Глава XIII . Общество в эпоху «нового феодализма»
13.1. О времена, о нравы!
Как следует из вышеизложенного, эпоха «нового феодализма» (XVII - XVIII вв.) характеризовалась постепенным ухудшением положения основной массы населения России и все более усиливавшейся коррупцией государства, так что в XVIII в. оно уже окончательно повернулось к населению спиной. Апофеозом коррупции государства можно считать указ Екатерины II, по которому основной массе населения (крестьянам) было запрещено жаловаться на местный произвол и беззакония, и за подачу жалоб было установлено самое суровое наказание – каторга на сибирских рудниках. Тем самым обычные жалобы, рассмотрение которых всегда было основной обязанностью и основной функцией государства с момента его возникновения, были приравнены к серьезным государственным преступлениям. Можно сказать, этим указом Екатерина заявила во всеуслышание, что государство в России не только не защищает свое население, но что оно существует именно для того, чтобы бороться с этим населением, мучить и угнетать его. Другими словами, что государства в России попросту нет.
Но эпоха XVII-XVIII вв. поражает не только коррупцией государства, она поражает также все возраставшим в течение этого времени разложением нравов и морали верхушки русского общества, причем, разложением настолько полным, что эту эпоху невозможно сравнить ни с какой другой, она очень сильно отличается и от предшествовавшей, и от последовавшей за ней эпохи. Для сравнения можно взять самые скандальные примеры из других эпох и сравнить с примерами из эпохи «нового феодализма». Например, злые языки утверждали, что Николай II, его жена и Распутин занимались сексуальным развратом. А позднее историки установили, что в действительности ничего подобного не было, и что Николай II искренне любил свою жену и писал ей письма, проникнутые нежностью, теплотой и чуткостью. Считается, что Петр I тоже любил свою жену Екатерину. Но в своих письмах к ней он, помимо всего прочего, описывал подробности своих случайных связей, приключившихся с ним во время поездок, и как указывает Н.Рожков, без всяких стеснений делился с ней откровеннейшим образом своими ощущениями, испытанными от секса с продажными женщинами ([107] 5, с.225). О какой любви или хотя бы уважении к своей жене можно после этого говорить?
Вот другое сравнение. Хорошо известно, что Иван Грозный был несколько раз женат. Некоторыми историками это преподносилось как факт, подтверждающий его «испорченность» или даже «порочность», несмотря на то, что он ни разу не женился вторично при живой прежней жене (теперь уже ясно, что его жены умирали от отравления ртутью и мышьяком, как и все остальные члены его семьи, включая его самого – см. п. 9.3). И хотя у него было несколько детей от разных жен, но все они были рождены в законном браке. А у Петра I, который отправил свою первую жену в монастырь, а вторую (гражданскую) жену посадил под арест, женившись затем еще раз, было, по оценкам историков, также более сотни незаконнорожденных детей, родившихся от разных женщин – начиная от прислуги и кончая женами его ближайших соратников. И как отмечает А.Буровский, всем этим детям он никогда не помогал, делая вид, что они вроде как и не его дети вовсе ([11] с.341). Еще одно сравнение. У Николая I, помимо официальной жены, была еще постоянная любовница. Но других связей у него не было, во всяком случае, о них ничего не известно. А у Екатерины I и Екатерины II были у каждой десятки любовников, причем, временами у них был не один, а, по меньшей мере, два любовника одновременно. И из всех их детей, судя по всему, ни один не был рожден от законного мужа[214].
Чтобы прикрыть то распутство, которое происходило на самом верху в течение всей данной эпохи, историки придумали эвфемизм, назвав ее «эпохой фаворитов». Но правильнее было бы ее назвать «эпохой разврата», поскольку за словом «фаворит», как правило, скрывались совсем не платоническая привязанность или дружба, а самые разнузданные половые связи, причем, не только гетеросексуальные, но иногда и гомосексуальные. Впрочем, падение нравов в эту эпоху коснулось не только взаимоотношения полов, оно нашло выражение и в резком падении всех моральных ценностей: честности и чести, любви и родительских чувств, порядочности и ответственности, - и в презрении к любым моральным устоям. Об этом свидетельствует тот материал, который у меня накопился в ходе работы над данной книгой, часть которого я собираюсь изложить в настоящем разделе.
Но об этом говорит не только собранный мною материал. Историки-культурологи Б.Успенский и Ю.Лотман проанализировали тенденции в московской культуре XVII века и пришли к выводу о том, что в течение XVII в. в этой культуре размывались понятия добра и зла, границы хорошего и плохого и возникал большой устойчивый пласт нейтрального ([136] 1). Таким образом, даже не прибегая к конкретным примерам, а анализируя тенденции развития культуры русского общества, они пришли к выводу о том, что мораль этого общества, вернее его верхушки, в течение XVII века падала, и это отразилось на состоянии культуры.
