Глава XIII. Войско
1. Связь между военными и политическими учреждениями в римской республике
В течение всей славной поры существования древних народов, войско было в то же время и гражданской общиной. Один и тот же человек был и солдатом, и гражданином; никто не думал делать из военной службы ремесло. Сама разница между обязанностями гражданина и обязанностями воина, между управлением в мирное время и командованием во время войны едва намечалась. Сражались точь-в-точь так же, как и подавали голоса: в бою стояли в том же порядке, в каком и на народных собраниях. Одни и те же люди облечены были властью в государстве и в войске. Магистратура и военное командование представляли собой одно и то же. Цари и консулы были военачальниками так же, как правителями и судьями.
Возьмите римское общество в первые века его существования: войско было устроено тогда совершенно так же, как и это общество, один и тот же организм действовал и в жизни гражданской, и в жизни военной. В эту эпоху господствовали патриции: эта каста на все накладывала свои правила, свою религию, свой дух. Патрицианская община представляла собой совокупность нескольких сот патриархальных родов или gentes, которые еще раньше сгруппировались в курии и трибы. Каждая из этих групп, даже после того как вошла в состав общины, представляла собой отдельное тело:
446
каждая имела своею главу, который назывался pater или сиriо; каждая имела свои маленькие собрания, свои религиозные праздники, свои алтари, свой суд. Все эти отдельные тела, соединившись в своего рода федерацию, составляли гражданскую общину. Соединение их глав или patres составило сенат; соединение родов в полном составе образовало куриатные комиции; царь был верховным главой этой конфедерации.
Такой организации, в одно и то же время политической и религиозной, соответствовала совершенно подобная ей организация военная. Как гражданская община делилась на три трибы и на тридцать курий, так и войско делилось на три корпуса и тридцать отрядов, носивших те же названия. Каждый человек занимал одно и то же место и в бою, и в гражданской общине. Подобно тому, как в комициях тою времени подача голосов происходила по родам и по куриям, точно так же по родам и по куриям строилось войско, чтобы идти в сражение. Каждая из этих групп сохраняла свое единство как на войне, так и в жизни гражданской и политической. Войско было собранием не отдельных лиц, распределенных на отряды случайно или по каким-нибудь особым, чисто военным правилам, но маленьких тел, организованных заранее по тем принципам, которые легли в основу устройства гражданской общины.
Когда начиналась война, то вот как, по всей вероятности, происходило дело. По призыву царя, каждая gens являлась вооруженная из того округа, который она занимала на территории общины. Различные gentes, принадлежавшие к одной и той же курии, соединялись вместе; точно так же соединялись курии одной и той же трибы; наконец, все три трибы составляли легион, единственный легион того времени. Конница устраивалась точно таким же образом. Каждая gens доставляла одного всадника; десять всадников одной я той же курии составляли маленький отряд, называвшийся deciiria, а десять декурий образовывали сотню (centuria). Три центурии всадников соответствовали трем трибам и носили одинаковые с ними названия.
Начальство в войске было то же, что и в гражданской общине. В каждой группе военное начальство принадлежало тому же человеку, который был гражданским и религиозным главой. Gens шла под командой своего pater'а, курия — своего куриона, триба — своего трибуна. Царь — верховный глава гражданской общины, был верховным вождем и войска.
Это войско древнейших времен представляло собой точный слепок государства. Каждый гражданин был воином, и среди воинов были только граждане. Можно быть почти уверенным, что плебеи, которые не принадлежали еще к гражданской общине и не имели никаких гражданских и политических прав, не входили также и в состав войска, по крайней мере его регулярных отрядов; но клиенты,
447
которых в это время не надо смешивать с плебеями, и которые были наделены гражданскими и политическими правами, участвовали в войне так же, как и в комициях...
Действительные перевороты происходят медленно. Тот же переворот, который привел к падению патрициата, начался еще при последних царях и закончился лишь по истечение двух веков. Первым актом этого переворота является военная реформа.
Известно, что Сервий Туллий * учредил классы и центурии. Оба эти слова являются военными терминами. Классы представляли собой не что иное, как отряды пехоты, отличавшиеся друг от друга главным образом вооружением. Их было пять; над классами стояла конница, ниже их — несколько отрядов легкой пехоты, очень плохо вооруженной. Каждый класс занимал свое определенное место в бою, каждая центурия имела свое знамя. В класс зачислялись молодые люди, достигшие того возраста, когда они становились способными носить оружие: в него поступали с семнадцати лет и выходили шестидесяти. Каждый класс разделялся на две группы по возрасту; более молодые составляли действующую армию, более пожилые — резерв, предназначенный для защиты города.
Сервий таким образом лишь уничтожил древние кадры войска и заменил их новыми. Вместо триб, курий и gentes, воины стали делиться на полки и отряды. На первый взгляд это было лишь преобразованием военного строя, но последствия его скоро сказались и на строе политическом.
Действительно, начиная с этого времени, патриций уже более не господствовал в войске на том же основании, на каком он господствовал в своей gens или в своей курии. Он не собирал уже более вокруг себя своих клиентов, чтобы вести их в бой, как он их вел для подачи голоса в куриатные комиции. Само собой разумеется, что вождями классов и центурий делались не по рождению. Таким образом патриции потеряли свою военную власть. А вследствие этого изменилась сама природа войска, его устройство, дух и даже привычки. Положение в войске уже определялось теперь не рождением, а богатством. Всякий землевладелец участвовал в войне. Известный размер имущества обусловливал зачисление в конницу; другими размерами определялось поступление в тот или иной класс пехоты. 'Имевшие всего лишь каких-нибудь несколько тысяч ассов зачислялись вне классов в отряд легковооруженных (.velites). Наконец, те, у кого совсем ничего не было, так называемые proletarii, не входили вовсе в состав войска.
Такая связь между размерами имущества и военной службой кажется нам теперь странной; она совершенно противоречит совре-
__________
* Середина VI в. до н. э. См.: Тит Ливий, I, 43—45.
448
менным понятиям и привычкам. Но она, без сомнения, вполне соответствовала понятиям древних, так как мы ее находим во всех гражданских общинах Греции и Италии. В истории каждой из них был период, когда класс богатых людей, или, точнее, класс землевладельцев, один нес тяжесть военной службы. Это зависело, может быть, от того, что отечество было для древних не отвлеченным существом и идеальным понятием, а совокупностью вполне реальных и жизненных частных интересов; поэтому казалось вполне естественным, чтобы участие в военной повинности каждого человека соответствовало степени и количеству его интересов, связанных с общиной.
Реформа Сервия была делом царя, враждебно относившегося к патрициям. Полвека спустя, в 510 г., патриции взяли верх, изгнали Тарквиния Гордого и уничтожили царскую власть. Казалось бы, что после этого они могли уничтожить неблагоприятное для них военное устройство, восстановив древнее патрицианское войско. Но, без сомнения, отнять оружие у тех, кто им уже владел, было не так легко, а может быть, патриции не осмелились расстраивать войско ввиду многочисленных врагов, окружавших Рим. Как бы то ни было, патриции оставили нетронутой организацию классов и центурий.
С этих пор установилось противоречие между природой государства и войском. Государство, как понимали его патриции, представляло собой совокупность патрицианских gentes с исключительно патрицианским сенатом, с патрицианскими консулами и авгурами, наконец, с народным собранием, в котором патриции имели исключительное преобладание. Войско же, наоборот, являлось совокупностью отрядов, на которые люди распределялись по их имущественному положению без различия касты и независимо от их происхождения. Этим несогласием военных учреждений с учреждениями политическими и объясняется, почему владычество патрициев оказалось довольно кратковременным.
Войско, чувствуя свою силу, тотчас же стало предъявлять известные требования, которым сразу же пришлось уступить. Войско стали созывать не только для того, чтобы вести его на войну, но и для того, чтобы совещаться с ним. Его собирали на Марсовом поле, что и послужило началом народного собрания по центуриям (comitia centuriata). Собрание это представляло собой не что иное, как войско. Это видно уже из того, что центуриатные комиции созывались военной трубой; они собирались на обычном месте военных упражнений вне города, так как по закону вооруженный отряд не мог собираться в стенах Рима. Каждый являлся с оружием, как будто бы дело шло о походе; стояли не вразброд и кое-как, но в боевом строю, по когортам и центуриям: каждая центурия имела во главе центуриона и свое знамя. Наконец, граждане старше 60-ти лет не участвовали в этих комициях, также как и в войске. Это войско выбирало себе
449
вождей, которые были в то же время и магистратами гражданской общины; оно же голосовало и законы.
Как могло при этих условиях сохраниться господство патрициев? Община и войско были построены по двум совершенно различным схемам. Учреждения общины стояли в противоречии с учреждениями войска. Напрасно патриции принимали некоторые меры, чтобы удержать войско в прежней зависимости. Напрасно постановили они, что решение центуриатного собрания не будет иметь законной силы до утверждения его патрицианскими куриями. Как, в самом деле, можно было не считаться с определенно высказанной волей вооруженного народа? Отказ патрициев в утверждении решения центурий делал очевидным противоречие в учреждениях; в подобных случаях учреждения не могли больше правильно действовать, и анархия овладевала общиной. В очень скором времени патриции оказывались вынужденными уступить; и делая уступку за уступкой, они кончили тем, что утратили свои привилегии и всю свою власть.
