Долгосрочные опасности удовлетворения агрессивных чувств

Дата: 2025-06-14; Просмотры: 7

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

Нападение на провоцирующего вас человека не обязательно окажется хорошим выходом из возникшей ситуации вне зависимости от того, какое удовлетворение может принести вам эта агрессия. Начав атаку на своего обидчика, первоначально мы можем получить удовольствие от своих действий: помимо достижения агрессивных целей мы можем надеяться на то, что дадим ему хороший урок на будущее и сможем показать другим людям (а возможно, и себе), что никому не позволим помыкать собой.

Однако за подобное удовольствие все равно придется платить. Люди, подвергнувшиеся нашему нападению, могут ответить нам в том же духе, что неминуемо приведет к длительному обмену агрессивными и контрагрессивными действиями. Существует и другая, не такая очевидная возможность развития событий. Как я указывал в главе 6 «Развитие склонности к насилию», агрессоры нередко испытывают удовольствие, когда видят, что им удалось причинить вред атакованным им людям.

Благодаря получению подобного подкрепления они с большей вероятностью будут готовы нападать на других людей, даже если возникшая в будущем ситуация окажется существенно иной. Поэтому хотя наши агрессивные побуждения и могут ослабнуть после наказания провоцировавших нас людей, но при этом возникнет лишь краткосрочное уменьшение вероятности новых проявлений нашей агрессивности.

В долгосрочном плане мы, скорее всего, станем еще более агрессивными, чем были в прошлом.

Может оказаться полезным поговорить с кем-нибудь о своих проблемах

Не исключено, что вас не убедили мои аргументы, приведенные в данной главе. Вы можете размышлять приблизительно следующим образом: «Вероятно, не существовало бы такого широко распространенного убеждения в преимуществах открытого выражения агрессивных чувств, если бы проявление эмоций не имело какого-либо значения». Я спешу убедить вас в том, что вы правильно поняли то, что я хотел сказать в этой книге.

Я постоянно подчеркивал, что выражение чувств может происходить различными способами, но оспаривал лишь допустимость такой формы проявление раздражения, при которой провоцируемый человек начинает угрожать другим людям или даже нападать на них. Я не возражаю против демонстрации раздражения с помощью мимики или жестов (если только эти действия не содержат в себе прямой угрозы) или же против высказывания своих чувств в неагрессивной манере. Задумаемся еще раз над строчками Уильяма Блейка, приведенными ранее: «Враг обиду мне нанес —/Я молчал, но гнев мой рос». Возможно, что в этом случае поэт открыто высказал претензии своему другу, не прибегая при этом к оскорбительным выражениям.

Выгоды, которые вы получаете от того, что делитесь своими проблемами с другими людьми. На мой взгляд, Блейк не обязательно был эмоционально экспрессивным с точки зрения выразительности тона, которым он произносил слова, обращенные к другу. Напротив, скорее его речь имела информативный характер, когда он говорил этому человеку о своих чувствах и о тех поступках, которыми тот так досадил поэту. Впечатляющие результаты исследования, выполненного Джеймсом Пеннебейкером (James Pennebaker) из Южного Методистского университета г. Далласа, штат Техас, наглядно показывают различие между этими двумя способами проявления эмоционального состояния. Данные, полученные Пеннебейкером, наглядно показывают, что один из этих способов демонстрации чувств может принести гораздо больше выгод по сравнению с другим.

Кое-кто из нас крайне неохотно рассказывает другим людям о своих душевных травмах, личных трагедиях или глубоких разочарованиях. Полагая, что такие события являются нашим частным делом, что, сообщая о них, мы можем выставить себя в нежелательном свете и что они просто могут оказаться неинтересными нашему собеседнику, мы стараемся не проявлять своих чувств и ничего не говорить о том, что с нами случилось. Большинство психиатров не одобряют нежелание людей делиться своими проблемами с другими людьми, и результаты исследования Пеннебейкера указывают на то, что для такого отрицательного отношения есть серьезные основания. Молчание может лишь усилить наше эмоциональное расстройство и, таким образом, отрицательно сказаться на физическом и психическом здоровье.

