Европа в конце XVII – начале XVIII вв. Источник: www. Ostu. Ru
Как видно на карте, территориальные приобретения России при Петре I были весьма скромными – одновременно с покупкой Карельского перешейка и Прибалтики России пришлось в 1713 г. уступить Турции без всякой компенсации почти такие же по размеру территории Азова, Таганрога и Запорожья. Но отдавали туркам исконные русские земли, а покупали земли в Прибалтике, которые русскими никогда не были.
В действительности все великие войны и бóльшая часть просто крупных войн в истории были выиграны не профессиональными, а полупрофессиональными армиями. И причина этого состоит в том, что в составе полупрофессиональной армии при необходимости может воевать весь народ, поскольку она предполагает широкую подготовку резервистов – солдат и офицеров запаса. Рим завоевал все Средиземноморье именно полупрофессиональной армией, при этом в отдельные периоды (например, во время 1-й и 2-й Пунических войн) воевало до половины его мужского населения, способного держать оружие. Куликовская битва также была выиграна полупрофессиональной армией: подавляющую часть русской армии составляло ополчение, - причем это единственное крупное сражение за всю историю, в котором европейское оружие одолело армию Золотой Орды. СССР победил Германию (а фактически – всю Европу) в Великой Отечественной войне также полупрофессиональной армией: подавляющее большинство советских солдат до отправки на фронт имело сравнительно небольшие навыки в военном деле.
А вот судьба военной кампании 1812 г. висела на волоске. Если бы Кутузов и Барклай оказались менее искусными и менее ответственными полководцами, или более искусными оказались бы маршалы Наполеона, и им удалось бы догнать и разбить русскую армию и уничтожить и взять в плен ее личный состав (а при пятикратном превосходстве Наполеона это было неизбежно, главное было – догнать русскую армию[190]), то Александру I ничего бы не оставалось, как признать свое поражение и согласиться на еще более унизительный мир, чем Тильзитский мир 1807 г. Именно поэтому Кутузов отдал Москву врагам в 1812 г., чего не допустили Сталин и Жуков в 1941 г. И причина такой ситуации была очень простой: если есть только профессиональная армия, то при ее уничтожении страну больше защищать некому. Поэтому для ведения действительно большой войны профессиональная армия не годится. Кроме того, ее содержание требует намного бóльших средств, чем содержание полупрофессиональной армии, основная часть которой в мирное время распускается по домам.
Зато у профессиональной армии есть большой плюс: ее можно очень хорошо использовать для подавления восстаний и народных волнений. Рекрутам, проводящим всю жизнь в казармах и оторванным от народной жизни, трудно понять, насколько справедливы требования толпы народа, а палочная дисциплина за долгие годы службы атрофирует способность свободно мыслить. Поэтому ничто не мешает такой армии стрелять в собственный народ. Именно эти качества профессиональной армии и оценила олигархия; и сразу после Смуты, устав от своеволия казацкой армии и ополчения Минина и Пожарского (настоявших, в частности, в пику Боярской Думе на избрании царя), она начала ее формировать. В дальнейшем рекрутско-дворянская армия сыграла большую роль в подавлении народных восстаний: известно, например, что в последние несколько десятилетий существования крепостного права в России в XIX веке каждое второе крестьянское восстание удавалось подавить лишь с помощью регулярной армии, при том, что число и размах этих восстаний неуклонно росли ([156] p.558). А в разгроме Пугачевского восстания участвовал сам Суворов со своей профессиональной армией, которая всего под его началом выиграла около 100 сражений и ни одного не проиграла. Можно с уверенностью сказать, что не будь профессиональной рекрутской армии, вся история России пошла бы по-другому; вполне возможно, что и крепостное право было бы отменено уже в XVIII столетии.
