Сценарий в лечении
А. Роль терапевта
Мы уже говорили о том, как пациент выбирает терапевта, если у него есть выбор. Если же выбора нет, он попытается манипулировать терапевтом, чтобы тот исполнил роль, предписанную сценарием пациента. Как только миновала предварительная фаза, пациент попытается заполнить с помощью терапевта ту нишу, которая в детстве была отведена «волшебнику», чтобы получить от него необходимое волшебство: «науку», «цыплячий суп» или «религию». Пока Ребенок пациента организует игры и сценарные действия, необходимые для этого, его Взрослый пытается разобраться, чего ожидать от лечения. Чем быстрее терапевт поймет, какую роль он должен сыграть, и узнает драму, которую пациент в свое время попытается привести к кульминации и развязке, тем более эффективной будет его помощь пациенту; он поможет пациенту выйти из своего сценария в реальный мир, где тот сможет излечиться, а не просто добиться «улучшения».
Б. Дозировка игр
Как утверждают многие клиницисты, невротики обращаются к врачу не для того, чтобы вылечиться, а чтобы понять, как стать еще лучшим невротиком. Сценарные аналитики утверждают нечто похожее: пациент приходит не для того, чтобы вылечиться, а чтобы научиться лучше играть в свои игры. Поэтому он уйдет, если терапевт откажется подыгрывать ему, но уйдет и в том случае, если терапевт простак и его легко провести. В этом отношении трансакционные игры подобны шахматам: заядлого шахматиста совсем не интересуют и те, кто не умеет играть, и те, кто играет плохо и не оказывает сопротивления. В терапевтической группе заядлый игрок-«алкоголик» рассердится, если никто не захочет преследовать или спасать его, играть роли Простака или Посредника, и скоро покинет группу. Он покинет ее и в том случае, если Спасители слишком сентиментальны или Преследователи слишком энергичны, потому что нет никакого интереса в игре, если они слишком легко попадутся ему на крючок. Подобно всем игрокам, он предпочитает некоторое мастерство и сдержанность со стороны партнеров или противников. Если же они слишком сильны, как Армия спасения, он задержится ненадолго.
Он может покинуть и «анонимных алкоголиков», если сочтет, что они не представляют реального вызова со своим утверждением «Это не ты, это болезнь» и со своими угрозами «деревянной печени». Только миновав эту первоначальную стадию, сможет он оценить реальную пользу лечения. Синанон добивается лучших результатов, обращаясь с ним сурово и утверждая: «Не болезнь, а ты сам виноват в том, что стал наркоманом». Таким образом, «алкоголик» может покинуть «анонимных алкоголиков» и обратиться к семейному врачу, который совсем не так уж убежден, что это болезнь. Если же он решительный человек, то может обратиться к психотерапевту, даже к такому, который скажет, что это совсем не болезнь. Если он готов выздороветь, может обратиться к сценарному аналитику или встретиться с ним случайно, и тогда дела пойдут хорошо, и вскоре он перестанет играть.
Аналогично ведут себя игроки «Если бы не они». Терапевт, который совсем отказывается играть и требует индивидуальной ответственности, вскоре потеряет пациентов. Если терапевт начинает подыгрывать, лечение вырождается в легкую игру «Разве это не ужасно» между ним и пациентом. Большинство подобных пациентов вскоре начинают испытывать скуку и обращаются к кому-нибудь другому. Так происходило в тридцатые годы, когда молодые «коммунисты» обращались вначале к «коммунистическим» терапевтам, чтобы потом уйти к более традиционным специалистам. Если терапевт испытывает чувство вины, он заключит союз с пациентом, вместо того чтобы лечить его, — может быть, это и хорошо, только не следует такую процедуру называть лечением.
Правительство, Истеблишмент и Человек реально существуют, но Общество, которое так часто винят, это миф. У каждого человека собственное общество, состоящее не только из друзей, но и из врагов. Психиатрия не может сражаться с Правительством, Истеблишментом или Человеком, она может делать это только в сознании пациента. И пациент, и терапевт рано или поздно должны понять это. Психиатрическое лечение, подобно всякому другому лечению, может быть эффективным только в относительно нормальных условиях. Игра рано или поздно должна прекратиться, и искусство терапевта в том, чтобы сделать это, не отпугнув пациента.
Таким образом, дозировка игр, определенная для каждого пациента индивидуально, играет решающую роль в том, будет ли он продолжать лечение.
В. Мотивы терапии
Обычно пациент обращается к терапии по двум причинам, ни одна из которых не подвергает его сценарий опасности. Взрослый хочет узнать, как удобнее жить в мире своего сценария. Наиболее откровенные примеры этого — гомосексуалисты обоих полов, которые обычно достаточно откровенно об этом говорят. Например, мужчина-гомосексуалист не хочет покидать свой сценарный мир, населенный женщинами, либо опасными и ненавистными интриганками, либо невинными и изредка дружелюбными чудачками. Он хочет только более удобно жить в этом мире, и ему очень редко приходит в голову необходимость видеть в женщинах реальных людей. Другие терапевтические цели того же типа: «как удобнее жить, ударяясь головой о стену», «как удобнее жить, держась за стенки туннеля», «как помешать другим поднимать волны, когда ты по уши в дерьме» и «как одурачить мошенников, когда весь мир — сплошной Плутоград». Любая решительная попытка изменить сценарный мир должна быть отложена до тех пор, пока пациент не привыкнет к терапии и не поймет, как она укладывается в его сценарий.
Помимо рационального желания Взрослого удобнее жить в сценарном мире, существует более настоятельная потребность Ребенка развивать сценарий путем трансакций с терапевтом.
Г. Сценарий терапевта
Наиболее обычный пример этого — соблазнительная пациентка. До тех пор пока ей удается соблазнять терапевта, пусть очень тонко или духовно, он играет свою роль в ее сценарии и не сможет ее вылечить. При таких условиях она может усиленно добиваться «улучшения», чтобы угодить ему, доставлять удовольствие и даже помогать себе, но он не поможет ей «выскочить» из своего сценария и «вскочить» в реальный мир. Этот факт — законное основание для «аналитической сдержанности» или «аналитического разочарования», о которых говорил Фрейд. Оставаясь независимым от маневров пациентки, ни на минуту не забывая, что его цель состоит в том, чтобы анализировать сопротивление пациентки, ее инстинктивные перемены и перенесения[83], терапевт избегает возможности быть соблазненным физически, умственно или морально. Контрперенесение означает, что не только аналитик играет роль в сценарии пациентки, но и она играет роль в его сценарии. В таком случае оба получают друг от друга сценарные реакции, в результате возникает «хаотическая ситуация», которая, по мнению аналитиков, делает невозможным достижение нужной цели.
Простейший способ избежать большинства таких затруднений — с самого начала спросить пациента: «Вы мне позволите вылечить вас?»
Крайний случай — терапевт, у которого развиваются настоящие сексуальные отношения с пациенткой. Это дает им большое сценарное и сексуальное удовольствие, но лишает всяких надежд на успех лечения. Промежуточное место занимает пагубная привычка терапевта говорить пациентке, что она возбуждает его сексуально, — на том основании, что это облегчит их «коммуникацию». Конечно, облегчит, и в соответствующих условиях намного продлит лечение, если сразу не отпугнет пациентку, но не поможет ей выйти из своего сценария, потому что это только признание терапевта, что эта женщина вписывается в его жизненный план. Самый распространенный случай: если пациентка сидит, широко расставив ноги, следует не обращаться к «откровенному обсуждению» сексуальных фантазий терапевта, а попросить ее одернуть юбку. Устранив это препятствие, терапевт сможет продолжать процедуру, не участвуя в грубой игре под названием «Насилуют!». Аналогично — если пациентка сидит, закинув руки за голову и выставив вперед груди, терапевт может сказать: «Поразительно!» или «Потрясающе!», и это обычно возвращает разговор в нужное русло. Если гомосексуалист сидит, широко расставив ноги и демонстрируя сквозь обтягивающую ткань брюк свой пенис, терапевт может сказать: «Потрясающий у вас пенис. Так вот, возвращаясь к вашему расстройству желудка…» и так далее.