В одном своем исследовании Пеннебейкер проводил опрос мужчин и женщин в возрасте от 25 до 45 лет, чьи мужья или жены недавно погибли в результате автомобильных аварий или самоубийств. Как легко было предположить, неожиданная смерть мужа или жены была серьезным ударом для большинства из опрошенных людей, и многие из них отмечали, что за год, прошедший после трагедии, состояние их здоровья ухудшилось. При этом наименее серьезные проблемы со здоровьем возникали у тех мужчин и женщин, которые рассказывали другим людям о внезапной смерти своих близких. Интересно отметить, что, согласно полученным данным, чем больше они рассказывали о своей беде, тем реже у них наблюдалось ухудшение здоровья и тем меньше они думали об ушедших из жизни супругах в последующие годы.

Воодушевленные подобными результатами, Пеннебейкер и его помощники провели серию экспериментов с целью установить характер изменения физического и психического здоровья испытуемых (включая изменения на нейрофизиологическом и биохимическом уровнях), рассказывавших о полученных ими душевных травмах другим людям. Один из этих опытов особенно хорошо иллюстрирует приведенные мною выше рассуждения.

В ходе этого эксперимента здоровые студенты в течение четырех дней писали либо о произошедших с ними тривиальных событиях (они получили название контрольной группы), либо о пережитых ими стрессовых ситуациях. Затем студенты, писавшие о своих душевных травмах, подразделялись на три подгруппы: 1) писавшие лишь о самом факте душевной травмы, но ничего не сообщавшие о своих чувствах; 2) писавшие только о своих чувствах в момент травмировавшего их психику события; 3) рассказывавшие и о несчастном случае, и о пережитых ими ощущениях.
Когда экспериментатор спрашивал студентов о чувствах, испытанных ими сразу же после завершения этого задания, то его вопросы больше всего расстраивали тех из них, кто описывал свои ощущения в момент наступления стрессовой ситуации (то есть отнесенные ко второй и третьей подгруппам). Кроме того, у этих студентов наблюдался наивысший рост систолического кровяного давления. Очевидно, что они испытывали сильное эмоциональное волнение, когда вспоминали о пережитых ими событиях.
Однако это эмоциональное возбуждение, по-видимому, шло на пользу только тем испытуемым, которые были хорошо знакомы с фактической стороной инцидента, ставшего причиной их душевной травмы. Когда психологи стали интересоваться здоровьем студентов спустя шесть месяцев, они установили, что те из них, кто сообщал и о фактической стороне события, и о своих переживаниях в момент его наступления, чувствовали себя более здоровыми, имели меньше заболеваний и реже посещали специалистов университетского лечебного центра, чем члены двух других подгрупп. Данные о частоте посещения врачей этого центра приведены на рис. 11-4. Из их рассмотрения видно, что важным для здоровья студентов оказалось не только желание описать пережитые чувства, но и готовность рассказать о них в контексте реально происходивших событий.

Теперь давайте вернемся к первому из описанных мною исследований Пеннебейкера и постараемся ответить на вопрос о том, почему же так ухудшалось здоровье некоммуникабельных людей после внезапной смерти их супруга или супруги. По мнению Пеннебейкера, основной причиной подобного явления было то, что эти люди постоянно испытывали сильный эмоциональный стресс. Помимо того что они никому не рассказывали о перенесенных ими душевных травмах, они, по-видимому, старались не думать о произошедших трагических событиях. Попытки подавления нежелательных мыслей требовали значительных затрат психической энергии, и эта внутренняя работа изматывала их также и физически. Из-за своего постоянного стремления заблокировать тяжелые воспоминания они не имели возможности расслабиться и все время находились в беспокойном состоянии. Для того чтобы отвлечь себя от размышлений о произошедшей трагедии, они должны были помнить о своих утратах практически все время, хотя и не во всех подробностях. Поскольку опасные мысли и воспоминания обычно сохранялись в глубине их сознания, эти оставшиеся одинокими супруги постоянно испытывали психологическое напряжение, причину которого они не до конца понимали. В то же время более коммуникабельные вдовы и вдовцы, по-видимому, не ощущали этого дополнительного стресса. Сознательно ставя себя перед реальностью факта смерти своих близких, они не должны были с таким трудом и так часто удерживать себя от воспоминаний о невосполнимых утратах.

