Глава IX . Конец славной эпохи
9.1. Почему на русской почве не привилась демократия
Мы видим теперь, почему усилия Ивана Грозного и его предшественников по слому феодальных порядков, борьбе с коррупцией и развитию демократии и законности в Московском царстве не увенчались успехом. То русское население, которое пережило апокалипсис XI-XIII веков и сохранило на Северо-западе (Новгород и Псков) и в Центре (Москва, Тверь, Владимир) представления о законности и демократии и традиции этой законности и демократии, было практически уничтожено в ходе нового апокалипсиса на рубеже XVI-XVII веков. А остатки этого населения разбежались по огромной территории – от Белого моря и украинских степей до Тихого океана. И немалая их часть превратилась в бродяг, в «воров» или, в лучшем случае, казаков, осевших по окраинам вновь приобретенных территорий.
Русское царство в XVII веке. Источник: www . ostu . ru
Темно-зеленым цветом показана примерная территория государства, достигнутая при Иване Грозном, светло-зеленым цветом – территории, присоединенные в течение XVII в.
Всякий, кто представляет себе климат и условия жизни в разных регионах России, понимает, насколько жизнь на Крайнем Севере, а также на Урале и в Сибири, суровее и тяжелее, чем в средней полосе Русской равнины. Тем не менее, по данным имеющихся письменных источников, некоторая часть населения эмигрировала в этот период именно в эти неблагоприятные для жизни районы ([107] 4, с.202, 16-18). В частности, в период массового вымирания населения и опустошения европейских территорий Московской Руси (1570-е – 1610-е годы) были основаны города Уфа (1586 г.), Тюмень (1586 г.), Тобольск (1587 г.), Сургут, Пелым, Верхотурье, Тара, Нарым (1590-е гг.), Томск (1604 г.), Енисейск (1618 г.). Ряд городов и монастырей были основаны на Крайнем Севере Русской равнины, но особенно много - в южных областях (центральное Черноземье и Поволжье). Здесь были основаны в указанный период, например, Воронеж (1586 г.), Курск (1587 г.), Царицын (ныне Волгоград – 1589 г.), Саратов (1590 г.), Елец (1592 г.), Белгород (1593 г.), Оскол (1598 г.), Валуйки (1599 г.). Основание новых городов всегда означает прирост населения, что, как правило, представляет собой явление положительное. Но в данном случае это было не совсем так, поскольку эмиграция на юг, восток и север явилась результатом того страшного экономического и демографического кризиса, который охватил Центр и Северо-запад Московской Руси.
Л.Гумилев отмечал не только массовость русской эмиграции в Сибирь в этот период, но и тот факт, что туда отправились необыкновенно сильные и энергичные люди, такие как Ермак или Павел Бекетов, которых он называет «пассионариями». Он полагает, что Сибирь была освоена во многом благодаря такому массовому исходу «пассионариев», и проводит параллель с исходом в этот же период испанских конкистадоров в Новый свет ([35] с.397-398). Но он умалчивает о причинах этого исхода, а причины следуют из вышеизложенного. Как и испанские конкистадоры, русские землепроходцы бежали в Сибирь и на юг России в силу вынужденных обстоятельств. Они вовсе не собирались сидеть на месте и ждать голодной смерти или продаваться в кабалу боярам за кусок хлеба, что делали многие их соотечественники. Так же как конкистадоры, они предпочли такой постыдной судьбе покорение новых земель и борьбу за выживание в суровых условиях Сибири и «дикого поля» южных степей. Именно поэтому эти «пассионарии», цвет русской нации, и бежали на окраины страны, вместо того чтобы способствовать развитию ее центра, и этот центр после этого на несколько столетий погрузился во мрак или, во всяком случае, откатился далеко назад в своем развитии по сравнению с тем, что он представлял собой до того (см. далее).
В последующем «дворянские» историки, для того чтобы найти какое-нибудь простое объяснение указанному феномену (и для того чтобы скрыть истинные причины произошедшего), придумали миф о «склонности русского народа к бродяжничеству». Но точно такую же «склонность» приобретали любые другие народы, столкнувшиеся с глобализацией и кризисом коррупции, о чем уже говорилось выше (см. п. 4.1). В этот же период (XVI-XVII вв.) произошла массовая эмиграция испанцев и португальцев, главным образом в Латинскую Америку. А в следующую эпоху глобализации, наступившую в XIX веке, в Америку из Европы эмигрировало в общей сложности более 50 миллионов человек. И все они бросали свою родину и отправлялись неизвестно куда не от хорошей жизни. Вот и в Московской Руси на рубеже XVI-XVII вв. люди убегали не от хорошей жизни – можно сказать, они спасались от неминуемой голодной смерти и эпидемий в периоды голодоморов, от которых умерла значительная часть населения Руси за эти полстолетия. Это – факт, подтверждаемый всеми имеющимися письменными источниками (см. выше). Поэтому миф о «склонности русского народа к бродяжничеству» не только неверен, но и столь же циничен и нелеп по отношению к истории этого народа, как циничны и нелепы другие объяснения историков, о которых было сказано.
