Глава XII . «Столетие публичного дома»
Как писал И.Солоневич, после смерти Петра I в России наступило «столетие публичного дома» ([117] с.489). Строго говоря, это «столетие» чуть было не началось веком раньше - в период Смуты, когда в стране хозяйничали «воры» разных мастей, а бояре-олигархи продавали ее полякам. Но затем наступил перерыв – до конца XVII в., в течение которого Россия постепенно начала было обретать утраченное достоинство. И лишь Петр I, прорубив «окно в Европу», в которое сразу же полезли похотливые гости, и разрушив те основы, на которых цари-государственники московской династии Рюриков построили Русское государство, создал предпосылки для регулярной продажи страны, ее сырьевых богатств, ее армии, ее чиновников и даже ее императриц Западу. С того времени Россия, вернее ее развращенная верхушка, уже не могла жить без экспорта сырья и связанного с ним притока серебра и заграничных тряпок и безделушек – любая приостановка этого экспорта могла вызвать настоящую дворянскую революцию и даже цареубийство[197]. С того времени российские армии воевали за интересы иностранных держав: иногда за интересы Австрии и Пруссии, но чаще всего за интересы Англии и на английские же деньги. С того времени получение взяток или денежных «подарков» от иностранных государств стало обычным делом не только для высших чиновников, но даже для претенденток на царский престол[198]. А некоторые высшие чиновники XVIII века в течение долгого времени получали два жалованья: одно в российском правительстве, другое – в иностранном[199].
12.1. От Екатерины I до Екатерины II
Как было показано выше и подтверждено фактами и мнением целого ряда историков, Петр I был бездарным правителем, не способным управлять государством, кроме того, почти все реформы и меры, предпринимавшиеся в его царствование (им самим или за его спиной), осуществлялись в интересах узкого круга лиц, сконцентрировавших всю реальную власть в стране. Но вместе с тем, Петр был жестоким деспотом, к тому же припадочным – он страдал нервными припадками. Сгоряча он мог и убить кого-нибудь прямо на месте, о чем имеется не одно свидетельство. Кроме солдата, убитого за взятый кусок меди на пожаре, он, например, чуть было не убил сгоряча боярина Шеина – то ли за взяточничество, то ли за мягкость в подавлении стрелецкого «бунта». Поэтому даже «верховники»-олигархи, исключая Меншикова, который считал, что ему все сойдет с рук, при жизни Петра I побаивались воровать слишком много и слишком открыто (а то царь, не ровен час, убьет под горячую руку). Но и Меншиков, разворовавший половину государства, никогда не торговал российскими внешнеполитическими интересами - эту сферу Петр считал своим основным делом и никому бы не простил измены. Поэтому когда Меншиков в конце жизни (в 1728 г.) попал в опалу и на него завели дела о воровстве и государственной измене, то все дела об измене рассыпались: никаких следов таковой найдено не было ([86] с.156-158).
Зато после смерти Петра I в январе 1725 г. ничто уже не мешало олигархии окончательно «пуститься во все тяжкие». Как писал В.Ключевский, на следующий же день после смерти царя, наиболее влиятельные люди, в руках которых оказались судьба страны, «принялись торговать Россией, как своей добычей» ([55] LXIX). Вскоре после возведения на престол Екатерины I (1725-1727 гг.), вдовы умершего царя, был сформирован Верховный тайный совет из 6 членов, и страной, по словам М.Покровского начала править уже «формальная олигархия». В то же время, отмечает историк, изменилось не слишком много: «принято говорить… о “верховниках”, как о некотором новом явлении, свойственном царствованиям Екатерины I и Петра II, тогда как, в действительности, членами Верховного Совета стали именно те, кто управлял государством при Петре I» ([98] 3, с.219, 209).
К деятельности «верховников», правда, плохо подходит слово «управляли», больше подходит определение, данное В.Ключевским: «торговали» - своим положением, властью, страной. Как писал историк, «никакого важного дела нельзя было сделать, не дав им взятки; всем им установилась точная расценка с условием, чтобы никто из них не знал, сколько перепадало другому» ([55] LXIX). «Верховники» очень быстро сообразили, что петровский протекционизм мешает им разворовывать страну и начали его сворачивать и вводить принципы свободной торговли. Уже в 1727 г. по проекту Д.Голицина, но, как отмечает М.Покровский, в результате «компромисса между “верховниками”», импортные пошлины были понижены в 2 раза; одновременно были ликвидированы внутренние пошлины, а также были приватизированы целый ряд царских монополий и казенных заводов, которые передавались в частные руки ([98] 3, с.220-222). В последующие годы это привело к страшному обвалу государственных финансов и почти полному банкротству государства.
Екатерина I, правившая после Петра I, была очень «удобной» императрицей, как нельзя более устраивавшей «верховников». Как отмечают историки, почти все ночи напролет она «веселилась», просыпалась каждый день в лучшем случае лишь к обеду, и «состояние хронического винного угара, в котором она находилась, исключало всякую возможность ее занятия государственными делами» ([98] 3, с.207; [86] с.118). Она, без сомнения, являлась частью сформировавшейся к тому времени новой феодальной знати, не имевшей никаких особых принципов: ни моральных, ни патриотических, - и потому совсем не удивительно, что именно с ее правления начинаются первые попытки торговать внешнеполитическими интересами страны или подстраивать эти интересы под мелкие сиюминутные капризы власть предержащих. Будучи немкой, Екатерина имела близких родственников в Голштинии – маленьком немецком герцогстве – и в угоду родственным интересам стала угрожать войной Дании за ее некорректность по отношению к Голштинии. Голштинский герцог, разумеется, был в восторге от такой поддержки и был бы очень рад получить в свое распоряжение русскую армию – одну из крупнейших армий Европы. Но до этого пока дело не дошло – помешало противодействие Меншикова и других «верховников», у которых, по словам М.Покровского, не было к плану Екатерины «никакого сочувствия» ([98] 3, с.209). Однако мы можем констатировать, что попытка использовать русскую армию для ведения войны, никоим образом не связанной с Россией, впервые была предпринята при Екатерине I.
Господство олигархии и безудержное разворовывание страны продолжались в течение всего правления Екатерины I и малолетнего Петра II, то есть с 1725 г. по 1730 г. Как указывал М.Покровский, в результате политики свободной торговли Д.Голицина, раздачи казенных заводов и «приватизации» финансовых потоков государства частными лицами, поступления в казну резко сократились. Лефорт за 2 месяца до смерти Петра II писал, что ни военные, ни гражданские не получают жалованья – в полках уже по меньшей мере год, а гражданские чины по 8-10 лет сидят без жалованья. Причину этого, по словам историка, все прекрасно понимали: «деньги раскрали верховники» ([98] 3, с.228).
