Глава XIV. Администрация римского мира

Дата: 2025-06-14; Просмотры: 1

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

1. Как Рим приобрел владычество

Риму не так легко было бы совершать свои завоевания, если бы древний муниципальный дух не угас уже повсеместно в то время;

с другой стороны, можно думать, что муниципальный строй не пришел бы тотчас же в упадок, если бы римские завоевания не нанесли ему последнего удара.

Среди общих перемен, происшедших в учреждениях и нравах, сам патриотизм подвергся коренным изменениям, и это обстоятельство в высшей степени способствовало быстрым успехам Рима. В первые века жизни городской общины патриотизм составлял часть религии: родину любили, потому что любили ее богов-покровителей, потому что на родине находили божественный огонь, праздники, молитвы, гимны, потому что вне родины не было ни богов, ни культа. Такого рода патриотизм представлял собой веру и благочестие. Но, когда жреческая каста утратила свое владычество, такой патриотизм исчез вместе со всеми своими древними верованиями. Привязанность к городской общине не уничтожилась тогда совсем, но преобразилась, приобрела новую форму.

Отечество уже не любили за его религию и за его богов: его стали любить только за его законы, за те права и безопасность, которые оно предоставляло своим гражданам. С этих пор, так как

477

сердце привязывалось лишь к учреждениям, а эти последние менялись часто, — и сам патриотизм стал чувством изменчивым и неустойчивым, которое зависит от обстоятельств и от разных влияний, действующих на него так же, как и на государственный строй. С этих пор родину любили лишь постольку, поскольку нравился государственный строй, существующий в ней в данный момент: тот, кто считал ее законы дурными, не имел решительно никакого основания быть привязанным к родине. Убеждения каждого человека стали для него более священными, чем отечество, а торжество партии сделалось более дорогим, чем величие и слава городской общины. Каждый дошел до того, что родному городу, в котором не было симпатичных ему учреждений, он предпочитал всякий другой город, где эти учреждения существовали. Люди начали охотнее эмигрировать, почти перестали бояться изгнания. Дошло до того, что заключали союз с неприятельским городом, лишь бы доставить торжество своей партии в родной общине.

Такое настроение умов очень сильно способствовало успехам Рима. Рим повсюду поддерживал аристократию, а потому повсюду аристократическая партия была его союзницей. Gens Claudia покинула Сабину вследствие внутренних раздоров и переселилась в Рим, потому что римские учреждения нравились членам этого рода больше, чем учреждения родной страны. В ту же самую эпоху многие латинские роды эмигрировали в Рим, так как они не любили демократического строя в Лациуме, а Римом управляли в то время патриции. В Ардее происходила борьба между аристократией и народом: народ призвал на помощь вольсков, тогда аристократия сдала город римлянам. Этрурия была полна раздоров; Вейи свергли аристократическое правительство, и когда римляне напали на этот город, остальные этрусские города, в которых еще господствовала жреческая аристократия, отказали вейентинцам в помощи. Позднее, когда Капуя восстала против римлян, замечено было, что аристократическое сословие всадников не принимало никакого участия в этом восстании. В 313 году Авзона, Сора, Минтурны, Весция были преданы римлянам аристократической партией. Когда Ганнибал был в Италии, во всех городах начались волнения; но дело шло вовсе не о независимости: в каждом городе аристократия была за Рим, а народ за карфагенян...

Как только римляне появились в Греции (199 г. до Р. X.), тамошняя аристократия стала на их сторону. Почти никто в это время не думал о возможности выбирать между свободой и подданством, для большинства дело шло лишь о выборе между аристократией и народной партией. Во всех городах одна из этих партий была за Филиппа, за Антиоха или за Персея, а другая за Рим.

У Полибия и у Тита Ливия мы видим, что если в 198 году Аргос открывает свои ворота македонянам, то это потому, что в нем взяла верх народная партия; а в следующем году партия богатых сдает

478

Опунт римлянам; у акарнанцев аристократия заключила союзный договор с римлянами, но год спустя этот договор был нарушен, потому что в промежутке перевес получила демократия. Фивы находятся в союзе с Филиппом, когда народная партия в них преобладает, и сближается с Римом тотчас же, как только власть переходит к аристократам; в Афинах, в Деметриаде, в Фокее народ враждебно относится к римлянам; Набис, демократический тиран Спарты, воюет с ними; наоборот, Ахейский союз, пока его делами руководит аристократическая партия, сочувствует им; такие люди, как Филопемен и Полибий, желают национальной независимости, но в то же время они предпочитают римское владычество демократии; даже в Ахейском союзе наступает момент, когда поднимается в свою очередь народная партия, и с этого времени союз враждебен Риму.

Все эти факты достаточно ясно показывают, каким образом Рим без особенных усилий достиг владычества. Муниципальный дух исчезал мало-помалу. Любовь к независимости становилась очень редким чувством, и сердца всецело отдавались партийным интересам и партийным страстям. Незаметно забывалась гражданская община. Мало-помалу падали одна за другой перегородки, которые когда-то разделяли городские общины и делали каждую из них маленьким обособленным миром, в пределах которого замыкались все помыслы и желания отдельной личности. Во всей Италии, так же как и во всей Греции, теперь различали лишь две группы людей: с одной стороны — аристократический класс, с другой — народную партию. Одна из этих групп призывала римское владычество, другая боролась против него. Верх взяла аристократия, и Рим приобрел владычество.

(Fustel de Coulanges, La cite antique, p. 432 et suiv., изд. Hachette).

2. Положение италиков во II в. до Р. X.

В одной из своих речей Гай Гракх рассказал несколько эпизодов, рисующих отношение римских должностных лиц к муниципальной магистратуре.

Один консул прибыл недавно в Теан Сидицинский. Жена его заявила, что ей угодно помыться в мужской бане. Главный магистрат муниципии, М. Марий, приказал поэтому квестору немедленно выгнать из бани всех, кто там мылся. Жене консула показалось, однако, что ей пришлось долго ждать; она пожаловалась мужу, что ее задержали и плохо вымыли баню. Тогда консул приказал устроить на форуме эшафот и ввести на него М. Мария. Почтенного гражданина раздели и высекли. Услыхав об этом, жители г. Кал издали постановление, чтобы никто не смел мыться в банях во время пребывания

479

в городе римских магистратов. В Ферентине по тому же поводу наш претор велел схватить квесторов: одному из них удалось избежать позора самоубийством, а другого схватили и высекли...

А вот вам пример, как буйствуют знатные молодые люди. Один из них, бывший в Азии по какому-то официальному поручению, возвращался в Рим. Его несли на носилках. Около Венузии ему попался навстречу пастух; не зная, кого несут, он в шутку спросил, кого это хоронят. Тогда юноша велел опустить носилки; рабы по его приказанию отвязали от носилок ремни и били ими пастуха до тех пор, пока тот не умер.

(Авл Геллий, X, 3).

3. Наказание Капуи за отпадение от Рима

Большинство сенаторов Капуи было уверено, что и к ним римский народ отнесется столь же милостиво, как не раз это было в прежние войны; было решено поэтому отправить посольство для сдачи римлянам Капуи. Послов отправили, а около 27 сенаторов направились в дом Вирия. Здесь они устроили пир, стараясь забыть за вином гнетущую мысль о несчастье, и приняли яд. Потом, когда кончили пир, подали руки друг другу и в последний раз обнялись, оплакивая участь свою и судьбу родины. Одни остались у Вирия, чтобы быть сожженными на одном и том же костре, другие разошлись по домам. Яд действовал медленно, потому что желудок их полон был яств и вина; большинство из них поэтому промучилось и всю ночь, и часть наступившего дня, но к тому времени как пред врагом раскрылись ворота, все были уже мертвы.

На следующий день по приказу проконсулов были открыты ворота Юпитера, находившиеся против римского лагеря, и в город вступили под начальством легата Г. Фульвия один легион и два отряда союзников. Фульвий прежде всего отобрал все оружие, какое было в Капуе, расставил у всех ворот караулы, чтобы никого не впускать и не выпускать, взял под стражу карфагенский гарнизон и приказал сенату отправиться в лагерь к командирам. Как только они пришли, их заковали в цепи и заставили выдать квесторам все золото и серебро, какое было у них... 25 сенаторов были отправлены под стражу в Калы, 28 — в Теан. Это были .те, которые больше других были виновны в том, что Капуя отпала от римлян.

По вопросу о том, как наказать кампанский сенат, консулы не могли прийти к соглашению: Аппий Клавдий готов был простить, Фульвий настаивал на суровых мерах. Поэтому Аппий предлагал передать вопрос на разрешение сенату, но Фульвий требовал немедленных действий. Ночью с конным отрядом он отправился в Теан,

480

на рассвете вступил в городские ворота и явился на форум. Все население сбежалось туда, как только показались всадники. Фульвий вызвал сидицинского магистрата и приказал привести из-под стражи кампанцев. Их привели, высекли и казнили. Оттуда он во весь опор поскакал в Калы. Он уже занял место на трибуне, и кампанцы были уже привязаны к эшафоту, как по римской дороге примчался курьер и передал Фульвию письмо от претора Кальпурния с сенатским приговором. В толпе пошел говор, что «все дело о кампанцах передается на решение сенату». Фульвий также думал это, но положил письмо, не распечатав, за пазуху, и кампанцы были казнены. Только тогда прочел он письмо и сенатский приговор, когда уж было поздно помешать казни...

Фульвий уже поднялся, чтобы идти, как из толпы вышел один кампанец, Таврея Юбеллий, и обратился к нему. Удивляясь, что ему надо, Фульвий снова сел, и Юбеллий обратился к нему со следующими словами: «Прикажи убить и меня, чтоб похвастаться потом, что убил человека, который гораздо храбрее тебя». — «Должно быть, он не в своем уме, — сказал Фульвий, — даже если б я и хотел, сенатский приговор мешает мне убить его». — «Родина моя в руках врагов, — сказал Юбеллий, — родные и друзья погибли, своей рукой убил я жену и детей, чтоб не пришлось им испытать бесчестия, а мне нельзя даже и умереть, как умерли сограждане! Но в своей собственной храбрости найду я освобождение от этой ненавистной жизни». С этими словами он пронзил себе грудь мечом, который держал под платьем, и, умирая, упал к ногам полководца...

