2 См.: Очерки истории исторической науки в СССР. Т. V. С. 23-91.

Дата: 2025-06-14; Просмотры: 1

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

³ Подробнее об этом см. там же. Ч.Ш.

⁴ См.: История и сталинизм. М., 1991.

⁵ Коэн Ст. Переосмысливая советский опыт. USA, 1986. С.16-21 и др.

⁶ Изучение отечественной истории в СССР между XXV и XXVI съездами
КПСС. С. 4-30,87-107,120-137 и др.

⁷ См.: Развитие советской исторической науки. 1970-1974. С. 356-436.

⁸ Сахаров А.Н. Отечественная историография: западные оценки и наша реаль­
ность. // Россия в XX веке. Историки мира спорят. М., 1994. С 727-728.

⁹ См.: Россия в XX веке. С. 635-653 и др.

¹⁰ Богданов А.А. Тектология. Всеобщая организационная наука. М., 1989. Т. П,
С.170.

¹¹ Очерки истории исторической науки в СССР. T.V. C.370.

¹² См.: История СССР с древнейших времен до наших дней. Первая серия. М.,
1966. T.I. С. X-XI.

¹³ Мчедлов М.П., Павлова З.М. Марксизм-ленинизм. //Философский энцикло­
педический словарь. М., 1983. С.344-347.

Там же. С.8. Там же. С.9-11. Там же. С.13.

²¹ Тамже.С.15-16.

²² Там же. С.90.

²³ Тамже.С.91-92.

²⁴ Там же. С.81.

²⁵ Там же. С.143.

²⁶ Там же. С.144.
²⁷Тамже.С.Ш.
²⁸ Там же. С.152.
^Тамже.С.гг?.

³⁰ См.: Справочник партийного работника. М., 1959. Вып.2. С.481-482; Вопросы идео­
логической работы. Сборник важнейших решений ЦК КПСС. (1954-1961), М.,
1961. С. 111; Справочник партийного работника. М., 1961. Вып.З. С.545-546 и др.

³¹ История СССР с древнейших времен до наших дней. В двух сериях, двена­
дцати томах. Первая серия. М., 1966. Т.1. Предисловие, c.VII-IX, XI, ХШ и др.

³² Там же. СИ.

³³ Там же. С. ХШ.

³⁴ См.: История СССР, т. VII. М., 1967. С.7-13,708-718.

³⁵ Там же. С. 254-255 и др.

³⁶ Там же. С.320-327,681-707.

³⁷ Там же. С. 327.

³⁸ См.: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд.2. Т. Ш. М., 1955. С.393.

Персоналии

Сигизмунд Натанович Валк В. Г. Чернуха

Как-то однажды, уже в конце жизни Сигизмунда Натановича Валка, один его коллега, от С.Н.Валка далекий, разочарованно за­метил: "Вот все говорят: Валк, Валк, ах, какой ученый! А я посмот­рел список его работ, и оказывается, что у него всего-навсего одна книга". Это была правда, жестокая и неопровержимая. Но есть и другая правда, количеством книг не измеряемая. Время и обстоя­тельства всегда проходятся своим жестким резцом по судьбам лю­дей, определяя ее в большей или меньшей степени, как и человек своими делами и поступками формирует лицо времени. И судьба С.Н.Валка, профессиональная и человеческая, убедительное тому подтверждение. Конечно, время не позволило ему осуществить многие его планы, однако он реализовал их в такой мере, что при­ходится только удивляться этому. Однажды избрав путь служения отечественной науке, он шел им более шести десятков лет, макси­мально высоко держа и планку исследовательского уровня, и нрав­ственных убеждений. Поистине, он всю жизнь сеял разумное, доб­рое, вечное; уже тем, как жил и работал, давая окружающим воз­можность иметь перед собою убедительный образец.

С.Н.Валк родился в Вильно 1 декабря 1887 г. в мещанской се­мье¹. Его отец был аптекарем, потом владельцем аптеки. Вскоре семья переехала в Лодзь, город со смешанным польско-еврейско-русским населением. Отсюда у С.Н.Валка превосходное знание польского языка, интерес к польской истории и культуре. Но окон­чил он русскую гимназию, правда, не без происшествий. Населе­ние окраинных губерний России чувствовало себя особенно ущем­ленным в правах и потому представляло горючий материал, осо­бенно активной частью которого была, разумеется, молодежь. По­этому С.Н.Валк во время революции 1905-1907 гг. оказался в числе "неблагонадежных" гимназистов, и за "сочувствие" к Польской со­циалистической партии был не только исключен из гимназии, но и отбывал два месяца тюремное заключение. После этого ему при­шлось уехать из дома и завершать среднее образование в г. Новая

Сигизмунд Натанович Валк

Александрия Люблинской губернии в частной гимназии П.Н.Шей-мина, приравненной к казенным. Гимназию он окончил с серебря­ной медалью, отличными отметками в аттестате и записью о "весь­ма хорошей любознательности ко всем вообще предметам".

1907 г. — начало новой жизни России, после завоеваний рево­люции входившей в полосу реформ, и С.Н.Валка. Он приехал в С.­Петербург и поступил на историко-филологический факультет университета. Потом это время —- между революцией 1905 г. и ми­ровой войной — С.Н.Валк считал "самым блестящим периодом во всей почти вековой истории Петербургского университета"². Он имел в виду изменение преподавательского состава возвращение в университет Н.И.Кареева, приход новых: А.Е.Преснякова, А.А.Шах-матова, Е.В.Тарле; но столь же важным он считал и изменение са­мой системы преподавания: отказ от курсовой в пользу предмет­ной. Последняя предусматривала свободное посещение лекций с обязательной сдачей экзаменов по назначенным факультетом предметам и зачетами трех семинариев и просеминария (т.е. ны­нешнего спецсеминара). Студент сам выбирал лекции и семинары, которые был намерен посещать, время и очередность сдачи экза­менов и даже срок пребывания в университете. Эта система (пред­метная) очень нравилась С.Н.Валку, что уже характеризует его пристрастия и склонности. Такой режим полной свободы был рас­считан явно не на всех. Для школяров, нуждающихся в понукании и мечтающих только о "справке" (дипломе), он, разумеется, не го­дился. (Много позже В.В.Мавродин говаривал: не понимаю, для че­го существуют заочные отделения, чего мы мучаем заочников. Да им надо сразу выдавать дипломы). Предметная система ориенти­ровалась на выпуск специалистов "штучных", сознательно сделав­ших выбор и умеющих распорядиться возможностями, предостав­ляемыми им факультетом.

Оказалось, что для С.Н.Валка такой метод обучения идеально подходит. Он много занимался в библиотеках, изучал языки (в ито­ге он читал на английском, немецком, французском, польском, итальянском), слушал лекции на разных отделениях и факульте­тах, но только те, что его интересовали. Вместо трех обязательных семинариев он прошел четыре: А.Е.Преснякова по древней и ранне-средневековой истории России и три по западноевропейской: И.М.Гревса по средневековью, Н.И.Кареева и Е.В.Тарле по истории Франции XVIII в. (Круг интересов двух последних включал тогда главным образом проблемы Французской революции 1789 г., в том числе и экономические, что было явлением новым). Этих руково­дителей семинаров С.Н.Валк и называл в официальных докумен­тах своими учителями.

Конечно, общение с этими выдающимися фигурами отечест­венной историографии неизбежно дало С.Н.Валку очень много, од-

В.Г.Чернуха

нако в строгом смысле он сформировался и был учеником школы А.С.Лаппо-Данилевского. Это потом, по прошествии многих лет он вспоминал все студенческие годы как прекрасное время плодо­творных занятий. В действительности оно стало таким только по­сле того, как С.Н.Валк встретил своего учителя. В 1915 г., когда от­мечался 25-летний юбилей научной деятельности А.СЛаппо-Дани-левского, С.Н.Валк обратился к учителю с очень личным письмом, в котором объяснял значение для себя встречи с ним. С.Н.Валк пи­сал: "С гимназической скамьи я вошел в университет, как в своего рода светоч науки, вошел с понятным для 19-летнего юноши энту­зиазмом к науке, с преклонением перед нею. Первый год универси­тетской жизни был для меня тяжелым разочарованием... И лишь в третьем году я пошел впервые в Ваш семинарий, который Вы вели, если вспомните, по истории крестьян, и на меня повеяло чем-то но­вым, сразу произведшим на меня необычное впечатление. Однако новое это было далеко и от моих прежних настроений. Вместо рву­щегося вперед порыва энтузиазма, я здесь впервые увидел... мето­дическое стремление к новым научным приобретениям. Много сравнительно прошло времени, пока я сроднился с таким понима­нием научного труда, которое, мне сперва показалось, пренебрега­ет широкими проблемами истории. Тем более оно теперь мне доро­го, ибо оно связано у меня теперь и с другими впечатлениями. Все они вели к одному к преклонению перед наукой, к вере, что, научно работая, приобщаешься к чему-то самому великому в мире... Вот такого-то рода отношение к науке, отношение, благодаря которому и вся жизнь получила, наконец, свой смысл, благодаря которому я получил хотя бы некоторую опору в мире, ранее чуждом для меня, скажу проще, — то, что отогнало от меня гнетущее разочарование в жизни вообще, все это результат Ваших влияний, почти единст­венно Ваших, и могу ли я в достаточной мере быть Вам благодарен за это?"³

Такое приятие С.Н.Валком учителя говорит о его способности почувствовать внутренние ценности и в человеке и в деле, ценно­сти тем более скрытые, что семинарий А.СЛаппо-Данилевского производил впечатление повседневного рутинного труда, а сам он — натуры закрытой. Д.М.Мейснер, друживший с сыновьями А.С.Лап-по-Данилевского, вспоминал о нем как о "чопорном, необыкновен­но пунктуальном, холодном"⁴. За внешней холодностью скрывался характер талантливый, разносторонне одаренный, с высоким чув­ством ответственности. Будучи человеком по характеру склонным к кабинетным занятиям, он тем не менее принимал участие в об­щественной жизни, входя в состав верхней палаты российского парламента — Государственного совета, составлял программу кур­са истории для знаменитого частного коммерческого училища кн. В.Н.Тенишева, среди выпускников которого оказалось много та-

Сигизмунд Натанович Валк

лантливых гуманитариев, много лет вел занятия студенческого Исторического общества. Он поддерживал работу губернских уче­ных архивных комиссий, в канун революции 1917 г. разворачивав­ших повсеместную и необходимую деятельность по разысканию, сохранению и публикации документов, хранившихся в российской глубинке. А.С.Лаппо-Данилевский был европейцем, западником, работавшим на общемировом уровне исторических знаний и при­вивавший этот принцип своим ученикам.

В университете А.СЛаппо-Данилевский читал лекции по ме­тодологии истории. "В первые годы нашего столетия, — свидетель­ствует Н.И.Кареев, преподавание последней (методологии, теории истории. — В. Ч.) было введено в курс обязательных для студента-историка предметов"⁵. Стало быть, С.Н.Валк либо слушал лекции по методологии истории, либо изучал предмет по 1-му выпуску лекций, вышедшему в 1910 г. Практику же исторического ремесла он постигал у А.СЛаппо-Данилевского. Он много лет вел семина­рий на тему "Дипломатика частных актов Московского периода", и только в 1909/1910 учебном году его семинарий назывался: "Анализ и интерпретация актов, касающихся истории прикрепления кре­стьян в Московском государстве". (О нем-то и идет речь в цитиро­ванном выше письме С.Н.Валка). И лекции, и семинарии А.СЛап­по-Данилевского требовали от слушателей и участников семина­рия напряженной умственной работы и основательных знаний. А.СЛаппо-Данилевский, которому равно удавались и теоретиче­ские работы, и конкретно-исторические исследования, применял в преподавании собственный метод, заключавшийся в том, что он не опускался до уровня студенческих знаний и вел учеников посте­пенно к научным высотам, а сразу же начинал разговор на равных. В семинарских штудиях это принимало форму сотрудничества, об­щей исследовательской работы. Занимался же А.СЛаппо-Данилев­ский новой для России специальной исторической дисциплиной дипломатикой, изучавшей происхождение, состав и эволюцию та­кого особого вида источников, как частные акты. Из студентов, по­сещавших его семинарий, постепенно складывался кружок, школа российской дипломатики. В этом кружке, где встречались студен­ты, выпускники университета и коллеги А.СЛаппо-Данилевского, С.Н.Валк обрел ощущение принадлежности к особой научной шко­ле, к дружной профессиональной семье. Там он встретил А.И.Анд­реева, Б.Д.Грекова, В.И.Веретенникова, Б.А.Романова, А.В.Тищен-ко, С.Н.Чернова, А.А.Шилова и др. И хотя С.Н.Валк не был то что называется человеком компанейским и близких друзей у него бы­ло немного, все же это университетское окружение всегда остава­лось для него самым близким. Он старался сохранить для следую­щих поколений память о них и их трудах.

С.Н.Валк воспринял от учителя очень многое, в том числе и круг научных интересов. Можно сказать, что вся область научных 20-541

В.Г.Чернуха

занятий А.СЛаппо-Данилевского — дипломатика, источниковеде­ние, археография, но не теория истории, методология, может быть потому, что вскоре эта методология обернулась единственно пра­вильной и законченной догмой — историческим материализмом, за пределами которого ученому, жившему в советской России, де­лать было нечего. Историко-вспомогательные дисциплины и рабо­ты, составлявшие, по представлению СН.Валка, как и его учителя, методическую основу штудий историков-исследователей, заняли в его жизни важнейшее место. К ним следует присоединить еще ис­ториографию.

Бесспорно, что занятия дипломатикой частного акта, которой С.Н.Валк не переставал заниматься всю последующую профессио­нальную жизнь, в университетские и первые послеуниверситет-ские годы были для него основными. В.М.Панеях, специально за­нимавшийся анализом его трудов в этой отрасли вспомогательных исторических дисциплин, отметил тот факт, что С.Н.Валк оказался "у самых истоков этой области знаний, почти неизвестной русской научно-исторической литературе" и что в это время в семинарии А.СЛаппо-Данилевского отрабатывались как "многие новые мето­дические приемы изучения частных актов", так и общие пробле­мы, из этого вытекавшие. Поставив в единую цепочку всю совокуп­ность работ СН.Валка в этой области, В.М.Панеях показал, что он не просто повторял усвоенное им и сказанное учителем, но продол­жил его дело, "предложив свое понимание" ряда проблем (напри­мер, в принципе разграничения публичного и частного акта)⁶. Но все это было гораздо позже. Творческий путь СН.Валка был, как и у многих других его коллег, очень трудным и изобилующим зигза­гами.