Но тот строй, который заменил собой господство патрициев, не был вовсе демократией. Аристократии по рождению наследовала аристократия богатства. Тут опять с полной очевидностью выступила связь между военным и политическим строем. Войско было устроено на основании имущественного ценза: класс бедняков был исключен из него; средний класс представлен был в нем довольно ограниченным числом отрядов; классу богатых людей исключительно принадлежала конница и добрая половина пехоты. Когда это войско превращалось в народное собрание, то и в этом последнем граждане распределялись и голосовали по отрядам, и каждый отряд подавал лишь один голос. Отсюда вытекало то, что богатым людям принадлежало большинство голосов; средний класс голосовал только в том случае, когда богатые не приходили к соглашению между собой, а бедняки не голосовали вовсе. Следствием такого порядка явилось в конце концов преобладание богатых в политическом строе подобно тому, как они преобладали в строе военном...
Около 300 г. до Р. X. победа богатого класса была уже полной, и он окончательно вытеснил патрициев из управления общиной. На первый взгляд римское государственное устройство стало тогда демократическим, так как по закону все были равны, каждый мог подавать голос, сделаться сенатором и даже консулом. На самом же деле, это была аристократия, так как в центуриатных комициях результат голосования всегда зависел от. класса богатых, и даже в комициях по трибам, которые кажутся более демократическими, землевладельцам принадлежал 31 голос из 35.
В это время войско не разделялось более на классы и центурии. Легион состоял из воинов трех родов, отличавшихся друг от друга возрастом, временем службы и военными качествами; это были hastati, principes и отборный отряд триариев (triarii). Каждая из
450
этих групп подразделялась на манипулы. На левом и правом крыле помещалась конница и велиты (легковооруженные). На первый взгляд такое устройство войска было вполне демократичным, на самом же деле оно является по-прежнему аристократическим. Пролетарии, как и раньше, исключены из войска. Люди малоимущие могут попасть разве только в отряд велитов, не пользовавшийся большим значением и имевший мало цены в войнах того времени. В пехоту легиона принимаются лишь люди, имевшие известное состояние. Что же касается конницы, то, чтобы попасть в нее, нужно было обладать состоянием не менее миллиона ассов (в ту эпоху, когда ценность асса равнялась 2 унциям меди). Наконец, в составе конницы было шесть отборных отрядов, пополнявшихся исключительно патрициями, знатными сыновьями сенаторов.
Сравните такое устройство войска со строем государства. Во главе государства мы находим сенатскую знать, состоящую из патрициев и из плебеев, которых сделало знатными занятие курульных должностей; в войске эти же люди составляют шесть первых отрядов конницы. В государстве второе место занимает класс, состоящий из торговцев, банкиров, спекуляторов, откупщиков и кредиторов государства; в войске этот класс составляет конницу; и именно с этого времени класс богатых людей получает название сословия всадников. В государстве третье место занимает средний класс, состоящий преимущественно из землевладельцев. Люди этого класса не могут надеяться попасть ни в сенат, ни в магистратуру, но им принадлежит большинство голосов в народных собраниях по центуриям и по трибам; в войске они составляют пехоту легиона, отличающуюся лучшим вооружением и лучшей дисциплиной. Наконец, в государстве на последнем месте стоит класс бедняков или пролетарии, которые по закону как будто бы пользуются политическим равенством, но в комициях присутствуют лишь для формы, т. е. в сущности как бы отсутствуют; этот класс отсутствует и в войске или же представлен в нем незначительным отрядом велитов. Таким образом аристократия, управляющая государством, наполняет собой и войско: войско и государство составлены из одних и тех же людей и построены на одних и тех же основаниях.
Такое полное согласие между военными и политическими учреждениями продолжалось приблизительно с 300 г. до 150 г. Этим объясняется, почему в римском государстве в эту эпоху было гораздо меньше волнений и смут, чем в предшествующую. Это было именно то время, когда Рим пользовался наибольшим внутренним спокойствием, а его войско имело больше всего силы, дисциплины и успеха.
Аристократия богатства управляла Римом до 150 г. до Р. X. Направляя постоянно политику в угоду своим частным интересам и торговым спекуляциям, накапливая постоянно в своих руках госу-
451
дарственные земли, а также земли завоеванных провинций, пользуясь всеми выгодами римского владычества, этот класс достиг, наконец, того, что разбогател сверх меры; ниже его образовалась огромная масса населения ничем не занятого, нищего, ленивого, продажного и испорченного. Значительные неудобства такого положения успели уже обнаружиться к 150 г. Народная масса поднялась вдруг, недовольная и страждущая, и встала лицом к лицу с олигархией; тогда-то появились первые признаки близкого крушения этого правления богатых людей...
Чтобы выйти из такого положения, римское общество пошло по пути обратному тем путям, которыми совершались предшествовавшие реформы. На этот раз не народ перестроил войско, а войско стало главным фактором нового преобразования. История образования империи начинается с военной реформы. Первая мера, принятая Марием в качестве консула, состояла в изменении устройства и состава войска;* ничто, впрочем, не показывает, что он имел при этом в виду какой-нибудь политический расчет. Дело в том, что средний класс, истощенный завоеваниями и обессиленный нищетой, не мог более поставлять достаточное количество людей для пополнения легионов; Марий и призвал бедняков и открыл доступ в легионы пролетариям.
Прежние требования имущественного ценза были уничтожены. Не нужно было уже более ценза ни для всадника, ни для легионера. Каждый мог сделаться, соответственно своим способностям, велитом, легионером или всадником. Войско сделалось вполне демократическим, зато оно перестало с этого времени быть точным изображением государства; скорее наоборот, по своему составу, привычкам и духу оно явилось чем-то противоположным гражданской общине. В государстве был республиканский и аристократический строй; в войске — равенство всех и бесприкословное повиновение приказаниям единого вождя, т. е. строй монархический.
Кроме того, Марий принимал добровольцев. Такой способ набора, примеров которого не было раньше за исключением немногих критических моментов, противоречил основным началам римской республики. До Мария человек делался воином не потому, что ему этого хотелось, а потому, что он был обязан: всякий, зачисленный в класс, уже в силу этого являлся воином и на призыв консула должен был откликнуться; одним словом, он делался воином в силу закона по одному тому, что он был гражданином. Со времен Мария призыв по закону мало-помалу исчез; воином становился всякий желающий и не в силу того, что он был гражданином, а потому, что он имел влечение к военной службе.
__________
* 105 г. до н. э.
452
С тех пор военная служба перестала быть долгом по отношению к государству и превратилась в ремесло, в способ прокормиться и даже разбогатеть благодаря жалованью и в особенности добыче. Пролетарии стали поступать в войско толпами. Они имели отвращение к труду, но не к войне. Если война и требовала иногда трудов, то во всяком случае меньших, чем земледелие или ремесло; кроме того она удовлетворяла страстям и в особенности алчности.
Эти пролетарии, сделавшись воинами, стали тяготиться жизнью гражданина. У них развились вкусы, интересы, потребности, далеко не свойственные гражданину. Они так резко отделились от граждан, что скоро название «квиритов» стало казаться им оскорбительным. Они были более привязаны к своему знамени, чем к отечеству. Эти солдаты, для которых война была средством обогащения, ожидали всего от своего вождя, так как только их вождь раздавал им подарки, чины, награды, деньги и земли, которые можно было обратить в деньги. Естественно, они ненавидели того, кто давал мало, и любили того, кто оказывался щедрым. К своему командиру они чувствовали точь-в-точь такую же преданность, как в былые времена граждане к своей родине: их судьба была связана с судьбой военачальника. В их интересах было сделать его всемогущим в Риме, так как в этом случае в его распоряжении окажется много золота и земель для раздачи; в их интересах было сделать его главой государства, так как, овладев республикой, он мог дать в ней место и своим солдатам.
(Fustel de Coulanges, Revue des Deux Mondes, 15 novembre 1870).
2. Легион, когорта и их боевой порядок во времена Цезаря
В последний век республики, после реформ Мария легион состоял из десяти когорт, когорта из трех манипул, манипула из двух центурий. Нормальный состав легиона был 6000 человек, но в действительности число солдат в нем было часто ниже; под командой Цезаря не раз бывали легионы в 3000, 3600 человек. Во главе каждого легиона стоял один из помощников главнокомандующего (legati), под начальством которых состояли офицеры, называвшиеся трибунами воинов (tribuni militum). Эти последние вели списки солдат, наблюдали за порядком службы, руководили устройством лагерных стоянок и заведовали снабжением отряда припасами. Другие офицеры носили название центурионов. Этих центурионов было по одному в каждой центурии, два в манипуле, шесть в когорте и шестьдесят в легионе.
