Глава VI. Роль общественного сознания и формы идеологической борьбы.
1. Общественное бытие и общественное сознание.
Марксистская теория исторического процесса, подчёркивая определяющую роль материального бытия людей, даёт единственно научное объяснение происхождения и роли общественного сознания, его содержания и форм его развития. Марксистское объяснение происхождения и роли идей опровергло традиционные идеалистические теории господствующих классов, которые приписывали идеям самодовлеющую и определяющую роль в историческом процессе и «на историю в её целом и в отдельных частях — смотрели как на постоянное осуществление идей»[328].
Как же исторический материализм объясняет ход исторического процесса и какое место занимает в этом историческом процессе общественное сознание, в каких формах протекает идеологическая борьба?
На этот вопрос Маркс даёт классический ответ в знаменитой формулировке предисловия «К критике политической экономии»: «Совокупность производственных отношений образует экономическую структуру общества, реальное основание, на котором возвышается правовая и политическая надстройка, которому соответствуют формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает собой процесс социальной, политической и духовной жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, но, напротив, общественное бытие определяет их сознание. С изменением экономического основания более или менее быстро преобразуется и вся громадная надстройка над ним. При рассмотрении таких революций следует всегда иметь в виду разницу между материальным переворотом в экономических условиях производства, которые можно определить с естественно-научной точностью, и юридическими, политическими, религиозными, художественными или философскими, — словом, идеологическими формами, в которых люди воспринимают в своём сознании этот конфликт и во имя которого они борются».
Дать марксистское, научное объяснение общественного сознания, объяснить развитие идеологических форм — это и значит: во-первых, вскрыть зависимость идеологий от общественного бытия и, во-вторых, понять, как именно отражается в них общественное бытие.
Зависимый характер общественного сознания от общественного бытия целиком вскрывается при материалистическом подходе к общественной жизни. Материализм исходит из основного различия между процессом производства материальной жизни людей, т. е. их материального бытия, с одной стороны, и отражением, осознанием этого бытия — с другой. «Бытие людей — это действительный процесс их жизни. Сознание не может быть не чем иным, как только сознанным бытием»[329].
Основное различие между материальными и идеологическими отношениями заключается в том, что материальные отношения людей складывались, создавались — по крайней мере до победы пролетарской революции — помимо их сознания и воли. «Общественные отношения, — говорит Ленин, — делятся на материальные и идеологические. Последние представляют собой лишь надстройку над первыми, складывающимися помимо воли и сознания человека»[330].
Различие идеологических отношений от материально-производственных, которые складываются помимо воли и сознания людей, не следует понимать упрощённо, т. е. так, что материальная производственная деятельность людей протекает без участия сознания. Всякое общественное действие людей совершается с участием сознания. Историю человеческого общества делают люди, наделённые сознанием, а не манекены. Сознание является неотъемлемой и необходимой частью общественной деятельности. «В головах людей непременно отражается всё то, что побуждает их к деятельности, но как отражается — это зависит от обстоятельств»[331].
Основной закон исторического процесса, выражающийся в том, что общественное бытие людей определяет их сознание, весьма часто упрощается, вульгаризуется, превращается в карикатуру на марксизм, главным образом со стороны буржуазных критиков марксизма и их вольных или невольных агентов, вульгарных материалистов. Это упрощение состоит в том, что под материальным общественным бытием, определяющим сознание, понимают непосредственные повседневные жизненные условия человека и ещё более упрощённо — интересы его желудка.
В связи с этим делается вывод, что героизм, самопожертвование, пренебрежение личными интересами, например, героизм борцов крестьянских войн, деятелей французской революции, героизм и фанатизм учёных, шедших на костёр, пытки и нищету во имя истины (Джордано Бруно, Галилей, Спиноза), — что всё это ни в какой мере необъяснимо из так понимаемого «материализма». Отсюда буржуазные критики заключают, что марксизм явно противоречит фактам!
Никогда классики марксизма не отрицали идеальных побуждений, в том числе и у буржуазных и мелкобуржуазных революционеров, борцов за науку и т. п. Задача исторического материализма заключается вовсе не в том, чтобы отрицать или признавать эти побуждения, а в том, чтобы их понять и объяснить.
Примером марксистского объяснения зависимости сознания от бытия может служить прекрасный анализ мелкобуржуазной природы идеологии Прудона, данный Марксом в письме к Анненкову.
«Мелкий буржуа в современном передовом обществе, — писал Маркс, — в силу самого своего положения, с одной стороны, делается социалистом, а с другой — экономистом, т. е. он ослеплён великолепием крупной буржуазии и сочувствует страданиям народа. В глубине своей души он гордится тем, что он беспартийный, что он нашёл истинное равновесие, которое имеет претензию отличаться от обычной посредственности. Такой мелкий буржуа обожествляет противоречие, потому что противоречие есть основа его существа».
Он сам не что иное, как общественное противоречие, воплощённое в действии. Он должен оправдать в теории то, чем он является на практике. Идеальные побудительные мотивы действуют в творчестве Прудона. Однако сознаёт ли он это или нет, но объективно его идеология есть классическое выражение противоречивого бытия мелкой буржуазии.
Для марксизма-ленинизма основное материалистическое положение об определяющей роли бытия не является какой-то абстрактной априорной формулой. Наоборот, сам этот закон материалистического познания вырос из процесса изменения капиталистической действительности революционной классовой практикой пролетариата. Материалистическая точка зрения о зависимой роли сознания и идеологии может быть правильно понята, лишь исходя из диалектико-материалистического взгляда. Диалектичность этого основного закона исторического процесса обусловлена неотделимостью его от революционной практики пролетариата, от всех остальных элементов марксистской теории, его органической связью с научным коммунизмом Маркса. «Коммунизм для нас не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, о которым должна сообразоваться действительность, — писали ещё в своей ранней работе Маркс и Энгельс. Мы называем коммунизмом реальное движение, которое уничтожает теперешнее состояние. Условия этого движения вытекают из имеющихся теперь налицо в действительности предпосылок»[332]. Материальные предпосылки капитализма определяют собой коммунистический идеал, а не наоборот (как думали социалисты-утописты), и сам этот идеал приобретает конкретный облик только в процессе реального движения, т. е. в процессе борьбы пролетариата.