Из Кал Фульвий вернулся в Капую; Ателла и Калатия сдались;

здесь также были приняты суровые меры против тех, кто был во главе всего дела: было казнено около 70 сенаторов и почти триста знатных кампанцев; другие окончили жизнь кто в тюрьме, кто в ссылке по разным латинским городам; наконец, многие из кампанцев были проданы в рабство.

Оставалось решить, что делать с Капуей и остальной частью Кампании. Некоторые предлагали уничтожить этот могущественный город, который был так близко от Рима и так враждебно к нему относился. Однако соображения пользы взяли верх: ради области, которая, как известно, была первой в Италии по плодородию, город пощадили, чтобы было где жить земледельцам. Для заселения города жителями были оставлены в нем все обыватели — не кампанцы: вольноотпущенники, купцы, ремесленники; все земли и общественные здания были обращены в собственность римского народа. Однако было решено, что в Капуе только население будет, как в городе, но не будет ни городской общины (civitas), ни сената, ни собрания народного, ни магистратуры. Без общественных собраний, без властей население будет разобщено и неспособно к совместным действиям; а для судопроизводства из Рима будут ежегодно посылать префекта.

481

Так устроились дела в Капуе. Решение это похвально со всякой точки зрения: против главных виновников были приняты суровые и быстрые меры; большинство граждан — отправлено в ссылку без надежды на возвращение; а невинные стены и здания не были ни сожжены, ни разрушены.

(Тит Ливий, XXVI, гл. 14, 16).

4. Веррес в Сицилии

В 75 г. до Р. X. Лициний Веррес получил в управление Сицилию, ближайшую из провинций, с которой обходились обыкновенно мягче, чем с другими, так как в ней было очень много римских граждан. Веррес набросился на нее как на добычу. Еще прежде чем высадиться на остров, он притянул к суду одного жителя Галезы по поводу спорного наследства, и этот несчастный выпутался из беды только уплатив 1000000 сестерций и отдав самых лучших своих лошадей, всю серебряную посуду и драгоценные ковры. Другие подобные же дела доставили Верресу до 40000000 сестерций. Он продавал все — и правосудие, и должности, выказывал полное пренебрежение к законам, к собственным эдиктам, к религии, к жизни провинциалов, к их имуществу и в особенности к их терпению и покорности. В течение 3 лет ни один сенатор в 65 сицилийских городах не был избран даром. Однажды из-за сравнительно ничтожной выгоды Веррес уменьшил год на полтора месяца, объявив, чтобы январские иды считались мартовскими календами. Один судья из Центурипы произнес приговор, несогласный с желаниями Верреса; тот отменил приговор, запретил судье заседать в городском сенате и появляться в общественных местах и кроме того объявил, что не позволит ему преследовать за оскорбление кого бы то ни было, кто его ударит. Жители Агириума, обложенные слишком тяжелыми податями, осмелились жаловаться; их депутаты чуть было не погибли под розгами, а город уплатил претору 400000 мер хлеба и 60000 сестерций. В Этне агенты Верреса собрали с земледельцев, кроме следуемой с них десятины, 300000 мер хлеба; в Леонтини, в Гербите — по 400000. Подобно Дарию или Ксерксу он дарил города, т. е. доходы с этих городов, своим друзьям: Липари — одному собутыльнику, Сегат — комедиантке Терции, Гербиту — Пиппе, скандализировавшей Сиракузы. Злоупотребления Верреса обезлюдили страну. При его появлении городскую землю Леонтини обрабатывали 83 человека; на третий год его претуры их оставалось лишь 32; в Мотике число их упало со 188 до 101, в Гербите — с 157 до 120, в Агириуме — с 250 до 80. Во всей провинции болышая половина пахотной земли была заброшена; глядя на эту страну, можно было подумать, что война, чума

482

и все бедствия вместе посетили ее, а он, лежа в носилках на мальтийских розах, с венком на голове, гирляндой из цветов на шее, проезжал по этой несчастной стране среди заглушенных проклятий!

Для снабжения Рима хлебом он получил из казны 37000000 сестерций: деньги он оставил у себя, а в Рим послал награбленный хлеб. Для содержания его дома провинциалы должны были доставлять припасы, за которые платил сенат. Хлеб стоил в то время от двух до трех сестерций, Веррес выставил цену в 12 сестерций, требовал таким образом из казны в 5 раз больше, чем следовало, и притом получил всю сумму наличными деньгами.

Веррес был художником, антикварием, любителем всяких редкостей и всяких хороших вещей. Беда хозяину, который его принимал! Его обирали дочиста. Однажды Веррес проезжал близ города Алунция, расположенного на высотах и ускользавшего до сих пор от его грабительства. Претор останавливает носилки у подножия горы, велит принести к себе всю серебряную посуду местных жителей, выбирает то, что ему нравится, а затем поручает магистрату заплатить ограбленным им жителям несколько мелких монет, которые он потом даже не вернул ему. Царь Сирии Антиох проезжал по провинции с великолепными подарками, предназначенными для сената. Веррес отбирает их себе, царь жалуется, протестует, но ему не больше удается добиться справедливости, чем последнему из провинциалов. В течение 8 месяцев несколько золотых дел мастеров работают во дворце Гиерона исключительно над приведением в порядок золотых вещей, которые награбил Веррес, а по данным сиракузской таможни оказывается, что только по одному мосту в течение нескольких недель он вывез с острова разных вещей на 1200000 сестерций. Веррес собирал также коллекцию древностей, и ни одна чаша, ни одна красивая ваза, в особенности ни одна замечательная статуя, не могли ускользнуть от него. Мессина обладала знаменитым Амуром работы Праксителя; Агригент — гидрией Боэта [1], — Веррес взял их. Диана в Сегесте и Церера в Генне были предметом всеобщего поклонения: даже из Рима приходили принести жертву на алтари этих богинь. На этом основании, по мнению Верреса, они заслуживали чести украсить его сад и его музей, и он забрал их себе. Почти все статуи, взятые Сципионом из Карфагена и подаренные сицилийцам, были у них теперь отняты.

В это время война с рабами была в полном разгаре. Море покрыто было пиратами. Веррес снарядил флот, потребовал от городов кораблей, матросов, оружия, припасов, но все это для того только,

__________

[1] Боэт из Халкидона, известный скульптор-чеканщик, живший во II в. до Р. X.; гидрия — кувшин. — Ред.

483

чтобы продать; он продавал припасы, отпускал за деньги матросов, за деньги освобождал от повинностей, и при этом можно было видеть римских воинов, вынужденных в этой богатейшей провинции кормиться пальмовыми корнями. В первый же раз, как этот флот, почти лишенный воинов и оружия, вышел из гавани, он был разбит, и Веррес, как строгий страж чести римского знамени, велел обезглавить всех командиров. При этом ликторы за деньги продавали родственникам последних милость убить их одним ударом. Вот еще один случай, который превосходит все остальные. Некто Гавий, римский гражданин, торговал в Сиракузах; Веррес посадил его в тюрьму. Гавий убежал и прибыл в Мессину, заявляя, что он отправится в Рим жаловаться на претора; но Веррес арестовывает его, велит бить розгами всем своим ликторам сразу и затем приказывает, чтобы на берегу против Италии воздвигли крест и к нему привязали Гавия. Во время мучений, в смертельной агонии, несчастный не издал ни одного стона, ни одного крика; слышно было только, как он повторял все время: «Я римский гражданин!» А претор на это кричал ему: «Посмотри-ка оттуда сверху на Италию! Посмотри на отечество! Посмотри на законы и свободу!»

Веррес — самый жадный из вымогателей, каких только знает древняя история; но правителей, виновных в таких же точно преступлениях, было очень много, и сам Веррес был возможен лишь потому, что ему предшествовала сотня других, подобных ему. «Сколько, — говорит Цицерон, — таких нарушающих долг магистратов в Азии, сколько их в Африке, сколько в Испании, Галлии, в Сардинии!» Многие из них привлекались к суду, некоторые были осуждены, но большинство оставалось безнаказанным, так как преемник обвиненного магистрата прекращал жалобы провинциалов, арестовывая свидетелей, упрашивая, угрожая, и таким образом заставлял хранить благоразумное молчание о прежней тирании из страха перед новой! Иногда провинция сама себя заранее обезоруживала трусливой лестью: Верресу были поставлены статуи во всех городах Сицилии, в Сиракузах — триумфальная арка, там же ему был поднесен титул спасителя; в Риме ему были воздвигнуты конные статуи, сооруженные, по словам надписи, благодарными жителями Сицилии.

(Duruy, Hist. des Rom., I, pp. 603 et suiv., изд Hachette).

5. Провинция Азия в I веке до Р. X.

Одним из законов Гая Гракха в 123 г. до Р. X. налоговая система была организована таким образом, что провинция Азия должна была стать краеугольным камнем римских финансов или, если уж называть вещи их настоящими именами, дойной коровой республики.

484

Подать состояла из общей десятины со всех произведений земли, из пошлины за выгон на общественных землях (scriptura) и таможенных пошлин (portoriuni). Это обложение было тяжелым уже по одним своим размерам, но оно становилось просто невыносимым, благодаря способу взимания, установленному Гракхом. Взимание подати и аренда богатейших владений, которые республика унаследовала от царской династии Аттала, сдавались цензорами на откуп каждые четыре года по определенной цене, которая могла быть уменьшена лишь в известных, заранее указанных, случаях. Таким образом эти откупы были доступны лишь могущественным финансовым объединениям, которые составлялись из богатых торговцев. Главная контора этих откупщиков, или публиканов, находилась в Эфесе, откуда они уже опутывали своей паутиной всю провинцию; в скором времени они стали действительными хозяевами страны, диктуя законы официальным представителям Рима и обращаясь с населением, как со стадом животных. В их распоряжении была целая армия сборщиков, а также и рабов, которые работали на их полях, на их заводах, их солеварнях, их каменоломнях; когда не хватало рабочих рук, они производили охоту на людей на территории соседнего царства.

