Белозерова Клавдия Дмитриевна
30.09. 1938 г.
Я, Белозерова (Шляпина) Клавдия Дмитриевна, родилась в селе Полевые Локотцы, Орловской области, Волынского района в семье крестьян. Семья была большая. Мама, папа, три сестры, два брата. Жили все в одной комнате, где стояла одна кровать для родителей и печка, на которой спали дети. В июне 1941 года папу в возрасте 34 лет призвали в армию, и домой он больше не вернулся. Маме было 36 лет, к тому моменту у нее было пятеро детей. Самому младшему – полгода. У папиной бабушки было 5 сыновей (Дмитрий, Михаил, Иван, Николай, Василий) и три дочери. Четыре сына ушли на фронт, вернулся только один – Михаил. У него не было правой руки. Он умер в 1947 году. Николай погиб 9 мая 1945года в Австрии. Трое остальных пропали без вести на Курской дуге и под Смоленском. Василий боролся с бандеровцами на Украине, умер в 1957 году. Одна из троих сестер, Лидия, в 17 лет ушла на фронт в 1944г., вернулась инвалидом 1 группы. Мария умерла от болезни. Осталась одна дочь. Ей пришлось воспитывать 8 своих детей и 5 внуков. Мама выехала с семьей в 1931 году в
Симферополь. Во время войны было тяжело жить. К моменту Курской битвы в наше село пришли румыны. Детей выгнали из дома в сарай. Комнаты заняли солдаты вермахта. Бабушку заставили готовить им еду. Она почти не спала, все готовила. А мы, дети, жили впроголодь. В сарае была картошка, и мы ее ели. В селе был учитель физкультуры. Он был связан с подпольем, передавал нужные сведения своим. Однажды наш самолет подбили немцы. Люди бежали на то место, куда упал самолет, чтобы спасти летчика. Но его схватили фашисты и повесили. Он висел несколько дней. Потом люди села украдкой ночью его сняли и похоронили. После этого немцы жестоко обращались с жителями. Они узнали о деятельности физрука и его помощников. Собрали все село и на глазах у всех расстреляли подпольщиков. Когда немцев и румын выгоняли из села, то они отбирали все у жителей. Мы перебрались в дом. После войны было не легче. Мама с утра до вечера работала, а мы выполняли всю работу по дому сами. Так же ходили в лес, собирали траву на зиму скотине, собирали мерзлую картошку, колоски, лесные яблоки, землянику, грибы. В селе я окончила 5 классов. В свои 12 лет пасла скот вместе со взрослыми. Зимы были холодные. Снегом заваливало до соломенных крыш. По 5 дней не ходили в школу, пока жители не откапывали друг друга. В 1951 г. моя семья переехала в Симферополь. Где я и окончила 7 классов в 24 школе. В 8 класс я училась в женской школе на ул. Ушинского в Симферополе. В 1954 г. работала на складе игрушек в Облпотребсоюзе на ул.Самокиша, дом №30 простой рабочей. Отработала 4 года. Одновременно я училась в вечернем техникуме советской торговли, по окончании которого поступила в Донецкий институт советской торговли на заочное отделение. В 1959 году вышла замуж. В 1964 году окончила институт и пошла работать. Уехали с семьей в Благовещенск – на – Амуре, где у меня родился сын в 1960 году. Климат там суровый, и мы снова переехали в Симферополь. Жили на частной квартире. Потом, в 1964 году от предприятия фирмы «Мебель», где я отработала 27 лет товароведом, получила свою квартиру. За добросовестный труд награждена медалью «Ветеран труда». У меня в 1972 году родилась дочь. Теперь у меня три внучки, два правнука, две правнучки. В настоящее время нахожусь на общественной работе в Крымской Республиканской организации «Дети войны», являюсь членом Совета. Борюсь за права детей войны.
Симферополь, 2019 год.