Несмотря на установившийся в стране олигархический режим, который всегда в истории был основной причиной социальных катаклизмов, в России серьезных общественных потрясений или революций не было, вплоть до восстания Пугачева. Причинами этого, как уже было сказано, являлись слишком редкое население и огромная территория России, ввиду чего никакое выступление «низов» не могло принять общероссийский характер, какой приняло впервые лишь восстание Пугачева. Тем не менее, и до него были крупные восстания (регионального масштаба), которые безжалостно подавлялись и топились в крови. Например, в правление Анны Иоанновны в 1735-1741 гг. произошло восстание башкир, при подавлении которого было перебито, казнено, умерло в тюрьме, сослано на каторгу и вывезено на поселения 28,5 тысяч человек – при том, что всех башкир было всего лишь 100 тысяч человек. Другое крупное восстание башкир произошло в правление Елизаветы в 1754 г., тогда было перебито и вывезено около 30 тысяч населения ([98] 4, с.144). Как видим, при подавлении только одного локального восстания в правление «доброй матушки» Елизаветы было убито и репрессировано в 7 раз больше людей, чем за все 37 лет правления «тирана» Ивана Грозного. Несмотря на это, башкиры приняли активное участие и в восстании Пугачева в 1773-1775 гг., которое было подавлено с еще большей жестокостью. Но в целом в течение всего указанного столетия роль народа в происходивших в России событиях была не очень значительной. Народ был задавлен жестоким террором, введенным при Петре I и продолжавшимся в последующем, и был полностью отстранен от политической жизни.
Распространенным взглядом на рассматриваемый период является мнение о нем как об «эпохе гвардейских переворотов».
Присяга Преображенского полка императрице Елизавете Петровне - картина Ф.Москвитина ( www . artrussia . ru )
Именно при поддержке гвардии на трон воссела и Екатерина I (1725-1727 гг.), что противоречило любым существовавшим тогда правилам и законам о наследовании престола, и Елизавета (1741-1762 гг.), которая свергла правившую в тот момент императрицу Анну Леопольдовну. Как известно, в гвардии в ту эпоху служили почти исключительно дворяне, из чего можно было бы сделать вывод о важной роли дворян в политическом процессе. Однако в действительности это не так. Как указывали В.Ключевский и М.Покровский, дворяне как социальная группа не имели никакой политической организации и четко выраженных интересов, которые в чем-то существенном отличались бы от интересов магнатов ([98] 4, с.653; [55] LXXI). Поэтому в основном дворяне и гвардейцы лишь выполняли отведенную им роль, защищая чужие интересы. При этом, конечно, искусно разжигались патриотические чувства или недовольство дворян (гвардейцев) тем или иным правлением. Так, Меншиков настраивал гвардейцев на провозглашение Екатерины императрицей, говоря им, что она, как жена Петра I, будет блюсти введенные им привилегии для гвардии, а любой другой царь может их отменить. Провозглашение Елизаветы императрицей преподносилось гвардейцам как «революция» против засилья немцев и вообще иностранцев в период правления Анны Иоанновны (1730-1740 гг.) и Анны Леопольдовны (1740-1741 гг.).
Таким образом, эти «гвардейские перевороты» не отражали никакого самостоятельного политического движения дворянства, а сами их участники были лишь игрушкой в руках «сильных мира сего». Об этом свидетельствует сама случайность, с какой они происходили, и незначительность числа их участников. Так, стоило всемогущему Меншикову, который имел после смерти Петра I почти неограниченную власть, несметные богатства и поддержку гвардии, заболеть лишь на месяц, - и он немедленно был низвергнут с вершины на самый низ, лишен всего имущества, сослан с семьей в Сибирь, где ему пришлось жить в мужицкой избе, одеваться как мужику и работать на тяжелых работах вместе с мужиками (и где он вскоре умер)[200]. И никакая дворянская гвардия ему не помогла.
Меншиков в Березове – картина В.Сурикова
Другой пример: Елизавету в 1741 г. посадили на трон, свергнув Анну Леопольдовну, всего лишь 30 гвардейцев, к которым по мере их движения к Зимнему дворцу спонтанно примкнули еще 300, включая стражу дворца ([86] с.591). Все это – свидетельства того, что вся борьба за власть происходила среди совсем немногих, чаще всего между несколькими могущественными персонами, и стоило кому-то из них ослабнуть или потерять бдительность, как власть у него тут же выхватывали остальные члены олигархической группы, если, конечно, раньше них ее не выхватывали какие-нибудь отчаянные авантюристы, тоже жаждущие прорваться на вершину богатства и власти (как, например, братья Орловы, которые свергли Петра III и посадили на трон Екатерину II, не имевшую на это никаких прав).
Такова же и история возведения на трон Анны Иоанновны (1730-1740 гг.). Правивший после смерти Петра II олигархический Верховный тайный совет в составе 8 человек, после долгих колебаний, решил, что племянница Петра I Анна будет «удобной императрицей», не менее удобной, чем была Екатерина I. Она уже много лет жила в курляндской глухомани, постоянно нуждалась в деньгах и не помышляла о троне, на который было много других претендентов, имевших бóльшие права на него, чем она сама. По-видимому, именно это дало основание Верховному тайному совету полагать, что Анна окажется покладистой императрицей, и при ней фигура российского монарха и дальше будет оставаться такой же чисто номинальной величиной, какой она была в правление Екатерины I и Петра II, а фактически власть будет в руках членов Совета. В сущности, «верховники» и не скрывали этих намерений. Так, князь Д.Голицын, который и предложил кандидатуру Анны Иоанновны в качестве государя на заседании Совета, объяснил свой выбор тем, что «надобно себе полегчить», «чтобы воли себе прибавить», то есть чтобы увеличить власть 8-членного Совета ([55] LXX).
Для того чтобы обеспечить именно такое правление, был подготовлен документ (так называемые «кондиции»), что-то типа договора, о добровольной уступке Анной ряда важных царских прав и полномочий в пользу Верховного совета. Он был подписан 7 из 8 членов Совета, и первоначально Анна его подписала, но впоследствии от него отказалась и даже публично его порвала. Причина заключалась в том, что «верховники» переоценили свою власть и недооценили значение других олигархических групп, посчитав, что не обязательно делиться с ними властью. Можно сказать, что восьмерых «верховников» в данном случае подвели их неуемная жадность и жажда власти. Как полагает Н.Павленко, их план по ограничению полномочий императрицы мог бы сработать, если бы они с самого начала привлекли к его обсуждению также церковных иерархов, Сенат (составленный в основном из крупного купечества и генералов) и генералитет, и если бы права императорской власти ограничивались не в пользу 8-членного тайного совета, а в пользу более широко представленного органа, включавшего интересы этих групп ([86] с.532). А поскольку они этого не сделали, то эти влиятельные силы стали действовать против них и сделали все, чтобы разрушить их план. Как указывал В.Ключевский, среди противников этой «закулисной сделки императрицы с верховниками» оказались многие богатейшие и знатнейшие фамилии: Черкасские, Трубецкие, Шереметевы, Куракины, Бутурлины, Одоевские, Барятинские, которых «Верховный тайный совет не пустил в свой состав», поэтому они вместе с церковными иерархами и генералами и сформировали оппозицию ([55] LXXI).