Результаты второго рассмотренного нами исследования Пеннебейкера позволяют понять, что еще следует подразумевать под более адекватным восприятием душевной травмы. Когда люди начинают подавлять свои мысли о трагических инцидентах и о пережитых ими тяжелых ощущениях, согласно Пеннебейкеру, они не только держат себя в постоянном напряжении, но и оказываются неспособными интегрировать свои печальные воспоминания в работу своей психической системы. Попытки рассказать другим людям о полученных душевных травмах или даже просто изложить историю трагических событий на бумаге могут помочь осуществлению этой благотворной интеграции. Таким образом, возможно, что в то время как субъекты второго исследования Пеннебейкера писали о несчастных случаях и пережитых ими тяжелых ощущениях, они достигали лучшего понимания произошедших событий, а также могли успешнее справиться с их последствиями и обеспечить более адекватный контроль над своими чувствами. За счет реализации такого подхода они становятся способны лучше воспринимать реальность случившегося и, выражаясь словами Пеннебейкера, «добиться прекращения переживаний». В первом исследовании Пеннебейкера те оставшиеся в живых супруги, которые рассказали другим людям о потере своих близких, более редко вспоминали своих погибших мужей или жен. Они закрыли тему.

Результаты работ Пеннебейкера показывают, что выгоды, получаемые при раскрытии человеком его эмоционального состояния перед другими людьми, обеспечиваются не за счет освобождения накопившихся чувств. При этом важным оказывается не обнажение эмоций и не разрядка накопившейся нервной энергии, а использование слов для описания причинивших страдания событий и сопровождавших их ощущений. Этот вывод полностью признается современной теорией психоанализа. Согласно утверждениям многих нынешних психоаналитиков, улучшение состояния их пациентов происходит не за счет достижения катарсиса, а за счет лучшего понимания смысла произошедших событий. Когда пациенты полностью осознают случившееся, то их воспоминания о пережитых тяжелых событиях и испытанных чувствах перестают существовать помимо их собственного «я» и становятся естественной частью их внутреннего мира. Кроме того, эти чувства становятся более контролируемыми¹.

_____________________

¹ Полное описание исследований Пеннебейкера и изложение его теоретических взглядов можно найти в: Pennebaker (1989).

Самосознание и самоконтроль

Самосознание, несомненно, может помочь людям ограничить воздействие враждебных и агрессивных импульсов, активируемых негативными ощущениями. Представьте себе, что вам как руководителю предстоит оценивать качество работы своего подчиненного. Предположим также, что к моменту начала аттестации у вас начали болеть зубы. В результате даже легкая зубная боль может сделать вас раздражительным (то есть отрицательные эмоции могут создать стимул для начала агрессии точно так же, как и враждебные мысли и чувство гнева). Поэтому вы можете с большей вероятностью дать неблагоприятную оценку работе своего подчиненного. Посмотрим теперь, что может произойти, если вы начнете полностью осознавать то, что говорите о другом человеке, и если вы будете намеренно стараться не позволить этим словам повлиять на выносимое вами решение.