С.Н.Валк получил диплом только в 1913 г., ибо оказался вовле­ченным в поток общественного движения и был за участие в сту­денческих волнениях 1910-1911 гг. исключен на год из университе­та. Скорее всего, это участие было определено не радикальностью политических убеждений, а его пониманием чувства солидарности с товарищами, протестовавшими против наступления власти на университетские свободы.

Зарабатывать на жизнь профессиональным трудом С.Н.Валк начал еще во времена студенчества и вместе со своими однокашни­ками. В это время, 10-е годы XX в., в свет один за другим появля­лись тома двух разнившихся между собою энциклопедических сло­варей: "Нового энциклопедического словаря" Брокгауза-Ефрона и словаря братьев Гранат. И в этих двух энциклопедиях С.Н.Валк прошел, причем опять-таки под руководством своих университет­ских учителей, школу краткой исторической справки. С.Н.Валк на­зывал написанные тогда им и его товарищами статьи "маленьки­ми монографиями". Такая работа приучала к научной дисциплине, требуя точного ответа на поставленный перечень вопросов, выра-

Сигизмунд Натанович Валк

батывала особый стиль письма, и это не говоря о том, что одновре­менно происходило усвоение курса русской истории в ее действую­щих лицах, институтах и событиях. Считается, что С.Н.Валк опуб­ликовал в этих справочных изданиях около 100 статей, причем в энциклопедии Брокгауза-Ефрона он поместил "статьи по истории юго-западных княжений и литовско-белорусского государства", т.е. как бы продолжил изучение политической истории средневековой Руси, начатую в семинарии А.Е.Преснякова, а в словаре братьев Гранат около 60 статей по истории и историографии XIX в. Многие из них до сих пор читаются как современные исследования, напи­санные человеком, специально занимающимся этим предметом, например, очерк о К.Д.Кавелине⁷.

Работа в словаре братьев Гранат была для С.Н.Валка более прочной и интенсивной. По рекомендации В.И.Семевского, которо­го А.С.Лаппо-Данилевский просил помочь с работой своему учени­ку, "серьезно занимающемуся" в семинарии по дипломатике, С.Н.Валк, кроме заказа на статьи, получил еще и службу в должно­сти заведующего отделом русской истории. Здесь он проработал почти весь 1914 г. Когда же в 1913 г. в Москве был учрежден новый научно-популярный исторический журнал "Голос минувшего", в числе редакторов которого был и В.И.Семевский, то С.Н.Валк ока­зался на первых порах его сотрудником, работающим в жанре ре­цензии.

Уже первые его заметки показали высокий уровень образова­ния С.Н.Валка: умение поставить рецензируемую работу в историо­графическую или археографическую традицию, непредвзятость, взыскательность и одновременно, при строгости оценок, коррект­ное ведение спора. Ему принадлежат рецензии на книги Хенрыка Мосьцицкого об отношениях России и Литвы в ХУШ в., А.А.Корни-лова о политике России в Польше в ХУШ-ХГХ вв., Жана де ля Тура по истории франко-русского союза 1806-1807 гг., а также на публи­кацию В.В.Сиповским известной записки Н.М.Карамзина "О древ­ней и новой России". Предметом споров С.Н.Валка с А.А.Корнило-вым стал важнейший вопрос о тенденциях польского освободи­тельного движения. Рецензент счел, что А.А.Корнилов "со щепе­тильной тщательностью" обошел эту тему и заключил свой отзыв словами: "Если мы и расходимся с автором в этом существенней­шем для него и для нас пункте, то тем не менее ничто не мешает признать известное значение за его небольшим очерком"⁸. Гораздо более строг оказался С.Н.Валк к книге де ля Тура. Упрекнув автора в повторной публикации в ней документов, уже увидевших свет, С.Н.Валк еще и иронично отозвался о такой авторской вольности, как сочинение им реплик исторических персонажей. Становясь тут же на строгую методическую почву, он завершил свою характери­стику словами: "Излюбленный стилистический прием древности, он давно уже оставлен в современном научном изложении"⁹. При-

20*

308

В.Г. Чернуха

Сигизмунд Натанович Волк

309

знавая полезность и своевременность публикации В.В.Сиповского, С.Н.Валк тут же показал, что она сделана без должной "методиче­ской щепетильности", выбор археографом копии для издания ока­зался случайным, при том что это наиболее доброкачественная ко­пия. С.Н.Валк указал и на то, что при теперешних обстоятельствах такая вольность недопустима. "Если...читатель знает, что именно русская литература обогатилась недавно трудом, давшим теорети­ческое обоснование тем необходимым для такой работы принци­пам, которые уже намечались историко-критическим чутьем (мы разумеем II том "Методологии истории" А.СЛаппо-Данилевского), то его удивит критерий, положенный В.В.Сиповским в основу кри­тики карамзинского текста"¹⁰. (Речь шла о внесении В.В.Сиповским правки "по собственному разумению"). Рецензия на публикацию за­писки Н.М.Карамзина появилась в 1915 г., показывая, что С.Н.Валк в это время уже занимается принципами археографии. Прежде чем сказать об этом, завершим сюжет о работе СН.Валка-рецензента. В этом качестве он выступал только в начале своей профессиональ­ной жизни. Позже этот жанр почти исчезает из спектра его работ, и возможно, это было связано с потоком скороспелых, конъюнктур­ных и даже невежественных публикаций и исследований, приме­нительно к которым говорить о правилах и принципах, выработан­ных исторической наукой, стало попросту невозможно. Некоторое представление о том, с чем столкнулся С.Н.Валк в 20-е годы, дает его рецензия на справочник Льва Зотова "Саратовская охранка". С.Н.Валка здесь даже покинул его обычный сдержанный тон и изя­щество стиля. Назвав публикацию "образцом архивной неразбери­хи", проистекающей из того, что издателю неизвестны требования, предъявляемые к научным публикациям, С.Н.Валк подытожил: "Опыт немало поучительный: кроме хороших намерений, необхо­димы и хорошие знания". Особенностью полемического стиля С.Н.Валка являлось то, что возражая против чего-либо, говоря о том, как нельзя делать, он тут же пояснял, как следует поступать в том или ином случае. Здесь речь шла о перечне дел и документов Саратовского губернского жандармского управления, причем пе­речне аннотированном. С.Н.Валк объяснил разницу в публикации документов древних и новых. Научная публикация документов древних, немногочисленных, подчинена принципам издания тек­ста целиком и полного их корпуса. Для многочисленных докумен­тов нового времени уже давно и в России и в Европе существует вы­работанный тип издания: описание или опись, составленные по единому правилу¹¹. Такая строгость С.Н.Валка в его представлени­ях о правилах археографии базировалась на том, что он вплотную соприкоснулся с ее проблемами.

А.СЛаппо-Данилевский, возглавлявший в Академии наук ар­хеографическую работу, еще в 1900 г. подготовил план публикации архивных документов XVI-XVIII вв., причем этот план был итогом

не только его собственных штудий в области отечественной исто­рии и документов русского средневековья, но и результатом специ­ально им предпринятого ознакомления с архивами Германии и Ав­стрии. В предложенном А.СЛаппо-Данилевским и принятом Ака­демией плане составной, и важнейшей, частью должно было стать издание частных актов, крупным хранилищем которых являлось собрание Коллегии экономии. Мысль А.СЛаппо-Данилевского об издании большой однородной коллекции грамот Коллегии эконо­мии в виде многотомника получила поддержку Академии наук, и в конце 1914 г. С.Н.Валк был приглашен А.СЛаппо-Данилевским для работ по подготовке к изданию этих грамот. Он занимался всем комплексом связанных с изданием вопросов (состав, структура, расположение, указатели и пр.), решая их уже практически, по­скольку А.СЛаппо-Данилевским были составлены "Правила изда­ния", позже увидевшие свет. И для С.Н.Валка эти "Правила", рабо­та над которыми происходила у него на глазах, явились образцом творческого подхода к разрешению археографических задач, все­гда сочетающему и общие для всех изданий принципы и особен­ные, обусловленные спецификой источника правила.

Эта деятельность С.Н.Валка, надо полагать, в иных условиях завершившаяся появлением на свет собственных исследований по истории социально-экономических отношений XVI-XVH вв. в Мос­ковской Руси, либо трудами по дипломатике или археографии, бы­ла прервана в феврале 1916 г. Самодержавие в условиях затягивав­шейся военной кампании начало прибегать, отменяя отсрочки и льготы, к все новым и новым мобилизациям. Под одну из них и по­пал С.Н.Валк. В армии он пробыл два года, сначала на передовой, затем, в результате болезни ног, в относительном тылу. К штат­ской жизни его вернула Октябрьская революция.

В январе 1918 г. он был демобилизован "как имеющий учи­тельское звание" и оказался в холодном и начинавшем голодать Петрограде. Работать он начал сразу же — в школе. Но уже летом 1918 г. он на долгое время нашел поприще, захватившее его цели­ком — Петроградский архив. Начало этой его службе было положе­но известным декретом СНК от 1 июня 1918 г. "О реорганизации и централизации архивного дела", принятие которого было продик­товано необходимостью спасти от гибели ценнейшие документы, находившиеся в ведомственных и частных архивах и собраниях, в нетопленых кабинетах и особняках. Декрет надолго определил об­щую систему создания и функционирования местных и централь­ных архивов, составляющих Единый государственный архивный фонд. Одним из отделений ЕГАФ стал Петроградский архив, делив­шийся на 8 секций. VII секция Петроградского архива, так называе­мый Историко-революционный архив, являлась собранием доку­ментов учреждений, ведавших политическим сыском¹². Петроград-

В.Г. Чернуха

ский архив, ставший основой нынешнего всемирно известного Рос­сийского государственного исторического архива, на полтора де­сятка лет стал местом службы СН.Валка, которому пришлось рез­ко изменить и характер научных занятий и область исторических интересов. Ему вновь пришлось трудиться в кругу своей универси­тетской профессуры и однокашников. Руководителем Петроград­ского отделения Главархива (учреждения, заведовавшего ЕГАФ) был С.Ф.Платонов, инспектором А.Е.Пресняков. Е.В.Тарле занимал должность заведующего Историко-экономической секции архива. Вместе с С.Н.Валком в Петроградском архиве работали А.А.Ши-лов, Б.А.Романов, П.Е.Щеголев, Н.Л.Сергеевский, Ш.МЛевин.

Архиву было отведено здание бывшего Правительствующего сената, в котором не было ничего для приема архивных докумен­тов. С.Н.Валк с учителями и товарищами создали архив на пустом месте, в тяжелейших условиях, буквально на себе перетаскивая до­кументы с мест их тогдашнего нахождения. Они решали множест­во чисто бытовых и технических задач, но одновременно, и в этом тоже их величайшая заслуга, начали развивать новую для России отрасль исторического знания — архивоведение. С самого начала они поставили перед собою многие научные задачи, решение кото­рых должно было вывести отечественные архивы и их работу на мировой уровень. Наряду с текущими техническими проблемами они определяли и научные правила обработки архивных докумен­тов и подготовки их к использованию и публикации. Важнейшей составной частью их работы была подготовка кадров квалифици­рованных, на мировом уровне стоящих архивных деятелей. Для этого уже в 1918 г. были организованы по инициативе С.Ф.Платоно­ва при Археологическом институте архивные курсы, где лекции "по архивному делу Запада и Востока были прочтены такими вы­дающимися учеными, как Н.В.Бартолыо, Г.Ф.Церетели, О.А.Доби-аш-Рождественская, И.И.Любиманко и др.". Е.В.Тарле освещал там историю французских архивов¹³. С.Н.Валк вел занятия по источни­коведению.

С.Н.Валк заведовал в Петроградском архиве отделом, где хра­нились документы Департамента полиции, преемника упразднен­ного в 1880 г. III отделения с.Е.И.В. канцелярии. Впервые исследо­ватели получали доступ к прежде секретным документам полити­ческой полиции, да еще в то время, когда интерес к революционно­му движению был подхлестнут и вознесен на высоту самой акту­альной проблематики победившей революцией. Власть была заин­тересована в воссоздании истории радикального общественного движения, его сохранившиеся участники полны стремления увеко­вечить свою борьбу. Вместо старых закрывающихся исторических обществ (во главе с Императорским русским историческим) возни­кают новые: бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, старых

Сигизмунд Натанович Валк

большевиков, историков-марксистов, новые учреждения: Комака-демия, Соцакадемия, Истпарт и т.д. Вместо прежних прекратив­ших свое существование журналов они учреждают собственные ("Каторга и ссылка", "Пролетарская революция", "Красная лето­пись" и др.), публикующие документы и сообщения по истории не­давнего прошлого. Источниковой базой для всех этих и других по­рожденных революцией организаций и учреждений оказался имен­но Историко-революционный архив. Туда непрерывно обращались с просьбами и предложениями, историко-революционной пробле­матике была создана обстановка наибольшего благоприятствова­ния. Для СН.Валка этот период был временем его максимальной востребованности, и он работал с предельным напряжением сил. Его повседневная работа вообще и печатная продукция в частно­сти открывали возможности для широкой исследовательской дея­тельности других историков. В это время он специализируется, от­тачивая знания и опыт, прежде всего в области источниковедения документа XIX — начала XX в., причем документа для историче­ской науки нового, исходящего либо из лагеря участников револю­ции, либо из кабинетов полицейских чиновников. Другой гранью его научного труда в то время была археография, теоретическая и практическая, также базирующаяся на источниках нового време­ни. Он почти порывает с прежней проблематикой, хотя совсем не оставляет ее никогда. Занятость позволяет ему откликаться только на то, что непосредственно связано с А.СЛаппо-Данилевским. Ис­торик умер в феврале 1919 г. 56 лет, от болезни, которая, возможно, не привела бы его к кончине, если бы он не ощущал так остро кру­шение прежней науки и культуры. Коллеги и ученики А.СЛаппо-Данилевского сделали все, что могли, для воздания ему должного. Один из номеров "Русского исторического журнала" был посвящен его памяти, там — среди прочих — появились и "Воспоминания ученика", написанные С.Н.Валком и показывающие его отношение к учителю, его школе, понимание им значения исследований, про­водившихся в семинарии и кружке А.СЛаппо-Данилевского¹⁴. В том же, 1920 г., была опубликована книга А.СЛаппо-Данилевского "Очерк русской дипломатики частных актов", и С.Н.Валк дважды выступил с рецензиями на оба издания монографии¹⁵, а когда в 1922 г. увидел свет 1-й том "Сборника грамот Коллегии экономии", он посвятил этому событию не только краткую рецензию на том и Правила издания серии, но и пространную основательную статью о сборнике, имевшую скромный подзаголовок "Историографические заметки"¹⁶. Эти статьи вкупе со статьей "Грамоты полные" (1922 г.) и др. позволяют создать представление об общих взглядах СН.Вал­ка на "задачи и методы" дипломатики.

