело с одним и тем же феноменом. Во второй книге трилогии этот феномен был достаточно подробно описан и назван мировой олигархией – то есть олигархией, установившей или пытающейся установить мировое господство. Имеются и более ранние прецеденты этого явления. Например, в Римской империи ко II в. н.э. власть перешла в руки сенатской олигархии – группы богатейших людей страны[257]. Именно тогда Рим достиг наивысшего могущества и распространил свою власть почти над всем известным в то время миром – от Атлантического океана до Персидского залива. Власть сенатской олигархии над Римской империей и соседними с ней государствами и была властью мировой олигархии той эпохи. К каким ужасным последствиям это привело для империи и ее населения, в моей книге также было описано ([65] глава II). Другим примером мировой олигархии является попытка создания мировой католической империи в XVI-XVII вв. Тогда главными силами мировой олигархии выступала испано-австрийская империя Габсбургов в союзе с папством, иезуитами и Речью Посполитой. Противостояли ей в основном протестантские государства Европы, Россия Ивана Грозного и католическая Франция, против которых и велась настоящая война всеми доступными методами и средствами ([65] глава XI). Наконец, два феномена, описанные М.Леонтьевым в «Большой игре»: Британская империя XIX века и современная власть США и их союзников над всем миром, - являются еще двумя примерами того же явления – олигархии, рвущейся к мировому господству.
Отличительной чертой всех четырех приведенных примеров мировой олигархии является не только масштаб территорий, подпавших под ее контроль, но и методы господства, что и придало этому явлению мировой характер. В отличие, например, от империи Наполеона или от Скифо-ордынской («монгольской») империи, которые держались на одной лишь военной силе и потому были непрочны, во всех четырех приведенных примерах военное господство дополнялось системой экономического господства и порабощения. Главным двигателем этой системы была интенсивная внешняя торговля или глобализация, как это явление начали называть в XIX веке[258]. Колонии привязывались к метрополиям посредством свободной торговли и насаждения там «колониальной элиты», грабящей собственное население; собственная промышленность в колониях уничтожалась; а их население становилось жертвой безудержной скупки и спекуляции разнообразными товарами – продовольствием, рабами, землей, наркотиками и т.д.
Так, прежде чем превратить Китай в свою колонию, англичане в течение многих лет в массовом количестве контрабандно ввозили туда опиум (обменивая его на чай), что привело к распространению наркомании и страшной деградации населения. А когда китайские власти попытались этому противодействовать и начали арестовывать британские грузы, то Англия начала войну против Китая, к которой затем присоединилась и Франция. В результате этих войн, названных опиумными, Китай в течение 1838-1860 гг. превратился в колонию Англии и ее союзников. При этом число наркоманов в стране к 1842 г. увеличилось до 2 миллионов человек, а к 1881 году – уже до 120 миллионов человек из 369-миллионого населения ([153] 7/2010, с.62). Таким образом, Британия поработила Китай посредством тотальной «наркоманизации» всей страны – каждый третий китаец стал наркоманом. Османской империи в 1838 г. Британия навязала договор о свободной торговле и разрушила ее промышленность. Уже в 1862 г., пишет И.Валлерстайн, один английский автор констатировал: «Турция более не является промышленной страной» ([213] pp.151, 176). В Ирландии, Индии и других британских колониях действия торговцев, колониальных набобов и колониальных властей привели к массовым голодоморам, от которых умирали миллионы людей. В Америку британцы и французы везли чернокожих рабов из Африки, а в свои колонии в других частях света отправляли в качестве рабов индийцев, китайцев, японцев и прочих аборигенов – их рабский труд на плантациях сегодня западные историки стыдливо называют «контрактным трудом» ([65] глава XIV). Именно Британская империя в XIX веке, охватывавшая в какой-то момент около половины территории земного шара, была ужасным оплотом деспотизма, рабства, эксплуатации и унижения национального достоинства народов, подпавших под британское владычество.