Д. Предсказание исхода
Первая задача терапевта — определить, в какой роли он вписывается в сценарий пациента и что должно произойти между ними. Хороший пример — пациент, сценарная директива которого гласит: «Можешь обращаться к психиатру до тех пор, пока он тебя не начнет излечивать, потому что в конце ты должен убить себя». Из этого мрачного предписания пациент извлекает возможное удовольствие, играя в игру «Он еще будет мне говорить». Об этой игре можно догадаться на основании истории болезни пациента, особенно если он обращался уже к другим терапевтам. Следует подробно рассмотреть все события, которые привели к прекращению предыдущего лечения. Когда терапевт уверен в себе, он может использовать описанный выше антитезис, дав простое предсказание исхода: «Вот что нас ожидает. Вы будете приходить ко мне полгода или год, а потом в конце очередного посещения вдруг скажете: „Кстати, я больше не буду у вас лечиться“. Можем сберечь шесть месяцев жизни, расставшись прямо сейчас. Но если хотите продолжать, я согласен, поскольку могу кое-что узнать о вас, пока вы ко мне приходите».
Это гораздо лучше, чем ждать, пока пациент объявит о своем решении прекратить лечение, а потом ханжески заявить: «Может, вам стоит подробнее поговорить об этом, прежде чем принимать такое серьезное решение» или что-нибудь в этом роде. К тому времени уже слишком поздно, и терапевт уже продемонстрировал свою глупость. Зачем пациенту продолжать ходить к врачу, которого он может так легко надуть? Задача терапевта — предвидеть происходящее, а не пытаться потом подбирать обломки.
Простейший способ избежать множества упомянутых выше трудностей — спросить пациента в самом начале, как только подписан контракт: «Вы хотите помочь мне найти способ лечения?»
Вкратце существуют три возможных исхода терапии:
1. Терапевт может сыграть свою роль или сцену в сценарии пациента, после чего пациент уходит, не добившись «улучшения», добившись «улучшения» или добившись «значительного улучшения», как обычно пишут в статистических отчетах. Ни в одном из таких случаев пациент не излечился.
2. У пациента может быть сценарий «до тех пор, пока»: «Ты не добьешься успеха, пока не встретишь определенные условия». Например, «… пока не доживешь до возраста, в котором умер отец (мать, брат)». Это ЧВ-освобождение. Как только пациент достигает назначенного возраста (или какого-то определенного срока), он получает «разрешение» выздороветь; сколько бы терапевтов он бесполезно ни посещал раньше, настанет время того, которому повезет; этот терапевт сможет записать себе еще один успешный случай, конечно, если не допустит какой-нибудь грубой ошибки. Поскольку теперь пациент «готов к лечению» и «готов выздороветь», любой хоть сколько-нибудь компетентный терапевт справится с этой задачей. Аналогично, когда Спящая красавица «готова» проснуться, подойдет почти любой Принц, поскольку освобождение записано в сценарии Принцессы.
Сценарий «до тех пор, пока» с ЦВ-освобождением может представлять большие трудности. Например, «Ты не выздоровеешь, пока не встретишь терапевта, который сумеет тебя перехитрить (или который окажется умнее меня, твоего отца)». Здесь терапевт должен разгадать загадку («Вы должны догадаться») или совершить какое-то магическое действие. Пациентка может встречаться со многими терапевтами, пока не найдет такого, который знает ее тайну. Здесь терапевт оказывается в положении Принца, который должен разгадать загадку или выполнить задание, которое позволит ему получить Принцессу или спасти свою голову. Если он откроет тайну, пациентка освобождается от заклинания своего отца (или ведьмы-матери). Это означает, что она получила разрешение выздороветь, потому что в ее сценарий встроено средство от заклятия, как оно встроено в сказку.
3. Третий случай, когда сценарий отказывает пациенту в возможности выздороветь, но терапевт умудряется преодолеть это заклятие. С его стороны для этого требуются огромные усилия и большое мастерство. Он должен завоевать полное доверие Ребенка пациента, поскольку успех зависит исключительно от того, будет ли Ребенок доверять ему больше, чем родителю, продиктовавшему сценарий. Вдобавок он должен хорошо представлять себе антитезис, или выключатель, и уметь применять его.
Разница между средством от заклятия (внутренним освобождением, или рубильником) и антитезисом (внешним освобождением, или выключателем) может быть проиллюстрирована следующим примером. Спящая красавица осуждена проспать сто лет, после чего, если ее поцелует Принц, она (по-видимому) сможет вернуться к жизни. Принц, целующий ее, — это внешнее освобождение, или рубильник: средство, вписанное в сценарий и способное снять заклятие. Если же Принц пришел только через двадцать лет и сказал: «Тебе совсем не обязательно лежать здесь», — это будет сценарный антитезис, или выключатель (если сработает): что-либо извне, отсутствующее в сценарии, но способное сломать его.
Амбер
Амбер Макарго приехала издалека, чтобы встретиться с доктором Кью, о котором слышала от своей подруги. В своем городе Бринейра она обращалась к трем разным терапевтам, которые не смогли ей помочь. Доктор Кью знал, что эти люди, в сущности, не психоаналитики, они некомпетентные врачи, которые забили пациентке голову словами «идентификация», «зависимость», «мазохизм» и тому подобным. Она объяснила доктору Кью, что в тот же вечер должна улететь домой, чтобы присматривать за детьми, так что перед ним возник интересный вызов — излечить пациентку за одно посещение.
Амбер жаловалась на чувство страха, учащенное сердцебиение, бессонницу, депрессию и неспособность сосредоточиться на работе. У нее не возникало сексуальных влечений, и уже три года она не вступала в половые сношения. Эти симптомы начались, когда у ее отца обнаружили диабет. Выслушав ее психиатрическую и медицинскую историю, доктор Кью попросил ее подробнее рассказать об отце. Через сорок минут беседы ему пришло в голову, что цель ее болезни — сохранить жизнь отцу. Пока она больна, у отца есть шанс выжить. Если она выздоровеет, он умрет. Конечно, это только сценарная иллюзия ее Ребенка, поскольку диабет был не сильным и отцу ее не грозила опасность умереть, но Амбер предпочитала думать, что только она в состоянии сохранить ему жизнь.
Родительское наставление таково: «Будь хорошей девочкой. Мы живем только ради тебя». Предписание ее отца: «Не будь здоровой, иначе ты убьешь меня!» Но доктор Кью решил, что здесь есть кое-что еще. Ее «нервная» мать преподнесла ей пример того, как болеть, и этому образцу она и следовала.
Доктору Кью необходимо было отыскать, чем заменить сценарий, если Амбер от него откажется. Все зависело от этого. Если он нападет на ее сценарий, а у нее нечем будет его заменить, ей может стать хуже. Похоже было, что она обладает прочным антисценарием, основанным на наставлении «Будь хорошей девочкой», что в данный момент ее жизни означало «Будь хорошей женой и матерью».