С.Н.Валк в это время складывается как крупнейший специа­лист в области вспомогательных исторических дисциплин: архиво-

В.Г.Чернуха

ведения, источниковедения, археографии и одновременно как ис­следователь народовольчества 80-х годов и российской социал-де­мократии. Его многочисленные печатные работы 1918-1932 гг., вре­мени его службы в архиве, чаще всего появлялись в журналах "Ар­хивное дело", "Красный архив", "Пролетарская революция", "Катор­га и ссылка", "Историк-марксист" и зачастую, как труды разносто­роннего специалиста, находились на грани между публикацией и исследованием. Публикация им автобиографических документов народовольцев М.Ф.Грачевского, А.А.Квятковского и др. неизмен­но сопровождались тщательным анализом их достоверности и кор­ректировкой с помощью других источников, в итоге восстанавли­вавших истинную картину судеб людей, истории подпольной орга­низации. Две большие статьи — "Молодая партия Народной воли (80-е годы)" и "Распорядительная комиссия и "Молодая партия На­родной воли" — являлись фрагментами, условными главами книги по ее истории. Но не менее важно то, что многочисленные, около тридцати, публикации, заметки, статьи, рецензии С.Н.Валка от­крывали для историков возможности широко заняться исследова­нием российского общественного движения.

Архив в 20-е годы не был единственным местом службы С.Н.Валка. Его вклад в отечественную историческую науку был многогранен. Он постоянно занимался преподавательской деятель­ностью. В его автобиографии перечислены (причем, возможно, не все) учреждения, где он читал лекции и вел занятия. Это Педагоги­ческий институт им. Герцена (1921-1924), Археологический инсти­тут (тогда же), Университет (с 1923 г.), ЛИФЛИ (с 1930 г.). Он зани­мался с аспирантами Института истории РАНИОН (Москва), Ле­нинградского отделения Коммунистической академии. Коммуни­стического университета им. Сталина, Ленинградского института истории партии. Его специальностью были вспомогательные исто­рические дисциплины. В перечне читавшихся им курсов и прово­дившихся занятий источниковедение, историография, дипломати­ка, археография, историческая документация XVIII-XX вв.

Как это ни покажется странным, С.Н.Валк, человек беспар­тийный, оказался тесно связан в своей научной деятельности и да­же состоял одно время на службе в таком стопроцентно партийном учреждении, как Институт Ленина. В его автобиографии об этом говорится следующее: "В 1924 г. был приглашен Институтом Лени­на принять участие в совещаниях по вопросам издания трудов В.И.Ленина, а также по вопросам, связанным с организацией архи­ва Института. В связи с первым кругом вопросов составил "Проект правил издания трудов В.И.Ленина" (См.: Институт Ленина при ЦК ВКП(б). Отчет XIV партсъезду. М., 1925, с. 9), затем напечатанный Институтом. Став в марте 1925 г. консультантом архива Института (до 1929 г., до 1928 г. — штатный), выработал инструкцию, приме-

Сигизмунд Натанович Валк

нительно к которой каталогизированы документы архива Институ­та (См.: Институт Ленина при ЦК ВКП(б). Отчет XV партсъезду. М., 1927, с.8). В 1929-1931 гг. руководил, по предложению админист­рации, Института, описанием богатейшего фонда нелегальных со­циал-демократических листовок и подготовкою его к печати. (См.: список работ). В 1931 г. приступил по поручению Института к под­готовке издания серии "Декретов Октябрьской революции", харак­тер которой и значение отмечены в Отчете Института XVII парт­съезду (Институт Маркса-Энгельса-Ленина при ЦК ВКП(б). Отчет XVII съезду. М., 1934, с. 54)... Кроме того, по поручению Института подготовил к печати том листовок Петербургского Союза борьбы ленинского периода его истории (до высылки Ленина из Петербур­га)"¹⁷. Таким образом, С.Н.Валк явился одним из ведущих ученых-историков, принявших участие в создании и становлении еще од­ного крупнейшего архива страны — Института Ленина. Это новое место научной деятельности означало для него расширение спек­тра его источниковедческих и археографических занятий, форми­рование как универсального специалиста в этой области отечест­венной исторической науки. Институт Ленина, привлекший С.Н.Вал-ка к сотрудничеству в деле изучения и издания партийных и совет­ских документов на начальной стадии своего существования, и в послевоенный период, и много позже, когда было воспитано новое поколение историков, оснащенных марксистской методологией, тем не менее постоянно приглашал С.Н.Валка к участию в своих (уже выходивших под грифом ИМЭЛ, ИМЭЛС, ИМЛ) археографи­ческих предприятиях¹⁸.

Эта разносторонняя и интенсивная деятельность С.Н.Валка проходила в условиях постепенного наращивания идеологического давления правящей партии и жестокой борьбы не только с оппози­цией, но и с потенциально возможными оппонентами. В конце 20-х годов пришел черед нанесения удара по Академии наук с тем, что­бы лишить ее остатков независимости, сделать обычной подкон­трольной партии организацией, которая строит свои планы и ком­плектует свой состав не по собственному усмотрению, а по распоря­жению сверху. У истоков борьбы с Академией наук стоял М.Н.Пок-ровский.

В конце 1929 г. среди сотрудников академических учрежде­ний, главным образом ленинградцев и преимущественно истори­ков, начались аресты. Начало им было положено помещением в тюрьму самой крупной фигуры среди тогдашнего исторического мира — С.Ф.Платонова. Затем были арестованы Е.В.Тарле, Н.П.Ли-хачев и многие другие. Всего по "академическому делу" привлека­лось более ста человек. Это был цвет российской интеллигенции и российской гуманитарной науки. Среди подследственных, а потом и осужденных были учителя, товарищи, сослуживцы С.Н.Валка, в

В. Г. Чернуха

том числе и ему близкие, но был знаком, встречался и сотрудни­чал он если не со всеми обвиняемыми, то по крайней мере с боль­шинством. Подследственным вменялась в вину подготовка к свер­жению советской власти, С.Ф.Платонов и ряд других к тому же об­винялись в укрывательстве важных политических документов. Сфабрикованные обвинения были чреваты самыми строгими нака­заниями, и можно только гадать, что пережили и сами подследст­венные, и их остававшиеся на свободе коллеги. Процесс завершил­ся в 1931 г. вынесением разных приговоров в зависимости от груп­пы, в которую были причислены проходившие по делу. Б.Д.Греков и А.А.Шилов оказались в числе лиц, дело в отношении которых бы­ло прекращено и им возвращена подписка о невыезде¹⁹. В связи с тем, что С.Ф.Платонов и Н.П.Лихачев были осуждены, учрежде­ния, которые они возглавляли, подверглись реорганизации: Архео­графическая комиссия, руководимая С.Ф.Платоновым, получила статус и название Историко-археографического института, а Музей книги, документа и письма, директором которого был Н.ПЛиха-чев, — Института книги, документа и письма. В ноябре 1932 г. на­учная судьба С.Н.Валка делает поворот: он переходит на службу в Институт книги, документа и письма как специалист по вспомога­тельным историческим дисциплинам, заниматься которыми и призван был новый Институт. Это означало резкую переориента­цию С.Н.Валка на занятия совершенно иными видами источников, нежели те, что составляли предмет его интересов в архиве. Здесь, на этом переломе его судьбы, погибла одна из его монографий. Ка­кие книги он мог бы написать на основе занятий документами ос­вободительного движения конца XIX — начала XX вв., можно гово­рить только гадательно. Но об одной из них можно сказать опреде­ленно. Он собирался выпустить книгу о "Народной воле", и его на­мерения уже имели форму основательных статей и публикаций. Его ученик, В.Н.Гинев, писал об этих увидевших свет трудах С.Н.Валка: они являлись "как бы подготовкой к созданию капи­тальной монографии о "Народной воле" за все время ее деятельно­сти — с 1879 г. и в течение 80-х годов. Заметим, что такой работы, ох­ватывающей весь народовольческий период, нет до сих пор... По не­зависящим от С.Н.Валка обстоятельствам многое из того, что он со­брал, осталось им неиспользованным"²⁰. Другой его ученик, С.С.Волк, преемник С.Н.Валка по народовольческой теме, начавший ею зани­маться в тот момент, когда после 25-летнего перерыва с нее был снят запрет, писал даже о том, что существовали не только мате­риалы, но и самая книга. "Хотя, к сожалению, так и не появился по разным причинам основанный на многолетних и весьма плодо­творных архивных разысканиях обобщающий труд С.Н.Валка, его статьи и публикации стали неотъемлемой и прочной основой вся­кого исследования о "Народной воле". В дальнейшем интересы

Сигизмунд Натанович Валк

С.Н.Валка сосредоточились преимущественно на истории поздней "Народной воли" (1883-1884 гг.)". И пояснил: "Предполагалось, что он войдет в общую историю революционного движения, задуман­ную в 1927 г. Госиздатом (отдельные главы в этой истории писали также Ш.МЛевин, НЛ.Сергиевский, А.А.Шилов и др.). Была гото­ва верстка книги, однако издание не было завершено. Анонсирова­лось, но также не появилось и отдельное издание этого очерка С.Н.Валка"²¹. Даже в середине 60-х годов, в условиях некоторого ос­лабления идеологического контроля, когда еще здравствовали ав­торы предполагавшейся серии С.Н.Валк, Ш.МЛевин, знавшие ее судьбу, нельзя было прямо сказать о причинах ее непоявления. Можно лишь утверждать, что главная из них коренилась в идеоло­гической установке партии на осуждение политического террориз­ма как формы борьбы общества с властью. Причем эта установка выражалась не в том, чтобы "разоблачать" явление, как это проис­ходило в других случаях, а в том, чтобы даже и не упоминать о том, вычеркнуть из памяти. К тому же со второй половины 30-х го­дов все более проводится линия на вытеснение из истории общест­венного движения любых иных течений, кроме большевистского. В целях укрепления власти и ликвидации пользовавшихся влияни­ем, авторитетом и издательскими возможностями старых револю­ционеров были закрыты их общества и прекращены их издания, сти­мулировавшие разработку истории освободительного движения.

Поступление С.Н.Валка в Институт книги, документа и пись­ма оказалось для него почти на полвека обретением последнего по­стоянного места службы, вполне соответствовавшего и его научной подготовке, и первоначальной специализации по проблемам рос­сийского средневековья, и склонностью к кабинетной исследова­тельской работе. К тому же он обрел и тот круг сослуживцев, кото­рый мог разделить и разделял его представления о задачах истори­ческой науки. Через Институт книги, как промежуточную инстан­цию, С.Н.Валк оказался в Ленинградском отделении Института ис­тории.

Советское время для учреждений, занимающихся историче­ской наукой, было периодом бесконечных преобразований: объеди­нений, разъединений, переименований, переведения из одной сис­темы подчинения в другую, создания отделений, упразднения их и т.д. Не избежали ее и созданные в 1931 г. Историко-археографиче-ский институт и Институт книги. "В начале 1936 г., — пишет С.Н.Па-неях, специально занимавшийся одним из трагических периодов в истории ЛОИИ, — путем слияния Историко-археографического ин­ститута с Институтом истории Комакадемии создается Институт истории АН СССР, сразу переведенный в Москву. В Ленинграде же в марте 1936 г. создается небольшое по численности отделение Ин­ститута истории, куда влились также Институт книги, документа

В.Г.Чернуха

и письма и Институт истории Ленинградского отделения Комака-демии. Примерно в то же время в Ленинграде прекратили свое су­ществование все периодические издания по истории. Так заверши­лась "окоммунизация" исторических учреждений Академии наук, а обескровленная ленинградская школа историков попала в пол­ное подчинение функционеров ЦК ВКЩб)"²². Добавим к этому только, что и сама Академия наук была переведена тогда же в Мо­скву, ближе к власть предержащим, а стало быть и внимание и контроль над московскими историками были гораздо интенсивнее, ленинградские же историки оказались все же на периферии, пре­вратившись в "провинциалов", что имело свои преимущества. Но развитие исторической науки не было таким однолинейным даже и во время идеологического единообразия. Параллельно с таким нажимом на историков и историческую науку произошло не толь­ко ослабление гонений на занятия средневековой историей России, но, напротив, поощрение ее изучения, в частности экономических и социальных проблем и тем, связанных со сменой социально-эко­номических формаций. "Уже в середине 30-х годов, — замечает С.Н.Валк, — обозначился поворот в исторической науке: вновь на очередь было поставлено изучение ранних периодов истории СССР. Вместе с тем не мог не быть поднят вопрос и об издании ле­тописей"²³. Замечание о летописях сделано им было в связи с рас­сказом об образовании ЛОИИ, включившего в себя в качестве, со­ставной части преобразованную в институт Археографическую ко­миссию, до революции занимавшуюся их публикацией, а в совет­ское время почти совершенно прекратившую ее (Кстати, С.Н.Валку пришлось делать в июле 1945 г. на сессии ЛОИИ, проходившей в дни, когда отмечалось 220-летие Академии наук, доклад "От Архео­графической комиссии к Ленинградскому отделению института истории", известный только по упоминанию)²⁴. С.Н.Валк очень це­нил деятельность и Археографической комиссии и Историко-архео-графического института, преобразованного в ЛОИИ, и основанием для этого в немалой степени (речь идет о 20-х и 30-х годах) было то обстоятельство, что активно действовавшим в них сотрудником, а затем и администратором (ученым секретарем, заместителем ди­ректора и директором) был Б.Д.Греков, человек широко образован­ный, по кругу интересов и взглядам близкий С.Н.Валку, в частно­сти своим пониманием значения вспомогательных исторических дисциплин и задач, стоящих перед исторической наукой. В период, когда они оба работали в Институте истории (а Б.Д.Греков был сна­чала заведующим ЛОИИ, а затем, с 1937 г. одновременно и дирек­тором Института истории), их связывали добрые товарищеские от­ношения, при которых и происходило их тесное научное сотрудни­чество. Б.Д.Греков видел в С.Н.Валке не просто отменного специа­листа, но и человека, который должен входить в число институт-

Сигизмунд Натанович Валк

ских администраторов. Во всяком случае, уезжая в 1938 г. в Москву (еще на время), своим заместителем по ЛОИИ он оставил С.Н.Вал-ка. И это очень симптоматично, потому что в это время в ЛОИИ уже были члены партии, относившиеся к ученым дореволюцион­ной выучки как к "беспартийной сволочи" и открыто им о том заяв­лявшие, и сотрудники, шантажировавшие коллег своей близостью к "компетентным органам".