Таким образом, само выдвижение Анны Иоанновны на престол и последовавшие события являются результатом действий и амбиций отдельных олигархов типа Голицына и Долгоруковых, выдвинувших идею выдвижения и заключения договора с Анной, а также олигархических групп, сцепившихся в борьбе за власть и сферы влияния. Разумеется, каждая из противоборствующих групп привлекла на свою сторону зависимых от нее простых дворян и офицеров, что создавало видимость массовости движения. Но это была лишь видимость. По словам В.Ключевского, «шляхетство рядовое выступало в деле не деятелем, а статистом, выводимым на сцену, чтобы произвести впечатление количественной силы… В этом дворянстве, темном и бедневшем, нуждавшемся в высокостойных милостивцах, привычное холопье родопочитание еще дружно уживалось с зарождавшимся рабьим чинопочитанием» ([55] LXXI). В итоге Анна, воспользовавшись расколом в рядах местной олигархии и пассивностью дворянства и простого народа, быстро отняла власть у «верховников», но лишь для того, чтобы сразу же делегировать ее своим собственным фаворитам, привезенным из Германии, в первую очередь Бирону, а также тем представителям местной олигархии (Остерману), которые смогли втереться ей в доверие.
Царствование Анны Иоанновны (1730-1740 гг.) историки В.Ключевский и Н.Павленко называют одной их самых мрачных страниц русской истории, а также периодом «немецкого ига» и «террора» ([55] LXXI; [86] с.541). Привезенные Анной немцы «облепили двор, обсели престол, забирались на все доходные места в управлении». Тайная розыскная канцелярия «работала без устали», всего за 10 лет было сослано в Сибирь более 20 тысяч человек. Усиливались репрессии против всех слоев населения, в провинции регулярно снаряжались «вымогательные экспедиции», организованные императрицей и ее немецкими фаворитами, которые В.Ключевский называет «татарскими нашествиями» ([55] LXXI).
Торговали Россией «как своей добычей» теперь уже не «верховники», которые в своем большинстве оказались в тюрьме, ссылке или были четвертованы, а новые временщики-олигархи, занявшие места старых, преимущественно иностранцы: Бирон, Левенвольде, Остерман, Миних и другие. Причем, как указывает М.Покровский, речь вовсе не шла о преследовании ими каких-то «немецких» интересов: «иностранцы, в жертву которым немецкое правительство приносило русские интересы, были как раз не немцы, а англичане (выделено Покровским). Бирон служил не тем, кто говорил на одном с ним языке, а тем, кто ему больше и лучше платил» ([98] 4, с.12). Он приводит этому подтверждения. Так, Бирон предоставил английской «Персидской компании» возможность «расположиться на Волге и Каспийском море как у себя дома». Англичане построили свой корабль, который плавал по Волге и Каспию. Кроме того, таможенный контроль за их деятельностью был сведен к минимуму, поэтому они могли торговать с Персией и переправлять оттуда товары в Европу фактически беспошлинно ([98] 4, с.16). О привилегированном положении англичан в царствование Анны говорит и такой факт. В мае 1732 г. фельдмаршал Миних вдруг велел внезапно провести обыск в домах иностранных купцов в Петербурге в поисках контрабанды. При этом у прусских, голландских и других западноевропейских купцов было обнаружено много контрабандных товаров, ввезенных без уплаты пошлин. Лишь все английские купцы оказались, по выражению М.Покровского, «чисты, как голуби», о чем они с явным удовольствием сообщали в своих письмах ([98] 4, с.14). Таким образом, немцы, правившие Россией при Анне Иоанновне, давали «зеленый цвет» (хорошо платившим им) английским купцам и ставили палки в колеса другим западноевропейцам, включая своих соотечественников немцев.
Причина, по которой именно Англия стала в XVIII в. главным «покупателем» российских интересов и российских чиновников, состоит в том, что она как раз в этот период стала выдвигаться на роль «мастерской мира» и ведущего центра глобальной европейской экономики. И этому центру было необходимо сырье, которое все в большей мере начинала ей поставлять Россия, превращаясь постепенно в экономическую колонию Англии. Как указывает М.Покровский, при Анне больше половины, а иногда и более 3/4 русского сырья вывозили англичане ([98] 4, с.12). Именно поэтому Англия стала главным клиентом «немецких временщиков», которые, как пишет Н.Павленко, занимались «торговлей интересами страны» и «разграблением ее богатств». При этом историк указывает, помимо прочего, и на подписанный в этот период торговый договор России с Англией, дававший беспрецедентные льготы англичанам и явно невыгодный для русских купцов и промышленников ([86] с.790), который позволил англичанам беспрепятственно скупать по дешевке сырьевые ресурсы страны и вывозить их за границу.
Торговали, впрочем, не только экономическими интересами России, но и русскими армиями: то, что еще только было задумано при Екатерине I, было осуществлено при Анне. В царствование последней 30 000 русских солдат были переданы в распоряжение австрийскому императору, а после ее смерти целый русский корпус был передан в распоряжение английского короля Георга II, без указания, против кого он будет использоваться ([98] 4, с.21-22).
Десятилетие правления Анны явилось апогеем коррупции государства и падения нравов и морали общества, возможно, за всю историю России. Тем не менее, многие историки отмечают, что данный период не так уж сильно отличался и от предшествующего, и от последующего периода. Ряд историков вообще не видит никаких принципиальных различий между эпохой Петра I и эпохой его ближайших преемников. И даже Н.Павленко, который (возможно, «по советской традиции») видит больше положительного в первой эпохе, чем во второй, вынужден признать, что «при Петре казней было во много крат больше, чем при Анне» ([86] с.791). Многие также отмечают, что массовый приток иностранцев в верхушку русского общества начался при Петре I, и «немецкое засилье» в последующие десятилетия – во многом результат именно его действий. По меньшей мере, два немца, выдвинувшиеся на первые роли в правление Анны – Остерман и Миних – были привлечены еще Петром I и являлись в прошлом его сотрудниками.