— А что случится, если ваш отец умрет? — спросил доктор.
— Мне станет хуже, — ответила Амбер.
Это указывало, что у нее сценарий не «до тех пор, пока», а подлинно трагический, что в данном случае облегчало задачу доктора Кью. Если бы ее инструкция звучала: «Оставайся больной до смерти отца», она могла бы предпочесть это, чем рисковать последствиями выздоровления, которое в сознании ее Ребенка могло вызвать отцовскую смерть. Но, очевидно, на самом деле в ее сценарии значится: «Отец заболел из-за тебя; ты тоже должна болеть, чтобы сохранить ему жизнь». Это заставляло Амбер принять более определенное решение: «либо выздороветь сейчас, либо продолжать болеть до самой смерти».
Чувствуя себя готовым, доктор Кью сказал:
— Мне кажется, вы продолжаете болеть, чтобы спасти жизнь отца.
Это утверждение было тщательно сформулировано и рассчитано во времени так, чтобы одновременно достичь ее Родителя, Взрослого и Ребенка. И Родитель ее Матери, и Родитель ее Отца должны были остаться довольны тем, что она такая «хорошая девочка» и страдает ради отца. Ребенок в ее Отце будет вдобавок благодарен, что она следует его инструкциям заболеть (очевидно, ему нравились нервные женщины, поскольку он женился на такой). Взрослый ее Матери будет доволен тем, что Амбер хорошо усвоила урок и знает, как быть хорошей больной. Как будет реагировать Ребенок Матери, доктор Кью не мог установить, но он собирался наблюдать за этим. Это все о различных частях Родителя Амбер. Собственный Взрослый Амбер, решил доктор, согласится, поскольку его диагноз оказался верным. Ребенок Амбер тоже согласится, потому что врач, в сущности, сказал ей, что она «хорошая девочка» и подчиняется инструкциям обоих родителей. Решающим тестом будет ее ответ. Если она ответит «Да, но…», предстоят неприятности, но если она примет его диагноз без всяких «если» и «но», все может окончиться благополучно.
— Гм, — сказала Амбер. — Мне кажется, вы правы.
Получив такой ответ, доктор Кью счел возможным продолжать, противопоставив антитезис сценарию, что означало для Амбер «развод» с отцом. Колдовскими в данном случае оказывались три слова антитезиса: возможность, разрешение и защита.
1. Возможность. Достаточно ли он силен, чтобы — пусть временно — одолеть ее отца? В его пользу говорили два обстоятельства. Во-первых, Амбер как будто действительно устала болеть. Возможно, к другим терапевтам она обращалась, чтобы поиграть в игры и научиться удобнее жить со своими симптомами, но тот факт, что она предприняла длительный перелет, чтобы встретиться с доктором Кью, свидетельствовал, что она, возможно, готова «выскочить» из сценария и выздороветь. Во-вторых, поскольку она на самом деле проделала этот перелет (а не сказала, что слишком боится, чтобы совершить его), это, вероятно, означает, что ее Ребенок испытывает глубокое уважение к его волшебным свойствам целителя[84].
2. Разрешение. Слова разрешения следовало сформулировать очень точно. Подобно предсказаниям дельфийского оракула, Амбер будет всячески толковать его слова применительно к своим нуждам. Если сможет найти исключения, обязательно найдет, поскольку, как уже отмечалось, в подобных обстоятельствах Ребенок ведет себя как опытный адвокат, который ищет пробелы в контракте.
3. Защита. В нынешней ситуации это самая серьезная проблема. Поскольку Амбер улетает сразу после интервью, она не сможет снова обратиться к доктору Кью за защитой, если откажется повиноваться предписанию болеть. Ее Ребенок будет беззащитен перед гневом Отца, и никто не сможет ее успокоить. Конечно, может помочь разговор по телефону, но после всего лишь одной личной встречи слишком рассчитывать на него не приходится.
Доктор Кью продолжал следующим образом. Прежде всего он «подцепил» Взрослого Амбер.
— Неужели вы на самом деле думаете, что спасаете его, болея сами? — спросил он.
На что Амбер могла ответить только:
— Наверное, нет.
— Ему грозит опасность умереть?
— Не в ближайшем будущем, судя по словам медиков.
— Но вы находитесь под каким-то проклятием, которое приказывает вам заболеть и оставаться больной, чтобы спасти его жизнь. Именно это вы и делаете.
— Мне кажется, вы правы.
— Тогда вам нужно только разрешение выздороветь. — Он посмотрел на Амбер, и она кивнула.
— Вы получаете мое разрешение выздороветь.
— Постараюсь.
— Стараться недостаточно. Вам нужно решить. Либо развестись с отцом и предоставить ему идти своим путем, а вам — своим, либо не разводиться и сохранить нынешнее положение. Чего вы хотите?
Наступило долгое молчание. Наконец она сказала:
— Я развожусь с ним. Я выздоровею. Вы уверены, что дали мне разрешение?
— Да.
Тут ему пришла в голову новая мысль. Доктор Кью пригласил Амбер после ланча посетить групповое занятие, на что она согласилась.
В конце интервью он посмотрел ей в глаза и сказал:
— Ваш отец не умрет, если вы выздоровеете, — на что она ничего не ответила.
Два часа спустя доктор Кью объяснил группе, что Амбер прилетела издалека, чтобы поговорить с ним, и должна сегодня же вечером улететь. Он спросил, не согласятся ли члены группы на то, чтобы Амбер присутствовала на их встрече. Они согласились. Амбер хорошо вписалась, потому что прочла книгу о трансакционном анализе и понимала, что они имеют в виду, когда говорят о Родителе, Взрослом и Ребенке, об играх и сценариях. Когда она рассказала свою историю, члены группы, как и доктор Кью, быстро дошли до сути.
— Вы болеете, чтобы спасти отца, — сказал один из них.
— А каков ваш муж? — спросил другой.
— Он как скала Гибралтара, — ответила Амбер.
— Итак, вы пришли издалека, чтобы посоветоваться с Великой Пирамидой, — сказал третий, имея в виду доктора Кью.
— Он не Великая Пирамида, — возразила Амбер.
— Для вашего Ребенка он Великая Пирамида, — сказал кто-то, и на это у нее не нашлось ответа.
Доктор Кью молчал, он внимательно слушал. Обсуждение продолжалось. Кто-то сказал:
— Вы дали ей разрешение выздороветь?
Доктор Кью кивнул.
— Почему бы не дать его в письменной форме, поскольку она улетает?
— Может, я так и сделаю, — сказал доктор.
Наконец он услышал то, что ждал. Когда ее спросили о сексуальной жизни, Амбер призналась, что у нее часто были сексуальные сны об отце. И когда встреча приближалась к концу, доктор Кью написал письменное разрешение: «Перестаньте заниматься сексом с отцом. Амбер имеет разрешение заниматься сексом с другими мужчинами, кроме своего отца. Амбер имеет разрешение выздороветь и оставаться здоровой».
— Как вы думаете, что он имеет в виду? — спросил кто-то.
— Не знаю. Может, мне нужно завести связь с кем-нибудь?
— Нет, не это. Он хочет сказать, что вам разрешено заниматься сексом с мужем.
— Один из докторов сказал, что мне нужно завести любовника. Это меня испугало.
— Доктор Кью имеет в виду не это.
Амбер положила бумагу в сумочку, и тут кто-то почувствовал подозрения.
— Что вы собираетесь делать с этой бумагой?
— Конечно, будет показывать подругам.
Амбер улыбнулась:
— Совершенно верно.