Приход С.Н.Валка в академический институт и возвращение к прежней проблематике и виду деятельности, той, с которой он на­чинал свою научную жизнь, разумеется, не означали для него пол­ной свободы выбора как в первой, так и во втором. Плановость хо­зяйства тогда уже не насаждалась, а стала повседневностью, жало­ванье все более превращалось в зарплату, ученый в наемного слу­жащего, действия которого подчинены общим задачам учрежде­ния. Задачи же эти практически складывались в виде равнодейст­вующей между партийными директивами, издаваемыми новым руководством Академии наук, с одной стороны, и умением руково­дства академического института отстоять (не без компромиссов, ра­зумеется) свою точку зрения и свои планы, с другой.

Исследователи (С.Н.Валк, Н.Е.Носов и др.) единодушно утвер­ждают, что Б.Д.Греков в это время оказался способен выстроить ра­ботоспособный и квалифицированный штат сотрудников институ­та, разработать самым научно-демократическим путем, с помо­щью широкого обсуждения со специалистами, программу его дея­тельности и организовать научный процесс прежде, чем обстоя­тельства лишили его возможности отдавать ЛОИИ все силы.

Вот как пишет об этом Н.Е.Носов: "Б.Д. поставил одной из главных задач института реализацию своей давней идеи издания важнейших источников по истории феодальной России. Именно в подготовке подобных научных изданий он видел один из наиболее действенных методов укрепления академизма, фундаментально­сти исторической науки". И далее: "При участии ряда ведущих со­ветских историков, филологов, лингвистов, востоковедов в 1935-1936 гг. Б.Д.Греков разработал гигантский план, которого никогда не знала дореволюционная наука, полного издания источников ранних исторических эпох: летописей, актов, законодательных па­мятников, писцовых книг, известий и записок иностранных путе­шественников и дипломатов о Древней и Московской Руси"²⁵. План, о котором писал Н.Е.Носов, был настолько добротен, что дал толчок деятельности и Института истории, и его Ленинградского отделения на многие десятилетия, несмотря на многочисленные политические коллизии.

Вот в такой максимально благоприятной для него обстановке научного поиска и широких научных перспектив оказался во вто­рой половине 30-х годов С.Н.Валк. Это был один из тех островков,

В.Г.Чернуха

на которых пыталась укрыться от непрерывных политических бурь отечественная историческая наука, защитить свое дело и про­должить его в соответствии с полученною ею от предшествующего поколения заветами.

С.Н.Валк был от природы наделен ценной для историка-иссле­дователя способностью — редкой памятью. Он производил впечат­ление человека, все держащего в голове и не нуждающегося в справках. Очевидно, это, как и прекрасная профессиональная тре­нированность, привычка лечиться от невзгод работой, верность долгу, незаметная и неназойливая, памяти учителей и товарищей, ряды которых ежегодно редели, позволили ему, уже 50-летним, на­чать в новых условиях серьезную исследовательскую работу. В это время, в начале 1936 г., уже сделанное им получает формальное признание. ГАИМК, действительным членом которой он состоял с 1933 г., ходатайствовала перед ВАК о присвоении ему ученой степе­ни доктора исторических наук без защиты диссертации, и это пред­ставление было ВАК утверждено.

С.Н.Валк, в соответствии с его прежними интересами, перед войной начал работать над подготовкой к печати псковских и нов­городских грамот. Но следов возвращения С.Н.Валка к занятиям российским средневековьем и его источниками в виде опублико­ванных трудов — очень немного. Очень выразительным в этой свя­зи выглядит список печатных работ С.Н.Валка, должно быть, явля­ясь типичным для времени 30-х годов. Если в 1920-1932 гг. список был насыщенным и легко говорить на этом основании, чем он за­нимался, то с момента оставления С.Н.Валком службы в архиве он резко сокращается. 1-2 работы выходят в свет вплоть до 1955 г., да и то с лакунами за некоторые годы, свидетельствуя, что и обстанов­ка в стране, и ломка научной судьбы чреваты были потерями, по крайней мере, в интенсивности труда.

В 1932-1935 гг. еще продолжается выход в свет работ СН.Вал-ка, обусловленных его деятельностью в архиве и Институте Лени­на и там подготовленных, что было возможным потому, что пар­тия несколько позже ужесточила издательский режим. Самыми крупными из них были: "Архив "Земли и воли" и "Народной воли" (М., 1932), где он был редактором и автором предисловия; том "Лис­товок Петербургского "Союза борьбы за освобождение рабочего клас­са" (М., 1934), подготовленный им к печати; справочник "Русская под­польная и зарубежная печать. Библиографический указатель. Дона-родовольческий период. 1831-1879. Вып. 1" (М., 1935), долгое время ос­тававшийся единственным такого рода пособием (Здесь С.Н.Валк выступал в качестве редактора). И, наконец, в 1933 г. увидел свет подготовленный им том "Декреты Октябрьской революции".

Но параллельно начинают появляться и редкие поначалу ис­следования С.Н.Валка по феодальному периоду (термин этот все более входит в обиход), постепенно тесня, но никогда не обрывая

Сигизмунд Натанович Валк _____________ 319

изучения нового периода российской истории. Большая статья С.Н.Валка "Исторический источник в русской историографии ХУШ в." была для него принципиальной, поскольку являлась своего рода заявлением о намерениях, позже реализованных²⁶. С этого времени идут его не прекращавшиеся занятия судьбой Русской Правды в археографии и историографии и первыми крупными фигурами отечественной историографии И.Н.Болтиным, В.Н.Татищевым, АЛ.Шлёцером. Зато его выступление на пленуме ГАИМК о пробле­мах генезиса и эволюции феодального общества было явно заказ­ным, продиктованным необходимостью, ибо С.Н.Валк в марксист­ские споры о формациях старался никогда не вступать²⁷. Возвра­щение к занятиям дипломатикой древнерусского акта обнаружива­ет себя в появившейся в 1937 г. небольшой статье о новгородских актах XIV-XV вв.²⁸ Это был переработанный текст его доклада на объединенном пленуме Института истории феодального общества ГАИМК и ученого совета музеев Новгорода. Важность этого высту­пления и его печатного варианта в том, что они выступают как один из этапов его работы, завершившейся изданием ценнейшего сборника "Грамоты Великого Новгорода и Пскова", вышедшего уже после войны (М.-Л., 1949).

Более всего С.Н.Валк в этот предвоенный период службы в ЛОИИ все же занимается дипломатикой, о чем свидетельствует его пространная статья "Начальная история древнерусского частного акта", в которой он пытается определить время возникновения это­го вида документа и оценить подлинность единичных частных ак­тов ХП-ХШ вв.

Тщательно сопоставив обстоятельства появления этих доку­ментов, известных главным образом в копиях, и применив весь ар­сенал приемов критики документа, С.Н.Валк отнес время появле­ния частного акта ко второй половине XIV в.

Нельзя не упомянуть о еще одном направлении исследований С.Н.Валка, потом ставших для него традиционными. Во второй по­ловине 30-х годов, особенно после появления "Краткого курса исто­рии ВКП(б)" (1938 г.) партии потребовался учебник для историче­ских факультетов, который бы учитывал директивные формули­ровки, касающиеся общей схемы развития российской истории и конкретных событий, особенно нового и новейшего времени. Появ­ление такого учебника форсировалось, к его написанию была при­влечена очень большая группа самых известных ученых, в число которых попал и С.Н.Валк. Хотя в это время он как будто занимал­ся средневековой историей России, ему довелось писать главу по совсем другому периоду, он стал автором главы "Монархия Алек­сандра III. Политическая реакция 80-х годов", тема которой была близка ему по недавним занятиям истории "Народной воли".

Учебник для вузов, вышедший в 1940 г. (глава С.Н.Валка нахо­дилась во II томе), надолго стал тем учебным пособием, по которо-

o.l. Чернуха

му штудировали курс русской истории многие поколения студен­тов, а С.Н.Валк неизменно в последующие годы оказывался — при переизданиях или составлении новых курсов — членом авторского коллектива. Произошло это потому, что написанное С.Н.Валком вовсе не являлось конъюнктурным откликом на веление времени. Его глава — это доброкачественное изложение внутренней полити­ки 80-х годов, с характеристикой императора Александра III и бег­лым представлением его министров, с акцентированием внимания на том повороте в политике, который произошел при смене царст­вований. Все избранные им сюжеты: манифест 29 апреля 1881 г., за­конодательство о крестьянах, Кахановская комиссия, контррефор­мы, — все это были такие темы, которые неизбежно должны были войти в учебник, в какое бы время он ни был написан. Никаких теоретизирований и разоблачений его очерк не содержал, а из скользкого положения с марксизмом он вышел с помощью ссылок на работу В.И.Ленина "Гонители земства и Аннибалы либерализ­ма", где, как известно, было разбросано много совершенно истори­чески верных оценок и характеристик. Они-то и были очень умест­но приведены. Глава была снабжена прекрасной библиографией, где, после "дежурных" упоминаний двух работ В.ИЛеюша и одной И.В.Сталина, шло перечисление капитальных официальных ве­домственных изданий, Полного собрания законов и главных опуб­ликованных к тому времени воспоминаний и дневников государст­венных деятелей второй половины XIX в. В дальнейшем — при пе­реизданиях — этот текст С.Н.Валк менял очень незначительно. С.Н.Валк во всех последующих разработках этого сюжета неизмен­но останавливался на национализме как характерной особенности царствования Александра III и на его опасности, причем не отвле­ченными рассуждениями, а только в виде упоминания мероприя­тий по русификации окраин, закрытии национальных школ и т.п. Последней его работой в деле написания общего курса российской истории была одна из глав в 12-томной академической "Истории СССР с древнейших времен до наших дней", V том которой, где бы­ла глава С.Н.Валка, вышел в 1968 г.

ЛОИИ, а с ним вместе и С.Н.Валк, успели до войны только на­чать многие издательские серии, выпустив первые работы, опреде­лив перспективу. В июне 1941 г. вся работа Института истории и его Ленинградского отделения были на 4 года в общем прерваны, а деятельность их сотрудников, не попавших на фронт, перепрофи­лирована. Оставшиеся читали лекции, участвовали в составлении научно-популярной литературы на историко-патриотические те­мы. Осенью 1941 г. оба института вынуждены были эвакуировать­ся. Выезд на восток страны был поэтапным. С.Н.Валк задержался в Ленинграде вплоть до ноября 1941 г., прожив два месяца в услови­ях блокадного города, обстреливаемого, подвергающегося бомбеж­кам, начавшего мерзнуть и голодать. Известно, что он продолжал

Сигизмунд Натанович Валк _____________ 321

спокойно работать и вести в университете занятия, пока не выехал в Казань, а оттуда в Ташкент. В столице Узбекистана С.Н.Валк на­ходился вместе с Б.Д.Грековым, Е.В.Тарле, Б.А.Романовым, вер­нувшимся незадолго до войны в Ленинград из высылки, И.И.Смир­новым. Годы пребывания в Ташкенте были нелегкими и в бытовом отношении, и профессиональном. Наверное, точнее всего свои соб­ственные ощущения о том времени передал С.Н.Валк в статье о Б.А.Романове, когда написал, что оно было "крайне неблагоприят­ным для какой-либо научной работы"²⁹, в условиях оторванности от собранных в своем кабинете материалах, от библиотек и архи­вов. Все жили тогда ожиданием возвращения в родные места и к оставленной, прерванной на полуслове, работе. Из сделанного ис­ториками и С.Н.Валком в годы войны необходимо упомянуть — опять-таки по мотивам дальнейшей судьбы С.Н.Валка как ученого — сборник, выпущенный к 25-летию Октябрьской революции. В нем (а авторами там были А.М.Панкратова, И.И.Минц, И.И.Смир­нов, В.И.Авдиев, В.И.Пичета) была помещена статья С.Н.Валка объемом в 40 страниц, где были названы и проанализированы пуб­ликации документов по истории СССР XIX — начала XX вв.³⁰ Это был как бы подход к его единственной монографии. Начало статьи С.Н.Валк, со свойственной ему основательностью, отвел самому об­щему вопросу — определению понятия "археография", истории его возникновения в России и деятельности Археографической комис­сии. Издание источников в советское время для него продолжение традиции, насчитывающей более века и развитие приемов издания, совершенствуемых по мере накопления опыта. Затем он рассматри­вал публикации по отдельным периодам ХГХ — начала XX вв., оце­нивая обеспеченность их источниками и указывая на лакуны: от­сутствие публикаций по славянофильству, крестьянской реформе 1861 г., многим проблемам царствования Александра I.

Возвращение историков из Ташкента в Москву началось уже в 1943 г., когда стало очевидно, что военная опасность для столицы миновала. Б.Д.Греков, начавший сразу же восстанавливать нор­мальную деятельность Института истории, намеревался создать сектор вспомогательных дисциплин на первый случай из 10 со­трудников и считал, что С.Н.Валк должен стать его заведующим. Об этом он писал С.Н.Валку 26 октября 1943 г. Последний был вы­зван в Москву и обсуждал этот план³¹, но переехать в Москву отка­зался: для него Ленинград был домом, местом второго рождения, и он говорил, что хочет умереть именно здесь.

В 1944 г., после снятия блокады, в город стали возвращаться и ленинградцы, из сотрудников ЛОИИ С.Н.Валк был в числе первых и сразу же возобновил прерванную войной работу. В университете осенью начались занятия, и он пошел преподавать, в ноябре со­стоялась научная сессия, посвященная 125-летию вуза, где делали доклады Б.Д.Греков. В.В.Мавродин, С.Б.Окунь, В.И.Равдоникас, 21-541

В.Г.Чернуха

Н.Г.Сладкевич, Е.В.Тарле. С.Н.Валк подготовил к юбилею замеча­тельную историографическую статью, в которой рассмотрел про­цесс становления "петербургской школы", отличавшейся, по мне­нию С.Н.Валка, особо строгим отношением к документу и факту и всегда строившей свои выводы на этом основании, не связывая се­бя существовавшей традицией³². Разумеется, С.Н.Валк был несво­боден в своих построениях, и потому вторая половина его изложе­ния, о советском времени, носила чисто формальный характер про­стого перечисления новых имен, между тем как — если говорить отвлеченно — здесь требовался деликатный анализ болезненной борьбы и переплетения традиций и новаций, горьких утрат и не менее горьких приобретений, самоотверженных попыток сохра­нить крупицы драгоценного опыта.