Результаты серии экспериментов, выполненных мною совместно с Бартоломью Трокколи (о которых рассказывалось в главе 3), указывают на то, что самосознание с большой вероятностью может привести к возникновению самоконтроля. В одном из наших опытов (не упоминавшихся ранее) мы просили одну группу студенток нашего университета вытянуть горизонтально левую руку (для левшей — правую) и держать ее в таком положении несколько минут. В течение этого времени студентки должны были выслушивать сведения, которые сообщала им другая женщина (считалось, что эти сведения сообщаются в процессе интервью, осуществляемого при приеме на работу). Другая же группа студенток, выслушивая эту женщину, просто держала руки на столе. Студентки первой группы, которым приходилось держать свои руки вытянутыми вперед, вскоре начинали ощущать мышечную усталость, в то время как студентки второй группы не испытывали никакого физического дискомфорта. Затем мы попросили половину студенток из каждой группы постараться оценить свои ощущения в то время эксперимента для того, чтобы повысить их осведомленность о собственных чувствах. Каждой из оставшихся половин обеих групп было дано специальное короткое задание, которое должно было отвлечь их от анализа собственных ощущений. Наконец, всем участницам эксперимента предлагалось заполнить опросный лист, в котором им следовало 1) оценить проходившую интервью претендентку, перечислив те качества, которыми она обладала, и 2) описать, насколько дискомфортно каждая студентка чувствовала себя в конце эксперимента. При этом в качестве меры враждебности принималось число негативных характеристик, которые студентки приписывали соискательнице работы, выбирая из списка позитивных и негативных черт, приведенных в опроснике.

На рис. 11-5 отражены результаты этого эксперимента, хорошо согласующиеся с результатами других экспериментов этой серии. Степень внимания, с которым студентки следили за своими ощущениями, в значительной мере влияла на взаимосвязь между глубиной испытываемого ими дискомфорта и числом негативных суждений об интервьюировавшейся женщине. Другими словами, чем менее комфортно чувствовали себя испытуемые студентки, вынужденные отвлекаться на другие действия, тем более враждебно они были настроены по отношению к претендентке на рабочее место. По-видимому, из-за того что они не пытались осуществлять необходимый самоконтроль, их негативные чувства становились причиной явного проявления враждебности. Однако подобный вывод не распространялся на студенток, которые могли осознавать свои отрицательные чувства. Как можно видеть из рис. 11-5, чем хуже они себя чувствовали, тем менее негативно они относились к претендентке на рабочее место, как будто они ударялись в другую крайность и старались ни в коем случае не допустить несправедливого отношения к ней¹.

Внимание, которое испытывавшие дискомфорт студентки привлекали к своим умеренно негативным ощущениям, заставляло их сдерживать себя и делать то, что, по их мнению, считалось в данных условиях желательным с социальной точки зрения. Я предполагаю, что их осведомленность о собственном, в какой-то мере неожиданном для них эмоциональном состоянии заставляла их думать о той ситуации, в которой они оказались. При этом они рассматривали всю доступную им информацию и делали то, что, по их мнению, считалось правильным.

_________________

¹ Berkowitz & Troccoli (1990), Эксперимент 2. Многофакторный регрессионный анализ взаимосвязи между оценками испытуемыми степени дискомфорта в конце эксперимента (например, напряжения, мышечной боли, утомления) и числом отрицательных характеристик, приписанных претендентке на рабочее место, позволил установить, что отвлекающие действия по сравнению с действиями, привлекающими внимание к собственным ощущениям, значительно ослабляли эту зависимость. Графики рис. 12-5, рассчитанные на основании данных регрессионного анализа, наглядно демонстрируют эту зависимость. [Результаты регрессионного анализа в Berkowitz & Troccoli (1990) не приведены.]

РАЗРАБОТКА НОВЫХ СПОСОБОВ ПОВЕДЕНИЯ

Если объяснение, предложенное в предыдущем разделе, является верным, то люди, осознающие свое возбужденное состояние, не будут ограничивать свои действия до тех пор, пока не поверят в то, что враждебное или агрессивное поведение в данной ситуации является неправильным, и не смогут подавить свою агрессию. Однако некоторые индивиды оказываются несклонными подвергать сомнению свое право нападать на других людей и с трудом могут сдержать себя, чтобы не ответить на провоцирующие действия. Просто указать таким мужчинам и женщинам на их недопустимую агрессивность окажется недостаточным. Им необходимо внушать, что часто бывает лучше вести себя в дружелюбной, чем в угрожающей манере. Также может оказаться полезным привить им навыки социального общения и научить сдерживать свои эмоции.