Доходы, которые римская казна получала из этой провинции, были очень значительны; их вполне хватало на все расходы по текущей администрации империи. Но это было ничто в сравнении с действительной суммой, которую уплачивали жители провинции Азии: расходы по сбору податей, барыши, которые получали разного рода посредники, и в особенности всевозможные злоупотребления, — все это по меньшей мере удваивало тяжесть бремени, лежавшего на провинциалах. При этом плательщикам податей, эксплуатируемым таким образом, некуда было обратиться с жалобой. В Риме со времени реформы Гракхов в суде заседали всадники, другими словами, братья и друзья откупщиков; притом ведь у римлян грек, в особенности азиатский грек, а тем более настоящий азиат не шел в счет. У самых умных адвокатов находились для всей этой «сволочи» лишь глупые насмешки и оскорбления: в качестве свидетеля азиат возбуждал подозрения; являясь с жалобой, он ни в коем случае не вызывал интереса к себе; как обвиняемого, его обвиняли заранее. Что касается правителя провинции, то это был обыкновенно расточительный и запутавшийся в долгах важный барин, у которого была одна лишь забота, как бы привести свои дела в порядок в течение короткого срока своей должности. Поэтому-то он закрывал глаза на неумолимую суровость и возмутительную несправедливость публиканов; а эти в свою очередь помогали ему в его злоупотреблениях и делились с ним своими барышами. В результате получались приговоры, купленные за наличные деньги, отнятые наследства, грабеж в виде произвольных штрафов и вынужденных подарков. С этой точки зрения было без-

485

различно, представлял ли проконсул собою римлянина старого закала или утонченного человека нового пошиба, усвоившего себе греческую цивилизацию. Если это был варвар, то его вступление в дружественный город похоже было на взятие его приступом; если же это был дилетант и филэллин, то он прибирал к рукам все произведения искусства, которые ему попадались: провинциал ничего не выигрывал ни в том, ни в другом случае. Люди, окружающие правителя, — квесторы, легаты, префекты, судебные заседатели, — подражали ему в приемах, еще более усиливая их. Случалось, впрочем, иногда, что проконсул оказывался человеком честным: таким был, например, великий понтифик, Кв. Муций Сцевола, управление которого оставило по себе неизгладимую память. Но если население оказывало божественные почести таким редким благодетелям, то откупщики, интересы которых были ими задеты, всегда находили способ удовлетворить своему низкому мстительному чувству и страшными уроками помешать вторичному появлению подобных «смутьянов». Так, не смея напасть прямо на самого великого понтифика, они добились того, что был приговорен к изгнанию по совершенно ложному обвинению в казнокрадстве его квестор Рутилий, честнейший человек своего времени. Вынужденные таким образом выбирать между положением сообщников и положением жертв, могли ли римские должностные лица колебаться в выборе?

Ниже этого официального мира администраторов и публиканов копошилась целая толпа разного рода дельцов, которые набросились на Азию, явившись туда вместе с ее завоевателями. В течение 40 лет более 100 000 италиков или римлян устроились в этой несчастной провинции. Если в этом числе и было несколько честных купцов и трудолюбивых ремесленников, то сколько было таких, которые рассчитывали разбогатеть лишь при помощи далеко не бескорыстной снисходительности римской администрации! В скольких из них под личиной банкира скрывался бессовестный ростовщик, под видом торговца — похититель рабов! А как много среди этих бессовестных спекуляторов было подставных лиц и тайных компаньонов самых выдающихся и знаменитых лиц в столице!

Благодаря совокупной деятельности всех этих паразитов, и официальных, и частных, Азия быстро шла к полному разорению. Греческие города общины, на которых лежало тяжелое бремя огромных работ, предпринятых для благоустройства или украшения, изнемогали все более и более под тяжестью налогов, реквизиций и всевозможных поборов. Единственным средством помочь беде было сделать заем, но это средство в конце концов оказывалось хуже самой беды, так как благодаря тогдашнему законному росту (12%) и необходимости платить сложные проценты заем в самом скором времени приводил к банкротству. Что же касается частных лиц, которых постоянно обижали и грабили, и которые обнищали

486

вследствие неравной конкуренции с италиками, то всякая проигранная тяжба или неуплаченная вовремя подать приводила их к тюрьме, казни или рабству. Слово жалость было так же неупотребительно в этом мире, как и слово правосудие. Палачи и сыщики были всегда к услугам сборщиков податей и ростовщиков; тюрьмы никогда не пустовали, и каждый день являлись все новые и новые жертвы застенка. Можно себе представить всю глубину отчаяния и неудержимой, но глухой ненависти, которая должна была развиться в сердцах населения этой провинции в течение 40 лет подобной тирании, самой худшей из всех видов тирании, когда грубой силой руководит алчность. «Для Азии, — говорит Цицерон, — наши топоры представляют собой предмет ужаса, наше имя возбуждает отвращение, наши подати, десятина, таможенные пошлины являются орудиями казни».

(Th. Reinach, Mithridate Eupator., pp. 83—86 изд. Didot).

6. Муниципальный закон колонии в Испании Genetiva Julia (44 г. до Р. X.)

Если понадобится согласно закону выбрать в этой колонии декуриона, авгура, понтифика, то нельзя выбирать на эти должности лиц, которые не имели в течение 5 лет местожительства в этой колонии, в самом городе или в окрестностях его на расстоянии тысячи шагов... Дуумвиры колонии * обязаны вычеркнуть из декурионского или жреческого списка этих незаконно избранных лиц.

Находящиеся в колонии на должности дуумвиры должны сообщаться с декурионами относительно отправления посольств; для этого собирается большинство декурионов колонии, и решение большинства присутствующих считается обязательным постановлением. Если тот, на кого согласно этому закону и постановлению декурионов, сделанному на основании того же закона, будет возложено поручение отправиться в посольство, не может выполнить его, то пусть он назначит себе заместителя из числа декурионов. Если же он не исполнит этого, то платит каждый раз штраф в 10000 сестерций...

Лицо, избранное в дуумвиры... не должно принимать или присваивать себе никаких подарков, приношений, денежных наград и вообще какой-нибудь материальной выгоды ни из доходов от общественных владений, ни от каких-либо подрядчиков и скупщиков, и должно следить, чтобы таковые же выгоды не доставались приближенным дуумвира. Всякий нарушитель этого постановления обязан уплатить колонии штраф в 20000 сестерций.
_________

* Высшие должностные лица в колонии.

487

Никто не смеет производить суд в колонии; юрисдикция принадлежит только дуумвиру или его заместителю, или эдилу в указанных этим законом случаях...

Если какой-нибудь декурион колонии попросит дуумвира устроить совещание о каком-либо финансовом вопросе или о штрафах, пенях, о разных мероприятиях, касающихся общественных владений, полей, зданий, то дуумвир обязан в ближайший срок созвать на совещание декурионов и привести в исполнение заключения совещания, если в нем участвовало большинство декурионов. И решение большинства присутствовавших становится законным постановлением.

Когда понадобится провести в город колонии воду, дуумвиры должны передать решение вопроса, через чьи владения вести воду, собранию декурионов, в числе не меньшем двух третей их состава... и никто после этого не имеет права сопротивляться проведению воды через его владения.

Если декурионы большинством голосов постановят, чтобы дуумвир для охранения территории колонии поставил на военное положение колонистов и других жителей колонии, то он имеет право сделать это без нареканий со стороны кого бы то ни было. И этот дуумвир или его заместитель облекаются тогда властью, какую имеет в римском войске военный трибун.

Если кто-нибудь заявит, что какой-нибудь из декурионов недостоин занимаемого им места и звания декуриона..., то дуумвир должен разобрать и решить дело. Опороченный по суду декурион после этого не имеет права ни подавать голос в коллегии депутатов, ни домогаться звания дуумвира или эдила.

Колонист колонии Генетивы не имеет права собирать в этой колонии сходку, собрание или составлять какой-либо заговор...

Если декурион колонии Генетивы обвинит другого декуриона той же колонии в недостойном поведении и добьется его осуждения, то первый декурион может занять место второго.

Если во время игр декурионам даны будут особые для них назначенные места, то никто не имеет права сидеть на этих местах, если он не декурион... или не один из высших магистратов колонии, или, наконец, не один из тех, кому место среди декурионов должно быть дано согласно постановлению самих декурионов.

Всякий, кто будет устраивать игры в колонии..., должен рассаживать колонистов, других жителей и чужеземцев... согласно постановлению и распределению декурионор.

В оркестре имеют право занять место только магистраты римского народа или их заместители, дуумвиры, римские сенаторы и их сыновья, начальники работников в войске магистратов или их заместителей..., наконец, те, кому полагается занимать эти места в качестве декурионов.

488

Дуумвиры и эдилы должны заботиться о храмах и всяких священных местах и следить за действиями тех, в чьем заведовании находятся эти храмы и места. Они же должны заботиться о том, чтобы ежегодно совершались игры в цирке, публичные жертвоприношения, торжественные религиозные пиршества.

Дуумвиры, эдилы и декурионы колонии должны ревностно следовать законам и следить за их соблюдением под страхом штрафа в 10000 сестерций.

Ни один кандидат на общественную должность не имеет права устроить в год, предшествующий его избранию, какой-нибудь обед в интересах своей кандидатуры, под видом частного или общественного пиршества; он не имеет также права позволять постороннему лицу устраивать за себя такой же обед, с тем же намерением; разрешается приглашать лишь частных лиц в количестве не более девяти человек без всякого намерения устроить подкуп. Всякие подарки, подношения, всякая щедрость возбраняются кандидатам.