Российская империя в XIX веке была построена на совершенно других принципах. Хотя еще при Петре I более половины населения страны была фактически превращена в рабов, но это касалось угнетения коренного (русского) населения страны. Последующее присоединение к России новых территорий: Прибалтики, Польши, Западной Украины, Финляндии и т.д., - не вело к усилению угнетения их населения, подобно тому как это происходило в Британской империи. Российские власти везде на этих территориях старались сохранить тот порядок, который там существовал, не ухудшая его, а даже улучшая и предоставляя им значительную автономию. Так, Польша, Финляндия и другие национальные окраины России имели не меньшие, а в ряде случаев даже бóльшие политические права, чем российские губернии, в то время как в британских колониях местное население было поражено в правах по сравнению с англичанами. Во всех британских колониях под страхом сурового наказания была запрещена любая промышленность и даже кустарное ремесленное производство – ничто не должно было составлять конкуренции английским мануфактурным изделиям. Поэтому аборигены в колониях были обречены либо на рабский труд на плантациях, либо на голодную смерть. В России же развитие промышленности на национальных окраинах не только не запрещалось, но даже всячески стимулировалось. Так, именно после вхождения Польши в состав России там началось создание собственной промышленности, которая до этого, в период правления панско-шляхетской олигархии, была практически уничтожена. Этому способствовала протекционистская политика русских властей, которая благоприятствовала развитию экономики окраин, а не уничтожала ее, как это делала британская политика. Как пишет Н.Рожков, «Настоящее начало промышленного капитализма в Польше относится ко времени существования конституционного Царства Польского, между 1815 г. и 1830 г. Развитие в это время польской промышленности и рост буржуазии не подлежат сомнению» ([107] 10, с.206). Получается, что вхождение Польши в состав Российской империи дало ей шансы на возрождение, которых до этого у нее не было.
Для самой России вхождение в ее состав Польши, Прибалтики, Западной Украины и ее превращение в течение XVIII века из национального государства в империю не означало ничего хорошего и являлось, как уже было сказано, одним из источников будущей нестабильности государства. Поэтому Николаю I и в этом отношении досталось тяжелое наследство. Можно сказать, что он и здесь попытался восстановить некоторый порядок и справедливость, нарушенные при его предшественниках. Так, шараханья и некомпетентность Александра I, по словам В.Ключевского, проявились еще и в том, что во второй половине царствования он почти перестал заниматься внутренними делами самой России ([55] LXXXIII) и начал проявлять какую-то необыкновенную, доходящую до глупости, любовь к национальным окраинам. Например, он зачем-то подарил Карельский перешеек Финляндии, из-за чего граница с ней начала проходить чуть ли не по окраине Петербурга[259]. Он также отменил крепостное право в Прибалтике, даровал конституции и автономию Польше и Финляндии, ввел протекционистский тариф, который был выгоден Польше (15% на импорт из России) и невыгоден России (3% на импорт из Польши) ([107] 10, с.206). Его старания, впрочем, не были никем особенно оценены: положение крестьян Прибалтики только ухудшилось и они начали бунтовать, а польская шляхта не оценила ни конституции, ни автономии, ни тарифа и подняла восстание в 1830 г. После подавления восстания все эти особые привилегии Польши (и, соответственно, дискриминация русских губерний) Николаем I были отменены – и польская конституция, и польская автономия, и особый польский протекционистский тариф. Но это означало лишь уравнение Польши и русских губерний, и вовсе не означало какой-либо политической или экономической дискриминации Польши.
Как уже говорилось, по-настоящему серьезные изменения в царствование Николая I произошли во внешней политике России. Во-первых, Россия перестала являться сырьевым придатком Англии и ее послушным вассалом, как в предыдущее столетие. Попытки изменить однобокую сырьевую и политическую ориентацию на Англию предпринимались и ранее, при Елизавете, Павле I и Александре I, но все эти попытки были неудачными. Окончательно со всем этим было покончено лишь при Николае I, когда внешняя политика стала полностью самостоятельной, а экономика страны была защищена протекционистскими пошлинами, что способствовало росту собственного производства и резкому уменьшению зависимости от импорта готовых изделий из Англии и других стран ([107] 10, с.286).