Но результатом этого массового бегства, конечно, стало появление на окраинах Руси большого числа бродяг. Ведь бóльшая часть новых переселенцев представляла собой разорившихся крестьян, не имевших никаких сбережений для обустройства. Да и те места, куда они подались, во многих случаях представляли собой «дикое поле», не приспособленное для оседлой жизни и для ведения сельского хозяйства. Именно этими, и, по-видимому, только этими обстоятельствами можно объяснить тот факт, что в период Смуты в южных областях Руси, непосредственно примыкавших к Москве и ее окрестностям, мы видим неизвестно откуда взявшиеся огромные массы бродяг, «воров» и казаков, сыгравшие ключевую роль в политических событиях Смутного времени.
Есть достаточно точная оценка сельского населения Центра Руси в 1620-х годах, сделанная историком Ю.Готье на базе подробного анализа писцовых книг – 400-500 тысяч человек ([98] 2, с.269). В этот Центр (Замосковье) Ю.Готье включил очень большую территорию – от Москвы и Твери на западе до Белоозера и Вологды на севере и до Костромы, Ярославля и Мурома на востоке. Если исходить из того, что там, как и в последующий период, проживала 1/3 населения страны[146], то все население Московской Руси в 1620-е годы составляло всего лишь порядка 1,5 миллионов человек; и оно теперь было рассеяно на огромной площади - около 9-10 миллионов кв. км ([117] с.153). По сравнению, например, с Францией, население России в 1620-е годы было меньше приблизительно в 15 раз, а территория - раз в 20 превышала территорию Франции. О какой демократии, то есть власти народа, могла идти речь, если сам народ этот исчез, растворился в огромном безбрежном евразийском пространстве? И бóльшая его часть превратилась либо в бродяг и «воров», вынужденных скитаться по диким и необжитым местам в поисках лучшей жизни, либо была вконец разорена и превратилась в бобылей, «праздных нищих и притворных калек».
Крупных городов в стране практически не осталось, их население сократилось в 10-20 раз. Новгород, имевший до кризиса до 100 000 жителей, к 1630 г. переместился на 11 место, на один уровень с Калугой, в которой было всего 700 жителей ([107] 4, с.198). Таким образом, если исходить из тех строгих мерок, которые историки предъявляют к славянским городам раннего средневековья, то Калуга и Новгород перестали являться городами и превратились в крупные села, то же самое произошло со всеми другими городами, за исключением, возможно, лишь Москвы. Поэтому горожане как социальный слой фактически перестали существовать, как перестал существовать и средний класс. С тех пор за Россией в Западной Европе прочно закрепилась репутация «большой деревни», как ее там будут называть даже два столетия спустя, в середине XIX века.
Что касается размеров сокращения населения с 1600 по 1620 гг., то в предыдущей главе приводились оценки (сделанные на основе анализа писцовых книг), согласно которым внутри «языка», обозначенного на карте, население сократилось в размере от 12-15 до 50 раз, то есть практически исчезло, а к востоку от «языка» сократилось в размере от 2 до 4 раз. Но основное население в ту эпоху и проживало в основном на этих территориях – внутри «языка» и к востоку от него. Именно там были в то время крупные города: к югу от Тулы начиналось «дикое поле» и никаких городов не существовало; к востоку от Нижнего Новгорода, Костромы и Казани тоже не было крупных городов, и следовательно, не было и сколько-либо существенного населения (см. карту в п. 8.2). Поэтому в целом можно заключить, что на европейской территории, входившей в Московскую Русь, население с 1600 по 1620 г. сократилось примерно в 5 раз.
В.Ключевский писал о том, что русский народ в XVII в. «стал чувствовать недостаток материальных и духовных средств» для поддержания своего древнего государства ([55] LXVIII). Но глядя на данные о сокращении численности населения к 1620-м годам, вызывает удивление то, что после всего произошедшего русское государство и нация вообще не перестали существовать, рассыпавшись на мелкие, не связанные между собой осколки. Можно сказать, что в данном случае произошло явление, не поддающееся объяснению в рамках материалистического понимания истории. Его можно объяснить только духовной силой русского народа, успевшего до этого превратиться в нацию. Это объединение русских земель в единую нацию было столь долгим и мучительным и стоило стольких усилий, что народ не собирался просто так теперь расставаться с достигнутым. Большинство населения слишком ценило выстраданное единство и было готово его отстаивать даже с оружием в руках, что показали события Смуты 1605-1612 гг.
К чести русского народа, необходимо отметить, что даже в условиях такой катастрофы он смог сохранить не только свою национальную идентичность и единство страны, но и сильное государство, основанное на самодержавии (наследственной царской власти). И в этом последнем – немалая заслуга Ивана Грозного, который в условиях тяжелейшего кризиса смог противостоять боярской анархии и попыткам бояр и дворян ввести на Руси олигархический режим, аналогичный тому, что к тому времени сложился в магнатско-шляхетской Речи Посполитой. И который, как было показано во второй книге трилогии, в дальнейшем привел к распаду Польши и ее исчезновению как самостоятельного государства ([65] глава VIII).
