1 2 3 4 5 6 7 8 / 9 8 9

Лекция 11. Восточный Кризис 1875-1878 гг. И русско-турецкая война 1877-1878 гг.

Дата: 2025-06-14; Просмотры: 1

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Подобно кризису 1830-х - 1840-х гг., восточный кризис 1875-1878 гг. возник спонтанно, а не в результате интриг великих держав - просто турецкая империя вступила в новую фазу своего разложения. Великие державы, однако, сыграли решающую роль в ходе этого кризиса, и исход его на многие десятилетия предопределил взаимоотношения между участниками "европейского концерта". Так, "союзу трех императоров" был нанесен удар, от которого он так и не смог оправиться; в Лондоне же утвердились совершенно фантастические представления о том, будто Великобритания может по своему соизволению в любой момент оказывать решающее влияние на дела континента, даже не имея мощной сухопутной армии и великой державы-союзницы. В любом случае, ход (и исход) этого кризиса продемонстрировал дальнейшее ослабление позиций России и Франции среди других великих держав, и именно это обстоятельство предопределило их сближение в дальнейшем.

Восстание славян и европейская дипломатия

В июле 1875 г. крестьяне Боснии и Герцеговины подняли восстание против турецких поработителей. Как это всегда бывает на Балканах, тут были тесно завязаны в кровавый узел старые исторические обиды, национально-религиозное неравноправие, экономическая эксплуатация.

Несмотря на обещания реформ, которые должны были облегчить положение христиан (а в европейских провинциях Оттоманской Порты они составляли абсолютное большинство), последние оставались угнетенными и бесправными; их права, человеческое достоинство и сама жизнь были совершенно ничем не защищены и не гарантированы от произвола чиновников турецкого правительства. Наконец, помещиками, землевладельцами в европейской части Турецкой империи были преимущественно турки, а крестьянами - преимущественно христиане, и тут в межнациональные и межконфессиональные отношения вмешивался и аграрный вопрос.

***

Вот что писал об этом, в частности, А. Дебидур: "Неисправимый в своей гордости турок не мог решиться на обращение с гяуром как с равным. Положение христианских подданных Порты (как известно, в Европе они были в три раза многочисленнее мусульман) было столь же ненадежным и столь же плачевным, как и в начале столетия. Им недоставало личной безопасности и им не было обеспечено правосудие. Натуральные повинности, всякого рода насилия слишком часто выпадали на их долю, в то время как лживая риторика турецких министров рисовала их Европе свободными и счастливыми люльми под опекой законов послереформенного режима" (А. Дебидур. Дипломатическая история Европы 1814-1878. Т. II. - Ростов-на-Дону, 1995. - С. 421).

***

И дело даже не только в плохом отношении турок к славянам, мусульман к христианам. Империя разваливалась. Государственная казна, несмотря на иностранные кредиты в 200 млн. ф. ст., полученные на ростовщических условиях, была постоянно пуста; жалование чиновникам и военным не выплачивалось по несколько лет. Администрация и суд находились в состоянии полного хаоса и произвола. В общем, в предшествующие столетия ситуация в Блистательной Порте оставалась такой же; однако народы Балкан, вступившие в капиталистическую стадию развития, более не желали мириться с подобным положением; они нуждались в национальной независимости, которая и могла обеспечить их свободное развитие.

Вслед за Боснией и Герцеговиной поднялась и Болгария (1876 г.). Первоначально действия турецкой армии против повстанцев были не очень успешными, что давало им, казалось, некоторые шансы на победу.

Какова же была реакция европейских кабинетов на новое обострение ситуации на Балканах?

АВСТРО-ВЕНГРИЯ, будучи "лоскутной монархией", продемонстрировала в высшей степени неоднозначное отношение к антитурецкому восстанию. С одной стороны, венгерское дворянство, занимая традиционно крайне антиславянскую позицию, предпочло бы, чтобы восстание было потоплено в крови, а Стамбул восстановил бы статус-кво, ибо успех турецких славян (разумеется) послужил бы сигналом для активизации славян австро-венгерских. В то же время влиятельные круги чешской и (отчасти) немецкой буржуазии, выступавшие за трансформацию двуединой монархии в триединую, считали, что дальнейшее расширение Австрии за счет турецких владений может расширить сферу влияния Вены на Балканах. Ведь, как известно, многие из завоевавших независимость балканских государств попали в экономическую сферу влияния Вены (например, внешняя торговля Сербии была ориентирована преимущественно на Австрию). В Вене считали, что железнодорожное строительство и торговля с балканскими странам придаст мощный импульс экономическому развитию Австрии и, отчасти, компенсирует внешнеполитические неудачи Империи в Германии и Италии. Наконец, Вена (в гораздо большей степени, чем Будапешт) была вынуждена считаться с общественными настроениями в Далмации, граничившей с Боснией и Герцеговиной: местное население, именуемое в настоящее время "хорватами", горело желанием оказать помощь своим братьям по вере.

В РОССИИ, как известно, были очень сильны панславистские настроения; желание помочь "братушкам-славянам" были распространены в разных кругах общества - от высшего петербургского света и двора и до трудового люда. Вот почему в панславизме можно было проследить как буржуазно-националистические и даже революционно-демократические тенденции, так и тенденции реакционные и охранительные. К середине 1870-х гг. Российская Империя находилась на распутье: Великие Реформы 1860-х гг. явственно проявили свою половинчатость, и прежде всего Крестьянская реформа. Нужно было что-то делать: либо двигать реформы дальше, рискуя навлечь на себя недовольство очень влиятельных реакционных крепостнических кругов - либо проводить политику контрреформ (что впоследствии и сделал Александр III). Правительство же его отца, Александра II, так и не смогло избрать определенный курс во внутренней политике - и поэтому (как это нередко бывало в русской истории) видело выход в "маленькой победоносной войне", которая разрядила бы общественное недовольство и сплотило бы общество вокруг престола. С другой стороны, панславистское безумие и патриотическая горячка охватила далеко не всех в России. Князь Горчаков, граф Шувалов, наконец, сам Александр II прекрасно отдавали себе отчет в том, насколько опасно для России повторение ситуации двадцатилетней давности, когда страна в ходе Крымской войны оказалась один на один чуть ли не со всей Европой. Эти настроения разделяли умеренно-либеральные буржуазные круги, петербургские банки и биржа, тесно связанные с Европой.

ФРАНЦИЯ в тот период настойчиво искала выход из внешнеполитической изоляции, в которой Париж оказался после поражения в войне с Пруссией (1870-1871). В то же время как раз в 1875 г. резко обострились франко-британские отношения, после того как 26 ноября стало известно, что Лондон за 100 млн. франков приобрел 177 тыс. акций Суэцкого канала, находившихся ранее в собственности египетского хедива (вице-короля), после чего Англия стала практически единоличным собственником канала (правда, у Парижа оставалась часть акций канала, но с правами миноритарных акционеров никто особенно не считался ни тогда, ни теперь). Эта сделка, осуществленная в строжайшей тайне, не могла не задеть Францию. В этих условиях Париж был склонен поддержать в начавшемся очередном восточном кризисе, скорее, не Лондон, а Санкт-Петербург.

В ВЕЛИКОБРИТАНИИ у власти находилось тогда правительство Бенджамена Дизраэли, лорда Биконсфильда. У этого человека была репутация туркофила и русофоба, однако на самом деле он был ярым британским шовинистом, сторонником расширения британской колониальной империи. И ради этой цели все протурецкие симпатии Дизраэли отходили на задний план. Прекрасно отдавая себе отчет в том, что развал Оттоманской Порты неизбежен, Дизраэли в своем письме к лорду Дерби (от 4 сентября 1876 г.) указывал, что "балканскую добычу" должны разделить Австрия и Россия "при дружеских услугах Англии". Какова же плата за эти "дружеские услуги" (=нейтралитет Англии?). "Константинополь с соответствующим районом должен быть нейтрализован и превращен в свободный порт под защитой и опекой Англии по примеру Ионических островов". Вот так. Как видно, любовь Дизраэли к Турции кончалась там, где начинались британские интересы (как он их понимал).

НАКОНЕЦ, ГЕРМАНИЯ не имела в то время непосредственных интересов на Балканах в частности и на Ближнем Востоке вообще. Однако в начавшемся конфликте роль Берлина была огромной. Этот кризис открывал перед германской дипломатией большие возможности; в то же время он таил и немалые опасности. Бисмарк видел свою задачу в том, чтобы: 1) максимально рассорить Россию и Англию; 2) предотвратить сближение России и Франции; 3) избежать конфликта между Австрией и Россией. Вот почему в ходе восточного кризиса 1875-1877 гг. он, с одной стороны, всячески подзуживал Петербург к войне против Турции, а с другой - решительно предупредил царское правительство о том, что Берлин не допустит разгрома Австрии.

Такова была позиция великих держав в ходе восточного кризиса; как же она сказалась на их дипломатических действиях?

Великие державы и восточный кризис 1875-1877 гг.

Как видим, среди великих держав у Оттоманской Порты не нашлось в то время искренних друзей и союзников; практически всеобщим было мнение о том, что "европейский больной" зажился на белом свете - пора и честь знать. Поэтому европейским кабинетам без особых проблем удалось сформулировать свои требования к Стамбулу, сводившиеся к тому, что Порта должна: 1) установить полную религиозную свободу и равноправие вероисповеданий; 2) упразднить откуп налогов; 3) направить прямые налоги, собираемые в Боснии и Герцеговине, на нужды самих этих провинций под контролем местных органов самоуправления; 4) учредить местные органы самоуправления в Боснии и Герцеговине; 5) провести там аграрную реформу. Министр иностранных дел Австрии граф Андраши вручил эту ноту дивану 30 января 1876 г. от имени 6 держав (т.е. Великобритании, Франции, Австро-Венгрии, России, Германии и Италии). 11 февраля Стамбул согласился с этой нотой. Казалось, восстание славян при дипломатической поддержке Европы должно вот-вот принести успех, тем более что Сербия и Черногория выступили в июне против Турции.

Однако не тут-то было: "европейский больной" внезапно проявил признаки выздоровления. Сначала (в мае 1876 г.) был отправлен в отставку великий визирь Недим-паша, проводник русского влияния в Стамбуле. Через несколько дней, 30 мая, был свергнут, а затем убит Абдул-Азис, слабый правитель, находившийся в финансовой зависимости от европейских стран. Его преемник, Мурад V, впрочем, процарствовал недолго: он был объявлен сумасшедшим и посажен под домашний арест. 31 августа султаном стал брат Мурада, Абдул-Гамид, решительный противник каких бы то ни было уступок неверным.

Эти перемены в Стамбуле имели самое непосредственное влияние на положение на театре военных действий. Турецкая армия перешла в решительное контрнаступление; сербов и черногорцев не спасло присутствие большого числа русских добровольцев (4 тыс.) во главе с генералом Черняевым, которого сербский князь Милан назначил верховным главнокомандующим сербской армией, а также поступавшая из России большая денежная помощь. Сербы не только были отброшены на свою территорию, но и потерпели сильное поражение при Заечаре и были осаждены превосходящими силами врага в крепости Алексинац, которая прикрывала сербские границы с юга. К концу октября Алексинац пал, и дорога на Белград была открыта. Фактически туркам оставался до Белграда один день пути. Казалось, повторяется XIV в., когда Сербия была подвергнута страшному турецкому опустошению. Причина всех этих успехов турецкой армии - не только в смене настроений в Стамбуле, в появлении более энергичного национального лидера. Вся Турция была охвачена общенациональным патриотическим подъемом, хотя проявления этого подъема получили в тогдашней Европе вполне справедливое обозначение "турецких зверств". Особенно отличились тут дунайские черкесы и башибузуки; в одной лишь Болгарии были зверски убиты 30 тыс. чел., в т.ч. женщины, старики и дети.

Для России победа турок была чревата полной утратой влияния на Балканах. В этих условиях российский посол в Константинополе Игнатьев предъявил дивану ультиматум (30 октября): в течение 48 часов заключить перемирие с сербами и черногорцами. 2 ноября Стамбул дал согласие на перемирие; однако ситуация оставалась совершенно неясной. Лондон и Петербург обменивались воинственными заявлениями; британский флот встал на якорную стоянку в Безикской бухте; русские вели активные приготовления в Бессарабии. 20 дивизий русской армии были приведены в состояние повышенной боеготовности.

Все это, однако, не имело особого значения, ибо в тот момент у Британии не оказалось союзника на континенте. Дело в том, что в ходе свидания Александра II и Горчакова с Францем-Иосифом I и Андраши в Рейхштадтском замке в Чехии (8 июля 1876 г.) российская сторона дала согласие на оккупацию Австрией части Боснии и Герцеговины - в обмен на принципиальное согласие Вены на автономизацию (или независимость) Болгарии и Румелии, а также на возвращение России юго-западной Бессарабии. Что касается Франции, то о ее борьбе против России на Балканах не могло в тех условиях быть и речи.

В этих условиях у правительства Дизраэли не осталось иного выхода, как согласиться на конференцию великих держав, в ходе которой предполагалось найти выход из восточного кризиса.

Константинопольская конференция началась 23 декабря 1876 г. с артиллерийского салюта, который возвестил о том, что отныне Оттоманская Порта становится конституционной монархией с двухпалатным парламентом - поэтому-де никаких международных гарантий христианским подданным султана отныне не требуется - все это гарантировано в новоиспеченной турецкой конституции.

***

"Парламентаризм в Турции! Все кабинеты сочли, что шутка заходит слишком далеко. Даже Биконсфилд с трудом сохранял серьезный вид" (А. Дебидур. Дипломатическая история Европы 1814-1878. Т. II. - Ростов-на-Дону, 1995. - С. 435).

***

Короче, державы не были удовлетворены сим внезапным превращением азиатской деспотии в передовую европейскую демократию; они начали настаивать на своих требованиях, и 15 января 1877 г. дивану была вручена коллективная нота, в которой "европейский концерт" требовал автономии для Боснии, Герцеговины и Северной Болгарии, и учреждения там местной милиции.

25 января это требование держав было отвергнуто, а 15 февраля Мидхат-паша, "отец-основатель" турецкой конституции, был отправлен в ссылку. Столь вызывающее игнорирование воли великих держав означало для Стамбула фактическую дипломатическую изоляцию в надвигающейся войне с Россией. Франция, как уже было сказано, была менее чем когда бы то ни было расположена противодействовать русским планам. Австрия (при посредничестве Бисмарка) заключила 15 января 1877 г. в Будапеште совершенно секретную русско-австрийскую конвенцию, согласно которой: 1) ни одно из правительств не будет домогаться исключительного протектората над христианскими народностями Турецкой империи; 2) результаты будущей войны должны быть утверждены державами, принимавшими участие в Парижском и Лондонском трактатах; 3) Россия будет уважать территориальную целостность Румынии и не тронет Константинополя; 4) Болгария, Албания и Румелия получают независимость; 5) Россия не будет вводить войска в Сербию; 6) Австрия получает Боснию и Герцеговину. В обмен на все эти уступки Вена соглашалась на нейтралитет в предстоящей войне. Наконец, Петербург мог рассчитывать на благожелательный нейтралитет Берлина; собственно, Бисмарк и подталкивал Россию к этой войне.

Война

После того, как Порта отвергла протокол великих держав от 31 марта, в котором они в последний раз требовали от султана подчиниться воле Европы, война стала неизбежной. Только Лондон протестовал против объявления войны Турции Россией (24 апреля), настаивая, что подобными действиями Россия-де поставила себя вне "европейского концерта". Но что могла сделать Британия без европейских союзников? Англичане были вынуждены вскоре сбавить тон, настаивая лишь, чтобы русские не посягали на британские интересы в Турции (Египет, Суэцкий канал, Стамбул и проливы). Петербургский кабинет дал на сей счет удовлетворительные разъяснения (8 июня), и с той поры более не существовало никаких дипломатических препятствий для успехов русского оружия.

Увы, успехи-то оказались весьма сомнительными. Ход и исход войны слишком хорошо известны, чтобы на них долго останавливаться. Важно одно: несмотря на одержанную к январю 1878 г. общую победу как на Балканах, так и на Кавказе, русская армия проявила себя в ходе войны отнюдь не блестяще, чтобы реабилитироваться за крымский разгром. Слишком долго продолжалась осада Плевны, слишком явственно выявила война слабости командования, организации, снабжения, подготовки ТВД, вооружения, словом, всех тех компонентов военной мощи, которые получили столь блестящее и полное развитие в Германии. Все познается в сравнении, и многомесячная осада Плевны резко контрастировала со стремительными действиями пруссаков, которые в считанные дни и недели громили первоклассные европейские армии. Все эти слабости русской армии (порождаемые, в свою очередь, слабостью России) не могли быть компенсированы (как и во время Крымской войны) ни доблестью русского солдата, ни талантами русских военачальников (Скобелева, Гурко, Тотлебена).

Мир

Отсюда - весьма неблагоприятные для России политико-дипломатические последствия войны 1877-1878 гг. Адрианопольское соглашение (30 января 1878 г.) и Сан-Стефанский мир (3 марта 1878 г.) были отвергнуто державами; условия же Берлинского трактата (июнь 1878 г.) были совсем не такими, как рассчитывали в Петербурге. Правда, Россия получила новые территории (наряду с Южной Бессарабией также Батум, Карс и Ардаган), была признана независимость Сербии, Черногории и Румынии. Болгария была расчленена: власть Турецкой империи сохранялась к югу от Балканского хребта. Босния и Герцеговина были оккупированы Австрией; Кипр перешел к Англии.

Эта бескровная победа имела самые далеко идущие последствия для внешней политики Британии: в Лондоне, как уже было сказано, решили, что европейское равновесие установится в любой момент по желанию британского кабинета. В действительности результаты Берлинского конгресса не давали никаких оснований для таких выводов. На самом деле конгресс продемонстрировал относительное и абсолютное снижение роли континентальных держав визави Германии. Если к Парижскому конгрессу 1856 г. Пруссию и близко не подпустили, то теперь Германия получила возможность вершить судьбы Европы и, во всяком случае, определять исход восточного кризиса (как известно, председательствовал на конгрессе Отто фон Бисмарк). На европейском континенте, таким образом, появился новый гегемон, и России, Австрии и Франции вскоре пришлось решать непростую дилемму: стать ли младшими партнерами - или же непримиримыми противниками германского колосса?

ВОПРОСЫ:

В чем причины восточного кризиса 1875-1878 гг.?
Какова была позиция великих держав в ходе кризиса?
В чем причины неудовлетворительного, с точки зрения России, исхода нового восточного кризиса?
Каковы последствия восточного кризиса 1875-1878 гг. для политической обстановки в Европе?

ЛЕКЦИЯ 12. БОЛЬШАЯ ИГРА. ПОЛИТИКА ВЕЛИКИХ ДЕРЖАВ НА БАЛКАНАХ И НА БЛИЖНЕМ И СРЕДНЕМ ВОСТОКЕ В КОНЦЕ XIX - НАЧАЛЕ XX ВВ.

Англо-русское соперничество на Ближнем и Среднем Востоке в конце XIX - начале ХХ в.

К 1870-м гг. продвижение русских в Средней Азии стало серьезным фактором, осложнявшим англо-русские отношения. В этом регионе столкнулись колониальные интересы Петербурга и Лондона; обе державы полагали, что лучшей обороной является наступление, а лучшим способом защитить свои владения это их расширить за счет т.н. "выдвинутых вперед рубежей" и "буферных зон". При этом и англичане, и русские на все лады обвиняли друг друга в "экспансии" и "агрессии"; ну, а себя, любимых, представляли как носителей "прогресса" и "цивилизации", благодетелей колониальных народов.

Последний тезис представляется в высшей степени спорным. Тот относительный прогресс, который пришел в русский Туркестан и в Британскую Индию вместе с их колонизацией, многократно перекрывается другими факторами: колониальным грабежом, навязыванием чуждых порядков и обычаев и монокультурной экономики, ориентированной исключительно на промышленность метрополии. С другой стороны, колониальные авантюры Англии и России не только вели к риску "большой" войны с другой великой державой, но и к консервации самых реакционных и архаических сторон общественно-политической жизни.

Как известно, захват Туркестана начался одновременно с эпохой либеральных реформ, и можно с большой долей уверенности сказать, что территориальные захваты, проводимые Россией на Дальнем Востоке и в Средней Азии, стали одной из причин неудачи этих реформ. В 1865 г. был взят Ташкент; в 1868 г. вассальную зависимость от России признали Кокандское ханство и Бухарский эмират; в 1873 г. в зависимость от России попало Хивинское ханство. В 1876 г. Кокандское ханство стало частью России, а в 1881-1884 г. были присоединены туркменские племена.

Впрочем, в Петербурге и Лондоне отдавали себе отчет, что прямое военное столкновение между двумя державами в Центральной Азии совершенно нежелательно и чревато самыми непредсказуемыми последствиями. Тяжелые природно-климатические условия, отсутствие коммуникаций, удаленность от жизненных центров как Англии, так и России, наконец, недружественно настроенное население все это делало крупномасштабный англо-русский конфликт в регионе крайне маловероятным. Вот почему этот конфликт оставался, так сказать, "конфликтом низкой интенсивности": Англия и Россия усиленно интриговали друг против друга, натравливали друг на друга местные племена, наводняли регион своими разведчиками и диверсантами.

Вот почему в 1869 г. в Петербурге начались англо-русские переговоры о разделе сфер влияния на Среднем Востоке. В соответствии с соглашением между Россией и Великобританией, Англия была обязана удерживать свою марионетку, афганского эмира Шер-Али, от попыток расширить свои владения; в свою очередь, Россия обязывалась воспрепятствовать своему вассалу, эмиру Бухарскому, нападать на афганскую территорию.

Но вот вопрос а что считать "расширением владений" афганского эмира? Петербург предлагал придерживаться сложившегося в Средней Азии территориального status quo. С этим, однако, не был согласен британский кабинет: там всячески пытались продвинуть афганскую границу на север, полагая убить этим трех зайцев: 1) укрепить свое влияние в Афганистане (в то время еще думали, что иностранная держава может влиять на афганцев); 2) остановить русское продвижение на юг; 3) укрепить свое влияние в Индии.

Особенно обострились англо-русские противоречия после 1874 г., когда либерала Гладстона сменил на посту премьера Дизраэли, сторонник безудержной колониальной экспансии. Идея создания "буфера" между Индией и русским Туркестаном была отброшена; новый британский кабинет предложил Петербургу разделить Среднюю Азию. Себе британцы "скромно" оставляли Афганистан. В Петербурге решили воспользоваться предоставленной Лондоном свободой рук, присоединив в 1876 г. Кокандское ханство.

В свою очередь англичане уже в 1874 г. начали подготовку к войне с Афганистаном. Вице-король Индии лорд Норсбрук, противник интервенции в Афганистан, был заменен лордом Литтоном, сторонником Дизраэли и т.н. forward policy, т.е. политики колониальной экспансии. Была захвачена Кветта, были построены мосты через Инд, в районе афгано-индийской границы началось сосредоточение английских войск. Разумеется, англичане предпочли бы добиться своих целей без войны; в связи с этим в 1877 г., во время русско-турецкой войны они усилили свой нажим на Кабул, чтобы заставить Шер-Али пустить свои войска на афганскую территорию и совместно с ними провести диверсию против русского Туркестана, чтобы заставить Россию воевать на 2 фронта.

Однако попытка Лондона установить свой контроль над Афганистаном закончилась полным провалом. В ходе второй афганской войны (1878-1880) Англия потерпела неудачу.

***

Собственно, с англичанами произошло то же, что и с "шурави" 100 лет спустя: их войска были заблокированы в укрепленных лагерях, а страна ими не контролировалась она была под контролем афганского сопротивления. Англичанам пришлось уходить из Афганистана, согласившись с воцарением Абдуррахман-хана и с тем, что он объединил под своей властью весь Афганистан.

***

Петербург воспользовался этой неудачей к своей выгоде, распространив свой контроль над Туркменией, пока Лондон искал путей выхода из афганской авантюры. Чтобы остановить продвижение России, англичане (на основе англо-афганского договора 1880 г.) вмешались в вопрос о разграничении между Афганистаном и Россией. В 1884 г. при подстрекательстве англичан афганцы направили свои войска под командованием английских офицеров в населенный туркменами оазис Пенджде. В марте 1885 г. эти войска переправились на левый берег Кушки, но были разбиты русскими. При этом (если верить афганскому эмиру Абдуррахману) англичане первыми бежали с поля боя как зайцы, со всеми своими войсками и свитой. Это был серьезный удар как по престижу Англии в Афганистане, так и по англо-русским отношениям.

"1885: Россия на волосок от войны с Англией", - пишет Ленин в своих "Тетрадях по империализму", и это сущая правда. В Лондоне всерьез планировали новую войну против России. Главный удар англичане планировали нанести в районе Черного моря, как это и было в Крымскую войну. Намечался английский десант на кавказском побережье и диверсия с моря против Одессы. Опасность заключалась для России в том, что она была практически безоружной на Черном море. Правда, в 1881 г. на Особом совещании было постановлено приступить к сооружению черноморского флота (через 10 лет после отмены положений Парижского трактата!). Но к 1885 г., когда разразился англо-русский конфликт, первые русские черноморские броненосцы были только спущены на воду, и до их вступления в строй было еще далеко. Что касается английских планов удара по Кавказу, то они были тем более опасны, что русские коммуникации с Туркменией шли по Кавказу, по линии Баку-Красноводск. Железная дорога Оренбург-Ташкент еще не была построена. Увы, колониальная горячка не оставляла ни времени, ни сил для подготовки страны к обороне, и в 1885 г. юг России был, пожалуй, еще более уязвим для удара со стороны Черного моря, чем в 1855 г.

У Петербурга оставалась одна возможность дипломатическое маневрирование, и ею он воспользовался сполна. В 1884 г. был продлен "Союз трех императоров" на новое трехлетие, а согласно ст. 3 договора три императора должны совместно добиваться закрытия черноморских проливов в случае войны. И Берлин сделал все от него зависящее, чтобы выкрутить Стамбулу руки и заставить его закрыть проливы. В оказание нажима на Турцию Берлин и Петербург вовлекли также Австро-Венгрию, Италию и Францию. Кроме того, русское правительство предприняло также шаги к обеспечению нейтралитета Швеции и Дании и закрытия датских проливов. Наконец, удалось наладить контакт с эмиром Абдуррахманом, который решил не начинать войну из-за пограничного конфликта. В результате удалось уладить конфликт путем переговоров, обменяв Пенджде, который отходил к России, на Зульфагар, отходивший к Афганистану.

Таким образом, удалось преодолеть самую опасную фазу англо-русской "большой игры" но сама игра продолжалась. Так, например, на протяжении последней трети XIX в. обе державы вели ожесточенную борьбу за влияние в Персии.