453
Все легионеры имели одинаковое вооружение и экипировку. Каждый легионер имел в качестве оборонительного оружия панцирь, шлем, щит и ножные латы из железа. Наступательное оружие состояло из pilum и короткого меча.
У каждой манипулы был свой значок. Таким образом в легионе было 30 манипулярных значков.
У каждой когорты был также свой значок; но неизвестно, был ли это особый значок сверх трех манипулярных значков каждой когорты, или же это был просто значок первой манипулы, который был с этой целью отмечен каким-нибудь украшением.
У легиона был орел, который находился в первой когорте (правой) под наблюдением первого центуриона этой когорты, называвшегося primipilus.
Войско, состоявшее из нескольких легионов, строилось в две, три или четыре линии. Цезарь строил обыкновенно в три линии. В этом случае каждый легион выставлял в первую линию четыре когорты, во вторую три и в третью тоже три. Когда когорты стояли сомкнутым строем, расстояние, отделявшее одну когорту от другой, равнялось длине когорты по фронту; этот промежуток уничтожался, как только ряды когорты развертывались для боя. Нет никаких данных для того, чтобы определить более или менее точное расстояние, отделявшее одну боевую линию от другой.
Обыкновенно битва представляла собой столкновение двух отрядов, в котором каждый стремится поколебать ряды другого и принудить его к отступлению. С того времени как был изобретен порох и вошли в употребление метательные орудия, все это можно было произвести на далеком расстоянии, и вследствие этого глубина строя боевых отрядов оказалась необходимой лишь в известных определенных случаях, для того, например, чтобы взять хорошо защищенную позицию, пробиться через узкий проход или взять приступом осажденный город. Но в сражениях древности, вследствие свойств тогдашнего оружия, поколебать ряды неприятельского отряда можно было только непосредственно столкнувшись с ним вплотную, причем необходимо было, чтобы воинов первого ряда могли под-
454
держивать, толкать вперед и в случае надобности заместить те, кто стоят в следующих рядах. Удовлетворить всем этим условиям можно было только при значительной глубине строя. Преимущества глубокою строя боевых колонн во время натиска на неприятельские ряды обусловливаются свойствами человеческой природы. Чем более скучены люди, тем легче их наэлектризовать; чем более воины первых рядов чувствуют, что их поддерживают остальные, тем больше у них отваги; храбрее делаются и воины остальных рядов, потому что они защищены теми, кто сражается в передних рядах. Ввиду всего этого древнее войско по необходимости располагалось глубоким строем в противоположность войску современному. Весьма вероятно, что Цезарь располагал свою пехоту в восемь рядов, и что это была в его время нормальная глубина боевого строя. Таким образом когорта в 360 человек должна была иметь по фронту круглым счетом 44 метра, а в глубине 15 метров.
Такое расположение когорты сомкнутым строем, причем люди стояли почти касаясь друг друга, практиковалось только во время смотров, мирных маневров или в походе, когда неприятель был далеко; но во время сражения необходимо было, чтобы легионер имел вокруг себя достаточно свободного места для того, чтобы метать pilum, а также пустить в ход меч и щит. При развернутом строе когорта растягивалась по фронту почти вдвое сравнительно с обычным строем. Раньше ошибочно думали, что в бою когорты стояли на
455
более или менее значительном расстоянии друг от друга. В таком случае фронт боевого отряда представлял бы слишком много слабых пунктов, и неприятель мог бы ворваться без труда в промежутки между когортами. Войско, идущее в бой, обыкновенно должно было пройти довольно большое пространство, прежде чем достигало неприятеля, и оно шло, сохраняя для большего удобства промежутки между отрядами; но, приблизившись к неприятелю, когорты развертывались, так что воины становились почти непрерывным рядом.
Когорта в 360 человек, стоящая развернутым строем в 8 рядов в глубину, представляла собою прямоугольник в 82 метра длины и 15 метров ширины. При тех же условиях легион, стоящий развернутым строем, занимал пространство в 348 метров длины и 102 метра ширины.
В высшей степени важно, чтобы при атаке глубокой боевой колонны первый натиск был сделан с возможно большей силой: ввиду этого было принято за непреложное правило составлять первые ряды колонны из отборных воинов. Подобно этому и теперь, когда во время осады производят атаку, то во главе атакующей колонны ставят самых храбрых солдат. В те времена, когда у нас были отборные отряды, при взятии позиции во главе атакующих ставили гренадеров. Это правило является существенно необходимым, и можно быть уверенным, что во времена римлян первые ряды когорт также составлялись из отборных воинов, людей храбрых, проворных, искусно владевших мечом и щитом.
(Colonel Stoffel, Histoire de Jules Cesar, II, 323 et suiv.).
3. Римская тактика
Располагаясь лагерем в известном месте, римляне укрепляли его и окружали рвом и бруствером. Наступательное или метательное оружие в то время было еще слишком несовершенным, чтобы разрушить препятствие, которое представляли собой подобные сооружения. Вследствие этого войско, укрепившееся таким образом, счита-
456
ло себя в полной безопасности от нападения и могло по своему желанию дать битву сейчас или ожидать более благоприятного времени.
Когда у обоих неприятельских вождей являлось одинаковое желание сразиться, они выстраивали свои войска вне лагеря в боевом порядке в несколько линий. Отряды, составлявшие каждую линию, имели в глубину не менее 8 рядов. Приготовившись к битве, оба войска приближались одно к другому до тех пор, пока между ними оставалось лишь около 180 метров. Именно таково было расстояние, необходимое для атаки, предшествовавшей вступлению в рукопашный бой, и для самого боя. По данному знаку оба войска, за исключением третьей линии, если таковая была, шли друг на друга беглым шагом. Легионеры первых двух рядов первой линии потрясали своими pila несколько раньше, чем доходили до расстояния, на котором можно было попасть в неприятеля (около 25 метров), и затем производили общий залп, причем воины 2-го ряда бросали свои копья в промежутки между воинами первого ряда [1]. Потом обе линии неприятелей вступали врукопашную с мечами в руках, причем легионеры задних рядов напирали на передних, поддерживали их и в случае надобности заменяли. Битва представляла собой более или менее беспорядочную стычку, распадавшуюся на борьбу отдельных воинов друг с другом. Вторая линия того и другого войска служила поддержкой первой; третья составляла резерв. Число раненых и убитых во время самого боя обыкновенно было очень незначительным, так как оборонительное оружие, т. е. панцирь и щит, служили довольно хорошей защитой от метательных орудий и ударов меча; но дело принимало совершенно иной оборот, как только один из неприятелей обращался в бегство. Тогда отряды легковооруженных и кавалерия победителя бросались преследовать пехоту побежденного войска, которая была вынуждена повернуться тылом. Лишенные прикрытия, какое теперь может оказать отступающему отряду артиллерия, предоставленные самим себе, беглецы обыкновенно бросали свои щиты и шлемы; тут-то их настигала неприятельская конница и производила избиение. Таким образом, побежденное войско несло огромные потери. Обыкновенно оно совершенно уничтожалось или рассеивалось. Вот почему в те времена первое сражение обыкновенно бывало решительным и иногда за-
__________
[1] Pilum — дротик длиною от 1,7 метров до 2 м, половина которого представляла собой древко, а другая половина железный наконечник; этот последний весил от 300 до 600 грамм. В конце дротика было утолщение, которое заканчивалось острием, иногда волнистой формы. Древко было круглое или четырехгранное и имело от 25 до 32 мм в диаметре. Оно было прикреплено к металлическому концу копья при помощи кольца, или гвоздей, или наконец трубки. Pilum редко наносил рану, так как обыкновенно неприятель отражал удар щитом. Но при этом дротик в большинстве случаев втыкался в щит так глубоко, что выдернуть его можно было лишь с большим усилием.
457
канчивало войну. Этим объясняется также и то, что потери победителей всегда бывали очень незначительны. Так, например, Цезарь при Фарсале потерял всего 200 легионеров и 30 центурионов, при Тапсе всего навсего 50 человек, при Myнде его потери достигали лишь до 1000 человек, считая и легионеров, и всадников; раненых в этой битве было 500 человек.*
Так как легионер был вооружен очень тяжело и вследствие этого оказывался малоподвижным, то старались сделать так, чтобы ему не пришлось сражаться в неудобной местности и при неблагоприятных условиях. Предводитель войска очень заботился о том, чтобы на его стороне были все преимущества господствующей позиции, и ввиду этого, если мог, устраивал лагерь на холме, склоны которого постепенно понижались со стороны фронта. Такое положение позволяло ему расположить войско на покатом месте так, что неприятель, если хотел во чтобы то ни стало атаковать его, был бы принужден преодолевать все трудности подъема и этим самым поставить себя в неблагоприятное положение.