Пожалуй, единственное важное различие между этими эпохами состоит в том, что при Петре I не было такой явной торговли российскими внешнеполитическими интересами, как при его преемниках. Но различие это не принципиальное. При Петре Россию разворовывали русские временщики-олигархи типа Меншикова, при Анне – немецкие типа Бирона; при Петре вывозили сырье на экспорт и опустошали сельскую местность русские, голландские и немецкие купцы, при Анне – преимущественно английские. Но для страны и народа результат был один и тот же, тем более что русские олигархи и купцы предпочитали хранить свои деньги в зарубежных банках и тратить деньги за границей, поэтому наворованные или награбленные деньги как при Петре, так и при Анне работали не на экономику страны, а на иностранную экономику.
Что касается внешнеполитических интересов, то и здесь различие не было большим. При Анне русские армии воевали за австрийские и английские интересы. Но и Петр воевал не в интересах страны и ее народа, для которых совсем не нужно было завоевание немецкой Прибалтики и шелковых плантаций в Персии[201], эти завоевания нужны были лишь правящей олигархии, стремившейся прибрать к рукам и пустить в свой карман доходы с этих территорий. И уж совсем эти войны не стоили тех потерь для населения и экономики, которые Россия испытала. Что касается самого завоевания Прибалтики, то его следствием стало десятикратное увеличение экспорта сырья из России и превращение ее в экономическую колонию Запада и, прежде всего, Англии. Это предопределило и всю последующую политическую картину для России на все «столетие публичного дома». А самым близким политическим результатом завоевания немецкой Прибалтики Петром I стало то, что сразу после его смерти немецкая Прибалтика сама завоевала Россию – Анна Иоанновна приехала царствовать из Курляндии, и оттуда же с собой привезла Бирона и целую свору других прибалтийских немцев. Поэтому царствование Анны не только мало отличается от царствования Петра I, но и является прямым результатом его действий.
Что касается правления Елизаветы (1741-1762 гг.), то, как писал М.Покровский, «в известном смысле – и притом в главном ее смысле – “бироновщина” непрерывно продолжала существовать во все царствование Елизаветы». Вся разница состояла в том, что «при Анне “немцы” продавали русские интересы и русские штыки англичанам и другим, по мере спроса», а при Елизавете тем же самым занимались «чисто русские», окружавшие Елизавету ([98] 4, с.39). Главным взяточником был сам глава елизаветинского «правительства» канцлер граф А.Бестужев-Рюмин. Он регулярно получал деньги от англичан за предоставляемые им единовременные услуги. Причем, иногда сам назначал цену или даже мелочно торговался: в одном случае, когда англичане ему давали 8000 рублей, ему показалось маловато, и он потребовал добавить еще 1500 ([98] 4, с.41). Фактически в течение своего правления Бестужев проводил явно проанглийскую политику: противодействовал сближению России и Австрии, «свалил» французского посланника в России Шетарди, пользовавшегося благосклонностью императрицы, очернив его в ее глазах. Разумеется, и то, и другое было в интересах Англии: и Австрия, и Франция были ее конкурентами во внешней политике и в торговле. Как отмечал В.Ключевский, «пенсия» от англичан в размере 12 тысяч рублей хорошо «подкрепляла» 7-тысячный русский канцлерский оклад Бестужева ([55] LXXV). С учетом такого соотношения, непонятно, на кого он больше работал – на Россию или на Англию. Судя по размерам оплаты, скорее на Англию.
Елизавета знала, что Бестужев берет взятки от англичан, и один раз сказала ему это в глаза, но ничего не предпринимала против этого ([98] 4, с.42). Лишь в конце ее царствования (в 1758 г.) он был смещен со всех своих постов и сослан в ссылку. Но к тому времени его деятельность в пользу Англии стала все больше походить на государственную измену: Россия воевала с Пруссией в Семилетней войне, а Англия поддерживала в этой войне Пруссию, фактически являясь врагом России. Бестужев был не единственный, кто при дворе Елизаветы получал взятки от англичан. Они платили французу Лестоку, врачу Елизаветы, за услуги по его протекции, и брали с него за это расписки. Неоднократно получала от них деньги и Екатерина, будущая императрица, в том числе и за раскрытие Англии секретов русской военной кампании в Семилетней войне, которые тут же передавались Пруссии ([98] 4, с.40, 46).
В правление Елизаветы английская «Персидская компания» продолжала свою торговлю внутри России и транзит из Персии через ее территорию, лишая русских купцов их законных прибылей от транзитной персидской торговли, и скупая по дешевке русское сырье. Опять, как при Петре I и Алексее I, расцвели всевозможные монополии: соляная, смоляная, поташная, табачная, рыбная, сальная, китобойная. Была прокручена очередная афера с медными деньгами, похожая на ту, что была при Алексее: выпускались медные деньги с низким содержанием меди, которые быстро потеряли 60% своей стоимости. Приватизировались, вернее, передавались бесплатно или за бесценок олигархам Уральские заводы, а те, что уже были ранее приватизированы немецкими временщиками, отбирались у них и передавались новым, русским. Так, самые лучшие на Урале Горноблагодатские заводы были отняты у немца Шемберга, который получил их при Анне Иоанновне, и переданы фактическому главе елизаветинского «правительства» П.Шувалову ([86] с.710, 790). Разница по отношению к XVII – началу XVIII вв. состояла лишь в том, что основные выгоды от этих монополий и раздачи казенного имущества получали представители теперь уже других олигархических семейств (не тех, что «рулили» при Петре и Алексее), которым удалось протиснуться поближе к кормилу власти: Шуваловы, Бестужев, Воронцовы, Черкасские, Трубецкие, Куракины и другие. В то же время, мы по-прежнему видим среди них и фамилии из числа ближайшего окружения Петра I: Нарышкины, Голицын, Головин, Ягужинский, Репнин, которые продолжают «оставаться на плаву» и при Елизавете ([98] 4, с.53-54, 39; [86] с.710, 722-723).
В правление Елизаветы окружавшая ее олигархия освоила новый механизм разворовывания государственных финансов, до тех пор широко не применявшийся - через получение банковских ссуд. По инициативе П.Шувалова, возглавившего елизаветинское «правительство» после Бестужева, были созданы Медный (в 1758 г.) и Артиллерийский (в 1760 г.) банки, которые обанкротились и прекратили свое существование уже в 1763 г. И одна из главных причин банкротств этих государственных кредитных учреждений состояла в том, что их средства были разворованы крупными вельможами. Так, банковская задолженность самого П.Шувалова достигла 680 000 рублей, канцлера М.Воронцова – 180 000, крупных чиновников А.Нарышкина, А.Глебова, П.Репнина – по 100 000, при том что весь изначальный капитал Медного банка составлял 2 000 000 рублей, а ранее учрежденного государством Дворянского банка – всего лишь 750 000 рублей ([86] с.724). Таким образом, суммы кредитов, выданные 5 крупным чиновникам елизаветинского «правительства», составляли почти половину капитала двух крупных банков, из существовавших тогда в России трех банков.