— Письменное послание от Великой Пирамиды, да? Это принесет вам дома известность.
— Вам не станет лучше, если вы покажете подругам. Это игра! — сказал кто-то другой.
— Мне кажется, они правы, — вмешался доктор Кью. — Может, вам не стоит сохранять эту запись.
— Вы хотите, чтобы я ее вам вернула?
Доктор Кью кивнул, и она протянула ему листок.
— Хотите, чтобы я прочел вам вслух? — спросил он.
— Я помню и так.
Доктор Кью дал ей другую запись — записал имена двух настоящих психоаналитиков в Бринейре. Он сожалел, что там не оказалось трансакционного аналитика.
— Когда вернетесь домой, повстречайтесь с одним из них, — посоветовал он.
Несколько недель спустя он получил письмо от Амбер:
«Хочу поблагодарить всех, кто проявил ко мне внимание. Уходя, я чувствовала себя выздоровевшей на 99 процентов. Все хорошо, и я преодолела свои самые главные проблемы. Чувствую, что остальные смогу решить самостоятельно. Отец больше не владеет мной, и я больше не боюсь, что он умрет. Впервые за три года я веду нормальную сексуальную жизнь. Выгляжу хорошо и чувствую себя хорошо. Было несколько периодов депрессии, но я очень быстро от них оправлялась. Тогда я решила повидаться с доктором X, как вы мне посоветовали».
Эта история показывает, как рассуждает сценарный аналитик. Результаты для одного интервью и одной групповой встречи вполне удовлетворительные, поскольку пациентка воспользовалась данным ей разрешением и получила желаемые преимущества.
Ж. Излечение
Очевидно, что Амбер вылечилась не навсегда. Тем не менее предложенный ей сценарный антитезис имел хороший терапевтический эффект и принесет ей и в дальнейшем пользу. Но какими бы положительными ни были эти результаты, они только побочный продукт. Истинная цель сценарного антитезиса — выиграть время, чтобы пациент смог углубиться в свой сценарный аппарат с целью изменить первоначальное сценарное решение. Так, пациенту, который слышит гневный голос Родителя: «Убей себя!» и Ребенок которого покорно отвечает: «Да, мама», говорится: «Не делай этого!» Этот простой антитезис дается таким образом, чтобы пациент слышал голос терапевта в критические моменты сопротивления самоубийственным стремлениям, чтобы он мог на самом краю смерти вернуться к жизни. Так достигается отсрочка исполнения приговора, что создает хорошие предпосылки для излечения. Пациент здесь потому, что в детстве принял сценарное решение, и теперь у него есть достаточно времени, чтобы пересмотреть это решение и принять другое.
Когда пациент освобождается от родительского программирования, его Ребенок становится все свободнее. В какой-то момент с помощью терапевта и своего собственного Взрослого он обретает способность полностью порвать со сценарием и поставить собственное представление, с новыми образами, новыми ролями, с новым сюжетом и финалом. Такое сценарное излечение, которое меняет характер и судьбу пациента, одновременно является и клиническим излечением, поскольку сразу исчезнет большинство симптомов. Это может произойти совершенно неожиданно, так что пациент «выпрыгивает» буквально на глазах терапевта и других членов группы. Он больше не больной, не пациент, он здоровый человек с некоторой склонностью к болезни и слабостями, с которыми вполне может справиться.
Это вполне аналогично тому, что наблюдается после успешной внутриполостной операции. Первые несколько дней пациент — больной, состояние которого постепенно улучшается; каждый день он может немного дальше пройти, немного дольше посидеть. Но на шестой или седьмой день он просыпается совершенно другим. Он теперь здоровый человек, но с некоторыми ограничениями — легкой слабостью и, может, легкими болями в животе. Но его уже не удовлетворяет простое «улучшение». Он хочет выписаться, и его слабости больше не делают его калекой, просто доставляют некоторые неприятности, и он хочет как можно быстрее от них избавиться, чтобы возобновить нормальную жизнь в большом внешнем мире. Все это происходит за одну ночь, в одном диалектическом переключении. Так происходит и с «вскакиванием» в сценарном анализе: сегодня пациент, а завтра — здоровый человек, готовый к реальной жизни.
Нэн жила с родителями. Отец ее был профессиональным пациентом, которому правительство платило ежемесячное пособие. Нэн воспитывали так, чтобы она следовала по его стопам, но когда ей исполнилось восемнадцать лет, ей надоело пропускать все веселое в жизни. В течение шести месяцев лечения в группе она постепенно улучшала свое состояние, пока вдруг не решила выздороветь.
— Как мне выздороветь? — спросила она.
— Самой решать свои проблемы, — ответил терапевт.
Через неделю она пришла одетая по-другому и совсем в другом настроении. Ей было трудно заниматься своими эмоциями, а не эмоциями отца, но она училась делать это все лучше и лучше. Вместо того чтобы заболевать вместе с ним, она предоставила болеть ему одному. Она отказалась также от материнского программирования, которое гласило: «Жизнь — борьба, оставайся дома с папой». Нэн приняла множество независимых решений. Она сбросила форму «дочери шизофреника»[85] и начала одеваться как женщина. Она вернулась в колледж, ходила на множество свиданий и была избрана королевой студенческого праздника. Оставалось только сказать ей: «Неправда, что твоя жизнь — борьба, если ты сама ее не сделаешь такой. Перестань бороться и начни жить». И это ей также удалось[86].
Глава 19
Решающее вмешательство
А. Окончательное проявление
То, что происходит в голове пациента, остается неизвестным терапевту, если не выражено как-то внешне. В принципе каждое состояние Я находит свои собственные способы такого внешнего проявления. В классическом примере у Брайди спрашивают: «Как твой брак?» — на что она гордо отвечает: «У меня отличный брак!» Говоря это, она хватает обручальное кольцо большим и указательными пальцами правой руки, одновременно скрещивает ноги и начинает качать правой ногой. Тогда кто-нибудь спрашивает: «Это ты говоришь, но что говорит твоя нога?» И Брайди удивленно смотрит на свою ногу. А другой член группы спрашивает: «А что говорит твоя правая рука обручальному кольцу?» — на что Брайди отвечает плачем и в конце концов рассказывает, что муж пьет и бьет ее.
Когда Брайди глубже ознакомилась с трансакционным анализом, она смогла рассказать о происхождении этих трех ответов на вопрос. Ответ «У меня отличный брак!» продиктован напыщенной непреклонной Матерью-Родителем, которая в качестве окончательного проявления руководит речевым аппаратом Брайди. Правая рука действует под руководством Взрослого, подтверждая, что на самом деле она замужем за негодяем — и, может быть, навсегда. Ноги скрестил ее Ребенок, чтобы не впустить мужа, вслед за чем она обычно несколько раз пинается. Таким образом, различные части ее тела служат лишь инструментами для окончательного проявления состояний ее Я.
Существуют три принципиальных пути, по которым осуществляется окончательное проявление: разъединение, исключение и объединение. Если состояния Я разъединены и не «общаются» друг с другом, тогда каждое находит свой способ проявления, независимо от остальных, так что каждое состояние «не знает», что делают другие. Так, говорящий Родитель Брайди не подозревал о ее трогающем палец Взрослом или о пинающемся Ребенке, и остальные состояния Я тоже не подозревали друг о друге. Это отражает ситуацию, складывавшуюся в реальной жизни. Ребенком Брайди не могла говорить свободно с родителями и вынуждена была совершать поступки за их спиной. Если ее ловили, она оправдывалась, говоря, что она (ее Взрослый) не знала, что она (ее Ребенок) делает. Клинически это ситуация истерии, в которой Ребенок совершает различные сложные действия, Взрослый утверждает, что ничего об этом не знает, а Родитель вообще отключен.