Римское войско выходило из своего лагеря через несколько ворот и строилось в боевой порядок или перед самыми лагерными укреплениями, или на более или менее значительном расстоянии от них. В первом случае ему обыкновенно нечего было бояться, что неприятель нападет на него, хотя бы оно и было расположено на равнине. На это было много причин: во-первых, войско находилось под прикрытием башен и других лагерных сооружений и машин, во-вторых, его было очень трудно заставить повернуть тыл и, наконец, даже в случае поражения, лагерь являлся для него надежным убежищем, вследствие чего победитель не мог его преследовать и воспользоваться своей победой. Военачальник, не удалявшийся от укреплений своего лагеря, имел обыкновенно в виду сам напасть на неприятеля или же вызвать его на атаку при самых неблагоприятных для него обстоятельствах. Иногда также неспособный или нерасположенный к битве военачальник выстраивал свое войско в боевой порядок у самого лагеря, чтобы выставить напоказ свою храбрость и не потерять во мнении солдат.
Предводитель войска, желавший битвы» не оставлял своих солдат у самых укреплений; напротив, он удалялся от них, другими словами, приближался к неприятелю, стараясь, однако, при этом не лишиться
_________
* Битва при г. Фарсале с Помпеем состоялась в 48 г. до н. э., при Тапсе в Африке с республиканцами и помпеянцами в 46 г., при Мунде в Испании с помпеянцами в 45 г.
458
тех преимуществ, которые ему предоставляла данная местность, и из которых главное было — преимущество господствующей позиции. В том случае, например, когда он строил свое войско в боевой порядок впереди лагеря на склоне холма, он не уходил дальше нижней части этого склона, так чтобы неприятелю в любом случае пришлось пройти известную часть подъема, прежде чем начать нападение.
Могло случиться и так, что военачальнику настолько хотелось вступить в битву, что он отказывался от преимуществ, которые представляла данная местность. Тогда он не оставался на склонах высот, но, продвигаясь дальше, спускался с них и шел вперед на равнину. Это значило предложить неприятелю сражение при равных условиях (aequo loco).
Вождь, пламенно желающий вступить в битву, продвигал свое войско в виде вызова к самому лагерю или рядам войска неприятеля. В этом случае необходимо было, чтобы командующий был уверен в безусловном повиновении своего войска, так как в противном случае можно было опасаться, что оно поддастся увлечению и, не ожидая приказания, бросится в атаку на неприятеля, который расположен в более выгодной позиции или стоит под прикрытием лагерных укреплений.
Действия кавалерии у римлян были таковы: она производила разведку, сражалась с неприятельской кавалерией, но самую важную роль играла лишь после победы, так как только кавалерия могла преследовать побежденного врага, легионеры же совсем не годились для этой цели, вследствие тяжести своего вооружения. Во время же самой битвы кавалерия ничего не могла сделать с пехотой ввиду глубины ее рядов и особенностей вооружения. Другими словами, пехота была совершенно неуязвима со стороны кавалерии во время сражения и в этом смысле находилась приблизительно в таком же положении, как современная пехота с тех пор, как были введены скорострельные ружья. В самом деле, pilum — весьма грозное оружие — было для легионеров тем же, что теперь ружья для нашей пехоты. Римская пехота не только не боялась атаки кавалерии, но сама могла напасть на нее и принудить к отступлению. Впрочем, это преимущество ослаблялось одним большим неудобством: дело в том, что пехота могла отбросить кавалерию только на очень незначительное расстояние, так как pila хватали лишь на 20—25 шагов; таким образом, конница могла постоянно возобновлять свои нападения. Понятно, поэтому, что должна была терпеть во время отступления пехота, оставшаяся без конницы, от постоянных нападений преследующей ее неприятельской кавалерии.
(Colonel Stoffel, Histoire de Jules Cesar, II, p. 274, pp. 337—342).
4. Осадное искусство у римлян
Действия, производившиеся при осаде укрепленного места, можно разделить следующим образом. Для осады необходимо было:
1) Выбрать пункт для нападения и расположить войско в благоприятной позиции.
2) Окружить осаждаемое место.
3) Постепенно приближаться к стенам укрепления при помощи разных вооружений, причем осажденный враг старается помешать работам и разрушить уже сделанные сооружения.
4) Сделать брешь в стене и взять укрепление приступом.
Целью военных действий при всякой правильной осаде было сделать брешь в стене укрепления. После этого уже брали его приступом. Брешь пробивали при помощи тарана или подкопа под прикрытием прислоненного к подножию стены защитного сооружения на колесах, которое называлось testudo (черепаха) или musculus. Заметим тут же, что штурм без предварительного пробития бреши бывал лишь в очень исключительных случаях и производился, конечно, внезапно.
Был ли осажденный город расположен на плоской местности или холмистой, прежде всего необходимо было расчистить и выровнять почву на всем пути' приближения осадных орудий. Эта работа требовала больших усилий и много времени. Тит потратил четыре дня перед Иерусалимом на выравнивание и укрепление почвы, прежде чем начал приступ.*
В том случае если город был расположен на равнине, весь труд подготовительных работ сводился к тому, чтобы выровнять почву так, чтобы можно было легко катить по ней машину. Пробитие бреши нуждалось в прикрытии от возможных действий неприятеля с вершины стены. Чтобы прогнать его оттуда, употребляли деревянные башни, которые были снабжены машинами и всякого рода метательными снарядами. Эти башни устраивались в несколько этажей так, чтобы они господствовали над оградой города. Строили их на расстоянии, недоступном неприятельским выстрелам; башни были на колесах, и их подкатывали на известное расстояние от стены. Башни ставились около бреши чаще всего с обеих сторон. Вслед затем осаждающие продвигались до рва, который надо было засыпать для того, чтобы достичь подножия стены. Но, так как осажденные могли при этом бросать на осадные сооружения более значительные тяжести,
__________
* Иудейское восстание против римского владычества началось в 66 г. н. э., войско Веспасиана прибыло в Палестину в 67 г. н. э. Гражданская война в Риме 68—69 гг. отсрочила подавление выступления иудеев. Однако после ее окончания в 69 г. на следующий год Иерусалим был взят сыном Веспасиана Титом.
460
то средства защиты, которыми до сих пор пользовались для прикрытия, оказывались недостаточными, и поэтому приходилось прибегать к musculus'y, деревянному сооружению с более крепким заслоном. Воины, под прикрытием этой машины, бросали в ров землю, плетенки из прутьев, фашины и т. п. Обыкновенно заполнить ров можно было только заставив осажденных покинуть стены. Все эти действия оказывались гораздо более затруднительными в том случае, когда город был расположен на неровной местности, в особенности, если крутые обрывы делали стену неприступной. Тогда приходилось в большинстве случаев сооружать насыпь, которая тянулась вплоть до самой стены, так что появлялась возможность подкатить к ней машины, необходимые для пробития бреши. Такая насыпь называлась agger или террасой. Это была огромная куча всякого рода материалов, главным образом дерева и земли, которая поддерживалась с боков особыми сооружениями из древесных стволов, положенными друг на друга крест накрест наподобие костра или сруба. Эта насыпь начиналась на расстоянии, недоступном для неприятельских выстрелов, и была достаточно высока для того, чтобы по ней дойти до подножия стены в том месте, которое выбрано для приступа. Наверху насыпи ставилась деревянная башня. У этой последней было столько этажей, чтобы она возвышалась над городскими стенами; она была снабжена баллистами и другими метательными снарядами для того, чтобы можно было прогнать со стены ее защитников и прикрыть работы по пробиванию бреши. Основание башни занимало пространство в 8,9 кв. метров, иногда 11,86 кв. метров и даже 14,8 кв. метров. Башню сооружали на расстоянии, недоступном неприятельскому выстрелу; вслед затем ее доставляли на место, подкатывая по насыпи по мере того, как эта последняя продвигалась вперед. Приблизившись ко рву, его засыпали тем же способом, который был описан выше по поводу осады укрепления, расположенного на ровной местности.
Таким образом засыпали ров, и этим кончались подготовительные работы по приближению к крепости, после чего начинался последний период осады — пробивание бреши. Действия, которые при этом производились, были во всех случаях одинаковы, независимо от свойств местности, на которой было расположено укрепление. К стене подвозились различные машины, при помощи которых пробивалась брешь. Это были или башни, или «черепахи»; и те, и другие были снабжены тараном и так называемая falx или terebra, огромным буравом, посредством которого проделывали дырки в кирпичных стенах. Такие башни и «черепахи» с таранами помещались всегда у подножия осадной башни. В случае, если стена не поддавалась действию тарана, ее пробовали подрыть, вырывая нижние камни фундамента железным рычагом.
461
Это было единственным средством, которое употреблялось при осаде: рыли также подкопы, называвшиеся cuniculi. Эти подкопы, вырытые под городской стеной, открывали доступ в осажденный город. Таким именно способом римляне взяли Вейи. Если у осажденных не было ни баллист, ни катапульт [1], и если город расположен был на ровном месте, и окружавший его ров представлял лишь слабое препятствие, то вдоль осаждаемой стены сооружали насыпь; она доходила до высоты стен, но не прикасалась к ним и служила для действия метательных снарядов и машин. Такая насыпь, возвышающаяся у самых стен города, служила прикрытием во время приступа и убежищем в случае, если приступ был неудачен.