Ни один дуумвир или эдил не имеет права предложить декурионам израсходовать какую-нибудь сумму из общественных доходов на вознаграждение за их труды, воздать им общественные почести, воздвигнуть им статуи в награду за их услуги. Им запрещается добиваться получения согласия по этому поводу, совещаться о подобных делах с декурионами, докладывать подобные предложения, вызывать постановления по этому поводу, заносить такие постановления в публичные протоколы. Воспрещается точно так же декурионам обсуждать подобные вопросы, поощрять доклад о них, постановлять решения по этому поводу, способствовать письменному составлению и обнародованию этих решений.

(Брунс, Источники древнего римского права, изд. 5-е, Моммзена, стр. 119 и след.).

7. Выборы в Помпее

Турист, прогуливающийся по улицам древней Помпеи, разрушенным в 79 году по Р. X. извержением Везувия и теперь частью расчищенным, может заметить на стенах латинские надписи, начертанные кистью. Почти все эти надписи представляют собою избирательные афиши. В 1871 году известно было уже до 1400 таких афиш.

В Помпеях было два рода магистратов: во-первых, два дуумвира juri dicundo, напоминающих наших мэров (городских глав) и имевших сверх того еще некоторую судебную власть; во-вторых, два эдила, которые заведовали дорожною частью и общественными работами. Все эти должности были избирательными сроком на год. Всякий

489

совершеннолетний гражданин был избирателем; но выборы происходили не по большинству голосов отдельных граждан. Всякий гражданин подавал голос в своей группе, каждая группа затем считалась за один голос, и избранным объявлялся тот кандидат, за которого высказалось большинство групп. Кроме того, не всякий избиратель имел право быть избранным: для этого он должен был удовлетворять особым условиям относительно возраста, имущества и общественного положения. Выборы происходили в марте, а вступление в должность — 1-го июля.

В год гибели Помпеи на должность эдила, по-видимому, было шесть кандидатов, на должность дуумвира — четыре. Эти десять кандидатов рекомендуются в 590 объявлениях, которые найдены на расчищенных до сих пор улицах города; на основании этого можно было заключить, что всех таких объявлений было до 1500. Десять кандидатов на четыре места, 1500 избирательных афиш в городе в 2 ? километра в окружности и с населением, не превышавшим 30000 душ, считая и рабов, — все это указывает на довольно оживленную избирательную борьбу.

Избирательные законы требовали, чтобы всякая кандидатура была официально заявлена. Это заявление делалось за несколько дней до выборов председателю комиций, т. е. старшему по возрасту из находящихся в должности дуумвиров. В Помпее, по-видимому, не было избирательных комитетов. Инициативу при постановке той или иной кандидатуры брали на себя соседи, жители одного и того же квартала.

Вот образчик избирательной надписи, которая гласит: «Соседи поддерживают кандидатуру Казеллия Марцелла на должность эдила». Они не довольствуются этим коллективным объявлением, большинство повторяет то же воззвание на стенах своих домов. На очень незначительном пространстве было найдено 18 таких афиш; одну из них подписал некий Пирам Олимпионик Кальв. Другая гласит: «М. Казеллий Марцелл будет хорошим эдилом и устроит великолепные игры». Даже женщины вмешиваются в это дело: «Кандидатуру Казеллия и Альбуция поддерживают Стация и Петрония. О, если бы всегда в колонии были такие граждане, как они!» Эти женщины, по всей вероятности, были кабатчицами, как и большинство женщин, вмешивавшихся в выборы в Помпее. Одна из них, Стация, уже поддерживала других кандидатов на эдильство два года перед этим.

Казеллий был не единственным кандидатом, которого поддерживали в 79 году. Поддержку соседей имел и Вация, кандидат в эдилы, а также М. Гельвий Сабин. Есть даже такая надпись: «Народ поддерживает Л. Попидия Секунда». Этот Попидий принадлежал к одной из первых фамилий города и занимал очень обширный дом. Один из его вольноотпущенников, Денис, сукновал по ремеслу, выставил не меньше четырех афиш в пользу своего патрона.

490

Четыре кандидата на должность дуумвира были: Г. Гавий Руф, Л. Цей Секунд, Г. Кальвенций Ситтий Магнус и М. Голконий Приск. Самым знаменитым из них был последний. Члены его семейства неоднократно занимали муниципальные должности, и общественные памятники свидетельствуют о щедрости его предков. При Августе один из Голкониев был фламином, пять раз дуумвиром и получил титул патрона колонии. Его брат был дуумвиром при Тиберии; оба они на свои средства построили городской театр.

За того или другого кандидата высказывались не только отдельные граждане, но и различные корпорации. Все золотых дел мастера поддерживали Куспия Пансу, который домогался эдильства. Он же имел на своей стороне и корпорацию lignarii, в которую входили лесоторговцы, столяры, плотники и вообще ремесленники, занятые на постройках. Эта же корпорация поддерживала и Голкония в качестве кандидата в дуумвиры. Земледельцы выставили Казеллия, зеленщики Гельвия и Церриния. Найдена афиша, которая гласит, что они единодушно подают свой голос за Голкония. Афиши, относящиеся к более раннему времени, содержат следующие слова: «Выберите в эдилы Г. Юлия Полиба, он доставляет хороший хлеб». Не следует поэтому удивляться, что Г. Полибий выступил в качестве кандидата от булочников. Подобные же манифестации были произведены продавцами живности, пирожниками и рыбаками. Суконщики, несмотря на свое могущество, не выступили целой корпорацией; но зато отдельные члены этой последней неоднократно высказывают свои симпатии тому или другому кандидату. Красильщики, портные, парфюмеры, цирюльники, погонщики мулов, носильщики, книгопродавцы также имели своих излюбленных кандидатов.

В Помпеях были общества, имевшие главной, если не единственной целью культ того или другого божества: такие общества также приняли участие в избирательной агитации. Почитатели Изиды поддерживают Пансу и Гельвия Сабина, тогда как поклонники Венеры,

491

местного божества, стоят на стороне Попидия Секунда и Цея Секунда. В одной афише даже прямо заявляется, что сама Венера лично благоприятствует Казеллию.

Некоторые из помпейских обществ имели очень странный характер: так, например, Вация удостоился привлечь на свою сторону симпатии «поздно пьющих» (seribibi), «воришек» (furunculi), «любителей поспать» (dormientes). И это были не просто шуточные прозвища: люди, называвшие себя такими именами, были гуляки, которые, быть может, действительно предавались всем этим занятиям.

В городе было много кабаков и постоялых дворов. Содержатели их так же, как и наши кабатчики, пользовались немалым влиянием, которое и пускали в ход во время выборов, с целью угодить самому кандидату или завербовать себе побольше посетителей из среды его приверженцев. Множество афиш подписано кабатчиками или содержателями винных погребков. Иногда афиша прямо обращается к их усердию: «Кабатчики, подавайте голос за такого-то». Некто Феб вместе со всеми посетителями своего кабачка рекомендует М. Голкония Приска и Г. Гавия Руфа. Попадается немало и женщин, имена которых выдают их рабское происхождение. Это были, очевидно, вольноотпущенницы, содержательницы кофеен и маленьких лавочек.

Такие коллективные заявления бывали не только в низших классах населения. Вот, например, изготовитель бронзовых изделий, который высказывается за Пансу «вместе со своими учениками» (cum discentes вместо cum discentibus). А вот и другой изготовитель, который поддерживает Вация «вместе со своими рабочими» (cum suis). Среди этих людей были вольноотпущенники, которые таким путем думали отблагодарить своего бывшего господина. Это был, по большей части, мелкий люд, но некоторые из них нередко делались не только зажиточными, но и богатыми. Некоторые семьи из высших слоев помпейских горожан, без всякого сомнения, родоначальником своим, и притом довольно близким, имели раба. Для примера достаточно указать богатого банкира Л. Цецилия Юкунда, который был вольноотпущенником или сыном вольноотпущенника.

Наконец, есть доказательство, что и знатные фамилии не пренебрегали случаем пустить в ход свое влияние в пользу того или другого кандидата, успех которого они почему-либо принимали близко к сердцу; для этого они пользовались, как и все, стенными афишами.

Соображения, которые приводились в пользу некоторых кандидатов, весьма любопытны: «Выбирайте в дуумвиры Бруттия Бальба, — гласит одна надпись, — этот не расхитит казны». Был ли это намек на какие-нибудь злоупотребления прежних дуумвиров? Весьма возможно. Во всяком случае, эта афиша долгое время оставалась нетронутой, как будто для того, чтобы сохранить память об этой

492

любопытной рекомендации. Часто в афише прибавляется: «кандидат — честный человек» или «он достоин общественной должности»; многие охарактеризованы как люди «честные и почтенные». Гельвий — человек, «который заслуживает всего хорошего и никому не сделал ничего дурного». Попидий находится «в возрасте, которому чуждо всякое зло»; он «превосходный юноша исключительной честности; никто не заслуживает почестей более, чем он». Как мы видим, здесь нет ничего, кроме похвал; ни одного неприятного слова, ни одного оскорбительного намека по адресу соперника! Подобная вежливость приводит в недоумение. Самое большое, что мы здесь иногда встречаем, это — сдержанный намек, в большинстве случаев для нас даже и непонятный.

Весьма возможно, что вопреки законам, деньги играли значительную роль на выборах в Помпее, и что при этом прибегали к более или менее недозволенным средствам. Но само собой разумеется, что в надписях это никак не отразилось. К одной из афиш прибавлено: «Аттал, ты спишь». Не есть ли это предостережение какому-нибудь избирательному агенту, чтобы он зорко наблюдал в своем участке за действиями соперников?

Как ни была оживленна избирательная борьба, она оставалась совершенно чуждой политике. Единственное, что имелось при этом в виду — это заведование городскими делами. Дальше этого не идет забота помпейцев, и, насколько можно судить по тому, что представляет собой теперь этот воскресший город, его дела велись образцово.

(Willems, Les elections municipales a Pompei).