Персия была очень важна для России как важный торговый партнер, а также как южный сосед, граничивший с неспокойным Кавказом. При этом для Петербурга огромное значение имела вековая вражда турок и персов. Огромное значение имела Персия и для англичан как страна, граничившая с "жемчужиной британской короны" - Британской Индией.

В 1872 г. Лондон предпринял решительную попытку установить свой контроль над экономикой страны. Английский банкир Ю. Рейтер (при официальной поддержке британского кабинета) заключил с персидским правительством беспрецедентный договор, который фактически предоставлял Рейтеру на 70 лет исключительные права на железнодорожное строительство, добычу полезных ископаемых, ирригационные работы и даже исключительное право на эксплуатацию государственных лесов Персии. Наконец, в качестве гарантии получения Рейтером дохода на вложенный им капитал ему предоставлялась аренда на управление всеми персидскими таможнями сроком на 25 лет. Но и это еще не все - Рейтеру предоставлялось предпочтительное право на учреждение банков, городское благоустройство, устройство почт и телеграфов и даже учреждение фабрик и заводов.

Фактически Рейтер становился неограниченным хозяином всей персидской экономики; так сказать, "вторым персидским шахом". В ходе посещения Наср Эд-Дином Петербурга (весна 1873 г.) ему было прямо сказано, что этот договор компрометирует его авторитет и достоинство. Горчаков прямо сказал шаху, какие последствия этот договор может иметь для российско-персидских отношений.

Шах был "потрясен" и явно напуган. Воспользовавшись в качестве предлога невыполнением Рейтером сроков строительных работ, шах 23 октября 1873 г. расторг концессию, о чем сразу же сообщил русскому посланнику.

Сорвав концессию Рейтера, русские попытались взять строительство железных дорог в Персии в свои руки. 1 января 1874 г. (н.ст.) состоялось под председательством Горчакова Особое совещание, на котором было признано "весьма желательным и полезным во всех отношениях" провести железную дорогу от Тифлиса к Тавризу. Однако осенью 1874 г. шах отклонил это предложение, опасаясь усиления русского влияния в Азербайджане.

Тем не менее, несмотря на неудачу этой затеи со строительством железной дороги, Россия сохраняла огромное влияние в Персии. Свидетельством этого влияния стало создание т.н. "персидской казачьей бригады". В 1878 г. в Тегеране произошло восстание солдат шахской армии. Перепуганный шах обратился в Петербург с просьбой помочь в создании надежной воинской части, которая сумела бы защитить его особу от собственного народа.

В 1879 г. в Тегеран прибыл полковник Домантович, которого сопровождали три офицера и шесть казачьих урядников. Под их руководством и была создана "персидская казачья бригада", командиром которой стал Домантович, подчинявшийся лично шаху. Эта воинская часть должна была охранять шаха, а также готовить офицерские кадры из персов. Бригада была единственным боеспособным и по-современному обученным и вооруженным соединением персидской армии.

Таким образом, результатом ожесточенного англо-русского соперничества на Среднем Востоке стало размежевание английских и русских сфер влияния в Центральной Азии, а также укрепление русского влияния в Персии. Однако укрепление русского политического влияния в Тегеране не означало прекращение экономической борьбы между русским и английским капиталом. Пожалуй, Персия стала первой страной, где Россия опробовала, наряду с традиционными военно-политическими рычагами нетрадиционные для нее экономические рычаги.

Так, уже в 1880-е гг. русские товары начали интенсивно вытеснять английские в Северной Персии. В 1890 г. крупный русский капиталист Поляков основал Учетно-ссудный банк Персии, имевший право чеканки монеты. В конце 1890-х гг. русскими была построена шоссейная дорога от порта Энзели на Каспийском побережье до Тегерана, что способствовало дальнейшему увеличению русской торговли в Персии. А в 1890 г. русская дипломатия даже добилась от шахского правительства не предоставлять в течение 10 лет каких-либо железнодорожных концессий иначе, как с согласия правительства России. Столь обширному влиянию России в Персии способствовали и русские правительственные займы.

Однако в южных районах Персии господствовал английский капитал, опиравшийся на Шахиншахский банк. Уже в 1890-е гг. в английских кругах была широко распространена мысль о желательности размежевания русской и английской сфер влияния в Персии, так чтобы на Севере господствовала бы Россия, а на Юге - Великобритания. В то время, однако, в Петербурге были уверены, что этот раздел не выгоден России, ибо рассчитывали подчинить себе всю Персию.

Однако вскоре царское правительство было все-таки вынуждено согласиться с этой идеей. И причиной тому было появление нового могущественного участника "Большой игры" - Германии.

Германия и Австро-Венгрия на Балканах и на Ближнем и Среднем Востоке (конец XIX - начало ХХ в.).

Мы уже говорили о том, что Берлинский конгресс 1878 г. ознаменовал явление нового активного участника т.н. "Восточного вопроса" - Германскую Империю. И уже через 7 лет после Берлинского конгресса наметилось резкое расхождение русских и немецких интересов на Балканах.

Славянские православные народы Балканского полуострова были освобождены от турецкого ига, как известно, благодаря доблести и героизму русского солдата. Однако после свержения гнета Оттоманской Порты наступил мир - и тут-то и выяснилось, что потребности у балканских народов в дни мира совсем иные, чем в дни войны.

Действуя экономическими рычагами, Австро-Венгрия (и стоящая за ее спиной Германия) сумели быстро вытеснить Россию из Сербии и Болгарии. В частности, австрийское Общество восточных железных дорог, действуя при поддержки венских банков, сумело навязать молодым балканским государствам выгодные Австрии маршруты железнодорожных магистралей (т.е. в широтном, а не меридиональном направлении, как того хотела Россия). И немудрено - в то время как торговля России с балканскими государствами была ничтожной, внешняя торговля этих стран была во все большей степени ориентирована на Австрию. Разумеется, вслед за экономическим доминированием следовало и политическое влияние: так, за кабальным австро-сербским торговым договором от 6 мая 1881 г. последовал двусторонний союз 28 июня, устанавливавший фактически австро-венгерский протекторат над Сербией. "Без предварительной договоренности с Австро-Венгрией, - гласила эта статья, - Сербия обязуется никогда не вести переговоров о политических договорах и не заключать их с другими правительствами". В обмен на это Вена обещала Сербии поддержку в борьбе за территориальное расширение за счет Болгарии. Таким образом, русское влияние в Белграде было фактически ликвидировано. Еще хуже складывалась ситуация для Петербурга в Болгарии. После завоевания независимости Болгария все больше подпадала под австро-венгерское и германское влияние (как политическое, так и экономическое).

***

В то время как экономическая роль России на Балканах была ничтожна, Австро-Венгрия и Германия наращивали свое экономическое присутствие в регионе. Железнодорожное строительство на Балканах осуществлялось под контролем Вены. Вот что сказал Кальноки, канцлер Австрийской Империи, в разговоре с одним бельгийским экономистом: "Да, мы мечтаем о завоеваниях о завоеваниях, которые будут совершены нашей промышленностью, нашей торговлей, нашей цивилизацией Я уверен, что, доехав за три дня со всеми удобствами в пульмановском вагоне из Парижа до Константинополя, вы не останетесь недовольны нашей деятельностью. Это для вас, жителей западных стран, мы стараемся".

***

Правительству Александра III было особенно трудно смириться с поражением именно на Балканах. Мы уже говорили о том, что этот русский царь, еще будучи наследником престола, был одним из лидеров панславистской партии в России. И вот - такой конфуз; от Петербурга отвернулись даже "братушки-славяне"! В отместку за этакую "неблагодарность" русская дипломатия заняла крайне антиболгарскую позицию после пловдивского восстания (18 сентября 1885 г.), которое привело к объединению Северной Болгарии с Восточной Румелией. Парадоксально, но факт: петербургский кабинет отстаивал те самые положения Берлинского трактата 1878 г., которые в России рассматривали как дипломатическое поражение и даже унижение России! Еще более парадоксальным представляется то обстоятельство, что Лондон решительно поддержал Болгарию: британский премьер Солсбери правильно рассчитал, что вследствие ухудшения болгаро-русских отношений Болгария из российского плацдарма превращается в барьер на пути России к проливам.

В 1886 г. Россия была вынуждена примириться с болгаро-турецким соглашением, по которому губернатором Восточной Румелии становился болгарский князь. Пришлось примириться и с водворением у власти в Софии регентского совета во главе со Стамбуловым, крупным капиталистом, ориентирующимся на Англию и Австрию. Дело дошло до разрыва дипломатических отношений между Петербургом и Софией. Бисмарк (на словах) выражал полное сочувствие России в болгарском вопросе (вплоть до согласия на присутствие русских войск в Болгарии). В то же время, однако, всем было ясно, что именно Австро-Венгрия является ближайшей союзницей Германии. Не случайно во время кризиса 1886 г. Бисмарк пытается связать Лондон конкретными обязательствами перед Веной, а в 1887 г. он интриговал в пользу взошествия на болгарский престол Фердинанда Кобургского. Эта австро-германская марионетка вовлекла Болгарию в орбиту Вены и Берлина. В дальнейшем, в соответствии с русско-австрийскими соглашениями 1897 и 1903 гг. Вена и Петербург признали принцип status quo на Балканах. Эти соглашения были в большей степени выгодны Австро-Венгрии, поскольку под прикрытием этих соглашений Вена продолжала свою экономическую экспансию в регионе, противопоставить которой России было нечего.

Это, конечно, был сильный удар по "Драйкайзербунду". Не менее серьезные проблемы возникли в русско-немецких отношениях ввиду экономического соперничества двух стран (прежде всего в тарифном вопросе). Более того, в прусском генеральном штабе начали циркулировать идеи о желательности превентивной войны Германии против России.

Но не только Россия начала проявлять беспокойство ввиду нового германского активизма на Востоке. Еще в 1880-е гг. началось интенсивное вытеснение английского влияния в Турецкой Империи. В 1883 г. Бисмарк сумел убедить турецкий кабинет передать военные заказы от Армстронга Круппу и Маузеру. В 1893 г. была заключена концессия между "Дойче банком" и турецким правительством на строительство Багдадской железной дороги. В тот период Лондон достаточно индифферентно отнесся к этому германскому активизму: англичане настаивали лишь, чтобы и британские компании участвовали в строительстве дороги от Конии до Персидского залива. В то время главным соперником Англии в Африке была Франция, а на Среднем Востоке - Россия.

***

Так, например, в 1870-х - 1880-х гг. именно Лондон и Париж оспаривали друг у друга контроль над Египтом. Англо-французский кондоминиум в Египте фактически закончился в 1882 г., когда англичане оккупировали Египет, воспользовавшись слабостью министерства Фрейсинэ. Париж, однако, не смирился с британской оккупацией, строя всяческие препоны англичанам посредством "Кассы египетского долга", где французы имели сильные позиции. В свою очередь, в 1881 г. Франция захватила Тунис и начала расширять свою североафриканскую колониальную империю, начало которой положила оккупация Алжира.

***

10 лет спустя, однако, когда состоялось подписание договора о строительстве дороги (5 марта 1903 г.) между турецким правительством и созданным "Дойче банком" "Обществом Багдадской железной дороги", обстановка в корне изменилась. Переговоры об участии британского капитала в строительстве дороги закончились полным провалом. В Лондоне наконец поняли, что Германия может быть гораздо более опасным противником, чем традиционный антагонист - Россия.

Последняя была не против соглашения с Германией о разделе сфер влияния в Турции. Однако соответствующие демарши Санкт-Петербурга были проигнорированы Берлином. Ни канцлер Бюлов, ни сам Вильгельм II не желали брать на себя каких-либо обязательств, ограничивающих немецкую активность в Малой Азии. А эта активность все больше приобретала не столько экономический, сколько военно-политический характер, особенно ввиду немецкого влияния на турецких военных. В турецкой армии и на флоте росло число немецких военных советников; да и перевооружались турецкие вооруженные силы германским оружием.

После русско-японской войны Россия уже не представляла собой серьезного конкурента для Германии в борьбе за влияние в Стамбуле; но одновременно сокращалось и английское влияние на турецкий кабинет. Результатом интенсивного германского проникновения на Ближний и Средний Восток стало англо-русское сближение. 31 августа 1907 г. было подписано англо-русское соглашение о разграничении сфер влияния в Азии. Персию разделили на 3 зоны: северную (русскую), южную (английскую) и среднюю - нейтральную. Каждая сторона получала преимущественное право на получение концессий в своей зоне. Соглашение фиксировало полуколониальный статус Персии, зависимость ее экономики от русского Учетно-ссудного банка и английского Шахиншахского банка. Афганистан признавался нейтральной страной. Тибет признавался частью Китая, однако сохранялась английская оккупация долины Чумби.

***

В.И. Ленин об англо-русском соглашении 1907 г.: "Делят Персию, Афганистан, Тибет (готовятся к войне с Германией)".

***

Именно так! Если бы не немецкая угроза - вряд ли Лондон и Петербург сочли возможным покончить с "Большой игрой", в которую они играли полвека! А теперь и России, и Британии приходилось считаться с возможностью строительства ответвления от Багдадской железной дороги на Персию - тогда персидский рынок был бы потерян и для русских, и для англичан. И хотя российское правительство было готово на определенных условиях снять свои возражения против строительства Багдадской железной дороги (миссия Извольского в Берлин, октябрь 1906 - февраль 1907 гг.), тем не менее Берлин отказался взять обязательство не строить железных дорог к границам Персии или по территории Персии. В этих условиях, дабы сохранить свои особые интересы в Персии, царское правительство было вынуждено пойти на сближение с Лондоном. Таким образом, непомерные аппетиты Берлина толкали двух "закадычных врагов", Англию и Россию, навстречу друг другу.

Но не только в Лондоне и Петербурге чувствовали озабоченность по поводу германского экспансионизма. Кризис вокруг Марокко (1905 г.), вызванный германскими притязаниями на эту страну, которую Париж рассматривал как свою сферу влияния, вызвал обеспокоенность уже во Франции. Как мы уже говорили, одним из принципов внешней политики Бисмарка после Седана было отвлечение внимания Парижа от европейских дел и, следовательно, всяческая поддержка французской колониальной экспансии - чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вспоминало об Эльзасе и Лотарингии! Однако Гольштейн и Бюлов не считали нужным следовать заветам "железного канцлера": по мнению творцов германской внешней политики в начале века, Германия была слишком сильна, чтобы взять все разом и ни с кем не делиться. По их мнению, ввиду ослабления России Франция лишилась могущественного союзника на Востоке, и поэтому с ее интересами можно не считаться. В частности, германский кабинет решил резко изменить свой подход к марокканскому вопросу.

Выступая с речью в Танжере (31 мая 1905 г., т.е. уже после Цусимы), кайзер Вильгельм II выступил против исключительной сферы влияния Франции в Марокко - за открытость этой страны для мирной конкуренции всех наций, без монополий и без исключения для кого бы то ни было. При этом кайзер подчеркнул, что он знает, как защищать права Германии, и надеется, что Франция будет их уважать. Конкретизируя высказывания Вильгельма, канцлер Бюлов обратился ко всем участникам Мадридского договора (1880г.; этот договор устанавливал равенство торговых и иных прав всех иностранных государств и их граждан), предлагая поставить марокканский вопрос на обсуждение международной конференции. Немецкое предложение сопровождалось намеками, которые можно было расценить как прямую военную угрозу; дело в том, что, по мнению немецкого генштаба, именно в 1905-1906 гг. ослабление России давало Германии шанс разбить всех ее врагов. Так, в мае 1905 г. германский посол в Риме заявил, что, если французские войска перейдут границу Марокко, немецкие войска перейдут границу Франции. Разумеется, все эти угрожающие демарши делались не во имя священного принципа свободы конкуренции: Берлин давал понять, что его интересует военно-морская база на атлантическом побережье Марокко. А это была угроза не только (и не столько) Франции, сколько Англии и даже США.

Это правильно поняли в Лондоне, и английское правительство обещало Парижу полную поддержку в марокканском вопросе. Фактически обе страны, которые еще 10 лет тому назад, во время Фашоды, были на волосок от войны друг с другом, теперь были близки к заключению военного союза. Более того. Соединенные Штаты все больше склонялись поддержать в ходе предстоящей Альхесирасской (Алжесирасской) конференции по Марокко Париж. Наконец, начала меняться ситуация в России: в августе 1905 г. был заключен Портсмутский мир, а в декабре 1905 г. русская революция прошла свой пик, и царский режим устоял. В этих условиях Берлин не мог уже больше игнорировать позицию Петербурга. Наконец, даже Италия, член Тройственного союза, была склонна поддержать Францию, а не Германию. В марокканском конфликте Берлин поддержала только Вена, но что толку? Воевать за Марокко не стали бы и сами немцы - эта война была бы крайне непопулярной в Германии.

Оказавшись в глухой международной изоляции, Германия была вынуждена пойти на подписание трактата 7 апреля 1906 г., который фактически признавал контроль французской и испанской полиции за правопорядком в Марокко, а также контроль этих держав над марокканскими таможнями. Но дело было не только в провальных итогах Алжесирасской конференции. Действия Берлина в ходе кризиса до смерти перепугали Лондон, Париж и Петербург, в результате чего дипломатическая изоляция Берлина начала медленно но верно перерастать в его военную изоляцию.

Уже в январе 1906 г. начались переговоры между генеральными штабами Англии и Франции о совместных действиях на случай войны с Германией. А в апреле того же года возобновились совещания начальников французского и русского генеральных штабов.

Дальнейшее развитие обстановки вокруг Марокко, в частности, агадирский инцидент (1911) подтверждали самые худшие опасения Лондона и Парижа. Берлин в обмен на свое согласие на уступки в марокканском вопросе требовал для себя либо Французское Конго, либо военно-морскую базу на атлантическом побережье. Самое тревожное было то, что свои требования Берлин был готов подтвердить и посредством демонстрации силы. 1 июля 1911 г. в Агадир прибыла германская канонерская лодка "Пантера", а за ней - легкий крейсер "Берлин". "Прыжок "Пантеры"" показал, что в своем стремлении к территориальным захватам Германия может зайти очень далеко.

Неудивительно, что реакция Англии (чьи интересы не были напрямую затронуты франко-германской конфронтацией вокруг Марокко) была достаточно жесткой: Берлину дали понять, что британский кабинет не согласится с унижением Франции.

Ситуация на Балканах (начало ХХ в.).

Как известно, на протяжении всего XIX в. трудно было найти более непоколебимого сторонника поддержания территориального статус-кво на Балканах, чем австрийское правительство. На протяжении многих десятилетий политика Меттерниха - Андраши - Кальноки - Голуховского была неизменной: Австрия проиграет неизмеримо больше от территориальной экспансии на Балканах, чем выиграет, и поэтому Вена должна не только сама воздерживаться от такой экспансии, но и удерживать от нее других, и прежде всего беспокойного русского соседа.

Однако к началу ХХ столетия отношение Вены к балканскому вопросу начало меняться. Влиятельные австрийские круги пришли к выводу, что только превращение двуединой в триединую (т.е. австро-венгеро-славянскую) Империю способно сохранить целостность державы Габсбургов. Такие выводы выглядели вполне разумно, ибо до 80% всей промышленной продукции Австро-Венгрии производилось на славянских землях, т.е. на территории Богемии и Моравии (современная Чешская республика). Сторонники замены дуализма триализмом исходили из того, что включение славянской элиты в правящий класс империи придаст ей большую устойчивость и, кроме того, заставит мадьярскую аристократию поубавить свои аппетиты. Наконец, триализм предусматривал новые территориальные захваты, а именно аннексию Боснии и Герцеговины и даже Сербии. Это обстоятельство, в свою очередь, обеспечивало триализму поддержку со стороны придворных, военных и клерикальных кругов Вены. Такого рода взгляды высказывали новый начальник австрийского генштаба Конрад фон Гетцендорф и новый министр иностранных дел Австро-Венгрии Эренталь.

Эти агрессивные планы, однако, встретили решительный отпор со стороны как сербских националистов (великосербские шовинисты горели желанием, напротив, объединить южных славян под своей властью), так и Петербурга и Лондона. Ведь в случае осуществления замыслов Вены Германия фактически - через подчиненные Балканы и полувассальную Турцию - получала выход к Персии, а оттуда и до Индии было рукой подать! (Вот почему, в частности, Лондон оказал столь жесткое противодействие продолжению строительства Багдадской железной дороги, и вот почему Берлин упорно отказывался от англо-русского участия в завершении ее строительства - от Мосула до Багдада и далее до Персидского залива).

Поэтому вполне невинный (на первый взгляд) проект строительства железной дороги от австрийской границы на Салоники через Македонию, выдвинутый Эренталем в 1907 г., вызвал такое возбуждение в Петербурге. Там рассматривали эту дорогу как составную часть плана Эренталя, о котором в России, конечно, были хорошо осведомлены. Российский кабинет расценил предложение Эренталя о строительстве дороги как нарушение австро-русских соглашений 1897 и 1903 гг. о статус-кво на Балканах.

В Петербурге не было недостатка в сторонниках военных авантюр под благовидным предлогом защиты "чести России", "братушек-славян" и т.п. Однако в тот период - через несколько лет после разгрома в русско-японской войне - верх взяли более здравые соображения. Было решено уступить, в том числе и по крайне болезненному вопросу аннексии Боснии и Герцеговины.

В ходе свидания в Бухлау (15 сентября 1908 г.) австрийского и русского министров иностранных дел Извольскому пришлось фактически смириться с грядущей аннексией Боснии и Герцеговины - и даже без какой-либо компенсации для России (за исключением туманных обещаний Эренталя относительно изменения режима проливов). Это была полная дипломатическая Цусима.

После итало-турецкой войны 1911 г. руководители некоторых балканских государств - Сербии, Греции и Болгарии - пришли к выводу, что настало время осуществить их территориальные притязания за счет европейской Турции. В мае 1912 г. были заключены сербо-болгарская и болгаро-греческие военные конвенции, направленные против Стамбула. 9 октября 1912 г. военные действия против турок открыла Черногория; через несколько дней в войну вступили также Болгария, Греция и Сербия. В течение одного месяца балканские страны разгромили турецкие войска. Болгарская армия двинулась на Константинополь, и турки запросили мира. Фактически они лишились почти всей территории, принадлежавшей им в Европе.

Однако желание поживиться за счет турок оказалось очень слабым фундаментом балканского союза. Между Болгарией и Сербией, с одной стороны, и Болгарией и Грецией, с другой, сохранялись серьезные территориальные споры. 29 июня 1913 г. Болгария напала на сербов и греков, рассчитывая на австро-немецкую поддержку. Но болгары просчитались - обстановка в Европе складывалась таким образом, что ни Берлин, ни Вена не считали момент подходящим для развязывания большой европейской войны. Болгария оказалась в полной изоляции, и к концу июля была наголову разбита. Добруджа была занята румынами; турки заняли Андрианополь; на территорию Болгарии вступили сербские и греческие части.

В ходе конференции послов в Лондоне при посредничестве великих держав удалось выработать условия мира, по которым потерпевшая поражение Болгария лишилась Южной Македонии, Салоник, части Западной Фракии и островов в Эгейском море (отошли к Греции), Северной и Центральной Македонии (Сербия), Южной Добруджи (ею овладела Румыния). Турция вернула себе часть Фракии и Адрианополь.

Балканские войны не привели к изменению общего соотношения сил между великими державами. Если Центральным державам в результате удалось укрепить свое влияние в Стамбуле и Софии, то Греция, Сербия и Румыния, в свою очередь, еще больше сблизились с Антантой. Разумеется, балканские войны привели к дальнейшему усилению взаимной неприязни балканских народов (насколько это было возможно), но самым вредным последствием этих войн было то, что на основании опыта военных действий 1912-1913 гг. на Балканах окрепла уверенность европейских кабинетов в том, что будущая война будет быстротечной, малокровной и, в целом, сравнительно безвредной, а ситуация будет находиться под полным контролем великих держав. В общем, будущая война будет напоминать старые добрые кабинетные войны XVIII в.

Вместо заключения

Хотелось бы обратить внимание на реакцию держав на аннексию Австрией Боснии-Герцеговины. Берлин, разумеется, целиком и полностью поддержал своего союзника. Однако Петербург, Париж, Лондон и Рим решительно осудили действия Вены. Но дело было не только в этом: Австро-Венгрия выступила против созыва международной конференции, в ходе которой державы-подписанты Берлинского трактата 1878 г. могли бы рассмотреть сложившуюся ситуацию. Фактически все это означало распад европейского концерта, отказ от принципа единогласия великих держав при решении международных проблем. Вместо этого - раскол Европы на два враждебных лагеря: Центральные державы и Антанта.

Итак, в конце XIX - начале ХХ в. Германии удалось добиться немалых успехов в тех регионах мира, где немецкое влияние было традиционно ничтожным. Традиционные же колониальные державы - Англия, Россия, Франция - чувствовали себя униженными и зажатыми в угол во всем огромном регионе, простиравшемся от Персии до Магриба. Результатом всех этих немецких успехов было сплочение непримиримых врагов на антигерманской основе. Таким образом, все победы германской дипломатии на Ближнем и Среднем Востоке оказались пирровыми: очень скоро Германии (и, особенно, ее союзнице Австро-Венгрии) пришлось заплатить за них дорогую цену.

Хотелось бы в заключение сказать несколько слов о природе межимпериалистического соперничества. С моей точки зрения, было бы неверным утверждать, будто исключительно экономическое соперничество великих держав вело их к катастрофе 1914 г. Как раз экономика-то и была принесена в жертву политике. Ведь, наряду с экономическим соперничеством в тот период было немало примеров экономического сотрудничества, в том числе и между такими заклятыми врагами, как немцы и французы, немцы и русские. Уже в то время Германия была экономическим локомотивом Европы - и все это прекрасно понимали.

***

Как пишет Тейлор, "крупные /немецкие/ капиталисты завоевывали господство в Европе без войны: промышленность Южной России, железнорудные месторождения Лотарингии и Нормандии в основном уже перешли под их контроль". (Указ. соч., с. 521).

***

Однако Берлину было мало быть лишь экономическим гегемоном, хотелось и военно-политического доминирования. А вот с этим великие европейские державы не могли примириться.

Вот почему каждое действие Берлина и Вены, направленное на изменение в свою пользу ситуации на Востоке, вела к усилению Антанты. Фактически к 1912 г. сложился могущественный антинемецкий союз великих держав, которому Берлин мог противопоставить лишь альянс с разлагающимися Австрией и Турцией, или же союз с такими политическими авантюристами, как Фердинанд Кобургский! Таков был результат "новой" внешней политики, которую канцлер Вильгельм II и его окружение пытались проводить после Бисмарка. Этот результат Г. Киссинджер охарактеризовал следующим образом: "A Diplomatic Doomsday Machine".