Во-вторых, изменились принципы внешней политики. До этого главный и единственный принцип заключался в захвате новых территорий и всемерном расширении империи – совершенно порочный принцип, закладывавший пороховую бочку под здание российского государства, и размеры этой бочки все увеличивались. И если бы при Николае I страной по-прежнему правила екатерининская «колониальная элита», то неизвестно, докуда бы при ней дошли территории Российской империи. В частности, как указывал В.Ключевский, уже при Екатерине II и Павле I на международных переговорах обсуждался раздел Османской империи, подобный разделу Польши, при котором Российская империя должна была присоединить к себе значительную ее часть. Например, по плану Ростопчина, предложенному императору Павлу в конце XVIII в., Россия должна была получить Молдавию, Румынию и Болгарию, Австрия - Валахию, Сербию и Боснию, а Франция должна была получить Египет. В этих планах, писал историк, проявилось полное пренебрежение к воле и стремлениям самих этих народов, которых европейские державы делили между собой ([55] LXXXII). Присоединения новых обширных территорий продолжились и при Александре I: после войны со Швецией была присоединена Финляндия, после войны с Турцией – Закавказье, откуда неизбежно возникла необходимость покорения Россией всего Кавказа.
При Николае I Россия впервые провозглашает совершенно иные принципы своей внешней политики: отказ от сколько-либо существенных захватов новых территорий и поддержка освободительной борьбы дружественных славянских и православных народов с целью достижения их политической самостоятельности. Впервые эти принципы были применены в Аккерманском договоре с Турцией 1826 г. По этому договору Молдавия и Валахия, оставаясь в составе Османской империи, получили политическую автономию с правом избрания собственного правительства, которое формировалось под контролем России. Спустя полвека существования такой автономии на этой территории было образовано государство Румыния – по Сан-Стефанскому договору 1878 г. ([55] LXXXII) «Совершенно таким же порядком, - пишет В.Ключевский, - шло освобождение и других племен Балканского полуострова: племя восставало против Турции; турки направляли на него свои силы; в известный момент Россия кричала Турции: "Стой!"; тогда Турция начинала готовиться к войне с Россией, война проигрывалась, и договором восставшее племя получало внутреннюю независимость, оставаясь под верховной властью Турции. При новом столкновении России с Турцией вассальная зависимость уничтожалась. Так образовалось Сербское княжество по Адрианопольскому договору 1829 г., греческое королевство - по тому же договору и по Лондонскому протоколу 1830 г., Болгарское княжество - по Сан-Стефанскому договору 1878 г.» ([55] LXXXII)
Можно провести прямую параллель между принципами внешней политики России, которые были заложены в царствование Николая I, и теми принципами, которая проводит на международной арене современная Россия. Так, Россия в начале XXI века выступала гарантом сохранения национальной автономии Приднестровской республики в составе Молдавии, Абхазии и Южной Осетии – в составе Грузии. А летом 2008 г. российские войска отбили вооруженную попытку грузинской армии уничтожить и изгнать осетин с территории Южной Осетии, после чего Россия признала независимость Южной Осетии и Абхазии от Грузии. При Николае I Россия начала проводить точно такую же политику. Дело в том, что турецкие войска в XIX веке вытворяли с покоренными ими народами примерно то же самое, что пыталась сделать Грузия с Южной Осетией в 2008 году. Нередко турки ради устрашения устраивали массовую резню, в ходе которой уничтожалось население целых деревень, были и примеры тотального геноцида, как, например, геноцид армянского народа, и это грозило полным истреблением отдельных народов, оказавшихся под турецким игом. Россия не могла оставаться в стороне от страданий народов, близких ей по вере и языку – и именно тогда были заложены те принципы ее внешней политики, которые остаются для нее актуальными и важными и по сей день.