Во время осады часть отряда производила нужные для этого работы, другая оберегала посты контрваляции (castelld) [2], а остальные находились в лагере или вне его, готовые ко всяким случайностям. На работах воины сменяли друг друга. Для приступа все отряды собирались на насыпи, откуда они и устремлялись в атаку.
Прикрытия, употребляемые при осаде. Самый простой вид прикрытия осаждающих это — plutei, род щита, состоящего из ивовых или веревочных плетенок, которыми обвешивалась рама, установленная на трех колесах. Пользовались также маленькими навесами на колесах, сделанными из легкого дерева и прикрытыми плетенками; они назывались vineae. Их можно было ставить один возле другого и образовать таким образом род галереи (porticus) большей или меньшей величины. Один такой навес имел обыкновенно 2,4 метра в высоту, 2 метра в ширину и 4,75 метра в длину. Во время осады эти галереи из навесов продвигались вперед перпендикулярно к осаждаемой стене. В общем такие галереи играли в те времена роль современных проходов в траншеях. Впрочем, во многих случаях галереи из навесов устраивались также и параллельно стене.
Testudo. «Черепаха» представляла собою галерею, сооруженную из больших кусков дерева с очень прочным прикрытием и на колесах; при ее помощи можно было приблизиться к стене. Ею пользовались
__________
[1] Катапульты метали дротики в 1 — 1 ? метра длиной. Их называли также скорпионами. Баллисты же выбрасывали глыбы камня или же большие деревянные колья. Когда Сципион осаждал Карфаген, этот город был защищен 120 катапультами и 23 баллистами. У евреев, когда их осаждал Тит, было 300 катапульт и 40 баллист.
[2] Контрваляция — сооружения, устраиваемые для защиты осаждающих от возможных нападений осажденных и их союзников. — Ред.
462
при уравнении места, засыпании рвов, подкопах стен и пробивании брешей.
Musculus был похож на «черепаху». Он служил исключительно для прикрытия тех воинов, которые старались подрыть нижнюю часть стены или сделать в ней брешь. С этой целью musculus был снабжен тараном или falx. Его ставили перпендикулярно к стене. По-видимому, он был уже «черепахи».
Прикрытия всяких родов: катящиеся шалаши, защитные постройки были покрыты на случай пожара свежими кожами или шерстяными одеялами. Точно так же были покрыты и башни.
Таран и falx. Таран представлял собой крепкое бревно, на один конец которого была насажена железная «голова». Его подвешивали за середину горизонтально к деревянной раме внутри «черепахи» (которая в данном случае называлась «таранной черепахой»), или к башне (также называвшейся таранной). Несколько человек расскачивали его взад и вперед, чтобы затем с силой ударить о стену. При осаде Иерусалима в течение шести дней беспрерывно били
__________
[1] Рисунок представляет собой галльскую стену, осажденные воздвигли на ней две башни, чтобы сокрушить возвышающиеся над стенами башни, сооруженные осаждающими Некоторые vinеае расположены перпендикулярно к стене, другие параллельно ей.
463
тараном стены храма. Витрувий упоминает о таране, имевшем 30 метров в длину и управлявшемся сотней человек. Falx отличалась от тарана только тем, что в ней массивный железный наконечник бревна заканчивался багром; предназначалось это орудие для того, чтобы срывать камни со стены.
Осажденные употребляли разные способы, чтобы защититься от действий тарана. Один из этих способов состоял в том, что сверху стены спускали на веревках набитые соломой или шерстью мешки, и останавливали их против того места, где только что ударил таран. В других случаях, накинув на таран мертвую петлю, тащили его в бок и старались опрокинуть его вместе с «черепахой».
Falx, несколько видоизмененная, употреблялась также и при полевых действиях для того, чтобы разрушить ограду и сделанные из плетня прикрытия укрепленного лагеря.
Насыпи. Иногда они устраивались параллельно городской стене (terrasse cavalier); такую насыпь Цезарь соорудил при осаде Аварика (Бурже); она имела 98 метров в длину и 23 метра в самом высоком месте. Насыпь, шедшая перпендикулярно к городу, называется терраса- виадук; она была защищена всегда не более как одной башней; обыкновенно она имела 17 метров в ширину, так что по ней можно было провести на приступ колонну в 12—13 человек по фронту [1].
(Colonel Stoffel, Histoire de Jules Cesar, II, pp 349 et suiv ).
5. Примеры строгости римских военачальников
Во время стоянки под Нуманцией Публий Сципион поставил своей задачей исправить войско, очень распущенное, благодаря небрежности прежних командиров. Он прогнал маркитантов, которых набралось громадное количество; постоянными упражнениями приучал солдат к делу, часто устраивал экспедиции, приказывая солдатам брать с собой продовольствия на несколько дней. Он приучал их переносить холод и ливни, переходить реки вброд; строго порицал всякие проявления трусости и лености; преследуя изнеженность, сам уничтожал утварь слишком изящную и ненужную в походе...
Таким же путем и с неменьшей строгостью восстановлял дисциплину Кв. Метелл во время Югуртинской войны.* Он позволял солдатам употреблять в пищу мясо только вареное или изжаренное без всяких приправ.
__________
* Война с царем Нумидии (Сев Африка) Югуртой в 111—105 гг. до н. э.
464
П. Назика во время зимней стоянки заставлял солдат строить корабли, хотя и не было нужды во флоте. Он делал это для того, чтобы солдаты не испортились от безделья и не вредили союзникам своей распущенностью.
По предложению Аппия Клавдия, сенат разжаловал тех, кто был захвачен в плен царем Эпира Пирром и потом отпущен на свободу. Всадники были разжалованы в пехотинцы, пехотинцы в легковооруженных (ad levem armaturam). Все они должны были жить вне лагеря до тех пор, пока каждый из них не захватит доспехи с двух неприятелей.
Кв. Метелл Македонский приказал пяти когортам, бежавшим от врага, сделать завещания и занять прежние места, заявив, чтобы они не возвращались, не одержав победы.
Консул Котта, отправляясь в Мессину, чтобы повторить ауспиции, поручил руководство осадой Липары [1] своему родственнику, П. Аврелию. За это время враги сожгли осадные сооружения римлян (agger) и захватили лагерь. Консул разжаловал Аврелия за это в рядовые, подвергнул наказанию розгами и заставил его исполнять все черные работы.
М. Катон, стоявший с флотом в течение нескольких лет у неприятельского берега, после трех обычных сигналов снялся с якоря. Один солдат замешкался и остался на берегу. Сильным криком и отчаянными жестами требовал он, чтобы его взяли на корабль. Катон вернулся, взял солдата и приказал его казнить, предпочитая воспользоваться им как устрашающим примером для других, чем оставить в жертву врагам. Консул Фабий Рулл казнил каждого двадцатого из числа тех солдат, которые отступили.
За то, что один легион, несмотря на запрещение командира, разграбил г. Регий, было казнено 4000 человек. Кроме того, сенат постановил, что они не должны быть преданы погребению, и запретил их оплакивать.
Во время Дарданской войны * один из пяти легионов возмутился и отказался от службы, заявляя, что он не пойдет за опрометчивым вождем в тяжелую и опасную экспедицию. Консул Г. Курион вывел 4 вооруженных легиона, приказал им стать в ряды, приготовив оружие как в строю. После этого он приказал явиться бунтовщикам без оружия и резать солому на виду вооруженного войска; на следующий день он заставил их рыть канаву. Несмотря ни на какие просьбы, он лишил легион значков и названия, а солдат распределил между остальными легионами.
(Фронтин, Военные хитрости, 1 IV, с I).
__________
* Покорение балканских племен дарданов в 73 г до н. э.
[1] Липара — город на одном из островов этого же имени близ Сицилии. — Ред.
6. Дисциплина во времена республики
Во время Латинской войны 340 г. до Р. X. Тит Манлий, сын консула Т. Манлия Торквата, осмелился без разрешения вступить в поединок с Гемином Мецием и убил его. Вот как было наказано это нарушение дисциплины.
«Сняв доспехи с убитого, Манлий вернулся к своему отряду и, сопровождаемый радостными криками солдат, направился в лагерь к палатке отца. Он не знал, что ему'предстоит за его подвиг, похвала или наказание.
«Пусть знают все, отец, что я воистину твой сын, — сказал он. — Вот доспехи, которые я снял с врага, дерзнувшего вызвать меня на поединок!» Услыхав это, консул немедленно велел созвать солдат на сходку. Когда она собралась, он сказал: «Т. Манлий! Ты оказал непослушание и власти консула, и власти отца. Вопреки нашему приказанию, ты вне строя сразился с врагом. Поскольку это было в твоих силах, ты нарушил военную дисциплину, — ту дисциплину, которой до сего дня было сильно римское государство. Ты поставил меня в необходимость или забыть о себе для государства, или забыть о нем ради себя и своих. Но лучше нам поплатиться за свое преступление, чем государству искупить наши прегрешения своими бедствиями. Спасительным примером для потомства послужим мы, хотя и нелегко нам быть таким примером. Врожденная любовь отца к сыну, твоя храбрость, хотя и погналась она за обманчивой тенью славы, — все это влечет меня к тебе. Но ведь одно из двух: или восстановить, казнив тебя, власть консулов, или навсегда уничтожить ее, оставив тебя безнаказанным. И, если есть в тебе хоть капля нашей крови, ты, без сомнения, не откажешься и сам восстановишь своею смертью дисциплину, которую ты сам же пошатнул. Ликтор, привяжи его».