Иного, впрочем, и не могло быть. Власть олигархии всегда в истории сопровождалась не только коррупцией, но и падением нравов и морали общества и, в первую очередь, нравов и морали «верхов» этого общества. Это было во все эпохи – от поздней республики в Риме до «старого режима» во Франции накануне Французской революции и до периода «дикого капитализма» в России в 1990-е годы.
Как было показано выше, олигархический режим начал складываться в России в конце XVI – начале XVII вв., постепенно усиливался в течение XVII в. и достиг своего апогея в XVIII веке. Очевидно, одновременно с этим процессом или параллельно ему шел и процесс падения морали и нравов верхушки русского общества, который, в свою очередь, стимулировал дальнейший рост коррупции государственной власти. Тот ураган, который, по образному выражению историков, пронесся в конце XVI – начале XVII вв. по России, не только вызвал демографический апокалипсис, разруху и Смуту, он привел к тому, что все моральные «отстои» общества оказались наверху. Как мы видели, разбогатели в этот период в первую очередь те, кому хватило совести спекулировать продовольствием в период страшнейших голодоморов и вымирания большей части населения или попросту грабить это население. Именно эти люди и их потомки и сформировали ту верхушку, которая правила в течение всего XVII в. В последующем в эту верхушку периодически впрыскивалась «свежая кровь»: в нее попадали новые представители олигархии типа Меншикова, Остермана, Шувалова и Потемкина, которые обладали всеми необходимыми для этого качествами, то есть отсутствием моральных принципов. Но ядро этой верхушки оставалось во многом неизменным: многие из тех олигархических фамилий, которые были на слуху в XVII в., сохранили свое богатство и влияние и в течение XVIII века. Поэтому моральные нормы (вернее, их отсутствие) внутри этой верхушки не могли измениться в лучшую сторону: яблоко от яблони недалеко падает, дети в олигархических семействах воспитывались под влиянием своих родителей. А если моральные нормы и менялись, то в худшую сторону, за счет той «свежей крови», которая периодически приливала, принося на самый верх самых отъявленных подонков. Вот примерная схема, объясняющая, почему в России сформировалась и существовала такая верхушка, которую язык никак не поворачивается назвать «элитой», при всем даже обесценении значения этого слова в последнее время. Итак, давайте рассмотрим на конкретных примерах, какими же были представители верхушки русского общества в XVII-XVIII веках.
Деятельность Бориса Годунова и Василия Шуйского (конец XVI - начало XVII вв.), сознательно моривших голодом целые города, убивавших законных царей и малолетних царевичей, вводивших крепостное право и кабальное холопство и пытавшихся уничтожить все население страны к югу от Тулы, была уже подробно описана в предыдущих главах, нет смысла еще раз все это повторять. Кто-то может возразить: им пришлось править в условиях жесточайшего кризиса, разрухи и Смуты, то есть «время было такое», требовавшее жестких мер. Но дело не в жестких мерах. Кризис и разруха начались уже при Иване Грозном, вследствие воздействия внешних факторов (глобализации), причем как было показано, разрушительное воздействие этих внешних факторов в течение его царствования было значительно сильнее, чем в период правления Годунова (1598-1605 гг.) и Шуйского (1606-1610 гг.). Но этот царь, как мог, пытался бороться с кризисом, в том числе посредством жестких мер по отношению к «беспредельщикам», чем спасал страну и ее население от гибели. А в случае с Годуновым и Шуйским речь идет не о «мерах», а о страшном злодействе. Эти цари выступали главными злодеями: на них кровь убитых членов царской семьи, они виновны в организации страшного дефицита хлеба в городах, превратившего их в «лагеря смерти», в принудительном изъятии товарных запасов у крестьян, приведшем к повальному мору в деревнях, в прямом уничтожении населения страны в результате террора, карательных экспедиций и войны с собственным населением (восстания Хлопка, Болотникова и другие). Именно они – главные виновники того размаха гражданских войн, которого те достигли в период Смуты и которые принесли неисчислимые бедствия населению. Иван Грозный своими жесткими мерами, в том числе опричниной, удержал страну от Смуты, а они эту Смуту, наоборот, разожгли и усиливали. Можно с полной уверенностью сказать, что если бы Годунов начал править страной не в 1598 году, а лет на 30 раньше, то Смута и демографический апокалипсис в России произошли бы уже тогда, потому что он своими (зло)действиями в течение своего царствования (1598-1605 гг.) многократно усиливал разрушительное воздействие того урагана, который гулял в этот период по нашей стране. Злодейства царя Бориса Годунова – одна из главных причин Смуты.