В условиях установившегося в стране олигархического режима и режима британской экономической колонии вряд ли можно говорить о существовании у России в ту эпоху своей собственной внешней политики, а можно говорить лишь о политике, отвечавшей интересам либо Англии, либо Австрии, либо какой-то еще европейской страны. И многие войны, которые она вела в течение этого «столетия публичного дома», были также в интересах не самой России, а в интересах иностранных государств. В частности, Семилетняя война (1756-1762 гг.) велась Россией не в своих интересах, а в интересах Австрии, и строго в соответствии с военными директивами австрияков[202]. За это Австрия заплатила Елизавете 2 миллиона флоринов - правда, та просила у австрияков 4 миллиона ([98] 4, с.44). Семилетняя война вызвала такое недовольство и возмущение среди дворянства и в народе, что когда Петр III, воцарившийся в 1762 г., начал строить планы новой войны, на этот раз против Дании, в защиту интересов Пруссии, то его участь как царя была окончательно решена - он был свергнут и убит[203]. При всем этом, однако, следует отметить, что Елизавете, недолюбливавшей англичан, удавалось в течение своего царствования балансировать между Англией и Австрией, выторговывая себе наилучшие условия и у той, и у другой; в отличие от нее Екатерина II окончательно и бесповоротно ориентировала внешнюю политику на Англию и к концу своего правления фактически превратила Россию в ее сателлита (см. далее).
Елизавета пыталась бороться с влиянием Англии не только в области внешней политики, но и в области экономики. В 1757 г. был установлен добавочный 13%-й сбор от стоимости товаров, ввозимых и вывозимых из России ([21] 15, с.456). Хотя его размер и не был очень значительным, но он был протекционистской мерой и больше всего бил по англичанам, выступавшим основными скупщиками русского сырья. Эта и другие меры Елизаветы, например, запрет на вывоз хлеба за границу, введенный примерно в то же время, и высокая (до 100%) импортная пошлина на предметы роскоши ([98] 4, с.106; [198] p.338), показывают, что она, подобно Петру I в последний период его царствования, начала осознавать негативные последствия для России от безудержного роста внешней торговли (носившей колониальный характер), и пыталась с ним бороться протекционистскими мерами. Вряд ли случаен в этой связи возникший в то же время (1757-1758 гг.) заговор с целью возведения на русский трон Екатерины, в котором были замешаны английские ставленники – Бестужев и сама Екатерина и который спонсировался англичанами (см. ниже). Англии, ставшей теперь центром глобальной мировой экономики, совсем не нужна была самостоятельная Россия с протекционистской экономической политикой, ей нужна была послушная колония, открывавшая английским купцам свободный доступ к ее ресурсам. И она была готова ради этого пойти даже на организацию убийства царя и возведение своего ставленника на русский трон. Попытка свержения Елизаветы не удалась, но англичане не унимались – уж очень заманчива была та легкость, с которой можно было свергать и сажать на трон русских царей. Далее мы увидим, что в течение второй половины XVIII века им это удастся сделать дважды – первый раз спонсировав свержение Петра III, второй раз - Павла I.
12.2. Царствование Екатерины II
Екатерина II (1762-1796 гг.), урожденная немка, в 15 лет приехала в Россию в качестве невесты наследника русского престола, будущего Петра III, и провела 18 лет при дворе императрицы Елизаветы. За это время она много раз получала деньги от английского посланника в России Уильямса, выполняя для англичан различные поручения, что совершенно точно установлено историками. Особенно большую сумму – 44000 рублей, как указывает М.Покровский, она от них получила в ноябре 1756 г. (начало Семилетней войны), когда узнала от русского главнокомандующего и своего приятеля Апраксина все подробности плана русского наступления на Пруссию и сообщила их Уильямсу. Тот немедленно передал эти сведения в Лондон, и уже через 2 недели русский операционный план был известен и прусскому королю Фридриху II, и его фельдмаршалам ([98] 4, с.46). Так Екатерина совершила государственную измену, поскольку уже в то время была членом российской царской семьи и состояла при дворе императрицы России.
А спустя год или полтора Екатерина вместе с Бестужевым была заподозрена в заговоре по возведению ее самой на трон, в котором были замешаны англичане. Как было установлено историками, Екатерина получила «спонсорскую помощь» от Уильямса в размере 10 тысяч фунтов - фактически на организацию дворцового переворота, а возможно, убийства императрицы, поскольку при передаче денег Уильямс предлагал ей захватить трон в случае смерти Елизаветы (!), а она обещала «действовать в общих англо-русских интересах» и потратить эти деньги на подарки и подкупы ([55] LXXV; [198] p.333). Известно также, что она вступила в сговор с К.Разумовским, командиром одного из гвардейских полков (возможно, подкупив его).
При Елизавете переворот не удался, поскольку был раскрыт. Узнав о заговоре, Елизавета отправила Бестужева в ссылку, а Екатерину, которая была женой ее племянника и проявила раскаяние, она либо пожалела, либо против нее у Елизаветы не оказалось улик. Зато удался следующий переворот, при Петре III в 1762 году. И здесь не обошлось без участия англичан. Как указывает французский историк А.Труайя, Екатерина обратилась к ним за деньгами, не скрывая своих планов по свержению царя, и получила 100 тысяч рублей - правда, не от английского правительства, что было бы слишком неосмотрительно со стороны последнего, а от некоего английского купца ([134] с.165). Эту «спонсорскую помощь» Екатерина не забыла, отплатив англичанам сторицей в течение своего царствования. Таким образом, историками документально установлены, по меньшей мере, три случая получения Екатериной взяток от англичан, и каждый из них в соответствии с общепринятыми нормами квалифицируется как государственная измена.
Большинство российских и советских историков упорно обходило и обходит до сих пор эти факты молчанием. Ну, а поскольку они для широкой публики остаются неизвестными, то историки продолжают при характеристике царствования Екатерины с «невинным неведением» их не замечать. Упоминания этих (безусловно важных) фактов Вы не найдете даже у тех современных авторов, которые сильно критикуют ее царствование [12]. По-видимому, историки при этом искренне считают себя «патриотами»: дескать, своим молчанием на этот предмет я спасаю Россию от позора. Но боюсь, что этим молчанием они оказывают России медвежью услугу: знать отрицательные исторические примеры не менее (а может быть и более) важно для будущего страны, чем знать примеры положительные. И не менее важно для ее граждан знать настоящих антигероев, равно как и настоящих героев. Поэтому мне пришлось и в этом вопросе прервать «заговор молчания» современных российских историков.