Порождаемые условиями капитализма классовая борьба пролетариата и его классовое сознание говорят нам совершенно ясно о том, что общественное бытие определяет общественное сознание. Развитие марксизма особенно наглядно доказывает, что эта основная теоретическая истина марксизма непонятна без практики пролетарской борьбы. Вся история большевизма и его борьбы с уклонами выражает правильно понятую и на практике осуществляемую основную истину о зависимости общественного сознания от общественного бытия. Сознательность пролетариата не пассивное отражение спокойного бытия, а действенное познание, которое рождается в самой борьбе, «ибо, — указывает Ленин, — само это участие (т. е. участие в борьбе пролетариата. — Авт.) одним уже фактом своего появления поднимает и сознательность, и организационные инстинкты»[333].
Ленинская борьба за роль партии и её организацию, за параграф 1-й устава партии на II съезде партии и т. д. — классическая иллюстрация того, как практически диалектически Ленин понимал и применял этот материалистический закон истории. Ленин знал, что без участия в работе партии понимание партийной программы и партийной теории не могло быть правильным и устойчивым.
Созданная как план первая хозяйственная пятилетка и победоносная борьба за её осуществление показала, как сознательно, на практике проводится пролетариатом понимание того, что общественное бытие, т. е. построение фундамента социализма, определяет собой и влечёт расцвет так называемой «духовной культуры».
«Материализм вообще, — говорит Ленин, — признаёт объективно-реальное бытие (материю), независимо от сознания, от ощущения и т. д. человечества. Материализм исторический признаёт общественное бытие независимым от общественного сознания человечества. Сознание и тут, и там есть только отражение бытия, в лучшем случае приблизительно верное (адекватное, идеально точное) его отражение»[334].
Здесь возникает вопрос: как следует понимать это отражение, «является ли оно точным, правильным отражением бытия?
Отражение бытия в идеологиях, особенно в классовом обществе, далеко не всегда является точным и правильным отражением и познанием этого бытия. Религиозное сознание, религиозную идеологию никак нельзя признать верной, правильной копией действительного мира. Однако даже в наиболее мистических и фантастических религиозных представлениях можно и необходимо вскрыть их земное ядро — объективные отношения, породившие данное представление, Задача марксистского исследования заключается в том, чтобы в любой форме общественного сознания — религии, искусстве, науке — вскрыть только ей присущий, особый, специфический вид отражения материального бытия, притом различный у разных классов, чтобы из данных отношений реальной жизни вывести соответствующие им формы общественного сознания.
Всякая идея или система идей представляет собой специфическую область общественной жизни, не сводимую механически к тому материальному общественному бытию, которое породило данную идею и отражением которого она является. С другой стороны, идеологии представляют собой не какую-то самостоятельную область, оторванную от бытия людей, но, наоборот, «идея так же реальна, как объект, отражением которого в мозгу она является»[335]. Идея — не фикция, не голая выдумка, как бы фантастична она ни была, а реальное отражение процессов общественной жизни. Самую жизненность идеи обусловливает её содержание, т. е. отражение ею материальных общественных процессов.
Сознание всегда есть в той или иной форме отражение бытия, но способ этого отражения весьма различен у разных классов. Вот как например Ленин характеризует отражение в головах капиталистов их бытия: «Каждый отдельный производитель в мировом хозяйстве сознаёт, что он вносит какое-то изменение в технику производства, каждый хозяин сознаёт, что он обменивает какие-то продукты на другие, но эти производители и эти хозяева не сознают, что они изменяют этим общественное бытие»[336]. В отличие от буржуазного сознания, сознание и идеология пролетариата правильно отражают общественное бытие. «Врагов у нас много, — говорит Ленин, — но они разъединены или не знают, чего хотят... Мы знаем, чего мы хотим»[337].
В одном из своих писем Энгельс указывал, что критикам Маркса «не хватает диалектики» для правильного понимания взаимоотношений экономического базиса и надстроек, общественного бытия и общественного сознания.
Надстройка, в том числе и общественное сознание людей, идеологии представляют собой не пассивное следствие, не один лишь результат действия базиса. Они, раз возникнув, сами оказывают обратное влияние на этот базис. Сила, значение и роль обратного влияния надстроек и идеологии всегда связаны с данными историческими условиями; сила обратного воздействия идеологии усиливается или уменьшается в зависимости от того, в какой мере человеческая практика, революционная деятельность включается сознательно в процесс изменения общественной жизни на основе понимания её законов.
Так, например, введение нэпа означало материалистическое осознание нашей партией того факта, что при разрушенном империалистской и гражданской войнами хозяйстве и при наличии многомиллионных крестьянских разрозненных дворов нельзя непосредственно приступить к социалистическому строительству, а необходимо действовать обходным путём. Это означало глубокое сознание зависимости наших политических возможностей от материального бытия. Основанная на этом осознании практическая деятельность привела к тому, что ныне, в последний период нэпа, мы непосредственно строим социализм и уже завершили построение фундамента социалистической экономики.
Диалектическое понимание взаимодействия базиса, надстроек и идеологий ничего общего не имеет с так называемой теорией различных факторов, которая защищалась русской школой субъективной социологии. Силу обратного воздействия надстройки и идеологии приобретают не благодаря своей самостоятельности и своей кажущейся независимости от общественного бытия, а, наоборот, благодаря органической связи между бытием и сознанием и пониманию этой связи.