Перейдем к Алексею I Романову (1645-1676 гг.). Каков был моральный облик этого царя, прозванного «тишайшим»? Именно к нему относятся слова В.Ключевского: «при старой династии [Рюриков] Москва… не видывала такой быстрой смены пренебрежения к народу заискиванием перед толпой» ([55] XLVII). В обоих случаях – во время соляного и медного бунта – поведение царя было, мягко говоря, не на высоте. Он обещал народу «разобраться», но даже и не пытался это сделать – например, организовать следствие и справедливый суд над виновниками злоупотреблений. Очевидно, что ему и так было все ясно, без всяких «разбирательств», и главная цель его «заискивания перед толпой» состояла в том, чтобы успокоить или обмануть ее, сделав вид, что он ничего не знает, с тем, чтобы дать возможность скрыться основным преступникам и стянуть верные войска. В первом случае (соляной бунт 1648 г.), когда у него таковых почти не оказалось (стрельцы примкнули к толпе мятежников, а немецкие наемники решили не вмешиваться и самоустранились), он все равно дал возможность главному вору Б.Морозову ускользнуть от возмездия, зато быстро нашел вора помельче – П.Траханиотова[215] – и не взирая на то, что тот был его родственником, казнил его прямо тут же, на глазах у толпы, без всякого суда и следствия. А во втором случае (медный бунт 1662 г.) опять обещал народу «разобраться», тем временем принял все меры, чтобы от возмездия ускользнул главный вор Милославский (спрятал его от толпы в покоях царицы), а когда подошли верные войска, то утопил восстание в крови, перебив, казнив, покалечив и репрессировав 22 000 человек. Как видно из этих двух примеров, мораль и справедливость для царя Алексея – абсолютно пустой звук, имеет значение только сила. Пока толпа с кольями сильнее его, он готов ей кидать на растерзание даже своих родственников, но лучше начать с тех, кто помельче и не так ему дорог. Зато уж когда он сильнее толпы, он готов «оторваться по полной программе»: перебил и репрессировал половину московского городского населения, абсолютное большинство которого не было ни в чем виновато – просто отомстил ему за свой испуг. Характерен еще один эпизод, который был выразительно описан англичанином Коллинсом: царь Алексей убил железным посохом просителя, сунувшегося к нему не вовремя с челобитным письмом ([98] 3, с.113). Очевидно, что жизнь простых людей для царя не имела абсолютно никакой ценности.
Не церемонился Алексей и с представителями старой аристократии, которые не хотели принимать мораль новой знати и ее новую идеологию и религию. Боярыню Морозову и ее сестру Авдотью Урусову подверг пытке, а затем посадил в земляную тюрьму, содержанием в которой они были быстро убиты. При этом, как указывали М.Покровский и В.Сторожев, вся их «вина» состояла в том, что они приютили у себя дома протопопа Аввакума (приверженца старой веры, отказавшегося от нее отступиться) и слишком редко выходили в «свет», тяготясь разнузданными нравами новой знати ([98] 3, Текстовые приложения, с.40а). Царя не смутило ни отсутствие состава преступления двух несчастных женщин, ни тот факт, что они были потомственными аристократками, в отношении которых действовали особые законы. Но мы уже убедились, что понятия справедливости и законности для него были чужды, судя по всему, единственный критерий, по которому он карал или миловал, состоял в том, выгодно это было ему самому и его ближайшему окружению или нет.
Боярыня Морозова – картина В.Сурикова)
Что касается ближайшего окружения царя Алексея, о котором уже говорилось, то оно также не отличалось наличием какой-либо морали и нравственности. Дядя царя И.Романов и его «наставник» Б.Морозов со своими бандами беззастенчиво увозили крестьян у окрестных помещиков, грабили и разоряли страну через механизм соляной, табачной и прочих монополий. Л.Плещеев (тоже родственник царя) вымогал деньги у зажиточных людей, посаженных им по ложному доносу в тюрьму. Еще один царский родственник, П.Траханиотов, воровал жалование служилых людей. Тесть царя Милославский и купец Шорин фактически выступали в качестве крупных фальшивомонетчиков, организовав целую сеть по выпуску фальшивой монеты (хотя официально чеканили медную монету как бы от имени государства).
Отсутствие моральных принципов характерно не только для царя и его ближайшего окружения и касается не только их «профессиональной» деятельности. Таким же отсутствием морали характеризуется и семейный быт новой знати, сформировавшейся ко второй половине XVII в. В сочинении Котошихина, относящегося к данному периоду, по словам В.Ключевского, изображен «произвол родителей над детьми, цинизм брачного сватовства и сговора, непристойность свадебного обряда, грубые обманы со стороны родителей неудачной дочери с целью как-нибудь сбыть с рук плохой товар, тяжбы, возникавшие из этого, битье и насильственное пострижение нелюбимых жен, отравы жен мужьями и мужей женами, бездушное формальное вмешательство церковных властей в семейные дрязги» ([55] LII).