С.Н.Валк, рано начавший терять учителей, друзей, товарищей и близких коллег, вступил в новый, послевоенный и последний пе­риод своей жизни с большими утратами. С.Н.Валк потерял за вой­ну многих, но скажем о двоих: погиб в блокаде А.А.Шилов, с кото­рым он более всего работал плечом к плечу двадцать лет над изда­нием архивных документов и справочников, и С.Н.Чернов, това­рищ его по университетскому кружку. Время уносило его сверстни­ков, а непрерывные политические бури еще более ускоряли этот процесс. И кажется, С.Н.Валк, столь счастливо начинавший свой профессиональный путь в группе талантливых, образованных, полных надежд и планов однокашников и единомышленников, ви­дя все более редеющие ряды их, стремился заменить всех умер­ших, погибших, не успевших довести до конца когда-то вместе за­думанные дела. Надо полагать, будь жив А.А.Шилов, и не понадо­билось бы редакторство С.Н.Валка в путеводителе по ЦГИА, издан­ном в 1956 г., не потребовалось бы оно и в сборнике докладов мини­стров внутренних дел о ходе реформы 1861 г. Не числясь формаль­но на службе в ЦГИА, он неизменно участвовал во всех его круп­ных и издательских делах и продолжал там быть своим челове­ком, с которым каждодневно советовались.

Первые послевоенные годы были предельно тяжелыми для страны, науки, интеллигенции, хотя сейчас, с точки исторического отдаления, поражает энергия и самоотверженность этих людей, стремившихся как можно скорее восстановить утраченное, завер­шить начатое. Они могли бы сделать во много раз больше, если бы не постоянно предпринимавшиеся акции устрашения. В 1948-1949 гг. такая кампания по устрашению и чистке немногочисленных ос­тавшихся в живых ученых старой школы была предпринята в гу­манитарной науке под лозунгом борьбы с "космополитизмом" и "буржуазным объективизмом". Начались — по уже отработанной методике — поиски зараженных этими болезнями ученых, их пере­работка и осуждение. Естественно, что внимание проработчиков, действовавших по обязанности, и волонтеров обратилось и на не-

Сшизмунд Натанович Вапк

давно вышедшие работы. В числе их авторов оказался и С.Н.Валк, в это время выпустивший свою единственную монографию по исто­рии археографии в советское время³⁴. Его книга, как и статья о "пе­тербургской школе", в своей основе имела мысль о преемственно­сти науки, о передаче достигнутого трудом одного поколения исто­риков — другому, о преодолении незнания знанием, кампания же имела целью обрубить эту связь научных колен, внедрить новое, единственно верное, учение. Обе работы С.Н.Валка были подверг­нуты критике и осуждению, как и он сам, и в печати, и в публич­ных проработках, проходивших на историческом факультете с уча­стием студентов. Профессоров, у которых они набирались знаний, обвиняли в невежестве, незнании марксизма, нежелании прини­мать новое, во враждебности новому строю. Последствием кампа­нии были аресты и увольнения. И то и другое и на этот раз минуло С.Н.Валка. Он не каялся, не признавал публично своих ошибок, а продолжал преподавать и вести исследования. Опыт первого моно­графического издания его работы был печален: книгу, очень су­хую, фактографичную, в определенном смысле справочную, т.е. на­писанную надолго и для многих, подвергли уничтожающей крити­ке. Известно, что потом, в лучшие времена, он продолжал допол­нять эту монографию, делал пометы и вставки, но не стал переиз­давать в этом дополненном и переработанном виде.

Еще один и, пожалуй, последний политический удар С.Н.Валк пережил в 1953 г., когда по предложению ЦК КПСС Президиум Ака­демии наук вынес постановление о "ликвидации" ЛОИИ и Отделе­ние на три года оказалось закрыто, работы прекращены, а сотруд­ники уволены³⁵. Замечательно, что последние два десятилетия жиз­ни С.Н.Валк прожил в условиях относительного идеологического спокойствия, расширения возможности работать по осуществле­нию когда-то выношенных планов (и здесь стоит упомянуть, что изданные под его научным руководством документы М.М.Сперан­ского³⁶ — это исполнение давних замыслов его учителя А.СЛаппо-Данилевского и наставника В.И.Семевского) или давно намечен­ных и даже начатых штудий. Смерть И.В.Сталина, решение XX съезда партии о преодолении последствий культа личности, возоб­новление в 1955/56 гг. функционирования ЛОИИ и возвращение в число его сотрудников (вернулись далеко не все) знаменовало для С.Н.Валка новую полосу в его жизни, когда он ожил, распрямился, стал более откровенен. Он получил возможность читать иностран­ную, пусть коммунистическую, но значительно более информатив­ную, чем советская, прессу, слушать БиБиСи, встречаться с ино­странными учеными, искавшими его консультаций, и получать от них книги. Прекратилось поношение, или, по крайней мере, замал­чивание его учителя, он сам получил моральное научное призна­ние. Он даже изменил своему обычаю, впервые за советское время ответив на обвинения А.Л.Никитина в отсутствии патриотизма,

21'

324

В.Г. Чернуха

Сигизмунд Натанович Валк

325

брошенное С.Н.Валку по поводу отмеченных им особенностей обра­щения И.Н.Болтина с текстом Правды Русской. Очень корректно, но беспощадно, С.Н.Валк ответил, что в оценке археографических приемов предшественников он руководствуется не принципом пат­риотизма, а правилами (современными!) научного издания доку­ментов, показывая, в чем именно они рознятся с представлениями археографов XVIH в. Для него патриотизм всегда заключался в том, чтобы российские археография и историография были образ­цовыми³⁷.

С.Н.Валк работал в это двадцатилетие много и плодотворно, причем в самых разных областях истории. Именно поэтому все, ко­му доводилось писать о нем, прежде всего отмечают его энцикло-педичность, ныне уже уходящую в предание. Перечислять опубли­кованные им работы нет смысла, да и невозможно. Отметим толь­ко несколько главных участков приложения им своих знаний и сил. Во-первых, он был полноправным участником готовившегося в Москве ИМЛ и Институтом истории многотомного издания "Дек­реты советской власти". Для него этот труд был очень важным на­учным (он обычно говорил не научное, а "ученое") делом: предос­тавлением всем интересующимся, а не только специалистам, точ­ного текста документов, определявших судьбу страны, всех и каж­дого. Понять его подход к этой серии позволяет его статья 1939 г. "О тексте декретов Октябрьской революции и о необходимости науч­ного их издания". В ней он показал "настоятельную необходи­мость" получения такого научного издания на примере декрета от 1 июня 1918 г. об организации архивного дела. В подлиннике этого документа говорилось о том, что ведомственные бумаги, нужные для повседневной деятельности, "остаются в помещении данного ведомства, но поступают в ведение и распоряжение" Главархива, а при публикации "но" превратилось в "не" и это положение декрета оказалось противоположным по смыслу³⁸.

Во-вторых, он был одним из редакторов "Истории Российской" В.Н.Татищева, занимаясь как археографическими, так и парал­лельно историографическими проблемами.

В-третьих, с 1956 г. он стал много и постоянно заниматься по линии Археографической комиссии, организованной тогда при от­делении исторических наук Академии наук СССР. С.Н.Валк вошел в состав комиссии, затем в редакционную коллегию издаваемого ею "Археографического ежегодника", а также возглавил Ленин­градское отделение комиссии и — в 1967 г. — стал ответственным редактором сборника "Вспомогательные исторические дисципли­ны", учрежденного с помощью и поддержкой С.О.Шмидта. Это бы­ло осуществлением давней мечты С.Н.Валка, и он успел выпустить в свет первые семь томиков сборника, ставшего одним из центров притяжения историков, занимающихся специальными дисципли­нами истории.

В-четвертых, это была серия его статей-очерков о жизни и на­учных трудах его ушедших коллег и товарищей, учителей: Н.П.Ли-хачева, И.ИЛюбименко, Е.В.Тарле, Б.Д.Грекова, Б.А.Романова, И.И.Смирнова, В.А.Петрова, И.А.Голубцова. Неоконченной оста­лась его статья об А.СЛапло-Данилевском как археографе³⁹. Мож­но с уверенностью сказать, что для него этот вид научной деятель­ности был своего рода миссией, святым долгом. Написаны все они с теплотой, сдержанно и убедительно, акцентируя внимание чита­теля на сделанном его героями, но и с большими умолчаниями о трагичности их судеб.

В-пятых, С.Н.Валк преподавал в ЛГУ, где читал в послевоен­ные годы курс источниковедения, вел семинары у первокурсников, обучая их читать Русскую Правду и толковать ее, и спецсеминар по массовым движениям XIX в., где студенты писали у него курсо­вые и дипломные работы. У него было много учеников, каждому из которых он отдавал все, что тот был способен взять, и для каждого оставался после окончания университета тем же руководителем, готовым помочь в любой момент. И если, возьму на себя смелость сказать, никто из них не смог его заменить, то все же они многое с его помощью осознали и усвоили.

Если бы С.Н.Валк думал о красивости списка научных тру­дов, то он легко мог пополнить его целым рядом книжек: сверстан­ные вместе его статьи об изданиях и изучении Правды Русской, о В.Н.Татищеве, об археографии и т.д. таковыми по сути дела и явля­ются. Но он никогда об этом не помышлял. Многое, им незавер­шенное и ненаписанное по российской истории и в сфере вспомога­тельных дисциплин, в конце концов будет исследовано в будущем, другими. Но есть одна книга, которую за него не напишет никто — это книга воспоминаний. Ее отсутствие поистине невосполнимая утрата, как и уход из жизни его самого.

С.Н.Валк как бы принял свечу из рук своих учителей и това­рищей и пронес ее через всю жизнь. Одни эту незримую свечу не замечали, другие — видели и чувствовали, поэтому и оценка его была и будет разной. Но сделанное им из нашей науки уже не вы­черкнешь.

Примечания

Все биографические данные основаны на автобиографии из личного дела С.Н.Валка и документах, хранящихся в его архивном фонде (СПбФ ИРИ РАН. Ф. 297. Оп. 1. Д. 1). Об этом фонде см.: Иванова В.И. Фонд С.Н .Валка в ₂ Архиве ЛОИИ СССР АН СССР// ВИД. Вып. УШ. Л., 1976. С. 313-323. Валк С.Н. Борис Александрович Романов //Исследования по социально-по­литической истории России: Сб. ст. памяти Бориса Александровича Рома­нова. Л., 1971. С. 8-9.

326

В.Г. Чернуха

Валк С.Н. Избранные труды по археографии: Научное наследие. СПб, 1991. С. 323-324.

Мейснер Д. Миражи и действительность: Записки эмигранта. М., 1966. С. 23. Кареев Н.И. Прожитое и пережитое. Л., 1990. С. 248.

Панеях В.М. Проблемы дипломатики частного акта в трудах С.Н.Валка // ВИД, вып.Х. Л., 1978. С. 55-70.

См.: Список научных трудов С.Н.Валка // Исследования по отечественному источниковедению: Сб. ст., посвященных 75-летию профессора С.Н.Валка. М.-Л., 1964. С. 513. Голос минувшего. 1916, № 4. С. 248. Там же. 1915, № 3. С. 266. Там же. 1915, № 10. С. 310. Красная летопись. 1925, № 3 (14). С. 292-293.

Подробно см.: Соболев Г.Л., Токарев Ю.С. Петроградский историка-револю-ционный архив в первые годы советской власти (1918-1923) // Исследования по отечественному источниковедению... М.-Л., 1964. С. 6-14. Валк С.Н. Е.В.Тарле и литература советского архивоведения // Проблемы истории международных отношений: Сб. ст. памяти академика Е.В.Тарле. Л., 1972. С. 19.

Ваяк С.Н. Воспоминания ученика // Русский исторический журнал. 1920. Кн. 6. С. 189-199.

Книга и революция. 1920. N° 2. С. 39-40; Русский исторический журнал. 1922. Кн. 8. С. 244-258.

Борьба классов. 1924. № 1-2. С. 228-245. Личное дело С.Н.Валка, хранящееся в СПбФ ИРИ РАН. Подробнее см.: Совместное заседание Археографической комиссии АН СССР и ЦПА Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, посвященное памяти С.Н.Валка. Хроника заседания // Археографический ежегодник за 1976 год. М., 1977. С. 280-310.

Академическое дело 1929-1931 гг. Вып. 1. Дело по обвинению академика С.Ф.Платонова. СПб., 1993. C.V-XLIX. См.также: Шмидт СО. Доклад С.Ф.Пла­тонова о Н.М.Карамзине 1926 г. и противоборство историков // Археографи­ческий ежегодник за 1992 год. М., 1994. С. 39-76.

Гинее В.Н. С.Н.Валк и народовольцы // Историографический сборник. Вып. 8. Саратов, 1980. С. 184.

Волк С. С. Народная воля. 1879-1882. М.-Л., 1966. С. 22.

Панеях В.М. Упразднение Ленинградского отделения Института истории АН СССР в 1953 году. // Вопросы истории. 1993. Ns 10. С. 21. Валк С.Н. Археографическая деятельность академика М.Н.Тихомирова // Археографический ежегодник за 1962 год. М., 1962. С. 8. 50 лет советской исторической науки: Хроника научной жизни. 1917-1967. М., 1971. С. 249.

Носов Н. Е. Академик Борис Дмитриевич Греков — исследователь-источни-ковед // ВИД. Вып. XV. Л., 1983. С. 19.

Проблемы истории докапиталистических обществ. 1934. № 7-8. С. 33-55. Основные проблемы генезиса и развития феодального общества. М.-Л., 1934. С. 295-301.

Валк С.Н. Древнерусские новгородские акты (XIV-XV вв.) // Новгородский исторический сборник. 1937. № 2. С. 48-52.

Валк С. Н. Борис Александрович Романов // Исторические записки. Т. 62. М., 1958. С. 277.

Валк С. Н. Советские документальные публикации по истории СССР XIX-XX веков // Двадцать пять лет исторической науки в СССР. М.-Л., 1942. С. 115-156.

Сигизмунд Натанович Валк

ои^нгггр ."^омогательных исторических дисциплин Института рии АН СССР // Исторический журнал. 1944. № 5-6. C.93-94.

^^И^^{>РИЧеСК Наука в} Ленинградском университете за 125 лет // С 3 79 ^{УЧН0Й СеССИИ}-^ЛеН' ^Г0С> У™*»»™¹. ^секш« истор. на-

Доклады министров внутренних дел о проведе-г-^-г—.1861-1862. М.-Л., 1950. ^ Валк С.Н. Советская археография. М.-Л., 1948. _ж Панеях В.М. Упразднение.. //Вопросы истории. 1993. № 10. С 19-27 _эт Сперанский ММ. Проекты и записки. М.-Л., 1961.

Валк СН. Еще о Болтинском издании Правды Русской // Труды Отдела _а русской литературы ИРЛИ. Т. XXX. Л., 1976. С. 324-331.