Но существование такой армии было возможно лишь в той исключительно благоприятной внешнеполитической обстановке, в которой оказалась Россия к концу XVII века. У нее не осталось серьезных внешних врагов. На востоке и юго-востоке враги были ликвидированы еще Иваном Грозным, с завоеванием Казанского и Астраханского царства, а также Белой и Синей орды. Вся Европа после «кризиса XVII века», вызванного глобализацией, лежала в руинах: все европейские страны настолько ослабли демографически и экономически, что потребовалось еще целое столетие, пока они набрали прежнюю силу. Панско-шляхетская Польша полностью погрузилась в анархию и перестала представлять какую-либо опасность для своих соседей. Силы Турции были сильно подорваны демографическим и экономическим кризисом, шел ее дальнейший упадок. Картину того времени хорошо передал Монтескье, который писал в 1718 г., то есть в конце этого страшного для Европы периода: «Почему Мир так мало населен в сравнении с тем, каким он когда-то был? … Хотя [в Италии] все живут в городах, но они полностью опустошены и обезлюдели… В Испании, ранее такой многолюдной, сегодня можно видеть лишь необитаемые деревни; и Франция – ничто по сравнению с той древней Галлией, о которой писал Цезарь. В Польше и европейской части Турции почти не осталось людей… Вот… самая ужасная катастрофа, которая когда-либо случалась в Мире» ([194] CXII).
Именно этими обстоятельствами и объясняется та легкость, с которой Российская империя расширялась на запад и юго-запад в течение XVIII в. Только в XIX веке картина изменилась. Первый «удар колокола» прозвучал в 1812 г., когда выявились недостатки рекрутской армии: ее малочисленность для ведения действительно большой войны. Но российская дворянская верхушка так боялась вооружить свой народ, что даже на Бородинское сражение отправляла его безоружным: порядка 20 тысяч ополченцев приняло участие в битве, имея лишь деревянные колья – уникальный случай в военной истории Европы. Очевидно, французская армия не была столь страшна для олигархии, как вооруженные крестьяне и горожане. Но окончательно недостатки рекрутской армии выяснились в ходе Крымской войны 1854-1855 гг. И тогда же стало ясно: у России, наконец, появились серьезные враги на Западе, надо кончать рекрутские «бирюльки» и переходить к всеобщей воинской повинности (что и было вскоре сделано), только так можно защитить страну в случае большой войны.
Вот реальные, а не выдуманные, причины петровской военной реформы! А тот миф, что эта реформа от чего-то там спасла Россию и позволила ей успешно воевать в XVIII веке, является не более чем мифом, придуманным олигархией для сокрытия реальных мотивов и причин военной реформы.
В действительности, как отмечают многие историки, именно при Петре и произошло завоевание России Западом. И связано это было не только с превращением ее в сырьевой придаток или экономическую колонию последнего, но и с сознательной политикой подчинения всего русского всему иностранному, начиная от насильственного бриться бород и кончая уничтожением русских «ноу-хау», как, например, всех судов ледового класса в Белом море, которые имели «неправильные» формы, не те, что были приняты в Голландии. Мотивы этой петровской «культурной революции», пожалуй, наиболее интересны. Выше уже указывалось, что она фактически была начата еще при царе Федоре, когда всех чиновников обязали сбрить бороды и усы и надеть польское платье, а всем остальным дворянам – рекомендовали это сделать. Церковную реформу середины XVII в., которая насаждала в русской православной церкви каноны и обряды зарубежной греко-католической церкви в ущерб русским церковным традициям, также можно считать предтечей петровской «культурной революции», на что указывают многие историки. Поэтому мероприятия, проводившиеся Петром I в этом направлении, невозможно в целом объяснить, например, его сумасбродством или его личными вкусами и предпочтениями.