ВОПРОСЫ:

Каковы основные направления российско-британского соперничества на Ближнем и Среднем Востоке в последней трети XIX в.?
В чем причина прекращения англо-русской "большой игры" в начале ХХ в.?
Почему германская и австрийская экспансия на Ближнем Востоке и на Балканах в конце XIX - начале ХХ в. вела к обострению международной обстановки?

ЛЕКЦИЯ 13. МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ В КОНЦЕ XIX- НАЧАЛЕ XX ВВ.

1) Дальний Восток и Европа во второй половине XIX в.

В силу громадной географической удаленности дальневосточного региона от Европы великие континентальные державы обратили на него внимание лишь во второй половине XIX столетия. Если Великобритания стремилась закрепить там свой статус ведущей колониальной державы, то у России и Франции был один объединяющий мотив - на Дальнем Востоке и Париж, и Петербург надеялись найти компенсацию за проявленную ими слабость в Европе (в ходе Крымской и франко-прусской войн).

В первой же половине века практически монопольное право на колониальную экспансию в регионе было у Великобритании. Одержав победу над Китаем в ходе первой и второй опиумных войн (1839-1842 и 1856-1858 гг.), англичане получили ряд стратегически выгодных позиций на Дальнем Востоке (Сингапур, Гонконг), а также односторонне выгодные Англии торговые соглашения с циньским правительством. Эти морские базы должны были стать плацдармами для проникновения вглубь китайской территории. Так, еще в 1850-х гг. Англия захватила Нижнюю Бирму с Рангуном, откуда англичане планировали проникнуть в Верхнюю Бирму и Южный Китай.

Однако уже в 1870-х гг. англичанам пришлось столкнуться с французской экспансией в регионе. 15 марта 1874 г. Франция навязала Аннаму (Южный Вьетнам) кабальный договор, означавший установление французского протектората над всем Вьетнамом, поскольку власть аннамского короля распространялась и на Тонкин (Сев. Вьетнам). Тем самым Париж нанес удар по интересам Китая в регионе, ибо китайское правительство считало аннамского короля вассалом Пекина.

Проблема, однако, была в том, что тогдашний циньский Китай был тем, что сейчас называют failed state; иными словами, Китай не мог вполне контролировать свою собственную территорию. Так, когда король Аннама воззвал к Пекину о помощи против французов, там посоветовали обратиться к Лю Дуньфу, бывшему генералу тайпинских войск, обосновавшемуся со своими солдатами на границах между южнокитайской провинцией Юньнань и Вьетнамом. Таким образом, пытаясь сохранить свой контроль над Вьетнамом, Пекин был вынужден использовать недобитых мятежников, которые в период восстания тайпинов (в 1850-е - 1860-е гг.) поставили циньское правительство на грань катастрофы.

И эти тайпинские отряды, которые называли себя черные флаги, разбили французов под Ланг-Соном (28 марта 1885 г.). Это был неслыханный случай в истории колониальных войн, когда поражение от "туземцев" терпел крупный отряд великой европейской державы нечто похожее произошло с итальянцами в Эфиопии, где эфиопы их разбили (1896 г.), однако Италия считалась гораздо более слабым государством, чем Франция. Негодование во Франции было столь велико, что это привело к падению кабинета тонкинца Жюля Ферри. Унизительное поражение от крайне слабого и отсталого Китая еще один показатель того, как низко пала Франция, некогда бывшая ведущей военной державой.

Однако и Китай, в свою очередь, в то время был столь слаб, что даже победу под Ланг-Соном китайцы не смогли использовать должным образом. Согласно франко-китайскому мирному договору от 9 июня 1885 г., Китай полностью отказывался от суверенитета над Тонкином. Франции предоставлялась там полная свобода действий. Для иностранной торговли открывались 2 пункта на китайско-тонкинской границе. Китайское правительство обязывалось поручить железнодорожное строительство в Юньнани и Гуанси французским предпринимателям. Французы, однако, возвращали Китаю оккупированные их войсками пункты на Тайване и о-ва Пэнхуледао.

Это продвижение Франции к южным границам Китая вызвало озабоченность в Лондоне. Там были довольны, что Франция увязла в колониальной авантюре; с другой стороны, англичане не хотели и победы Китая, опасаясь ослабления своих позиций в этой стране. Воспользовавшись войной Китая с Францией, англичане навязали китайцам Чифускую конвенцию (1885 г.), которая создавала льготные условия для продажи опиума в Китай.

В любом случае, захват Францией Вьетнама ускорил захват англичанами Верхней Бирмы: тем самым Лондон пытался создать барьер между Французским Индокитаем и Индией.

Вообще-то европейские державы действовали на Дальнем Востоке с редким единодушием, помогая друг другу выторговывать новые уступки у китайского и японского правительств (в силу принципа наиболее благоприятствуемой нации). Так, расчеты цинского правительства на то, что договоры с Россией и США позволят добиться лучших условий на переговорах с английским правительством (1858 г.) не оправдались.

Более того, в ходе третьей опиумной войны (1860) англичане и французы действовали совместно. В ходе этой войны общий перевес в войсках и иных военных ресурсах был на стороне англичан, и именно они диктовали условия карательной экспедиции против Китая, проведенной в отместку за поражение, нанесенное английскому флоту у Дагу 25 июня 1859 г. Пекинские договоры, подписанные 24 и 25 октября 1860 г., предусматривали новые унизительные для Китая условия: уплату контрибуции, открытия Тяньцзиня для иностранной торговли, легализацию вывоза китайских кули и возврат католическим миссиям их имущества. Надежды циньского правительства на использование противоречий между "заморскими чертями" (т.е. англичанами, французами, американцами и русскими) - не оправдались. Более того, воспользовавшись слабостью Пекина, русский посланник в Китае Н.П. Игнатьев добился у циньского правительства признания Уссурийского края, а также казахских и киргизских земель в Средней Азии русскими владениями (Пекинский договор 14 ноября 1860 г.). Хотя Россия приобрела немалое внимание на японское и китайское правительства, воспользоваться в должной мере этим влиянием русские не смогли: в силу общей отсталости страны, особенно на Дальнем Востоке, торговля России с Китаем и Японией была ничтожной.

В целом после трех опиумных войн и помощи со стороны Англии, Франции и США в подавлении тайпинского восстания (1862-1864 гг.) Китай превратился в полуколонию. Превратить Китай во "вторую Индию" у Англии просто не хватило сил и средств. С 1860-х гг. Англия и другие державы начали проводить политику поддержки циньского режима, пытаясь именно через него установить полуколониальный режим в Китае. Кроме того, Россия, Франция и США выступали против расчленения Китая.

В 1870-1880 гг. влияние Англии в Китае было преобладающим. Во главе китайских морских таможен в должности генерального инспектора с 1859 г. стоял англичанин. Ведущее влияние на банковский сектор китайской экономики, денежное обращение и кредит оказывал Гонконгско-Шанхайский банк, основанный англичанами в 1864 г. В руках англичан было пароходство по реке Янцзы. Морская торговля между Китаем и Европой осуществлялась на английских судах. Наконец, на протяжении многих десятков лет Гонконг оставался единственной современной военно-морской базой на всем Дальнем Востоке, а Британия господствовала на южных морях. Однако все это давало лишь контроль над побережьем; между тем англичане стремились проникнуть в Центральный Китай. Так, английская дипломатия всячески добивалась разрешения циньского правительства на торговлю по реке Янцзы.

2) Японская экспансия в регионе

История Японии, увы, не является предметом нашей лекции (хотя история этой удивительной, уникальной страны сама по себе чрезвычайно интересна). Поэтому нам придется предельно кратко обрисовать внутреннюю эволюцию этой страны после 1868 г.

Ситуация в Японии была не такой, как в Китае. Ведь все эти договоры европейских держав и США со Страной Восходящего Солнца (японо-американский 1854 г., японо-английский 1854 г. и русско-японский 1855 г.) предусматривали всего лишь открытие некоторых японских портов - Хакодате, Симода и Нагасаки - для торговли с иностранцами; но данные соглашения не предусматривали аннексии и установления контроля над Японией.

Правда, в отношении этой страны (так же, как и в отношении Китая) неоднократно применялась "дипломатия канонерок": так, 5 сентября 1864 г. соединенная эскадра из 17 английских, американских, французских и голландских судов бомбардировала порт Симоносеки, разрушила его форты и высадила десант в 2 тыс. чел. Японское правительство вынуждено было после этого выплатить 3 млн. долл. контрибуции. Правительства Англии, Франции и США активно вмешивались и во внутренние дела Японии.

В Японии понимали, что промедление с проведением в жизнь буржуазных реформ может привести к утрате независимости страны. Начиная с реформации Мэйдзи (1868 г.), Япония быстро развивалась по капиталистическому пути: были заложены основы капиталистической экономики, в стране появились представительные органы власти (по конституции 1889 г.), общественные и политические организации и независимая пресса; но, что для нас особенно важно, началось создание современной армии и флота. При этом следует помнить, что реформация Мэйдзи, говоря марксистским языком, была компромиссом буржуазии и самурайства; ради сохранения стабильности в обществе японские правители ограничивали буржуазные реформы (особенно в деревне) и проводили агрессивную захватническую политику на международной арене. Между тем положение правящей верхушки было непростым (как всегда бывает в стране, где проводятся радикальные социально-экономические преобразования); отсюда стремление к организации маленьких победоносных войн, которые должны были отвлечь внимание общества от внутренних проблем.

Собственно, задача освобождения Японии от неравноправных договоров была практически решена к 1894 г., когда, наконец, был подписан англо-японский торговый договор, предусматривавший отказ от односторонних преимуществ западных держав в Японии (вроде экстерриториальности); и с этих пор внешняя политика Токио была подчинена не задаче защиты реальных национальных интересов, а задаче экспансии.

Уже с 1870-х гг. Япония стала проводить политику экспансии: были захвачены о-ва Рюкю (которые находились до этого под сюзеренитетом Китая), была предпринята попытка захвата Тайваня, а 26 февраля 1876 г. был подписан японо-корейский Канхваский договор, который "открывал" Корею для Японии. Правда, попытка японцев организовать в Корее переворот и провести к власти прояпонское правительство (1884) закончилась неудачей. Но Токио не оставляло надежд прибрать к рукам Корею.

Удобный повод подало крестьянское восстание под руководством корейской секты тонхаков. Тонхаки боролись как против западных дьяволов, так и против лилипутов (японцев). Корейское правительство обратилось к Китаю сюзерену Кореи за помощью. Япония также решила направить войска в Корею для защиты жизни подданных. Кроме того, для оправдания этой агрессии широко использовалась демагогия о содействии проведению реформ в Корее.

Китайское правительство было решительно против пребывания японских войск на территории своего вассала. Однако в военном отношении китайское правительство было слабо; в то же время ни одна великая держава не прибегла к решительному вмешательству в этот конфликт в условиях, когда Лондон проводил откровенно прояпонскую политику.

Война фактически началась 23 июля 1894 г., когда японцы захватили королевский дворец в Сеуле. 25 июля японцы открыли огонь по китайским кораблям, потопив транспорт с китайскими войсками. Таким образом, японцы начали военные действия без объявления войны случай в то время беспрецедентный.

С самого начала войны инициатива прочно находилась в руках японской армии и флота, и они не выпускали ее до окончания военных действий. Сначала японцы обеспечили себе полное господство на море, уничтожив 17 сентября в Корейском заливе Северный флот Китая. На суше (сентябрь-октябрь) японцы разгромили циньские войска в Корее. Затем они предприняли вторжение на Ляодунском п-ове, захватив там Люйшунь (Порт-Артур). К февралю 1895 г. был захвачен Вэйхайвэй - важнейшая военно-морская база Китая. Китай был наголову разбит на суше и на море.

Какова же была реакция великих держав на это проявление агрессивности Японии? Не реагировать было нельзя: эта война показала, что Япония - это не просто еще одна дремучая и дикая азиатская деспотия, вроде Циньской империи; что Страна Восходящего Солнца превращается в сильного соперника за влияние на Дальнем Востоке. В свою очередь, и Дальний Восток мгновенно превращался из международного захолустья в один из эпицентров мировой политики.

Британия была на стороне Японии (о чем свидетельствовал, в частности, и японо-английский договор 1894 г., который, собственно, и открыл возможность японской агрессии против Китая). В Лондоне рассчитывали использовать растущую мощь Японии против России.

В Петербурге были явно встревожены: на дальневосточных рубежах империи, которые оставались в то время совершенно неукрепленными (достаточно сказать, что прямого железнодорожного сообщения с русским Дальним Востоком в то время не было: не была построена не только Транссибирская магистраль, но и Кругобайкальская железная дорога; через Байкал переправляться приходилось зимой на санях, а летом действовала паромная переправа), внезапно возник сильный и опасный враг. В ходе Особого совещания под председательством великого князя Алексея Александровича 1 февраля 1895 г. было решено усилить Тихоокеанскую эскадру и, кроме того, вступить в сношения с европейскими державами, преимущественно с Францией, по поводу соглашения о коллективном воздействии на Японию, в случае, если действия Японии, прежде всего в Корее, будут нарушать существенные российские интересы.

Германия в тот период была особенно склонна поддержать Россию на Дальнем Востоке. В Берлине в тот период начали, кажется, прозревать относительно той пропасти, в которую столкнула Германию антироссийская дипломатия канцлера Каприви, и поэтому там всячески обхаживали Россию, стремясь вбить клин между Россией и Францией и насолить Англии. Вот почему 8 апреля 1895 г. германское правительство выразило безусловное согласие поддержать российский демарш перед Токио.

А после согласия Германии поддержать российские требования Париж тем более не мог отказать России. Разумеется, обе державы имели свой интерес в этом конфликте: если немцы хотели отвлечь внимание Петербурга от европейских, особенно балканских дел (и, кроме того, поучаствовать в разделе Китая), то французы хотели бы принять участие в совместных русско-французских проектах эксплуатации Китая (и тем самым еще больше привязать Петербург к Парижу в финансовом отношении).

Итак, 23 апреля представители России, Германии и Франции одновременно потребовали от японского правительства отказа от Ляодунского п-ова. Тем самым великие державы брали на себя роль защитников Китая от посягательств Японии. К этому времени Россия сосредоточила на Тихом океане внушительные военно-морские силы, которые могли серьезно угрожать коммуникациям между японскими войсками на континенте и островами. Столкнувшись со столь внушительным демаршем, Япония была вынуждена отказаться от территориальных приобретений на материке. По Симоносекскому мирному договору (1895 г.) Китай был обязан выплатить Японии 230 млн. лан (460 млн. руб.); признавалась независимость Кореи.

Этот успех русской дипломатии подвигнул Санкт-Петербург на резкую активизацию российской политики в Китае. Заем царского правительства циньскому правительству в размере 100 млн. долл. золотом (фактически это были французские деньги), учреждение (в конце 1985 г.) по инициативе министра финансов С.Ю. Витте Русско-Китайского банка (учрежденного группой французских банков и Петербургским международным банком под покровительством русского правительства), начатое в 1896 г. строительство КВЖД все это свидетельствовало о том, что в своей китайской политике Петербург, не без влияния Витте, начинает все больше использовать экономические рычаги.

Результатом активизации российской внешней политики на дальневосточном направлении стало заключение российско-китайского Московского договора от 3 июня 1896 г. об "оборонительном союзе" против Японии (который, кстати, и предусматривал строительство КВЖД). А в мае того же года японцы были вынуждены признать установление пророссийского режима в Корее. Соглашение "Лобанов-Ямагата" предусматривало введение фактического русско-японского кондоминиума в Корее (а до тех пор в Корее было преобладающее влияние Японии). Тем самым Токио было вынуждено отказаться в Корее от монопольного положения, завоеванного ею в ходе японо-китайской войны.

Японо-китайская война вызвала новый раунд вмешательства империалистических держав во внутренние дела Китая. В ноябре 1897 г. Германия произвела захват бухты Цзяочжоу (южное побережье Шаньдунского п-ова). Месяц спустя русская эскадра бросила якорь на рейде Порт-Артура - тем самым Петербург компенсировал усиление немецкого влияния в регионе за счет Китая. В Берлине с восторгом приветствовали этот шаг российского правительства - тем самым Россия прочно увязала на Дальнем Востоке, чего и требовалось немцам!

27 марта 1898 г. был подписан договор об аренде Россией Ляодунского п-ова на срок 25 лет. Хотя Витте был решительно против этой авантюры, безобразовская клика, однако, взяла верх. Тем самым было подорвано российское влияние в Пекине, установившееся там с 1895 г., и был сделан шаг к несчастливой войне с Японией.

В качестве компенсации Лондон получил военно-морскую базу в Вэйхайвэе (северное побережье Шаньдуна).

Таким образом, на рубеже веков совершился раздел значительной части Китая на сферы влияния. Англия сохранила за собой области к югу от Янцзы и ее долину, включая Гуандун с Кантоном, а также Гонконг. Россия приобрела в качестве сферы влияния Манчжурию, Германия - Шаньдун, Франция - пограничные с Тонкином области (юг Китая). Кое-что досталось и Японии - после 1898 г. она сумела восстановить свое влияние в Корее.

Боксерское восстание (восстание ихэтуаней) дало России удобный предлог для оккупации всей Манчжурии (1900 г.). Согласно Заключительному протоколу от 7 сентября 1901 г., Китай должен был выплатить компенсацию Англии, Франции, Германии, России и США в размере 650 млн. руб. На территории Китая оставались иностранные войска. Были срыты форты Дагу, на 2 года запрещался ввоз оружия в Китай, а вход китайцам в иностранный сеттльмент был запрещен.

Оккупация Манчжурии означала резкое изменение соотношения сил в борьбе за раздел Китая. У царского правительства были прочные позиции в Манчжурии, и оттуда русское влияние могло распространяться и на другие районы Китая. Это вызвало обеспокоенность в Лондоне и Токио, что и предопределило англо-японское сближение в начале ХХ в.

По поводу вывода русских войск из Манчжурии в Петербурге не было полного единства. Если С.Ю. Витте выступал за скорейший вывод войск, то безобразовская клика (и представители военщины, в том числе и военный министр Куропаткин) старались всячески задержать эвакуацию. Особое раздражение у Японии вызвали безобразовские лесные концессии на реке Ялу, которые тянулись на 800 верст вдоль китайско-корейской границы. Хотя для вида эти концессии были частным предприятием, на самом деле они работали на средства казны и царского удельного ведомства. Свидетельством влияния Безобразова стало назначение наместником на Дальнем Востоке адмирала Алексеева, близкого к Безобразову. Министерство иностранных дел был отстранено от решения дальневосточных вопросов. Этими вопросами занимался лично царь и министр внутренних дел фон Плеве, крайний реакционер, близкий к безобразовцам, убежденный в том, что "маленькая победоносная война" избавит и от революции, и от необходимости проведения реформ. Тогда же Витте был уволен с поста министра финансов.

Англо-японский договор 1902 г. гарантировал Японии дружественный нейтралитет Англии в случае войны с Россией. Тем самым Япония обезопасила себя от вмешательства третьих держав в случае русско-японской войны. Таким образом, дипломатическую подготовку к войне японское правительство в основном завершило уже в 1902 г.

Что касается чисто военной стороны дела, то после японо-китайской войны Япония резко форсировала военную подготовку. За период с 1886 по 1903 гг. оборонные расходы составили 773 млн. иен, т.е. сумму в 10 раз большую, чем за 10 предыдущих лет. Большое значение тут имела контрибуция с Китая по Симоносекскому договору, а также внешние займы (за время русско-японской войны Токио получило займов на сумму в 801 млн. иен). К началу ХХ в. японская военная промышленность могла выпускать самый широкий спектр вооружений и боевой техники - от магазинных винтовок до броненосцев. К февралю 1904 г. сухопутные вооруженные силы Японии имели в своем составе 18 дивизий и несколько бригад общей численностью 850 тыс. чел. Огромный торговый флот мог быстро, в течение нескольких дней перебросить все эти силы на континент. Японский объединенный флот насчитывал 101 военный корабль, в том числе 6 эскадренных броненосцев и 8 броненосных крейсеров. Армия и флот были хорошо организованы, обучены и имели опыт современной войны. ТВД будущей войны был прекрасно знаком японскому командованию, которое, к тому же, произвело накануне войны самую тщательную доразведку ТВД и российских войск на Дальнем Востоке.

К сожалению, в России исходили из самых фантастических, нелепых и дремучих представлений о потенциальном противнике. Известна фраза одного русского вельможи, который - после начала войны с Японией - поинтересовался, что это за страна такая. "Это такая империя на островах", - ответили ему. "Что ты, батюшка, - сказал вельможа. - Разве бывают империи на островах?". Впрочем, в русском генштабе царили не менее фантастические представления.

Исторический факт: российский военный агент в Японии полковник Ванновский писал незадолго до войны в секретном донесении в Петербург следующее: "Японская армия далеко еще не вышла из состояния внутреннего неустройства, которое неизбежно должна переживать всякая армия, организованная на совершенно чуждых ее народной культуре основаниях, усвоенных с чисто японской слепой аккуратностью и почти исключительно по форме, а отнюдь не по существу, как, впрочем, это замечается во всех прочих отраслях современной японской жизни. Вот почему, если, с одной стороны, японская армия уже давно не азиатская орда, а аккуратно, педантично организованное по европейскому шаблону, более или менее хорошо вооруженное войско, то с другой - это вовсе не настоящая европейская армия, создававшаяся исторически, согласно выработанным собственной культурой принципам. Пройдут десятки, может, сотни лет, пока японская армия усвоит себе нравственные основания, на которых зиждется устройство всякого европейского войска, и ей станет по плечу тягаться на равных основаниях хотя бы с одной из самых слабых европейских держав". Российский военный министр наложил на доклад следующую резолюцию: "Читал. Увлечений наших бывших военных агентов японской армией уже нет. Взгляд трезвый". А вообще в генштабе считали, что в случае войны Япония сможет выставить не больше 150 тыс. солдат. Неудивительно, что во всеподданейшем докладе военный министр Куропаткин планировал легко разбить японцев на материке, высадиться на островах и захватить Токио. Как известно, японцы развернули в ходе войны с Россией 375 тыс. чел., и война закончилась совсем не так, как рассчитывали в Петербурге

***

Великий китайский теоретик Сунь-Цзы сказал: "Если ты не знаешь ни себя, ни противника, сто раз будешь сражаться, и сто раз будешь разбит. Если ты знаешь себя, но не знаешь противника, один раз победишь, но в следующий раз потерпишь поражение. Если ты знаешь и себя, и противника - сто раз будешь сражаться, и сто раз победишь". Неудивительно, что при таких "глубоких познаниях" о Японии Россия была наголову разбита - на суше и на море. Ни одного выигранного сражения и даже боя - такого конфуза русская армия не знала давно

***

Каковы же были последствия поражения России в войне с Японией? По условиям Портсмутского мира, Россия уступала Японии половину Сахалина, Порт-Артур и Дальний, Южно-Манчжурскую железную дорогу от Чанчуня до Порт-Артура, соглашалась с превращением Кореи в японскую сферу влияния. Витте - глава российской делегации - сумел, однако, настоять на отказе от контрибуции и выдаче русских военных судов Японии. Причиной дипломатических успехов Витте была не только умелая работа с американской прессой, но и правильная оценка сложившейся на Дальнем Востоке политической ситуации после русско-японской войны: США были обеспокоены резким усилением Японии и ее экспансионистской политикой в Китае и Корее. И Витте сумел блестяще сыграть на этой американской обеспокоенности, вследствие чего американское посредничество в Портсмуте было весьма благоприятно для России.

Важнейшим последствием русско-японской войны было превращение Японии в великую державу. Ведь в ходе этой войны поражение было нанесено не прогнившему цинскому режиму, а великой европейской державе, признанному члену "европейского концерта". А военное поражение, нанесенное великой державе - это пропуск в клуб великих держав. Тем самым евроцентризму мировой политики был нанесен сокрушительный удар.

Наконец, поражение России и ее ослабление подтолкнуло Англию, Францию и Россию к окончательному оформлению Антанты - нужно было компенсировать русскую слабость и нараставшую германскую мощь.

3) Новая внешняя политика США

Но не только Япония выдвинулась в число великих держав. На рубеже столетий все большую роль в дальневосточных делах играла еще одна неевропейская великая держава - Соединенные Штаты.

Вплоть до гражданской войны 1861-1865 гг. американское государство называли "рабом рабовладельцев", и это было так. 13 американских колоний, освободившихся от власти англичан в 1783 г., были преимущественно аграрной страной, и неудивительно, что аграрный Юг с его высокоинтенсивным плантационным хозяйством, стал экономическим (а следовательно - и политическим) гегемоном в Союзе. Вплоть до 1856 г. из 16 президентов США 11 были южанами. В 1860 г. - в год победы Линкольна на президентских выборах - высшие посты в федеральном правительстве занимали 543 южанина и 386 северян (это при том, что на Юге жило 9 млн. чел., из них 4 млн. негров, а на Севере - 20 млн. чел.).

Соответственно, вплоть до 1861 г. внешняя политика США была не столько БУРЖУАЗНОЙ, сколько РАБОВЛАДЕЛЬЧЕСКОЙ. Она преследовала главную цель - ТЕРРИТОРИАЛЬНУЮ ЭКСПАНСИЮ. Отсюда - война с Мексикой (1846-1848), аннексия Техаса, Калифорнии, Нью-Мексико, планы захвата Кубы и всего Карибского бассейна. Рабовладельцам были нужны новые земли - федеральное правительство

пыталось удовлетворить их желания.

Кстати, ПРИЧИНОЙ гражданской войны было не желание Линкольна отменить рабство (в 1861 г. он и мечтать об этом не смел). Однако он твердо был настроен ограничить рабство его тогдашними территориальными границами - а это была смерть рабовладельческого уклада.

Проводя политику территориальной экспансии, Соединенные Штаты в первые десятилетия своего существования стремились предотвратить вмешательство европейских держав в дела Западного полушария. ДОКТРИНА МОНРО была практическим выражением доктрины "АМЕРИКАНСКОЙ СИСТЕМЫ", сформулированной впервые государственным секретарем США Дж.К. Адамсом в 1821 г. Президент США Дж. Монро, выступил в 1823 г. с заявлением о недопустимости попыток европейских держав колонизовать страны Южной Америки, которые

недавно обрели независимость в ходе антиколониальной войны против Испании. Разумеется, этот демарш не остановил бы Священный союз, стремившийся восстановить принцип легитимности повсюду в мире - однако отрицательное отношение "владычицы морей", Великобритании к этой затее, делал интервенцию Священного союза практически невозможной.

Таким образом, уже в первые десятилетия своего существования США проводили достаточно активную внешнюю политику, политику РЕГИОНАЛЬНОЙ ДЕРЖАВЫ, которая стремится быть гегемоном в своем регионе мира и препятствует вмешательству в этот регион других великих держав.