SX™° ^{TCKCTe декретов} Октябрьской социалистической революции и о необходимости научного издания // Архивное дело. 1939. № 3(51) С 1^2 Подробно см.: Копанев АИ. Археографическая деятельность А.С.Лаппо-Да-нилевского в освещении С.Н.Валка // ВИД. Вьш.1Х. Л., 1978. С. 81-89

Борис Дмитриевич Греков

329

Борис Дмитриевич Греков Н.А.Горская

Среди историков русского средневековья особое внимание привлекает личность академика Бориса Дмитриевича Грекова. Сформировавшись как ученый еще до трагического перелома в судьбах родины (Борис Дмитриевич родился в 1882 г. и 1917 год встретил зрелым 35-летним человеком, приват-доцентом Петер­бургского университета), он сумел на протяжении всей первой по­ловины XX столетия (умер в 1953 г.), вместившей в себя по крайней мере две кардинально противоположные эпохи, сохранить вну­шающий удивление и уважение своей цельностью облик ученого-энтузиаста.

О нем и его творчестве считали своим долгом и честью писать та­кие выдающиеся ученые, как В.И.Пичета, М.Н.Тихомиров, В.И.Шун-ков, И.И.Смирнов, С.Н.Валк, В.Т.Пашуто и многие другие¹. Теплые воспоминания о нем принадлежат перу Н.М.Дружинина, А.И.Кли-банова и десятку других его коллег и учеников. Академик Д.СЛи-хачев писал о нем в 1982 году: "Для меня Греков бьш подлинным главой советской исторической науки, и не только потому, что он занимал в ней высшие административные посты, ... но и потому, что благодаря своим научным и моральным качествам был в исто­рической науке самым крупным авторитетом"².

О творчестве Б.Д.Грекова написано столь много и в такой то­нальности отнюдь не только в силу реально творимого им в 30-х го­дах дела — восстановления в нашей стране значения исторической науки, не только в силу того исключительного значения, которое имели научные изыскания и научно-организационная деятель­ность ученого для развития отечественной историографии вообще и феодализма в частности, и не только в силу до наших дней про­должающегося влияния его теории на последующее развитие этой отрасли исторической науки. Дело, прежде всего, в масштабе лич­ности, в притягательности для всех, кто с ним общался, тех душев­ных качеств и той трезвости ума, которыми он обладал и которые позволяли ему творить самому и помогать достойно делать дело другим в сложнейших условиях противостояния историка и эпохи.

В среде историков до сих пор, спустя 40 лет после его кончи­ны, с благодарностью вспоминают о том, как Б.Д.Греков выступал

в защиту своих коллег, подвергавшихся гонениям и репрессиям (на­пример, В.Н.Кашина, К.Н.Сербиной, которую удалось вернуть из ссылки после ходатайства у всесильного А.Я.Вышинского), при­влекал к работе в руководимых им научных учреждениях ученых, ранее подвергшихся репрессиям.

Заслуживает внимания представление о личности Б.Д.Греко-ва, которым делился с читателями академик Н.М.Дружинин: "Мяг­кий и добрый по натуре Борис Дмитриевич по своим дарованиям и наклонностям был создан для спокойного и сосредоточенного тру­да ученого. Правдивое и глубокое воссоздание прошлого было его жизненным призванием; ему были чужды мания честолюбия и тем более служебный карьеризм. Он любил жизнь и людей, доро­жил рвязями с близкими друзьями и знакомыми и, что особенно проявлялось в его высказываниях и действиях, искренно и горячо любил свою родину и ее народ. Не формально, а по внутреннему влечению он интересовался жизнью трудящихся масс и их истори­ческими достижениями, высоко ценил русскую культуру и стре­мился сберечь и использовать духовные завоевания предшествую­щих поколений. Он ясно сознавал, что живет в эпоху великого пе­релома, которая требует от каждого активных действии и возлага­ет на ученых определенные, иногда очень трудные обязанности. Воспитанный в чувстве морального долга, Греков стремился отве­тить на эти требования и выполнить возлагаемые на него обязан­ности как гражданин, как общественный деятель, иногда жертвуя своими научными планами, порой сложившимися привычками и даже взглядами³. Вспоминая о Грекове ленинградской поры, Д.С.Ли-хачев пишет: "Греков производил на меня тогда очень сильное впе­чатление своей манерой держаться, своим неизменным спокойст­вием, ровным отношением ко всем. Он никогда ни о ком не отзы­вался плохо. Об ошибках в работах других ученых он говорил с ис­кренним огорчением. Мне кажется, что эта "социальность" лично­сти Грекова сыграла немалую роль в том, что он смог стать во гла­ве нашей исторической науки".

Общение с Борисом Дмитриевичем убеждало, что в основе цельности натуры и образа ученого — в высшей степени уважи­тельное отношение к делу, которым он занимался всю жизнь, ли­шенное даже в мелочах какой-либо тени пренебрежения, вырабо­танное убеждение в огромном значении истории как науки. Отно­шение, которое оказывало колоссальное воспитательное воздейст­вие на всех, с кем он общался. Это явление можно назвать магией профессионализма.

Те качества, которые Д.С.Лихачев определил как "социаль­ность" личности Грекова, вкупе с высочайшим профессионализ­мом в основе своей способствовали его внешне блестящей карьере не только ученого, но и организатора науки, влиявшего на ее судь­бы ,в последнем качестве начавшуюся для него всерьез после 1934 г.,

330

НЛ.Горская

Борис Дмитриевич Греков

331

когда Борис Дмитриевич был избран членом-корреспондентом АН СССР (а в 1935 г. — уже и действительным членом)⁵. Избран в тот тяжелейший для науки момент, когда в результате разгрома после так называемого "академического дела" (или "дела" академика С.Ф.Платонова) 1929-1930 гг. уцелели единицы из старой профессу­ры, к которой принадлежал и Б.Д.Греков.

Эти же качества личности ученого проявлялись в его много­гранной общественной и государственной деятельности⁶.

Родился Б.Д.Греков 21 апреля 1882 г. в Миргороде⁷, в семье мелкого чиновника, выходца из казачьей среды, служившего по поч­товому ведомству начальником почтовой конторы (позже он был переведен в г.Холм, а потом г.Грубешов Люблинской губ.). Снача­ла мальчика отдали учиться в прогимназию г.Холма, потом г.Гру-бешова. Мать умерла, когда ему было около 12 лет. Юному Грекову рано пришлось начать подрабатывать уроками, жить вдали от се­мьи в гимназических общежитиях-интернатах Холма и Грубешова.

Сохранились документы, свидетельствующие об умонастрое­ниях и стремлениях молодежи, старших товарищей, окружавших Грекова.

Благодаря усилиям московской охранки, летом 1900 г. в Де­партамент полиции в Петербург поступили известия о переписке окончившего курс холмской гимназии студента Московского уни­верситета Игоря Александровича Будиловича с учившимся в то время в г.Грубешове гимназистом Б.Д.Грековым. Письма И.А.Бу-диловича были перлюстрированы и содержание их дошло до нас⁸.

Какие же вопросы обсуждали между собой в письмах прини­мавший активное участие в деятельности московской студенче­ской организации И.А.Будилович (в донесении из Департамента полиции к начальнику московской охранки С.В.Зубатову назван­ный членом Исполнительного комитета Московской объединенной студенческой организации — объединенных землячеств) и восем­надцатилетний Греков? Судя по письмам Будиловича, главный во­прос: "Как жить, как устроиться личностью в обществе?", "Как жить, чтобы совершить благо?", а ответ на него: "Нельзя, мне ка­жется, найти более благодарной жизненной задачи, как глаголом жечь сердца людей в том смысле, чтобы подымать силу "высоких чувств, укреплять ум, в познаниях твердый", и объединять такую вообще "приподнятую жизнь в единстве, сосредоточенности и на­пряженности деятельности", "бороться с дебрями мракобесия", до­рожить "благом народа". Автор писем намечал для себя широкую программу самоусовершенствования (окончить филологический и медицинский факультеты, выучить четыре иностранных языка) с тем, чтобы с пользой для дела принять участие в социал-демокра­тическом движении.

Из депеши Департамента полиции Петербурга начальнику Люблинского губернского жандармского управления следует, что

"проживающий в г.Грубешове Борис Дмитриевич Греков, по-види­мому, воспитанник местной прогимназии, предполагает организо­вать, а может быть, и успел уже организовать, среди своих товари­щей тайный кружок с библиотекой нелегальных книг, периодиче­скими взносами участников кружка на приобретение таковых и из­данием гектографированного журнала, программу коего после пе­рехода в Холм предполагается расширить при большом количест­ве сотрудников. В настоящее время Греков намеревается возбудить ходатайство о назначении его дежурным по ученической квартире, дабы таким образом накопить побольше денег на приобретение за­прещенных и тенденциозных изданий". Их он предполагает выпи­сывать при посредстве Игоря Будиловича, "по-видимому пользую­щегося влиянием на Грекова"⁹. Сведения о намерениях Грекова по­черпнуты, очевидно, из его писем Будиловичу. Никаких других данных об их реализации у нас нет. Соответственно рекомендации из Петербурга на "деятельность" Грекова было "обращено внима­ние": он должен был покинуть г.Грубешов, когда для получения ат­тестата зрелости оставался всего год. Греков едет в г. Радом и, твердо решив идти по пути получения полноценного образования, с большим трудом получает возможность окончить местную гим­назию.

Для выпускника радомской гимназии, имевшего уже печаль­ные контакты с властями, логично было отправиться для продол­жения образования не в столичные, а в Варшавский университет, что Борис Дмитриевич и осуществил в 1901 г.

Пребывание Грекова в Варшавском университете (1901-1905 гг.) совпало со временем преподавания там выдающегося исследовате­ля и педагога, историка-медиевиста Дмитрия Моисеевича Петру-шевского (1863-1942), окончившего Киевский университет в 1886 г. Ученик И.В.Лучицкого по Киевскому университету и П.Г.Виногра­дова по Московскому (в семинаре которого в 1881/82 уч.г. он зани­мался вместе с П.Н.Милюковым) в начале столетия, когда судьба свела Бориса Дмитриевича с этим человеком, он был уже масти­тым профессором и любимым учениками наставником студенчест­ва. Непререкаемым авторитетом, человеком, чья профессиональ­ная и дружеская поддержка, оптимизм и душевная стойкость вдох­новляли и служили ему примером, Д.М.Петрушевский остался для Грекова на всю жизнь. О том, какое значение имело для формиро­вания ученого и человека общение с таким учителем, как Д.М.Пет­рушевский, свидетельствуют сохранившиеся в архиве Петрушев-ского письма БД.Грекова к нему.

Благодаря Петрушевскому и по его рекомендации, Греков еще в студенческие годы познакомился с трудами К.Маркса. В начале XX века то, что впоследствии стало называться "марксизмом" и превратилось в официальную, абсолютизированную и упрощен­ную идеологическую схему, воспринималось как естественный

Н.А.Горская

этап и один из путей развития философии вообще, философии исто­рии и социалистической мысли в частности. Такой подход позво­лял исследователям (особенно тем из них, кто занимался изучени­ем социально-экономической проблематики) с пользой для себя Ис­пользовать для формирования собственных творческих установок и этот этап в научном познании истории общества. В русле науч­ных интересов своего учителя Б.Д. Греков занимался во время уче­бы в университете восстанием Уота Тайлера и Салической прав­дой. Содержал себя Борис Дмитриевич во время учебы сам — при­ходилось систематически давать частные уроки.

Осенью бурного 1905 г., покинув временно закрытый Варшав­ский университет, Борис Дмитриевич приехал с рекомендациями Д.М.Петрушевского в Московский университет к профессору М.К.Любавскому и приват-доценту А.А.Кизеветтеру. Встречен был радушно, но сложные обстоятельства московской университетской жизни октября-декабря 1905 г., длительная приостановка занятий первоначально не способствовали продолжению его образования в Москве. "Вижу, что попал в совершенно новую для меня обстанов­ку: студенты, их интересы — все сильно разнится от общей массы варшавского студенчества", пишет Б.Д.Греков Д.М.Петрушевскому 6 октября 1905 г. "Рад искренно, что оказался в сердце России и что могу чувствовать биение этого сердца. Бьется оно что-то неровно..., да и ожидать другого было бы трудно, раз весь организм нездо­ров". Интересы самого Грекова в этой тревожной обстановке оказьь ваются направленными только на учебу: "Во всяком случае, — пи­шет он далее, — если даже закроют Университет, буду заниматься в Румянцевской библиотеке и время использую: в Варшаве о таких удобствах и говорить нечего"¹⁰. Однако в итоге, после получения в 1907 г. диплома об окончании Московского университета, Грекову пришлось "с разбитыми мечтами" вернуться в Варшаву.

Дальнейшее становление личности ученого, начиная с 1908 г., связано с историко-филологическим факультетом Петербургского университета, где осенью и зимой 1909/10 г. он сдает магистерские экзамены по средневековой истории. Наставниками его в этот пе­риод являлись профессора И.М.Гревс и С.Ф.Платонов, при куратор­стве которых Б.Д.Греков и проходил подготовку к получению зва­ния магистра. Общественный и социально-экономический строй франков, разложение Западной Римской империи, средневековое материковое поместье — вот темы, которые разрабатывал БД.Гре-ков, готовясь к экзаменам, сданным им в первой половине 1910 г. Прочтя вступительную лекцию, молодой ученый получил право называться приват-доцентом Санкт-петербургского университета и приступил к написанию диссертации по истории русского церков­ного землевладения: "Новгородский Дом святой Софии".

Однако основное время уходило на преподавательскую рабо­ту. Преподавал Б.Д.Греков параллельно историю в старших клас-

Борис Дмитриевич Греков

сах Петербургского коммерческого училища¹¹ и на историко-фило­логическом факультете Высших женских курсов, куда он был при­глашен своими учителями в качестве руководителя практических занятий по русской истории (тематика занятий Русская Правда и областная реформа Петра Великого).