Хотя Плеханов подверг резкой критике теорию факторов, однако, и в его понимании взаимодействия экономики и идеологий имеются ошибки и непоследовательность. В отличие от ленинского диалектического понимания этой проблемы, Плеханов недостаточно ясно понял, что обратное влияние общественного сознания, как и вообще надстроек, на базис бывает в корне различно, что оно бывает консервативное и революционное и что революционное воздействие идеологии невозможно без созревания его в борьбе революционных классов. Плеханов здесь вступает на путь социал-демократического хвостистского и по сути деда фаталистического понимания роли сознания и роли партии. Сознательность рабочего класса, по Плеханову, вырабатывается в результате спокойного созревания её, накопления опыта и т. д. «Спокойствие нашего пролетариата указывает лишь на то, что в его среде стихийность уступает место сознательности, а это составляет первое условие успеха революции»[338]. Плеханов здесь вторит Каутскому. «Ясность, — говорит Каутский, — удерживает поднимающиеся классы от преждевременных выступлений»[339]. Плеханов и Каутский развитие сознательности пролетариата, её роль в взаимодействие с породившим её бытием понимают «созерцательно», вне революционной практики, Ленин же всегда подчёркивал, в противовес Плеханову и Каутскому, что сознательность пролетариата неотделима от его революционной практики, что в ней лишь созревает и развивается пролетарское сознание. «Месяцы революционной диктатуры пролетариата и крестьянства, — указывал Ленин, — сделают больше, чем десятилетия мирной, отупляющей атмосферы политического застоя»[340].
Идеологии доселе господствовавших эксплуататорских классов оказывали на бытие обратное воздействие, в консервативном, реакционном, задерживающем ход развития истории направлении (например, религия и всякого рода косные традиции). «Раз возникнув, — говорит Энгельс, — религия всегда сохраняет известный запас представлений, унаследованных от прежних времён, так как во всех областях идеологии предание является великой консервативной силой»[341].
Основная причина консерватизма и консервативного влияния идеологий заключалась, во-первых, в том, что эти идеологии являются отражением общественного бытия людей и как отражение они способны сохранять своё существование на известный период и тогда, когда вызвавшее их к жизни бытие уже изменилось. Изменения и перевороты в экономике не совершаются одновременно с изменениями в надстройках. «С изменением экономического основания, — говорит Маркс, — более или менее быстро изменяется и вся громадная надстройка над ним»[342]. Главные факторы экономической жизни, — говорит Энгельс, — к тому же обыкновенно действуют долгое время в тиши, прежде чем с внезапной силой прорваться наружу. Ясное понимание экономической истории данного периода никогда не даётся современникам сразу».
Во-вторых, причина консерватизма идеологии заключается в существовании класса, который сошёл с мировой арены как господствующий класс (например, помещики при буржуазном строе), но, однако, не исчез полностью и живёт со своей старой идеологией, влияет консервативным образом на идеологию новых классов. Не следует забывать того, что все доселе господствующие классы были эксплуататорскими классами. Поэтому хотя, например, буржуазия вначале и вела борьбу с идеологией феодализма, в том числе с религией и религиозными предрассудками, однако, сделавшись господствующим классом, она использовала эту же религию, против которой она боролась, и приспособила её для обмана рабочего класса в буржуазном обществе. Кроме того, буржуазия очень часто вступает в политические и идеологические компромиссы с остатками монархий и феодализма. Например, в Англии сохраняются форма и идеология королевской власти, хотя экономика Англии гораздо выше республиканской Франции и хотя английский король имеет гораздо меньше прав, чем французский президент.
2. Общественное сознание, психика, идеология.
Религиозные верования, буржуазное понятие свободы, сознание пролетариатом своих интересов — все эти явления, которые в той или другой форме проявляются в сознании отдельных людей, представляются им как предмет их собственного, индивидуального переживания. Почему же разные переживания, представления, идеи отдельных лиц в области политической, моральной, религиозной следует определять как общественное сознание людей?
Общественное сознание никакой самостоятельной, метафизической сущностью, как это думают многие буржуазные социологи, не обладает. Оно существует лишь в головах отдельных людей, а не в заоблачных сферах, и не в особой сфере коллективной психологии. Но общественное сознание — это в то же время не простая сумма индивидуальных сознаний. С одной стороны, общественное сознание существует лишь через индивидуальные сознания, с другой стороны, само индивидуальное сознание проявляет себя всегда лишь как общественное сознание. Без диалектического понимания общего, частного и единичного нельзя выяснять вопроса об индивидуальном и общественном сознании и соотношении между ними.
Общественное сознание возникает как результат отношений людей друг к другу в активной борьбе с природой. Общественное сознание людей возникло не потому, что каждый отдельно взятый человек как существо, одарённое якобы духовной природой, начал самостоятельно мыслить, представлять, чувствовать, сознавать, а потому, что общественная жизнь людей состоит из постоянных взаимоотношений и взаимодействий людей, прежде всего в процессе их материальной деятельности. Это постоянное общение людей, без которого нет общества, вызывает к жизни появление таких неотъемлемых свойств общественной жизни (на её уже ранних стадиях) как языки и сознание. «Язык так же древен, как сознание; язык — это практическое, существующее для других людей, а значит существующее также для самого реального сознания, и язык, подобно сознанию, возникает из потребности сношений с другими людьми... Моё отношение к моей среде есть моё сознание. Там, где существует какое-нибудь отношение, оно существует для меня; животное не относится ни к чему, для животного его отношение к другим не существует как отношение»[343]. Отношение людей возможно только в человеческом обществе, и оно порождает сознание людей как их общественное сознание.
В какие бы индивидуальные тона ни были окрашены чувства и представления отдельных людей, какой бы индивидуальной силой они ни обладали, сам факт чувствования и сознания их всегда бывает общественным и возможным только в обществе. «Сущность религии, — говорит Маркс, — Фейербах сводит к сущности человека. Но сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивидууму. В своей действительности он есть совокупность общественных отношений»[344].