В безмолвный ужас привело всех это приказание, как будто бы им всем грозила та же казнь. Но, когда с ударом топора по шее хлынула кровь, все вдруг очнулись от оцепенения, со всех сторон послышались сожаления; отовсюду посыпались то причитания, то проклятия. Говорили, что надо построить за валом костер и сжечь тело юноши в доспехах с таким торжеством, с каким только могут солдаты устроить похороны. Говорили, что приказ Манлия не только теперь возбуждает негодование, но и для потомков будет служить печальным примером. Однако, жестокость этого наказания сделала солдат послушнее: они стали с большим вниманием относиться к дневным и ночным караулам, к порядку в строю, а в решительную минуту плоды этой строгости сказались особенно благоприятно».
(Тит Ливий, VIII, 7).
7. Дисциплина во времена империи
Песценний Нигер [1] отличался такой строгостью, что, увидев однажды, как какие-то солдаты пили во время похода из серебряного кубка, он приказал совершенно вывести из употребления серебро во время кампании, прибавив, что все должны употреблять только деревянную посуду... Точно так же он приказал никому не пить вина в походе, а довольствоваться уксусом. Он запретил также следовать за армией булочникам, заставив солдат и всех остальных питаться сухарями. Он приказал также отрубить голову десяти солдатам из одной манипулы за то, что они съели украденную ими курицу, — и он привел бы в исполнение свой приказ, если бы все войско не умоляло его о пощаде так настойчиво, что он стал бояться возмущения. Помиловав виновных, он, однако, велел каждому из них вернуть провинциалу (собственнику курицы) сумму в десять раз большую стоимости курицы; сверх того им запрещено было в своей палатке разводить огонь в течение всего похода и есть горячую пищу; они должны были питаться хлебом и холодной пищей, причем для наблюдения за этим приставлены были особые надсмотрщики. Он приказал точно так же, чтобы солдаты, отправляясь на войну, не брали с собой в поясах золотую и серебряную монету, а сдавали бы ее в военную казну, чтобы получить обратно свои деньги по окончании войны... (Спартиан, Песц. Нигер, гл. 10).
Аврелиан [2] следующим образом наказал одного солдата, совершившего прелюбодеяние с женой своего квартирохозяина: пригнув к земле два дерева, он привязал виновного ногами к верхушкам деревьев, а потом отпустил их, так что отдельные половинки разорванного солдата повисли на двух разных деревьях. Аврелиан же написал следующее письмо одному из своих помощников: «Если ты хочешь быть трибуном или если, попросту говоря, хочешь жить, то сдерживай своих солдат. Пусть никто из них не украдет чужой курицы, не тронет чужой овцы; пусть никто не унесет кисти винограда, хлебного колоса, не требует себе масла, соли, дров. Пусть всякий довольствуется своей законной порцией. Пусть солдаты живут вражеской добычей, а не слезами жителей провинций. Пусть оружие у них будет вычищено, отточено, обувь крепка. Пусть новое платье всегда сменяет старое. Пусть жалованье у солдата остается в поясе, а не в кабаке. Пусть каждый носит свое ожерелье, браслет и кольцо. Пусть он холит своего коня и не продает его корма; пусть все
__________
[1] Песценний Нигер — военачальник, удачно воевавший с дакийцами в 190 г. во времена Коммода. После смерти его преемника Пертинакса П. Нигер был провозглашен восточными легионами императором, но его победил Север. — Ред.
[2] Аврелиан был императором от 270 до 275 г. — Ред.
467
солдаты сообща ходят за центурионным мулом. Пусть солдаты бесплатно пользуются врачебной помощью, пусть ничего не дают гадателям, на постое пусть живут с соблюдением опрятности; кляузники пусть подвергаются побоям...»
(Вописк, Аврелиан, гл. 7).
8. Занятия воинов
Римские военачальники старались не оставлять своих воинов праздными и занимали их постоянными работами. Прежде всего их заставляли производить различные воинские упражнения. Гимнастикой развивали гибкость тела; заставляли маршировать (по 6—7 километров в час), стараясь при этом, чтобы воины строго соблюдали строй; приучали их к бегу, прыжкам, плаванию, учили ловко владеть разнообразным оружием, — мечом, дротиком, луком, пращой, заставляли стрелять в цель, давали уроки фехтования. Неприятеля изображал чурбан, крепко врытый в землю, высотой в 6 футов; воин приближался к нему, прикрытый щитом и вооруженный мечом, и последовательно наносил ему удары, указанные правилами рукопашного искусства. Он пробовал ударить то в голову, то в ноги, делал притворные нападения сбоку, атаковал спереди, стараясь при этом не раскрыться, уклонялся от воображаемых ударов направо и налево или отступал назад, сообразно с тем способом защиты, который употреблял в данном случае воображаемый враг. Тот же чурбан служил мишенью и для метания дротиков, а также для камней и пуль пращи.
Всадники, в свою очередь, обучались вспрыгивать на лошадь с оружием или без него, упражняясь в этом даже раньше, чем начиналось изучение собственно верховой езды.
За упражнениями отдельных воинов следовали упражнения группами. Воины производили то, что мы теперь называем ротным или батальонным учением: они маршировали боевым строем, сдваивали ряды, развертывали их, строились в карэ, кругом или клином. Они приучались также к тем движениям когортами и центуриями, в которых главная трудность состояла в том, чтобы оставаться тесно сплоченными вокруг своего значка. Иногда их разделяли на два отряда, которые шли один против другого, это называлось decursio.
Три раза в месяц устраивали марш-бросок. Пехотинцы делали 15 километров с полным вооружением и багажом, частью обыкновенным шагом по 6 километров в час, частью ускоренным по 7 километров. Во время таких учений нередко устраивались маневры.
Кроме этих упражнений воины часто были заняты земляными работами. Им приходилось иметь дело с лопатой и мотыгой не
468
меньше, чем с оружием. Это замечание справедливо по отношению ко всем римским легионам. Если мы ограничимся одним legio III Augusta, расположенным в Африке в Ламбезском лагере, то вот работы, которые ему пришлось исполнить.
Первой работой этого легиона было сооружение самого лагеря. Сейчас же по прибытии на место воины принялись за дело. Все было кончено к 129 году, когда Адриан высадился в Африке; после этого воинам пришлось исправлять лагерь несколько раз, а именно: в 172—175 годах, в 177—180 и в 267, после большого землетрясения. Этим же воинам пришлось проводить в свой лагерь воду, необходимую для их потребления, очистить источник Аин-Дрин и построить близ него храм Нептуна, а также Септизониум и Нимфею; они же соединили лагерь с соседними городами, главным образом с городом Ламбезом, посредством больших, хорошо вымощенных дорог, построили преториум, в котором жил начальник легиона, термы и множество других сооружений; наконец, эти же самые воины украсили Ламбез его лучшими зданиями: триумфальными арками, храмами Эскулапа, Изиды, Сераписа, термами. В развалинах этого города вся почва покрыта кирпичами и черепицей, на которых в виде штемпеля стоит номер этого легиона, и который относится к разным эпохам, начиная со 11-го и кончая VI-м веками. Деятельность легионеров и союзных отрядов не ограничилась только Ламбезом. Они строят и поддерживают на границе крепости и форпосты; проводят дороги, изрезывающие провинцию, — дорогу из Тевеста в Габес в начале империи, из Тевеста в Карфаген в 128 году; они перекидывают мосты через реки, стараются сделать обитаемыми уединенные посты в местностях в высшей степени нездоровых и диких; они строят себе дома и казармы, работают над источниками для того, чтобы приспособить их к своим потребностям, иногда сооружают амфитеатры близ своего лагеря. Император даже обращается к ним для основания городов — центров цивилизации в только что примиренных областях: так, этому самому 111-му легиону имени Августа обязан своим существованием город Тимгад.
Другие части африканского войска заняты в Мавритании теми же работами. Мы видим воинов морского флота, проводящих в 147—152 годах акведук в окрестностях Бугии; в 184—192 годах воинские отряды восстанавливают разрушенные башни и сооружают новые в окрестностях Омаля; в Аин-Хкур в самом сердце Тингитана астурийская когорта строит praetorium (главную квартиру); в другом месте когорте сикамбров поручают закончить одно сооружение, назначение которого неизвестно. Здесь еще в большей мере, чем в Ну мидии, работа воинов была необходимой для того, чтобы снабдить страну дорогами и всякого рода сооружениями, так как туземцы являлись единственными обитателями этой страны вследствие того, что колонизация римских граждан не шла далее береговой полосы.
469
Если принять во внимание, что все эти работы производились в периоды отдыха, остававшиеся у африканских войск в промежутках между восстаниями туземцев и набегами соседей, то станет ясно, какой трудовой жизни требовала от воина римская дисциплина.