В последние десятилетия психологи разработали множество программ обучения подобным навыкам. Эти программы заметно отличались одна от другой отчасти еще и потому, что их авторы неодинаково трактовали понятие агрессии. Психологи, видевшие в агрессии главным образом проявление инструментального поведения, осуществляемого для достижения определенной цели и повторяемого потому, что в прошлом оно позволяло добиться желаемого результата, концентрировали свои основные усилия на внушении особо агрессивным индивидам представлений о том, что антиобщественные действия обычно влекут за собой серьезные наказания (или, по крайней мере, редко приводят к благоприятному финалу) и что социально желаемое поведение с большей вероятностью позволит им решить стоящие перед ними задачи. Этот подход, обычно используемый в работе с детьми и подростками, нередко называется методом модификации поведения (менеджмент при непредвиденных обстоятельствах). Его приверженцы полагают, что склонность к социально желаемому поведению может укрепляться за счет демонстрации его связи с получением вознаграждения, а склонность к нежелательным действиям может быть ослаблена за счет демонстраций их связи с угрозой наказания или невозможностью получения благоприятных результатов.

Для других психологов более важными представляются скорость, с которой агрессивные индивиды переходят от возбужденного состояния к спокойному, и те сложности, с которыми связаны для этих людей процессы самоограничения. Поэтому эти психологи уделяют основное внимание изменению эмоциональной реактивности особо склонных к проявлению агрессии людей. Так как используемые ими методы направлены на изменение мыслей и действий пациентов, то считается, что их программы имеют когнитивную (или когнитивно-бихевиоральную) природу.

ВЫГОДЫ СОТРУДНИЧЕСТВА: СОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ РОДИТЕЛЬСКОГО КОНТРОЛЯ НАД ПРОБЛЕМНЫМИ ДЕТЬМИ

Первая учебная программа, с которой мы познакомимся, была разработана Джеральдом Паттерсоном, Джоном Рейдом (Gerald Patterson & John Reid) и другими сотрудниками Центра социального обучения при Орегонском исследовательском институте. В главе 6, посвященной развитию агрессивности, были проанализированы различные результаты, полученные этими учеными в процессе обследования детей, демонстрирующих антиобщественное поведение. При этом, как вы помните, в этой главе особо подчеркивалась роль, которую играли в развитии таких проблемных детей неправильные действия родителей. Согласно данным исследователей из Орегонского института, во многих случаях отцы и матери вследствие неправильных методов воспитания сами способствовали формированию агрессивных наклонностей у своих детей. Например, нередко они оказывались слишком непоследовательными в попытках дисциплинировать поведение своих сыновей и дочерней — бывали слишком придирчивыми к ним, не всегда поощряли хорошие поступки, назначали наказания, неадекватные серьезности проступков.

Используя общий подход к коррекции поведения, Паттерсон и его коллеги по, существу, пытались научить родителей правильно строить отношения с детьми. Хотя они и не отрицали важности факторов родительской любви и поддержки, но тем не менее подчеркивали, что одной любви бывает недостаточно. При осуществлении своих программ они рассказывали родителям о том, что взрослые должны порой наказывать детей и строго корректировать их поведение и что некоторым отцам и матерям следует научиться решать подобные задачи более эффективно.

Наказание детей и управление их поведением может оказаться чрезвычайно сложным отчасти еще и потому, что некоторые дети являются серьезными нарушителями общественного порядка. Например, исследователи из Орегонского института так описывали поведение одной девочки по имени Мод:

Мод было всего 10 лет, когда руководство школы, в которой она училась, сообщило о ней в Орегонский исследовательский институт. Трудность ситуации с этой девочкой состояла еще и в том, что помимо совершения частых краж у одноклассников и еще более частых обманов учителей она практически не имела друзей. Ее подключение к любой игре нередко сопровождалось грубыми оскорблениями и нанесением ударов тем детям, которые не желали подчиняться ее приказам. Особенно раздражала сверстников и учителей Мод ее способность глядя в глаза взрослым заявлять о своей непричастности к кражам, даже несмотря на то, что свидетелями подобных ее поступков одновременно бывало сразу несколько человек, включая учителей. Хотя рост Мод не превышал четырех футов, на многих взрослых она посматривала сверху вниз.
Родители справлялись со своей дочерью ничем не лучше учителей. Присутствие Мод в доме сопровождалось непрерывными стычками с обеими старшими сестрами. То, чего она не могла добиться в результате прямых словесных нападок, достигалось скрытыми действиями против принадлежащих им вещей.
В качестве проблем, вызывающих наибольшую обеспокоенность, родители Мод указали следующие: 1. Воровство. 2. Ложь. 3. Употребление ругательств в школе и дома. 4. Драки со сверстниками. 5. Неприязнь, которую она вызывала у других детей. 6. Приставание к сестрам. 7. Непослушание( Patterson , Reid , Jones & Conger , 1975, p . 31).