Но все это не могло спасти те основы демократии, справедливого государства и власти закона, которые в XVI в., как мы видели выше, не только существовали в Московской Руси, но в этих областях Русь в ту эпоху превосходила Западную Европу. Теперь же, имея такую огромную территорию с таким слабым населением, с плотностью населения в среднем менее 0,2 человек на кв. км (по сравнению с 30-80 чел/кв. км. в странах Западной Европы), да еще превратившись в совершенно разоренную и нищую страну, в которой отсутствовало какое-либо подобие среднего класса, Россия была обречена не просто на отсталость, а на хроническую отсталость и на движение вспять, в сторону, обратную прогрессу, поскольку все скудные народные силы теперь уходили на страшную неподъемную задачу освоения огромного евразийского пространства, а также на сохранение целостности государства. В этих условиях ей пришлось пожертвовать не только демократией и законностью, но и самым ценным, что удалось сохранить после предыдущего кризиса (XI-XIII вв.) – личной свободой большинства населения: сразу после смерти Ивана Грозного в России было введено крепостное право. Если первый апокалипсис Русских земель (XI-XIII вв.) привел к введению крепостного права лишь в западной их части, на территории современной Западной Украины и Белоруссии, то второй апокалипсис (XVI-XVII вв.) привел к введению не просто крепостного права, а фактически рабства, теперь уже для большинства русского населения.крепостного права, а фактически - рабства XVI-XVII тного права лишь в западной их части, на территории современной Западной Украины и Белоруссии, то второй апокалипсис
Возникает вопрос – можно ли обвинять в произошедшем Ивана Грозного? Ведь как может заметить просвещенный читатель, от глобализации в принципе есть защита – это высокие импортные (и экспортные) пошлины. После 1611 года, когда Швеция захватила все побережье Финского залива и установила высокие пошлины за провоз товаров из России и в Россию, она фактически на целое столетие защитила ее от негативного влияния глобализации. Именно этому обстоятельству Россия в основном обязана своим выздоровлением после окончания периода Смуты, в течение XVII века. Но такого же результата может добиться и само государство, если установит высокие ввозные и вывозные пошлины, с той разницей, что эти пошлины пойдут в его казну, а не в казну другого государства, как в данном случае. Да, это так, но нельзя обвинять Ивана Грозного в том, чего он, скорее всего, просто не знал, поскольку с глобализацией Московская Русь столкнулась впервые.
Конечно, вскоре после смерти Ивана IV, в течение XVII века, в Западной Европе разовьется концепция (меркантилизм), которая, наконец, объяснит причину происходящей деградации населения и наций и пропишет необходимое средство от этой напасти в виде высоких экспортно-импортных пошлин. А также она будет признана большинством европейских государств в качестве политики, необходимой для сохранения населения и благосостояния нации. Этим европейским рецептом будут в дальнейшем время от времени пользоваться и русские цари. Но Западная Европа додумается до этого лишь в XVII веке, после 500 лет глобализации, которая будет развиваться постепенно, давая время подумать и попробовать различные варианты государственной политики. Нигде в пределах Западной Европы за эти 500 лет глобализация не вызвала даже что-то близкое по своим последствиям к той катастрофе, которая произошла в России на рубеже XVI-XVII веков. Поэтому у Ивана Грозного не оставалось времени на раздумье, ему надо было спасать тонущий корабль, или, если корабль было уже невозможно спасти, и не находился способ его спасения, надо было спасать то, что можно: людей и само государство от поднявшейся волны грабежей и насилия. И он учреждает опричнину, чтобы бороться с боярскими «вывозами» и грабежами крестьян, во время голодомора помогает голодным, распределяет нищих и больных по монастырям и больницам (см. выше).
Кроме того, я полагаю, была важная причина, не позволившая царю додуматься до этой, в сущности, простой истины. Как представляется, в самом начале своего правления Иван Грозный, как и многие русские люди в то время, находился в плену ложных иллюзий, порожденных глобализацией. Он видел нарастающий поток товаров и кажущегося изобилия, связанного с торговлей, идущей с Запада. В то же время он, как и многие другие, видел, что Ливонский орден пытается отрезать Русь от этого потока товаров. Это было действительно так: Ливонский орден (как позднее Польша и Швеция) пытался стать посредником или перевалочным звеном в торговле Руси и Запада, чтобы получать с этой торговли постоянные дивиденды. Более того, он пытался ограничить прямые контакты между Русью и Западом, препятствовал отправке технических специалистов из немецких городов в Москву. Это сильно раздражало московское правительство. Еще за 7 лет до начала Ливонской войны Москва слала ультиматумы Ливонскому ордену, угрожая ему войной, если он не перестанет проводить негласную блокаду торговле и техническому сотрудничеству Руси и Западной Европы ([107] 5, с.3).