Мотивы этой реформы видны по ее результатам: поскольку обязательность принятия иностранной культуры существовала лишь для дворянства, а за другими сословиями сохранялось право жить по-прежнему, то, как отмечает А.Буровский, нация разделилась чуть ли не на два разных народа ([11] с.437). А по словам И.Солоневича, «принятие иностранной культуры было необходимо не для того, чтобы поднять или спасти Россию – она в этом не нуждалась – а для того, чтобы дворянство могло отгородиться от всех носителей русской культуры: от купечества, духовенства и крестьянства» ([117] с.483). Таким образом, олигархия прикрепила к себе дворянство не только привилегиями, но и полностью разорвав связь между ним и народом, так что они фактически перестали друг друга понимать и считали друг друга фактически разными народами. Многие крестьяне в XVIII в. вполне серьезно считали всех дворян «немцами», а, по описанию Л.Толстого в «Войне и мире», для русских дворян, говоривших между собой по-французски и боготворивших все иностранное, интересы русского мужика были совершенно далеки и непонятны. В результате, как писал В.Ключевский, никакие живые насущные интересы не привязывали русского дворянина к действительности, но и за границей он был чужаком; поэтому «на Западе, за границей в нем видели переодетого татарина, а в России на него смотрели, как на случайно родившегося в России француза» ([55] LXXXI).
Можно с полной уверенностью утверждать, что во все эпохи, когда к власти приходила олигархия, она стремилась насадить в верхах общества пренебрежение к национальной культуре и почитание какой-то новой культуры, которая объявлялась более «высокой» по сравнению с «низкой» культурой собственного народа. В период поздней республики в Риме такой «высокой» стала культура Греции, а, соответственно, «низкой» стала своя латинская культура. Вся римская знать вдруг стала считать латинскую поэзию, латинскую архитектуру, латинское изобразительное искусство, музыку и т.д. грубыми и недостойными подлинного ценителя, а достойными разве лишь неотесанных крестьян или нищих пролетариев. Знание греческого языка, греческой поэзии, прозы стало обязательным для всех представителей высших слоев римского общества, а восхищение всем греческим стало нормой. «Элита» таким образом отделилась от «презренной толпы», вернее – позволила олигархии себя отделить. Надо отметить, что в Риме с незапамятных времен, с VI в. до н.э. или даже с еще более древней эпохи, существовала потомственная аристократия - сначала патриции, позднее к ней относились также и плебеи. Но до начала господства олигархии на рубеже III-II веков до н.э. она и не думала отказываться от культуры своего собственного народа или говорить о ней с пренебрежением. Таким образом, и олигархия, и это пренебрежение в Риме возникли практически одновременно.
Можно даже конкретно указать, когда и как это происходило. Первым, кто занялся пропагандой всего греческого в Риме (на рубеже III-II веков до н.э.), был кружок Сципионов, в который входили самые богатые и знатные римляне. Сципионам же в 187-184 гг. до н.э. были предъявлены обвинения в коррупции – присвоении контрибуции, полученной от царя Антиоха. Но подоплекой дела о коррупции явился тот факт, что члены кружка Сципионов в течение многих лет занимали все ведущие государственные посты, что, по словам известного историка С.Ковалева, «дает основание говорить о фактической диктатуре той части нобилитета, которая была связана со Сципионом» ([56] с.326). Как видим, первое олигархическое правительство в Риме занялось и пропагандой чужой (греческой) культуры.
Ничем другим (например, стремлением к прогрессу) указанное выше явление в римской истории объяснить невозможно. Так, известный немецкий историк Т.Моммзен отмечал, что римская знать перенимала у греков «только развлечения, по возможности не заставляющие работать ум», и это «национальное разложение» вызывало горечь римских патриотов: по словам Марка Цицерона (конец II - начало I вв. до н.э.), отца известного оратора, римлянин «тем хуже, чем больше он понимает по-гречески» ([79] 2/4, с.450). В значительной мере это высказывание можно было бы применить и к русскому обществу XVIII-XIX вв.: подавляющее большинство дворян, несмотря на свое знание западноевропейской культуры и языков, и не думали применить его с какой-либо пользой для страны или для какого-либо практического занятия или бизнеса, а использовали исключительно для развлечений. Отсюда появление в XVIII в. такого явления, как «петиметр» Елизаветинской эпохи (1741-1762 гг.), который сохранился как типичный представитель русской знати вплоть до 1917 года. По определению В.Ключевского, «петиметр – великосветский кавалер, воспитанный по-французски, русское для него не существовало или существовало только как предмет насмешки и презрения; русский язык он презирал… о России он ничего не хотел знать» ([55] LXXXI).