Бойко Ася и Валентина
Мы – Бойко Ася и Валентина Дмитриевны – родом из Сумской области, 1937 и 1938 г. г. рождения жили в основном у родителей мамы, у бабушки с дедушкой. Родители работали и жили на Полтавщине, родине отца. Воспоминания о войне отрывистые, эпизодические. На всю жизнь остались в памяти этот летний день, наша семья – взрослые. Все стоят молча у репродуктора – старомодной тарелки – и слушают оттуда какой-то тревожный голос. Это было сообщение о начале войны…
Дальше мы собрались эвакуироваться. Валентина на руках у мамы, меня ведет за руку отец, мы пешком идем на железнодорожную станцию на поезд. Мост через реку Сула почти разобран, сняты доски настила. Мы идём по бревнам, внизу вода. Я боюсь упасть в воду, отчаянно кричу, мы не успели. Станция занята немцами. Вернулись домой. Мы остались у бабушки, а родители уехали на Полтавщину. Детей с нашей улицы собрали в самый глубокий погреб от стрельбы и бомбежек. Когда было тихо, мы жили в своих домах. Не все немцы были врагами. У сестры Вали началась золотуха. Немецкий врач вылечил. По селу искали коммунистов и комсомольцев, кто сумел – спрятался, остались живы. 14 человек расстреляли на окраине леса. Похоронены были в братской могиле. Дедушка – работник почты – грамотный, с красивым каллиграфическим почерком, был отправлен на конюшню ухаживать за немецкими лошадьми. Было голодно. Бабушка с остальными женщинами, набрав в мешок гончарной посуды (у нас были местные умельцы - гончары), ходили пешком по соседним селам и хуторам менять ее на продукты. Зимой было очень холодно, топили соломой. У нас лесные места. Там были партизаны. Это ведь на сумщине, в 50 км. от Путивля, откуда Кавпак и Руднев организовывали свой поход «от Путивля до Карпат». Потом, уже летом, сильно бомбили где-то недалеко. Горел сарай. Сильная стрельба. Бабушка дежурила у хаты, боялась остаться без жилья с детьми. Мы, дети, тряслись от страха в погребе. Старшие, кто был с нами, заставляли нас молиться. Сколько это продолжалось, не знаем. Но стихло. Мы рванули к выходу. И вдруг открывается дверь, в проеме солдат. Мы кубарем по ступенькам вниз. Но это был наш солдат. Радости нашей не было конца. Как потом мы узнали, это происходило во время Курско – Орловской битвы. Эти места почти рядом. Мы различали по звуку, чьи самолеты летят. Воющие с надрывом – немец. У наших совсем другой был звук. Но мы были полуголодные, плохо одетые. Ходили в ближний безопасный лес ели липовые почки, ростки кленов – они были сочные и сладкие. Начала обустраиваться жизнь. Дедушка вернулся на почту. Получал служебный паек, сушеные картофельные очистки. Суп из них был черный.
А наши родители жили на Полтавщине. Отец был оставлен для подпольной работы. Это о нем потом напишут в книге об истории Полтавской области. Бойко Дмитрий Яковлевич. Подпольную группу выдал учитель истории из школы. Всех их арестовали. И, когда мама в очередной раз принесла передачу, полицай (из местных) шепнул, что их повезут на расстрел этой ночью. Это было зимой. Мама вместе с соседом-стариком, чей сын был вместе с нашим отцом, ночью пошли в указанный лес, где был расстрел, на разведку. Наш отец был ранен, но живой. Потом он позже рассказывал: когда их расстреливали, всех повернули спиной к стреляющим. Но в последнюю минуту отец повернулся лицом. И это его спасло. Что-то дрогнуло у стреляющего, и он промахнулся. Пули прошли мимо сердца. На следующую ночь старик собрался забрать труп сына и перевезти в село. Маме надо было где-то спрятать раненного отца. А раньше в лесах Полтавщины были построены большие сараи, где хранили сено для скота. Вот в этот сарай и решила перетащить отца наша молоденькая маленькая мама. Но оставались кровавые следы, которые могли указать на тайну. И мама молилась, она, член партии, не знавшая молитв. И случилось чудо. Пошел крупный хлопьями снег, кровавый след засыпало. Отца спрятали в селе в глубоком подвале. Лечил местный медик. Никто не выдал. А мама в промерзших сапогах и примерзших к ним ногах, заболела, слегла и умерла…
Мы еще не ходили в школу, бежали по улице. Заметили идущую навстречу женщину, похожую на нашу маму (мы знали, что ее нет) и с криками «мама» помчались навстречу. Но это была совсем чужая женщина… Мы остановились, оторопев. С тех пор лет пятнадцать я не могла произнести слово мама, такой был стресс.