Взятие Нарвы русскими войсками 11 мая 1558 г. Гравюра Б.Чорикова
Можно предположить в этой связи, что у Ивана Грозного и значительной части русской элиты сложилось ложное представление, что, если устранить препятствие в торговле, техническом и культурном сотрудничестве между Русью и Западом в лице Ливонского ордена, то начнется такое изобилие и процветание государства, что все будут довольны и счастливы. Примерно такие же ожидания были у большинства жителей СССР в конце 1980-х годов, связанные с падением железного занавеса, введением рыночной экономики и открытия страны для сотрудничества с Западом (см. ниже). Многие полагали, что в страну хлынет поток изобилия и наступит всеобщее благоденствие. А вместо этого начался разгул спекуляции, преступности, воровства и анархии, с обнищанием массы населения. И так же, как во времена Ивана Грозного, открытие внутреннего рынка для внешней торговли привело не столько к притоку хороших товаров из-за границы, который ощутили лишь немногие состоятельные граждане, сколько к росту дороговизны и оттоку сырья. В итоге даже вполне конкурентоспособные российские предприятия разорялись либо из-за спекуляции и нестабильности цен и валют, либо из-за нехватки сырья, вывезенного полностью за границу, либо их захватывала и разоряла торговая мафия, с тем чтобы дешевая местная продукция не создавала помех ее прибылям от дорогой импортной торговли. Но и спустя два десятилетия, после всего этого горького опыта и имея целую армию экономистов и прочих советников, российское правительство еще не убедилось в пагубности тотальной либерализации внешней торговли и по-прежнему стремилось к вступлению России в ВТО.
Данная иллюзия – о том, что внешняя торговля способствует богатству – вообще очень распространена и уходит в незапамятное прошлое; поэтому совсем не удивительно, что Иван Грозный, как и значительная часть русской элиты, в середине XVI века, когда Русь начинала Ливонскую войну, находились в ее плену. О широкой распространенности этой иллюзии в то время свидетельствует, например, один документ, составленный в Польше после начала Ливонской войны. В нем написано: «О пользе иметь гавань в государстве засвидетельствуют все знатные фамилии в Польше: необыкновенно увеличилось благосостояние частных людей с тех пор, как королевство получило во владение прусские гавани, и теперь народ наш [выделено мной – Ю.К.] немногим европейским народам уступит в роскоши относительно одежды и украшений, в обилии золота и серебра…» ([98] 2, с.109). Прочитав этот документ, можно подумать, что все поляки сильно разбогатели после перехода к Польше прусских гаваней в 1466 г. и начала активной торговли с Западом. Так ли это? Во второй книге трилогии приводились данные польского историка Рутковского о том, что именно в этот «золотой» период, о котором с таким пафосом и восторгом говорится в указанном документе, происходило катастрофическое обнищание польских крестьян. Если до XV в. подавляющая часть крестьян была собственниками полных наделов земли (около 50 га), то в XVI в. таких уже не осталось, около 50% владели половинным наделом, остальные были либо совсем без своей земли, либо с 1/4 надела или менее. А к середине XVII в. безземельные крестьяне составляли уже 2/3 всех польских крестьян ([206] pp.22, 112, 119). В этот же период польские крестьяне и горожане фактически перестали жить в нормальных домах и переселились в «халупы» и «каморки» - это также хорошо известный факт, описанный историками[147]. Кроме того, почти сразу после перехода к Польше прусских гаваней, в конце XV – начале XVI вв., польские крестьяне потеряли свою свободу, став в своей массе крепостными.
Но об этом польский автор, составивший указанный документ, как будто не знал, хотя он жил в то время в Польше. В 1560-е годы, через сто лет после начала интенсивной балтийской торговли, когда уже налицо было массовое обнищание польского населения, он продолжал утверждать, что его благосостояние «необыкновенно увеличилось» и что «народ наш немногим европейским народам уступит в роскоши относительно одежды и украшений, в обилии золота и серебра». Совершенно очевидно, что он писал не о народе, а об очень небольшой части общества, и прежде всего о тех «знатных фамилиях в Польше», которых при этом упоминал. Очевиден и источник обогащения этих «знатных фамилий» – жестокое ограбление крестьян и горожан Польши, а вовсе не сама внешняя торговля, которая якобы, как по волшебству, вдруг из ничего наполнила Польшу роскошными изделиями, золотом и серебром. Но это очевидно нам сейчас, когда мы сопоставили два бесспорных факта – резкое обогащение верхушки общества параллельно страшному обнищанию народа. А автору это совершенно не очевидно. Более того, он искренне уверен в обратном, о чем свидетельствуют его следующие слова: «если упустить Ливонию, то все это [то есть возможности “необыкновенного увеличения благосостояния” народа – Ю.К.] перейдет к опасному соседу» [то есть к Московской Руси] ([98] 2, с.109). Отсюда главная идея документа – надо не дать Москве захватить Ливонию (современную Прибалтику), чтобы она не обогатилась за счет внешней торговли. Идея, которая как мы знаем, нашла полное понимание среди польской правящей верхушки – Польша вступила в Ливонскую войну на стороне Ливонского ордена и против Москвы.