Исключение означает, что одно из состояний Я наделено гораздо большей энергией, чем другие, и берет верх независимо от их стараний. В группах наиболее отчетливо и драматично это проявляется у религиозных и политических фанатиков, когда возбужденный Родитель захватывает все возможности окончательного проявления (кроме отдельных «подсознательных» пропусков) и подавляет Ребенка и Взрослого, впрочем, как и всех остальных членов группы. В меньшей степени это наблюдается у больных компенсированной шизофренией, когда Родитель берет верх и исключает «плохого» или «безответственного» Ребенка и неэффективного, наделенного слабой энергией Взрослого, чтобы не попасть в психолечебницу или в кабинет шоковой терапии. Наблюдается это и в реальных ситуациях детства, когда ребенок предоставлен сам себе и своей изобретательности, при условии, что не проявляет ее в присутствии родителей.
«Нормальный» тип исключения встречается у хорошо организованных личностей, когда одно состояние Я берет верх с согласия остальных. Например, в рабочее время Ребенок и Родитель предоставляют возможность действовать Взрослому. В обмен на это сотрудничество Ребенку предоставляется верховодить на вечеринках, а Родителю — в подобающих случаях, например на заседаниях родительского комитета.
Объединение означает, что все три состояния Я проявляют себя одновременно, как бывает в профессии артиста или в профессиональном общении.
Хорошие примеры окончательного проявления — голос и поза. Голос особенно важен при выявлении компромиссов. Так, многие женщины говорят совершенно разумные вещи голосом маленькой девочки, но уверенным тоном. Здесь мы наблюдаем компромисс между Родителем, говорящим «Не вырастай», Взрослым, предлагающим совет, и Ребенком, которому нравится быть защищенным. Это можно назвать «Ребенок, запрограммированный Взрослым» или «Не по летам развитой Ребенок». Многие мужчины говорят разумные вещи взрослым голосом, которому не хватает уверенности. В этом случае Родитель говорит: «Кем ты себя считаешь?», Ребенок — «Я хочу показаться», а Взрослый: «У меня есть кое-что, что ты можешь попробовать». Такой случай можно назвать «Взрослый, запрограммированный Ребенком». «Ребенок, запрограммированный Родителем» («Мама так говорила») и «Родитель, запрограммированный Взрослым» («Делай так, а не иначе») — он тоже достаточно распространен.
Поза обозначает не только главные состояния Я, но и их различные аспекты. Так, Критикующий Родитель сидит наверху и указывает пальцем прямо вперед, тогда как Кормящий Родитель раскрывается, образуя своим телом полукруг. Поза Взрослого — гибкая, настороженная и подвижная. Приемный Ребенок уходит в себя, сворачиваясь, и может кончить позицией зародыша, при этом будет напряжено максимальное количество мышц. Экспрессивный Ребенок раскрывается, при этом расслабляется максимальное количество мышц. Первое происходит при плаче, второе — при смехе. Даже согнутый палец, особенно указательный, может выразить ощущение неуверенности и ухода в себя, в то время как выпрямленный — уверенность и открытость. Напряженно указывающий вперед палец передает чувства Родителя, воздвигающего непреодолимое препятствие против приближения чужой личности или мыслей.
Говоря иными словами, Ребенок в большей или меньшей степени сохраняет контроль над непроизвольными мышечными движениями, Взрослый обычно контролирует произвольные движения, особенно движения крупных мышц, а Родитель контролирует отношение или равновесие между напряжением и расслаблением мышц.
Из всего изложенного становится очевидным, что окончательное проявление определяется на основании происходящего в сознании диалога. Между простыми состояниями Я возможны четыре разновидности диалога: три диалога (Р-В, Р-Ре, В-Ре) и один полилог (Р-В-Ре). Если голос Родителя разделяется на голоса Матери и Отца, как обычно происходит, и если вторгаются голоса других Родительских фигур, ситуация усложняется. Каждый голос может сопровождаться собственным набором «жестов» определенных мышц или частей тела. Но какова бы ни была природа диалога, он завершится окончательным проявлением, вернее, одно окончательное проявление будет достигнуто с помощью господства, соглашения или компромисса, тогда как другие состояния Я найдут побочные пути своего проявления.
Б. Голоса в голове
Насколько реальны голоса, упомянутые выше? Клиническое правило, выведенное на основе данных трансакционного анализа, уже приводилось. Ребенок выражает свои желания в зрительных образах; но то, что он с ними делает, финальное представление через окончательное проявление, определяется слуховыми образами, или голосами в голове, результатом мысленного диалога[87]. Диалог между Родителем, Взрослым и Ребенком не бессознательный, а подсознательный. Это означает, что его легко перевести в область сознания.
Позже было установлено, что диалог основывается на том, что взято из реальной жизни, на том, что действительно говорилось вслух. Терапевтическое правило является простым производным от этого. Поскольку окончательное проявление поведения пациента определяется голосами в его голове, его можно изменить, введя в голову новый голос — голос терапевта. Если сделать это под гипнозом, голос может оказаться неэффективным, поскольку введен в искусственной ситуации. Но если это сделано в состоянии бодрствования, голос подействует эффективнее, потому что первоначальные голоса помещены в голову пациента тоже в бодрствующем состоянии. Исключения бывают, когда голос матери-ведьмы или людоеда-отца приводит ребенка в состояние паники, что обычно связано с травматической фугой[88].
По мере того как терапевт получает все больше информации от различных пациентов о том, что говорят у них в голове голоса, по мере того как приобретает опыт и учится понимать, каким образом их поведение выражается через окончательное проявление, он развивает в себе острую наблюдательность и способность делать выводы. Он слышит голоса в голове пациента точнее и быстрее, слышит их раньше, чем начинает слышать сам пациент. Если он задает пациентке щекотливый вопрос, а она отвечает не сразу, терапевт может наблюдать подергивание в одном месте, сокращение в другом, легкое изменение выражения, так что может судить о происходящем в голове диалоге так же ясно, как будто слушает запись. В главе четырнадцатой (Б) приводится иллюстрация этого, когда Маб слушает тираду матери.
Как только терапевт поймет, что происходит, он должен выполнить следующую задачу — дать пациентке разрешение слышать и научить ее, как слышать голоса, которые в ее голове звучат с первозданной силой, как в детстве. Тут приходится преодолевать несколько типов сопротивления. Пациентке может запретить слышать голоса директива Родителя, такая, например: «Если ты слышишь голоса в голове, ты спятила». Или ее Ребенок может бояться услышанного. Или ее Взрослый предпочитает не слышать голоса, управляющие поведением пациентки, чтобы сохранить иллюзию независимости.
Многие терапевты, сторонники прямых действий, располагают специальной техникой для извлечения этих голосов, и пациент начинает вести диалог вслух, так что и он сам, и аудитория ясно видят, что эти голоса всегда звучали у него в голове. Гештальттерапевты часто используют способ «пустого стула»: пациент пересаживается с одного стула на другой, исполняя разные роли — части самого себя. Сторонники психодраматургии используют подготовленных ассистентов, которые исполняют одну роль, в то время как пациент исполняет другую. Когда наблюдаешь за такими сессиями или читаешь о них, вскоре становится ясно, что каждая роль исходит от разных состояний Я или от разных аспектов одного и того же состояния Я и состоит из диалога, который звучит в голове пациента с самого раннего возраста. Каждый человек время от времени что-то говорит про себя, поэтому у пациента хорошее начало для извлечения мысленного диалога, особенно при помощи такой специальной техники. В общем случае фразы, сформулированные во втором лице («Ты должна…»), исходят от Родителя, в то время как сформулированные в первом лице («Я должна», «Почему я это сделал» и так далее) исходят от Взрослого или Ребенка.