8. Жалобы на эдила

«Хлеба я сегодня не мог найти ни кусочка, ей-ей! А засуха все продолжается. Скоро уж год, как началась голодовка. А все эдилы, чтобы им пусто было! Стакнулись с булочниками: рука руку моет. Вот простой народ и бедствует, а у них, обжор, — вечный праздник. Досталось бы им, будь у нас такие львы, каких я застал, когда только что приехал из Азии. Вот жизнь-то была!.. Помню, например, Сафиния. Он жил тогда (я был еще мальчиком) у старых ворот. Перец, а не человек! Бывало, идет, так земля горит! Правильный был человек, надежный, настоящий друг для друзей; смело можно было на него положиться. А как он в курии-то отделывал иных! И без всяких иносказаний: так напрямки и резал. А на форуме голос его гремел, как труба. И вдобавок никогда не потел и не харкал. А как ласково отвечал на поклоны! Всех по имени знал, словно ровня. Вот в эти-то времена всякие припасы и были дешевле глины. Купишь на асc хлеба, вдвоем ешь — не съешь. А теперь на эти деньги дадут такой кусочек, что

493

бычий глаз — и тот больше. И с каждым днем все хуже и хуже. Назад растет городок, словно хвост у теленка. А почему? Потому, что эдил у нас уж очень прожорлив, и каждый асc дороже ему нашей жизни. У него дом-то — полная чаша; в один день получит он больше, чем у иного все состояние. Я уж знаю, откуда он получил тысячу золотых. А не будь мы трусливы, как бабы, не жилось бы ему так сладко. Но мы — львы только дома, а на людях —смирнее овечки... Что до меня, так тряпье свое я уж проел и, если хлеб будет так же дорог и дальше, то продам и домишко. И что только будет, если ни люди, ни боги не сжалятся! Я полагаю, что все это от богов. Неба никто не считает за небо, постов не соблюдают. Юпитера ни во что ставят; все только и думают, что о деньгах. В старину, бывало, отправятся матроны на холм босиком, с распущенными волосами, с чистым сердцем, и станут просить Юпитера о воде. И тотчас дождь как из ведра. Домой вернутся все мокрые, как мыши... Веры в нас мало — вот в чем беда».

(Петроний, Сатирикон, с. 44).

9. Щедроты Гамалы

В двух надписях 11-го века по Р. X. мы находим список щедрот одного гражданина Остии, сделанных им для своего родного города. Подобного рода документы встречаются во множестве в латинской и греческой эпиграфиках времен империи.

«Луцилий Гамала, получив из муниципальной казны субсидию для устройства игр, отказался от нее и предпочел взять все расходы на свой счет.

За свой счет вымостил он улицу, соседнюю с форумом, ту, которая соединяет обе триумфальные арки.

Он устроил большой пир для всех жителей города в 117-ти пиршественных залах.

Он дважды предлагал угощение всем своим согражданам.

Он починил или восстановил за свой счет храм Вулкана, храм Венеры, храм Фортуны, храм Цереры, храм Надежды, храм Кастора и Поллукса, храм Тибра.

Он воздвиг мраморный трибунал на форуме.

Он устроил за свой счет общественные весы на рынке и меры в винном складе.

Он восстановил уничтоженные пожаром термы Антонина Пия и починил портик.

Он вновь построил верфь, сооруженную Коилием и впоследствии почти развалившуюся.

Так как город принял на себя обязательство доставить государству известную сумму денег ввиду предстоявшей морской войны и, не

494

имея возможности уплатить ее, приступил к продаже общественного имущества, то Гамала дал ему 3 миллиона сестерций.

(Ephemens epigraphica II, стр 320—322)

10. Выдержки из переписки Траяна с Плинием, правителем Вифинии

Плиний Траяну
У жителей Пру за, император, терма очень стара и грязна. Они желали бы ее перестроить, если ты соизволишь... Мне кажется, что ты можешь удовлетворить их просьбу. Средства на эту постройку будут:

во-первых, я уже начал собирать с частных лиц деньги на это; а потом они сами решили употребить на терму те средства, которые, по обычаю, собирались у них на масло. С другой стороны, перестройки термы требуют и достоинство государства, и блеск твоего правления.

Ответ Траяна
Если постройка новых терм не обременит жителей Пру за, мы можем снизойти к их желанию. Только чтобы от этого не возросли налоги, которые они платят, и не уменьшалась на будущее время их платежеспособность по обычным статьям.

Плиний Траяну
Во время моих разъездов по провинции в Никомедии произошел сильный пожар, уничтоживший много частных домов и два общественных здания, хотя они лежали по другую сторону улицы, — герусию и храм Изиды. Что огонь распространился так далеко, в этом виноват прежде всего сильный ветер, а потом и бездействие толпы: она, как известно, оставалась праздной и неподвижной зрительницей этого ужасного бедствия. Вдобавок, нигде в городе нет ни общественного насоса, ни ведер — словом, никаких приспособлений для тушения пожара. Все это, по моему приказанию, будет изготовлено. Ты же, император, рассмотри, не следует ли, по твоему мнению, учредить коллегию пожарных, человек в 150. Я буду наблюдать за тем, чтобы в нее не вступал никто посторонний и чтобы, получив права, она не занималась никаким другим делом; их будет немного, и следить за ними будет нетрудно.

495

Ответ Траяна
По примеру многих, тебе пришло в голову, что в Никомедии можно учредить коллегию пожарных. Но не следует забывать, что эта провинция и особенно эти ее области не раз терпели беспорядки от такого рода обществ. Какое бы имя мы им ни дали, по каким бы причинам мы их ни учреждали, люди в них будут связаны общим делом, и тотчас возникнут тайные общества (гетерии). Поэтому достаточно заготовить все орудия, нужные для тушения пожара, предложить и частным лицам обзавестись ими, а в случае нужды пользоваться случайно собравшимся народом.

Плиний Траяну
Никомедийцы истратили на акведук 3329000 сестерций, но забросили его, не достроили и даже разломали. Потом было собрано 2 миллиона на новый, но его также пришлось бросить, и теперь после стольких непроизводительных трат нужны новые средства. Я сам нашел очень чистый источник; судя по сделанным опытам, из него можно провести воду, но чтобы она шла не только в равнины и низины, нужно устроить арки. Кое-какие арки еще уцелели, некоторые можно построить из квадратных камней, взяв их из прежних сооружений; остальные, как мне кажется, можно будет возвести из кирпичей: это и легче, и дешевле. Но прежде всего надо, чтоб ты прислал водопроводчика и архитектора, чтобы опять не повторилась прежняя неудача. Я уверен, что и польза, и красота этого сооружения будут вполне достойны твоего века.

Ответ Траяна
Надо позаботиться о том, чтоб провести воду в Никомедийскую область. Уверен, что ты с надлежащим вниманием примешься за это дело. Но, несомненно, с не меньшим вниманием подобает тебе расследовать, по чьему упущению никомедийцы истратили напрасно так много денег, и не произошло ли вследствие каких-нибудь злоупотреблений и недобросовестных расчетов то, что они начинали акведуки и бросали их. О том, что узнаешь, доведи до моего сведения.

Плиний Траяну
Император! Театр, который начали строить в Никее, еще не окончен, но уже обошелся в 10 миллионов сестерций. Боюсь, как бы эти затраты не оказались напрасными. Он дал громадные трещины и оседает, потому ли, что почва там влажная и мягкая, или потому, что сам камень легок и недостаточно плотен. Следует, во всяком

496

случае, обсудить, продолжать ли постройку или бросить, и даже не сломать ли ее. Различные сооружения, предназначенные для ее поддержки, на мой взгляд, недостаточно надежны и слишком дороги. Многие частные лица дали обещания построить вокруг этого театра разные сооружения, например, базилику, портики. Но все это приходится откладывать, пока не достроено то, что надо раньше закончить. Те же самые никейцы еще до меня начали строить новую гимнасию взамен сгоревшей, более просторную и вместительную. Они уже собрали на это значительные суммы, но я боюсь, что из этого выйдет мало толку. Вдобавок архитектор, правда, конкурент того, который начал постройку, утверждает, что стены, хотя и в 22 фута шириной, не выдержат тяжести, потому что поставлены не на цементе и не облицованы кирпичом. Жители Клавдиополиса тоже не столько строят, сколько роют громадный бассейн для терм на низине и вдобавок около горы, и притом на те деньги, которые вносят за вступление назначенные тобой добавочные булевты.* Опасаясь, как бы общественные деньги не были дурно помещены, я вынужден просить тебя, чтоб ты прислал архитектора как для театра, так и для терм; пусть он посмотрит, что лучше: закончить ли хоть как-нибудь начатые постройки, на которые ушло уже так много денег, или исправить то, что следует, и перенести термы на другое место. В противном случае, желая сохранить то, на что было сделано столько затрат, мы, пожалуй, только напрасно введем себя в новые расходы.

Ответ Траяна
Что надо делать с начатым в Никее театром, об этом всего лучше тебе на месте обсудить и решить. А мне достаточно доложить, на каком решении ты остановишься. А от частных лиц, обещавших сделать пристройки к театру, ты можешь потребовать исполнения обещаний лишь тогда, когда театр будет готов. Греки неравнодушны к гимнасиям: вероятно, поэтому никейцы и начали строить ее на широкую ногу; надо, чтоб они удовольствовались более скромным сооружением. Что касается жителей Клавдиополиса, начавших строить термы, как ты пишешь, на неудобном месте, то ты уж сам решишь, что им посоветовать. В архитекторах у тебя не может быть недостатка. Во всякой провинции найдутся опытные и талантливые люди. Неужели ты полагаешь, что их ближе выписывать из Рима, когда они и к нам-то обыкновенно являются из Греции?

__________

* Члены городского органа самоуправления — буле.