Без сомнения, Иван Грозный вместе с большей частью русской элиты также был в плену этой иллюзии. Именно поэтому он и начал войну, и именно поэтому, сразу после завоевания Нарвы, он предоставил нарвским купцам право беспошлинной торговли по всему Московскому царству, равно как и право беспрепятственно торговать с Германией (чем они не замедлили воспользоваться) – полагая, что торговля увеличит благосостояние страны ([100] с.174). Последующий страшнейший экономический и демографический кризис стал, конечно, сильным шоком и для царя, и для всей элиты, которая, как было показано выше, начала со страшной скоростью разоряться или просто вымирать вместе с окружающим населением. Обогатилась лишь очень небольшая часть дворянства. Но само наличие этой иллюзии, возможно, и было той причиной, которая не позволила Ивану Грозному и его окружению начать протекционистскую политику (введение высоких таможенных пошлин). Для этого требовалось, чтобы прежние представления о том, что внешняя торговля приносит благоденствие, перевернулись вверх дном. Требовалось признать, что в экономике, как и в физике, материя и богатство не возникают ниоткуда, если кто-то один сильно богатеет на торговле, то кто-то другой не менее сильно от этого страдает[148]. Требовалось признать, что внешняя торговля не несет благоденствие, а, наоборот, разрушительна, если она не регулируется мудрой государственной протекционистской политикой. К сожалению, такого сильного переворота в прежних взглядах Иван Грозный совершить не смог. Переворот во взглядах и в идеологии – это вообще самое сложное, намного легче совершить любой другой, даже государственный, переворот, чем переворот во взглядах и идеологии.
9.2. Откуда взялся «новый феодализм» XVII- XVIII веков?
Как уже говорилось, многие историки просто игнорируют или замалчивают факты наличия в Московской Руси XVI в. демократического государства с развитым местным самоуправлением и прогрессивной системой судопроизводства. Точно так же в прошлом игнорировалось и замалчивалось наличие в Древней Руси демократических городов-государств, которые называли, а по инерции продолжают и сегодня называть «племенами». Причину этого искажения истории понять несложно: для историков XIX века, да и двадцатого тоже, было очень сложно признать тот факт, что до XVII в. в России было и местное самоуправление, и свобода личности, и ее неприкосновенность без решения суда, и суд присяжных, и Земский собор, и многие другие вещи, от которых в течение XVII-XVIII вв. не осталось и следа. Зато они появились к тому времени в Западной Европе и считались поэтому исключительно западноевропейскими достижениями. Если же признать их существование в России до XVII в., то сразу возникал вопрос – а куда это потом все исчезло, в период царствования Петра I, Екатерины II и прочих «великих» дворянских царей. И откуда взялось крепостное право, произвол помещиков и вельмож, управлявших своими поместьями как удельными княжествами, и прочие типично феодальные черты России XVII-XVIII вв. Другими словами, откуда взялся «новый феодализм» дворянской России, по всем своим признакам не оставляющий сомнения в том, что он и был настоящим феодализмом, в отличие от того, что существовало в Московской Руси до XVII века.
Поскольку ответа на этот вопрос историки нам так и не дали, то придется разбираться самим. В первой и второй книгах трилогии было доказано, что обязательной предпосылкой феодализма является низкая плотность населения. Впрочем, эту закономерность, применительно и к крепостному праву, и к феодальным системам сбора налогов (кормлению), и к другим чертам феодализма уже много раз обосновывали историки и экономисты (см.: [64] главы V, XIII, а также см. выше п. 7.4). Но на все их обоснования мало кто до сих пор обращал внимания - в отличие, например, от тех глупостей, который написал о феодализме Маркс и которые вдалбливались в сознание историков на протяжении всех 70 лет существования СССР[149]. С учетом указанной закономерности, наступление эры «нового феодализма» в России в XVII-XVIII вв. было, по существу, неизбежно: после такого опустошения и обезлюдения страны, которое произошло к 1620-м годам, ничего другого, кроме феодализма, просто не могло существовать в принципе. Страной с плотностью населения порядка 0,2 человека на кв. км., в которой самые крупные города сократились до размеров крупных сел, никакими другими методами, кроме феодальных, управлять было невозможно.