Состояние семейной морали и нравственности во второй половине XVII в. хорошо иллюстрирует также следующий факт. Как указывает А.Буровский, в семье Нарышкиных, родственников Петра I по матери, были распространены близкородственные половые связи ([11] с.367), которые, судя по всему, были к тому же весьма беспорядочными. В частности, Петр I совсем не был уверен, что царь Алексей I был его настоящим отцом[216], ввиду отсутствия у Петра внешнего сходства с Алексеем и другими Романовыми и ввиду пересудов на эту тему. В один прекрасный день он решил, наконец, выяснить, кто же его настоящий отец: схватил своего дядю Федора Нарышкина (брата матери), которого заподозрил в своем «отцовстве», и стал его пытать на дыбе. А тот и говорит: много нас ходило к твоей матушке, черт тебя знает, чей ты сын ([11] с.363). Данный факт характеризует не столько самого Петра I, который стал жертвой распутства своей матери, сколько Алексея I, поскольку все это происходило в его царствование. Вряд ли он не знал или не подозревал о распутстве своей жены, но не обращал на это внимания и продолжал с ней жить – значит, он считал такое поведение своей жены и царицы Русского государства вполне допустимым!
Как видим, уже в допетровскую эпоху в верхушке русского общества образовался не просто «устойчивый пласт нейтрального», как это научно-философски сформулировали Б.Устинов и Ю.Лотман, а я бы сказал, «устойчивый пласт аморального»: большая прослойка людей на самом верху с совершенно аморальным поведением, действиями и образом жизни. Перейдем теперь к эпохе Петра I (1689-1725 гг.). В первые годы его царствования страной фактически правил клан Нарышкиных, насчитывавший десятки человек, тот самый, к которому относились мать Петра Наталья и его дядя (или, возможно, отец?) Федор. Как пишет А.Буровский, они «вошли в историю как ворюги совершенно несказанные и к тому же люди низкие по своим душевным качествам»; историк полагает, что Нарышкины за несколько лет своего пребывания у «кормушки» просто целенаправленно разворовывали казну и присваивали казенное имущество ([11] с.367). Так, дядя Петра I, Лев Нарышкин, по словам историка, «”прихватизировал” ни много ни мало 8 каширских заводов», которые, в частности, производили оружие и другие ценные изделия – и в дальнейшем бóльшая часть этих заводов была им разорена и перестала существовать ([11] с.432-433). А В.Ключевский полагает, что именно за те 5 лет, пока Нарышкины были у власти, профессиональная армия, достигавшая до того половины всего воинского контингента, почти полностью развалилась или перестала существовать (помимо всего прочего, на ее содержание требовалось довольно много денег), и «комплектование войска Петр застал в полном расстройстве» ([55] LXI).
Не лучше были и те новые люди, которых поднял, в иных случаях с самых «низов», и приблизил к себе Петр I. Но начнем с личности самого царя, потому что тот круг людей, который складывался вокруг него, во многом определялся его собственными моральными ценностями – друзей для досуга и помощников в работе он подбирал себе в соответствии с ними. Какими же были моральные ценности «великого» Петра? Выше уже говорилось о том, что сам этот царь рубил головы стрельцам – факт совершенно беспрецедентный за всю историю существования Русского государства. Но он не только сам рубил им головы – перед этим он собственноручно их пытал. Как пишет А.Буровский, именно за этим занятием его застала большая группа датчан, которая из любопытства решила посмотреть, что же происходит в стоящих особняком избах, про которые рассказывают страшные вещи. И «застукала» царя, собственноручно пытавшего несчастных стрельцов. Петр I был страшно потрясен и взбешен, увидев датчан, приказал своим помощникам препроводить их (в тайную полицию) к Ромодановскому ([11] с.404) - очевидно, чтобы как-то повлиять на нежелательных свидетелей или избавиться от них. Однако помощников в тот момент у него оказалось мало, а датчан - слишком много, им удалось благополучно ускакать, поэтому секрет выплыл наружу. Но что заставило Петра собственноручно заняться таким делом, которым у всех царей и до, и после Петра занимались специальные люди, специальные не только по роду своего занятия, но и по своим душевным качествам, способствующим такого рода занятию? По мнению А.Буровского, «Петру просто ХОТЕЛОСЬ пытать» стрельцов (выделено автором). Как он далее пишет, «Петру I, скорее всего, нравились страдания и смерть – возможно… от желания почувствовать свою власть» ([11] с.404, 124). Но что не менее страшно – его не смущали пытки и казнь невинных людей. Как указывает историк, «стрелецкий бунт» от начала до конца был выдуман Петром ([11] с.402), поэтому он сам не мог не понимать беспочвенности обвинений, выдвинутых против стрельцов.