После освобождения отец уехал осваивать Восточную Пруссию – нынешнюю Калининградскую область. Там женился. Мачеха сказала, что ей чужие дети не нужны, у нее будут свои. Мы остались у бабушки. Жили голодно, одевались плохо. Собирали в поле колоски, но оттуда, с поля, гоняли. Учились хорошо. В школе после войны было холодно, замерзали чернила, не на чем было писать. Стояли ночами в очереди за хлебом – паек. Вот так мы жили, дети войны, пережившие все ужасы (каждый по-разному), в голоде, холоде, и в недостатках.
Мы, дети войны, помогавшие восстанавливать страну, остались со смешной пенсией за 50 лет трудового стажа, никому оказавшиеся не нужными. Лечиться не имеем возможности, так как не имеем денег. Стране, на которую мы трудились, оказались не нужны. Даже умереть и похоронить достойно не можем, везде деньги.
Наши неуважаемые депутаты, получающие бешеные деньги, прогуливающие заседания Рады, о народе не думают. Им нужны только должности и титулы. Что им народ? Красиво говорить умеют – только и всего. Сыт голодного не разумеет. Жаль, что некоторые попались на эту ложь. А что потом? Рабство и разруха. Мы не хотим так жить. Человек должен жить достойно, если он человек.
А. Д. Бойко – Загороднюк
В. Д. Бойко – Цыбульник
Бочкарёва Валентина Яковлевна
У меня не было детства
Как-то на одном из выпускных экзаменов была предложена тема: «За детство счастливое наше спасибо, родная страна». Выпускники в своих сочинениях благодарили родину за своё счастливое детство.
Я о своём детстве этого сказать не могу, так как оно совпало с периодом Великой Отечественной войны. Я – дитя войны, и могу лишь с горечью вспоминать, что в детстве у меня не было детства. Мне было семь лет, когда моя мама с четырьмя детьми оказалась в эвакуации в городе Невинномысске, Краснодарского края. Отец уже был на фронте и брат Сергей, семнадцатилетний выпускник школы, ушёл туда же добровольцем. В первом письме с фронта он, никогда не державший в руках оружия, писал: «Мама, я и не знал, что слезы солёные…».
Это был 1942 год. Фашисты рвались на Кубань. Город Невинномысск – большая узловая станция, которую немцы бомбили постоянно. На крыше нашей школы, куда я пошла в первый класс, были установлены зенитки, которой сбивали немецкие самолеты. И каждый день с сигналом: «Тревога!» мы, первоклассники, вместе с учительницей бежали в бомбоубежище в подвале школы. А из школы я возвращалась через железнодорожную станцию и проползала под вагонами, так как не было переходов и другого пути. Мама постоянно переживала, так как станцию каждый день бомбили и, в конце концов, запретила ходить мне в школу. Вскоре советские войска вынуждены были сдать город. А жители, не желая видеть фашистов, покинули свои дома и уходили в близлежащие сёла. И мы с мамой тоже. Пришлось не просто уходить, а бежать без еды и тёплой одежды. Причём бежать через аэродром, где всё горело и рвалось. Я своими глазами видела сбитый летящий самолёт над нашими головами. Мы смогли убежать за двадцать пять километров, на большее у нас не было сил… И нам видно было огромное зарево над городом. Это горели и взрывались цистерны с бензином, куда попадали бомбы. Страх страхом, а кушать всё равно хочется, и мы шелушили сорванные колоски пшеницы и ели. А наши мамы, не взирая на этот кромешный ад, оставив своих малолетних детей, мне было семь лет, сестре – пять, подались, не думая о том, что могут и не вернуться. А мы, пока они не вернулись, всё время плакали.
Утром, едва забрезжил рассвет, примчались на мотоцикле фашисты. Они были в зеленых пятнистых маскировочных плащах и больших защитных очках, напоминали мне болотных жаб. Так впервые я увидела фашистов. Под прикладом винтовок нас всех (а это были лишь женщины с детьми, да немощные старики) выгнали из сарая, где мы расположились на сене на ночлег. Я и потом видела фашистов, этих нелюдей, которые гнали по городу наших военнопленных и стреляли по тем, кто осмеливался бросать хлеб пленным… Можно много и долго рассказывать об ужасах войны… Важно другое – не допускать возврата фашизма, беречь как зеницу ока мир и свободу нашей Родины.