При некотором подбадривании пациент вскоре осознает главные сценарные директивы, сформулированные голосами у него в голове, и может рассказать о них терапевту. После этого терапевт должен предоставить пациенту свободу выбора между ними, возможность отбросить бесполезные, вредные, не приспособленные к действительности или ведущие в неверном направлении директивы и сохранить полезные. Или еще лучше — терапевт может помочь пациенту по-дружески развестись с родителями и начать сначала (хотя часто дружескому разводу предшествуют скандалы, как в большинстве настоящих разводов, даже если в конце концов они и происходят по-дружески). Это означает, что терапевт должен дать Пату разрешение не повиноваться Родительским директивам — не восставать против них, а просто проявить независимость, пойти своим путем, а не следовать своему сценарию.
Легче сделать это, давая пациенту лекарства, такие как мепробамат, фенотиазин или амитриптилин, которые приглушают Родительские голоса. Это освобождает Ребенка от тревоги или депрессии и помогает пациенту «почувствовать себя лучше». Но у такого способа есть и недостатки. Во-первых, эти лекарства действуют отупляюще на всю личность, включая и голос Взрослого. Некоторые врачи, например, советуют пациентам не водить машину, пока они принимают эти средства. Во-вторых, эти лекарства делают более трудной психотерапию именно потому, что невозможно ясно расслышать Родительские голоса и поэтому сценарные директивы могут оставаться скрытыми или звучать слабо, не подчеркнуто. И, в-третьих, терапевтическое разрешение, данное в таких условиях, может применяться свободно, потому что Родительский запрет временно приглушен, но когда лекарства перестают приниматься, Родитель обычно возвращается в полной силе и может отомстить Ребенку за те вольности, которыми он пользовался, пока Родитель был лишен возможности вмешиваться.
В. Динамика разрешения
Трансакционный анализ — это терапевтический метод, основанный на предположении, что слова и жесты могут иметь терапевтический эффект без телесного контакта с пациентом, за исключением рукопожатия. Если трансакционный аналитик считает, что телесный контакт для определенного пациента желателен, он обращается к танцевальным классам, группам сенсорных ощущений или к «классам разрешения». «Классы разрешения», в отличие от двух предыдущих, ведутся людьми, разбирающимися в трансакционном анализе. Эти люди следуют рекомендациям трансакционного аналитика, а не навязывают пациентам свои собственные теории или потребности. Так, трансакционный аналитик может решить: «Этот пациент нуждается в объятиях, но я не могу обнимать его и при этом продолжать хорошо спланированную терапию, поэтому я направлю его в „класс разрешения“ с разрешением на объятия». Или: «Эта пациентка нуждается в расслаблении путем танцев и неформальных прикосновений к людям, но я не веду танцевальный класс, поэтому направлю ее в „класс разрешения“ с разрешением танцевать».
«Классы разрешения» ведутся группами, так что пациенту не нужно обнимать самого себя или танцевать в одиночку. Все пациенты проделывают одно и то же одновременно, но преподаватель учитывает особые потребности каждого и уделяет им специальное внимание. (Пациент не обязан делать то же, что остальные, и одновременно с ними. Преподаватель делает предложение, но каждый пациент волен поступать, как хочет, — это часть разрешения, по которому назван класс. Однако обычно пациентам нравится участие других людей, нечто такое, чего им не хватало в детстве.)
Доктор Кью посещал «класс разрешения», чтобы понять, как люди себя в нем чувствуют и что еще он сможет узнать. Когда инструктор предложил: «Все садитесь на пол», голос в голове доктора Кью произнес: «Мой Ребенок и мой Взрослый согласны с вашим предложением сесть на пол», поэтому он сел. А где был его Родитель? Его Взрослый и Родитель, очевидно, заранее согласились, что Родитель позволит Ребенку поступать по своему желанию, под некоторым контролем со стороны Взрослого, конечно, если дела не зайдут слишком далеко, например не станут слишком сексуальными. Ребенок испытывал легкое возбуждение, но не было потребности в возвращении Родителя, поскольку Взрослый был вполне в состоянии контролировать ситуацию. Это позволяет понять, как действует разрешение.
Поскольку разрешение для сценарного анализа есть решающее вмешательство, необходимо как можно яснее разобраться, как оно действует, и нужно пользоваться любой возможностью, чтобы наблюдать его в различных обстоятельствах.
Когда у человека есть разрешение Родителя что-то сделать, никакой внутренний диалог не нужен. Это соответствует буквальному значению разрешения, то есть лицензии. Когда у человека есть лицензия на что-нибудь, ему не нужно каждый раз, как он захочет это сделать, брать специальное разрешение. Но как только он нарушит пределы своей лицензии и зайдет слишком далеко в своих желаниях, им в обычных обстоятельствах займутся власти. Некоторые родители, разумеется, по своему характеру являются «инспекторами» и, даже дав лицензию, хотят за всем уследить. Люди, у которых в голове такой Родитель, бывают очень замкнутыми или раздражительными.
Когда есть запрет на что-нибудь, диалог начнется, как только человек попытается это сделать. Активизируется Родитель и говорит: «Нет!» — в твердом сценарии, «Будь осторожен!» — в угрожающем сценарии и «Почему ты хочешь это сделать?» — в мягком; обычно это то, что реальный родитель сказал бы в жизни. Энергия, которую мобилизовал Ребенок на это дело, перехватывается Родителем и используется для сдерживания Ребенка. Чем больше энергии мобилизовал Ребенок, тем сильнее становится Родитель, перехватывая эту энергию. При таких условиях как ребенок может получить на что-нибудь разрешение? Если чужак говорит: «Пусть он это сделает!», сразу начинает тревожиться Родитель, его запреты становятся все энергичнее, так что у Ребенка в одиночестве нет ни одного шанса. Однако чужак может соблазнить Ребенка, добавив ему «энергии» в форме подбадривания или давления. Тогда Ребенок может начать снова и сделать задуманное. Но после этого вступает все еще активный и энергичный Родитель и вызывает феномен «похмелья», похожего на похмелье алкогольное, — чувство вины, маниакально-депрессивное ощущение, следующее за слишком большой свободой Ребенка.
Таково состояние дел со Взрослым, неактивным или наделенным слабой энергией. В сущности, Взрослый — единственная сила, которая может встать между Родителем и Ребенком, и все терапевтические вмешательства должны это учитывать. Похоже, что Взрослый может получать извне разрешение на мобилизацию своей энергии или может подзаряжаться из внешнего источника. Тогда он в состоянии встать между Родителем и Ребенком. Он сдерживает Родителя, освобождая Ребенка. Если позже Родитель возражает, Взрослый остается полным энергии и противостоит ему.
Отношения Родителя и Ребенка тоже могут поменяться на противоположные. Родитель не только может отнимать энергию у Ребенка, чтобы противостоять ему; он может передавать энергию Ребенку, подстрекая его. Так, «плохой» Родитель делает Ребенка «плохим», не только приказывая ему, но и наделяя энергией для «плохих» поступков. Это хорошо известно шизофреникам, которые излечены трансакционным анализом при помощи замены Родителя. При замене Родителя его функцию исполняет Взрослый; он обладает достаточной энергией, чтобы справиться с отвергнутым Родителем, если тот снова станет активным.