Другим очень похожим случаем, характеризующим те же качества Петра: садизм, жестокость и отсутствие чувства справедливости, - является «дело царевича Алексея», сына Петра I от первого брака. Это «дело», как выяснили историки (В.Сторожев, А.Буровский, Л.Анисов и другие), также от начала до конца было выдумано самим Петром ([11] с.462-469; [98] 3, с.184(а); [2]). Действительной причиной расправы над Алексеем, судя по всему, стали козни Меншикова и Екатерины, новой жены Петра I. А поводом для начала расправы над царевичем стало рождение у Петра I сына от Екатерины, а перед этим – внука (сына самого Алексея), в связи с чем царевич перестал быть единственным наследником престола. Показательно в этом отношении, что первое письмо Петра к Алексею, в котором он начал требовать его отречения от наследования престола, было вручено ему лично царем в день появления на свет второго сына Петра I, хотя датировано намного более ранним числом (очевидно, чтобы скрыть связь между этими событиями). А когда царевич письменно отрекся, Петру этого показалось мало, и он стал требовать, чтобы тот добровольно постригся в монахи. При этом, как указывает А.Буровский, в письмах не было ни слова о каком-то заговоре против царя – Петр просто хотел устранить Алексея как потенциального наследника ([11] с.465). Когда же, наконец, царевича доставили из-за границы в Петербург, Петр его сам несколько раз пытал и подвергал избиению плетьми, и после последнего такого избиения Алексей умер[217]. Конечно, для того чтобы обосновать устранение царевича, необходимо было придумать «заговор», что и было сделано. А пытки нужны были, чтобы выбить из царевича признание в «заговоре». Однако, как отмечает А.Буровский, среди «заговорщиков» не оказалось ни одной серьезной фигуры – все какие-то слуги или мелкие дворяне, что указывает на смехотворность состряпанного обвинения ([11] с.467).
Разумеется, отношения между Алексеем и Петром I в этот период не были теплыми: в этом виноват был, прежде всего, сам царь, насильно отправивший свою первую жену в монастырь и женившийся второй раз, чего Алексей, конечно, не мог забыть. Но вряд ли это объясняет действия Петра. Скорее всего, как полагают историки А.Буровский и М.Погодин, причина заключалась в стремлении устранить царевича со стороны новой знати: Меншикова, Екатерины и других «птенцов» ([11] с.462; [2] с.102). Они опасались, что, если Алексей станет царем (а он был умным, образованным и способным юношей), то их власти придет конец. Конечно, для них было бы намного лучше, если бы наследником стал малолетний сын Екатерины – тогда они могли продолжать беспрепятственно властвовать и воровать в свое удовольствие. В любом случае, каковы бы ни были мотивы самого Петра и его окружения в убийстве царевича Алексея, они ни в коей мере не могут оправдать этого чудовищного поступка и свидетельствуют о чрезвычайной моральной деградации царя. Как писал И.Солоневич, поведение Петра, замучившего своего сына пытками до смерти, а затем преспокойно певшего на его панихиде, указывает «на полное отсутствие всяких нравственных чувств вообще» ([117] с.467).
Еще один факт, не вызывающий сомнения – чрезвычайная половая распущенность и безответственность Петра в вопросах личных взаимоотношений. Он в буквальном смысле не пропускал мимо себя ни одной симпатичной женщины. Как уже говорилось, известно о более чем 100 его незаконнорожденных детях, к которым он был совершенно равнодушен и никогда не оказывал им никакой помощи. Его сексуальные приключения не ограничивались придворными дамами и дворянскими женами и дочерьми, он не брезговал и прислугой, а также уличными девками, которых снимал в кабаках во время своих поездок в Западную Европу ([11] с.340-341). Подробности этих своих сексуальных приключений и свои ощущения от секса с уличными девками он описывал в письмах своей «любимой» жене Екатерине: такая вот «любовь» ([107] 5, с.225). Она ему, впрочем, платила той же монетой: известно о почти двух десятках ее мимолетных связей, иногда длившихся всего несколько недель; обе ее дочери считались большинством современников рожденными вне брака ([11] с.482; [98] 3, с.226). Но беспорядочные половые связи Екатерины, по-видимому, столь же мало волновали самого Петра, сколь мало ее волновали его связи c девками и чужими женами. Зато когда у Екатерины возникла более сильная или длительная привязанность к Вильяму Монсу, то Петр I тут же казнил последнего.