497

Плиний Траяну
В отчете об общественных расходах византийцев,* которые достигают очень больших размеров, обозначено, что они ежегодно посылают к тебе для поздравлений посла со своим приговором и дают ему на поездку 12 тысяч. Помня твои желания, я счел за лучшее задержать посла и отправить один приговор, чтобы обязанность их была исполнена, а от расходов они избавились. В том же городе ежегодно давалось по 3 тысячи прогонных послу, ездившему с поздравлениями к правителю Мизии. Я решил это на будущее время прекратить. Прошу тебя, император, написать, что ты думаешь, и удостоить меня своим одобрением или исправлением моей ошибки.

Ответ Траяна
Ты прекрасно сделал, дорогой Плиний, что сберег византийцам те 12 тысяч, которые тратились на мои поздравления. Вообще достаточно, если ты будешь присылать один приговор. И правитель Мизии извинит их, если они и с меньшими затратами будут выражать ему свое уважение.

Плиний Траяну
Некоторые лица обращаются ко мне с просьбами, чтобы я по примеру прежних проконсулов разрешил им перенести на другое место останки их родственников, ввиду того, что на старом месте им угрожает наводнение, и по другим подобным соображениям. Зная, что в Риме по этим делам полагается обращаться в коллегию жрецов, я счел нужным вопросить тебя, император, как верховного жреца, что тебе угодно будет решить.

Ответ Траяна
Нельзя требовать от жителей провинций, чтобы они обращались к коллегии понтификов, если в силу каких-либо уважительных причин хотят перенести останки умерших с одного места на другое. Поэтому лучше, если ты, по примеру своих предшественников, сам рассмотришь каждое дело и сообразно этому дашь разрешение или ответишь отказом.

__________

* Жители греческого города Византия.

498

Плиний Траяну
Император! Юлий Ларг из Понта, которого я никогда не видел и не слышал, полагаясь, вероятно, на твой выбор, поручил мне в своем завещании выразить тебе его преклонение перед твоей особой. Он просит именно, чтобы я вступил во владение его наследством и, взяв себе из него 50000 нуммов, передал остальные деньги в Гераклею и Теан с тем, чтобы на эти средства в названных городах были воздвигнуты в твою честь какие-либо полезные сооружения или же через каждые пять лет устраивались состязания имени Траяна, и мне предоставлено выбрать то или другое. Я счел нужным довести об этом до твоего сведения главным образом для того, чтобы ты указал, что мне следует выбрать.

Ответ Траяна
Юлий Ларг положился во всем на тебя, как будто бы хорошо тебя знал. Поэтому сам ты обдумай, что будет лучше всего для увековечения его памяти сообразно местным условиям, и что сочтешь наилучшим, то и сделай.

Плиний Траяну
Здесь есть обычай, что те, кто облекается в мужскую тогу, празднует свадьбу, вступает в должность или освящает общественное здание, созывают весь совет (буле) и даже немалое число простого народа и раздают им по 1, по 2 динария. Пожалуйста напиши, допускать ли это, и если допускать, то в каких размерах. Сам я полагаю, что — особенно в торжественных случаях — эти приглашения допустимы, но боюсь, как бы те, кто созывает тысячу, а иногда и больше граждан, не перешли границ, и как бы это не получило характера dianomes (противозаконных раздач).

Ответ Траяна
Ты не без оснований боишься, как бы эти приглашения не приняли характера противозаконных раздач (dianomes), раз и число приглашаемых превышает всякую меру, и приглашаются не отдельные знакомые лица, а как бы целые корпорации. Но я для того тебя и назначил, чтобы ты сам исправил нравы этой провинции и установил такой порядок, который послужит к ее успокоению.

499

Плиний Траяну
Торжественно отпраздновали мы тот день, в который к тебе перешло по наследию попечение о человеческом роде, и вознесли радостные молитвы к богам, даровавшим тебе твою власть.

Ответ Траяна
Прочел с удовольствием, что жители провинции с тобою во главе радостно и благочестиво отпраздновали день моего восшествия на престол.

(Плиний Мл., Письма: X, 23, 24, 33, 34, 38, 39, 40, 43, 44, 68, 69, 75, 76, 116, 117, 102, 103).

11. Провинциальные собрания

Провинции не были совершенно лишены средств защиты против злоупотреблений власти. Во все время империи, от начала до конца, существовали известные обычаи и учреждения, которыми обеспечивались интересы и права провинциального населения.

Историки часто упоминают о депутациях, которые города и провинции посылают в Рим. Их принимает или сенат, или сам император. Иногда им дается поручение высказать похвалу правителю провинции. Уже одно это являлось весьма важной привилегией для подданных. Некоторые проконсулы старались управлять так, чтобы заслужить эту похвалу; другие изловчались, чтобы по крайней мере получить ее, хотя бы и не заслуженно. Но что было еще более существенно, так это право провинции воспользоваться отправкой своей депутации для того, чтобы возбудить обвинение против правителя. Мы имеем много примеров таких процессов, возбужденных в сенате или перед императором; немало также примеров и осуждения правителей.

У каждой провинции были свои храмы, посвященные Риму и Августу. В Галлии Аквитанская, Лионская и Бельгийская провинции соединились для этого общего культа и воздвигли великолепный храм на небольшом участке земли близ Лиона, находившемся в их общем владении. Для богослужения в таком храме существовал особый великий жрец, избираемый из самых почтенных людей представителями городов данной провинции. Эти последние периодически собирались под его председательством у императорского алтаря и производили здесь двоякого рода действия.

500

Начинали они с жертвоприношений и молитв, которых Рим и император ожидали от их верноподданнических чувств. Все это сопровождалось целым рядом игр и представлений, составлявших, согласно верованиям того времени, существенную часть богослужения. Вслед затем собравшиеся представители рассматривали состояние провинции и производили обзор всех происшествий истекшего года. Они рассуждали о том, следует ли похвалить правителя и императорских чиновников, или же они заслуживают осуждения.

Одна надпись, найденная в Нормандии, является в этом отношении чрезвычайно поучительной. Начертанная в 238 г., она содержит в себе письмо бывшего правителя Лионской провинции одному из своих преемников: «Когда я был, — пишет он, — легатом императора в Лионской провинции, я знавал среди местных именитых людей некоего Сенния Солемна из города Видукассов (теперешний Вье близ Кана); он был жрецом при лионском храме. Я любил этого человека уже за одну его набожность, степенность и честный нрав; но он заслужил мою дружбу еще и по другой причине. В то время как мой предшественник Клавдий Павлин управлял этой провинцией, случилось, что в галльском провинциальном собрании некоторые члены его, которым казалось, что правитель заслуживает жалоб, хотели возбудить против него обвинение от имени провинции; но Солемн оспаривал их предложение и заявил, что его сограждане не только не поручали обвинять правителя, но даже просили произнести ему похвалу. Ввиду этого заявления, собрание после прений решило единогласно не возбуждать против Клавдия Павлина обвинения».

Мы имеем здесь пример собрания избранных галльских депутатов, которые съехались в столице этой страны и, совершив религиозные церемонии, занялись обсуждением поведения и администрации императорского правителя. Оно могло решить возбудить против него обвинение. Вопрос этот обсуждался вполне свободно, и если обвинение не состоялось, то только потому, что собрание само не захотело этого. Одна глава из Тацита подтверждает свидетельство вышеприведенного документа. При Нероне в римском сенате раздавались жалобы на провинциалов, которые вместо того, чтобы дрожать перед своими правителями, предписывают им законы: «Посмотрите на наших проконсулов, — говорит один сенатор, — они похожи на кандидатов, домогающихся голосов у подчиненного им населения; они боятся обвинений с его стороны и вымаливают у него похвалы». При этом указывали на надменные слова одного критянина, который говорил, что «от него зависит, получит ли правитель благодарность или нет». На сенат это подействовало, и он стал изыскивать способы поднять авторитет проконсулов. Возник вопрос, не отнять ли у провинций право обвинения правителей, но сенат не решился на это. Он захотел, по крайней мере, отнять у них возможность делать постановления о благодарности правителям. Было решено тогда, что провинциальные

501

собрания могут отправлять в Рим депутации для обвинений, но не для благодарности. Впрочем, это правило исполнялось недолго.

Членов таких депутаций выбирало собрание. По обычаю, это последнее сначала выясняло свои желания и просьбы, а затем уже выбирало делегатов. Обязанности делегатов сводились к тому, чтобы передать прошение императору и словесно поддерживать его перед ним; они не могли выйти за пределы данного им поручения. Иногда дело шло лишь о том, чтобы передать императору благодарность провинции. Иногда же это были жалобы и просьбы. Случалось, что надо было осведомить императора о бедствиях, которые постигли провинцию, и просить уменьшения податей или субсидий. Император всегда отвечал на это письменно, и мы имеем текст или краткое извлечение многих из этих ответов. Я привожу их, чтобы показать, по каким вопросам сносились между собой таким образом государь и провинциальные собрания.

Письмо Тита к провинции Ахайе по поводу одного благотворительного дела.

Посольство Скопелиана к Домициану с целью выхлопотать для городов Азии позволение сажать виноградную лозу.

Письмо Адриана к собранию Бетики о наказании похитителей скота.

Письмо Адриана к собранию Фессалии об одной подробности судебной процедуры.

Письмо Антонина к собранию Фракии о том, как уничтожить одно постановление императора, вызванное ложными донесениями.

Письмо Антонина к собранию Азии об освобождении от податей лиц, занимающихся свободными профессиями.*

Письмо Александра Севера к собранию Вифинии об обеспечении права апеллировать в судебных делах.

В IV и в V веках право петиций, принадлежавшее провинциальным собраниям, было также неограниченным. Оно распространялось и на вопросы фискальные, и на вопросы административные, и на суд, и на гражданское законодательство. В одном законе Константина мы читаем следующее: «Мы всем даем право в публичных заявлениях высказывать похвалы справедливым и усердным правителям; этим похвалам будет придаваться большое значение при повышении на службе. Мы точно так же разрешаем преследовать своими жалобами и обвинениями тех правителей, которые окажутся несправедливыми и вредными. Они за это подвергнутся самым строгим взысканиям». Вот текст этого постановления, сделанного в 368 г. собранием провинции Африки. «Ввиду того, что Ю. Фест Гиметий своей предусмотрительностью предупредил голод и разорение, угрожавшие

__________

* Врачи, преподаватели.