Было бы впрочем ошибочно думать, что их жизнь была такой же суровой, как некогда. Уже прошло то время, когда воин спал на земле, подложив под голову камень. Помещенный в постоянном лагере, он жил с удобством, имел складную кровать, матрас, подушки. Он владел даже рабами, на которых обыкновенно сваливал свои самые трудные работы. Этому покровительствовало и государство, дававшее некоторым воинам двойной и полуторный пай, чтобы они могли содержать «вестового», иногда соединяясь для этого с кем-нибудь из товарищей. К тому же простые воины часто имели сбережения, которые они могли делать из доходов личного своего имущества, из жалованья и в особенности из императорских подарков. Это был так называемый peculium castrense. На эти деньги воин мог свободно не только доставлять себе разные удобства и развлечения, но и купить раба, который облегчал его работу. Впрочем, необходимо заметить, что в надписях упоминается очень немного солдатских рабов.
(Сagnat, L'armee romaine d'Afrique, pp. 427—437).
9. Жалованье высшего офицера в конце III века
Письмо Валериана к Зосимиону, прокуратору Сирии: «Мы назначили в пятый легион трибуном Клавдия, уроженца Иллирии... Ему ты будешь выдавать ежегодно в качестве жалованья 3000 модиев пшеницы (262 гектолитра), 6000 ячменя (525 гектолитров), 2000 фунтов свинины, 3500 секстариев старого вина (19 гектолитров), 150 секстариев хорошего масла (82 литра), 600 секстариев второго сорта (3 гектолитра 28 литров), 20 модиев соли (1 гектолитр 75 литров), 50 фунтов воска; сена, соломы, уксусу, овощей, травы — сколько понадобится, 300 шкур для палаток; затем ежегодно 6 мулов, трех лошадей, десять верблюдов в год, десять кобыл в год, 50 фунтов (ок. 10 килогр.) выделанного серебра в год, 150 филиппеев с нашим изображением ежегодно, а в новый год в подарок еще 47 филиппеев и 150 триентов. Точно так же. будешь ты выдавать ему:
11 фунтов серебра в посуде, 2 пурпурных военных туники ежегодно, 2 форменных хламиды ежегодно, 2 серебряные позолоченные пряжки в год, одну золотую пряжку с медной булавкой; один серебряный позолоченный пояс, один перстень весом в унцию с двумя камнями, один браслет весом в семь унций, цепь весом в фунт, позолоченный шлем, 2 щита с золотыми инкрустациями, один панцирь, который
470
ему придется предоставить обратно; 2 геркулианских копья, 2 дротика, 2 серпа, 4 серпа для кошения травы; одного повара, подлежащего возврату; мельника — с тем же условием; двух женщин из числа пленниц; одну белую полушелковую тогу с пурпурной отделкой, одну исподнюю тунику с мавританской пурпурной отделкой; одного секретаря, подлежащего возврату, одного строителя, подлежащего возврату; две пары кипрских подушек, две простых рубашки, одну тогу, с обязательством вернуть ее, одну латиклаву * — с тем же условием; двух охотников — в полное распоряжение, одного возницу, одного управителя претория, одного водовоза, одного рыболова, одного пирожника; 1000 фунтов дров в день, если их большой запас, а если их мало, то сколько окажется, глядя по месту; четыре карца углей ежедневно, одного банщика и дрова нужные для бани; если таковых не окажется, путь он купается в общественной бане.
Все остальные вещи, которых нельзя даже приписать ввиду их мелочности, ты выдавай в умеренном количестве, но притом так, чтобы ничего не переводить на деньги, и, если чего-либо где-нибудь не окажется, то не выплачивай за это соответствующей суммы денег.
Все это я даю Клавдию по исключительным обстоятельствам, не как трибуну, а как полководцу; это такой человек, что заслуживает даже больших наград [1].
(Требеллий Поллион, Клавдий, гл. 14).
__________
* Тога с широкой пурпурной полосой.
[1] Впоследствии этот Клавдий был императором (от 268 до 270 г.). — Ред.
10. Восстание паннонских легионов
«Три легиона под начальством Юния Блеза стояли на зимних квартирах в Паннонии. Получив известие о кончине Августа и вступлении во власть Тиберия, Блез в знак траура или радости прекратил обычные служебные занятия солдат. Это привело к распущенности и раздорам среди солдат: они стали прислушиваться к речам разных негодяев и в конце концов выражали склонность к безделью и отвращение к дисциплине и труду. В лагере находился, между прочим, некто Песценний, прежде причастный к театральному делу, впоследствии сделавшийся рядовым солдатом, дерзкий говорун и по своей актерской профессии мастер на всякие интриги. Видя недоумение наивных солдат по поводу того, какова еще будет военная служба после Августа, Песценний начал понемногу сеять смуту среди солдат во время ночных разговоров или собирая около себя всех негодных людей к вечеру, когда все порядочные расходились по палаткам».
471
На одну речь, в которой он, обращаясь к солдатам, перечислял их тяготы, «солдаты отвечали шумными заявлениями; одни показывали рубцы на теле от ударов, другие — свои седые волосы, многие выставляли напоказ рваную одежду, едва прикрывавшую тело. В конце концов они пришли в такое исступление, что потребовали соединения всех трех легионов в один; этому помешала лишь их взаимная зависть и соперничество, так как каждый легион требовал преимущества для себя: дело решилось тем, что поместили рядом трех орлов всех трех легионов и значки отдельных когорт; натаскав дерну, солдаты сооружают возвышение, чтобы стоящие на нем значки были виднее. Во время этой работы прибежал Блез и, произнося угрозы, удерживая то одного, то другого, кричал: «Лучше уж обагрите руки в моей крови; убийство легата — преступление меньшее, чем измена императору. Либо я живой удержу свои легионы в повиновении долгу, либо своей смертью вызову в них скорое раскаяние».
Несмотря на это, солдаты продолжали таскать дерн и наваливали возвышение в половину человеческого роста, но, наконец, прекратили работу, уступая настойчивости своего начальника. Тогда Блез обратился к ним с красноречивым словом, говоря, что не путем восстания и волнений следует доводить до сведения императора о своих нуждах... Зачем прибегать к насилию вопреки обычному повиновению, вопреки законной дисциплине? Пусть назначат они от себя депутатов и в присутствии его, Блеза, передадут свои поручения. Все зашумели, требуя, чтобы депутатом отправился сын Блеза, военный трибун, чтобы он ходатайствовал о сокращении срока военной службы до шестнадцати лет; а об остальном можно будет сговориться, когда осуществлена будет эта первая просьба. С отъездом молодого человека установилось некоторое спокойствие.
Между тем несколько манипул, отправленных в Навпорт до начала восстания легионов, узнав о бунте в лагере, снимаются с места стоянки и грабят как сам Навпорт, так и соседние деревни. При этом солдаты осыпают насмешками и оскорблениями, а под конец и побоями, тех центурионов, которые вздумали было удерживать их. Больше всего сорвали они свой гнев на Ауфидии Руфе, начальнике лагеря; стащив его с повозки, они нагрузили его багажом и заставили идти впереди отряда, в насмешку спрашивая его, приятно ли ему нести такую огромную тяжесть, приятно ли совершать такой длинный путь. Делалось все это потому, что Руф, сам долгое время служивший простым рядовым, потом достигший звания центуриона и, наконец, начальника лагеря, восстанавливал во всей строгости древнюю дисциплину, как человек, состарившийся в труде и лишениях и тем более строгий, что сам когда-то перенес все это.
С приходом этих бунтовщиков в общий лагерь восстание снова поднимается, и солдаты, разойдясь по окрестностям, пускаются грабить. Для устрашения остальных Блез велит подвергнуть телес-
472
ному наказанию и засадить в тюрьму несколько человек, вернувшихся с богатой добычей; в это время центурионы и лучшие из солдат еще повиновались легату. Виновные оказывают сопротивление (арестующим), обнимают колена присутствующих при аресте солдат, называя некоторых из них по именам, обращаются даже к своим манипулам, когорте, легиону, кричат, что всем угрожает та же участь; вместе с тем они осыпают упреками самого легата, призывают небо и богов, — словом, прибегают к всевозможным средствам, чтобы только возбудить ненависть (к вождю), сострадание (к себе), страх и гнев. Солдаты сбегаются со всех сторон, разносят тюрьму и принимают в свою толпу даже дезертиров и уголовных преступников.
После этого восстание разрастается, появляется много вожаков... Трибунов и начальника лагеря выгоняют, а их имущество подвергают разграблению, центуриона Луциллия убивают (в отместку за его жестокое обращение с солдатами)... Остальным удается скрыться в темноте; задержали одного только Клеменса Юлия, который благодаря своему уму казался наиболее подходящим лицом для передачи солдатских требований. Дело чуть не дошло до драки между восьмым и пятнадцатым легионами: последний защищал одного центуриона, которого солдаты восьмого легиона хотели убить; но тут вмешались солдаты девятого легиона, приняв сторону пятнадцатого легиона и угрожая восьмому.