Значит ли это, что сознание общественное и сознание индивидуальное — явления тождественные? Они тождественны и в то же время различны. Поскольку содержание индивидуального сознания всегда общественно, постольку эти понятия тождественны. Однако общественное сознание очень многогранно и разнообразно, оно дифференцируется прежде всего по линии содержания идей, представления, эмоций различных общественных классов. Затем даже представители одного и того же класса в пределах единого классового сознания по-разному переживают, воспринимают те или другие стороны действительности. Химик Лавуазье, художник Давид и политик Робеспьер жили в одно и то же время, в одну и ту же эпоху Великой французской революции и были каждый в своей области выразителями классовых интересов буржуазии, однако у каждого из них круг его интересов, представлений и чувств отличался от другого своей особой направленностью, что не исключало конечно классовой общности их сознания.
Необходимо отметить, что основоположники марксизма говорят обычно об «общественном сознании» и идеологиях как его особых «формах». Плеханов же охотно употребляет термин «общественная психология», или «психика» (она фигурирует и в известной плехановской пятичленной формуле исторического материализма). «Идеологии», с точки зрения Плеханова, формируются, создаются на основе определённой общественной «психологии», которая, по Плеханову, не что иное, как господствующие в данный период настроения и представления людей, на почве которых и вырастают уже определённые идеологии.
Если бы вопрос был только вопросом терминологическим, вопросом словоупотребления, он не представлял бы особой сложности. Термин общественная «психология» или, правильнее, общественная психика», распространившийся в последнюю треть прошлого века (с лёгкой руки буржуазного идеализма и эмпиризма), не означает по существу ничего другого, как, то же общественное «сознание». Однако несомненно, что последнее обозначение и теоретически более правильно. Употребление термина «психика» открывает путь идеалистическому «учению» о «подсознательной» и даже «бессознательной психике» (учение идеалиста Бергсона, фрейдизм). Оно облегчило путь огромному влиянию реакционной теории Фрейда, согласно которой «подсознательное» и «бессознательное» будто бы играют решающую роль в человеческом сознании.
Но дело здесь не только в словоупотреблении. Недостаток и ошибочность плехановского различия общественной «психологии» и «идеологии» заключаются, во-первых, в том, что Плеханов в известной мере биологизирует, мыслит натуралистически само понятие общественной психологии, и, во-вторых, в том, что он недиалектически понимает соотношение между психологией и идеологией, причём первая ошибка Плеханова связана со второй.
Давая подчас хорошие образцы марксистского анализа искусства и литературы (например, первобытных народов, буржуазного искусства и др.), Плеханов всегда подчёркивает, что общественная психология-того или другого класса, как данная и уже возникшая, имеют один общий корень: «психологию данной эпохи, — это понять нетрудно, и в этом убедится всякий, кто хоть бегло ознакомится с фактами»[345]. Декларируя, что в основе идеологии лежит ещё особая область общественной психологии, Плеханов недостаточно вскрывает классовое идеологическое содержание обусловленного сознания. Над ним довлеет биологизм с вечными психологическими законами человеческой природы (закон «антитезы», подражания). Например, смену аристократического направления буржуазным во французской драматической литературе XVII и XVIII вв. Плеханов объясняет действием психологического закона «антитезы» и этим конечно замазывает классовую антагонистичность этих литератур. Плеханов не понимает, что во внутренней противоречивости искусства (например, в противоречиях творчества Толстого) проявляется сам классовый характер литературы и искусства, и для объяснения этих противоречий незачем прибегать к особым законам психологической антитезы.
Такое понимание Плехановым общественной психологии и идеологии вырывает между ними пропасть, не даёт возможности понять их взаимный переход, их развитие. Поэтому Плеханов и не умел вскрыть противоречивый процесс борьбы и вызревания классовой идеологии внутри «психологии эпохи» — в борьбе её с другими классово враждебными идеологиями.
Если Плеханов не видит диалектического перехода между общественным сознанием и его идеологическими формами, то для т. Бухарина этот переход от психологии к идеологии представляется как механический, чисто количественный переход: «Общественная психология, — заявляет он, — есть некий резервуар для идеологии». Идеологии отличаются от общественной психологии «большей систематизированностью своих элементов, т. е. мыслей чувств, ощущений, образов и т. д. Что систематизирует идеология? Она систематизирует то, что мало или совсем не систематизировано, т. е. общественную психологию. Идеологии — это сгустки общественной психологии»[346].
Бухаринская концепция, превращая идеологию в систематизированный «сгусток общественной психологии», которая сама будто бы не систематизирована, механистически упрощает всю проблему. Получается, что общественное сознание, психология, есть некая непронникнутая идеями сущность, находящаяся как бы рядом с идеологией. Тов. Бухарин не понимает единства «психологии» и идеологии, т. е. господствующей, руководящей роли идей во всей области общественного сознания.
Для подтверждения правильности своего определения общественной психологии как «сгустка» идеологии Бухарин приводит пример смутных ещё в классовом отношении чувств, настроений, воззрений пролетариата на заре рабочего движения; эти настроения лишь значительно позже созревают и приобретают идеологическую форму политической программы рабочего класса, приводят к образованию самостоятельного мировоззрения пролетариата. Правильно конечно, что рабочий класс не сразу ясно сознавал свои особые от буржуазии интересы и цели своей политической борьбы. Но неправильно было бы делать отсюда вывод (как это делает Бухарин), что в ранний период своей борьбы рабочий класс обладал только общественной «психологией» и лишь позже оказался на «идеологическом» уровне. Даже тогда, когда рабочий класс не приходит ещё к ясному сознанию своих классовых идей в экономической и политической борьбе, все-таки его смутные желания, чувства, возмущения и протесты против существующего гнёта и эксплуатации представляют собой зародыши новой идеологии. В стихийности пролетарского движения Ленин видел зарождающуюся форму сознательности. С другой стороны, «стихийное рабочее движение, — говорил Ленин, — само по себе способно создать (и неизбежно создаёт) только тред-юнионизм, а тред-юнионистская политика рабочего класса есть именно буржуазная политика рабочего класса»[347]. Сознание рабочего класса на этой ступени ещё противоречиво, он легко подпадает под влияние господствующей буржуазной идеологии.