Паттерсон и его коллеги считают, что Мод и другие проблемные дети могут быть перевоспитаны с помощью использования принципов инструментального научения, другими словами, за счет вознаграждения за желаемое поведение. Хотя эти психологи убеждены в том, что в процессе изменения поведения проблемных детей должны участвовать все члены семьи, все же особый акцент они делают на наказаниях и поощрениях, осуществляемых непосредственно родителями.

Я могу привести лишь сильно сокращенное и упрощенное описание 3- и 4-месячных воспитательных программ, проводимых Орегонским исследовательским институтом. Для этого я воспользуюсь примером девочки по имени Салли, имевшей примерно те же проблемы, что и Мод. (Следует отметить, что эти же принципы воспитания применимы и к мальчикам.)

Отец и мать Салли, подобно многим родителем агрессивных детей, нередко не могли выразить свое различное отношение к ее желательному и нежелательному поведению. Поэтому хорошие поступки ребенка обычно не подкреплялись должным образом, и напротив, его антисоциальные действия часто получали неоправданное вознаграждение. Чтобы помочь родителям Салли справиться с этой проблемой, психологи в начале своей программы начали их обучать идентифицировать, отслеживать и фиксировать любые действия их дочери, которые могли быть восприняты как особо беспокойные и разрушительные. Затем родителям объяснили, как следует вознаграждать ребенка за желательные действия и как его наказывать в случае проявления непослушания¹.

________________

¹ Программа социального научения Орегонского исследовательского института подробно изложена в: Patterson et al. (1975).

В качестве обязательного элемента проводимой программы Салли должна была научиться видеть различия между правильным и неправильным поведением, то есть понимать, что она должна и чего не должна делать. Она должна была также получить ясные представления о последствиях допустимых и недопустимых действий. Чтобы дать ей ясное понимание этой проблемы, психолог помогал родителям и ребенку выработать особое бихевиоральное соглашение. В этом соглашении взрослые формулировали конкретные действия, выполнения которых они ожидали от Салли. При этом они не должны были ставить перед дочерью завышенные или попросту нереальные требования. Кроме того, в соглашении указывались типы вознаграждений, которые их дочь могла получить за выполнение предусмотренных в нем желательных действий. В первоначальном варианте соглашения родители настаивали на том, чтобы Салли убирала по утрам свою постель, вытирала кухонный стол после ужина и каждый вечер посвящала один час приготовлению уроков. Так как Салли, подобно многим другим агрессивным детям, не хотела делать то, чего от нее требовали взрослые, только из-за желания заслужить их одобрение, родителям пришлось предложить ей более конкретный набор стимулов. Они пообещали дочери, что она сможет ежедневно зарабатывать очки за выполнение определенных заданий. Эти очки должны были оплачиваться ей примерно так же, как оплачивается работа взрослых людей. Всего за один день она могла заработать 10 очков: 5 — за послушание родителям и 5 — за выполнение конкретных заданий. Неподчинение требованиям старших влекло за собой наказание: снятие заработанных очков или даже «выключение из игры», во время которого Салли посылалась в другую комнату (обычно ванную), где она должна была провести определенный период времени (например, 15 минут или полчаса).