Мы заметили, что существуют положительные разрешения или лицензии, когда терапевт или Взрослый говорят: «Пусть он это сделает!», и отрицательные разрешения или освобождения, когда аргумент звучит так: «Перестань подталкивать его на это!»
Таким образом, решающим фактором в терапии становится прежде всего использование Взрослого. Если терапевт и Взрослый договорятся и вступят в союз, союз может быть использован против Родителя, чтобы дать разрешение Ребенку: либо сделать что-то запретное, либо не подчиниться провокации Родителя. После завершения кризиса Ребенку Пата по-прежнему предстоит противостоять полному энергии Родителю. В случае положительного разрешения («Ты можешь испытать оргазм с мужем, если хочешь») Ребенок может лишиться энергии и стать слишком слабым, чтобы сопротивляться мстительному Родителю. После отрицательного разрешения («Не обязательно пить, чтобы доказать, что ты мужчина») Ребенок напряжен и раздражителен; он может испытывать негодование против того, кто дал ему разрешение сопротивляться. В таком раздраженном и уязвленном состоянии он беззащитен перед насмешками Родителя. В обоих случаях в этот момент терапевт должен быть готов защитить Ребенка против насмешек и мести Родителя.
Теперь мы с некоторой уверенностью можем говорить о трех основаниях терапии, которые определяют ее эффективность. Это возможность, разрешение и защита. Терапевт должен дать Ребенку разрешение ослушаться предписаний и провокаций Родителя. Чтобы осуществить это эффективно, он должен знать свои возможности: он не всемогущ, но достаточно силен, чтобы справиться с Родителем пациента. И Ребенок пациента должен верить, что терапевт настолько силен, что может защитить его от гнева Родителя (слова «сила» и «возможность» в данном случае в равной степени относятся к терапевтам — мужчинам и женщинам).
Простую иллюстрацию предлагает Делла (глава 3). В пьяном виде она теряла память и могла в беспамятстве причинить себе вред.
(1) «Если я не перестану это делать, — говорила она (Взрослый), — я погублю и себя, и своих детей».
(2) «Верно, — отвечал доктор Кью (Взрослый), таким образом захватывая ее уже активного Взрослого (3). — Вам нужно разрешение перестать пить».
(2) «Конечно, нужно» (Взрослый).
(6) «Верно! (4) Поэтому перестаньте пить» (Родитель к ее Ребенку).
(5) «Что мне делать, когда я испытываю напряжение?» (Ребенок).
(5) «Позвоните мне» (Взрослая процедура).
Что она и сделала, и с хорошими результатами.
Трансакции (номера в скобках) здесь таковы. (1) Захвати Взрослого или подожди, пока он активизируется. (2) Вступи в союз с Взрослым. (3) Изложи свой план и посмотри, согласится ли с ним Взрослый. (4) Если все ясно, дай Ребенку разрешение ослушаться Родителя. Это следует сделать четко и в простых императивах, без всяких «если», «и» и «но». (5) Предложи Ребенку защиту от последствий его неповиновения. (6) Подкрепи сделанное, сообщив Взрослому, что все в порядке.
Следует отметить, что это была вторая попытка доктора Кью дать Делле разрешение. В первый раз вместо Взрослого ответил ее Ребенок: «Но что мне делать, если я испытываю напряжение и хочу выпить?» Услышав все эти детские «если», «и» и «но», доктор Кью понял, что разрешение не подействует, поэтому он прекратил маневр и перешел к чему-то другому. На этот раз она сказала: «Что мне делать, когда я испытываю напряжение?» Поскольку в предложении не было «если», «и» и «но», доктор решил, что она готова принять разрешение. Разрешение было сильным, потому что доктор Кью тоже не использовал «если», «и» и «но». Следует отметить, что он не двигался по ступеням в арифметической последовательности, но приспосабливался к происходящему.
Резюме. 1. Разрешение означает лицензию на отказ от поведения; оно дается с согласия Взрослого; его можно назвать освобождением от отрицательного поведения. 2. Возможность означает силу для сопротивления, «если» и «но» означают отсутствие возможности у Ребенка. Всякое разрешение, которое содержит «если» в форме условия или угрозы, не годится, а если оно сопровождается еще и «но» — не годится вдвойне. 3. Зашита означает, что на протяжении этой фазы пациент может обратиться к терапевту, чтобы воспользоваться его возможностью в минуту необходимости. Защитная сила терапевта заключена не только в том, что он говорит, но и в том, как говорит, в тембре голоса.
Рис. 18 показывает три ступени отдачи эффективного разрешения. Первый вектор, ВВ, показывает закрепление Взрослого. Второй вектор, РРе, есть само разрешение. Третий вектор, РРе, представляет терапевта, дающего Ребенку пациента защиту от пробудившегося Родителя.
Рис. 18. Трансакция разрешения
Нерешительный терапевт так же не сможет усмирить разгневанного Родителя, как трусливый ковбой — брыкающегося мустанга. А если терапевта сбросили, он падает прямо на Ребенка пациента.
Г. Излечение против улучшения
Герберт О. Ярдли описывает длительную, затянувшуюся и мучительную процедуру расшифровки японского шифра во время Первой мировой войны — без знания японского языка. Одному из его помощников приснился такой сон:
«Я иду по берегу с тяжелым мешком камешков; я его должен нести, и мне это очень трудно. Облегчение я могу получить только в одном случае: если найду на берегу камешек, который точно соответствует камешку в мешке, тогда я освобождаюсь от одного камешка из своего груза».
Этот замечательный сон показывает, как трудоемкая задача — расшифровка текста слово за словом — переводится в зрительные образы. Это также иносказательное изображение «улучшения» состояния пациента. Сценарный анализ пытается перерезать лямки, чтобы пациент мог сбросить всю тяжесть и как можно скорее почувствовать себя свободным. Несомненно, более медленная система «камешек за камешком» придает терапевту большое чувство уверенности в том, что он знает, что делает, но сценарные аналитики постепенно тоже приобретают уверенность — и тем вернее, чем чаще перерезают лямки и сразу освобождают пациента. При этом ничего не утрачивается: можно подобрать мешок и перебрать его камешек за камешком, то есть выполнить работу обычного психоаналитика, — после того, как пациенту станет лучше. Лозунг терапии улучшения: «Вам не станет лучше, пока не проведен полный анализ», в то время как лозунг терапии излечения: «Сначала вам станет лучше, а потом проведем полный анализ, если захотите». Это аналогично проблеме гордиева узла. Многие пытались развязать узел, поскольку было предсказано, что тот, кто это сделает, станет повелителем Азии. Александр Македонский разрубил узел мечом. Многие говорили, что это неправильно, не так нужно было поступить, что он выбрал слишком легкий путь, упростив проблему. Но он выполнил задание и получил награду.
Говоря иными словами, терапевт может быть либо ботаником, либо инженером. Ботаник забирается в заросли и осматривает каждый листок, цветок и стебелек травы, чтобы понять, что здесь происходит. А тем временем голодный фермер говорит: «Мне нужна эта земля для выращивания зерна». «На это потребуется время, — отвечает ботаник. — В таком проекте не следует торопиться». Инженер говорит: «Почему здесь возникли все эти заросли? Давайте переделаем систему орошения, и это изменит всю местность. Нужно только отыскать ручей и построить дамбу, и все ваши неприятности кончатся. Никакой проблемы». Но если «голодный фермер» — это пациент, привыкший к своей болезни, он может ответить: «Да, но мне нравятся эти заросли. Я предпочту скорее умереть с голоду, чем потерять хоть один листик, цветок или стебелек». Ботаник добивается улучшения, а инженер сразу решает проблему — если пациент это ему позволяет. Поэтому ботаника — это наука, а инженерия — способ изменения мира.