Со своими женами и любовницами он вообще не церемонился. Первую жену Евдокию Лопухину в расцвете молодости заставил уйти в монастырь. Как пишет историк Л.Анисов, ее вины не было никакой, Петр заточил насильно в монастырь 22-23-летнюю женщину после 5-6 лет брачной жизни, мать двоих детей – это «жестоко, бесчеловечно и в высшей степени самоуправно» ([2] с.31-32). Связь со своей фактической второй (гражданской) женой красавицей Анной Монс Петр поддерживал 13 лет. В течение всего этого времени он держал ее в уединенном месте и иногда тайно от всех навещал. А когда через 13 лет выяснилось, что у нее была также связь с другим человеком, то так рассердился (как будто она была его законная жена, а не тайная любовница, которую он даже стыдился показывать другим!), что на три года посадил ее под арест, отобрал дом, который ей до этого подарил и чуть было не сослал ее в Сибирь ([125] с.319). Для полноты картины следует добавить, что, по данным М.Покровского и А.Буровского, Петр был еще и педерастом, спал со многими своими денщиками, которых наградил сифилисом, привезенным из Европы (как и Екатерину) ([11] с.341; [98] 3, с.210). С учетом этого не исключено, что и с Меншиковым его связывали в молодости не только дружеские отношения: в письмах к нему он в ожидании встречи с ним проявлял нетерпение, как будто в ожидании любовного свидания. Спустя несколько лет это нетерпение из писем исчезло, и сразу же резко изменились их отношения: Петр не отвечал на письма Меншикова, отказывал во встрече ([86] с.108). К сожалению, все изложенные выше факты подтверждены многими источниками и в них не приходится сомневаться.
Окружавшие Петра персоналии подбирались соответственно его интересам и его морали и развлекались также соответственно. Швейцарец Лефорт был главным поставщиком доступных женщин для всей компании. Из других развлечений главными были пьянство и дебоширство. По описанию князя Куракина, в начале царствования Петра было «дебошество и пьянство такое великое, что невозможно и написать, что, по три дня запершись в дома, бывали так пьяны, что многим случалось оттого и умирать» ([117] с.458). То же самое продолжалось в течение всей жизни царя. За полгода до его смерти Лефорт писал: «Я не могу понять положения этого государства. Царь шестой день не выходит из комнаты и очень нездоров от кутежа… Уже близко маскарады, и здесь ни о чем другом не говорят, как об удовольствиях, когда народ плачет… Не платят ни войскам, ни флоту, ни коллегиям, ни кому бы то ни было…» ([98] 3, с.203).
Большой морской маскарад с участием Петра I и князя Ромодановского. Картина В.Сурикова
Во время царских приемов Петр всех заставлял пить сивуху, которую солдаты носили ведрами и предлагали по очереди гостям. А кто отказывался, тому вливали ее в рот силой, не щадя при этом ни женщин, ни священников, чем несказанно изумляли иностранцев. Боярин Головин ненавидел салат и уксус, о чем стало известно Петру I. На одном из приемов он решил позабавиться: велел держать боярина, а сам стал ему запихивать и лить в рот и в нос салат и уксус, до тех пор, пока тот сильно не закашлялся и у него не хлынула из носа кровь ([98] 3, с.178).
Как писал И.Солоневич, комментируя эти развлечения царя и его «птенцов», «совершенно очевидно, что ни при какой оценке этих признаков ни порядочности, ни честности, ни приличию при Петре места не было… Никакой порядочный москвич… не мог пойти со своей женой, невестой или дочерью в петровский публичный дом, где ее насильно будут накачивать сивухой, а то и сифилисом снабдят. Петр шарахался от всего порядочного в России, и все порядочное шарахалось от него» ([117] с.460).
Развлечения царя и его «птенцов» не ограничивались пьянством, дебошами и беспорядочными половыми связями, были и развлечения покруче, в которых тоже было принято участвовать всем «коллективом». Некоторые соратники Петра, как уже говорилось, участвовали в казни стрельцов в 1698 г. не только в качестве зрителей, они рубили головы стрельцам вместе с самим царем – подобно тому, как члены банды убийством доказывают свою преданность ее главарю. А как указывают В.Сторожев и Н.Павленко, посмотреть финальные пытки и экзекуции царевича Алексея с 19 по 26 июня 1718 г., после которых тот скончался, «птенцы» приходили как в театр каждый вечер и почти в полном составе: Меншиков, Долгоруков, Головкин, Апраксин, Мусин-Пушкин, Шафиров, Бутурлин, Толстой и другие, - надо полагать, присутствуя на этих ежевечерних «представлениях» в качестве «зрителей» ([86] с.337-338; [98] 3, с.200а).