Последняя треть XIX века американской истории наглядно показала, что такое БУРЖУАЗНАЯ ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА, очищенная от всяких посторонних примесей. Принцип THE BUSINESS OF AMERICA IS BUSINESS проявился во всей своей красе. За исключением покупки Аляски у России (1867 г.) и организации Панамериканской конференции (1889 г.), трудно даже припомнить какие-либо свершения американской дипломатии за этот период времени. Соединенные Штаты полностью ушли в себя, в решение своих внутренних проблем. Американская же дипломатия занималась в этот период либо рутиной, либо заключением соглашений торгово-экономического характера.

В конце XIX века, однако, изменилась ситуация как в самих США, так и на международной арене. С одной стороны, Соединенные Штаты превратились из достаточно слаборазвитой (по западноевропейским стандартам) аграрной страны в крупнейшую экономику в мире. А по численности населения США опережали любую другую великую державу (кроме России). При этом намного вырос объем американских инвестиций за рубежом и объем американской внешней торговли.

С другой стороны, наметилось ОСЛАБЛЕНИЕ ВЕЛИКОБРИТАНИИ, которая играла роль ГЕГЕМОНА в системе "европейского концерта" после 1815 г. Гегемонии Великобритании был брошен вызов со стороны Германии. В этих условиях США не могли больше проводить свой изоляционистский курс.

Соединенные Штаты должны были повернуться к окружающему миру. ИСПАНО-АМЕРИКАНСКАЯ ВОЙНА (1898) показала, что Вашингтон возвращается к активной внешней политике, причем не только в своем полушарии. Фактическая аннексия Филиппин показывала, что США активизировали свою внешнюю политику на новом для Вашингтона - ТИХООКЕАНСКОМ направлении.

Показателем возросшего международного влияния Соединенных Штатов стала посредническая роль Вашингтона в заключении ПОРТСМУТСКОГО МИРА между Россией и Японией в 1905 г.

***

Как считает, например, профессор Пенсильванского университета Уолтер Макдоугэлл, если до 1898 г. США ЗАЩИЩАЛИ свои ценности, то после испано-американской войны они стали их РАСПРОСТРАНЯТЬ по всему миру. /Walter A. McDougall. Back to Bedrock. //Foreign Affairs. - Vol. 76, N. 2, March/April 1997. - P. 134-146/.

***

И дело даже не только в молниеносном разгроме прогнившей испанской монархии. Характерно, что Вашингтон совершенно проигнорировал мнение великих европейских держав в ходе военных действий в Атлантике и на Тихом океане, а также в процессе установления своего контроля над Кубой, Пуэрто-Рико и Филиппинами - а Европа не решилась вмешаться. Тем самым американцы показали всему миру, что отныне с ними приходится считаться как с новой великой державой.

4) Выводы

Итак, буквально за несколько лет (1895-1905) с безраздельным европейским доминированием на Дальнем Востоке было покончено. США и Япония сделали мощную заявку на вступление в клуб великих держав. Стало ясно, что дни "европейского концерта" сочтены.

ВОПРОСЫ:

В чем обострения соперничества между колониальными державами на Дальнем Востоке во второй половине XIX в.?
Чем вы объясните экспансионистскую внешнюю политику Японии на рубеже XIX - XX вв.?
Каковы последствия русско-японской войны?
С чем связана активизация внешней политики США в конце XIX - начале ХХ в.?

ЛЕКЦИЯ 14. ЕВРОПА НА РУБЕЖЕ ВЕКОВ

1) Новая Европа...

Та Европа, о которой мы говорили на протяжении всего предшествовавшего курса, начала меняться на рубеже XIX - ХХ вв. с поистине калейдоскопической быстротой. Резко выросли темпы экономического роста, и при этом изменилось его качество: отныне определяющим компонентом экономического потенциала становилась индустриальная мощь.

Анализируя характер индустриального развития ведущих держав в тот период, многие исследователи говорят о второй индустриальной революции, произошедшей в ту эпоху. Пар, который был главным рабочим телом в индустрии и на транспорте в середине столетия, постепенно начал вытесняться новыми видами энергии - электричеством и двигателями внутреннего сгорания. Это означало не только повышение эффективности промышленного производства (ввиду гораздо более высокого к.п.д. у электрических и дизельных моторов); это означало также гораздо более широкое применение индустриальных методов в тех областях человеческой жизни, которые не были охвачены индустриализацией в предшествующую эпоху. Именно в тот период началась массированная механизация сельского хозяйства (трактора, комбайны, доильные машины и т.п.), торговли (появление крупных магазинов, оснащенных современным торговым оборудованием) и быта (первые предметы длительного пользования (холодильники, стиральные машины, пылесосы и т.п.) появились именно тогда. Заметно расширился спектр видов электросвязи (именно на рубеже веков появились радио и телефон). Наконец, поистине эпохальные перемены происходили в области транспорта с появлением городского электротранспорта, автомобилей и самолетов. Стремительно менялась экономическая география Европы: наряду со старыми промышленными районами (район Лондона, Парижский район, южная Шотландия, Рур) стремительно росли новые: Северная Италия, Чехия, Донбасс, Баку и др.

Европа сполна воспользовалась этим новым сорокалетним мирным периодом. Фактически именно в этот период произошла, по сути дела, вторая промышленная революция, результатом которой стала замена парового двигателя на электродвигатель и двигатель внутреннего сгорания. Именно в это время не только в производство, но и в быт миллионов людей начали внедряться водопровод, паровое отопление, канализация, электрическое освещение, газоснабжение, телефон, автомобили, электроприборы и мн. др. Фактически в тот период крупнейшие городские агломерации ведущих держав приобрели тот вид, который в общем и целом сохраняется и поныне - с широкими проспектами, пригодными для движения автотранспорта, с городским электротранспортом (первые подземки и появились как раз на рубеже веков), с электрическим освещением, с многоэтажными домами, снабженными городскими удобствами.

И если раньше все эти блага цивилизации были доступны, преимущественно, лишь очень узкой городской прослойке жителей наиболее высокоразвитых западноевропейских стран, то в конце XIX - начале XX вв. с ними, наконец, познакомились десятки миллионов жителей европейского континента, а также других стран Земного шара. Англия начала утрачивать свое уникальное положение "мастерской мира"; другие страны и народы также начали приобщаться к индустриальной цивилизации.

***

Как писал Тэйлор, "секрет, которому Англия была обязана своим величием, перестал быть секретом. Уголь и сталь принесли процветание всей Европе и переродили европейскую цивилизацию Люди были слишком заняты собственным обогащением, и у них просто не оставалось времени для войны. Хотя протекционистские тарифы сохранились всюду, кроме Англии, в остальном международная торговля была свободной. Не было никакого государственного вмешательства, ни малейшей опасности, что должники откажутся платить по долговым обязательствам. Всюду воцарился золотой стандарт. Паспорта исчезли везде, кроме России и Турции. Если человек, находившийся в Лондоне, в девять часов утра решал отправиться в Рим или Вену, то в десять он мог уже выехать без паспорта и туристского чека, с одним лишь кошельком в кармане. Подобного мира и согласия Европа не знала с эпохи Антонинов. Времена Меттерниха не шли ни в какое сравнение: в ту пору люди жили во вполне оправданном страхе перед войной и революцией; теперь же они уверовали в то, что мир и безопасность - это "нормальное состояние", а все прочее - случайность и отклонение от нормы. Еще много веков кряду люди будут оглядываться на эти блаженные времена и дивиться той легкости, с какой это было достигнуто. Вряд ли они откроют, в чем тут секрет, и им уже наверняка не удастся подражать этому" (Тэйлор А.Дж.П. Борьба за господство в Европе. 1848-1918. М.: Издательство иностранной литературы, 1958. - С. 278-279).

***

Именно тогда, в позапрошлом веке, МИРОВАЯ ЭКОНОМИКА стала реальностью. Сложился мировой рынок (сначала товаров, впоследствии капиталов).

РОСТ МИРОВОЙ ТОРГОВЛИ В XIX НАЧАЛЕ ХХ В.

(в млрд. долл., в ценах 1913 г.)

1800 1850 1900 1913

0,7 4,5 39,8 64,8

РОСТ ЗАРУБЕЖНЫХ ИНВЕСТИЦИЙ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX НАЧАЛЕ ХХ В. (в млрд. долл., в ценах 1913 г.)

1850 1900 1913

0,7 20 35

Фактически именно в тот период были заложены основы индустриальной цивилизации, в условиях которой мы живем и теперь. Однако, подобно тому как это происходило в первой половине XIX в., блага индустриализации распределялись крайне неравномерно - и это, в свою очередь, с неизбежностью сказывалось на международных отношениях того периода.

Во-первых, именно на рубеже веков произошла смена лидеров в технологической гонке. То обстоятельство, что Великобритания первой и с большим искусством, чем другие страны, овладела паром, предопределило ее промышленное, морское и экономическое первенство вплоть до последней трети XIX в. В искусстве изготовления разнообразных паровых машин весь остальной мир отстал от Англии навсегда. Однако на рубеже XIX - ХХ вв. США, Германия, Франция и другие ведущие индустриальные страны, вместо того чтобы вести бесплодное состязание с англичанами за дальнейшее совершенствование паровых машин, обратились к принципиально новым направлениям технологического прогресса, таким, как электричество и двигатели внутреннего сгорания. И тут-то выяснилось, что зачастую давний лидер в технологической гонке, инвестировавший огромные средства в устаревшие технологии, начинает проигрывать технологическое соревнование на новых направлениях технологического прогресса.

***

Анекдотический факт - когда директор британской почтовой службы ознакомился (в 1876 г.) с телефонным аппаратом, он сказал буквально следующее: Ну нет. Это американцам нужен телефон, а нам нет. У нас достаточно мальчиков-посыльных.

***

Потеря вкуса к технологическим инновациям - верный признак надвигающегося экономического отставания; и к 1914 г. уже не только США, но и Германия обошли Великобританию по объему промышленного производства. А вслед за утратой промышленного первенства произошла и утрата финансового превосходства (уже после первой мировой войны финансовый центр мира переместился из Лондона в Нью-Йорк). А это значило, что уже на рубеже веков положение Британии как гегемона сложившейся системы международных отношений серьезным образом пошатнулось.

Во-вторых, впервые за несколько столетий Европа столкнулась с технологически высокоразвитыми и динамичными внеевропейскими центрами силы - США и Японией. Уже в конце XIX в. Соединенные Штаты превратились в экономическую державу номер один. Так, например, в 1913 г. по общему объему производства промышленной продукции США опережали Британию в 2,5 раза; производство стали в США в начале ХХ в. равнялось аналогичному производству Германии, Британии, России и Франции, вместе взятых.

В 1870 г. производство Германии равнялось 90% в США, а в 1913 г. - менее 40%. Таким образом, экономический лидер Европы производил в два с половиной раза меньше объема производства в заокеанской республике! Уже в 1913 г. доля США в мировом промышленном производстве составила 35% (напомним в этой связи, что в настоящее время она, эта доля, составляет немногим более 20%).

***

"До 1880 года - пишет Тейлор - США почти не имели значения. Потом там произошла величайшая из всех промышленных революций. К 1914 году они не только стали экономически развитой страной по европейскому образцу, но и превратились в соперничающий континент. Добыча угля США равнялась добыче угля Англии и Германии вместе взятым. Производство чугуна и стали в Соединенных Штатах превзошло производство чугуна и стали во всей Европе. Это было зловещее предзнаменование: экономически Европе не принадлежала больше монополия, она даже перестала быть центром мира Никто не понимал, что, если европейские державы перессорятся, Америка сможет вмешаться и столкнуть их лбами и будет для этого достаточно сильна. Эта ошибка привела к окончанию истории Европы в ее прежнем понимании. Указанная ошибка понятна. Европейские государственные деятели обращали больше внимания на внешние политические явления, чем на экономическую реальность. Соединенные Штаты казались им расположенными не только на другом континенте, но и на другой планете". (Тэйлор А.Дж.П. Указ. соч., с. 43-44).

***

Но у Америки было не только индустриальное, но и технологическое превосходство. В начале века в Соединенных Штатах производилось больше автомобилей, чем во всех остальных странах мира. Конвейерное производство позволило довести производство автомашин до нескольких сотен тыс. ежегодно - в то время как даже в Европе автомобиль был все еще роскошью, а не средством передвижения. Американское конвейерное производство было не только гениальным техническим изобретением - это была и новая философия индустриализма, которая постепенно распространилась на весь мир. Таким образом, уже не европейский, а американский образ жизни становился универсальным примером для подражания остального человечества.

Что касается Японии, то в начале ХХ в. темпы экономического роста этой страны далеко превосходили аналогичные показатели любой великой державы. Правда, стране восходящего солнца приходилось начинать с крайне низкого, средневекового уровня, но эта страна продемонстрировала свою способность - благодаря присущим японскому народу сплоченности, дисциплине и патриотизму - максимально эффективно использовать даже весьма ограниченные ресурсы. В 1904 г. с этой способностью Японии столкнулась Россия; 37 лет спустя - США. Во всяком случае, после русско-японской войны Токио вошло в число мировых столиц; и мнение новой великой державы уже нельзя было игнорировать. Подъем США и Японии означал, что евроцентризму (и европейскому концерту, как центру мировой политики!) приходит конец.

2) ...и новые международные отношения.

Франко-прусская война 1870-1871 гг. не только подвела черту под периодом французской гегемонии на европейском континенте, каковая гегемония продолжалась со времен Ришелье и противостоять которой могла лишь вся объединенная Европа с Британией во главе. Эта война продемонстрировала также, что теперь на континенте - новый могущественный лидер, Германская Империя, выстоять против которой в одиночку не смогут ни Франция, ни Австрия, ни Россия. Более того, могущество Германии, как абсолютное, так и в относительное, росло как на дрожжах между 1871 и 1914 гг., и в начале ХХ в. только объединение сил всех участников "европейского концерта" еще могло уравновесить германскую мощь.

Впрочем, создатель Германской Империи - Отто фон Бисмарк - прекрасно понимал, что объединение Европы против Германии чревато смертельной угрозой для его детища. Поэтому он (в отличие от своих преемников) всегда проводил крайне осторожную политику, стремясь, за счет внешнеполитического маневрирования, избегать формирования антигерманских коалиций.

Что касается других великих европейских держав, то они были или слишком ослаблены вследствие понесенных военных поражений и территориальных потерь (Австрия, Франция) - либо их внимание было отвлечено на расширение своих колониальных империй (Англия, Россия). Таким образом, сложились условия для общей стабилизации военно-политической обстановки в Европе, и между франко-прусской и первой мировой войнами Европа практически не знала войн между великими державами (русско-турецкая война 1877-1878 гг. - не в счет; Турция не относилась к числу великих европейских держав).

Что же касается неевропейских государств, то некоторые из них (а именно США и Япония) как раз на рубеже XIX - XX вв. продемонстрировали склонность к экспансии (японо-китайская война 1894 г., испано-американская война 1898 г.), однако в конце позапрошлого столетия и Карибский бассейн, и Дальний Восток оставались далекой периферией евроцентристской по своей сути мировой политики. Короче, считалось, что ни Вашингтон, ни Токио никакой роли в мировой (= европейской) политике не играли и играть не будут.

Эта новая мирная передышка была, безусловно, заслугой системы "европейского концерта", которая сумела восстановиться и обеспечить саморегуляцию после кризиса, вызванного Крымской войной и объединением Германии и Италии. Изменилось соотношение сил между великими державами - опорой системы - но сама система продолжала работать, и до тех пор, пока у власти в Европе оставались люди, понимающие, КАК работает система, ситуация в Европе и в мире оставалась стабильной.

Вопрос только, надолго ли могла Европа наслаждаться стабильностью в условиях постепенной утраты европейской гегемонии в мире?

3) Европа и революция в военном деле.

Все это прекрасно, но какое отношение имели все эти перемены в экономике и технологии к дипломатии европейских кабинетов, спросите вы? Самое прямое и непосредственное.

Колоссальный технологический прогресс в Европе на рубеже веков не мог не сказываться и на военном деле.

Во-первых, индустриализация сделала технически и экономически возможным провести всеобщую мобилизацию, т.е. поставить под ружье фактически весь народ.

Практически вся Европа была в то время покрыта густой сетью железных дорог, что делало возможным быструю переброску крупных воинских контингентов на огромные расстояния. Кроме того, распространение машинного производства позволяло заменить труд ушедших в армию мужчин трудом женщин и подростков.

И первой страной, где произошли эти революционные сдвиги в военном деле, была, как мы уже говорили, Пруссия. В течение 1860-х гг. в Пруссии прошла самая настоящая революция в военном деле, которая на протяжении последующих полутораста лет определяла систему боевой подготовки ведущих мировых держав. Речь идет о системе всеобщей воинской повинности, позволявшей иметь колоссальный обученный резерв, который в условиях индустриализации можно было быстро поставить под ружье и по железным дорогам перебросить к театру военных действий. Еще одна прусская новинка, которую были вынуждены перенять все без исключения военные державы это Генеральный штаб, который готовил не только планы будущих войн, но и театры военных действий не после (как это было раньше), а до начала военных действий. Это гениальное изобретение Мольтке-старшего стало одной из главных причин всех прусских побед 1860-х гг. и над Данией, и над Австрией, и над Францией.

Более того, с конца XIX в. Германская империя стала лидером в гонке вооружений - как на суше, так и на море. Таким образом, остальная Европа была вынуждена реагировать на действия Берлина в военно-политической сфере.

Увы, далеко не сразу политики и военные поняли, что в новых условиях руководить по-прежнему государствами и их вооруженными силами уже нельзя. На фоне все более ускоряющегося роста темпов гонки вооружений на рубеже веков, когда чуть ли не каждый год появлялись все более разрушительные и смертоубийственные средства вооруженной борьбы, руководители великих держав, по словам Г. Киссинджера, сохраняли удивительно ФРИВОЛЬНЫЙ подход к вопросу о войне и мире. Основываясь на опыте войн середины XIX столетия, правящая элита европейских держав придерживалась той точки зрения, что большая европейская война будет либо скоротечной - либо будет идти где-то далеко, на задворках Европы (по примеру Крымской войны). Во всяком случае, даже такая война, в которой примут участие все великие державы (Англия, Австрия, Германия, Россия и Франция) не приведет (как тогда считали) к каким-то фатальным результатам.

Эта уверенность окрепла после т.н. Балканских войн (1912-1913). Мы уже говорили о том, что самым негативным последствием этих войн было то, что на основании их опыта окрепла уверенность европейских кабинетов в скоротечности и безвредности будущей большой европейской войны, а эта война будет напоминать старые добрые кабинетные войны XVIII в.

***

Нужно подчеркнуть в этой связи, что такой фривольный подход к данной проблеме разделялся далеко не всеми; уже тогда наиболее проницательные эксперты начали приходить к пониманию, что военно-технический прогресс поставил на повестку дня вопрос о принципиальной невозможности достичь каких-либо позитивных политических целей за счет большой войны в Европе.

Вот что писал Ф. Энгельс в 1893 г. о том, что ожидает Европу в случае широкомасштабного вооруженного конфликта на континенте: "Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, - сжатое на протяжении трех-четырех лет и распространенное на весь континент, голод, эпидемии, всеобщее одичание как войск, так и народных масс, вызванное острой нуждой, безнадежная путаница нашего искусственного механизма в торговле, промышленности и кредите; все это кончается всеобщим банкротством; крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, - крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как это все кончится и кто выйдет победителем из борьбы; только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса" (Маркс К. и Энгельс Ф. Собр. Соч., т. 21, с. 36). Не далее как через четверть века это пророчество оправдалось, впервые поставив под вопрос совместимость выживания человечества и войн между великими державами.

***

И все новейшие достижения науки и техники - и тогда, и теперь - немедленно использовались для создания новых средств вооруженной борьбы. Так, например, изобретение двигателей внутреннего сгорания привело к появлению танков, авиации и подводных лодок, которые сыграли громадную роль уже в первой мировой войне и решающую - во второй.

Но дело даже не только в гонке вооружений и создании массовых армий. Сама система всеобщей мобилизации делала военно-политическое руководство любой великой европейской державы крайне зависимым от темпов проведения мобилизации - ведь в будущей войне победить должен был тот, кто провел ее быстрее. Над сознанием военных и политических руководителей европейского концерта довлел опыт сравнительно скоротечных военных кампаний в ходе австро-прусской, франко-прусской , русско-турецкой и балканских войн, когда все цели войны были решены практически за несколько месяцев, а то и недель. Никто в Европе и не думал в начале ХХ в., что будущая война затянется на несколько лет, что вместо стремительных маневров многомиллионные армии будут обречены на многолетнее изнурительное сидение в окопах, что война станет триумфом не стратегии сокрушения (в духе Наполеона и Мольтке), а стратегии изнурения, и именно британская морская блокада Германии в конечном итоге обеспечит победу Антанте.

Но все это было потом, а в начале века в центре внимания военных и политических руководителей были именно темпы мобилизации. Особенно большое значение эта проблема имела для Германии. Эта страна, с ее системой всеобщей воинской повинности и наличием громадного обученного резерва, могла выставить на поле боя колоссальную действующую армию - и действительно мобилизовала в ходе первой мировой войны до 13 млн. чел. - столько же, сколько и Россия, более чем в 2 раза превосходившая Германию по численности населения. Тем не менее, даже для Германии было бы крайне сложно - если вообще возможно - вести войну на два фронта, особенно длительную войну. Вот почему для Берлина такое огромное значение имело предотвращение такой войны - именно в этом видел Бисмарк свою главную задачу после 1871 г.

После Бисмарка, однако, иные настроения возобладали в германской элите: там сложилось впечатление, что Германия может себе позволить - при определенных условиях - победить всех своих врагов одновременно. Для этого только надо было разбить их по частям - сначала разгромить Францию в ходе скоротечной кампании, а затем всеми силами обрушиться на Россию.

В этом была суть т.н. плана Шлиффена - по имени тогдашнего начальника германского Генштаба - разработанного еще в 1892 г. С чисто военной точки зрения этот план был настоящим шедевром военной мысли. В течение 1-2 месяцев предполагалось полностью разгромить Францию и по превосходным германским железным дорогам перебросить высвободившиеся войска на Восточный фронт, против России, которая должна была только-только завершить свою мобилизацию (промедление с темпами мобилизации в России было неизбежным, как в силу недостаточно развитой сети русских дорог, так и громадности русских пространств).

Все было продумано, кроме одного пустяка - позиции Великобритании. Ведь для широкомасштабного вторжения во Францию одной лишь Вогезской дыры было мало - требовалось вторжение через территорию Бельгии. История, однако, учит, что ни одно правительство Великобритании никогда не примирится с контролем над Бельгией со стороны враждебной колониальной державы. С XVII по XX столетие Лондон вел борьбу не на жизнь а на смерть против всякого, кто бы ни посягал на Бельгию, как бы его ни звали - Людовик XIV, Наполеон Бонапарт, кайзер Вильгельм, партайгеноссе Гитлер. И план Шлиффена означал, что Англия неизбежно вступит в борьбу - и тем самым молниеносная кампания превращалась бы в изнурительную войну на два фронта, в которой Германия должна была неизбежно потерпеть поражение.

В любом случае, как мы увидим, именно мобилизационные планы определяли действия великих держав на рубеже веков, заставляя нередко принимать далеко идущие политические решения. В частности, и войну Франции Германия объявила 3 августа 1914 г. в полном соответствии с планом Шлиффена. Таким образом, тот загадочный на первый взгляд исторический факт, что ответом на убийство Франца-Фердинанда в Сараево стало вторжение в Бельгию (не имеющую вообще никакого отношения к событиям на Балканах), объясняется исключительно мобилизационными планами великих держав. Итак, чисто технические детали - железнодорожное расписание, пропускная способность железных дорог и т.п. - взяли верх над политическими соображениями политических и военных лидеров.

Таким образом, на рубеже XIX - XX вв. сложилась столь хорошо описанная марксистскими теоретиками ситуация конфликта базиса и надстройки, когда внешняя политика европейских элит начала явно отставать от стремительного социально-экономического прогресса европейских государств. Особенно опасным в этой связи были явно устаревшие представления европейских политиков и военных о последствиях широкомасштабного военного конфликта в Европе.

4) Новое соотношение сил в Европе и мире.

Разумеется, все эти перемены по-разному затронули различных участников системы международных отношений на рубеже веков. Мы уже говорили о том, что далеко не всем великим державам - членам европейского концерта удалось в полной мере использовать научно-технический и экономический прогресс рубежа столетий, чтобы укрепить свои международные позиции. Канун 1 мировой войны выявил более низкие темпы экономического роста у Англии и Франции по сравнению с другими великими державами.

Экономический, социальный и технологический прогресс Европы на рубеже веков несомненен. Проблема, однако, состояла в том, что этот прогресс был крайне неравномерен. Хотя западноевропейские державы - Англия и Франция - развивались в целом достаточно динамично, темпы их роста отставали от темпов роста государств Восточной и Центральной Европы:

СРЕДНЕГОДОВЫЕ ТЕМПЫ ПРОМЫШЛЕННОГО РОСТА НЕКОТОРЫХ ГОСУДАРСТВ

(1885-1913)

Англия 2,11

Германия 4,5

Россия 5,72

США 5,2

Вплоть до 10-х годов ХХ в. темпы социально-экономического роста Германии были существенно выше, чем у ее соседей - как на западе, так и на востоке (с учетом крайне низкого уровня развития России). Однако в начале ХХ в. Россия превысила уровень промышленного развития Франции и, кроме того, темпы роста российской экономики были особенно велики: в то время по темпам экономического роста Россия занимала первое место в мире. В 1909-1913 гг. темпы роста российской промышленности были особенно впечатляющими; они достигали 12-13% в год. Еще более высокими темпами росли такие новейшие отрасли промышленности, как машиностроение, электротехника, химическая промышленность. Столыпинская аграрная реформа привела к мощному подъему сельского хозяйства России - прежде всего за счет внедрения новейших агротехнических методов и сельскохозяйственной техники. Бесспорным был и социальный прогресс - быстрыми темпами рос уровень жизни и образовательный уровень населения. В этой связи известный прогноз Столыпина - дайте России 20 лет спокойной жизни, и вы ее не узнаете, - выглядит вполне реалистично. При сохранении тех темпов социально-экономического развития, которые страна набрала в начале века, через 20 лет, в начале 1930-х гг. Россия была бы конституционной монархией со всеобщим начальным образованием, с высокоразвитой промышленной базой, страной с устойчивым средним классом, которая соперничала бы с ведущими державами за экономическое первенство в мире.