Пролетарская сознательность рождается не просто как «сгусток» общественной психологии, т. е. пролетарской стихийности (ибо сама эта стихийность пролетарского сознания говорит о господстве буржуазной идеологии), она рождается в борьбе с теми враждебными идеологическими идеями и настроениями, которые без этой борьбы могли бы подчинить себе состояние умов пролетариата. «Всякое умаление социалистической идеологии, — указывает Ленин, — всякое отстранение от неё означает тем самым усиление идеологии буржуазной... Толкуют о стихийности, но стихийное развитие рабочего движения идёт именно к подчинению его буржуазной идеологии»[348].
Выработке пролетариатом своей особой идеологии, своего мировоззрения, предшествовало определённое настроение умов рабочего класса, т. е. низшие ступени развития этой идеологии; однако эта пролетарская психология не есть какая-то бесформенная «психология», она насыщена внутренней борьбой между буржуазной и зарождающейся пролетарской идеологией, пока рабочий класс из «класса в себе» ещё не превратился в «класс для себя».
Маркс и Энгельс постоянно говорят, что идеологии — это формы общественного сознания. Диалектическое соотношение формы и содержания исключает признание какой-то бесформенной общественной психологии, так же как не существует бессодержательной формы её, т. е. идеологии. Или иначе говоря, общественная психология не существует как некое хаотическое, бесформенное «состояние умов», рядом со «сгустками», с «оформленными» идеологиями, как это получается по Бухарину. Форма не есть нечто внешнее по отношению к содержанию, она не как сгусток выжимается из своего содержания, она составляет внутреннюю структуру самого содержания и неотделима от него.
Противопоставление чувств, эмоций мыслям и идеям связано с неправильным, механическим противопоставлением общественной «психологии» и «идеологии». Ошибки Плеханова и Бухарина в этом вопросе послужили истоком для ошибок некоторых современных литературных горе-теоретиков. Воронский, Переверзев и др. утверждали, что писатель, поэт, художник создают своё произведение лишь на базе общественной психологии, т. е. на базе «непосредственных» впечатлений, ещё не оформившихся, не определившихся идеологически.
Резюмируем: общественное сознание или «психология» людей представляет собой не только систему идей и мыслей, но и связанные с ними чувства и настроения (например, идеология пролетариата сопряжена с чувством ненависти к капиталистическому строю). В историческом развитии и созревании идеологии нового революционного класса его сознание проходит различные качественные ступени: от неясных построений и мыслей, рвущих с влиянием идеологии господствующего класса, вплоть до ясной и чёткой научной и политической формулировки классовых задач. Это отчётливо можно проследить на развитии классового сознания пролетариата от смутных идеологических зачатков вплоть до его высшей стадии — марксизма-ленинизма.
3. Относительная самостоятельность идеологий.
Вопрос об относительной самостоятельности идеологий может быть правильно понят лишь в том случае, если мы будем исходить из общественного разделения умственного и физического труда, характерного для классового общества. «Общество, — говорит Энгельс, — порождает известную общую функцию, без которой оно не может обойтись. Предназначенные для этого люди образуют отрасль разделения труда внутри общества. Вместе с тем они приобретают особые интересы также и в противоположность тем, кто их уполномочил, они становятся самостоятельными по отношению к ним»[349].
Классовые идеологии возникают в результате развития классов и классовой борьбы, которая влечёт за собою также и общественное разделение труда по линии умственного и физического труда. «Разделение труда, — указывает Маркс, — становится действительно разделением труда лишь тогда, когда наступает разделение материального и духовного труда». С этого момента сознание может действительно вообразить себе, что оно нечто иное, чем сознание существующей практики. С того момента, как сознание действительно начинает представлять что-нибудь, не представляя чего-нибудь действительно, с этого момента оно оказывается в состоянии освободиться от мира и перейти к образованию «чистой теории», теологии, философии, морали и т. д.»[350]. В классовом обществе развитие этих идеологий как бы отрывается от порождающих их материальных причин, и идеологии фактически обособляются в относительно самостоятельные области. Это обособление не создаёт конечно действительной полной независимости сознания от бытия, но оно приводит к относительной самостоятельности в развитии идеологии. Всякая надстройка и идеология «в силу присущей ей или, вернее, однажды полученной, постепенно развивающейся самостоятельности» (Энгельс) получает свой относительно обособленный характер.
Изменения и перевороты в экономике совершаются, как мы уже отмечали, одновременно с изменением в надстройках и в идеологиях. Относительная самостоятельность идеологии появляется в том, что, например, изменение и развитие философских систем и направлений, определяясь в конечном счёте уровнем развития экономического базиса, в то же время зависят и от достигнутого уже уровня развития самой философии, а также от политических и других идеологических особенностей страны и эпохи, в которых эта философия развивается. Эту относительную самостоятельность идеологии Энгельс иллюстрирует на примере развития философии следующим образом: «Как особая область разделения труда философия каждой эпохи располагает в качестве предпосылки определённым мыслительным материалом, материалом, который передан ей её предшественниками и из которого она исходит. От этого получается такое явление, что страны экономически отсталые могут играть в философии руководящую роль: Франция в XVIII в. по отношению к Англии, на философию которой французы опирались, а затем Германия по отношению к первым двум. Но как во Франции, так и в Германии философия и всеобщий расцвет литературы явились в ту эпоху результатом экономического развития».