Еще одним примером заимствования чужой культуры могут служить государства, возникшие на развалинах Римской империи. В ряде этих государств, возникших в V в. н.э. на территории Галлии, Испании и Италии и основанных соответственно франками, вестготами и остготами, латинская культура получила более высокий статус, чем собственная культура этих народов, их правящая верхушка стала говорить и писать (даже между собой) на латинском языке, стала восхищаться римской культурой, некоторые из франкских королей даже писали стихи на латыни. А в то же самое время другие «варварские» народы, осевшие в Британии: англы, саксы и юты, - вели себя совершенно по-другому. Они не хотели ни воспринимать латинскую культуру, ни тем более язык, ни даже учиться римским техническим достижениям: в течение столетий после высадки в римской Британии они продолжали жить в своих землянках и лепить посуду из грубой глины без гончарного круга. Откуда произошло такое различие? Никаких видимых причин для такого разного отношения к римской культуре не существовало. В Британии римская культура к V в. уже успела достаточно укорениться, как и в Галлии, и там существовали такие же великолепные римские города и виллы римских аристократов, где могли бы поселиться и англосаксы с их знатью, как это сделали франки и готы, но они этого почему-то не сделали.
Причина такого разного отношения к римской культуре может быть только одна[191]: в отличие от Британии, в Галлии, Испании и Италии образовалась олигархия, прежде всего из числа новой франкской и готской знати, что было описано во второй книге трилогии ([65] глава IX). В том, что государствами готов и франков в V-VI вв. правила олигархия, вряд ли приходится сомневаться, если принять во внимание известные факты: введение крепостного права для франков и вестготов, активный экспорт рабов, в которых обращались сами жители Галлии и Испании, вызывающая роскошь франкской и вестготской знати, их участие в спекуляциях различными товарами, грабежи знатью собственного населения, народные восстания. Таким образом, франкская и готская олигархия не только превратила собственное население в крепостных и экспортировала его на Восток в качестве рабов, евнухов и наложниц, не только грабила его и наживалась на спекуляции товарами, но и сделала то же самое, что и всякая другая олигархия – стала приобщаться к «более высокой» латинской культуре в ущерб культуре собственного народа. В итоге все эти «культурные» нации на много веков погрузились во мрак феодализма и смогли создать свои государства лишь в середине II тысячелетия н.э., спустя тысячу лет после своего расселения на землях Римской империи. А «некультурные» англосаксы ничего этого не делали, зато создали свое национальное государство уже в XI веке, да и феодализма как такового (с крепостным правом) у них практически не было. И в своем последующем развитии они тоже обогнали всю Европу.