Однако в какой-то момент эти принципы столкнулись с теми планами по установлению мирового господства, которые вынашивала мировая олигархия той эпохи – правящая верхушка Британии в союзе с Францией. Для нее освободительная борьба народов и их страдания под турецким игом были лишь разменной монетой, которую она использовала в своих собственных целях, в целях расширения собственной колониальной империи. Так, Британия поддержала восстание греков против Турции, правда, в основном лишь дипломатическими методами, а не военными. Фактически свобода греков была завоевана русской кровью – в ходе русско-турецкой войны 1828-1829 гг., в которой Россия впервые не стремилась ни к каким территориальным приобретениям, а лишь помогала освобождению греков и сербов. Британия не препятствовала образованию по итогам этой войны самостоятельных греческого и сербского государств. Но в последующие десятилетия она использовала страх турецких правителей перед начавшимся развалом своей империи для достижения своих собственных целей. В 1838 г. она навязала Турции грабительский договор о свободной торговле, который в дальнейшем, как уже было сказано, привел к полному уничтожению турецкой промышленности. И чтобы «подсластить пилюлю», Британия одновременно с подписанием договора о свободной торговле «подарила» Турции остров Крит. Ранее предполагалось, что Крит с его греческим населением войдет в состав Греции, тем более что он также участвовал в греческом восстании 1828 года, но теперь Англия неожиданно «передумала» и вернула Крит в состав Турции в обмен на соглашение о свободе торговли. Эта нечистоплотная сделка, конечно, вызвала возмущение греков и прогрессивной общественности Европы, но британскую правящую верхушку это мало волновало.
С этого момента политика Англии в отношении Турции и порабощенных ею народов изменилась на 180 градусов: вместо поддержки их национально-освободительной борьбы Англия начала, наоборот, всячески ей противодействовать и поддерживать турецкое иго. Такая политика отвечала интересам британской олигархии: ведь она уже рассматривала всю Османскую империю со всеми покоренными ею народами как свою собственную колонию, в которой была уничтожена местная промышленность и которая поставляла ей сырье, закупала ее промышленные изделия и была ее послушным вассалом во внешней политике. Какой же смысл был теперь Англии идти навстречу чаяниям и надеждам народов, страдавших под турецким игом? Теперь все они стали для нее примерно тем же, чем до этого были индийцы, ирландцы и африканцы, а в ближайшие десятилетия станут китайцы, иракцы, египтяне, палестинцы и прочие аборигены – человеческим материалом, служившим источником прибылей для ее торговцев, промышленников и финансистов. Сами представители британской верхушки четко сформулировали эти принципы их политики. Приведу их еще раз. Вследствие свободной торговли, говорил представитель партии вигов в английском парламенте в 1846 г., Англия превратится в мастерскую мира, а «иностранные государства станут для нас ценными колониями, при том, что нам не придется нести ответственность за управление этими странами» ([207] p.8). Вот такой «ценной колонией» и стала, начиная с 1838 года, для британской правящей верхушки вся Османская империя со всеми порабощенными ею народами, и у нее не было ни малейшего желания соглашаться с требованиями России по предоставлению этим народам политической автономии.
В этом противоречии между изменившимися интересами британской олигархии и политикой России при Николае I и заключается одна из причин Крымской войны. Вообще Англия уже давно вынашивала планы войны с Россией. Сам план британо-французской военной экспедиции в Крым, как уже говорилось, был впервые составлен еще за 25 лет до его осуществления. Еще до Крымской войны две страны вели между собой афганскую войну – так Англия пыталась предотвратить казавшуюся ей реальной, а на самом деле надуманную угрозу российского вторжения в Индию. Но в горах и пустынях Центральной Азии у английской армии не было никакого преимущества. Совсем другое дело – Крым, где Англия, для того чтобы «наказать» Россию, могла использовать помощь союзников (Турции и Франции) и все свои военные преимущества, прежде всего сильный флот и возможность быстрой переброски войск, оружия и припасов для ведения военных действий.