Однако успехи России явно затмевались на фоне громадного прогресса, достигнутого на рубеже XIX - XX вв. Соединенными Штатами Америки (см. ниже):

Доля в мировом промышленном производстве (1880-1913)

	1880	1900	1913
Великобритания	22,9	18,5	13,6
Империя Габсбургов	4,4	4,7	4,4
Франция	7,8	6,8	6,1
Германия	8,5	13,2	14,8
Италия	2,5	2,5	2,4
Россия	7,6	8,8	8,2
США	14,7	23,6	32

(см. Kennedy P. The Rise and Fall of the Great Powers. Economic Change and Military Conflict from 1500 to 2000. - New York: Vintage Books, 1989. - P. 202).

Правда, ко всем этим данным нужно относиться, что называется, cum grano salis. Изменение соотношения сил ведущих держав было, во-первых, весьма относительным, а, во-вторых, при оценке относительного потенциала таких стран, как Франция и, особенно, Англия, необходимо принимать во внимание их колоссальные колониальные империи, чей громадный экономический и людской потенциал мог быть мобилизован в случае войны. В конце концов, Англия и Франция потому и отставали от Германии по темпам промышленного роста, что инвестировали в свои колонии.

Но дело не только в чисто количественных показателях добычи угля, выплавки стали или тоннаже торгового флота. Дело еще и в том, с какой степенью эффективности великие державы могли использовать свои экономические возможности - а это уже зависело от таких социальных факторов, как уровень образованности населения, степень урбанизации, доля квалифицированных специалистов в общей численности населения и - главное - в степени национальной сплоченности.

А по этим показателям явными аутсайдерами оказывалась иная группа великих держав, а именно Россия, Австро-Венгрия и Италия. Все эти страны, разумеется, сильно отличались друг от друга, однако у них было и много общего а именно:

1) сравнительно низкий уровень развития, обуславливавший их отставание от других держав;

2) громадные контрасты в уровне развития различных регионов и групп населения;

3) как следствие недостаточно высокий уровень национальной сплоченности, особенно в условиях войны.

При этом и это тоже объединяло все вышеназванные страны их правящие элиты, как правило, явно недооценивали те трудности, с которыми они сталкивались в своем внутреннем развитии. И России, и Италии, и Австро-Венгрии война была совершенно не нужна однако их правители, наоборот, рассчитывали, что маленькая победоносная война позволит снять все внутренние проблемы и противоречия, сплотит нацию и т.п.

5) Кризис европейского концерта

Нет никаких сомнений в том, что на рубеже веков европейский концерт находился в состоянии глубокого системного кризиса. Каковы же были причины этого кризиса?

А) Уход с политической арены руководителей, воспитанных в традициях Священного союза и монархо-аристократической солидарности (Бисмарк, Горчаков, Александр II, Фридрих-Вильгельм IV и др.). Им на смену пришло новое поколение деятелей, у которых не было прежнего ощущения европейского единства, для которых на первом плане были лишь узкоэгоистически понимаемые национальные интересы (Солсбери, Пуанкаре, Николай II, Сазонов, Вильгельм II, Гольштейн, Бюлов, Бельтам-Гольвег и др.).

Б) Прогресс военной техники явно опережал сознание военно-политического руководства великих европейских держав. Политические и военные лидеры последних были твердо уверены в том, что большая европейская война будет, во-первых, вполне приемлемой с точки зрения своих последствий и, во-вторых, в любом случае, сравнительно скоротечной и сравнительно безболезненной для их государств. Накануне августа 1914 в европейских столицах думали о Седане и Садовой, т.е. в категориях маленькой победоносной войны.

В) Ослабление идеологического единства европейского концерта не было компенсировано соответствующими усилиями в международно-правовой и организационной сферах. Отсутствовали серьезные разоруженческие договоренности; совершенно не было эффективных организаций международной безопасности. Неструктурированность европейского концерта лишала его возможности управлять международной обстановкой на рубеже веков. В этих условиях был нарушен механизм кризисного регулирования европейского концерта: Европа фактически распалась на 2 военных блока (Антанта Центральные державы), противостоящие друг другу. При этом уровень сплоченности этих альянсов был неизмеримо выше, чем в предшествующие эпохи.

Г) Прогресс военной техники и технологии, гонка морских и сухопутных вооружений вносили дополнительную напряженность в международную обстановку. Великие европейские державы с крайней подозрительностью следили за военной подготовкой друг друга, рассматривая свои военные мероприятия как исключительно миролюбивые и ответные меры, а аналогичные меры другой стороны как явное доказательство агрессивности. Малейшее отставание в военных приготовлениях (или в темпах мобилизации) было в тех условиях смертельно опасно. И малейшее изменение в соотношении сил также было чревато самыми серьезными военно-политическими последствиями. Например, ускоренное железнодорожное строительство в европейской части России было чревато срывом плана Шлиффена, который, как мы увидим, был основан на низких темпах мобилизации в России.

Д) При этом великие европейские державы, как ни в чем не бывало, продолжали игнорировать неевропейский мир в своих политических расчетах, как будто не было ни США, ни Японии.

6) Выводы

Социально-экономические, технологические, политические и культурные перемены на европейском континенте на рубеже XIX - ХХ вв. делали европейский концерт, в том виде, в котором он сложился в начале XIX в., явным анахронизмом. Эта система международных отношений становилась явно неспособной обеспечивать безопасность и стабильность в Европе и в мире.

ВОПРОСЫ:

Какие социально-экономические перемены происходили в Европе и в мире на рубеже XIX - XX вв.?
Каковы были военно-политические последствия этих перемен?
В чем причины кризиса "европейского концерта"?
Почему мир на рубеже веков постепенно утрачивал евроцентрический характер?

ЛЕКЦИЯ 15. МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В КОНЦЕ XIX НАЧАЛЕ XX В.

Крах Драйкайзербунда.

Все эти перемены в Европе, о которых мы говорили в ходе предыдущей лекции, не могли проявиться в полном объеме до тех пор, пока во главе европейских внешнеполитических ведомств оставались дипломаты старой школы, такие, как Бисмарк, Горчаков, Дерби, Андраши. На рубеже веков, однако, к руководству большой политикой европейских кабинетов пришли люди, которые были во многом чужды представлений о монархической солидарности, свойственных их отцам и дедам. Новое поколение европейских политиков, как мы уже сказали, ориентировалось в своей политике на общественные настроения, на придворные камарильи, и т.п. Представление же о моральном единстве Европы было во многом к тому времени утрачено.

А ничего иного для укрепления Европейского концерта в то время просто не было. Мы уже рассматривали с вами внутреннюю структуру европейского концерта: последняя была чрезвычайно слаба и не соответствовала задачам и потребностям все более усложнявшихся международных отношений. Фактически все держалось на устаревших династических принципах, которые все больше заменялись национальным интересом.

И первой жертвой племени младого, незнакомого политиков и дипломатов, пришедших к власти в конце XIX в., стал созданный Бисмарком в 1873 г. Союз трех императоров (австрийского, германского и русского). Для Бисмарка образование этого союза было одной из самых ценных дипломатических побед. Ведь тем самым Берлин 1) утверждал свое центральное положение в тогдашней Европе; 2) вбивал клин между Парижем и Санкт-Петербургом; 3) брал под свой плотный контроль австро-русское соперничество на Балканах (чтобы не пришлось потом выбирать, на чью сторону встать в случае войны между Австрией и Россией).

С самого начала, однако, было видно, что эта комбинация Бисмарка была довольно мертворожденной. Она держалась на собственный фобиях Бисмарка и на сентиментальных чувствах Александра II и Вильгельма I по отношению друг к другу, а также на взаимных симпатиях русских и немецких консерваторов и монархистов.

***

Политика Бисмарка была не просто традиционной, она была старомодной, - писал о нем Тейлор. Его преследовали кошмары, мучившие прошлое поколение и зачастую уже утратившие свою реальность. Во внутренней политике он неизменно остерегался революции 1848 года и потому обращался с социал-демократами, как с опасными заговорщиками, еще долгое время после того, как они стали респектабельными парламентариями. Так же обстояло дело и с внешней политикой В 1879 году одному только Бисмарку могла померещиться новая Крымская война. Он недооценивал слабость России и, быть может, преувеличивал упадок Австро-Венгрии (Тэйлор А.Дж.П. Борьба за господство в Европе. 1848-1918. М.: Издательство иностранной литературы, 1958. - С. 284-285).

***

Но вот что касается реальных национальных интересов Австро-Венгрии и России здесь всякие личные симпатии отступали на задний план. Разногласия двух стран на Балканах были слишком велики, чтобы их мог сгладить даже Бисмарк. Тем самым союз с Веной означал постепенное втягивание Берлина в балканские интриги венского кабинета вплоть до июля 1914 г.

Действительно, в ходе обмена нотами между Австрией, Пруссией и Россией в 1873 г. (каковой обмен и оформил Драйкайзербунд), стороны уславливались сотрудничать в: 1) сохранении территориального статус-кво в Европе; 2) разрешении Восточного вопроса; 3) обуздании революции. Ясно было, однако, что 3-й пункт интересовал в тех условиях исключительно Россию: бывший жандарм Европы содрогался теперь перед натиском русской революции. Что касается пунктов 1-2, то назвать их союзом было бы слишком сильно; это было лишь обязательство консультироваться друг с другом в случае кризиса и не более того.

Германо-австрийский договор 1879 г., который был по сути дела оборонительным союзом, направленным против России, мог бы привести к отчуждению России и краху политики поддержания Союза трех императоров. Чтобы не допустить этого, Бисмарк был вынужден в 1881 г. пойти на заключение нового Драйкайзербунда, который более соответствовал духу времени. В соответствии с положениями трехстороннего австро-германо-русского договора 1881 г., три державы заключали пакт о нейтралитете на тот случай, если одна из трех империй окажется вовлеченной в войну с четвертой державой. Фактически это означало, что при любом обострении англо-русских противоречий Лондон окажется без союзников на континенте ввиду пророссийской политики Парижа, а также ввиду маловероятности новой франко-германской войны в то время. Далее, договор подтверждал принцип закрытия проливов в случае войны это была важная гарантия против возможного нападения Англии на Россию на Черном море. Наконец (и это тоже была большая победа русской дипломатии) Австрия согласилась на воссоединение Болгарии (взамен, правда, Россия была вынуждена подтвердить согласие на аннексию Боснии и Герцеговины).

Это была бесспорная победа российской дипломатии и признак германо-русского сближения. Вот почему новым союзом трех императоров была недовольна Вена (которой Бисмарк выкрутил руки), и вот почему Австрия сделала все, чтобы превратить его в пустой клочок бумаги. Тройственный союз Австрии, Германии и Италии (1882 г.) означал смертный приговор для Союза трех императоров, поскольку имел явную антирусскую направленность и фактически перечеркивал Драйкайзербунд. Заключенный в следующем, 1883, году австро-германо-румынский договор стал. фактически, оборонительным союзом, направленным против России. Тем самым положения этого договора и Тройственного союза вступали в фактическое противоречие с условиями "Драйказербунда" 1881 г. Что еще хуже, Тройственный союз и австро-германо-румынский договор, как считают многие историки дипломатии, будучи первыми военно-политическими союзами, заключенными в мирное время после Венского конгресса, свидетельствовали о начале постепенной эрозии "европейского концерта".

Положение не мог спасти и Договор перестраховки от 1887 г. - еще одна хитроумная комбинация Бисмарка. Согласно этому соглашению, Россия брала на себя обязательство оставаться нейтральной, если только Германия не нападет на Францию, а Германия - сохранять нейтралитет при условии, что Россия не нападет на Австро-Венгрию. Германия вновь взяла на себя обязательства поддержать Россию по вопросу о Проливах. Фактически именно в Договоре перестраховки впервые был намечен контур противостоящих коалиций - Антанты и Центральных держав (Россия-Франция и Германия-Австрия).

Антирусская направленность германской политики усилилась еще больше при преемниках Бисмарка. Фактически новые канцлеры - Каприви и Бельтам-Гольвег - не разбирались в международных делах, целиком полагаясь на суждение Гольштейна, одного из ведущих чиновников германского министерства иностранных дел. Отказ Берлина возобновить Договор перестраховки (1891) означал, что в германской политике произошел решающий поворот, направленный на безоглядную поддержку единственного надежного союзника - Австрии. Кроме того, в тот период в Берлине еще воздерживались от гонки морских вооружений и активной колониальной политики, что давало возможность сближения Англии и Германии (на антирусской основе). Германия, отказавшись от своих претензий на Занзибар и Юго-Западную Африку, получила от Лондона Гельголанд (англо-германское соглашение от 1 июля 1890 г.).

Франко-русский союз

В этих условиях франко-русское сближение становилось неизбежным. И если двусмысленная политика Берлина и откровенно враждебная политика Вены были стимулом к франко-русскому союзу для России, то Францию подталкивала на Восток неуступчивость Лондона в египетском вопросе (с 1882 г. Египет стал фактически британской полуколонией), что совершенно исключало восстановление крымской коалиции.

Впрочем, это франко-русское сближение шло непросто. Первоначально Россия отказывалась заключать военную конвенцию с Парижем и, следовательно, брать на себя какие-либо конкретные обязательства. Расчет Петербурга был понятен: в одиночку разделаться с Австрией, пока руки у Германии будут связаны по причине франко-германского антагонизма.

Действительно, в 1890-е гг. Франция нуждалась во франко-русском военном союзе больше, чем Россия. Однако, с другой стороны, финансовая зависимость царского правительства от французских займов была не менее ощутимой (первый такой заем был размещен еще в 1888 г.). Да и страх петербургского кабинета перед возможностью остаться один на один перед стремительно растущим германским колоссом также нельзя сбрасывать со счетов. Особенно усилились эти страхи после возобновления Тройственного союза (май 1891), сопровождаемые демонстрациями англо-германской дружбы.

Уже в августе 1891 г. царь Александр III принимал французского президента в Кронштадте; при этом он вынужден был обнажить голову при звуках французского революционного гимна - Марсельезы... Так началось сближение между двумя странами, которое в 1892-1894 гг. завершилось заключением франко-русской военной конвенции.

Статья первая этой конвенции гласила:

Если Франция подвергнется нападению Германии или Италии, поддержанной Германией, Россия употребит все свои наличные силы для нападения на Германию.

Если Россия подвергнется нападению Германии или Австрии, поддержанной Германией, Франция употребит все свои наличные силы для нападения на Германию.

Статья вторая устанавливала, что в случае мобилизации сил Тройственного союза или одной из входящих в него держав Франция и Россия по поступлении этого известия и не ожидая никакого другого предварительного соглашения мобилизуют немедленно и одновременно все свои силы и придвинут их как можно ближе к своим границам. Далее в конвенции определялось количество войск, которое будет двинуто Россией и Францией против Германии как сильнейшего члена враждебной группировки.

Во время переговоров о содержании конвенции французская сторона настаивала, чтобы Россия выделила как можно больше сил именно на германском фронте. Очевидно, что французский генштаб продолжал придерживаться наполеоновской стратегии сокрушения главных сил неприятеля. Мировая война, однако, показала, что верх одержала стратегия изнурения, действуя в соответствии с которой Антанта сначала одержала победу над союзниками Германии, а потом принудила к капитуляции и самое Германию.

Далеко не сразу в Берлине осознали весь масштаб свершившейся катастрофы. Но по мере того как мечты об англо-германском сближении становились все более призрачными, германская дипломатия начала предпринимать шаги, направленные на сближение с Россией. Но было уже поздно - решить задачу ликвидацию франко-русского союза Германия так и не смогла.

Более того, на рубеже XIX - XX вв. Берлин предпринял ряд шагов, которые делали совершенно невозможными какое бы то ни было улучшение отношений и с Францией. Как известно, аннексия Эльзаса и Лотарингии в результате франко-прусской войны 1870-1871 гг. привела к антагонизму между Францией и Германией. Между тем, стремясь избежать втягивания Германской Империи в войну на два фронта, Берлин был объективно заинтересован в нормализации отношений с Парижем. Вот почему, стремясь компенсировать Францию за утрату двух этих провинций и, таким образом, найти основу для нормализации отношений с Парижем, Бисмарк неизменно поддерживал Францию во всех ее французских колониальных предприятиях. Сам Бисмарк был совершенно равнодушен к колониальной политике; известны его фразы насчет Балкан ("весь этот край не стоит костей одного померанского гренадера") и Африки ("Моя карта Африки находится в Европе. Вот лежит Россия, а вот - Франция, мы же находимся посредине. Это и есть моя карта Африки"). После образования Германской империи и решения, таким образом, исторической задачи объединения немцев в едином государстве Бисмарк справедливо полагал, что в интересах нового немецкого государства - поддержание стабильности в Европе, а такой стабильности, как показывал опыт истории, можно было добиться лишь за счет активизации колониальной экспансии ведущих держав - соседей Германии. Вот почему Бисмарк всячески поощрял колониальные устремления и Англии, и России - но особенно Франции.

Во всех конфликтах между Парижем и Лондоном по колониальным вопросам на протяжении 1880-х гг. Бисмарк неизменно поддерживал французов. Действуя таким образом, немецкой дипломатии удалось развалить т.н. "либеральный союз" между республиканской Францией и конституционной Британией, который, разумеется, имел определенную антигерманскую направленность.

Активизация же германской колониальной политики с неизбежностью вызвала обострение германо-французских отношений, и сразу же возник дух реванша за Седан. Но еще более серьезные последствия имело для Берлина ухудшение англо-германских отношений.

Нарастание англо-германского антагонизма

Собственно, авантюристическое решение порвать с Россией было принято канцлером Вильгельмом II и его окружением под влиянием надежд на англо-германское сближение. Этим надеждам, однако, не суждено было сбыться, и важнейшей причиной стало англо-германское морское и колониальное соперничество.

В правящих кругах Германии утвердилась та точка зрения, что без обширной колониальной империи Германская Империя якобы не может развиваться. Вообще-то такого рода взгляды не находили своего подтверждения в сравнительных данных экономического развития Германии и старых колониальных держав: Германия, которая практически не имела колоний, развивалась намного быстрее Англии, Франции, Бельгии, Голландии и т.д. (кстати, то же самое можно сказать и о США). Фактически колонии были обузой на шее старых колониальных держав; во всяком случае, после краха колониальных империй в 1960-е гг. темпы экономического роста европейских метрополий многократно возросли. Но, тем не менее, в немецкой правящей элите на рубеже XIX - XX вв. мысль о необходимости колониальной экспансии стала своего рода idee fixe. Не случайно, что именно тогда в Германии большое распространение получили геополитические концепции, уделявшие особое внимание именно расширению контроля над географическим пространством как доказательство жизнеспособности государственного организма.

***

Так, в своей книге Политическая география, вышедшей в 1897 г., германский ученый Ф. Ратцель обосновывал тезис о том, что государство представляет собой биологический организм, действующий в соответствии с биологическими законами. Более того, Ратцель видел в государстве продукт органической эволюции, укорененный в земле подобно дереву. Сущностные характеристики государства определяются поэтому его местоположением, и успех государства определяется успешностью приспособления к окружающей среде. Один из основных путей наращивания мощи этого организма, считал Ратцель это территориальная экспансия, или расширение жизненного пространства Lebensraum. На долгие годы в общественном сознании Германии утвердилась мысль о том, что все проблемы этой страны связаны со слишком якобы тесными границами, стесняющими ее динамическое развитие.

***

Такого рода взгляды были конкретизированы и развиты в трудах т.н. Пангерманского союза. Эта организация, образованная в 1891 г., включала ряд видных парламентариев (преимущественно национал-либералов и консерваторов), промышленников (главным образом экспортеров), профессоров, юристов, отставников-военных. Спонсорами союза были крупнейшие германские концерны, работавшие в сфере тяжелой промышленности. Целью союза было создание т.н. Срединной Европы путем поглощения Австро-Венгрии, Голландии, Дании, Прибалтики, Бельгии, части Швейцарии, Восточной Франции и даже (возможно) Украины и Кавказа. Пангерманцы были искренне уверены, что германская военная мощь позволит справиться сразу со всеми врагами Райха. Влияние Пангерманского союза было очень велико - многие публичные выступления (и даже важнейшие политические решения) кайзера Вильгельма, канцлера Бюлова, адмирала Тирпица и др. были приняты под влиянием пангерманской пропаганды о необходимости территориальной экспансии.

Конкретными проявлениями растущего антагонизма между Лондоном и Берлином стало противодействие, оказанное британским кабинетом строительству железных дорог в Анатолии (1892 г.). И хотя Берлин и Стамбул отвергли эти притязания и железная дорога Эскишехир-Конья была построена при немецком финансовом и техническом содействии, тем не менее все это оставило неприятный осадок в англо-германских отношениях.

Новым свидетельством обострения англо-германских противоречий стало соперничество великих держав за раздел Африки. Собственно, соперничали тут главным образом Англия и Франция, которые использовали другие европейские державы (Германию, Бельгию и Италию) в своих интересах, чтобы не допустить своего главного антагониста к верховьям Нила, которые рассматривались как главный объект соперничества.

Вот почему, в соответствии с договором от 15 ноября 1893 г. Англия признавала территорию Камеруна до оз. Чад на севере и бассейн реки Шари на юге как немецкую зону влияния. В Лондоне рассчитывали, что Германия, традиционный враг Франции, воспрепятствует продвижению французов к верховьям Нила с запада.

Но не тут-то было! Ровно через 4 месяца, 15 марта 1894 г., было заключено франко-германское соглашение, по которому Германия ограничивала свои владения Камеруном, а французской стороне предоставлялась свобода действий на всем пространстве к востоку от его границы.

Здесь британский кабинет просчитался, не сумев понять, что в интересах Берлина было отвлечь Францию от Европы (и от потенциальных союзников в Европе). Более того, Берлин сделал все возможное, чтобы сорвать англо-бельгийское соглашение, в соответствии с которым т.н. "Независимое государство Конго" получало в аренду левый берег Нила от оз. Альберта до Фашоды. В результате давления из Парижа и Берлина 14 августа 1894 г. король Леопольд II по соглашению с Францией отказался от левого берега Нила. Путь к Нилу был открыт, что и привело год спустя к острейшему англо-французскому кризису вокруг Фашоды (т.н. "Фашодский инцидент).

Но особенное раздражение Лондона вызвала позиция, занятая Берлином в ходе кризиса вокруг Трансвааля (декабрь 1895 - январь 1896), когда полным провалом закончился английский заговор, направленный на свержение президента Трансвааля Крюгера при поддержке отряда полиции Южноафриканской компании Сесиля Родся под командованием Джемсона. Германия традиционно рассматривала бурские республики на юге Африки как свою сферу влияния; вот почему неудавшийся налет на Йоханнесбург вызвал резкую реакцию кайзера. Знаменитая телеграмма кайзера Крюгеру (3 января 1896 г.), в которой он поздравлял президента Трансвааля с победой над вооруженными бандами и намекал на возможную помощь со стороны дружественных держав, вызвала настоящую бурю в Англии. Отныне там не делали себе иллюзий относительно того, что в лице Германии туманный Альбион имеет непримиримого врага. С другой стороны, неудачей закончились и попытки Берлина сколотить антианглийскую континентальную лигу: ни Россия, ни Франция, ни Австрия, ни Италия не были готовы к конфликту с Лондоном ради германских интересов. Ведь колониальные претензии Берлина начали вызывать на рубеже XIX - XX вв. все большее беспокойство уже не только в Лондоне, но и в других европейских столицах.

Так, в ходе т.н. Фашодского инцидента (лето-осень 1898 г.), когда экспедиционный англо-египетский корпус Китченера заблокировал в деревушке Фашода в верхнем течении Нила отряд капитана Маршана численностью в 100 чел., французам пришлось убедиться, что от прежнего благожелательного отношения к их колониальным авантюрам со стороны Германии не осталось и следа. Осторожный зондаж Парижа относительно позиции Берлина по поводу англо-французского конфликта породил следующий ответ немецкой стороны: "Франко-германское сближение станет возможным лишь тогда, когда слова "Эльзас и Лотарингия" исчезнут из словаря французских государственных деятелей и французской прессы". В итоге Франция была вынуждена капитулировать перед Великобританией, уступив последней фактически весь бассейн Нила. В качестве утешительного приза Франция получила значительный кусок Судана к западу от Дарфура. Захват этой территории позволил соединить территориально владения Франции в Северной и Западной Африке с ее центральноафриканскими колониями.

Очень скоро, впрочем, Лондону пришлось глубоко раскаяться в своей негибкой политике в колониальном вопросе, которая оттолкнула от Англии не только Францию, но и Россию. Произошло это после начала англо-бурской войны(1899-1902). Операция, которая задумывалась Лондоном как полицейская акция, превратилась в тяжелую и кровопролитную войну, потребовавшую напряжения всех сил империи. В Южную Африку пришлось перебросить до 250 тыс. чел., и только через 2 года упорной борьбы удалось добиться победы.

Дело даже не только в том, что под вопрос была поставлена эффективность британской военной машины. Англия оказалась в полной международной изоляции, которая в данный момент выглядела совсем не блестяще. Франция, Россия и Германия теперь получили возможность припомнить надменной Британии все те унижения, которые они претерпели от туманного Альбиона в колониальном вопросе.

Британскому кабинету пришлось пойти на уступки Берлину (2 острава архипелага Самоа + часть колонии Золотой Берег в Западной Африке), лишь бы только добиться германского нейтралитета в войне. Политика Германской империи - открытый шантаж, - писал в этой связи Чемберлен премьеру Солсбери. Однако, чтобы гарантировать хотя бы благожелательный немецкий нейтралитет в войне, которая шла совсем не так, как хотели бы в Лондоне, Чемберлен предложил даже союз двух рас - англосаксонской и германской. В Берлине, однако, разгадали этот нехитрый маневр - англичанам было дано понять, что Германия не нуждается в Англии. И вообще, как сказал в своей речи в рейхстаге 11 декабря 1899 г. канцлер Бюлов, Германия должна иметь такой сильный военно-морской флот, чтобы быть в состоянии отразить нападение даже самой сильной морской державы.

Это был ушат холодной воды лично для Дж. Чемберлена, министра иностранных дел ее величества. Но настоящим вызовом национальной безопасности Великобритании стало то обстоятельство, что как раз в годы англо-бурской войны эти слова Бюлова начали ускоренными темпами претворяться в жизнь. По закону от 12 июня 1900 г. германский флот должен был состоять из 34 линейных кораблей, 11 тяжелых и 34 легких крейсеров и около 100 миноносцев. Это была внушительная заявка на борьбу с Англией за коренной передел мира, за господство на море.

Масло в огонь подливала и германская конкуренция, многократно обострившаяся в годы экономического кризиса (1900-1902). За период кризиса стоимость вывоза черных металлов и металлических изделий из Германии в Англию возросла более чем в 3 раза; в то же время импорт аналогичных изделий из Англии сократился в такой же пропорции. Британская металлургия, некогда мощнейшая в мире, явно проигрывала соревнование с немецкой металлургической промышленностью. Обострилась и конкуренция с германскими пароходными компаниями. Таким образом, германский вызов угрожал самым основам британского промышленного и торгового первенства в мире.