Еще несколько примеров «культурной революции» дает нам древняя история России. Ранее уже приводились примеры принятия в VIII в. иудаизма правящей верхушкой Хазарского каганата и насаждения ислама и католицизма правителями Золотой орды в XIV веке. О целях, которые при этом преследовались, также выше было сказано. Но то же самое можно сказать и о первых попытках насаждения на Руси православия. Как мы видели, киевская княгиня Ольга и князь Владимир I были первыми русскими правителями, насаждавшими рабовладение, они сами были крупными рабовладельцами, таким образом, к ним более всего подходит определение «князья-олигархи». И они же начали насаждать на Руси византийскую культуру и религию. Это спустя несколько веков православие стало действительно частью русской народной культуры. А тогда это представляло собой такое же явление, как и петровская «культурная революция», и ее целью было насаждение новой культуры среди верхов и среди населения крупных городов, которое использовалось князьями-рабовладельцами для формирования своих грабительско-карательных экспедиций. В итоге смерды, то есть крестьяне, презирались горожанами еще и потому, что они продолжали следовать «низким» языческим обычаям и не приобщились к «высокой» византийско-православной культуре. Историки удивляются, почему это, когда через два десятилетия после крещения Руси, войско новгородского князя Ярослава Мудрого пришло в Киев, то оно стало жечь там православные церкви, что явно было спонтанным действием самих новгородцев, а не следствием указания князя Ярослава ([32] с.290). И это повторилось не раз в дальнейшем: в ходе гражданских войн XI-XII вв. захватившие Киев провинциалы жгли и уничтожали там церкви. А удивляться здесь, собственно говоря, нечему. Первоначально распространение византийской культуры и византийской религии (православия) имело ту же цель, что и петровская «культурная революция»: вселить верхним слоям общества презрение к культуре своего народа, а следовательно, и к самому народу, оторвав их друг от друга. Соответственно, это насаждение иностранной культуры и религии, сопровождавшееся разделением общества и усилением гнета «низов», в Киевской Руси не могло не вызвать массовых протестов и против самого православия, что выразилось в массовом сожжении провинциалами православных храмов в Киеве и в избиении православных священников.
Можно также вспомнить, что еще до принятия православия при Ольге и Владимире, уже в IX в. олигархическая верхушка русов, то есть торговцев-воинов, занимавшихся работорговлей и грабежами славянского населения, приняла христианство. Правда, если быть точнее, то они начали с другого «эксперимента»: сначала они попытались ввести в Киеве человеческие жертвоприношения, по-видимому, по образцу скандинавского язычества. А когда эта попытка введения человеческих жертвоприношений не удалась, вызвав возмущение народа, то они решили принять христианство. Точно так же Владимир I в X веке начал свои религиозные реформы с того, что стал реформировать язычество. Он ввел в качестве официальной государственной религии культ главного языческого бога Перуна и обязал свое окружение, а также горожан Киева и Новгорода, поклоняться только ему, а не другим языческим богам. Позднее он вдруг от этого отказался и стал насаждать христианство. Такие странные «метания», приводящие в смущение историков, нас с Вами не должны удивлять: смысл принятия новой религии олигархической верхушкой – не в том, что она вдруг «услышала глас божий» и прониклась духовным смыслом этой религии, на духовный смысл ей, как правило, глубоко наплевать. Единственный смысл состоит в том, чтобы отделить верхушку и примкнувшие к ней слои общества от всего народа – чтобы этот народ было проще грабить и обращать в рабов. Показателен в этом отношении также рассказ летописцев о том, как князь Владимир перед крещением Руси делал выбор из четырех религий (мусульманства, иудейства, католицизма и православия), в который многие историки прямо-таки отказываются верить – ввиду кажущейся бессмысленности и нелепости такого подхода к принятию новой религии. Но этот рассказ подтверждает, что Владимиру было абсолютно все равно, какую религию насаждать среди своих дружинников и городской верхушки, лишь бы достичь указанных выше целей[192]. Поэтому за то, что Россия получила все-таки православие, религию, наиболее близкую славяно-арийским культурным и философским традициям, а не какую-то другую религию, ей абсолютно чуждую, она должна быть благодарна не столько Владимиру, сколько самому Богу.