А для «наказания» России у британской правящей верхушки было несколько причин. Во-первых, Россия при Николае I проводила протекционистскую политику и не поддавалась пропагандистской кампании о свободной торговле, которую Великобритания развернула, начиная с 1830 года. Это не могло не раздражать британскую олигархию, которая мечтала вернуть Россию во времена Екатерины II, когда та была ее сырьевым придатком и послушным вассалом. Именно это и являлось одной из основных целей «Большой игры» против России. Как писал М.Покровский, «Под именем “русского варварства”, о защите против которого английские публицисты взывали к общественному мнению и своей страны, и всей Европы, речь шла, в сущности, о борьбе с русским промышленным протекционизмом» (выделено Покровским) ([98] 5, с.28).
Позицию британской правящей верхушки в отношении России прекрасно иллюстрирует следующая выдержка из статьи в журнале Portfolio, опубликованной в 1837 г.: «В то время как британская торговля с другими европейскими государствами более или менее быстро росла, торговля с Россией оставалась на одном уровне или даже становилась менее значительной. Двадцать пять лет назад наш ввоз в Россию состоял всецело из английских шерстяных и хлопчатобумажных материй и из металлических изделий; в настоящее время Россия берет, вместо этого, только краски и другие сырьевые продукты или же колониальные товары, которые выписывает только из-за низкого фрахта… В предыдущую эпоху, о которой идет речь, Россия потребляла по 2 или 3 миллиона фунтов стерлингов наших товаров. В 1831 г. она ввезла их только на 1 906 099 ф.ст., в том числе на 1 251 887 ф. ст. пряжи для фабрикации материй, предназначенных отчасти для того, чтобы вытеснить наши материи с азиатских рынков; наши же мануфактурные изделия привозят теперь в Россию в количестве впятеро меньшем, чем прежде... Своими новейшими тарифами Россия почти исключила возможность ввоза английских товаров в ее пределы; она распространила эту систему на Польшу, куда шла прежде значительная часть нашего ввоза через Германию… Бессарабия присоединилась к русским владениям и перестала, таким образом, для нас существовать как рынок…»; Кавказ, Каспий, Румыния и другие области, вошедшие в зону влияния России, теперь также «потеряны для английской торговли» ([98] 5, с.28-29).
Как видим из приведенного отрывка, все, к чему стремится британская правящая верхушка в отношении России – это «всего лишь» увеличить свои прибыли от торговли. И это – главное объяснение английских историков. Вся политика Британии в этот период, говорят они, строилась исключительно на ее торговых интересах, не более того. Но это и составляло весь ужас того режима, который навязывался британской олигархией во всем мире. Потому что ради получения ею все бóльших прибылей, ради цифр, выраженных в фунтах стерлингов, развязывались войны, лилась кровь, уничтожалась промышленность стран, попавших в зависимость от Англии, их ресурсы и богатства разграблялись британскими торговцами и финансистами, а население этих стран впадало в нищету и умирало от голода и болезней или хладнокровно уничтожалось, если оказывало сопротивление британской политике.
Вторая причина антагонизма британской правящей верхушки к России состояла в следующем. Будучи крупным государством, проводившим самостоятельную политику на международной арене, Россия уже самим своим существованием вызывала ее раздражение, так как являлась препятствием для достижения ею своей заветной цели – господства над всем миром. И особенное ее раздражение вызывала новая альтруистическая политика России на Балканах – ее борьба за освобождение православных народов из-под турецкого ига, ее покровительство православной культуре и ее стремление создать на Балканах крупное самостоятельное славянское (православное) государство. Это совсем не входило в планы Британии. Наоборот, ее правящую верхушку намного больше устраивала политика уничтожения православия и насаждения ислама среди балканских славян (политика «разделяй и властвуй»), проводившаяся Османской империей. Поэтому Британия стремилась не просто «наказать» Россию, а заставить ее изменить свою политику в обоих вопросах: отказаться от протекционизма и отказаться от поддержки православных народов и православной культуры. Именно ради этого велась Крымская война и оказывались другие беспрецедентные меры давления на Россию.