Из сказанного Энгельсом вытекает, что все особенности, зигзаги развития и сам расцвет философии в Германии, в то время как Германия экономически была отсталой страной (начало XIX века: Кант, Гегель, Л. Фейербах), не могут быть выведены непосредственно лишь из одного экономического развития Германии. Без понимания того, что, раз возникнув, всякая идеология обладает известной относительной самостоятельностью, которая лишь в конечном счёте может быть объяснена экономическим развитием, — без этого нельзя понять своеобразия идеологического развития в классовом обществе. Для бесклассового социалистического общества вопрос этот представляется по-иному.
Отделение умственного труда от физического в классовом обществе, и преобладающая отсюда относительная самостоятельность идеологии ведут к тому, что идеологии в классовом обществе, в сознании его идеологов превращаются в совершенно самостоятельные сущности.
Так, например, буржуазия боролась за победу буржуазного демократического строя потому, что этого требовали прежде всего интересы экономического развития самой буржуазии, однако в сознании используемых буржуазией масс трудящихся, эта борьба представлялась как борьба за высшие политические, моральные и другие «идеалы». Поэтому-то Маркс и говорит в предисловии к «Критике политической экономии», что, при рассмотрении революций необходимо видеть разницу между материальным переворотом в экономических условиях производства «и идеологическими формами, в которых люди воспринимают в своём сознании этот конфликт и во имя которых борются». Иллюзорная самостоятельность идеологий возникает потому, что истинные побудительные силы и причины, которые заставляют людей бороться за те или другие политические идеалы, остаются для них скрытыми. Это явление Энгельс характеризует как извращённое идеологическое мышление. «Идеология — это процесс, который совершает так называемый мыслитель, хотя и с сознанием, но с сознанием ложным. Истинные побудительные силы, которые приводят его в движение, остаются ему неизвестными... Так как это процесс мысли, то он выводит как содержание, так и форму его из чистого мышления... так как для него всякое человеческое действие кажется основанным в последнем счёте на мышлении, потому что совершается посредством мышления»[351].
Всякое общественное действие люди совершают с участием сознания, но в условиях классового общества этому сознанию зачастую извращённо, неправильно приписывается роль творца действительности. Видимость самостоятельности идеологии в сознании людей теснейшим, образом связана с тем, что она рождается в классовом обществе. Классовое общество, и особенно капиталистическое, в чудовищных размерах углубляет и расширяет разделение умственного и физического труда. Капитализм с одной стороны, создаёт многомиллионную армию людей (пролетариат), уделом которых является физический труд, или вернее даже, однотонные, однообразные функции труда, С другой стороны, тот же самый капитализм создаёт и всё более дифференцирует многочисленные отрасли идеологического труда, порождает «чистых» идеологов, людей так называемого интеллигентного труда. Этот идеологический труд в капиталистическом обществе всё более и более по форме отрывается от своей материальной основы. Воспринимая свои идеи, свой мыслительный идеологический процесс как ни от каких классовых сил и явлений общественной жизни не зависящий, а наоборот, подчиняющий себе эту жизнь, идеологи тем самым приписывают классовым идеям общечеловеческий характер. Классовая роль идеологии господствующего класса в том именно и состоит, чтобы искажать, затуманивать истинный смысл происхождения своих идей, классовое выдавать за всеобщее, за человеческое.
То, что извращённость идеологического мышления отражает в себе классовый характер идеологии, Ленин ярко показывает на примере идеологического обмана и затушёвывания сущности империалистической войны. Объективное содержание войны есть продолжение политики «империализма», т. е., грабежа буржуазии «великих держав» других наций, «субъективная» же преобладающая идеология есть «национальные» фразы, распространяемые для одурачивания масс[352].
Иначе, не по-ленински, объясняет это же явление т. Деборин, обнаруживая чисто механистическое понимание соответствия классовых идеологий базису. «Первая задача марксиста, — пишет Деборин, — при этих условиях (т. е. условиях империалистической войны) сводилась к «снятию» идеологической формы, разоблачению её лживости и выявлению подлинного содержания войны, что вместе с тем означало приведение общественного сознания, идеологии в то или другое соответствие с объективным содержанием, с общественным бытием»[353].
Деборинская ошибочная оценка идеологии империалистской войны не случайна, а связана со всей отмеченной уже выше его оппортунистической оценкой империализма. Деборинский внеклассовый подход к надстройкам и идеологии, требование механического их соответствия базису уже давно были разоблачены Лениным в его борьбе с меньшевиками.
Буржуазная идеология есть искажённое отображение общественного бытия, создающееся в интересах господствующего эксплуататорского класса, особенно в период его упадка. Однако отсюда нельзя делать вывод (как это иногда делают), что так как идеологии угнетающих классов извращённо, неправильно, отражали действительность, то поэтому марксизм-ленинизм как правильно познающая мир теория не является идеологией.
Стать на такую точку зрения — значит, во-первых, забыть о том, что, хотя субъективно идеологи отрываются от бытия, однако в идеологии классового общества всё же своеобразно отражается и познаётся действительность, а не только извращается. Во-вторых, забывается, что под идеологией Маркс, Энгельс и Ленин понимали не только извращённое в познании людей отражение мира, характерное для классового общества, но что идеология — это во всяком обществе форма отражения и познания действительности. Поэтому неправильно отрицать пролетарскую идеологию на том лишь основании, что она правильно отражает и познаёт мир. В-третьих, эта точка зрения не принимает во внимание, что в известном смысле самый извращённый характер идеологического мышления правильно отражает противоречивый характер классовой действительности.
Классовая действительность, особенно в капиталистическом обществе, сложна и противоречива, и неотъемлемым свойством её противоречивости является извращённое сознание. Наиболее ярким примером такого извращённого сознания, без которого немыслим сам процесс товарно-производственных отношений в капиталистическом обществе, является товарный фетишизм.