В последующие столетия, как уже было сказано, православие превратилось в подлинно народную религию и стало частью народной культуры. Поэтому новая олигархия, сформировавшаяся в XVII веке, направила свой удар против этой народной религии и культуры. Сначала церковная реформа Никона привела к тому, что создались две церкви и две религии – одна, «высокая», реформированная, для господ, и другая, преследуемая и гонимая, для «подлой черни». Наибольшего размаха, как уже говорилось, преследования староверов достигли в правление Софьи и в первые годы правления Петра I, когда только за семь лет (1684-1691 гг.) в огне погибло не менее 20 000 староверов ([16] 2, с.228). Но Петру этого показалось мало – в последующем он перешел к политике оголтелого глумления и издевательств над православной церковью и ее служителями, примеров которых известно бесчисленное множество. Огромное количество колоколов по всей России было при Петре сброшено с колоколен и просто валялось на земле, лишь малую их часть действительно перелили в пушки[193]. Кроме того, как отмечает А.Буровский, в его царствование были такие репрессии в отношении священнослужителей, что они по своим масштабам вполне сопоставимы с репрессиями церкви при большевиках ([11] с.329). Как писал историк Л.Тихомиров, «за первое десятилетие после учреждения Синода [Петром I], большая часть русских епископов побывала в тюрьмах, была расстригаема, бита кнутом и прочее. В истории Константинопольской церкви после турецкого завоевания мы не находим ни одного периода такого разгрома епископов и такого бесцеремонного отношения к церковному имуществу» ([117] с.472).
Частью петровской «культурной революции», то есть уничтожения русской национальной культуры, стала его кампания по уничтожению русской истории, то есть исторической памяти русского народа. И это было также частью общей кампании, проводившейся царями династии Романовых до Петра I, самим Петром I, и после него. Как пишет писатель-краевед В.Путенихин, «по распоряжению Романовых уничтожались (сжигались, рубились, закапывались) древние книги, манускрипты, государственные акты и документы, разрядные и родословные книги. Подчищались и фальсифицировались рукописи, постоянно следовали указы о “свезении” исторических книг со всей Руси в Москву якобы для ревизии, где они бесследно исчезали. Со стен соборов, в том числе московских, смывали надписи и изображения, сбивали фрески» ([102] с.90). В числе прочего, пишет В.Путенихин, Романовыми были уничтожены все упоминания о древнерусской системе летоисчисления, которая действовала до 1700 года н.э. и в соответствии с которой возраст русской нации к этому времени составлял 7208 лет[194]. После Петра I этот вандализм в отношении русской истории был продолжен. Как уже говорилось, немецкие историки-норманисты, нанятые Екатериной II, писали в своих «научных трудах», что раньше русские жили «как звери и птицы» и что русскую нацию создали скандинавы. А Ломоносов, вздумавший утверждать обратное, был за это привлечен к суду и приговорен к тюремному заключению.
Слева: Русское поморское судно XVI в. – картина В.Голицына. Слева: морской и поморский кочи (реконструкция). Источник: http :// sch -485. narod . ru , http://rnns.ru/history
Еще один пример уничтожения Петром I русской культуры и русских национальных достижений. Такие суда ледового класса могли плавать во льдах и выходить в открытый океан, на них русские поморы еще в XV - XVI вв. плавали в Англию, на Шпицберген и доплывали до Аляски и Камчатки. Но они имели «неправильные» формы и поэтому по приказу Петра были уничтожены. А поскольку «правильные» суда на Севере плавать не могли, то русский северный флот попросту перестал существовать, и опыт строительства кочей был утрачен. Одновременно с этим по приказу Петра был уничтожен и флот каспийских бусов – огромных и по тем временам уникальных торговых судов, которых не строили в Западной Европе. Позднее западноевропейцы для плавания в Арктике вновь «изобрели» суда ледового класса («неправильной формы»), с которыми так усердно боролся Петр I .
К числу петровских реформ можно отнести также перенос столицы из Москвы в Петербург, мотивы которого во многом совпадают с теми, которые обусловили его «культурную революцию». Как отмечал И.Солоневич, еще во время Смуты поляки вынашивали планы перенести столицу из Москвы куда-нибудь еще, чтобы оторвать царя и его окружение от окружавшего их народа и его духовной среды. В итоге, по его словам, Петр реализовал «план врагов России» ([117] с.487): он перенес столицу в Петербург, который должен был стать городом для «избранных», а не для «подлого» сословия городской черни. «Вот именно из этого генерального штаба, - пишет И.Солоневич, - созданного Петром и удаленного от неприятельских позиций Москвы: купечества, крестьянства и прочего, можно было править страной в свое собственное удовольствие, в удовлетворение своей собственной похоти» ([117] с.486).