4) Складывание Антанты

Таким образом, в ХХ в. Англия вступала в крайне непростом международном положении. У страны отсутствовали союзники на международной арене. Оно бы ничего, если бы Британия сохраняла былое экономическое и военное превосходство над остальными участниками европейского концерта. Проблема, однако, была в том, что к началу столетия Англия все больше утрачивало свое некогда неоспоримое первенство, и в этих условиях Лондону понадобились друзья и союзники.

Однако выход из этой далеко уже не блестящей изоляции был непростым делом. И эту задачу буквально за несколько лет решил король Эдуард VII. Пока он был наследником престола, у него была не очень-то выигрышная репутация плейбоя и прожигателя жизни. Однако после своего вступления на престол он за несколько лет сумел вывести страну из политической изоляции на международной арене. В этом деле ему помогли незаурядное личное обаяние и обширные связи в высшем свете европейских столиц.

Весной 1903 г. состоялся визит английского короля в Париж, который послужил началом англо-французского сближения. Через год было подписано соглашение между двумя странами о разделе сфер влияния в Африке (8 апреля 1904 г.), которое было прозвано сердечным согласием (entente). Делят Африку, - так прокомментировал это Ленин. Суть соглашения: в обмен на свободу рук в Египте Лондон соглашался на захват Францией большей части Марокко. Действительно, у обоих стран был мощный побудительный мотив позабыть о старинной колониальной вражде: на востоке креп и наливался силой страшный враг.

И России, и Британии приходилось считаться с возможностью строительства ответвления от Багдадской железной дороги на Персию - тогда персидский рынок был бы потерян и для русских, и для англичан. И хотя российское правительство было готово на определенных условиях снять свои возражения против строительства Багдадской железной дороги, тем не менее Берлин отказался взять обязательство не строить железных дорог к границам Персии или по территории Персии. В этих условиях, дабы сохранить свои особые интересы в Персии, царское правительство было вынуждено пойти на сближение с Лондоном. Таким образом, непомерные аппетиты Берлина толкали двух "закадычных врагов", Англию и Россию, навстречу друг другу.

5) Гонка вооружений великих держав

Мы уже говорили о том, что Крымская война - это первый пример воздействия гонки вооружений на международные отношения. После Крымской войны великие державы (как, впрочем, и малые страны) больше не могли относиться легкомысленно к военно-техническим новинкам; и гонка вооружений стала важнейшим фактором, определявшим характер международных отношений. При этом гонка вооружений велась как на суше, так и на море.

Главным направлением гонки вооружений на суше было в то время совершенствование артиллерийско-стрелкового вооружения. В 1896 г. Германия приняла на вооружение скорострельную 77-миллиметровую полевую пушку, которая делала 6-10 выстрелов в минуту, в то время как ранее число выстрелов равнялось 1-2. В следующем году Франция ввела 75-мм пушку образца 1897 г. Но Россия и Австро-Венгрия столкнулись с недостатком денежных средств при перевооружении своей артиллерии. Финансовая нужда навела русское правительство на предложение о созыве международной конференции по ограничению вооружений (24 августа 1898 г.).

Реакция кайзера Вильгельма на эту инициативу Петербурга была вполне предсказуема. Им денег не хватает, - сказал он, и попал в точку. Отсюда - решительная оппозиция Берлина всем планам ограничения как сухопутных, так и морских вооружений: там считали, что у Германии хватит денег на все, и на морские вооружения, и на сухопутные. Несколько лет спустя адмирал Тирпитц высказался против англо-германского соглашения об ограничении военно-морских вооружений.

Но не только потенциальный противник, но и союзники-французы были против инициативы Петербурга. Они уже вложили крупные средства в перевооружение своей полевой артиллерии и не собирались от него отказываться не только по соображениям финансовым, но и по соображениям престижа: для них отказ от гонки вооружений был бы символическим признанием окончательного отказа от Эльзаса и Лотарингии.

Негативно был настроен и Лондон: там считали, что проверить соблюдение разоруженческих соглашений было бы невозможно. В итоге гаагская конференция (1899 г.) разработала конвенции о законах и правилах сухопутной и морской войны, а также приняла соглашения о запрете метания снарядов и взрывчатых веществ с воздушных шаров (так), о неупотреблении снарядов, имеющих единственным назначением распространять удушливые или вредоносные газы, о запрещении разрывных пуль. Кроме того, была учреждена Постоянная палата третейского суда с пребыванием в Гааге. Однако решение о принудительном арбитраже не было принято.

***

В Лондоне также не верили в возможность ограничения англо-германского военно-морского соперничества. Там считали, что единственная возможность для такого рода договоренности - это добровольное согласие Берлина с британским военно-морским первенством, но в такое смирение немцев в Англии никто не верил.

Некоторое время в Лондоне надеялись на британское лидерство в гонке военно-морских вооружений. В 1905 г. англичане спустили на воду первый Дредноут - линейный корабль, у которого было вместо обычных 4-х 10 орудий главного морского калибра (12 дюймов, или 305 мм). Все старые линкоры после этого немедленно оказались устаревшими Британия, таким образом, вырвалась вперед в гонке вооружений.

Ответ Берлина был гораздо более мощным, чем предполагали в Англии. В 1906-1908 гг. рейхстагом были приняты 2 новых морских закона (3-й и 4-й), по которым все новые немецкие броненосцы должны быть не ниже класса дредноута и, кроме того, до 1917 г. должны были быть заменены 17 линкоров и 6 тяжелых крейсеров. Немцы также углубили Кильский канал, чтобы там могли проходить и линейные корабли. Согласно закону 1908 г., на флот выделялось на 1 млрд. марок сверх того, что было запланировано по прежним военно-морским программам. И если по закону 1900 ежегодно закладывалось по 2 броненосца, то по закону 1908 г. предполагалось закладывать по 4 линкора класса дредноут.

Уверенность в конечной победе в гонке вооружений была в Берлине столь велика, что в 1907 г. германское правительство фактически сорвало намечавшееся соглашение об ограничении морских вооружений. В ходе личных переговоров Эдуарда VII с Вильгельмом II последний запросил за возможные германские уступки в этом вопросе непомерную цену, в частности, разрыв англо-французской и англо-русской Антант. В результате после неудачных попыток договориться с Германией британский кабинет принял решение о строительстве вдвое большего количества линкоров, чем их строит Германия два киля против одного. Тем самым гонка вооружений получила дополнительный импульс. На этом примере мы можем видеть действие важного компонента гонки вооружений т.н. механизма действие противодействие.

В целом, к лету 1914 г. Германия, отставая от Великобритании в гонке морских вооружений, явно опережала Францию и Россию в гонке вооружений сухопутных. В частности, немцы первыми внедрили на вооружение на дивизионном уровне тяжелые полевые орудия (105 мм гаубицы). Тем самым германская армия приобрела решающий перевес на сухопутном ТВД по огневой мощи. Это, по мнению германского генштаба, давало Германии основание рассчитывать на быструю победу даже в войне на два фронта.

В 1912 г. был принят новый судостроительный закон о постройке дополнительно еще 3 дредноутов между 1912 и 1917 гг. Бетман попытался было сорвать принятие этого закона (прекрасно понимая, какими международными осложнениями чревато его принятие), противопоставив ему требования о добавочных ассигнованиях на армию. Кончилось тем, что рейхстаг принял оба закона - о дополнительных ассигнованиях и на армию, и на флот.

Эта была полная победа Тирпица и германской военщины в целом. В результате поездка британского военного министра Холдена в Берлин (февраль 1912 г.) закончилась полным провалом: сторонам не удалось договориться ни о нейтралитете, ни о колониях, ни о гонке морских вооружений - и главным образом благодаря позиции Тирпица, занявшего совершенно непримиримую позицию по морскому вопросу. Сам же факт поездки британского министра и некоторое оживление англо-германского диалога заставили Берлин думать, будто Англия готова к компромиссу и не собирается решительно противодействовать германской агрессии. Два года спустя, в роковые дни сараевского кризиса, Вильгельму и его окружению пришлось убедиться в ошибочности этого вывода - но было уже поздно...

Непосредственным результатом провала миссии Холдена было укрепление англо-французской Антанты. Обмен письмами между Греем и Камбоном 22-23 ноября 1912 г. означал, что Париж и Лондон будут вести военное планирование исходя из наличия англо-французского союза во время войны с Германией. В результате между морскими штабами двух стран была заключена военно-морская конвенция, согласно которой английский флот брал на себя защиту Атлантического побережья Франции, а французский - защиту английских интересов в Средиземном море.

7) Вместо заключения.

В меморандуме от 1 января 1907 г. сотрудник британского министерства иностранных дел Э. Кроу писал: Первенство Германии на море не может быть совместимо с существованием Британской империи. Но даже если бы Великобритания исчезла, соединение величайшей военной мощи на суше и на море в руках одного государства вынудило бы весь мир объединиться, чтобы избавиться от этого кошмара. Приобретение колоний, пригодных для немецкой колонизации в Южной Америке, нельзя примирить с доктриной Монро... Создание немецкой Индии в Малой Азии в конечном счете зависит от германского господства на море, либо от завоевания Германией Константинополя и стран, находящихся между Босфором и ее нынешними юго-восточными границами. Правда, каждый из этих грандиозных планов кажется невыполнимым при современных международных условиях; однако похоже на то, что Германия носится со всеми сразу, сама нагромождая, таким образом, на своем пути препятствия и развязывая силы сопротивления встревоженного мира... как мало логики, последовательности и целеустремленности содержится в этой бурной деятельности, в тех ошеломляющих выходках и в том пренебрежительном отношении к чувствам других наций, которые столь типичны для последних актов германской политики.

С этой жесткой оценкой германской внешней политики на рубеже веков вынуждены были согласиться не только современники, но и потомки. Действительно, у немецкой дипломатии не оказалось в тот период хозяина, каким на протяжении многих лет был Отто фон Бисмарк. При всей сложности своих политических комбинаций железный канцлер всегда держал в своих руках все нити интриг; невозможно было даже себе представить, чтобы при нем у Берлина было несколько внешних политик.

А именно так обстояли дела после Бисмарка, при Вильгельме II: своя игра была у кайзера, своя - у канцлера, своя - в МИДе, своя - у армии, своя - у флота. Ни о какой внешнеполитической координации в данных условиях не могло быть и речи; не приходилось ожидать, что эту координацию обеспечит такой неврастеник, как Вильгельм II, такой светский пшют, как Бюлов, и такое ничтожество, как Бетман-Гольвег. Если бы такую внешнюю политику стала бы проводить Турция или Персия - они просто стали бы всеобщими посмешищами. Но подобный непродуманный и авантюристичный внешнеполитический курс проводила мощнейшая держава, претендующая на мировое господство. Немудрено, что в начале ХХ в. начала складываться мощнейшая антигерманская коалиция.

ВОПРОСЫ:

В чем причина обострения международной обстановки на рубеже XIX - XX вв.?
В чем причина постепенного ослабления англо-русского и англо-французского колониального соперничества в начале ХХ в.?
Каковы основные направления гонки вооружений на рубеже веков?

ЛЕКЦИЯ 16. ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА

1. Великая Иллюзия. Первая мировая война и закат Европы.

Пожалуй, лучший художественный фильм об этой войне - Великая иллюзия, великий фильм великого Жака Ренуара (1937 г.) с неподражаемыми Жаном Габеном и Эрихом фон Стронхаймом в главных ролях. Поистине, эта война стала войной утраченных иллюзий - иллюзий о всемогуществе европейской цивилизации, о моральном единстве Европы, о превосходстве ее ценностей, о благотворности прогресса, и т.п. Наверное, никакая другая война в истории не приносила столько разочарований как победителям, так и побежденным. После газовых атак, после Вердена и Соммы, после большой Берты предаваться этим иллюзиям было уже нельзя. Отсюда - потерянное поколение, поколение Э. Ремарка и Э. Хемингуэя.

И дело не только в чудовищных потерях и разрушениях, которые отбросили человеческую цивилизацию на полвека назад. После мясорубки первой мировой войны пришло новое поколение, которым ценности их отцов, их вера в демократию, прогресс и достоинство человеческой личности казались нелепыми и смешными. Европейский Ренессанс сменило, по словам Бердяева, новое средневековье. На свет божий выползли, казалось, давно раздавленные гадины, появились новые инквизиции, проскрипционные списки, костры из книг - а вскоре и костры из людей.

Европейское доминирование в мире закончилось, таким образом, в августе 1914 г. На смену ему пришла новая международная конфигурация.

2. Соотношение сил и планы воюющих сторон.

Накануне войны общеэкономическое и военно-техническое преобладание Германии и Австро-Венгрии над Россией и Францией было подавляющим. Центральные державы производили 19,2% мировой промышленной продукции, Россия и Франция - 14,3%. Германия и Австрия потребляли вдвое больше угля, чем их противники (236 млн. тонн против 116 млн. тонн). Более чем двукратным - 20,2 млн. тонн против 9,4 млн. тонн - было превосходство Центральных держав в выплавке стали, что имеет особое значение для военного производства.

Не менее серьезными были и преимущества Центральных держав в вооружениях. Особое значение имел громадный перевес немцев в тяжелой полевой артиллерии, которая практически отсутствовала у русских и французов. Дивизионы 105-мм гаубиц (18 орудий) позволяли германским пехотным дивизиям безнаказанно расстреливать русские и французские части на безопасной дистанции. А если учесть нехватку снарядов у русской армии в первые годы войны, можно себе представить, насколько тяжелым было положение союзников по Антанте, отражающим германский натиск.

Были и другие преимущества, которые трудно было измерить, что называется, в штуках и тоннах, но которые, тем не менее, играли существенную роль, обеспечивая преобладание Центральных держав над их противниками. Во-первых, это преимущество в резервах. Превосходно налаженная немецкая система всеобщей воинской повинности создавала огромный подготовленный резерв (так, например, несмотря на более чем двукратное превосходство России в численности населения, Германия мобилизовала в ходе войны столько же резервистов, что и Россия (13 млн. чел.)). Во-вторых, это гораздо более развитый (чем в России) механический транспорт, что давало возможным не только быстро перебрасывать резервы к передовой, но и не заботиться о фураже для гужевого транспорта. В-третьих, это общий более высокий уровень культуры (опять-таки по сравнению с Россией), что обеспечивало вооруженные силы, промышленность и транспорт достаточным количеством обученных кадров, тогда как в России нужда в офицерах среднего звена (на которых, собственно, армия и держится) была на всем протяжении войны жесточайшей.

Таким образом, в случае войны против немецкого колосса у Франции и России (даже если бы к ним присоединилась Италия) не было бы шансов - если бы не вмешательство Англии.

Мы уже говорили о том, что Великобритания должна была вмешаться в события на европейском континенте. Ни один британский кабинет (как, впрочем, и британское общество) никогда не примирились бы с доминированием на континенте враждебной державы (или коалиции). Такова была британская политика на протяжении столетий - поддерживать европейское равновесие. Кроме того, военные планы Германии вели к нарушению британских интересов и угрожали безопасности туманного Альбиона. Чего стоили, например, германские планы оккупация Бельгии!

В этих условиях Англия не могла уклониться от схватки - хотя бы для того, чтобы впоследствии не оказаться один на один с Германией, подчинившей себе всю Европу. Но что могла сделать Англия - морская держава с ничтожными сухопутными силами мирного времени (да к тому же разбросанными по необъятной Британской Империи) - для своих континентальных союзников? Никто ведь накануне войны и помыслить не мог, что в 1916 г. Британия отойдет-таки от многовековой традиции и введет у себя всеобщую воинскую повинность.

Да на самом деле не так уж и мало. Британия могла заблокировать германский военно-морской флот, прервать торговое сообщение между Центральными державами и остальным миром, оказать нажим на нейтральные государства (а к августу 1914 нейтральными были такие великие державы, как США, Италия и Япония) с целью добиться их присоединения к Антанте. Экономическая блокада Германии делала свое дело - уже к 1915 г. основные торговые связи между Соединенными Штатами и Европой были переключены на Антанту, в то время как Великобритания и Франция могли поддерживать торгово-экономические связи и со своими колониями, и с нейтральными государствами. Господство британского флота на море позволяло наносить удар по самым уязвимым местам Четверного союза (т.е. Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции) - будь то Месопотамия или Салоникский фронт. Наконец, в распоряжение Антанты были предоставлены колоссальные ресурсы Британской Империи - как людские, так и материальные.

Но дело даже не только в том, что совокупные людские и материальные ресурсы Антанты превосходили потенциал Центральных держав (и требовалось лишь время для того, чтобы их, эти ресурсы, мобилизовать). Соотношение сил между Антантой, с одной стороны, и Центральными державами, с другой, быстро менялось - и не в пользу последних.

Германские и (особенно) австро-венгерские правящие круги отдавали себе отчет в том, что время работает против Центральных держав. Особенно их беспокоил прогресс России перед первой мировой войной. В 1909-1913 гг. темпы роста российской промышленности были особенно впечатляющими; они достигали 12-13% в год. Еще более высокими темпами росли такие новейшие отрасли промышленности, как машиностроение, электротехника, химическая промышленность.

Бесспорно, быстрый рост российской промышленности не мог не сказаться и на военной мощи Империи. Короче, Россия оправлялась после русско-японской войны и революции 1905 г. гораздо быстрее, чем рассчитывали ее недруги. Особенно обеспокоила Берлин и Вену программа перевооружения русской армии, которая должна была завершиться в 1917 г. Неудивительно, что в правящей элите Центральных держав стали крепнуть настроения в пользу нанесения превентивного удара - пока еще русский колосс не окреп.

С другой стороны, единственный надежный союзник Германии, Австро-Венгрия, столкнулась в тот период с серьезнейшим внутриполитическим кризисом, выход из которого Вена и Будапешт, в свою очередь, также видели исключительно в маленькой победоносной войне - прежде всего против ненавистной Сербии, союзнице России на Балканах, от которой, как полагали в Австрии, шла вся смута в славянских землях австрийского захвата. Вот почему убийство Франца-Фердинанда (который, кстати сказать, симпатизировал южным славянам), далеко не всех огорчило в Вене (и уж тем более в Будапеште) - ведь появился удобный предлог для расправы с Сербией! Так уж получилось, что за новые захваты на Балканах выступали в Австрии все - и сторонники триализма , и немецкие и мадьярские националисты, и милитаристы, и клерикалы. Вот почему в Австро-Венгрии после сараевского инцидента не было особых сомнений относительно того, какой линии следует придерживаться...

3. Ход военных действий.

Однако все эти вышеупомянутые преимущества от союза с Британией могли сыграть свою роль для России и Франции лишь в том случае, если война приобрела бы затяжной характер. Только в этом случае колоссальное материальное превосходство Антанты могло бы сказаться на ходе вооруженной борьбы. Если же война была бы скоротечной то ничто не могло спасти Россию и Францию от разгрома. Все это прекрасно понимали в Берлине. Вот почему темпы мобилизации имели для Германии такое колоссальное значение: для нее блицкриг становился поистине вопросом жизни и смерти.

Отсюда объяснение того парадоксального на первый взгляд факта, что вмешательство в балканский конфликт заставило Германию нанести свой первый удар по Бельгии и Франции, т.е. странам, не имеющим НИКАКОГО отношения к сараевскому инциденту. Политические последствия такого решения были самыми неблагоприятными для Берлина. Во-первых, в общественные настроения в Германии с самого начала была внесена смута и сумятица. Одно дело война с реакционным царизмом (на это были согласны и германские либералы, и эсдеки), и совсем другое дело неспровоцированное нападение на демократические западные страны, Бельгию и Францию. Во-вторых, во всем мире германская агрессия против Бельгии, маленькой миролюбивой европейской страны, произвела крайне тяжелое впечатление. Особенно неблагоприятной для немцев была реакция на германские зверства в Бельгии: расстрелы мирных жителей, грабежи, контрибуции, уничтожение культурных ценностей и т.п. Так, например, в США не могли не задаться вопросом: если для Берлина нейтралитет Бельгии это, по словам канцлера Бельтам-Гольвега, клочок бумаги, то будут ли немцы в случае своей победы в Европе относиться с большим почтением к доктрине Монро?

Все эти политические соображения сыграли свою роль впоследствии, но в первые недели и месяцы войны положение Франции и России было крайне тяжелым. Германские корпуса, выполняя план Шлиффена, в течение трех недель сломили сопротивление Бельгии. 20 августа пал Брюссель. В сражении на франко-бельгийской границе (21-25 августа) французские войска и британский экспедиционный корпус потерпели поражение. К началу сентября немцы вышли на Марну и до Парижа было уже рукой подать. В течение нескольких недель в руках немцев оказались северо-восточные, наиболее промышленно развитые департаменты Франции, где производилось до войны 64% чугуна, 24% стали и 40% угля. Казалось, еще немного, и главная цель плана Шлиффена - окружение главных сил французской армии - будет достигнута, а после этого можно будет обрушиться на Россию.

И тут Россия в первый но далеко не в последний раз спасла своего западного союзника. Не завершив мобилизации, 1-я и 2-я русские армии вторглись в Восточную Пруссию (4(17) августа).

Потеря этого региона имела бы самые негативные военно-политические и психологические последствия для Берлина. Вот почему немцы были вынуждены снять 2 корпуса с Западного фронта и срочно перебросить их на Восток - что, разумеется, не могло не содействовать успеху французских войск в ходе битвы на Марне (5-12 сентября). И здесь, в ходе боев на Восточном фронте в августе 1914 г., проявились все те слабости русской армии, которые, в конечном итоге, и привели к поражению России в первой мировой войне.

Во-первых, выявилась несогласованность русского командования. Ведь еще с русско-японской Ренненкампф (командующий 1-й армией, вторгшейся в Восточную Пруссию с востока) и Самсонов (командующий 2-й армией, атаковавший Пруссию с юга), не разговаривали друг с другом. Немудрено, что, когда генерал Гинденбург обрушился всей своей силой на Самсонова, Ренненкампф и пальцем не пошевелил, чтобы спасти 2-ю армию. (Кстати, Гинденбургу и Людендорфу было поначалу трудно поверить, что ТАКОЕ возможно в действующей армии).

Во-вторых, выявилась жестокая нехватка хорошо подготовленных офицеров среднего звена (что было связано, безусловно, с общим крайне низким культурным уровнем страны). Достаточно сказать, что Самсонов посылал радиограммы командующим корпусов ОТКРЫТЫМ ТЕКСТОМ не было квалифицированных шифровальщиков, даже на уровне штаба корпуса! Разумеется, в этих условиях немцы были в курсе всего, что замышляли русские

В-третьих, с самого начала войны выявилось ТЕХНИЧЕСКОЕ ПРЕВОСХОДСТВО немцев и в уровне развития транспорта и связи, и в уровне вооружений, особенно тяжелой артиллерии.

Неудивительно, что вторгшиеся в Восточную Пруссию русские войска в конце августа - начале сентября были наголову разбиты и 1-я, и 2-я армии. Однако ценой огромных жертв Россия спасла Париж в сентябре французы сумели нанести на Марне сильный контрудар по наступавшим немецким войскам, и немцы были не только остановлены, но и отброшены на несколько десятков километров. Более того, тогда же, в ходе летне-осенней кампании 1914 г., выявился крайне низкий уровень боеспособности у союзников Германии Австро-Венгрии и Турции. Последние могли воевать лишь при самой активной поддержке Берлина (так, например, даже с маленькой Сербией австрийцы не смогли справиться самостоятельно, без немецкой помощи).

Все эти обстоятельства предопределили провал германского блицкрига: к концу 1914 г. линия фронта стабилизировалась и на западе, и на востоке. Таким образом, первая мировая война вступила в затяжную фазу.

А вот тут-то и должен был сказаться громадный материальный перевес Антанты над Центральными державами, и прежде всего в морской торговле и кредите. Антанта (благодаря господству на морях британского флота) получила фактически монополию на доступ к колоссальному экономическому потенциалу США. Еще за несколько лет до вступления в войну Соединенные Штаты, таким образом, стали арсеналом Антанты, предоставив английскому правительству займы для закупки необходимых для войны материалов на 1 млрд. 470 млн. долл., французскому - 300 млн. долл., и канадскому - 400 млн. долл. Кроме того, страны Антанты реализовали в США ценных бумаг на сумму до 2 млрд. долл. Наконец, до вступления США в войну союзники по Антанте направили в эту страну золота на общую сумму до 1 млрд. долл. На эти громадные деньги в США закупались снаряжение, продовольствие, снаряды, оборудование и прочие материалы, необходимые для ведения войны. В то же время английская морская блокада заставила американский бизнес порвать экономические связи с Центральными державами и полностью переключиться на Антанту, результатом чего стало неслыханное процветание американской экономики и превращение США в мирового кредитора. Достаточно сказать, что за время первой мировой войны общий объем американского промышленного производства вырос на 32%, общая прибыль американских корпораций - утроилась, а положительное сальдо американской внешней торговли составило в 1915-1920 гг. 17,5 млрд. долл.

Эти неблагоприятные тенденции, связанные с постепенной мобилизацией Антантой как собственных, так и американских материальных ресурсов, Берлин надеялся преодолеть за счет побед германского оружия на сухопутных театрах военных действий. После поражения на Марне и побед под Танненбергом и в районе Мазурских озер в Берлине решили, что Россия является более легкой добычей. В апреле (мае, по н.ст.) 1915 г. началось германское наступление в районе Горлицы. Лучшая организация, снабжение, более совершенная транспортная система и связь, а главное - колоссальное превосходство в тяжелой артиллерии - предопределили успехи немцев в весенне-осенней кампании 1915 г. В ходе великого отступления русская армия была вынуждена оставить Польшу, Литву, Галицию, Западную Белоруссию.

А в это время на западном фронте все было без перемен; правда, англичане и французы предприняли ряд отвлекающих маневров (десант в Галлиполи (19 февраля 1915 г.), открытие Салоникского фронта (октябрь 1915 г.), вовлечение Италии в войну на стороне Антанты (май 1915 г.)), однако все это были лишь булавочные уколы, неспособные радикально изменить положение дел. Неизвестно, как бы развивались события дальше, если бы генерал Фалькенгайн, возглавлявший Генеральный штаб Германии, не решил бы, что наступательный потенциал России в ходе кампании 1915 г. подорван раз и навсегда, и настало время нанести решающий удар на западном фронте.

1916 год - год самых кровопролитных сражений первой мировой войны; год верденской мясорубки и битвы на Сомме. В ходе только этих двух грандиозных сражений потери сторон превысили 2 млн. чел., т.е. намного больше, чем на протяжении всех революционных и наполеоновских войн, продолжавшихся четверть века. Результат? Продвижение на направлении главного удара на несколько километров.