«Здесь, — говорит Маркс, — продукты человеческого мозга представляются самостоятельными существами, одарёнными собственной жизнью, стоящими в определённых отношениях с людьми и друг с другом. Такую же роль в мире товаров играют продукты человеческих рук. Это я называю фетишизмом, который присущ продуктам труда, раз только они производятся как товары, и который, следовательно, не отделим от всякого товарного производства»[354].
Итак, с одной стороны, товарный фетишизм — это такое извращение в сознании людей реальных отношений, которое подобно религиозным фантазиям, но, с другой стороны, само это извращение — неотделимое свойство товарного производства. Нельзя отделить фетишистскую форму сознания от характера самого капиталистического производства. Также и буржуазные проповеди об общечеловеческом характере морали, буржуазная демократия — это не только высоко парящее в идеологиях людей извращение общественных отношений, но это в то же время необходимый сопутствующий элемент этих отношений и классового господства буржуазии. «Если во всей идеологии люди и их отношения кажутся поставленными на голову, как в камере-обскуре, то это тоже вытекает из исторического процесса их жизни, подобно тому как обратное изображение предметов на сетчатке вытекает из непосредственного физического процесса их жизни»[355].
Говоря об извращённом характере классовой идеологии, не следует также забывать, что всякий класс общества, в том числе и буржуазия, не могли существовать и господствовать без относительно правильного познания мира. Буржуазия как класс не могла бы создать своего экономического господства без развития естественных наук и техники, а эти последние немыслимы без правильного познания процессов природы. «...Исторически условна всякая идеология, — говорит Ленин, — но безусловно, что всякой научной идеологии (в отличие от религиозной) соответствует объективная истина, абсолютная природа»[356].
Однако то, что всякой научной идеологии (в отличие, например, от религиозной) соответствует объективная истина, не значит, что в классовом обществе научная идеология создаётся без всякого рода извращений, идеологических вывертов. В своём историческом развитии науки как естественные, так и особенно общественные отражают собой классовую борьбу и классовые тенденции к идеологическому извращению истины.
4. Классовый характер идеологии. Докапиталистические идеологии.
Общественное бытие определяет общественное сознание, поэтому в классовом обществе всякая идеология носит классовый характер. «На различных формах собственности, да социальных условиях существования, — говорит Маркс, — поднимается целая надстройка различных и своеобразных чувств, иллюзий, понятий и мировоззрений. Весь класс творит и формирует всё это на почве своих материальных условий и соответственно общественных отношений»[357].
В ревизионистской литературе этот вопрос поднимается неясно и неправильно. Даже признавая классовый характер идеологий, забывают, что классовое сознание различных классов различным образом отражается в их идеологии и что поэтому классовое содержание в идеологиях, а также отношения различных идеологий одна к другой и к экономическому базису не одинаковы и даже противоположны. Особенно ярко выступает упрощённое понимание идеологий у Богданова, который явно идеалистически видит в идеологии «организующую форму» бытия, связанную с «организаторским» классом.
Богдановская теория идеологии оказала несомненно влияние и на бухаринское понимание роли идеологий. Для т. Бухарина идеологии превращаются «в условия равновесия, сдерживающие внутренние противоречия людских систем»[358]. Если идеологии — «условия равновесия», то исчезает существенное различие между буржуазной и пролетарской идеологией. Между тем самый характер, самый способ отражения в пролетарских идеологиях качественно другой, чем буржуазный, так как пролетарские идеологии способны правильно, без фетишизма и извращений отражать и познавать действительность. Именно это основное различие т. Бухарин своей постановкой вопроса и затемняет. В то же время, анализируя различного рода идеологии, науку, философию, т. Бухарин приходит к выводу, что развитие их «в последнем счёте зависит от технического развития общества, от уровня развития производительных сил»[359]. Энгельсовское «в последнем счёте» извращается здесь Бухариным, ибо уровень производительных сил отождествляется и сводится к уровню развития техники.
Подчёркивая одинаковую роль буржуазной и пролетарской идеологий как «условий равновесия» общества, их «соответствие» экономическому базису «и в последнем счёте их зависимость от технического развития общества», т. Бухарин забывает, что классовый характер идеологии часто проявляется не в механическом соответствии идеологии базису, а в противоречии между идеологией и её экономическим базисом, в противоречиях между обеими борющимися идеологиями. Кроме того, бухаринское понимание идеологии как «условия равновесия» не даёт нам правильного представления о роли идеологии господствующего эксплуататорского класса как господствующей идеологии.
Анализ идеологий античного, феодального и буржуазного общества доказывает, что основные черты мировоззрения всех этих общественных формаций были классовым продуктом господствующих классов. «Что же доказывает история идей, — указывали Маркс и Энгельс ещё в «Коммунистическом манифесте», — если не то, что умственная деятельность преобразуется вместе с материальной? Господствующими идеями данного времени всегда были только идеи господствующего класса»[360].
Лишь в процессе классовой борьбы угнетённого класса против господствующего класса вырастает новая идеология этого класса, при помощи которой он ведёт борьбу против угнетающего его класса. Так пролетариат в своей борьбе против буржуазии создал свою пролетарскую марксистскую идеологию.
Почему же мысли господствующего класса могут быть господствующими мыслями и в рядах угнетённых классов? Потому, — отвечает Маркс, — что «класс, являющийся господствующей материальной силой общества, является в то же время его господствующей духовной силой (подчёркнуто Марксом. — Авт.). Класс, могущий распоряжаться средствами материального производства, располагает в то же время благодаря этому средствами духовного производства. Так, благодаря этому он господствует в тоже время в общем над мыслями тех, у которых нет средств для духовного производства. Господствующие мысли представляют не что иное, как идеальное выражение господствующих материальных отношений»[361]. Господствующий характер мыслей господствующего класса выражается далее в том, что господствующий класс, будучи меньшинством, всегда старается представить свои мысли в качестве всеобщих и обязательных — общечеловеческих (что особенно характерно для буржуазной идеологии). Господствующий класс пытается объективировать свои идеи, он придаёт им самостоятельное значение, так, чтобы можно было сказать, «что в эпоху господства аристократии господствовали понятия: честь, верность и т. д. В эпоху господства буржуазии понятия: свобода, равенство и т. д.»[362].