Цель этого семинара, по словам Бориса Дмитриевича, "изуче­ние памятника и умение извлечь из него то, что требуется для каж­дой темы. Только. Я предупредил слушательниц, чтобы они не гна­лись за полнотой воспроизведения институтов и явлений эпохи Русской Правды, но чтобы они полностью представляли все то, что заключает в себе только данный памятник". Мечтой Грекова было предпринять параллельную работу по Lex Salika и Русской Прав де¹². Принципиальным сторонником такого строго научного отно­шения к источнику и факту, характерного для классической акаде­мической школы, выпестованной петербургскими историками к этому времени, Борис Дмитриевич оставался неизменно. Описы­вая в 1916 г. диспут, в котором столкнулись разные подходы к на­учному методу И.М.Гревса (старая традиция) и представителя "но­вых форм научного творчества" его ученика Л.П.Карсавина, Б.Д.Гре-ков с сожалением отмечает: "Уходя с диспута, неопытный человек мог бы действительно вынести впечатление, что изучение фактов уже больше не нужно, "накалывание их на булавки" достойно ос­меяния, "нажим" на факты необходим и пр. и пр.¹³

Педагогическая работа (в том числе и частные уроки), зараба­тывание денег оставляли мало времени для занятия наукой¹⁴. Дол­го вынашиваемую книгу "Новгородский дом святой Софии" (ч.1) удалось написать и опубликовать только в 1914 г. В декабре 1914 г. она была защищена как магистерская диссертация. Продолжить работу над этой темой сразу не удалось: грянувшие бурные собы­тия отодвинули осуществление исследовательских планов ученого на 20-е годы. Вторая часть работы была завершена и увидела свет только в 1926-1927 гг.¹⁵

До 1916 г. будущее ученого все еще неопределенно. Постоянно­го места работы на университетской кафедре не было. Лишь осе­нью 1916 г. в Перми открылся филиал Петроградского университе­та, на историко-филологический факультет которого он и был от­командирован. Отсутствие квартиры (Греков снимал комнату в до­ме купца А.А.Смирнова)¹⁶, книг и возможности работать в архивах, "вялая" работа университета в плохо приспособленном помеще­нии, обременительные обязанности секретаря факультета застав­ляли Бориса Дмитриевича испытывать "скверность от сознания, что жизнь уходит". Греков недоволен собой "по той причине, что не работаю, как работал раньше"¹⁷. За почти двухлетний период пре­бывания в Перми ему удалось написать лишь несколько рецензий Для журнала "Русская мысль" (в том числе на т.1-2 "Сошного пись-

334

НА.Горская

Борис Дмитриевич Греков

335

ма" С.Б.Веселовского). Утешали занятия музыкой (Борис Дмитрие­вич увлекался игрой на виолончели) и изучение шведского языка, который должен был пригодиться для поисков документов по Нов­городу в фондах Стокгольмского архива¹⁸. Накануне перелома в судьбе страны все помыслы и планы ученого были направлены в профессиональное русло.

Борис Дмитриевич Греков, без сомнения, был в числе тех, у кого Февральская революция, несмотря на угнетенность "духа и те­ла" предыдущими событиями, породила массу иллюзий и надежд. Сохранилось письмо Грекова Д.М.Петрушевскому от 4 марта 1917 г., содержащее горячую и непосредственную реакцию на события Февральской революции, на свержение самодержавия: "Чувство большой тревоги за тех, кто взял на себя большое и ответственное дело, постепенно сменяется уверенностью в благополучном исходе борьбы, восхищением перед мужеством и умением ориентировать­ся в сложной обстановке, радостью, большой невыразимой радо­стью за успех и гордость за русского человека. Слава Богу!" — пи­сал Греков. Его реакция — естественная реакция мыслящего чело­века, представителя русской профессуры, стоящего на либераль­ных позициях, но политикой не занимавшегося. Впрочем, таким же бьш и его учитель Дмитрий Моисеевич Петрушевский. В этом от­ношении интересно свидетельство Юрия Владимировича Готье¹⁹, сохранившееся в его дневнике, опубликованном недавно на рус­ском языке журналом "Вопросы истории". 25 августа (7 сентября) 1919 г. он описал засаду, организованную ЧК за неделю до этой да­ты в квартире Петрушевского, в результате которой там были аре­стованы хозяева и гости (А.А.Кизеветтер с женой, С.Б.Веселовский, чета Богословских). М.М.Богословский и Д.М.Петрушевский, "ко­торые не принимали участия в политике", будут, как считает Го­тье, на днях выпущены. "Но лицам более крупным, особенно каде­там, будет выбраться гораздо труднее"²⁰. Кстати, здесь же 45-лет­ний Готье пишет о своем "всегдашнем отчуждении от политики", аргументируя эту свою позицию очень резко и определенно: "Что бы далее ни случилось, я более, чем когда-либо, понимаю и убеж­даюсь, как глубоко я был прав, сторонясь от русской политической жизни, где, кроме интриг и кружковщины, ничего не было и — увы! — не будет. Все партии только вывески для честолюбцев и капканы для дураков; а партия господствующая еще вдобавок ору­дие для мерзавцев"²¹. Прав историограф высшей школы России А.Е.Иванов, пришедший к выводу, что в академической среде Оте­чества было немало тех, кто держался либеральных умонастрое­ний, не разделяя программных установок ни одной из буржуазно-либеральных партий²².

Такая же отстраненность профессионала по отношению к пар­тийной деятельности проглядывает и в письмах Грекова. В письме

от 19 октября 1916 г. он пишет: "Выбрали меня здесь секретарем фа­культета не без некоторых мучений, о которых лучше при свида­нии расскажу. Во всяком случае, я не домогался этого звания.

Как всегда и везде — и тут партии, и одна из партий выстави­ла меня своим кандидатом²³. Секретарствую. Месяц спустя, 23 но­ября мимоходом сообщает: "Было тут у нас некоторое обострение на факультете, теперь прошло — тишь да гладь"²⁴.

Бурные события в Перми в мае 1918 г. заставили Грекова в од­ночасье, ночью, без вещей, в чужом тулупе покинуть город на поез­де: его предупредили, что захватившими Пермь красными он был включен в список заложников. Сначала ехал в никуда — просто бе­жал из города, но в конце концов оказался в Симферополе, в Таври­ческом университете (В Крыму постоянно до 1927 г. жила одна из трех сестер Бориса Дмитриевича — Александра).

1919-1921 годы для научного творчества были потеряны. Одна­ко они, несомненно, многое дали для взвешенной оценки своего места в жизни, осознания связанности с судьбами Отечества. Поч­ти до конца гражданской войны Греков преподавал в Симферо­польском университете, зарабатывать же на жизнь, в условиях все­общей разрухи, приходилось по-всякому, даже шитьем сапог, в ко­ем искусстве, по отзывам родных, он очень преуспел.

Эти годы оказались решающими для Бориса Дмитриевича и в личном плане: здесь он нашел свою судьбу — Тамару Михайловну Филатову и женился на ней (вдове А.Н.Быкова, правнука А.С.Пуш­кина). Вместе они решали главный тогда вопрос — уехать, бежать из России или остаться, и навсегда запомнили тот последний день, когда многие покидали Крым с остатками войск Врангеля, а они остановились на пороге дома и ... остались. Сразу же после этого в 1921 г. Греков с семьей вернулся в Петроград.

В течение многих лет до революции Борис Дмитриевич со­трудничал с графом Сергеем Дмитриевичем Шереметьевым (1844-1918), председателем Археографической комиссии. Еще в 1907-1910 гг. во время летних каникул Греков обрабатывал его личную биб­лиотеку, а летом 1916 г. по направлению Археографической комис­сии посетил Соловецкий монастырь с целью описи и вывоза архива монастыря²⁵. Возвратившись в Петроград, Борис Дмитриевич при­ступает к работе в Государственной Археографической комиссии, которую в 1918-1929 гг. возглавлял С.Ф.Платонов, олицетворявший в глазах ученого мира ценные достижения русской дореволюцион­ной историографии. С С.Ф.Платоновым Бориса Дмитриевича в те­чение многих лет связывали очень хорошие отношения. Дом Пла­тонова в Петербурге был для него дружеским и гостеприимным, было время, когда Греков собирался просить руки одной из доче­рей Платонова и, по-видимому, Сергей Федорович желал этого род­ства. В феврале 1917 г. Борис Дмитриевич ждал Платонова в Пер-

Н.А.Горская

ми, надеясь, что он скорее "что-либо внесет своим светом"²⁶. Одна­ко судьба распорядилась иначе. В 1921 г. Борис Дмитриевич также радушно принят С.Ф.Платоновым в Петрограде и все 20-е годы ра­ботает там под его непосредственным руководством. Первая печат­ная работа Грекова после пятилетнего перерыва вышла в 1922 г. и была посвящена СФ-Платонову²⁷.

В творческом плане в течение 20-х годов у Бориса Дмитриеви­ча продолжал формироваться стойкий интерес к истории крестьян­ства. Начало этому было положено еще в 1912 г. публикацией доку­ментов и статьи о новгородских бобылях XVL-XVII вв. как об одной из категорий сельского населения, связанных с ремеслом и торгов­лей²⁸. Объяснение феномену бурного роста и последующего исчез­новения торжков и рядков на Новгородчине XVI в. Борис Дмитрие­вич искал всю жизнь²⁹. Феодальное хозяйство XVI-XVII вв., различ­ные категории феодально зависимого населения находились в цен­тре внимания историка при написании его первого фундаменталь­ного труда "Новгородский дом св. Софии", окончательная работа над которым завершилась только в 1927 г. Эти труды ученого яви­лись первым подготовительным этапом в выработке нового для ис­ториографии представления о характере русского феодализма и становления отношений крепостничества на Руси, в общих чертах сформулированного Грековым в первой половине 30-х годов. В ос­нову этой концепции историком была поставлена крупная русская вотчина.

Однако между накоплением знаний, углубленным изучением источников на протяжении 20-х годов³⁰ и временем появления обоб­щающих концепционных трудов Б.Д.Грекова 30-х годов пролегла полоса тяжелых испытаний и потерь для исторической науки. В марте 1929 г. С.Ф.Платонов был избран общим собранием Акаде­мии наук академиком-секретарем Отделения гуманитарных наук, а уже в январе 1930 г. властями было организовано "дело Платоно­ва", при помощи которого ставилась цель разделаться с "беспар­тийной" до 1929 г. Академией наук, противостоящей "марксист­ской" школе М.Н.Покровского, в действительности навязывавшей науке псевдомарксистские догмы³¹. Непосредственно перед арес­том, в декабре 1929 г. С.Ф.Платонов выдвинул в состав членов-кор­респондентов кандидатуры историков А.И.Андреева, С.В.Бахруши­на и Б.Д.Грекова. Но уже к осени 1930 г. все они, как и многие дру­гие друзья и ученики С.Ф.Платонова, оказались за решеткой.

БД.Греков был арестован 8 сентября 1930 г. В семье историка предполагают, что хотя в целом факт ареста ученого и стоит в од­ном общем ряду гонений на представителей академической науки,, непосредственным поводом послужили обвинения в том, что он, находясь в Крыму в 1918-1920 гг., служил в армии Врангеля. За нуж­ного ему работника, проявив мужество, заступился С.Г.Томсин-

Борис Дмитриевич Греков

ский, директор Историко-археографического института (Ленин­град), в котором в те годы в должности ученого секретаря работал Б.Д.Греков. 11 октября 1930 г. Б.Д.Греков был освобожден из-под стражи. Однако один месяц и три дня пребывания в заключении трудно, невозможно было забыть: в армии Врангеля Греков нико­гда не служил, но был среди профессуры Таврического университе­та, приветствующей Врангеля после его вступления в Крым и даже был делегирован ею выступить с несколькими приветственными фразами от ее имени. Как рассказывал сам Борис Дмитриевич ис­торику А.И.Клибанову, приветствие никто заранее не готовил, Гре­кова просто спонтанно выдвинули из толпы (в то время он был де­каном исторического факультета Таврического университета). Факт его выступления был запечатлен одной симферопольской га­зетой в заметке о приеме, организованном Врангелем для интелли­генции Крыма. Это обстоятельство — дамоклов меч над судьбой историка, отмерившее ему свою долю страха на всю жизнь. Сразу же после освобождения из тюрьмы Греков смог вернуться к работе ученого секретаря Археографической комиссии Академии Наук³². В 1930 г. такое еще бывало. Первая значительная работа Грекова после этих событий, "давно и долго" пролежав в рукописи, появи­лась только в 1932 г. ^

Первое обобщение разработанной Грековым концепции фео­дализма мы находим в "Очерках по истории феодализма в России. Система господства и подчинения в феодальной деревне" (1934 г.)³⁴. Проблему общественного строя средневековой Руси автор ставил хронологически широко: рост феодальных отношений рассматри­вался на материале XXVI веков. В "Очерках" прослежена организа­ция крупной вотчины XI-XIII веков, впервые в историографии была сделана попытка исследовать феодальные отношения в Северо-Восточной Руси XIV-XV веков, выдвинута гипотеза о так называе­мом "втором издании крепостничества" в России XVI века.

В этой работе в какой-то мере были аккумулированы и резуль­таты проведенных к тому времени изысканий Б.Д.Грекова по исто­рии Древней Руси. Дело в том, что с начала 30-х годов исследова­тельский интерес Б.Д.Грекова в значительной степени переключа­ется на вопрос о характере социально-экономических отношений в Киевской Руси.

Хотя в литературе 20-х начала 30-х гг. довольно прочное место заняло представление о наличии в средневековой Руси феодально­го строя, вопрос этот оставался мало разработанным, в особенно­сти в отношении раннего периода. Ряд исследователей (М.Н.По­кровский, С.В.Юшков, Н.Л.Рубинштейн, М.Н.Тихомиров) усматри­вали в Киевской Руси зачатки феодальных отношений, но сущест­вовало и мнение о рабовладельческой природе этого государства Ш.И.Лященко). В дискуссиях, прошедших в первой половине 30-х гг.,

22-541

НЛ.Горская

проблема общественного строя Киевской Руси впервые оказалась в центре внимания сразу большой группы исследователей.

В декабре 1932 г. на пленуме ГАИМК начало дискуссии поло­жил доклад Б.Д.Грекова "Рабство и феодализм в Древней Руси", по­священный доказательству феодального характера древнерусского общества.

Большим шагом вперед в докладе Грекова было то, что он впервые поставил вопрос о характере производительных сил в Ки­евской Руси и решал его на базе достижений археологии. Привле­чение археологических данных позволило ему прийти к выводу о господстве пашенного земледелия у восточных славян на рубеже I и II тысячелетий н.э., которое явилось материальной базой для раз­вития феодальных отношений. Широко распространенный тезис о подчиненной роли земледелия и преобладании охоты и других промыслов в экономике Древней Руси был им решительно опро­вергнут.

Рассмотрев на основе источников по истории Киевской, Нов­городской и Ростово-Суздальской земли (в первую очередь летопи­сей и Русской Правды) производственные отношения в древнерус­ском обществе (сначала проблемы землевладения, затем катего­рии населения), характер классовой борьбы, Греков сделал основ­ной вывод: "Перед нами с полной отчетливостью вырисовывается классовый антагонизм: землевладельцев с одной стороны, и зави­симого от землевладельцев населения, недавно вырванного и на наших глазах вырываемого из недр разлагающейся общины — с другой.

Ведущие отношения устанавливаются по линии отношений землевладельца и крепостного"³⁵.