Совершенно по-другому развивались события на восточном фронте. В июле 1916 г. юго-западный фронт под командованием генерала Брусилова нанес австрийской армии сокрушительный удар. Тщательная авиаразведка, мощнейшая артподготовка (наконец-то снарядный голод в русской армии был преодолен!), скрытная переброска резервов - все это предопределило удачу Брусиловского прорыва. Преодолев Карпатские горы, русские войска вышли на венгерскую равнину и были готовы наступать на Будапешт. Австрийская армия, потеряв за месяц боев убитыми, ранеными и пленными 400 тыс. чел., оказалась на грани полного развала. Немцам пришлось перебрасывать дополнительные войска на русский фронт, чтобы спасти своего союзника. Таким образом, Россия вновь спасла своих западных союзников - на этот раз от вполне возможного захвата немцами Вердена.

1917 год принес громадные перемены в соотношение сил на фронтах первой мировой войны. Во-первых, весь этот год был отмечен прогрессирующим ослаблением России в результате революционного кризиса в стране. И дело даже не только в известных слабостях транспортной системы, в экономической отсталости, в нехватке офицерских кадров и т.п. Главной причиной была утрата веры русских людей в Бога, Царя и Отечество, делегитимация правящего режима в глазах народа. Русские совершенно не хотели воевать за цели, которые казались им чуждыми и ненужными. В то время в русском языке не было более грязного ругательства, чем Босфор и Дарданеллы. Когда министра иностранных дел Временного правительства П. Милюкова прозвали Милюков-Дарданелльский (после печально знаменитой ноты Временного правительства от 18 апреля 1917 г.) - это было свидетельством полной утраты всякой популярности в стране. А после неудачного июньского наступления развал русской армии стал необратимым. Обстановка в стране усугублялась гиперинфляцией и нараставшим экономическим параличом.

Во-вторых, все более очевидными становились признаки истощения Англии, Франции и Германии. Чудовищные потери 1916 г. и 1917 г. привели к полному исчерпанию людских ресурсов на западном фронте. Англии и Франции приходилось все больше полагаться на колониальные войска, а также на русские экспедиционные корпуса во Франции и на Салоникском фронте. Что было особенно страшно для правящих элит - революционное брожение начало проникать в немецкие и французские войска. И если англичане и французы располагали все еще колоссальными материальными ресурсами (что позволяло им постоянно наращивать производство средств вооруженной борьбы), то в Германии ситуация была иной. Германская экономика работала на пределе своих возможностей, свидетельством чему стал всплеск инфляции и рост дефицитов, особенно продовольствия. Но еще более тяжелой была ситуация у младших партнеров воюющих коалиций - Австро-Венгрии и Италии.

В-третьих, в этих условиях вступление в войну Соединенных Штатов решающим образом меняло соотношение сил. Брошенный на чашу весов Антанты колоссальный потенциал Америки многократно компенсировал ослабление и развал России. В этой связи вступление США в войну через месяц после Февральской революции в Петрограде представляется не случайностью, а закономерностью.

Ведь в начале 1917 г. истощение Германии еще не было очевидным; напротив, все выглядело так, будто Центральные державы выигрывают войну. 8 января 1917 г. Берлин принял решение начать неограниченную подводную войну, которая должна была задушить Антанту экономически. И в этих условиях развал России, казалось, делал победу Четверного союза более чем вероятным. Между тем победа Германии и ее союзников совершенно не отвечала интересам США, ибо в этом случае решающим образом было бы нарушено не только европейское, но и мировое равновесие. Не последнюю роль играло и то соображение, что в случае поражения Антанты все эти многомиллиардные американские займы Англии, Франции, России и другим странам пришлось бы списать по графе убытки. Наконец, объявление Берлином неограниченной подводной войны и пресловутая телеграмма Циммермана (о которой мы поговорим в следующей лекции) стали той каплей, которая переполнила чашу. Решение Вашингтона вступить в войну, таким образом, явилось не только началом конца американского изоляционизма; оно стало и началом конца британской гегемонии в международных делах, ибо ослабевшая Британия не могла более играть роль балансира в системе международных отношений - за нее эту роль теперь играли Соединенные Штаты.

После вступления США в войну соотношение экономических сил решающим образом изменилось не в пользу Центральных держав. Теперь Германия и Австро-Венгрия уступали своим противникам (США, Англии и Франции) по объему производства промышленной продукции более чем в 2,5 раза; по потреблению энергии - в 3 раза; по выплавке стали - более чем в 2 раза. И уже через 11 дней после вступления США в войну Вашингтон предоставил союзникам государственный заем на сумму в 3 млрд. долл.

Однако для того чтобы все эти экономические преимущества могли проявиться в полной мере, требовалось время; на момент вступления США в войну численность федеральной армии составляла 80 тыс. чел., из них 25 тыс. несли охранную службу в колониях и островных владениях США, а 27 тыс. - охраняли побережье. Американскую армию приходилось создавать, таким образом, фактически заново - а на это требовалось время. Кроме того, нужно было еще и перебросить американские войска через Атлантику.

Итак, у Берлина появился шанс в 1918 г. - воспользоваться теми несколькими месяцами, когда Россия уже вышла из игры, а Америка еще в игру не вступила - для нанесения решающего удара на западном фронте. Начиная с ноября 1917 г., германское командование перебрасывало с развалившегося и переставшего существовать восточного фронта по 10 дивизий ежемесячно, чтобы успеть создать необходимый для успеха наступления численный перевес.

И к марту 1918 г. немцы имели на западном фронте превосходство в 30 дивизий. Больше ждать они не могли - вот-вот должны были прибыть свежие войска из Америки и, кроме того, германская экономика совершенно надорвалась. Объем промышленного производства в Германии сократился до 57% от уровня 1913 г. Ужасающим было положение со снабжением продовольствием - в это время в Германии царил, по меткому выражению современника, гениально организованный голод, а зиму 1917-1918 гг. сами немцы прозвали брюквенной зимой. И хотя на западном фронте немцам удалось сконцентрировать 192 дивизии, фактически только 56 из них, прозванных ударными дивизиями, были действительно боеспособны, и именно они снабжались наилучшим образом. Уставшим до предела и измотанным немецким солдатам было объявлено, что это наступление - самое последнее; потом будет победа и мир...

Блестяще спланированный и подготовленный Людендорфом удар в стык французской армии и британского экспедиционного корпуса (21 марта 1918 г.) был страшен: пятая британская армия была разгромлена; немцам удалось вновь продвинуться к Парижу на расстояние в 70 км.(именно тогда они обстреливали Париж из Большой Берты). Но сделать что-либо большее они уже не могли. Потеряв до 1 млн. чел. в ходе этого последнего наступления, германское командование было вынуждено в июне приостановить наступление на западном фронте.

Собственно, у немцев не было никаких шансов: им приходилось наступать на противника, который их численно превосходил (4 млн. чел. против 5 млн. чел. у англичан, французов и бельгийцев), имел больше пушек, самолетов и (что особенно важно) танков.

А в это время американское командование доставляло из США 300 тыс. войск ежемесячно. Теперь-то, наконец, у Антанты было не только численное, но и техническое превосходство над Германией. Особое впечатление на уставших и деморализованных немецких солдат произвело массированное применение танков - принципиально нового средства вооруженной борьбы.

***

Здесь нужно, видимо, сделать небольшое отступление для пояснения относительно тактики в ходе первой мировой войны. Эта война была окопной войной (подобно Крымской войне 60 лет тому назад). Настоящим кошмаром для всех воюющих армий была неспособность преодолеть полевые укрепления противника. Окопы, колючая проволока, минные поля, пулеметы - все это, казалось, предопределяло окончательный триумф обороны над наступлением. За один день наступления пехота могла продвинуться вперед, в лучшем случае, на несколько километров. Противник же, определив направление главного удара, не спеша подтягивал тяжелую артиллерию - и вскоре град снарядов останавливал начавшееся наступление. Применение отравляющих газов (Ипр, Бельгия, 1915 г.) не привело к ожидаемому эффекту: солдаты и офицеры действующих армий были вскоре снабжены противогазами, и окопная война была продолжена. Противоборствующие стороны пытались использовать специальные войска, вооруженные ручными пулеметами, гранатами, автоматическими пистолетами, бронежилетами и даже (в конце войны) автоматами - для штурма полевых укреплений. Однако и эта тактическая новинка дала лишь ограниченный результат. И только появление танков дало возможность осуществлять прорыв тактических полос обороны и выход на оперативный простор. Применение сотен боевых машин в сражении в Арденнском лесу (август 1918 г.) дало громадный успех: в первый же день наступления немецкая оборона была прорвана. Однако главной ударной силой сухопутных войск танки стали только в годы второй мировой войны.

***

8 августа началась Амьенская наступательная операция Антанты. Германское командование было захвачено врасплох: уже к концу первого дня наступления союзников штабы нескольких немецких дивизий были захвачены быстро продвигавшимися вперед пехотой и танками. Это был крах всех надежд Берлина на "почетное" завершение войны. 18 августа 1918 г. Людендорф сказал кайзеру Вильгельму роковые слова: Игра проиграна. В сентябре 1918 г. англо-американо-французские войска имели подавляющее превосходство над немцами на Западном фронте. 26 сентября союзное командование перешло в общее наступление.

Но окончательно воля Берлина к борьбе была сломлена в результате событий в другом конце Европы, а именно на Салоникском фронте. В сентябре 1918 г. соединенные англо-франко-греко-сербские войска нанесли сокрушительный удар по болгарским войскам. Между 14 по 29 сентября болгарская армия практически перестала существовать. Развал болгарской армии и крах правящего болгарского режима стал неминуем, результатом чего стал бы выход войск Антанты в глубокий тыл находящейся на последнем издыхании Австро-Венгрии. Для наступления против Австро-Венгрии союзники выделили в начале октября 17 сербских, французских и английских дивизий. Это уже было слишком для Вены: держать новый фронт разваливающаяся на куски прогнившая лоскутная империя была не в состоянии. А это значило, что Германия должна была лишиться всех союзников, ибо после прорыва Месопотамского фронта и разгрома турецких войск на Сирийско-Палестинском фронте положение Турецкой Империи было столь же безнадежным. Это была, что называется, та соломинка, которая переломила спину верблюда

29 сентября Гинденбург и Людендорф официально заявили о необходимости скорейшего заключения перемирия и формировании правительства, с которым могла бы считаться Антанта. 4 октября новое правительство Макса Баденского известило В. Вильсона с просьбой о перемирии и начале мирных переговоров на основе "Четырнадцати пунктов"

4) Выводы

Таким образом, именно вступление в войну Соединенных Штатов - и выход из войны революционной России - определили исход первой мировой войны. А исход этот был таков: во-первых, крах евроцентризма. В ходе первой мировой войны "европейский концерт" пожрал сам себя. Только Англия и Франция могли, в результате войны, претендовать на положение великих европейских держав; Австро-Венгрия распалась; Германия была побеждена и унижена и не могла претендовать на статус "великой державы"; восстановить ее в качестве великой державы смог лишь человек, который лютой ненавистью ненавидел европейский порядок, а именно Адольф Гитлер; наконец, правящая элита России после Октябрьской революции 1917 г. отбросив европейскую "буржуазную" цивилизацию, начала строить свою собственную - "пролетарскую" - цивилизацию.

Во-вторых, появление нового претендента на мировую гегемонию - Соединенных Штатов Америки - стало другим важнейшим итогом войны. Собственно говоря, победа Англии и Франции и, соответственно, их сохранение в качестве великих держав, были бы невозможны без вступления США в войну. Тем самым проявилась совершенно новая тенденция в международных отношениях - а именно рост зависимости Западной Европы от Америки. Война неслыханно обогатила США, и все это - на фоне небывалого разорения и опустошения Европы. Подобно тому как Антанта в годы войны зависела от американского вмешательства, послевоенное восстановление Европы также зависело от американских товаров, капиталов и технологий. Итак, уже в то время у системы международных отношений мог бы появиться новый гегемон; в силу ряда причин, однако, этого не произошло.

ВОПРОСЫ:

Каково было соотношение сил между Антантой и Центральными державами накануне войны?
Как менялась роль США на протяжении первой мировой войны?
Какие факторы предопределили поражение Четверного союза и победу Антанты?

ЛЕКЦИЯ 17. ДИПЛОМАТИЧЕСКАЯ БОРЬБА В ХОДЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

1) Дипломатия великих держав накануне войны

Итак, как уже было сказано, накануне войны в Европе сложились две противостоящие друг другу коалиции - Антанта и Центральные державы. При этом положение этих двух коалиций было весьма различным.

К 1914 г. Центральные державы, возглавляемые Германией, достигли, по всей видимости, пика своего могущества. Ось Берлин-Вена сохраняла военно-экономическое преобладание над своими континентальными соперниками, Россией и Францией. Отдавая себе отчет в мощи германского колосса, Париж и Петербург были готовы идти на уступки Берлину - и на Ближнем Востоке, и в Марокко. Однако был и предел, дальше которого русские и французы отступать были не готовы, и в Берлине и в Вене поняли это слишком поздно.

Германские и (особенно) австро-венгерские правящие круги отдавали себе отчет в том, что время работает против Центральных держав. Но в Берлине далеко не все были в восторге от той авантюры, в которую Германия оказалась втянутой благодаря политике своего младшего партнера, который к тому же (в Берлине на сей счет не было особых сомнений) разваливался на части. Однако верх взяли соображения о том, что если уж дело дойдет до войны, то, по словам Бетмана-Гольвега, пусть уж она разразиться сейчас, чем через год или два, когда Антанта будет сильнее.

Отсюда - безоглядная поддержка Австро-Венгрии со стороны Германии после сараевского инцидента. 28 июня 1914 г. сербский националист Гаврило Принцип несколькими выстрелами из револьвера убил наследника австро-венгерского престола, эрцгерцога Франца-Фердинанда и его супругу. Разумеется, Принцип не был террористом-одиночкой - он был активистом сербской националистической организации "Млада Босна", выступавшей за образование т.н. "Великой Сербии", которая должна была включать не только собственно Королевство Сербии, но и ряд других югославянских земель. Большую помощь эта организация получала от высокопоставленных офицеров сербской военной разведки. Есть сведения, что и тогдашний сербский премьер Пашич был проинформирован об этом заговоре. Во всяком случае, австро-венгерская политика на Балканах напрямую сталкивалась с великосербскими притязаниями и, более того, эта политика угрожала независимости Королевства Сербии.

Но не только в Белграде с тревогой следили за агрессивной политикой Вены. Ведь аннексия Сербии (или ее превращение в покорного вассала "лоскутной империи") означала бы, что Центральные державы (через территорию союзной Болгарии и полувассальной Турции) получают возможность установить прямое железнодорожное сообщение Берлин - Багдад (а оттуда уже было недалеко и до Британской Индии, и до Русского Туркестана). Таким образом, утрата Сербией независимости означала бы резкое изменение геостратегической ситуации в мире не в пользу Антанты.

23 июля последовал австрийский ультиматум Сербии. От Белграда фактически требовали согласиться с проведением австрийской карательной акции на сербской территории. Разумеется, это требование, несовместимое с независимостью и суверенитетом Королевства Сербии, было отклонено, хотя ответ Белграда на демарш Вены был выдержан в целом в примирительных тонах. 25 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии и начала мобилизацию. Никто не сомневался в том, что маленькая Сербия в одиночку не устоит против великой державы, и только поддержка России может спасти сербов.

Таким образом, великая держава - Австрия - начала мобилизацию. И здесь уже решающую роль начали играть не соображения политиков и дипломатов, а совсем иные факторы: темпы мобилизации, пропускная способность железных дорог, военные планы генеральных штабов. В ответ на действия Австрии Россия объявила 28 июля о мобилизации Одесского, Киевского, Московского и Казанского военных округов. Проблема, однако, состояла в том, у России не было планов частичной мобилизации, только против Австро-Венгрии. Был лишь план всеобщей мобилизации - и в Берлине это хорошо знали. А русская мобилизация, проведенная до начала германской мобилизации, означала срыв плана Шлиффена - единственного немецкого плана на случай большой войны в Европе.

***

Отсюда - ультимативное требование Германии о немедленном прекращении военных приготовлений России. В своей телеграмме на имя Николая II от 29 июля Вильгельм II писал: "Действия Австрии должны рассматриваться как преследующие цель добиться полной гарантии, что сербские обещания претворятся в реальные факты. Это мое мнение основывается на заявлении австрийского кабинета, что Австрия не стремится к каким-либо территориальным авоеваниям за счет Сербии. Поэтому я считаю вполне возможным для России остаться зрителем австро-сербского конфликта, не вовлекая Европу в самую ужасную войну, какую ей когда-либо приходилось видеть Конечно, военные приготовления со стороны России, которые могли бы рассматриваться Австрией как угроза, ускорили бы катастрофу" (Мировые войны ХХ века. В четырех книгах. Книга 2. Первая мировая война. Документы и материалы. - М.: Наука, 2002. - С. 69).

***

В Берлине были уверены, что Россия уступит. Эта уверенность была основана на убеждении в том, что Англия предпочтет не вмешиваться в разгорающийся на континенте конфликт - а Россия и Франция сами по себе, без британской помощи, как уже было сказано, были намного слабее Центральных держав.

30 июля 1914 г. в России была объявлена всеобщая мобилизация. Николай II колебался и даже отменил было это решение, но под давлением со стороны начальника генерального штаба Янушкевича и министра иностранных дел Сазонова был вынужден уступить. На другой день Вильгельм послал Николаю телеграмму с просьбой приостановить мобилизацию, обещая свое посредничество в конфликте между Россией и Австрией, угрожая в противном случае объявить всеобщую мобилизацию в Германии. В ответной телеграмме Николай II выразил надежду на то, что мобилизация в России и Германии "не означают войны". Увы, это было не так! Военные планы Берлина (т.е. "план Шлиффена") требовали немедленного нападения на Францию, прежде чем будет завершена мобилизация в России. 1 августа Германия объявила, в свою очередь, всеобщую мобилизацию, а вечером того же дня немецкий посол в Петербурге вручил Сазонову ноту об объявлении Германией войны России.

И только в конце июля - начале августа Вильгельм и его окружение начали с ужасом понимать, у края какой пропасти они все оказались. 29 июля министр иностранных дел Великобритании Э. Грей заявил германскому послу в Лондоне князю Лихновски, что, если в конфликт будет втянута и Франция, то британское правительство, "может быть, вынуждено будет принять немедленные решения", и "если война вспыхнет, то это будет величайшая катастрофа, которую когда-либо видел мир".

Вильгельм II был вне себя от ярости; телеграмма от Лихновски с изложением его беседы с Греем испещрена его пометками, вроде "Совершенно неслыханный образчик английского лицемерия!", "Гнусный обманщик!" (это - о Грее), "Какая мефистофельская гнусность! Чисто по-английски!". А на что, собственно, рассчитывал германский кайзер? На то, что Лондон спокойно позволит Германии раздавить Францию и Россию?

Между тем в тот же день, когда Германия объявила войну России, т.е. 1 августа 1914 г., из Лондона начали приходить, казалось, весьма успокоительные известия: посол Лихновски сообщил, со ссылкой на личного секретаря Э. Грея В. Тирреля, будто Англия готова сохранить нейтралитет в предстоящей войне и даже обеспечить нейтралитет Франции - если только Германия не нападет на Францию. Эта депеша из Лондона вызвала радостное возбуждение у германской правящей верхушки: вместо войны на два фронта с неясными перспективами - война против одной России, которая, конечно же, не устоит против германского натиска! Начальник генерального штаба Мольтке-мл. получил приказ - всеми войсками двинуться на Восток. И тут племянник великого Мольтке четко дал понять "Его Императорскому Величеству", что с началом войны реальная власть в стране принадлежит уже не Гогенцоллернам, а военным. Он отказался выполнять этот приказ Вильгельма на том основании, что он противоречит планам генштаба (т.е. все тому же самому "плану Шлиффена"), а изменить эти планы в короткий срок не представляется возможным. В конечном счете кайзер был вынужден уступить, и германские войска получили приказ выдвигаться к французской границе.

3 августа германские войска - в точном соответствии с "планом Шлиффена" - без объявления войны вторглись в Бельгию (под смехотворным предлогом о том, будто Франция собирается-де ввести свои войска на территорию королевства). В тот же день война была объявлена Франции (опять же под надуманным предлогом, будто французы вторглись на немецкую территорию). Германский статс-секретарь по иностранным делам фон Ягов 4 августа поручил князю Лихновски "развеять недоверие, которое может существовать у британского правительства относительно наших намерений" в Бельгии, пообещав, будто немцы не будут аннексировать бельгийской территории. Разумеется, в этих условиях не приходилось рассчитывать всерьез на сохранение британского нейтралитета в начавшейся войне. В тот же день, 4 августа, князь Лихновски был вызван в британский Форин Оффис. Там с ним беседовали в совершенно другом тоне - уже без дипломатических недомолвок. Грей заявил Лихновски, что если до 24.00 4 августа германские войска не будут выведены из Бельгии, Великобритания будет считать себя в состоянии войны с Германией.

Что касается Англии и Франции, то эти державы не имели никакого желания вступать в схватку из-за совершенно чуждых им Балкан. Проблема, однако, в том, что конфликт на Балканах, как уже было сказано, был лишь предлогом, и ничем иным. Достаточно сказать, что военные действия на русско-австрийском фронте начались лишь 12 августа, когда в Бельгии уже шли ожесточенные бои между немецкими и бельгийскими войсками...

Англию и Францию втянули в войну, потому что этого требовал план Шлиффена, предусматривавший оккупацию Бельгии и разгром Франции. Тем самым Германия обрекла себя на завоевательную войну против западных держав, в которой она не могла не потерпеть поражения.

***

Вот что пишет об этом Тейлор: Немцы жаловались, что в 1914 году войну не удалось локализовать; но этому помешала стратегия Шлиффена. Он не желал довольствоваться ничем, кроме полной победы, и тем самым обрек Германию на полное поражение (Тэйлор А.Дж.П. Борьба за господство в Европе. 1848-1918. М.: Издательство иностранной литературы, 1958. - С. 530).

***

Отношения в лагере Антанты

Война приобрела тотальный характер, который был совершенно немыслим в предшествовавшие эпохи. Для европейского концерта была присуща тенденция к ограничению политический целей великих держав во время войны: державы могли стремиться к улучшению своего положения, но не к полному уничтожению своих противников - именно в этом видели отцы-основатели Венской системы, наученные горьким опытом наполеоновских войн, залог политической стабильности в Европе. Вот почему в период после 1815 г. европейский концерт сохранял стабильный состав, несмотря на все войны и революции.

И только в ходе первой мировой войны - впервые со времен Наполеона - враждебные коалиции начали ставить решительные цели, предусматривавшие уничтожение своих соперников в качестве великих держав. А там, где решительные цели - там и решительные средства. Десятки миллионов были поставлены под ружье, экономика была переведена на военные рельсы, вся жизнь воюющих стран была подчинена одной цели - победе. Впервые - со времен войн французской революции - значительную роль в вооруженной борьбе начал играть идеологический фактор. Так, например, Антанта провозгласила своей целью борьбу за цивилизацию, против прусского милитаризма; в свою очередь, Германия объявила о борьбе за культуру. В любом случае, однако, наличие идеологического фактора вело к повышению ожесточенности борьбы; сторонам было трудно согласиться на что-либо меньшее, чем на полную победу.

Не менее решительные цели ставила перед собой и дипломатия Антанты и Центральных держав.

Три великие европейские державы - Англия, Россия, Франция, - вступившие в июле-августе 1914 г. в борьбу против общего врага, не имели на момент начала военных действий даже союзного договора. Союзными обязательствами, как известно, были связаны лишь Россия и Франция (с 1890-х гг.); что касается Англии, то у последней не было ровным счетом никакого письменного договора, обязывающего ее вступить в войну совместно с Россией и Францией - и именно это последнее обстоятельство, как представляется, во многом и ввело Берлин в заблуждение относительно намерений "туманного Альбиона".

5 сентября было подписано англо-франко-российское соглашение, в соответствии с которым три державы брали на себя обязательство вести войну до победного конца и не заключать сепаратного мира. Тем не менее, несмотря на соглашение от 5 сентября 1914 г., Англия, Россия и Франция не раскрывали друг другу своей стратегии и не пытались координировать свои действия. Между союзниками сохранялись серьезные разногласия и взаимные подозрения. Так, например, Париж и Петербург подозревали друг друга в тайных намерениях заключить сепаратный мир. Основания для таких подозрений были - царская камарилья была настроена исключительно германофильски; что касается французского и британского общественного мнения, то там были традиционно сильны русофобские настроения.

Неудивительно, что серьезные разногласия между союзниками вызывали планы послевоенного устройства Европы. Так, например, требования Петербурга о разделе Оттоманской Порты (нота Сазонова от 4 марта 1915 г.) вызвали в Париже призрак Николая I. Во Франции полагали, что, в то время как Франция выносит главную тяжесть борьбы с Германией, Россия и Англия будут делить Турцию - а Франция останется ни с чем. И только 10 апреля французы неохотно согласились с тем, что Проливы вместе с прилегающей к ним территорией будут включены в состав Российской Империи - "при условии (как говорилось во французской ноте), что война будет доведена до победного конца и что Франция и Англия осуществят свои цели на Востоке, равно как и в других местах".

Что же это были за "цели"? В январе 1916 г. было заключено соглашение Сайкс-Пико, по которому Сирия после окончания войны должна была стать французской, а Месопотамия - британской колонией. Для того чтобы добиться согласия Петербурга на это соглашение, Петербургу пообещали Армению и Курдистан. Разумеется, все эти грязные циничные сделки заключались в тайне; в своих публичных заявлениях лидеры Антанты рассуждали о "демократии", "борьбе против милитаризма", "праве народов" и тому подобной чепухе.

Наряду с планами новых территориальных захватов, Антанта была озабочена расширением круга союзников. 1914 год показал, что война будет долгой, и уже к декабрю 1914 г. Россия уведомила своих союзников об истощении запасов, подготовленных к войне. Особенно тревожным было истощение предвоенных запасов снарядов: расход снарядов оказался в 10 раз большим, чем полагали военные перед войной. Слабая и плохо организованная российская промышленность оказалась не в состоянии снабдить армию снарядами, а царская бюрократия показала полную неспособность обеспечить мобилизацию сил страны для обороны.

Отсюда - стремление союзников по Антанте привлечь к своей коалиции возможно большее число стран, с тем чтобы компенсировать слабость русского союзника. Важнейшим дипломатическим успехом Антанты в 1915 г. было вступление в войну с Центральными державами Италии (никто тогда не знал, что дипломатические триумфы, вроде вступления в войну Италии и Румынии на стороне Антанты чреваты военными неудачами).

Ведь у всех этих малых европейских держав реальные военные возможности находились в обратной пропорции к их аннексионистским притязаниям. В частности, Италия требовала Трентино (Тироль), Триест, Валону, острова Сасено, Далматинское побережье с его островами, колониальные уступки в Африке, образование в центральной Албании автономного княжества со столицей в Дураццо ну и, наконец, заем в сумме 50 млн. ф. ст. И все это при условии того, что Россия не ослабит своего нажима на галицийском фронте, а англо-французский флот поможет в борьбе против австрийского флота!