Глава 20
Три истории болезни
А. Клуни
Клуни — домохозяйка тридцати одного года; доктор Кью познакомился с ней, когда ей было восемнадцать; тогда он еще ничего не знал о сценарном анализе. Когда она впервые обратилась к нему, это была испуганная, одинокая, неловкая и постоянно краснеющая девушка. Она походила на ангела, который спустился с небес, поискал тело, в котором смог бы поселиться, нашел тело Клуни и только тогда понял, что слегка ошибся адресом. У Клуни было мало знакомых и совсем не было подруг. К мальчикам-одноклассникам она относилась с высокомерием и сарказмом, чем распугивала их без труда. К тому же у нее был лишний вес.
Ее первый курс терапии основывался преимущественно на структурном анализе, с зачатками изучения игр и сценария. Но курс оказался эффективным: Клуни вышла замуж, и у нее родилось двое детей. Клуни снова обратилась к врачу через пять лет. Она жаловалась на трудности в общении и говорила, что это несправедливо по отношению к ее мужу. Ее очень беспокоило, что на вечеринках она много пьет, чтобы расслабиться, а потом совершает безумные поступки, например раздевается на пари. На этот раз снова наступило улучшение, и Клуни смогла посещать вечеринки и не напиваться. Хотя в таких случаях она по-прежнему чувствовала себя неловко, она могла поговорить с людьми и считала, что это уже хорошо.
Примерно через пять лет после этого она снова вернулась, на этот раз решив выздороветь окончательно, а не просто добиться улучшения. После пяти групповых встреч и двух индивидуальных сессий она попросила еще об одной индивидуальной встрече. На этот раз она вошла в кабинет, оставив дверь приоткрытой, и села. Доктор Кью закрыл дверь и тоже сел. Последовал такой разговор.
К.: Я думала о том, что вы сказали мне на прошлой неделе. Вы сказали, что я должна вырасти. Вы это говорили мне и раньше, но тогда я не могла вас слушать. Муж тоже дал мне разрешение стать взрослой.
Кью: Я не говорил, что вы должны вырасти. Не думаю, чтобы я вообще кому-нибудь так говорил. Я сказал, что у вас есть разрешение стать женщиной, а это совсем другое дело. Вырастать — значит добиваться улучшения, а стать женщиной означает, что ваш Взрослый берет верх и вы выздоравливаете.
К.: Ну, муж сказал мне, что, когда женился, я ему понадобилась, чтобы кто-то от него зависел, но сейчас он больше в этом не нуждается, поэтому он дал мне разрешение стать женщиной.
Кью: Откуда ваш муж все это знает?
К.: Он бывал здесь, по крайней мере духовно. Я ему рассказываю обо всем, что здесь происходит, и он многое узнал и понял.
Кью: Ваша мать похожа на вашего мужа. Она тоже в вас нуждается.
К.: Совершенно верно. Она хочет, чтобы я зависела от нее.
Это удивило доктора Кью, потому что директиву Клуни давал Родитель матери, говоря, что Клуни должна зависеть от матери, и эту директиву Клуни перенесла на свой брак. Но если сценарная теория верна, должен осуществляться строгий контроль со стороны Ребенка матери. Пока доктор Кью раздумывал над этим, Клуни сменила тему.
К.: Потом вы всегда говорили о моем заде, и мы знаем, что что-то произошло в уборной, но я никак не могу это вспомнить.
Кью: Ну, мне кажется, такая сцена довольно распространена. Маленькая девочка оказывается в комнате, где сидит ее мать со своими подругами, и пеленки падают, и все говорят: «Какая она миленькая!»
К.: Да, такое со мной случалось.
Кью: Девочка очень смущается и краснеет, и, может быть, краснеет и ее зад, и от этого ей становится еще хуже, потому что все сразу интересуются и говорят: «Вы только посмотрите на это! Какая она миленькая, хо-хо-хо».
К.: Именно так я себя чувствовала.
Кью: Это имеет какое-то отношение к тому случаю, когда вы раздевались на пирушке. Вы научились таким образом устанавливать контакт с людьми.
В этот момент доктор Кью начертил на доске рис. 19А (у трансакционных аналитиков принято иметь на стене доску, чтобы чертить такие диаграммы, когда возникает необходимость).
Кью: Диаграмма показывает отношения между вашим Ребенком и Родителем вашего мужа. Так было и в вашем детстве. Родитель вашей матери хотел, чтобы вы зависели от нее, а ваш Ребенок соглашался с этим. Так что, как видите, в этой части брака муж занял место вашей матери.
К.: Верно, я вышла за него замуж, потому что он похож на мою мать.
Кью: Но каким-то образом здесь должен проявиться и Ребенок вашей матери.
К.: О да. Она всегда улыбалась, когда происходило что-нибудь неловкое или когда кто-то из девочек плохо себя вел. А потом говорила: «Ну, разве это не ужасно?»
Кью: Очень важно знать, улыбалась ли она или смеялась и потом говорила «Ну, разве это не ужасно?» или наоборот.
К.: О, вы хотите знать, выпускала ли она вначале Ребенка, а потом давала возможность Родителю извиниться или сначала выпускала Родителя, а потом Ребенка?
Кью: Совершенно верно.
К.: Я понимаю, что вы имеете в виду. Ну, она сначала улыбалась.
Кью: О, в таком случае она хотела, чтобы вы совершали поступки, на которые она не способна, и это доставляло удовольствие ее Ребенку, а потом она предоставляла Родителю извиняться. Именно так поступаете и вы: всегда извиняетесь от лица Родителя. Вы совершаете поступки, которые приятны вашей матери, а потом говорите: «Что мне делать с сознанием вины?» Точно так же Ребенок вашей матери подбивал вас что-нибудь сделать, а потом ее Родитель обрушивался на вас.
К.: Да, знаю. Но что мне делать с сознанием вины?
Кью: Вы должны развестись с матерью. Сами решайте свои проблемы. Не будьте ее марионеткой. Пусть сама совершает глупости, и если это ее расстраивает, так это ее проблема.
К.: Моя тетя была такой же.
Кью: Сейчас мы начертим на диаграмме стрелу, где Ребенок вашей матери побуждает действовать вашего ребенка (рис. 19Б). Тогда ее Ребенок радуется и улыбается, а потом выходит ее Родитель со своим «Разве это не ужасно?». Но по-прежнему чего-то не хватает, потому что где-то должен появиться ваш отец.
К.: Я знаю, как он появляется. Он всегда говорил, что я трусиха и не смогу это сделать. Он говорил также, что и он трус. Когда он болел и испытывал страдания, то говорил: «Я трус. Я не могу это выдержать».
Кью: Ага. В таком случае мы можем дополнить вашу диаграмму (рис. 19В). Вверху ваш отец велит вам быть храброй, но внизу его Ребенок говорит, что в конце концов вы оба трусы. А что говорила вверху ваша мать?
К.: Быть хорошей девочкой, и тогда все будут меня любить.
Клуни жаловалась главным образом на то, что боится людей. Поскольку она не умела разговаривать с незнакомыми людьми, она предпочитала оставаться дома с детьми и не ходить на вечеринки. Оба ее родителя тоже были неловкими и тревожными в общении. Сценарная матрица (рис. 19В) учитывает все эти факторы.