Этот шаг Петра также имеет исторические параллели. Незадолго до этого, в конце XVII века, французский король Людовик XIV перенес свою резиденцию из Парижа с его беспокойными и вечно голодными народными массами в Версаль. Там был создан целый город или даже целый сказочный мир с дворцами, парками и искусственными озерами, с бесконечными фейерверками и увеселениями для богатой аристократии, которая также поселилась в Версале и его окрестностях[195]. Французская аристократия и французские короли таким образом избавились от необходимости даже вспоминать о большинстве своих подданных, которые перестали надоедать им свои присутствием. То же самое решил сделать и Петр I. Петербург при нем и его преемниках представлял собой примерно то же самое, что Версаль в столетие, предшествовавшее Французской революции. Но примеры имеются и в более далеком прошлом. Так, еще в середине II тысячелетия до н.э. египетский фараон Рамсес II, представлявший тогдашнюю египетскую олигархию, основал новую столицу в дельте Нила – город Пер-Рамсес, где стал насаждать культ бога Сета, бога пустыни, зла и хаоса с рогами и хвостом, от которого, как полагают историки, и произошло современное представление о Сатане, а также само слово «Сатана» (см.: [65] глава V).
Как видим, главный смысл всех культурных реформ Петра I, как и его исторических предшественников, состоял в том, чтобы насадить среди верхушки общества совершенно новую культуру, создать у нее презрение к культуре своего народа, растоптав и уничтожив ее, и полностью оторвать верхушку от народа, чему должно было способствовать строительство новой роскошной столицы, удаленной от скоплений народных масс.
Итак, разобравшись в сути петровых реформ и их реальных мотивах, мы теперь можем ответить и на тот вопрос, который мучил И.Солоневича и других историков и на который они не могли найти ответа: почему эти реформы удержались в России в течение полутора или двух столетий после смерти Петра I ([117] с.483). Все эти реформы, равно как и установление режима террора в стране, были частью хорошо продуманного плана олигархии по установлению своей власти над народом. Воспрепятствовать укоренению этих мер мог лишь сам народ, а в России того времени, вследствие событий, о которых говорилось в предыдущих главах, как раз существовал недостаток народа, то есть населения. Даже при общей численности населения России 12-14 миллионов человек в эпоху Петра I средняя плотность населения страны составляла всего лишь около 0,5 человек/кв. км., а плотность населения в европейской части России – по-видимому, порядка 1-2 чел./кв. км. Какое реальное противодействие политике правительства со стороны населения могло быть при такой его редкости? Ведь даже для того, чтобы собрать небольшую повстанческую армию в несколько тысяч человек, необходимо было охватить огромную территорию. А дальше неизбежно возникал вопрос: как ее снабжать продовольствием, если в радиусе 10 км от любого места можно было найти лишь несколько десятков изб? Самая большая повстанческая армия этого периода – Степана Разина – насчитывала лишь несколько тысяч человек, и не шла ни в какое сравнение, например, с армией Болотникова периода Смуты, в которой было 80 тысяч.