Проблема заключалась даже не столько в необъятности итальянских аппетитов (при весьма умеренных военных возможностях Италии, которые ни для кого не были секретом). Претензии Италии на земли, заселенные южными славянами, были неприемлемы для России союзницы Сербии.

Этот торг вокруг вступления Италии в войну не был, разумеется, секретом для Берлина и Вены, и там постарались пойти на уступки Италии, чтобы избежать ее перехода на сторону Антанты. 8 марта 1915 г. в Вене на коронном совете было принято решение о предоставлении Италии территориальных уступок даже за счет собственных владений Габсбургов. В этих условиях Россия была вынуждена согласиться на передачу Италии значительной части населенной славянами Далмации. Таким образом, Антанта удовлетворила все претензии итальянского империализма, и 26 апреля 1915 г. был, наконец, подписан в Лондоне договор между Римом и державами Антанты, а 3 мая Италия расторгла договор о Тройственном союзе.

Бюлов заставил (9 мая) австрийского посла подписать заявление, в котором говорилось, что Австро-Венгрия готова уступить Италии Тироль, Градиску, западный берег Изонцо, сделать Триест вольным городом, признать суверенитет Италии над Валоной и заявить о своей незаинтересованности в Албании. Однако было поздно Антанта сумела развернуть в Италии шовинистическую кампанию за вступление Италии в войну, возглавленную дАннунцио и Муссолини, в результате чего итальянский парламент предоставил правительству чрезвычайные полномочия (20 мая 1915 г.), а 23 мая Италия объявила войну Австро-Венгрии.

Как показали, однако, дальнейшие события, участие Италии в войне не принесло особого облегчения Антанте напротив, возник новый фронт, который также надо было удерживать любой ценой особенно после катастрофы под Капоретто (ноябрь 1917 г.). В то же время при сложившемся соотношении сил выступление Италии на стороне Центральных держав было маловероятно, ввиду господства в Средиземном море англо-французского флота и экономической зависимости Италии от Антанты. Видимо, наиболее выгодным решением для Лондона и Парижа был бы нейтралитет Италии, но понять это в напряженной атмосфере 1915 г. было трудно.

Точно так же правительствам Антанты было трудно понять, что Румыния принесет гораздо больше пользы, оставаясь нейтральной. Увы, за вступлением Румынии в войну (28 августа 1916 г., т.е. после Брусиловского прорыва, когда, казалось, дни Австро-Венгрии сочтены) последовал ее молниеносный разгром (ноябрь-декабрь 1916 г.), после чего России пришлось выделить войска еще и для румынского фронта.

***

По мнению Тейлора, Союз с Румынией был последней попыткой государственных деятелей Антанты вовлечь в войну малую державу. События все еще ничему их не научили. Они по-прежнему стремились лишь к случайному пополнению людских резервов и не понимали, что война превратилась в конфликт исключительно между великими державами. Всякий союз с малой страной означал для них дополнительное бремя, а отнюдь не приобретение Секрет успеха Германии пока он длился состоял в том, что у нее было меньше союзников и обращалась она с ними, как с подчиненными (Тэйлор А.Дж.П. Борьба за господство в Европе. 1848-1918. М.: Издательство иностранной литературы, 1958. - С. 552).

***

Но не только привлечением союзников занимались державы Антанты: важнейшей проблемой для них оставалась координация усилий. Ведь Англия, Франция и Россия были разделены не только неприступным барьером Центральных держав; совершенно различным было их экономическое, общественно-политическое и военно-стратегическое положение. Соответственно, различным был и подход этих трех держав к союзной стратегии.

На территорию Англии не вторгались германские войска, поэтому Лондон мог спокойно придерживаться своей стратегии изнурения Германии за счет морской блокады, привлечения новых союзников, постепенного наращивания мощи союзных армий и флотов. И вообще, Лондон крайне осторожно относился к планам радикального ослабления Германии после победы. Там хотели бы уничтожить германский флот и разделить немецкие колонии, однако передавать левый берег Рейна французам англичане не хотели; скорее, они были готовы присоединить прирейнские области Германии к Бельгии и Люксембургу.

Иная ситуация была у Франции, значительная часть экономического потенциала которой была утрачена в результате германской оккупации. Отсюда стремление добиться скорейшего сокрушения немецкой мощи. При этом Париж хотел бы нанести Германии такой удар, чтобы она никогда уже не оправилась. Вот почему французы требовали создания на левом берегу Рейна буферной зоны под своим неограниченным влиянием (возврат Эльзаса и Лотарингии Франции считался делом решенным).

Но особенно трудным было, однако, положение России. Если Англия и Франция могли прийти на помощь друг другу (и, что может быть, было еще более существенным, воспользоваться колоссальным американским экономическим потенциалом), то в случае с Россией это исключалось. С началом войны невозможным стало морское сообщение по Балтийскому морю, а с вступлением Турции в войну на стороне Центральных держав (1 ноября 1914 г.) и по Черному. Тем самым исключалось регулярное и надежное снабжение России военными материалами, а без этого российская армия оказывалась в отчаянном положении российская промышленность была явно не в состоянии обеспечить снабжение войск, особенно снарядами. Вот почему Тейлор, например, считает вступление Турции в войну таким же решающим событием в европейской истории, что и битва на Марне: если поражение на Марне означало срыв блицкрига и затяжную войну, в которой Германия не могла не проиграть, то присоединение Турции к Четверному союзу (октябрь - ноябрь 1914 г.) исключало нормальное снабжение русской армии. Снарядный голод начал сказываться уже в конце 1914 г.; а в 1915 г. русские потерпели ряд тяжелых поражений из-за нехватки снарядов и тяжелой артиллерии. Правда, определенное количество военных материалов союзники поставляли через Мурманск и Архангельск, но из-за трудностей с транспортом многие из этих материалов так там и застряли, не дойдя до фронта. Так, например, в 1915 г. союзники поставили России лишь 1,2 млн. снарядов - меньше 1/6 ежемесячного производства снарядов Германией. Не меньшее значение имела и финансовая зависимость России от ее западных союзников. Уже 5 февраля 1915 г. союзники открыли России кредит на сумму в 50 млн. ф. ст. 30 сентября 1915 г. Россия получила новый заем от своего английского союзника на сумму в 300 млн. ф. ст. (3 млрд. руб.). 4 октября 1915 г. было подписано соглашение о предоставлении России кредита Францией на сумму в 562 млн. руб. 27 октября 1916 г. было подписано новое англо-русское соглашение о кредитах, по которому Россия получала еще 150 млн. ф. ст. Наконец, США предоставили России кредитов на сумму в 250 млн. руб. Таким образом, всего за время первой мировой войны внешний долг России вырос примерно на 6 млрд. руб. Фактически это означало утрату не только финансово-экономической, но и военно-политической независимости страны.

Каковы же были последствия относительного ослабления позиций России в рамках Антанты? Во-первых, Россия (как, впрочем, и Франция) была вынуждена согласиться с тем, что российские закупки в США должны идти под британским контролем и через британское посредничество.

Во-вторых, России приходилось расплачиваться за западные кредиты кровью своих солдат. Так было в ходе неподготовленного русского наступления в Восточной Пруссии в августе 1914 г.; так было и в дальнейшем - когда брусиловский прорыв помог ослабить германский натиск на Верден; да и необходимость посылки русских бригад на западный фронт также обуславливалась экономической зависимостью России.

Союзнические конференции (Шантильи, ноябрь 1916 г. и Петроград, январь-февраль 1917 г.) не дали царскому правительству ничего конкретного, кроме посулов на будущее; в обмен на эти посулы от измученной России требовали уже весной 1917 г. перехода в решительное наступление.

Правда, в феврале-марте 1917 г. наметилось сближение позиций Петрограда и Парижа по вопросу о разделе шкуры неубитого медведя. Россия выразила готовность поддержать Францию в ее претензиях на Эльзас-Лотарингию и Саарский угольный бассейн; остальные же германские земли на левом берегу Рейна должны были составить "автономное и нейтрализованное государство", которое должно будет занято французскими войсками вплоть до выполнения Германией и ее союзниками всех требований будущего мирного договора. В ответ на это Париж признавал англо-русское соглашение о Константинополе и проливах, а также "свободу" России в определении ее западных границ (т.е. образование "целокупной Польши" под скипетром русского царя). Разумеется, эта сделка вызвала недовольство Лондона, который не желал столь значительного усиления Франции и ослабления Германии.

Революция в России вызвала прогрессирующее ослабление России и, следовательно, ослабление ее позиций в Антанте. Резко сократился объем кредитов Временному правительству; целый ряд дипломатических вопросов (итальянские притязания на Смирну; греческий вопрос) решались без консультации с Петроградом. Фактически осенью 1917 г. начался раздел России на сферы влияния ее союзников по Антанте: так, США на себя брали реорганизацию железных дорог, Англия - морской транспорт, а Франция - армию. 23 декабря 1917 г., т.е. уже после большевистского переворота, было заключено секретное франко-британское соглашение о разделе "зон действия" (т.е. сфер влияния) в России на случай ее выхода из войны. В соответствии с соглашением к французской "зоне ответственности" были отнесены Бессарабия, Украина и Крым, а к британской - Кавказ, Кубань и Дон.

На всем протяжении войны Англия и Франция опасались, что Россия может заключить сепаратный мир с немцами. Активная поддержка февральского переворота со стороны английского и французского послов в Петрограде и объяснялась, кстати, опасениями по поводу германофильских настроений в камарилье (Штюрмер, Распутин, Протопопов). Но сепаратный мир все же был заключен - большевиками в Брест-Литовске.

Победившая в октябре 1917 г. в России большевистская партия исходила, как известно, из того, что октябрьский переворот - это всего лишь первая фаза мировой пролетарской революции, которая в итоге должна образовать "Земношарую Республику Советов". Победа же мировой пролетарской революции, как считали марксисты, приведет к прекращению всех войн и вообще всякого угнетения народов.

Отсюда - "Декрет о мире", принятый II Всероссийским съездом советов в ночь с 25 на 26 октября, и содержащиеся в нем предложения "всем воюющим народам и их правительствам" немедленно установить "демократический мир без аннексий и контрибуций".

Увы, надежды на "сознательность" "пролетариев всех стран" оказались несостоятельными, и Совету Народных Комиссаров пришлось вести сепаратные переговоры в Брест-Литовске с Германией и Австрией в крайне неблагоприятных обстоятельствах: в условиях уже фактически начавшейся в России гражданской войны, распада страны (и, в частности, отделения Украины) и нежелания Антанты иметь дело с большевистским режимом.

Характеристика того режима, который установился в России после 25 октября (7 ноября) 1917 г., не является предметом данной лекции. Тем не менее следует подчеркнуть: при всей тоталитарности и репрессивности данного режима его руководители всегда считались с массовыми настроениями, в ряде случаев просто идя на поводу у масс (и в этом смысле представляется удачным определение российского историка, академика Н.А. Сахарова - "народный тоталитаризм"). Особенно приходилось считаться с настроениями массы на начальном этапе функционирования коммунистического режима в России, когда сам этот режим был еще крайне слаб и неустойчив. В этом смысле Брестский мир - это следствие совершенно трезвого и объективного признания того простого факта, что народ воевать не желает, и в России в конце 1917 - начале 1918 г. не было такой силы, которая могла бы заставить его воевать - "за Бога, Царя и Отечество" или "за Мировую Революцию" (и уж тем более - "за выполнение наших обязательств перед союзниками", "за Босфор и Дарданеллы" и т.п.).

Армия разваливалась на глазах; к концу 1917 г. русская армия перестала быть сколь бы то ни было боеспособной силой ("боеспособность" т.н. красногвардейцев и "революционных матросов" ярко проявилась в феврале 1918 г., когда вся эта сволочь бежала от одного вида наступавших немецких и австрийских войск). Фактически на момент заключения брестского мира, если верить красноречивому признанию Л.Д. Троцкого, у советского правительства "не было ни одного боеспособного батальона". В этих условиях любое (а не только большевистское) российское правительство было бы вынуждено пойти на сепаратный мир с немцами.

Эта крайне неблагоприятная ситуация была усугублена расколом в советском руководстве и в большевистской партии: верхушка партии левых эсеров и многие большевики выступали за "революционную войну" с "германским империализмом". Все эти обстоятельства предопределили крайне тяжелые условия брестского мира и, кроме того, разрыв с Антантой после его заключения.

Отношения в Четверном союзе

Поскольку соотношение сил между Германией и ее союзниками (даже Австро-Венгрией!) было совершенно несопоставимым, все они находились в очень высокой степени зависимости от Берлина, о чем свидетельствует, в частности, вышеупомянутый инцидент с попыткой канцлера Бетман-Гольвега не допустить вступления Италии в войну за счет территориальных уступок со стороны Австрии. Тем не менее, по мере осложнения положения Центральных держав, нарастали противоречия и в Четверном союзе.

По мере усиления британской морской блокады нарастали экономические трудности Германии и ее союзников. Списки товаров, объявленных Антантой "военной контрабандой", постоянно росли. Особенно осложнилось положение Германии после вступления в войну Италии. Экономические же ресурсы Центральных держав и оккупированных ими территорий были быстро истощены.

Первыми взбунтовались австрийцы. Уже 14 августа 1918 г. император Карл заявил Вильгельму о необходимости начала переговоров с Антантой, поскольку новой военной зимы Австро-Венгрия не выдержит. Ровно месяц спустя министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Буриан выступил с нотой о созыве конференции для обсуждения вопроса о мире. Это предложение, как известно, было отвергнуто Антантой.

А уже на следующий день началось наступление войск Антанты на Салоникском фронте. Это наступление привело к полному развалу болгарской армии и краху режима Фердинанда Кобургского. По условиям подписанного 29 сентября в Салониках перемирия болгарские части должны были немедленно покинуть греческие и сербские территории. Болгарская армия подлежала демобилизации, а союзники по Антанте могли занять любые болгарские стратегические пункты.

19 сентября рухнул Месопотамский фронт; турецкая армия разваливалась на глазах.

Это был страшный удар по Четверному союзу. Правда, в военном отношении болгарская армия не представляла особой ценности, однако высвободившиеся войска могли нанести удар в тыл разваливавшейся на части Австро-Венгрии. Прекрасно отдавая себе отчет в том, что "игра проиграна", германское верховное правительство настаивало на немедленном начале переговоров о мире. Это предложение последовало 4 октября от нового правительства, которое возглавил принц Макс Баденский, слывший либералом и англофилом.

Однако это предложение пало на весьма неподготовленную почву. Союзники не торопились начинать переговоры, предпочитая наблюдать прогрессирующий развал Четверного союза. В октябре перестала существовать "лоскутная монархия": Чехословакия и Венгрия объявили о своей полной независимости. Австрийская армия покидала фронт. 3 ноября окончательно сдались Австрия и Венгрия. Армия империи расформировывалась. Южная граница Германии становилась совершенно открытой, а ее положение - совершенно безнадежным.

Как известно, Антанта в полной мере (в Компьене и Версале) воспользовалась этим безнадежным положением поверженного врага. В этой связи следует подчеркнуть, что германская дипломатия несет немалую долю ответственности за крайнее ожесточение ее врагов, которые фактически принудили немцев к полной капитуляции.

Ведь на протяжении всей войны немцы выдвигали совершенно неприемлемые для Антанты предложения о послевоенном мире. Чего стоили, например, условия мира предложенные Германией от 31 января 1917 г.! Германия требовала такие колониальные владения, которые соответствовали бы численности ее населения и ее экономическим интересам. Оккупированные области Бельгии и Франции Германия соглашалась освободить, но при условии "исправления границ" (с учетом немецких интересов), а также денежной компенсации. А 5 ноября 1916 г. Германия и Австро-Венгрия издали декларацию о создании "независимой" Польши, но только из польских губерний, отвоеванных у России.

На самом деле захватнические планы Центральных держав шли еще дальше; предполагалось радикально ослабить Францию, превратить Бельгию в зависимое государство, оттеснить Россию на восток.

Вообще-то главной целью немцев в войне было создание т.н. "Срединной Европы", которая охватывала бы Австро-Венгрию, Францию, Бельгию, Голландию, Данию, Польшу а, возможно, также Италию, Швецию и Норвегию, и являлась бы фактически экономическим союзом под немецким господством. Таким образом, это был своего рода прообраз современного Европейского союза! И если бы немцы действовали в начале ХХ в. так же, как и в конце, т.е. методами экономической экспансии, а не "железом и кровью", очень может быть, что Евросоюз стал бы реальностью столетие тому назад! Увы, история не знает сослагательного наклонения

В любом случае, непомерные немецкие аппетиты свидетельствовали о том, что Берлин не собирается идти на какие-либо компромиссы. Ведь еще 1 августа 1918 г. (!) канцлер Вильгельм публично объявил, что самое страшное уже позади, и победа - не за горами. И поэтому внезапная просьба германского правительства о мире (5 октября 1918 г.), да еще на основе 14 пунктов Вильсона, произвела в Германии ошеломляющее впечатление. Можно себе представить степень доверия немцев к собственному правительству после этого заявления Но еще меньше доверяли Берлину союзники по Антанте, которые в каждой мирном зондаже Центральных держав видели провокацию и подвох.

4) США вступают в войну

Итак, начало 1917 г. характеризовалось (а) взаимным истощением воюющих сторон и (b) ростом экономической зависимости Антанты от Америки. Мы уже приводили данные о степени зависимости Англии, Франции и (в меньшей степени) России от американских поставок, составивших на начало 1917 г. от 3 до 5 миллиардов долларов. Вряд ли без американского продовольствия, хлопка, металлов, транспортных средств, оборудования, снарядов Англия и Франция смогли бы выстоять на протяжении этих двух с половиной лет и даже добиться к началу 1917 г. некоторого военно-экономического превосходства над Германией и ее союзниками.

А поскольку политика это концентрированное выражение экономики (Ленин), то роль Соединенных Штатов в воюющем мире становилась все более весомой и все более проантантовской. В самом деле, могло ли быть иначе, если английская морская блокада переориентировала американские торгово-экономические связи с Европой исключительно на Антанту? А вложив в Антанту миллиарды долларов, Соединенные Штаты не были готовы допустить ее гибели.

Постепенный дрейф США в сторону Антанты стал заметен еще в 1915 г. Правда, еще в 1914 г. настроения в Соединенных Штатах начали постепенно меняться не в пользу Германии; и этому изрядно помогли не только успехи британской пропаганды, но и зверства германской военщины в Бельгии (в частности, разрушение немцами старинного университетского города Лувена).

Однако серьезные сдвиги на политическом уровне начали проявляться лишь в 1915 г. В этом году, с одной стороны, Вашингтон фактически смирился (после нескольких вялых протестов) с британской морской блокадой Германии и Центральных держав, а с другой выступил решительно против германской подводной войны. Этот сдвиг в пользу Антанты был неслучаен; еще до войны объем торговли США с Антантой в 10 раз превышал аналогичный показатель для Центральных держав.

Поэтому для официального Вашингтона потопление английского лайнера Лузитания с 128 американцами на борту было удобным предлогом для дальнейшего охлаждения американо-германских настроений. Истинной же причиной поворота во внешней политике США, по-видимому, была неудача посреднических усилий Вашингтона в январе-марте 1915 г., направленных на поиск мирного решения мирового кризиса. Поездка полковника Хауза, личного представителя президента Вильсона, в Европу закончилась безрезультатно и во многом ввиду позиции Берлина, который выдвинул совершенно неприемлемые условия своего участия в международной конференции под американским председательством (так, немцы требовали от Франции уплаты репараций, сохранения под своим контролем важнейших объектов в Бельгии, передачи части Бельгийского Конго, и т.д.).

Через год, однако, полковник Хауз возобновил свой дипломатический зондаж, но ни о каком "беспристрастном посредничестве" США не было и речи. В течение января-февраля Хауз апробировал в столицах Антанты свой "план мира", который сводился к выдвижению Вашингтоном предложения о созыве мирной конференции на условиях, одобренных Антантой и неприемлемых для Германии. Если Берлин отвергнет эту инициативу, то тогда США вступят в войну на стороне Антанты. 22 февраля 1916 г. Грей и Хауз даже подписали секретный меморандум о возможном вступлении Соединенных Штатов в войну по просьбе Англии и Франции. Однако этот меморандум не означал, разумеется, что США присоединились к Антанте: Америка должна была вступить в войну и послать свои войска в Европу, чтобы с ней начали считаться как с союзной великой державой. А в 1916 г. об этом не могло быть и речи: в Соединенных Штатах шла предвыборная кампания, и президент Вильсон, учитывая общественные настроения, выступал под антивоенными лозунгами. Да и вообще в США всегда были достаточно сильны прогерманские и антианглийские настроения. Более того, постепенное сближение США с Антантой не исключало наличие серьезных разногласий между сторонами по таким, например, проблемам, как свобода морей или будущее Германии.

После завершения предвыборной кампании, однако, когда о миролюбивой риторике можно было забыть, Вильсон резко активизировал американскую политику на европейском направлении. 18 декабря Вашингтон обратился с нотой к воюющим сторонам с предложением определить свои конкретные цели для будущей мирной конференции. Ответы как с той, так и с другой стороны разрезавших Европу окопов был совершенно безрадостным: и Центральные державы, и Антанта, будучи уверенными в победе, выдвинули совершенно неприемлемые для противоположной стороны предложения. Более того, Берлин заявил, что он готов вести лишь прямые переговоры, без американского посредничества.

Этот дипломатический демарш Вильсона, несомненно, имел преимущественно внутреннего адресата: нужно было продемонстрировать американскому обывателю (он же избиратель) миролюбие официального Вашингтона и совершенную неспособность германского руководства к какому-либо компромиссу. Нужно сказать, что Берлин в конце 1916 - начале 1917 гг. сделал все от него зависящее для того чтобы настроить и американскую элиту, и рядового американца против т.н. прусского милитаризма.

Во-первых, 8 января 1917 г. германское правительство приняло решение начать неограниченную подводную войну.

Во-вторых, германское правительство попыталось создать на территории США разведывательно-диверсионную сеть, целью которой был срыв американских поставок Антанте. Был организован ряд диверсий на американских военных заводах и пароходах. Эти диверсии, разумеется, не могли даже в отдаленной степени повлиять на масштабы американского производства и торговли, но зато они настроили значительную часть американского населения против Германии.

В-третьих, последней каплей, переполнившей чашу терпения американцев, была знаменитая телеграмма Циммермана. В этой телеграмме от 16 января 1917 г. А. Циммерман, статс-секретарь германского МИДа, предлагал германскому послу в Мексике вступить в переговоры с мексиканским правительством с целью побудить последнее напасть на Соединенные Штаты и отторгнуть у них Техас, Нью-Мексико и Аризону. Мексиканскому правительству предлагалось также вовлечь в этот альянс и Японию. По общему мнению историков дипломатии, из всех глупостей, совершенных германской внешней политикой на протяжении первой мировой войны, глупость Циммермана была, бесспорно, самой выдающейся. Последствия перехвата британской радиоразведкой этой телеграммы были во всех отношениях гораздо более тяжелыми, чем перехват немцами русских радиограмм во время сражений за Восточную Пруссию в августе 1914 г.

Теперь даже самые закоренелые англофобы и германофилы в Америке были вынуждены замолчать - вступление Америки в войну на стороне Антанты было предрешено.

***

Нужно сказать, что в Берлине роковым образом недооценили мощь Соединенных Штатов - и именно этим объясняется неописуемое легкомыслие германской правящей верхушки в ее политике на американском направлении. Так, глава германского военно-морского штаба адмирал фон Хольцендорф писал Гинденбургу: "Если правительство Соединенных Штатов вступит в войну, оно одним махом потеряет источник торгового процветания, который дал Соединенным Штатам нынешнюю растущую политическую значимость. Они стоят лицом к лицу с японской угрозой; они не могут ни причинить нам материального ущерба, ни предоставить материальных преимуществ нашим врагам С другой стороны, я даю гарантию, что подводные лодки приведут нас к победе". (Цит. по: А.И. Уткин. Дипломатия Вудро Вильсона. - М.: Международные отношения, 1989. - С. 130).

***

Революционные события в России (март 1917 г.) до основания потрясли восточный фронт и поставили под вопрос победу Антанты. В этих условиях развал России, казалось, делал победу Четверного союза более чем вероятным. Между тем победа Германии и ее союзников совершенно не отвечала интересам США, ибо в этом случае решающим образом было бы нарушено не только европейское, но и мировое равновесие. Вступление США в войну становилось, таким образом, неизбежным. Это была величайшая дипломатическая победа Антанты - и, одновременно, величайшее поражение Центральных держав, которое и предопределило их поражение в войне.

5) Выводы.

Итак, первая мировая война завершалась совсем не так, как думали политики, военные и дипломаты. Посрамлены были не только генералы, которые, как всегда, готовились к прошлой войне; посрамлены были и те руководители дипломатий великих держав, которые рассчитывали, как всегда, решить все проблемы в привычном формате "европейского концерта".

Не вышло! Войну не удалось локализовать во времени и пространстве: она стала не только мировой, но и затяжной. На протяжении 4 лет и трех месяцев бойни силы ведущих европейских держав были истощены до предела, и одна из военно-политических группировок, на которые была расколота Европа, а именно Антанта, была вынуждена апеллировать за (сначала) экономической, а (впоследствии) и военно-политической поддержкой к внеевропейской силе - Соединенным Штатам Америки.

Таким образом, именно в ходе первой мировой войны Британия была вынуждена уступить некоторые из своих функций мирового гегемона заокеанской республике. Правда, как мы увидим, в то время США сами не были готовы играть эту роль; после первой мировой войны они предпочтут вернуться к привычной политике изоляционизма. Но уже следующее потрясение Европы, в ходе второй мировой войны, окончательно покончило с американским изоляционизмом: Америка раз и навсегда взяла на себя бремя руководства миром.

ВОПРОСЫ:

Почему немцам не удалось "локализовать" первую мировую войну и предотвратить вмешательство Великобритании на стороне Антанты?
В чем причина разногласий между союзниками по Антанте на протяжении мировой войны?
Каковы основные цели дипломатии Четверного союза на протяжении войны?
В чем причина вступления США в войну?

ЛЕКЦИЯ 18. ВЕРСАЛЬСКИЙ МИРОПОРЯДОК

Итоги войны

Начать, видимо, следует с экономических и социальных последствий первой мировой войны. Нужно сразу сказать, что в то время как Европа выносила все военные тяготы, неевропейские центры силы, и прежде всего США и Япония, извлекли максимальные выгоды из разразившейся катастрофы.

<< < Предыдущая

1 2 3 4 5 6 7 8 / 9 8 9

Следующая > >>