Однако наступивший феодализм принципиально отличался от того, который мы видели в Московской Руси в XIII-XIV вв. В предыдущей книге трилогии ([65] глава IX) говорилось о том, что существуют два разных типа феодализма: классический и грабительский (торговый). Повторю кратко суть этих понятий. Об этих двух типах феодализма писал еще в начале XX в. известный русский историк Н.Рожков, который различал «обычный» феодализм, существовавший в средние века во Франции и Англии и в XIII-XIV вв. в России, и еще один, совершенно другой тип феодализма. Этот последний, по его словам, «в хозяйственном отношении характеризуется преобладанием транзитной, передаточной внешней торговли, которой подчиняются и ремесло, и земледелие или другие отрасли сельского хозяйства» ([107] 2, с.415-417). Таким образом, этот тип феодализма отличается от классического его варианта именно наличием интенсивной торговли с внешним миром, то есть глобализацией. Поэтому было предложено его назвать грабительским (или торговым) феодализмом, с учетом того, что интенсивная внешняя торговля при феодализме всегда приобретала форму грабежа. В той же главе IX было приведено много примеров грабительского феодализма: Испания и Галлия в раннем средневековье (V-VII вв.), Византия в последние столетия своего существования (XIII-XV вв.), колонии западноевропейских государств в колониальную эпоху (XVI-XVIII вв.).
Еще одним примером грабительского феодализма, наиболее близким России, являются страны Восточной Европы в XVI-XVIII вв. Во всех этих странах: на территории современной Польши, Венгрии, Восточной Германии, Прибалтики, Чехии и Украины, - приблизительно с конца XV вв. было введено крепостное право – один из важных признаков феодализма. И, как полагают историки, основными причинами введения крепостного права в этих странах были низкая плотность населения в сочетании с резко возросшим экспортом зерна и различных видов сырья в свете резкого увеличения объемов европейской торговли ([167] pp.274-275; [156] p.608). Другими словами, именно желание местной элиты увеличить свои доходы от экспорта, в связи с начавшейся глобализацией, с одной стороны, и нехватка рабочих рук, с другой, и стимулировали введение крепостного права и феодальных порядков.
Нет сомнения, что грабительский феодализм всегда приводил к образованию олигархии, очень богатой верхушки феодального общества, аккумулировавшей у себя все основные доходы от прибыльной внешней торговли. И в этом также его коренное отличие от классического феодализма, при котором олигархии не возникало, а была земельная аристократия, жившая исключительно на доходы от земли и от местной торговли. Именно такая аристократия существовала в эпоху классического феодализма в большинстве стран Западной Европы в X-XII вв., а также в Северо-Восточной Руси в XIII-XIV вв. И совсем иных «феодалов» мы видим во всех примерах грабительского феодализма, приведенных выше – феодалов-крепостников, которые одновременно являлись и торговцами-капиталистами, а в ряде случаев еще и работорговцами.
С учетом вышеизложенного, на Руси неизбежно должен был возникнуть грабительский феодализм при ее первом же столкновении с Западом, то есть сразу после начала активной торговли Московской Руси с Западной Европой в XVI в. Причина – довольно низкая плотность населения, которая, при территории Московской Руси в первой половине XVI в. около 2,2 млн. кв.км ([117] с.153) и населении порядка 5 миллионов человек, составляла всего около 2-2,5 чел./кв. км. И даже если исключить малонаселенные территории на Севере и Северо-востоке, то и тогда плотность населения – в Центре и на Северо-Западе страны – была, очевидно, не более 4-5 чел./кв. км. при плотностях в Западной Европе, составлявших в то время от 30 до 80 чел/кв. км. Как было показано в предыдущей книге ([65] глава VIII), в Польше, где плотность населения была также довольно низкой (порядка 10 чел./кв.км), грабительский феодализм и крепостное право возникли сразу после начала морской торговли с Западной Европой (конец XV в.), то же самое произошло повсеместно в Восточной Европе. И причина была одна и та же – глобализация, то есть активно развивавшаяся в то время торговля между разными странами, особенно расположенными вдоль побережья Балтики, Северного моря и Атлантики.
Но несмотря на то, что эти процессы вызвали сильную коррупцию, охватившую в XVI в. значительную часть русской боярской и дворянской знати, Московская Русь, с ее народной монархией, демократическим самоуправлением и самым передовым в то время в Европе законодательством и судопроизводством, в течение целого столетия пыталась противостоять этой коррупции. Лишь полное уничтожение, в результате демографического апокалипсиса, 90-95% населения в наиболее развитых областях страны (Центр и Северо-запад), которое было основной опорой демократического устройства Московского государства, привело фактически к краху этого государства и к началу формирования грабительского феодализма.
9.3. Конец московской династии Рюриков
Была еще одна причина, способствовавшая краху демократического проекта в России и усилению коррупции государства, причина также немаловажная – конец московской династии Рюриков. Как бы ни пытались историки исказить историю, но факт остается фактом: пока была жива династия, существовала и народная монархия, а также демократия и свобода личности, как только династия исчезла (что фактически произошло со смертью Ивана Грозного в 1584 г.[150]), все это исчезло вместе с ней, и наступил феодализм и крепостное право. В дальнейшем, как мы увидим дальше, будут разные цари – цари-олигархи, боярские цари, цари-«воры», дворянские цари, но не будет больше народных царей, какими были Иван III и Иван IV. Во время знаменитого стояния на Угре против войск хана Ахмата в 1480 г. Иван III на некоторое время покинул войско и вернулся в Москву. Когда он въехал в столицу, его обступили простые горожане и начали его упрекать за то, что он испугался татар и бросил войско. Некоторые даже хватали его за бороду. А престарелый ростовский архиепископ Вассиан, по словам В.Ключевского, «встретил его еще более резкими упреками, начал “зло говорить ему”, называя его бегуном, трусом и грозя, что на нем взыщется кровь христианская, которая прольется от татар» ([55] XXVI). Если бы москвичи устроили такое в XVIII веке в отношении Петра I или Екатерины II, то всех их назвали бы бунтовщиками и немедленно сослали на каторгу в Сибирь, кого-то из них, наверное, за это казнили. А в эпоху народной монархии XV-XVI вв. такие простые искренние отношения были в порядке вещей.