Конечно, причина этого «заговора молчания» может объясняться еще проще – очень трудно дать взвешенное и логичное объяснение приведенным фактам. Сразу возникает вполне естественный вопрос: каким образом немка, английская шпионка и английская ставленница – а по-другому данные факты трактовать невозможно (или, если хотите, государственная изменница – выбирайте, что Вам больше нравится) – стала русской императрицей, не имея к тому же абсолютно никаких прав на русский престол[204]. Ответить на этот нелегкий вопрос можно, лишь поняв сущность олигархических режимов. Во все времена, когда у власти находилась олигархия, если она была вынуждена мириться с существованием монархической власти, то она стремилась к тому, чтобы монархом стал либо недееспособный правитель, либо иностранец. И в том, и в другом случае олигархия гарантировала себе сохранение своей власти. Такие же положительные моменты, с точки зрения олигархии, состояли и в продажности правителя, поскольку его можно было просто купить, не тратя времени на политические интриги и идеологические споры.
Именно по указанным выше причинам в «столетие публичного дома» в России было так много монархов-женщин, чего не было ни в какой другой период русской истории: олигархия охотно выдвигала женщин, поскольку они воспринимались обществом как недееспособные монархи[205]. И так в большинстве случаев и было: ни Екатерина I, ни Анна Иоанновна, ни Елизавета, не говоря уже об Анне Леопольдовне, не имели способностей к управлению или желания управлять, и фактически страной не управляли. Многие современники (Бестужев, Шетарди) писали об отвращении или даже «ненависти» Елизаветы к любым государственным делам ([86] с.609, 613). Известен случай, записанный французским послом Брейтелем. Когда Елизавета ставила свою подпись на договоре России с Австрией, и успела уже написать 3 буквы своего имени, то в этот момент на кончик пера села оса. Она в ужасе бросила перо и закончила подписывать договор лишь полтора месяца спустя; в течение всего этого времени две страны оставались без договора ([86] с.608). Что касается Анны Иоанновны, то она сама выпустила ряд указов, которыми освободила себя от повседневного участия в управлении, и передала ведение всех дел своему окружению: Бирону, Остерману и другим ([86] с.569). А в правление Екатерины I вообще правила, по выражению М.Покровского, «формальная олигархия» в лице Верховного тайного совета, а сама императрица проводила время в основном в ночных кутежах.
Причины выдвижения иностранцев в монархи – как правило, те же самые: их ограниченная дееспособность ввиду незнания местных нравов и обычаев и отсутствия доверия к ним со стороны народа. Существует множество примеров выдвижения иностранцев в монархи, причем, если речь не идет о переходе трона по наследству, то все или почти все известные случаи относятся к олигархическим режимам. Наиболее ярким примером является панская Польша, где, начиная с избрания польским королем французского принца Генриха Валуа в 1573 г., почти все польские короли были иностранцами. Во время Смуты и правления боярской олигархии бояре дважды пытались посадить на русский трон иностранца – сначала польского принца, потом шведского. Екатерина I также была урожденной немкой, прожила значительную часть жизни вне России и не имела никаких прав на российский престол.
С учетом вышесказанного, в повторном выдвижении в монархи в XVIII в. женщины-иностранки, не имевшей на это никаких прав, нет ничего удивительного: это следствие все той же закономерности. Олигархическая верхушка хотела быть уверенной в том, что никто не посягнет на ее власть, а императрица-иностранка была на это способна менее всего, поскольку она не слишком хорошо разбиралась в местных нравах и обычаях, не могла рассчитывать на популярность в народе, которого не понимала, и поскольку, как считалось, она не могла иметь таких способностей к управлению и к установлению сильной личной власти, как монарх-мужчина. То, что выдвижение в монархи иностранки, да еще находящейся на содержании у англичан, могло нанести ущерб интересам страны, олигархическую верхушку волновало менее всего: она и сама активно занималась продажей интересов страны, и поэтому видела в таком монархе хорошего помощника или подельника в этом процессе. Кроме того, выдвижение в монархи человека, не имеющего на это никаких прав, имело для олигархии еще один привлекательный момент – такой человек будет всю жизнь бояться за свою власть, которую получил незаконно (что и последовало в случае с Екатериной II), и, следовательно, станет послушным орудием в руках «сильных мира сего», поскольку только от них будет зависеть сохранение им своей власти[206].
Но даже и при таком раскладе, на всякий случай, власть императрицы-иностранки попытались сразу же формально ограничить: уже на следующий день после переворота 25 июня 1762 г. ей был вручен документ, ограничивавший ее власть в пользу дворянской верхушки, который Екатерина подписала. И хотя позже под влиянием критики со стороны ее фаворитов она его порвала, но, как отмечает М.Покровский, дело было не в том, сохранял ли формально этот документ свое действие или нет, дело было «в существовании той социальной группы, которую при Петре называли “верховными господами”, и в олигархических тенденциях этой группы» ([98] 4, с.62).
В случае с Екатериной, в отличие от аналогичного случая с Анной Иоанновной, никаких формальных договоров и не требовалось. Екатерина как нельзя более подходила для той роли, которая ей предназначалась. Как писала хорошо знавшая ее княгиня Дашкова, отличительной ее чертой было то, что она «хотела нравиться всем и всегда, считая это своим ремеслом» ([55] LXXV). Но, как указывал В.Ключевский, основываясь на мемуарах самой Екатерины, это не было даже чертой ее характера, а это была целенаправленная жизненная позиция, выработанная 15-летней девушкой ради осуществления своей цели – получения власти и богатства в России. «Она решила, - писал историк, - что для осуществления честолюбивой мечты, глубоко запавшей ей в душу, ей необходимо всем нравиться, прежде всего мужу, императрице и народу. Эта задача сложилась уже в ее 15-летней голове в целый план, о котором она говорит приподнятым тоном, не без религиозного одушевления, как об одном из важнейших дел своей жизни…» ([55] LXXV). Но она быстро поняла, что не муж и не народ могут помочь ей в осуществлении ее мечты, а те, у кого есть большие деньги и реальная власть. Поэтому ее целью было понравиться вовсе не всем подряд, а, как писал историк, именно «надобным людям независимо как от их достоинств, так и от своего внутреннего к ним отношения… она рано усвоила себе мысль, что лучшее средство пользоваться обстоятельствами и людьми – это плыть до времени по течению… и служить не слепым, но послушным орудием» в руках сильных мира сего ([55] LXXV). Итак, «товар» как нельзя более подходил «покупателю» и был готов к удовлетворению самых изощренных его желаний – и «столетие публичного дома» получило свое продолжение в виде новоявленной императрицы Екатерины II. Что касается ее желания понравиться народу – то, скорее всего, его у нее никогда не было, даже в 15 лет, вопреки тому, что она сочинила для своих мемуаров. Как писал один иностранный дипломат о Екатерине II, «она нисколько не любит своего народа и не приобрела его любви», ей движет «безграничная жажда славы; приобрести эту славу для нее гораздо важнее истинного блага той страны, которою она управляет» ([98] 4, с.121).