В частности, как указывалось во второй книге трилогии, британо-французская верхушка пыталась в середине XIX разжечь «войну цивилизаций», и не только с Россией, а со всем православным миром ([65] пп. 14.3 и 15.5). При этом делались попытки создать негативный имидж не только о России, но и обо всех православных народах, которые изображались в качестве «варваров» и «террористов», а их попытки освободиться от иноземного ига подавлялись - в отличие, например, от итальянцев, которым в этом со стороны Англии и Франции оказывалась всяческая поддержка. Одной из причин Крымской войны стала попытка Франции отобрать ключи от христианских святынь в Палестине у православной церкви и передать их католической церкви, против чего возражала Россия, а второй причиной стало требование Россией культурной (православной) автономии для балканских христиан ([42] 4, V, 2; [107] 10, c.316-317). Получается, что оба требования России к Турции, из-за которых ее решили «наказать» Крымской войной, были в основном связаны с защитой ею православной культуры.
Таким образом, если кратко сформулировать вышеизложенное, то основными причинами конфликта, приведшего к Крымской войне, стало стремление британской правящей верхушки распространить на Россию, а также на православные народы Османской империи, экономическую и культурную глобализацию – то есть использовать те же приемы подчинения стран и народов, какие применялись ею по всему миру – и упорное сопротивление Николая I этим британским планам.
Непосредственным поводом для начала Крымской войны 1854-1856 гг. явилась начатая в 1853 г. война России с Турцией. Как и в войне 1828-1829 гг., Россия не ставила перед собой в этой войне никаких захватнических целей. Основным пунктом российского ультиматума Турции в 1853 г., как уже было сказано, было требование религиозной автономии для православных народов Османской империи. Но, разумеется, всем было понятно, что религиозная автономия – это первый шаг к их политической автономии и последующему образованию самостоятельного православного государства на Балканах, независимого от Турции. Поэтому реакция Британии на требования России была резко отрицательной. А в англоязычной прессе была развязана кампания самой беззастенчивой лжи в отношении действительных намерений России и в отношении православных народов Османской империи. Например, Ф.Энгельс в нескольких статьях, опубликованных в марте-апреле 1853 г., обвинял Россию в стремлении захватить Константинополь ([74] 9, с.15, 22), хотя было хорошо известно, что русский ультиматум февраля 1853 г. не содержал никаких территориальных претензий самой России в отношении Турции. В другой статье (апрель 1853 г.) Маркс и Энгельс ругали сербов за то, что они, видите ли, не хотят читать книжки, напечатанные на их языке на Западе латинскими буквами, а (вот ведь варвары!) читают только книжки на кириллице, напечатанные в России; и радовались тому, что в Сербии, наконец, появилась «антирусская прогрессивная партия» ([74] 9, с.9-10). Позднее, в январе 1854 г., когда вопрос о начале войны с Россией был уже почти решен, Маркс призывал Англию и Францию начать войну не только в Крыму, но и на Балтике – высадить войска в Финляндии, угрожать Петербургу, бомбардировать Кронштадт ([74] 10, с.18). Все эти статьи и выступления Маркса и Энгельса были немедленно напечатаны различными либеральными изданиями, сразу после их написания. В то же самое время, накануне начала войны с Россией, английская либеральная газета Daily News уверяла своих читателей, что христиане в Турции пользуются большей религиозной свободой, чем в самой России и Австрии (!), что Турция – это рай по сравнению с Россией и Австрией, к тому же британская торговля с Турцией растет из года в год, в отличие от торговли с Россией ([74] 9, с.24) – очень важный аргумент для британских дельцов и финансистов в вопросе о том, что считать варварством, а что не считать. Короче, Турция – хорошая, Россия – плохая, а сербы и прочие балканские славяне – неблагодарные варвары, которые заслуживают лишь того, чтобы жить под турецким владычеством.
После того как Турция отказалась выполнить российский ультиматум февраля 1853 г., Россия в июле 1853 г. ввела свои войска в Молдавию и Валахию (современная Румыния). Речь не шла о присоединении этих территорий к России – там уже по соглашению 1826 г. существовали свои автономные правительства, и теперь своими действиями Россия угрожала лишь окончательно отрезать эти территории от Турции и сформировать там самостоятельное государство (Румынию), что и было сделано впоследствии – в 1878 г. Но эти действия России явились поводом для начала британо-французской интервенции в Крыму.