Роковую роль в деле царевича Алексея сыграл Петр Толстой, один из видных вельмож того времени. В отличие от новых людей в окружении царя, он был потомственным дворянином, имел родословную, известную с XIV века, причем уже в XVI в. его предки служили воеводами и занимали другие высшие государственные должности. Сам он, по определению Н.Павленко, был «образованный и начитанный человек, принадлежавший к духовной элите своего времени» ([86] с.262-263). Он много лет служил российским посланником в Турции, затем ему было поручено «дело царевича». И что же делает этот «представитель духовной элиты» для того, чтобы добиться расположения Петра? Обманом и подкупом окружающих он завлекает царевича Алексея в Россию из Европы, где тот жил под покровительством его родственника – австрийского императора Карла VI. Подкупив австрийских чиновников, которые начинают после этого врать Алексею, Толстой заставляет его поверить в то, что австрийский император его предал, что его вот-вот выдадут Петру и поэтому ему лучше самому явиться, убеждает его, что отец на него зла не держит и ему ничто не угрожает. Наконец, он, действуя грубой силой, препятствует встрече царевича с Карлом VI, когда они приезжают в Вену, хотя Карл передал свою настоятельную просьбу о личной встрече с царевичем – встрече, которая могла бы все изменить и спасти Алексея.
А между тем, Толстой прекрасно понимает, что на самом деле ожидает царевича в России и называет его в письмах «нашим зверем», намекая на то, что он его обложил со всех сторон и травит как зверя ([86] с.327-333). И после приезда Алексея в Россию лично участвует в проведении над ним пыток и истязаний, ничуть не тяготясь тем, что в глазах царевича он выглядит теперь отъявленным подлецом и предателем, грубо и цинично его обманувшим. Главное для него – выслужиться перед царем и получить обещанную ему награду. И Петр не поскупился. Как пишет Н.Павленко, то, что получил Толстой до того, за долгие годы службы, «выглядит ничтожным по сравнению с тем, что он получил… в награду за блестяще завершенное дело царевича» ([86] с.336) - чин действительного тайного советника, 10 тысяч крепостных и прочие награды, которые посыпались на него золотым дождем.
Несмотря на это, коварство и подлость Толстого, судя по всему, произвели сильное впечатление и на самого Петра I, и, возможно, вызвали опасение, что когда-нибудь тот может их применить и против него самого. По свидетельству очевидцев, однажды Петр I взял Толстого за голову и сказал: «Голова, голова, кабы ты не была так умна, я давно бы отрубить тебя велел» ([86] с.335).
Благодаря упроченному таким образом положению и богатству, Толстой стал одним из «верховников»-олигархов, сохранив свое положение и после смерти Петра I. Но участие в расправе над царевичем в дальнейшем обернулось роковым для него образом. Так получилось, что второй сын Петра I умер еще в младенчестве, и единственным наследником по мужской линии стал Петр II, сын царевича Алексея. Толстой страшно боялся, что тот ему отомстит за смерть отца, и чем больше тот взрослел, тем больше он боялся. Именно этот страх, по мнению Н.Павленко, и заставил его принять активное участие в дворцовых интригах ([86] с.348-349). Толстой пытался помешать женитьбе Петра II на дочери Меншикова, опасаясь не без основания, что после этого Петр II с Меншиковым над ним расправятся, в итоге был арестован и вместе с сыном сослан на Соловки, где вскоре и умер. Так соучастие в преступлении, совершенном против царевича Алексея, привело сначала к возвышению, а потом к гибели вельможи.
Мести Петра II за убийство его отца царевича Алексея боялся, кстати говоря, не только Толстой, но и многие другие соучастники этого преступления, включая, судя по всему, и самого Петра I. В 1723 г. французский дипломат Кампредон писал о том, что Петр I ненавидел «сына царевича», то есть будущего Петра II ([86] с.515). Спрашивается, за что дед мог ненавидеть своего собственного внука, невинного 8-летнего ребенка, каким тот был в 1723 году? Только за то, что Петр I сам, своими собственными руками, убил его отца, и за то, что внук, когда вырастет, не простит этого убийства деду!
Толстой был не единственным вельможей в эпоху Петра, который не принадлежал к числу новых людей типа Меншикова и Екатерины, вылезших «из грязи в князи». Как уже отмечалось, среди правящей верхушки намного больше было как раз представителей потомственных знатных фамилий, выдвинувшихся намного ранее, на рубеже XVI-XVII вв. и имевших большую власть и влияние при Петре I. Одним из таких людей, помимо Петра Толстого, был также Борис Шереметев, потомок боярского рода, известного с XVI в., уже в юности унаследовавший немалое состояние от родителей. Он был одним из немногих в окружении царя, кто сохранял на него большое влияние и, тем не менее, умудрялся не участвовать в наиболее одиозных его мероприятиях (казни стрельцов, пытках царевича Алексея), равно как и в петровских запоях и дебошах, и потому в глазах петровских «птенцов» был «чистоплюем» и аристократом. Воровал, как пишет Н.Павленко, он также «умеренно», в отличие от других вельмож. Вместо этого он очень умело выпрашивал у царя подарки и награды, жалуясь ему на свою «нищету» и рассказывая ему, как много он сделал для царя за долгие годы верной службы ([86] с.174).
