Отношение читателей к роману
Почему роман «Дон Кихот» сразу оказался так известен и не утратил своей популярности в дальнейшем — вопрос очень сложный. Самое простое объяснение заключается в том, что до «Дон Кихота» в испанской и в европейской литературе в целом почти не существует «живых» героев. Неказистый и тем запоминающийся герой был далек от любых литературных образцов, типажей и схем. Образ Дон Кихота построен на тотальном пародировании, на расшатывании всех возможных литературных клише. Может быть, поэтому роман оказался таким многослойным. В нем есть интересный сюжет, юмор, благодаря которому он будет смешон и увлекателен для читателей очень многих поколений. Если очень коротко описать две линии восприятия романа, можно сказать, что есть линия, которая всегда рассматривает его прежде всего как легкую пародию. И есть тенденция толковать его как текст очень серьезный и глубокий. Эти тенденции довольно быстро начинают сосуществовать, может быть, уже в следующем веке. Да и ближайшие современники оценили роман неоднозначно. Сервантеса упрекали в том, что он развенчал все возвышенные идеалы, покончил с жанром всеми любимого рыцарского романа. Его упрекали даже в том, что он опорочил национальную идею.
Испанский XVIII век относился к «Дон Кихоту» скорее как к сатире на нравы. Именно в XVIII веке «Дон Кихот» становится испанской классикой, и его включают в школьную программу: известно, что как только произведение становится обязательным для изучения в школе, оно тотчас же попадает в разряд национальной классики.
Новаторство «Дон Кихота»
Конечно, роман всегда был известен и всегда читался, но это не значит, что его всегда воспринимали одинаково. Каждое поколение понимает книгу, опираясь на свои вкусы, литературные и идеологические воззрения. При этом вполне естественно, что каждая следующая эпоха в некотором смысле усложняет понимание романа. Не случайно Борхес, адепт идеи бесконечной многозначности великих книг, настаивал в своем рассказе «Пьер Менар, автор “Дон Кихота”», что современный «Дон Кихот» куда глубже и сложнее, чем текст XVII века.
Вообще говоря, слово «новаторство», если пытаться применить это понятие по отношению к «Дон Кихоту», не совсем точное. Это слово для писателей и литературоведов последующих эпох. А для читателей XVII века нового, то есть неизвестного ранее, было не так много. Все ходы, все ситуации, все типы героев в значительной мере были заимствованы из рыцарского романа. Сам герой — пародийное воплощение весьма распространенного идеала испанской культуры золотого века, «человека пера и шпаги». Поэтому для того общества новое заключалось прежде всего в высмеивании старой литературной традиции. По-видимому, и писатели, и читатели XVII века в большей мере оценивали юмор и самих героев, да и те тоже не были такими уж новыми для испанской традиции, потому как пара — рыцарь и его оруженосец — появляется и раньше, например, в «Книге о рыцаре Сифаре», первом испанском рыцарском романе XIV века.
Современники, несомненно, должны были оценить обращение автора с языком. В полной мере объяснить современному читателю языковые новации непросто, но их можно сформулировать следующим образом. Сервантес писал текст романа не условным языком литературных клише, а живым, естественным языком. Причем под естественным понимается необязательно язык низкого стиля, а имеется в виду живой язык в современном состоянии. Он может быть возвышенным, патетическим, грубоватым, собранием пословиц или максим и одновременно очень легким повседневным диалогом. В то время как дурные рыцарские романы, с которыми боролся Сервантес, писались как раз выхолощенным, искусственным языком, с большим количеством клише. В главе о библиотеке Дон Кихота автор, можно сказать, проводит ревизию всех современных ему книг. И эта ревизия выдает в нем человека высокого литературного чутья и безупречного литературного вкуса, потому что он безошибочно определяет литературный ширпотреб и спасает от костра как раз те книги, которые потом будут считаться шедеврами испанской литературы. Например, того же «Амадиса Гальского».
В смысле языка Сервантес, действительно, отчасти близок к Пушкину, к той роли, которую он сыграл в развитии русского литературного языка. Отчасти это похоже на то, что сделал Пушкин в «Повестях Белкина», когда абсолютно классические литературные сюжеты вдруг обрели какое-то очень человеческое и естественное звучание.
Как уже упоминалось, осознание литературной ценности и новаторства романа Сервантеса пришло в XVIII веке. Английский роман XVIII века, в частности Филдинг и Стерн, в полной мере вырастает из нового повествования Сервантеса. Они берут у него разговор с читателем, свободную композицию, героев, которые смотрят на мир, исходя из собственных идей и воззрений.
«Дон Кихот» и романтизм
С началом XIX века у романа начинается новая жизнь в плане вычитываемых и вкладываемых в него смыслов. «Дон Кихот» оказывается в поле зрения романтиков, которые начинают воспринимать содержание романа гораздо глубже, чем их предшественники, различать в нем такие художественные новшества, которые либо не увидели, либо не посчитали важными современники. Скажем, драматурги-современники Тирсо де Молина или Кальдерон, безусловно, прекрасно знали роман и писали пьесы на взятые из него сюжеты. Однако не осталось подтверждений того, что их привлекала сложная многослойность текста — скорее, его пародийность и популярность.
Именно романтики становятся теми, кто начинает подчеркивать сложность и идейное величие романа, вкладывать в интерпретацию текста множество идей, свойственных своему времени. Романтические интерпретации героизировали Дон Кихота, перевели его из разряда смешных фигур в трагические. Для Гейне, например, главное чувство, которое мы испытываем, читая роман, — горечь. Горечь от того, как трагичен человек в своем противостоянии миру, как все его мечты разбиваются о препоны жестокой действительности. Конечно, это интерпретация в духе идей самого Гейне, выращенных романтическим мировосприятием. В самом же романе речь идет скорее о другом: о некоем немолодом герое, который начитался до одури рыцарских романов и пытается осуществить рыцарский идеал, которым он так воодушевлен, в реальной жизни. И совершенно естественным образом это его сознание, взращенное на книге, оказывается не очень уместным в глазах других людей. Дело не в конфликте с жизнью, самое главное здесь — это зазор, который образуется между тем, как видит мир Дон Кихот, и тем, как видят его остальные персонажи романа, которые, заметим себе, тоже весьма неоднородны. В этом зазоре, конечно, много всего — и смешного, и горького, и печального.
На мой взгляд, одна из самых великих вещей в произведении Сервантеса — эта самая множественность точек зрения на одни и те же вещи, предметы, события, которой раньше в литературе не было. Там практически отсутствует то, что мы называем объективным ходом повествования, все дано сквозь точку зрения либо Дон Кихота, либо Санчо Панса, либо других персонажей романа. Кроме того, не только Дон Кихот живет с книжным сознанием — есть еще герои пасторальных новелл, авантюрных новелл, которые тоже живут каким-то своим видением мира. И на протяжении всего произведения их миры постоянно сталкиваются между собой. О сложном восприятии романа в истории европейской и русской культуры много писали С. И. Пискунова и В. Е. Багно.