502

провинции, принимая во внимание, что его поведение всегда было честным и безупречным, и что в своих приговорах он никогда не изменял честности и правосудию; принимая также во внимание, что он поднял престиж жреческой должности в провинции до такой степени, что этого сана стали усердно искать, тогда как раньше его избегали; принимая все это во внимание, провинция Африка решила поставить в честь его две золоченые статуи — одну в Карфагене, а другую в Риме». С другой стороны, нам известны должностные лица, которые в это время подверглись преследованию со стороны провинциалов, так было, например, с Нумерием, правителем Нарбоннской провинции, с Романом в Триполитанской и с префектом претория Арвандом в Галлии.

Сближать эти провинциальные собрания с современным парламентом — значило бы составить о них совершенно ложное понятие. Им никогда не приходилось вотировать законы или подати, они никогда не имели даже права воспротивиться какому-нибудь закону или приостановить сбор того или другого налога. Они не были наделены ни малейшей долей государственной власти. Но, благодаря этим собраниям, население всегда имело определенные и законные способы повергать к стопам императора свои желания и жалобы. Благодаря им император имел во всех провинциях своего рода официозную постоянную полицию, которая была тем более заинтересована в раскрытии злоупотреблений, что сама первая от них страдала. Нельзя, конечно, сказать, что этими окольными путями он всегда был осведомлен обо всем, что происходило в его государстве. Эти собрания часто были недостаточно свободны, чтобы говорить всю правду, и нередко принуждены были лгать и умалчивать. Но тем не менее, часто их заявления осведомляли императора о действительных заслугах или важных проступках его агентов. Чиновники знали с этого времени, что им следует считаться с этими собраниями, и они чувствовали над собой известный контроль, который, хотя и не был вполне действенен, все-таки мог смущать их покой. Самые дерзкие из них считали себя достаточно сильными, чтобы подавить жалобы, а в случае предания суду избегнуть осуждения. Но в человеческих делах всегда есть нечто непредвиденное, и надежда остаться безнаказанным, хотя и вполне основательная, все-таки не равняется уверенности в том, что не подвергнешься преследованию.

(По Fustel de Coulanges, La Gaule romaine, p. 210 et suiv. и Guiraud, Les Assembles provinciales dans l`empire romain, pp. 162, 279 et suiv., 298).

12. Общий вид Галлии во II веке нашей эры

Житель Италии, явившись в Нарбоннскую провинцию, был бы приятно изумлен: из всех областей империи не было ни одной, которая так бы походила на Италию. Это было как бы продолжение Рима. В те времена, говоря о Нарбоннской Галлии, называли ее просто «провинцией», провинцией по преимуществу; отсюда произойдет впоследствии название Прованс. Еще и теперь во всем свете нет страны, которая бы своими развалинами и даже своими нравами представляла более живое воспоминание о римском владычестве.

На восток от Роны до самой Оды тянулась восхитительная долина, быть может, слишком открытая для северных ветров, но зато богатая виноградниками и оливковыми деревьями, покрытая деревнями и городами, среди которых первое место занимали многолюдные и веселые римские колонии Арль, Ним и Нарбонна.

Поднимаясь по долине Роны, вы встречали города менее значительные и знаменитые, но зато в большем количестве; страна эта со своими оливковыми деревьями, виноградниками, лугами, садами и огородами, представляла собой самую обработанную область всего юга. На север от Оранжа, города отступали от течения Роны, они удалялись в более спокойные и лучше защищенные долины Увезы и Дромы. Берега этих речек были покрыты деревнями и городами, отличавшимися чисто арлезианским изяществом и роскошью. Воконции, также как и римляне соседних колоний, любили разные предметы и произведения искусства из Италии. Почва Везона, одного из их городов, отличается поразительным богатством драгоценных развалин: почти на каждом шагу натыкаешься на остатки от римских времен; именно здесь были найдены некоторые статуи, самые замечательные из всей римской Галлии.

По другую сторону устья Дромы вновь появляются большие города, которые можно сравнить с Нимом: Валенция, Тэн, Турнон, Вьенна. Прогулка по Роне между Вьенной и Лионом должна была быть очень привлекательной. Река катила свои зеленоватые воды между двумя рядами холмов с изящными очертаниями; склоны этих холмов сверкали своими мраморными виллами. Суда бороздили реку во всех направлениях: здесь были увеселительные лодки, в которых под сенью пурпурного шатра катался могущественный галльский чиновник или богатый судовладелец из Лиона; далее — тяжелые барки, нагруженные вином, хлебом, лесом; и все это находилось в непрерывном движении.

Лионская провинция имела очень своеобразное очертание. Узкая и длинная, она тянулась между Луарой и Сеной, от берегов Соны до самого океана, омывающего берега Арморики. Из всех четырех провинций Галлии, Лионскую и знали, и посещали меньше всего.

504

Ее затмевали обе ее соседки, с юга — Аквитания, с севера — Бельгия: первая — своими виноградниками, обширной торговлей, роскошью и изяществом, вторая — своими большими городами, лугами, ремесленным оживлением и соседством рейнских легионов. В Лионской же провинции роскошные пашни встречались реже, города были меньших размеров, не так многочисленны и в особенности не так богаты. Обширные леса мешали распространению цивилизации и развитию муниципальной жизни.

Климат в этой области считался очень суровым. Это была страна галльской зимы, той зимы, от которой, по выражению Петрония, «слова примерзают к устам». Это была также страна пива, больших охот и обширных поместий. Легко понять, что ее жители сохраняли свои старые галльские привычки. Они доставили империи мало риторов, но зато много солдат. Местная аристократия предпочитала жизни в дворцах и трибуналах скачки по лесам, военные экспедиции, охоту с гончими, вообще деревенскую жизнь, которая напоминала им несколько безумные приключения времен независимости.

На севере от Лиона на протяжении первых пяти переездов местность была еще плодородной, богатой виноградниками. На правом берегу Соны попадались большие местечки Макон, Шалон. Затем дорога делалась более скучной, приходилось проезжать ряд лесистых холмов в области эдуев. После седьмого переезда достигали Отена, очень просвещенного города, напоминающего своими памятниками и культурой своих жителей города Нарбоннской Галлии.

Проехав Отен, вы прямо попадали в совершенно дикую страну. Здесь в долине Ионны слева тянулись таинственные склоны Морванских холмов. Приходилось пересекать обширную полосу галльских лесов, которые составляли огромный полукруг, опоясывавший бассейны Луары и Сены и тянувшийся от Арраса до Перигё. Между истоками Ионны и ее слиянием с Сеной без конца тянулись леса, мрачные, непроницаемые, опасные; леса, которые служили еще убежищем для древних галльских божеств. Из всей Галлии эта местность дольше всего оставалась кельтской.

Горизонт несколько прояснялся от места впадения Ионны в Сену: вы входили в долину большой реки, более открытую, более улыбающуюся, и достигали Лютеции. В нижнем течении реки судоходство становилось очень оживленным, корабли плыли до самого океана, чтобы оттуда переправиться на Британский остров. Руан был настоящим морским портом для этой области, хотя он и имел гораздо меньше значения, чем Нант и Бордо. Далее Лильбонна (Luliobona), по-видимому, представляла собой настоящую столицу этой местности; от нее остались значительные развалины, и здесь найдены были превосходные мозаики, а также художественные золотые и серебряные вещи. От некоторых значительных местечек нижней Нормандии также остались драгоценные памятники. В этой стране так же, как

505

и в Нарбоннской провинции, жители знакомы были с утонченной роскошью и умели жить на широкую ногу. Можно думать, что эта страна была хорошо обработана, и что уже тогда она отличалась земледельческим богатством, которое характеризует ее в наше время.

Арморика ничем не была замечательна, и о ней мало говорили даже в Галлии. Эту область пересекала дорога из Ренн в Брест, но на всем этом длинном переезде не попадалось замечательных городов. Ренн был сравнительно более значительным из них. Но если города встречались редко, то виллы были довольно многочисленны. Страна эта почти вся принадлежала землевладельческой аристократии, которая была менее отсталой, может быть, чем аристократия морванская; местные землевладельцы строили себе обширные дворцы со статуями, мозаиками и купальнями на римский лад и отдыхали здесь от охоты в ландах, окруженные совсем современным комфортом.

Из Ренн дорога вела через Анжер к берегам Луары. Долина этой реки не славилась еще своей изнеженностью и роскошью, она еще не была, как в XVI веке, страной богатых замков и веселых прогулок. Этой славой пользовались тогда Мозель и Гаронна. Область Луары не имела и тех собраний, которые когда-то устраивались друидами в Шартре. Здесь были лишь трудолюбивые, счастливые и спокойные города. Нант процветал как портовый город. Здесь луарские лодочники составляли могущественную корпорацию. В этом городе много строили и поэтому поклонялись Вулкану, богу кузнецов и плотников. В Нанте было также много красивых зданий, в особенности храмов. В этом городе существовало целое население богатых судовладельцев и благочестивых моряков.

Бельгика представляла собой страну контрастов. Центр ее занимал огромный Арденнский лес, девственную дикость которого тщетно пытались нарушить проложенные римлянами дороги; ряд лесистых холмов шел дальше по берегам Мезы и примыкал к заросшим лесами плоскогорьям Лангрской области. На восток тянулись Вогезы, не менее лесистые и не менее дикие: единственной дорогой здесь была та, которая проходила по Савернскому ущелью.

Обе эти страны лесов и гор очень медленно поддавались культуре. Нигде в Галлии, кроме разве Морвана, нравы и верования не сохранили до такой степени своего первоначального характера. Самые старинные божества прежних времен продолжали жить в Арденнах и Вогезах. В тамошних деревнях можно было еще найти те странные гробницы, которые своей продолговатой формой и едва обтесанными каменными глыбами напоминали первобытные стелы. Отличающиеся цветущим здоровьем обитатели этих деревень были самыми добрыми и крепкими солдатами в римском войске.