(Между тем Тиберий посылает в Паннонию своего сына Друза с войском и комиссию из высокопоставленных римлян).
Когда Друз стал приближаться, легионы вышли ему навстречу, но сделали это как бы по обязанности: они ничем не выражали своей радости, как это обыкновенно делается, не приняли парадного вида, а явились в грязном одеянии и, стараясь казаться печальными, скорее выглядели бунтовщиками.
Когда Друз вступил в пределы лагеря, солдаты расставили у ворот караулы и распорядились, чтобы в известных местах лагеря стояли наготове вооруженные отряды; остальные огромной толпой расположились вокруг трибуна. Друз, стоя, движением руки потребовал молчания. Всякий раз, когда солдаты оглядывались и видели за собой толпу своих, они начинали издавать угрожающие крики; потом, увидев цезаря, они вдруг умолкали: так все время стоял неопределенный шум, потом раздавались ужасные крики, — и вдруг наступала тишина; волнуемые противоположными страстями, солдаты то сами дрожали, то внушали ужас. Наконец, улучив момент, когда шум на время прекратился, Друз прочел письмо своего отца, в котором предписывалось солдатам сформулировать свои желания. Центурион Клеменс от имени солдат высказывает эти желания.
Друз требует, чтобы дело предоставлено было решению его отца; и сената. Солдаты начинают кричать на него, потом нападают на
473
конвой Друза и чуть не убивают одного из этого конвоя, его едва удается спасти.
С наступлением ночи можно было бояться, что волнения усилятся, но все успокоилось благодаря одному случаю: именно, при совершенно ясном небе вдруг начала затемняться луна. Не зная причины этого явления, солдаты приняли его за дурное предзнаменование. Это затмение было как бы изображением их тяжелого положения, и они решили, что все пожелания их будут исполнены, если только к богине снова вернется ее ясный блеск. Поэтому они подняли шум, стали играть на медных трубах и рогах, то печалясь, то радуясь, смотря потому, становилась ли луна светлее, или затемнялась. А когда облака совсем закрыли луну, они вообразили, что она померкла навсегда. Так как испуганное воображение порождает суеверия, они начинают жаловаться, что им весь век свой придется переносить тяготы, что боги недовольны их поведением. Полагая, что не следует упускать такого случая, а надо разумно воспользоваться тем, что дает случай, Друз приказывает обходить солдатские палатки. Дело это поручают центуриону Клеменсу и другим, пользовавшимся у солдат популярностью за хорошее обращение. Они вмешиваются в толпу солдат, занятую на караулах у ворот, поддерживают в них надежду, действуют на них страхом... Поколебав общее настроение, посеяв недоверие между солдатами, они отделяют молодых солдат от старых, разъединяют легионы. Тогда мало-помалу восстанавливается привычная дисциплина; у ворот снимают караулы, значки легионов, собранные в начале восстания в одно место, относят снова по местам.
На рассвете Друз созывает солдат и, не будучи опытным оратором, с врожденным благородством осуждает все происшедшее, одобряет теперешнее настроение, заявляет, что застращиванием и угрозами ничего с ним не поделаешь; напротив, видя их покорность, выслушав их просьбы, он, Друз, напишет отцу, чтобы тот снисходительно отнесся к нуждам легионов. По просьбе солдат молодой Блез во второй раз отправляется к Тиберию вместе с Люцием Апронием, римским всадником из когорты, сопровождавшей Друза, и с центурионом Юстом Катонием. После этого возник спор; одни были того мнения, что надо дожидаться послов и пока успокоить солдат мягким обращением; другие склонялись к суровым мерам... Друз, разумеется, был на стороне строгих мер. Прежде всего он велел вызвать и убить Вибулена и Песценния... После этого отыскали главных зачинщиков; многие, бродившие за пределами лагеря, были убиты центурионами и солдатами преторианских когорт (пришедших с Друзом); некоторых выдали сами солдаты, желая таким путем засвидетельствовать свою верность. Ранняя зима увеличила затруднительное положение солдат: все время шли дожди, до того сильные, что не только нельзя было выйти из палаток и собираться вместе, но даже едва удавалось уберечь военные значки, которые
474
сносило ветром и потоками воды. Не прекращался и страх перед небесным гневом: недаром же бледнели небесные светила, гремели бури против нечестивых; единственным средством избавиться от этих бед было — бросить проклятый лагерь, запятнанный преступлением и, искупив вину, отправиться всем по своим зимним квартирам. Восьмой легион отправился прежде всех, за ним пятнадцатый. Девятый легион громко требовал, чтобы подождали ответа от Тиберия. Но, после ухода остальных, и этот легион, предупреждая насильственные меры, сам тронулся в путь. Видя полное восстановление порядка. Друз, не дожидаясь возвращения посланных, вернулся в Рим».
(Тацит, Анналы, 16—30).
11. Триумф
Триумф устраивался следующим образом. Как только военачальник одерживал крупную победу, достойную триумфа, солдаты его тотчас же провозглашали императором; затем он украшал свои связки прутьев лавровыми ветвями и давал такие же ветви послам, которым поручалось возвестить в Риме о победе. После этого он являлся сам в Рим, созывал сенат и просил, чтобы ему назначили триумф. Если его ходатайство было уважено сенатом и народом, то за ним утверждался титул императора; кроме того, если еще не истек срок той должности, которую он занимал в момент своей победы, он исполнял и эту должность в течение всей триумфальной церемонии; если же срок уж прошел, он принимал какой-нибудь титул, соответствующий этой должности, так как простому частному лицу запрещалось устраивать триумф. Одетый в триумфальный костюм, с браслетами на руках, увенчанный лаврами и с лавровой ветвью в правой руке, он собирал народ. В присутствии народа триумфатор воздавал хвалу всем своим солдатам и в особенности наиболее отличившимся; он раздавал им денежные подарки и почетные награды; случалось, что полководец награждал целые когорты и даже легионы.
После этого он усаживался на триумфальную колесницу, которая не была похожа ни на боевую колесницу, ни на колесницу, употреблявшуюся на бегах, и имела вид круглой башни. Лицо его было покрыто слоем киновари, чтобы скрыть естественную красноту его. Одеянием ему служила великолепная пурпурная тога, затканная золотом. На колеснице он не стоял, а сидел на курульном кресле; рядом с ним помещались его дочери и малолетние сыновья; более же взрослые сыновья ехали верхом на лошадях, запряженных в колесницу. Общественный раб держал над головой золотую корону, украшенную драгоценными камнями, и говорил ему: «Смотри назад»,
475
т. е. оглянись на свою жизнь, сопоставь прошлое с настоящим и будущим, не возгордись своим теперешним счастьем и не тщеславься им. К колеснице были привязаны звонок и бич в знак того, что и триумфатор может испытать на себе превратности судьбы и подвергнуться бичеванию и смертной казни (осужденным на казнь вешали на шею звонок, чтобы всякий встречный был предупрежден и не осквернил себя прикосновением к преступнику).
Так вступал триумфатор в Рим. Впереди его несли добычу и трофеи, а также картины, на которых были изображены взятые им крепости и города, горы, реки, гавани, моря — одним словом, все, что он завоевал. Случалось, шествие со всеми этими предметами затягивалось на два и даже на три дня; так было, напр., во время триумфа Павла Эмилия в 168 году до Р. X. В первый день, рассказывал Плутарх, прошли 250 пароконных колесниц со статуями и картинами, отнятыми у неприятеля. Во второй день римляне увидели множество повозок, на которых грудами навалено было в видимом беспорядке македонское оружие; здесь были шлемы и щиты, панцири и набедренники, колчаны и поводья; затем 750 наполненных деньгами ваз, которые несли на плечах 3000 человек; наконец, бесчисленное количество серебряных чаш, сосудов и великолепно украшенных кубков. На третий день появились 77 возов с золотой монетой, вся золотая посуда царя Персея и чудная чаша массивного золота, которую Павел Эмилий специально заказал, чтобы принести в дар Юпитеру. Все эти богатства ослепляли зрителей, толпившихся в белых тогах на площадях и вдоль улиц. С такой же торжественностью предстала перед ними сотня отборных быков с золочеными рогами, покрытых повязками и гирляндами, их вели молодые люди, на которых были надеты прекрасные передники, и мальчики с золотыми и серебряными сосудами.
Все войско сопровождало своего вождя с лавровыми ветвями в руках, распевая национальные песни и победные гимны, пересыпая их насмешливыми шутками по адресу триумфатора. Весь этот громадный кортеж вступил на форум. На конце Священной дороги нескольких пленников отделили и повели в расположенную по соседству Мамертинскую тюрьму, чтобы там их задушить, а триумфатор взошел на Капитолий. Здесь он совершил установленное обычаем богослужение, принес Юпитеру жертвы и, поужинав под портиками, которые окружали храм, вернулся вечером домой под звуки флейт.
(По Диону Кассию, фрагмент 8 в издании Gros-Boissee, том X, и Плутарху, Павел Эмилий, 32—34).