Казалось бы, в лице Б.Шереметева мы видим одного из лучших представителей русской аристократии, действительной «духовной элиты» русского общества, заботившейся о том, чтобы не замарать свои руки и душу в крови и грязи, в которой погрязла новая «пена», всплывшая на поверхность при Петре. Но не тут-то было! Выясняется, что во время осады Риги, которой руководил Шереметев, он неожиданно взял отпуск на 2 месяца и уехал; а за время его отсутствия от голода в его армии умерло 10 000 солдат и офицеров (!), которых он оставил без продовольствия. А ведь перед отъездом он уверял царя, что провианта много и проблем в его отсутствие не будет ([86] с.229). Совершенно очевидно, что продовольствие было продано, скорее всего, за границу, где цены на него в то время были во много раз выше, чем в России, и что на этом сам Шереметев хорошо нажился. А чтобы не отвечать перед подчиненными, срочно уехал в отпуск – до того времени, пока не подошла следующая партия продовольствия. И что же царь? Посердился немного, да и только, даже не наказал, нельзя же наказывать своего любимца[218].
Выясняются и другие нелицеприятные подробности, касающиеся аристократа Шереметева. Оказывается, под видом того, что армии требуются лошади, он реквизировал у крестьян и помещиков во время передвижения армии сотни или тысячи лошадей, часть которых на самом деле забирал в свою личную конюшню. А его адъютант поощрял среди подчиненных ему офицеров доносы, и с тех, на кого они поступали, требовал крупные взятки – за то, чтобы не давать хода расследованию в связи с поступившим доносом ([86] с.246-248). Разумеется, адъютант Шереметева не мог все это делать без ведома своего начальника.
И крепостником он был жестоким и непреклонным. Как пишет Н.Павленко, он «проявлял неизмеримо больше заботы о лошадях, чем о людях» ([86] с.256). Когда его крестьяне умирали от голода ввиду неурожая и просили освободить их в этом году от уплаты оброка, он отказал и объявил, что за неуплату оброка запорет батогами. При этом был богачом уже в юности, имел много поместий и крепостных и сорил деньгами – во время одной поездки на Мальту потратил более 20 тысяч рублей – огромная сумма по тем временам ([86] с.254-255). Поэтому для того, чтобы жить в богатстве и славе, ему вовсе не требовалось ни морить голодом свою армию, ни мучить своих крестьян. Зато к концу жизни он многократно увеличил свое состояние, и его сын стал во второй половине XVIII в. самым крупным помещиком и одним из самых богатых людей страны – после революции 1917 года в его огромных дворцах сделали прославившиеся на весь мир музеи.
Изложенные выше факты основаны на достоверных источниках. Именно эти люди правили страной в эпоху Петра I. Толстой и Шереметев – далеко не самые худшие, а, как следует из вышесказанного, одни из лучших представителей правящей верхушки того времени, которых историки причисляют к «аристократии» и «духовной элите». Описывать худших представителей, полагаю, не имеет смысла. Как писал в свое время русский историк и филолог князь Н.Трубецкой, «знаменитые “птенцы гнезда Петрова” были большей частью отъявленными мошенниками и проходимцами» ([34] с.52). Более категоричен в своих оценках И.Солоневич: «около Петра подбиралась совершеннейшая сволочь» (выделено автором) ([117] с.460).
Перейдем теперь к царствованиям Екатерины I (1725-1727 гг.) и Анны Иоанновны (1730-1740 гг.). О самой Екатерине выше уже было много сказано. Историки называют ее «публичной девкой», воссевшей на царский престол, некоторые из них полагают, что именно она отравила Петра I ([11] с.442, 484). К этому надо добавить, что, как теперь выяснено, она была еще и двоемужницей. Она вышла замуж задолго до того, как оказалась в постели у Меншикова, потом перекочевала в постель к Петру I, который позднее на ней женился. Но старый ее брак никто не расторгал, и, будучи женой русского царя, а позднее русской императрицей, она формально продолжала оставаться и женой Иоганна Крузе, жителя Мариенбурга, о чем, кроме нее самой, по-видимому, никто в ее окружении не знал ([11] с.482).
Что касается эпохи Анны Иоанновны, то здесь наиболее интересна личность самой императрицы, поскольку окружавшие ее иностранцы (Бирон, Остерман, Миних, Левенвольде и т.д.) являются не столько явлением русского общества того времени, сколько совершенно особенным явлением, на котором у меня нет возможности, да и желания, отдельно останавливаться.