Число очков, заработанных к концу дня, определяло размер вознаграждения, которое могла получить Салли. Согласно договору, заключенному на первую неделю, за получение десяти очков она получала возможность не ложиться спать ранее 9 часов вечера и смотреть до этого времени телевизор; за восемь очков она получала специальный десерт и возможность не идти спать до половины девятого; когда она набирала всего четыре очка, то должна была отправляться в постель в половине восьмого; если же по итогам дня у нее не оказывалось ни одного очка, она должна была вымыть за собой посуду после ужина и идти спать в семь часов вечера.

Программой Орегонского института предусматривалось, что если первое соглашение успешно выполнялось, то консультант-психолог помогал заключить следующее, в котором появлялись дополнительные обязанности ребенка и изменялась система начисления очков. Так, в случае с Салли новое соглашение определяло, что она лишалась трех очков за каждый грубый ответ родителям и двух очков за каждое невыполнение их распоряжений. Помимо этого, было решено, что если дочь получала десять очков, то мать читала ей книжку в течение получаса, шесть очков давали ей возможность не ложиться спать раньше половины девятого, при отсутствии же очков на конец дня Салли должна была отправляться в постель в половине восьмого.

Консультант этой программы не просто помогал семьям заключать подобные соглашения. Он также проверял ход их выполнения, давал советы родителям и всячески поощрял их за эффективные воспитательные действия (одобрительными улыбками, похлопываниями по плечу, отсутствием критических замечаний и пр.). Следует иметь в виду, что осуществление подобных программ не всегда осуществлялось гладко. Трудности их реализации могли быть связаны с неправильным пониманием родителями их обязанностей и/или упрямством, сопротивлением или даже открытым противодействием со стороны детей, нередко демонстрировавших скрытую, но достаточно устойчивую враждебность к любым воспитательным нововведениям. Эти проблемы существенно усложняли процесс повторного научения и требовали от консультантов тактичных, но в то же время настойчивых действий.

Если данный процесс шел успешно, то, согласно теории Паттерсона, проблемные дети, участвовавшие в воспитательных программах, вскоре начинали стремиться заслужить одобрение своих действий со стороны родителей, а также получить больше очков и больше вознаграждений, предусмотренных заключенными соглашениями. Поняв, что хорошее поведение, в отличие от плохого, приносит реальную пользу, дети начинали вести себя в своей семье менее агрессивно и улучшали свои навыки социального общения вне дома.

Разумеется, оптимистические расчеты психологов не всегда оправдывались. Орегонский институт является одной из немногих научных организаций, занимающихся проблемами семейного воспитания и семейной терапии, делающих регулярные и систематизированные попытки оценки успехов своих пациентов. Помимо частых телефонных бесед с родителями, специалисты института осуществляют непосредственное наблюдение поведения членов семей в отношении друг друга в начале, середине и конце программы. Это делается не только для налаживания обратной связи с семьей, но и для оценки эффективности реализуемых методик. Паттерсон и его коллеги установили на основании изучения результатов наблюдений, что базовая программа Орегонского исследовательского институту оказывается эффективной лишь для каждого третьего проблемного ребенка. При этом для остальных детей требуется разработка дополнительных программ. В одних случаях процедуры повторного обучения могут осуществляться непосредственно в классе, а в других основной упор делается на разрешении конфликтов между супругами. За счет комбинирования различных типов процедур программы Орегонского исследовательского института оказываются способными помочь все большему числу детей и их родителей¹.

__________________

¹ Следует отметить, что психологи разработали множество других программ снижения агрессивности детей. См . об этом : Goldstein, А . P., Carr, Е . G., Davidson, W. S„ & Wehr, P. (1981); Shapiro & Derr (1987).

СНИЖЕНИЕ ЭМОЦИОНАЛЬНОЙ РЕАКТИВНОСТИ

Несмотря на полезность для некоторых агрессивных индивидов программ коррекции поведения, призванных научить их тому, что они могут достичь желаемых результатов, проявляя готовность к сотрудничеству и действуя в дружелюбной и одобряемой обществом манере, все же существуют и такие люди, которые постоянно готовы к применению насилия главным образом из-за своей повышенной раздражительности и неспособности к самоограничению. В настоящее время все большее число программ психологического тренинга разрабатываются с целью изменения этого вида эмоциональной реактивности.