На западе у опушки лесов Мезы огромная равнина тянулась от океана до истоков Марны: часть этой страны была покрыта тучными пастбищами и славилась скотоводством. Бельгийская провинция до-

506

ставляла лучших лошадей в римскую кавалерию; из шерсти своих овец белги приготовляли грубую материю, прочное и теплое сукно, которое распространялось по всей империи. Уже в римскую эпоху здесь образовались некоторые из тех промышленных пунктов, которые впоследствии составили богатство Фландрии и Шампани; за исключением вина, которое тогда пользовалось малой известностью или даже совсем не было известно, местные отрасли промышленности были те же, что и в наши дни, и сосредоточивались почти в тех же самых местах.

Между дикими областями Арденн и Вогезов, долина Мозеля представляла длинную и красивую ленту прозрачных вод с зелеными берегами, которые были покрыты белыми виллами и роскошными виноградниками. Это была страна богатых галлов; здесь на берегах реки они строили свои дворцы, сооружали себе мавзолеи, держась ближе к лесам, знаменитым своими охотами.

По этой стране беспрерывно сновали солдаты и купцы: долина Мозеля была главной дорогой, по которой направлялись военные отряды, золото и товары, необходимые для поддержания самой сильной из постоянных армий империи. Поэтому-то здесь в двух городах, в Меце и Трире, образовалось целое население разбогатевших купцов, деятельных, кичливых и расточительных.

Благодаря такому разнообразию почвы и свойств своих жителей, Бельгика имела очень важное значение для римской империи; ее долины доставляли всадников, горы — пехотинцев, которыми римляне пользовались как «плотной стеной», по выражению одного историка, в борьбе с германцами: из Бельгики черпала свою силу рейнская армия. Бельгика, кроме того, обладала тем постоянно возобновляемым богатством, которое доставляется правильно поставленным земледелием, промышленностью больших городов и всегда бодрой деятельностью ее торговцев. С ней было то же, что с нашей Фландрией, Эльзасом и Лотарингией: чувствовалось, что это — пограничная область, в которой не может быть покоя, где вся жизненная сила и почвы, и людей пущена в ход для работы и для борьбы.

В противоположность Бельгике, Аквитания отличалась полным однообразием. На востоке и на юге она отделялась от соседних провинций полукругом гор; на севере она доходила до Луары. На севере и востоке, прислоняясь к склонам центрального плоскогорья, шли уступами холмы, покрытые виноградниками, богатые хлебом равнины и тучные пастбища. Ни одна галльская провинция не имела таких ясных и естественных границ, такого цельного вида и такого гармонического строения. В центре этой страны текла Гаронна, представлявшая собой естественный путь, по которому шла ее торговля, и главную артерию ее богатой промышленной жизни.

Самую счастливую область Аквитании представляла собой Лимань. «Это местность совершенно исключительная по своему

507

привлекательному виду, — скажет о ней впоследствии Сидоний Аполлинарий,* — это настоящее море колосьев, волны которого поднимаются и опускаются, не грозя никому опасностью; для путника здесь все очаровательно, для земледельца здесь все плодородно, для охотника здесь все доставляет развлечение. Пастбища окружают вершины холмов, виноградники покрывают склоны их; на равнинах возвышаются виллы, замки господствуют на скалах; в темных лесах — берлоги, под открытым небом — пахотные земли, в складках почвы — источники, в ущельях — реки. Чужестранцы видят все это, восхищаются и часто забывают свою родину».

Спускаясь по течению реки Аллье, вы въезжали в страну битуригов. Их столица, Аварик (Бурже), была когда-то самым богатым городом галльского мира и даже, быть может, единственным большим городом, которым этот мир мог гордиться. Здесь было собрано очень много добычи, взятой в чужих странах. Но в эту эпоху город находился в упадке. Клермонт сосредоточивал на себе все уважение и все воспоминания галлов. Бурже остался лишь ремесленным городом; здесь обрабатывали железо, олово, медь. Вообще, вся область Берри представляла собой центр металлургического производства Галлии.

Однообразная дорога вела из Бурже в страну пиктонов. Пуатье представлял собой город очень приятный для жизни, он был украшен красивыми памятниками; здесь понимали искусство — красивые окрестности были покрыты грандиозными виллами. Весьма возможно, что Пуатье служил резиденцией и излюбленным убежищем римских чиновников.

В Сент можно было проехать по красивой дороге, проложенной по недавно возделанной почве, но — если можно так выразиться — совершенно новой стране. Благородные сентоны забыли свое бурное прошлое; законы Рима смягчили их. Они получали от римлян начальство над пограничными военными отрядами, затем удалялись в свои поместья и добровольно становились земледельцами и совершали мирные завоевания, увеличивая площадь обработанной земли. Некоторые из их вилл обширностью своей напоминали города. Из всех западных городов Галлии в Сенте более всего сохранилось римских развалин; здесь были роскошные термы и арены колоссальных размеров. Здешний амфитеатр относился к временам Тиберия или Клавдия, тогда как амфитеатры соседних городов построены лишь во втором или даже третьем веке. Кроме того, Сент являлся торговым и еще более промышленным городом; тамошние шерстяные ткани были почти так же знамениты, как и аррасские.

Дорога из Сента в Бордо подходила к Жиронде в том месте, где стоит город Блей (Blaye). Эта была самая оживленная дорога на

__________

* Сидоний Аполлинарий (430—485 гг. н. э.), латинский писатель, епископ Клермона, оставил стихотворные панегирики императорам и письма.

508

всем галльском западе. По ней провозили из северных и центральных областей всевозможные продукты, привлекаемые в Бордо удобством тамошних складов. Почти все памятники в Бордо сооружены из камня, который был добыт в окрестностях Сента. Все это, подвозимое в телегах до Blaye, перегружалось здесь на суда, шедшие в Бордо. Жиронда между этими двумя городами представляла очень живописный вид, в особенности во время отлива, когда суда с распущенными парусами, неподвижные, стояли группами подобно флоту и ждали новой морской волны, которая понесет их к большому городу. Во втором веке Бордо был торговым городом, в котором происходила вечная ярмарка; впоследствии, в третьем веке, он стал изящной столицей, а в четвертом — центром просвещения.

По дороге из Бордо в Тулузу непрерывно тянулся ряд красивых и богатых поместий. На склонах холмистого берега Жиронды расположены были луга, пашни и виноградники. Задний план составляли леса из дубов, кипарисов, лавров и вязов, темная листва которых сливалась с падающей от них тенью и казалась издали как бы сплошной стеной; на высотах — виллы со своими статуями, фонтанами и стенными фресками. Посмотрите в наше время на каждую из деревушек, попадающихся на пути вверх по реке, посмотрите, как она жмется к своей колокольне, где-нибудь в ущелье или на холме в зеленой рамке из деревьев, — и вы легко представите себе, какой должна была быть на этом месте римская вилла.

Аквитанская область еще и в другом отношении была привлекательна для галло-римлян, которые ценили лакомства еще более, чем красивые виды. На морском берегу у Медока водились устрицы, самые знаменитые во всей Галлии — «жирные, сладкие, слегка отдающие морем»; а на берегах реки росла бордосская лоза, которая уже тогда начинала пользоваться своей славой.

Из городов до Тулузы встречался лишь Ажан (Agen), да и тот был очень незначительным. По-видимому, виллы, расположенные вдоль рек, поглощали все богатство и всю жизненную силу страны. Большие города возникли за Гаронной. На юг от нее Базис, Эоз, Ош, Лектур вытянулись в линию вдали от реки, вдоль дорог, идущих из Бордо в Тулузу. На севере промышленные города возвышались на плоскогорьях; Периге со своими металлургическими заводами, Кагор со своими полотняными фабриками, Родез (Rodez) с серебряными рудниками; все три они были соединены дорогой, которая доходила до Безье, пересекая Севенны.

На юг от Бордо общий вид страны резко менялся. Вы сразу попадали в чащу сосновых лесов, прорезанных широкими просеками, где нога вязла в песке и пыли. Характер населения менялся так же, как и характер страны. Здесь уже не встречались большие племена с огромной территорией, покрытой богатыми городами. Между Гаронной и Пиренеями можно было насчитать, по крайней мере,

509

девять племен или civitates, у которых, разве только кроме тарбеллов, были очень незначительные территории, — какой-нибудь изгиб речки или долина в Пиренеях. Жители этой страны, энергичные, выносливые, немного мрачные, резко отличались от галлов: чувствовалось, что они принадлежат к другой расе, к расе иберов, соседней с той, которая населяла Испанию.

В долине Гаронны и Адура еще встречались довольно красивые города: Лектур, город по преимуществу благочестивый, средоточие культа Матери Богов; Эоз, Ош и далее на юг Дакс со своими теплыми источниками. По мере приближения к горам, города становились реже и меньше. Зато общий вид страны делался живописнее. В области Пиренеев было больше жизни, чем в бесплодных и однообразных ландах: на каждом шагу приходилось проезжать мимо грациозных вилл и живописных деревушек. Римская цивилизация проникла в самые захолустные уголки этой страны. Такие места, как Баньер, Люшон, Котере, были знамениты своими водами и посещались не только галлами, но и римлянами. В особенности Люшон был во II веке модным местом.

Но соприкосновение с иностранцами не лишало горных жителей этой страны их любви к уединению и преданности местным традициям. Каждая долина принадлежала особому племени. Оно жило здесь уединенно, говоря, без сомнения, на своем наречии и во всяком случае поклоняясь своим особым богам; каждый ручей, каждая долина, каждый холм, каждая группа вековых деревьев, как и в старину, имели свое божество или своего гения со странным именем и еще более странным характером; повсюду, в большей или меньшей степени, поклонялись богам ветра и бури. Нигде в Галлии туземные божества не были так живучи, а местный патриотизм так упорен, как в Пиренеях.

(По Jullian, Callia, Ch. XX—XXIII).