О том, что Иван Грозный, как и его дед Иван III, был народным царем, говорят лучше всего его действия по борьбе с коррупцией, развитию местного самоуправления, демократии и законности и устранению рабовладельческих и феодальных пережитков, которые были описаны в главе VII, говорят лучше, чем все выдуманные истории про его «злодейства». Во второй книге трилогии (МИК, п.18.3) были достаточно подробно рассмотрены основные «обвинения» в адрес Грозного, которые на поверку оказались несостоятельными, а также приемы, использованные Курбским и целым рядом авторов на Западе при создании мифа о «кровавом тиране», которые не оставляют сомнения в лживости этих произведений. Это была оголтелая «геббельсовская пропаганда» врагов России против ее царя – причем открытых и явных врагов, воевавших с ней, жаждавших установить над ней власть и ее расчленить, подобно тому, что планировал Гитлер в 1941 году. Поэтому нет смысла еще раз останавливаться на рассмотрении этой «геббельсовской пропаганды», намного важнее является изучение того, что было сделано Иваном Грозным за время его царствования, за что он снискал себе всенародную любовь. Эту всенародную любовь констатируют не только летописцы и историки ([100] с.494), об этом свидетельствуют также народные былины, о которых выше говорилось. Это вытекает и из того факта, что народ во время Смуты дважды посадил на трон его предполагаемого сына Дмитрия, не веря тому, что настоящего Дмитрия уже нет в живых. Потом поддержал Ивана Болотникова, шедшего на Москву в качестве воеводы «настоящего царя Дмитрия»[151]. А потом избрал на царство представителя семейства Романовых, ближайших соратников и родственников Ивана Грозного и руководителей его опричнины. Вот какое доверие народа было ко всему, что было связано с именем Ивана Грозного! Так что он может по праву считаться народным царем.
Историки отмечают, что за время правления Ивана IV не было ни одного значимого народного восстания или бунта ([100] с.402) – и это несмотря на тот страшнейший кризис, который в этот период поразил русские земли. Но народ не обманешь – он понимал (в отличие от современных историков), что царская власть не повинна в этом кризисе, и не устраивал социальных протестов. Даже академик С.Платонов, осуждавший «кровавую опричнину» Ивана Грозного и обвинявший ее во всех смертных грехах, был вынужден признать, что народная толпа «спокойно смотрела… на то, как Грозный рубил головы сотнями» ([96] с.103), и не устраивал никаких протестов. Однако народ знал, что это были головы изменников бояр и дворян. Зато последующий период (первые пять-семь десятилетий XVII в.), когда Русью правили то цари-олигархи, то боярские, то дворянские цари, отмечен таким числом революций и массовых бунтов (восстания Лжедмитрия I и Лжедмитрия II, восстания Хлопка и Болотникова, соляные и медные бунты, восстание Степана Разина и т.д.), что этот период может по числу и массовости социальных протестов поставить рекорд в истории. И головы цари рубили уже не сотнями, а тысячами и десятками тысяч, и не боярам-предателям, а ни в чем не повинному простому народу. Как уже говорилось, количество людей, казненных и загубленных царями XVII и XVIII веков, измеряются многими десятками тысяч человек, то есть на порядок превосходит количество казненных и убитых при Иване Грозном. Такую же разницу мы видим и по отношению к числу казненных и замученных западноевропейскими правителями эпохи Ивана Грозного (XV-XVII вв.). Как пишет, например, писатель-историк А.Горянин, «По подсчетам историка Р.Г.Скрынникова, знатока эпохи Ивана Грозного, при этом царе было… казнено и убито от трех до четырех тысяч человек… Однако если всмотреться в европейскую историю, то рядом с Людовиком XI, Ричардом III, Генрихом VIII, Филиппом II, герцогом Альбой, Чезаре Борджиа, Екатериной Медичи, Карлом Злым, Марией Кровавой, лордом-протектором Кромвелем и массой других симпатичных европейских персонажей наш Иван Грозный будет выглядеть вполне кротким. В центре Лондона вы можете полюбоваться на памятник Кромвелю. А Ивану Грозному русское сознание вынесло приговор… Среди 109 фигур на памятнике Тысячелетию России в Новгороде… места царю Ивану не нашлось. Мы можем гордиться своей нравственной планкой: англичане легко простили своей Елизавете I умерщвление 89 тыс. человек, а мы не прощаем… царю Ивану загубленные 4 тысячи» ([153] 22/2005, с.71).