Умение «плыть по течению» и «служить послушным орудием» в руках «надобных людей» пригодилось Екатерине в течение всего ее царствования. Она во всем угождала интересам и желаниям олигархической верхушки, не забывая и об интересах своих прежних спонсоров - англичан. Историки любят писать о трансформации взглядов Екатерины: дескать, сначала она была «хорошей», хотела освободить крестьян и провести другие полезные для страны реформы, но потом, столкнувшись с непониманием со стороны дворянства, от всего этого отказалась. Однако это не так, дело совсем не в трансформации взглядов Екатерины, которых, можно сказать, и не было вообще, поскольку она всегда придерживалась тех взглядов, которые были в тот момент для нее наиболее выгодны. Как указывает М.Покровский, многие дворяне в 1760-е годы поддерживали проект освобождения крестьян без земли и их перевод на самостоятельную аренду земли у помещиков с выплатой арендной платы ([98] 4, с.114). Надо полагать, что именно поэтому и Екатерина высказалась за освобождение крестьян – и так же быстро переменила свое мнение, как только изменились обстоятельства, и как только настроение дворян по поводу крестьянской свободы стало меняться.
А обстоятельства изменились ввиду резкого поворота от политики протекционизма, проводившейся в период царствования Елизаветы[207], к политике свободной торговли, начавшейся сразу же после восхождения на трон Екатерины II. Разумеется, этот поворот был в интересах, прежде всего, крупных вельмож и Англии, которая теперь, за счет неограниченного и бесплатного доступа к русскому сырью, предоставленного по новому русско-английскому договору от 1766 г., с лихвой окупила себе все затраты на спонсорство молодой претендентки на русский престол.
Политика свободной торговли, начатая Екатериной, привела к новому столкновению России с глобализацией, что не замедлило сказаться на всех сторонах русской жизни. Прежде всего, резко вырос экспорт сырья и продовольствия из России. Как указывает М.Покровский, экспорт пеньки и чугуна к концу правления Екатерины II вырос в 1,5 раза, а экспорт зерна вырос практически с нуля до 1,3 млн. рублей к концу ее царствования ([98] 4, с.102, 103, 107), чему способствовало получение Россией прямого выхода в Черное море. В целом же по сравнению с началом XVIII в. объемы внешней торговли страны выросли в десятки раз. Так, в начале столетия российские порты ежегодно посещали около 100 торговых судов, и годовой товарооборот внешней торговли составлял 1,5 млн. рублей; к концу царствования Екатерины II в российские порты заходили ежегодно почти 2500 торговых судов, а ежегодный товарооборот составлял почти 100 млн. рублей ([205] p.687).
Бурлаки на Волге – картина И.Репина
Прежде чем экспортные грузы попадали в морской порт, их надо было туда доставить из российской глубинки. А сделать это было очень непросто, в иных случаях на это уходило 2 года, так как тяжелые баржи приходилось тянуть на веревках. По оценкам, число бурлаков только на Волге достигало 400 тысяч человек.
В этот же период произошло резкое повышение внутренних цен на все товары, особенно на хлеб – феномен, который, как было показано выше, всегда сопутствовал глобализации, но в данном случае, по-видимому, был усилен в связи с массовым вывозом хлеба за границу. Цены на хлеб в центре России (Москва, Смоленск, Калуга) выросли с 86 коп. в 1760 г. до 2,19 руб. в 1773 г. и до 7 руб. в 1788 г., то есть более чем в 8 раз ([98] 4, с.113).
Одновременно с этим начались и другие явления, хорошо нам знакомые по 1570-м и 1600-м годам (см. главу VIII), а также вообще по всем периодам глобализации. Как писал Кашинский корреспондент Вольного экономического общества[208], с 1762 года (то есть с года воцарения Екатерины II) начались сплошные неурожаи, дождливые лета, хлеба крестьянам стало не хватать, они перебили весь скот и начали впадать в нищету. И так продолжалось много лет, хотя до начала царствования Екатерины в 1762 г. все было хорошо, и крестьяне жили в достатке. Во всем корреспондент винил (разумеется!) леность крестьян и погодные условия, резко изменившиеся после начала царствования Екатерины ([98] 4, с.91-92). Повсеместно начались голодоморы – в течение 1760-х, 1770-х и 1780-х годов народ постоянно ел солому, мякину, листья и лебеду вместо хлеба. На этом фоне то там, то здесь вспыхивали эпидемии, в том числе оспы (в 1764 г.) и чумы (в 1770-1772 гг.), которые обычно всегда начинались весной, когда заканчивалось продовольствие. Из отдельных регионов приходили известия о массовом разорении крестьян ([98] 4, с.112-113). Как видим, картина в точности повторяла то, что происходило в периоды резкого роста внешней торговли в 1570-е (при Иване Грозном), 1600-е (при Борисе Годунове) и 1700-е годы (при Петре I). И главная причина этих явлений теперь, как и раньше, была вполне банальна: после отмены высоких елизаветинских таможенных тарифов и елизаветинского запрета на вывоз продовольствия значительная его часть была вывезена за границу или припрятана в ожидании спекулятивного роста цен, что и вызвало опять резкий рост цен на хлеб, голодоморы и эпидемии.
Чумной бунт в Москве (картина). Источник: www . liveinternet . ru
На фоне всех этих событий настроение дворянства резко изменилось: если в самом начале царствования Екатерины оно было в пользу освобождения крестьян и перевода их на аренду, то теперь стало резко против этого. Причина, как указывает М.Покровский, состояла в том, что помещики начали активно экспортировать продовольствие и сырье и наращивать соответствующие производства, в связи с чем стала остро ощущаться нехватка рабочей силы ([98] 4, с.114-117). Они теперь не только не желали освобождать крестьян и переводить их на денежную аренду, но, наоборот, стали искать способы, как обратить в крепостное рабство тех крестьян, которые еще оставались свободными. А поскольку таковых в центральных областях России уже почти не оставалось, то жадные взоры помещичьей олигархии обратились к югу России и Уралу, где основная масса крестьян пока оставалась свободной.