Приписывание понятиям абсолютной истинности, всеобщности, соответствия их человеческой природе особенно характерно для буржуазной идеологии. Вернее, классовое содержание буржуазной идеологии наиболее ярко себя проявляет в надклассовой форме. Эта якобы надклассовая и «общезначимая» форма буржуазной идеологии, как и всякой другой идеологии господствующего класса, играет различную роль в разные периоды существования данного класса. Буржуазия в борьбе против феодализма, против средневековой тьмы и невежества, господства религиозной мистики, выдвигала идеи просвещения, развития науки, выдвигала лозунги политической свободы. Поскольку в период борьбы за власть буржуазия была относительно революционным классом, её идеи частично соответствовали интересам большинства общества. «Революционный класс, — писали по этому поводу Маркс и Энгельс, — уже по одному тому, что он противостоит некоторому классу выступает не как класс, а как представитель всего общества... Это возможно для него, ибо первоначальные его интересы действительно ещё сильно связаны с общими интересами прочих негосподствующих классов, не сумевших под давлением обстановки прошлого развиться в виде особенных интересов особого класса»[363].
Буржуазные идеи того времени были передовыми идеями, двигавшими человечество вперёд, что конечно не исключает того, что они были классовыми идеями самой буржуазии. Совершенно иную роль играет изображение буржуазией своей идеологии как «надклассовой», когда буржуазия превратилась в реакционный класс, особенно в период упадка, загнивания капитализма. Идеология буржуазии становится формой борьбы с идеологией нового класса — пролетариата, борьбы, достигшей в наше время наибольшей непримиримости и остроты.
Однако ещё до развития буржуазной идеологии история классового общества выдвигает целый ряд классовых идеологий, соответствовавших определённым классовым формациям и способствовавших укреплению господства эксплуататорских классов. Ранней классовой общественной формацией, выработавшей уже определённое мировоззрение и богатую культуру, является рабовладельческая общественная формация.
Экономические и политические особенности античного мира наложили особый отпечаток и на всё мировоззрение древних греков и римлян. В эту эпоху человечество гигантскими шагами продвинулось вперёд в смысле огромного подъёма культуры. Религиозное мировоззрение формально сохраняет свою силу, но по существу уступает первенство искусству, философии и науке (древняя Греция), политической идеологии и праву (Рим). Развитие предприимчивого класса свободных торговцев, ремесленников, мореплавателей — всё это коренным образом изменяет сознание людей, расширяет его горизонты, ослабляет путы религиозного мировоззрения, влечёт за собой коренное изменение способов мышления, представления и чувства людей, развивает свободомыслие, индивидуалистические черты их идеологии. В силу этого древняя Греция явилась колыбелью материалистической философии (Демокрит, Эпикур) и родиной наук. До сих пор большинство научных терминов и самих наук носят греческие и частично латинские названия. Как философия, так и искусство древних греков, особенно в раннем периоде своего роста, проникнуты первичными формами материализма и диалектики. Среди быстрой смены и движения способов производства, среди бурного возникновения и падения колоний, городов, «тираний» и республик, в связи с процессом развития товарного производства и обмена, греки верно и впервые схватили мир как движущееся целое. «Этот первоначальный наивный, но по существу правильный взгляд на мир, — говорит Энгельс, — был-присущ древнегреческой философии и впервые выражен Гераклитом: всё существует и в то же время не существует, так как всё течёт, всё постоянно изменяется, всё находится в постоянном процессе возникновения и исчезновения»[364].
В тесной связи с развитием классовой борьбы в древней Греции зарождается не только ранний материализм, но и идеалистическая философия (Платон). Период упадка греческой культуры, период паразитизма и загнивания господствующего класса на базе всё более и более мощного развития рабского труда влечёт за собой рост идеализма. В конце концов этот процесс завершился возникновением и победой христианской религии.
Если, с одной стороны, античный идеализм идеологически подготовлял христианство, то, с другой стороны, античной материализм, античное искусство, древнеримское право и государство послужили материалом для последующего развития мировоззрения буржуазии в эпоху развития торгового капитала. Новое классовое содержание буржуазного мировоззрения вливалось сначала в старые меха, в старые идеологические формы. Так называемая эпоха ренессанса и гуманизма (ХV и XVI вв.), когда развитие товарного производства разрушало старые феодальные отношения, вся была проникнута духом. подражания и преклонения перед культурой античного мира. Этот факт свидетельствует также о том, что, несмотря на коренное различие этих исторических периодов, они имели общее в характере общественных отношений классового господства и эксплуатации и в вырастающей на этой почве духовной культуре.
Мировоззрение и культура феодализма представляют собой полную противоположность античному обществу, означают регресс по сравнению с культурой античного мира: застой в развитии наук, полное подчинение философии и искусства религии. «Для этого времени, — говорит Энгельс, — наука была по отношению к церкви лишь смиренной служанкой, которой не позволялось переступать установленные верой границы, коротко говоря — она была всем, только не наукой»[365].
На заре буржуазного общества внутри феодализма борьба крестьянства и нарождающейся буржуазии, являясь по существу сугубо политической борьбой, выступала в формах религиозной борьбы за господство различных религиозных догматов (борьба Гуса, Лютера, Кальвина и вообще вся эпоха так называемой религиозной реформации, религиозные лозунги крестьянской войны, крестьянских бунтов и восстаний средних веков).
И только эпоха Великой французской революции освободила, борьбу против феодализма от религиозной формы и облачения.
5. Основные черты буржуазного мировоззрения.