Высокая нравственная планка – это, конечно, хорошо, но в данном случае речь идет не о ней, а о чудовищных двойных стандартах историков – о кривом зеркале русской истории, которое до сих пор нам преподносится в учебниках и «научных трудах». Потому что если считать Ивана Грозного «кровавым тираном», то в таком случае большинство последующих русских царей даже и за людей считать невозможно, в таком случае это были нелюди, змеи и рептилии, принявшие человеческий облик, в чем читатель сам сможет убедиться на основе фактов, которые будут приведены в следующих главах.
Гибель московской династии Рюриков сыграла огромную роль в том трагическом повороте русской истории, какой произошел в XVII-XVIII вв. Прежде всего, как свидетельствуют приведенные факты, государство при московских Рюриках, включая Ивана IV, выступало защитником народа. Наиболее страшный удар глобализации Московская Русь получила именно в правление Ивана Грозного: серебряные цены в стране за короткий период выросли в 6-8 раз, а объемы торговли – в десятки раз. Тем не менее, после двух десятилетий глобализации (1560-1570-е гг.) Русь очень быстро (к 1590-м гг.) восстановилась, что говорит о том, что демографические потери были невелики. А после второго удара глобализации (1600-1611 гг.), который был короче и намного слабее (цены уже выровнялись с Западной Европой и расти им дальше было вроде бы некуда), последствия были катастрофическими. Центр России был настолько опустошен, что для восстановления в нем более или менее нормальной плотности населения потребовалось два столетия. Причина состояла в том, что при Иване Грозном государство защищало население, а при его преемниках: Годунове, Шуйском и Семибоярщине, - оно его изводило и уничтожало ради удовлетворения жажды власти и богатства небольшой кучки правителей (подробности см. ниже).
Помимо этого, гибель московской династии Рюриков отразилась и на изменении характера монархической власти, который мы видим в России в эпоху царствования Романовых (1613-1917 гг.). Если московские Рюрики были династией народных царей, и эта традиция передавалась от отца к сыну, то Романовы были династией дворянских царей. В течение всех 300 лет их правления, за редкими исключениями, цари-сыновья в основном продолжали дело царей-отцов. И никто из них, даже лучшие из Романовых, как будет показано далее, не изменил тому духу «дворянской монархии», который каждый унаследовал вместе с царством от своего отца. Поэтому пресечение московской династии Рюриков, династии народных царей, конечно, не могло не сыграть своей роли в крахе демократического проекта в России в XVII веке.
Сегодня имеется достаточно оснований утверждать, что все члены правящей царской династии Рюриков во второй половине XVI века были убиты. Это следует, прежде всего, из результатов работы специальной комиссии по изучению останков царской семьи Рюриков, работавшей в Кремле в 1963 г. В останках всех членов царской семьи была обнаружена концентрация ртути и мышьяка, во много раз превышающая норму. В останках Ивана Грозного превышение по ртути составляло 32 раза, по мышьяку – 1,8 раз, в останках его сына Ивана[152] – соответственно 32 раза и 3,2 раза, в останках его дочери Марии (умершей во младенчестве) – 5 и 45 раз, царицы Анастасии, первой жены Ивана Грозного – 3-10 раз по ртути и 10 раз по мышьяку. В останках сына Ивана Грозного царя Федора Ивановича и матери Ивана Грозного великой княгини Елены Глинской содержание мышьяка превышало норму в 10 раз, а в останках его последней жены царицы Марии Нагой в 15 раз выше нормы было содержание ртути ([73] с.167). Вывод, который делает на основе этих данных историк В.Манягин: «потомков Рюрика на русском престоле целенаправленно уничтожали» ([73] с.166).
Факт отравления Ивана Грозного признают даже авторы упомянутого выше учебника, которые ставят под сомнение существование против него заговоров, что еще раз говорит об их «замечательной логике» ([50] с.440, 434-435). Об отравлении же всех членов царской семьи в учебнике для историков нет ни слова – очевидно, для авторов учебника, включая его ответственных редакторов А.Сахарова и А.Новосельцева, этот факт, изменивший всю русскую историю, не является важным и заслуживающим упоминания. Зато ими по-прежнему выдвигается обвинение Грозного в убийстве своего сына ([50] с.439), что после всех приведенных выше фактов можно назвать вопиющей ложью. Если медицинская экспертиза установила, что сын Грозного Иван был отравлен смертельной дозой яда (то есть причина смерти установлена), и нет прямых свидетелей, утверждающих обратное (а есть кем-то сделанные приписки в «свидетельских показаниях»), то как можно обвинять Ивана Грозного в этом убийстве, тем более столь безапелляционно, как это делается в упомянутом учебнике?
Царь Иван Грозный и его жена Василиса Мелентьевна – картина Г.Седова.