Характерно, что, продолжая еще рассуждать о необходимости освобождения крестьян, Екатерина уже в 1763 г., то есть на следующий год после начала царствования, издала указ, запрещавший малороссийским крестьянам уходить со своих земель без письменного разрешения помещиков ([55] LXXX). Поскольку на практике такое разрешение получить было невозможно, то фактически это уже означало «тихое» введение крепостного права, которое формально было введено в Малороссии (включая Киевскую, Черниговскую, Новгород-Северскую, Харьковскую, Полтавскую, Курскую и Воронежскую губернии) лишь в 1783 г. Таким образом, как только помещичья олигархия пожелала начать экспорт хлеба с юга России по Черному морю, и не успела даже еще начать этот экспорт[209], как Екатерина своим указом обеспечила для этого плана рабочие руки, обратив все местное население в крепостное рабство. А позднее крепостное право было введено и в Новороссии (на Северном Кавказе и юге Украины) ([107] 7, с.76).
На Урале с крестьянами поступили еще проще – формально все они считались свободными, а фактически их целыми деревнями «приписывали» (то есть силой заставляли работать, с применением армейских подразделений) к металлургическим заводам, число которых во второй половине XVIII века быстро росло. Крестьяне постоянно бунтовали и жаловались, заезжие чиновники соглашались с тем, что они не крепостные, а свободные, но ничего от этого не менялось – с ними продолжали обращаться как с рабами и заставляли работать вместе с каторжниками ([98] 4, с.129-131). И государство взирало на это с полнейшим равнодушием, потакая заводчикам-рабовладельцам и продолжая присылать войска для усмирения бунтующих крестьян. В дальнейшем, указывает М.Покровский, для того чтобы держать в повиновении этих уральских рабов, на Урале постоянно находился специальный драгунский полк, который только и делал, что занимался усмирением крестьян, передвигаясь от одной деревни к другой. При этом чинились страшные насилия и злоупотребления, вплоть до того, пишет историк, что драгунские офицеры «заставляли крестьян всевозможными наказаниями отдать своих дочерей на жертву страстям разнузданной солдатчины», но восстания в итоге лишь усиливались ([98] 4, с.133).
Историки любят сообщать о том, что при Екатерине происходил бурный рост уральской металлургической промышленности, поэтому необходимо сказать несколько слов об этой «промышленности». Технологический процесс выплавки железа из руды екатерининской эпохи широко применялся еще в Древнем Риме в эпоху античности, и с тех пор остался практически неизменным (за исключением того, что были увеличены размеры печей). Причем, историки - специалисты по периоду античности - упорно называют эти античные производства «ремесленными», хотя как раз для античности это был очень даже современный и прогрессивный процесс. А тот же самый процесс, но уже спустя два тысячелетия в России, российские историки гордо называют «промышленностью». Суть его состояла в том, что вместе с рудой в печь закладывалось огромное количество дров, за счет чего и достигалась необходимая температура для плавки металла. Полученные чугунные чушки низкого качества затем с Урала вывозились за границу. Их транспортировка была настолько медленной и трудоемкой, что, как указывает Д.Блюм, занимала 2 года, и обходилась так дорого, что чугун на побережье Балтийского моря стоил в 2,5 раза дороже, чем на Урале ([156] p.286).
Подавляющее число работников, занятых в данном производстве, работали не на самой выплавке чугуна, где были заняты единицы, а на добыче и доставке железной руды и топлива (дров), а также на последующей транспортировке чугуна до западной границы. Именно там, в качестве бурлаков, на лесоповале и в железных рудниках, то есть на самой тяжелой физической работе, и было занято подавляющее число «приписных» уральских крестьян, а, вернее, уральских рабов. Таким образом, под громким словом «промышленность» в действительности мы видим железные рудники с применением рабского труда и рабовладельческие латифундии, занятые примитивным обогащением руды с использованием в буквальном смысле слова допотопных методов выплавки железа[210]. Поэтому как только в Англии в начале XIX века начал внедряться новый металлургический процесс с использованием кокса, то, как указывает И.Валлерстайн, вся екатерининская металлургическая «промышленность» почти сразу же умерла, хотя во второй половине XVIII века Россия была главным экспортером чугуна в Европу ([213] p.142).
Билимбаевский чугуноплавильный завод вблизи Екатеринбурга – фото конца XIX в. Источник: http :// arch 66. ru
Основанный в середине XVIII в., Билимбаевский чугуноплавильный завод – один из немногих заводов екатерининской эпохи, сохранившихся в XIX в. При Николае I он подвергся капитальной реконструкции – было построено доменное производство (высокое здание справа). До этого же все производство размещалось в маленьком 1-2 этажном корпусе, где размещались дровяные печки по выплавке чугуна. Площадь территории завода даже после николаевской реконструкции занимала всего лишь 128х192 м.
В целом, в царствование Екатерины II резко увеличилось использование принудительного труда, прежде всего, связанное с производством разных видов сырья на экспорт. Отсюда – вывод: при Екатерине, как ранее при Петре I, и как еще ранее при Годунове, произошел резкий сдвиг в сторону грабительского феодализма[211], который каждый раз сопровождался резким увеличением экспорта сырья и резким усилением крепостного права. Если и были какие-то шансы на ослабление или отмену крепостного права накануне царствования Петра, а затем накануне царствования Екатерины, то они были похоронены, прежде всего, потому, что открывшиеся новые возможности экспорта сырья и продовольствия разожгли жадность правящей верхушки и привели к еще большему порабощению русского населения олигархией.
Применительно к эпохе Екатерины речь уже идет даже не о крепостном праве, а о самом настоящем классическом рабовладении, что признает большинство историков. Так, В.Ключевский пишет о том, что в эту эпоху помещики «превратили свои деревни в рабовладельческие плантации, которые трудно отличить от североамериканских плантаций до освобождения негров» ([55] LXXX). М.Покровский сравнивает русских крепостных крестьян того времени с античными рабами и неграми на американских плантациях, Д.Блюм пишет, что «к концу XVIII в. русский крепостной ничем не отличался от раба на плантации» ([98] 3, с.120; [156] p.422). Собственно говоря, и само дворянство в екатерининскую эпоху перестало использовать термин «крепостной» и стало крепостных крестьян называть «рабами», что особенно отмечает, например, историк С.Пушкарев [103]. Да и сама Екатерина постоянно называла крепостных «рабами».