Единственным массовым видом протеста населения в эту эпоху стало его бегство, которое в период царствования Петра I приняло повальный характер. Как писал В.Ключевский, «Бежали не только отдельными дворами, но и целыми деревнями: из некоторых имений убегали все без остатка; с 1719 по 1727 г. числилось беглых почти 200 тысяч - официальная цифра, обычно отстававшая от действительности. Самая область бегства широко раздвигалась: прежде крепостные бегали от одного помещика к другому, а теперь повалили на Дон, на Урал и в дальние сибирские города, к башкирам, в раскол, даже за рубеж, в Польшу и Молдавию. В Верховном тайном совете при Екатерине I рассуждали, что если так пойдет дело, то до того дойдет, что взять будет не с кого ни податей, ни рекрутов…» ([55] LXXII). Но эта угроза в то время воспринималась довольно абстрактно, поскольку, как уже было сказано, России не от кого было защищаться и незачем было держать большую армию.
Совсем иная ситуация сложилась к середине XIX в., когда население России выросло по сравнению с петровской эпохой многократно, и восстания стали серьезно угрожать не только благосостоянию, но и физическому существованию представителей «верхов». Первым серьезным сигналом о таком изменении ситуации стало восстание Пугачева (1773-1775 гг.), которому удалось установить контроль над половиной европейской территории России и разгромить несколько профессиональных царских армий. А.С.Пушкин назвал это восстание «бессмысленным бунтом», и с его легкой руки историки чуть ли не все бунты на территории России теперь называют «бессмысленными». Но это совсем не так. Например, как указывает Д.Блюм, именно после пугачевского восстания, в котором приняло участие много уральских крепостных рабочих, впервые началась кампания по улучшению условий труда на уральских заводах и были запрещены практиковавшиеся там ранее суровые наказания. И поскольку те самые якобы «бессмысленные» бунты на Урале продолжались, то уже в 1807 г. почти двум третям (!) всех крепостных рабочих на Урале была предоставлена свобода ([156] p.314). В правление Александра I (1801-1825 гг.) были приняты и другие законы, облегчавшие положение крестьян. Таким образом, после 200 лет непрерывного ухудшения положения народных масс, впервые началось движение в обратную сторону, и единственной видимой причиной этого является увеличение давления на правящую верхушку со стороны народных масс.
Можно утверждать, что «бессмысленность» восстания Пугачева проявилась совсем в ином, чем принято думать. Это восстание впервые показало бессмысленность тех реформ, которые осуществлялись правящими кругами в течение XVII-XVIII вв. и которые были описаны выше, равно как оно показало и бессмысленность самого института дворянства и основных существовавших в России в то время законов. Оно также продемонстрировало неспособность даже режима террора и деспотии, введенного Петром и сохранившегося до XIX века, и даже профессиональной рекрутско-дворянской армии, обеспечить безопасность правящих кругов: пугачевцы поубивали около 2000 дворян, их жен и детей ([156] p.557); многие полки и гарнизоны складывали оружие и отказывались воевать против Пугачева, а некоторые в полном составе вливались в его армию. Вот в чем была «бессмысленность» восстания Пугачева и нараставшей в последующие десятилетия крестьянской войны: все более бессмысленным становилось само существование дворянства, как исключительного и привилегированного сословия, к которому принадлежал и сам Пушкин. Как образно писал М.Покровский, «здание дворянской России» было окончательно построено к царствованию Екатерины II; «но в тот момент, когда, казалось, остается только “увенчать здание”, обнаружилось, что под ним уже нет фундамента. Пугачевский бунт наметил первый сдвиг почвы – и с тех пор непрерывно тряслось то там, то сям» ([98] 4, с.38). Помимо восстания Пугачева, только в начальный период правления Екатерины II в восстаниях участвовало, по оценкам, около 150 тысяч крестьян; в дальнейшем вплоть до 1860-х годов шло неуклонное увеличение числа и размаха восстаний. Вот данные о количестве крупных крестьянских восстаний в XIX в.:
1826-1834 гг.: 148 восстаний
1835-1844 гг.: 216 восстаний
1845-1854 гг.: 348 восстаний
1855-1861 гг.: 474 восстания. Причем, как указывает Д.Блюм, число участников отдельных восстаний в XIX веке достигало десятков и даже сотен тысяч человек ([156] pp.557-558).