Дискуссия была жаркая: в прениях выступило 15 человек. Ос­новные критические замечания сводились к следующим положе­ниям: 1) невозможность пользоваться одновременно материалами Киевской (в узком смысле), Новгородской и Ростово-Суздальской Руси ввиду существования между ними различий в уровнях разви­тия (это замечание прозвучало в выступлениях С.Н.Быковского, М.И.Артамонова, С.Н.Чернова, Г.Е.Кочина); принижение автором доклада роли рабов как рабочей силы на Руси в киевский период (И.И.Смирнов, СН.Чернов, Я.П.Якубинский). М.Н.Мартынов предло­жил выделить два этапа развития в истории Киевской Руси: DC-X вв., период, когда "классовое общество находилось на самой начальной стадии развития", и XI-XII вв. '"период дальнейшего развития фео­дальных отношений". Эта точка зрения не получила поддержки в выступлениях других участников обсуждения и была подвергнута критике в заключительном слове Грекова, считавшего, что IX-X вв. нельзя выносить за рамки раннефеодального периода. И.И.Смир­нов (поддержанный А.С.Гущиным) выдвинул тезис о том, что фео-

Борис Дмитриевич Греков

дальному периоду в истории Киевской Руси (относимому им к XI-XII вв.) предшествовал период рабовладельческий (ок. IX-X вв.). В заключительном слове Греков специально подчеркнул, что, по его мнению, нет никаких оснований называть период, предшествую­щий установлению феодальных отношений, рабовладельческим в смысле античного способа производства³⁶.

3-9 апреля 1933 г. в Ленинграде, в секторе феодальной форма­ции ГАИМК состоялась еще одна дискуссия по проблеме общест­венного строя Киевской Руси, на которой Греков сделал доклад "Рабство в Киевской Руси". Полный текст доклада Грекова "Рабст­во в Киевской Руси" со стенограммой прений (в которых участвова­ло 16 человек, главным образом, те же, что и в первой дискуссии) опубликован не был. В основном он содержал те же положения, ко­торые были выдвинуты в предыдущем докладе. Во время обсужде­ния точка зрения И.И.Смирнова на существование рабовладельче­ского периода в истории Киевской Руси была поддержана В.В.Мав-родиным³⁷.

Изложение грековской концепции было вынесено на сессию Академии Наук СССР, проходившую в Ленинграде 19-20 мая 1933 г. Б.Д.Грековым был сделан доклад "Начальный период феодализа­ции Древней Руси", вскоре после этого опубликованный под назва­нием "Начальный период в истории русского феодализма"³⁸, в ко­тором содержалось краткое изложение заявленных ранее взглядов автора.

20-22 июня 1933 г. на пленуме ГАИМК, посвященном основ­ным проблемам генезиса и развития феодального общества, с док­ладом "Основные вопросы истории возникновения феодализма в России" выступил М.М.Цвибак. Доклад вместе со стенограммой об­суждения был опубликован в 1934 г., но еще раньше увидел свет в виде статьи "К вопросу о генезисе феодализма в древней Руси" в сборнике "Из истории докапиталистических формаций"³⁹. М.М.Цви­бак, исходя из положения, что Русь в период своей феодализации была окружена уже сложившимися феодальными государствами, попытался проследить возникновение феодальной земельной соб­ственности и феодальных форм зависимости. Он полагал, что "сис­тема феодальных отношений не могла родиться иначе, как путем превращения рабовладельческих отношений..." (существующих внутри не рабовладельческого, а доклассового общества) "в отно­шения крепостнические". По мнению М.М.Цвибака, рабство играло в генезисе феодализма на Руси большую роль, чем это думал Б.Д.Гре-ков⁴⁰.

Точку зрения существования в феодальной Руси рабовладель­ческого общества продолжал развивать И.И.Смирнов. В своих статьях "О генезисе феодализма" и "Феодально-крепостническое об­щество" он утверждал, что феодальное общество не может возник-22*

НА.Горская

нуть из доклассового, что ему обязательно должно предшествовать рабовладельческое. Рабство, по мнению И.И.Смирнова, было мате­риальной основой феодализации. Классы рабовладельцев и рабов трансформировались в классы феодалов и зависимых крестьян⁴¹.

Б.Д.Греков в статье "Проблема генезиса феодализма в России" подверг критике взгляды И.И.Смирнова и выдвинул тезис, соглас­но которому рабство играло служебную роль в процессе формиро­вания феодальных отношений, будучи средством для превращения общинной собственности в феодальную. В IX-X вв., по мнению Гре­кова, уже можно говорить о наличии на Руси классов феодального общества⁴².

В целом, характеризуя ход дискуссии об общественном строе Киевской Руси в 1932-1934 гг., можно отметить, что участники этих споров не расходились в одном, главном — признании наличия в Киевской Руси феодальных отношений.

Б.Д.Греков стал автором наиболее законченной концепции феодализма в Киевской Руси. Главный тезис Грекова о том, что рабовладельческая формация на Руси не прослеживается, был при­нят почти всеми. Основным его оппонентом на том этапе оставался И.И.Смирнов, другие участники дискуссии расходились с Греко­вым по более частным вопросам — периодизация генезиса феода­лизма, источники феодализации, роль в ней рабства. Уже во всту­пительной статье к книге "Очерки по истории феодализма в Рос­сии", опубликованной в 1934 г., А.Г.Пригожин подчеркивал, что по­сле выхода в свет трудов Б.Д.Грекова можно считать доказанным, что Россия миновала в своем развитии рабовладельческую форма­цию, что "ни о каком рабовладельческом этапе в развитии России не может быть и речи"⁴³.

В 1935 г. вышла в свет книга Б.Д.Грекова "Феодальные отно­шения в Киевском государстве"⁴⁴, подводившая итог его изыскани­ям по проблеме общественного строя Древней Руси. С третьего сво­его издания (1939 г.) книга получила название "Киевская Русь"⁴⁵ и выдержала в общей сложности шесть изданий.

Первая половина 30-х годов была для Грекова очень тяжелой: огромная научная работа сопровождалась не менее напряженной научно-организационной деятельностью. "Еще никогда так много на меня не валилось работы всякой, как в эту зиму, пишет Греков Д.М.Петрушевскому в январе 1933 г. — Оч[ень] устаю, но не столь­ко от работы, сколько от суеты и связанных с нею неприятностей: администратором я не родился и не успел приобрести навыков не­обходимых, а м.т. в АН на меня главным образом эта работа ло­жится. Сейчас готовлюсь к вопросу о роли рабства в Киевской Ру­си"⁴⁶. В другом письмеион пишет: "Академия Наук пользуется мною не как ученым, а как секретарем со всеми бесчисленными и много отнимающими времени обязанностями, не оставляющими возмож-

митриевич Греков

ности заниматься наукой (имеются в виду обязанности ученого секретаря Историка-археографического института АН СССР. — Н.Г.), между тем как ГАИМК на меня возлагает поручения исклю­чительно исследовательского характера"⁴⁷.

Атмосфера, в которой приходилось работать, ярко обрисована Грековым в упомянутом письме Петрушевскому от 20 декабря 1933 г. Ему приходилось делать один доклад за другим: на совещании ис­ториков по вопросу о крестьянских движениях периода феодализ­ма, на чествовании памяти "типографщика" Ивана Федорова, спеш­но писать статью "Проблема генезиса феодализма в России". При­чину этой спешки Греков видит в обострившихся после совещания отношениях между ГАИМК и Академией Наук СССР: "Идет борьба ... Мое положение очень трудное, так как в этой борьбе я никакого участия не принимаю и не хочу принимать, так как считаю ее не­нужной и вредной во всех отношениях, но меня не оставляют в по­кое обе стороны. В.П.Волгин мною очень недоволен, говорит, что вся моя лучшая продукция идет по ГАИМК, и видит в этом мое якобы равнодушное отношение к Академии Наук и пр.пр..."⁴⁸. Год спустя, в конце 1934 г. БДГреков еще более категоричен в само­оценке: "Я вообще не умею быть в достаточной мере настойчивым и поэтому признаю, что возложенные на меня обязанности для ме­ня непосильны... Мне бы заниматься нужно не этим делом ... Я не здоров, неприятностей много и других, кроме этого. Работы обяза­тельной так много у меня, что я удивляюсь, как еще тяну. Отка­заться — тоже не сумел: в Ленинграде по древнейшему периоду я один специалист, тянут меня всюду, не считаясь с моими силами. Никогда еще не было мне так трудно, как сейчас. Мысли в голову идут самые мрачные: жаль Игоря — ему только 13 лет. Мне бы нужно еще его поддержать"⁴⁹.

Однако в дальнейшем количество научно-организационной работы, вопреки желанию Грекова, только увеличивалось, особен­но после избрания его в 1934 г. членом-корреспондентом, а в 1935 г. действительным членом АН СССР.

Историко-археографический институт, реорганизованный в 1931 г. из Археографической комиссии, просуществовал до 1936 г. Последний этап его существования был связан для Б.Д.Грекова с большими переживаниями. Новая волна репрессий унесла дирек­тора Института С.Г.Томсинского, к которому Борис Дмитриевич относился с глубоким уважением и которому был многим обязан. На положении временного директора в конце февраля 1935 г. ока­зался В.П.Волгин. С весны 1935 г. обязанности директора фактиче­ски перешли к Грекову: "Положение наше самое неопределенное, пишет он в феврале 1935 г. — Сплошная туманность. Вяч.Петр. (Волгин. — Н.Г.) далеко. Обращаться к нему по всяким делам труд­но. А я сейчас не в состоянии поспевать всюду, так как весь с голо-

Н.А.Горская

вой окунулся в учебник"⁵⁰. Работе над учебником Борис Дмитрие­вич придавал очень большое значение: "несмотря на богатый опыт преподавания и многочисленные курсы по экономике, обществен­ным и политическим отношениям, читавшиеся им в ЛГУ и ИКП, для учебника "приходилось продумывать почти все заново".

Создание нового учебника стимулировалось известным пар­тийно-правительственным постановлением 1934 г. о преподавании истории. Это же постановление давало толчок для дальнейшей ре­организации исторических учреждений Академии Наук: в начале 1936 г. создается Институт истории АН СССР (путем слияния Исто-рико-археографического института с Институтом истории Комака-демии), с переводом нового Института в Москву. В Ленинграде ос­тается созданное в марте 1936 г. отделение этого нового Института (ЛОИИ)⁵¹, во главе которого был поставлен Б.Д.Греков.

По публикациям трудов и лекций Бориса Дмитриевича пер­вой половины 30-х годов прослеживается его добросовестное стрем­ление всерьез освоить творческое наследие Маркса и Энгельса (в переписке эта тема отсутствует): в 1936 г. появилась его статья "Эн­гельс и проблема родового строя у восточных славян"⁵². Осмысле­ния этих трудов требовало продолжающееся развитие Грековым концепции феодального характера Киевской Руси. Победа в сере­дине 30-х годов концепции Грекова о переходе восточных славян от первобытно-общинного строя к феодальным отношениям, минуя стадию рабовладельческой формации, победа, которую традицион­но отмечает наша историография, была полна для ее автора внут­реннего драматизма. Сразу после выхода в свет в 1938 г. "Краткого курса истории ВКП(б)" эта концепция вступала в противоречие с утверждаемой в IV главе "Краткого курса" идеей "пятичленки".

Особый интерес И.В.Сталина (автора главы IV) к рабовла­дельческому способу производства был обусловлен не только тео­ретическими, но и, как теперь ясно, и сугубо практическими сооб­ражениями. Сразу же нашлись люди, воспользовавшиеся этим об­стоятельством: дискуссия о характере общественного строя Киев­ской Руси возобновилась в 1939 г.⁵³ В июне 1939 г. Б.Д.Греков выну­жден был вновь выступить с полемическим докладом "Была ли Киевская Русь обществом рабовладельческим": Опровергая мне­ние о возможности господства на Руси в раннее средневековье ра­бовладельческих отношений, Б.Д.Греков вновь рассматривал орга­низацию феодальной вотчины, прослеживал тенденцию к сокраще­нию на Руси рабского труда⁵⁴. В ходе этой дискуссии Б.Д.Грекова поддержало большинство ее участников.

Однако уже зимой 1940/41 гг. в Институте государства и права АН СССР (директором Института был тогда акад. А.Я.Вышинский) состоялись два заседания ученого совета, посвященные доказа­тельству торжества рабовладельческой формации в древнерусском

Борис Дмитриевич Греков

государстве. Главный докладчик — проф. Б.И.Сыромятников — выступал прежде всего против работ Б.Д.Грекова, а также М.Н.Ти­хомирова и Б.А.Рыбакова. На втором заседании ученого совета (вы­ступление Б.И.Сыромятникова было неожиданным) через две не­дели, с ответным докладом выступил Б.Д.Греков, опиравшийся на свидетельства письменных источников ("Русская правда", летопи­си), на данные археологии (добытые к тому времени раскопками Б.А.Рыбакова, П.Н.Третьякова, А.В.Арциховского и других иссле­дователей). Б.Д.Греков старался показать научную несостоятель­ность и политическую тенденциозность построений Б.И.Сыромят­никова. Видимо, неубедительность аргументов Сыромятникова⁵⁵ привела к временному затуханию полемики по проблеме рабовла­дения в древнерусском обществе.

После войны дискуссия от имени Института государства и права АН СССР была продолжена С.А.Покровским, пытавшимся отстаиванием "пятичленки" реабилитироваться в глазах И.В.Ста­лина. Возобновление в самом начале 50-х годов полемики между сторонниками рабовладельческой формации в Древней Руси и при­верженцами становления раннефеодальных отношений в древне­русском обществе в судьбе Б.Д.Грекова сыграло, по всей видимо­сти, роковую роль. И.В.Сталин, в конце жизни проявляя повышен­ный интерес к гуманитарным наукам (вопросам языкознания, эко­номики), в области истории, судя по всему, решил сосредоточить свое внимание именно на проблеме "пятичленки". Среди глубин­ных причин, обусловивших снятие Б.Д.Грекова в январе 1953 г. с поста директора Института истории АН СССР, было, видимо, его нежелание следовать жесткой схеме "пятичленки", привержен­ность концепции перехода в Древней Руси от первобытно-общинно­го строя к феодальному, а не к рабовладельческому. Яркий пример того, какие пагубные последствия для судеб науки и отдельных ее творцов имеет политизация чисто научных споров и какие темные силы такая политизация развязывает в условиях тоталитарных ре­жимов.

Вернемся в 30-е годы. Репрессии 1936-1937 гг. нанесли тяже­лый урон и ЛОИИ и самому Институту истории АН СССР в Москве. В декабре 1937 г., после отстранения с поста директора этого Ин­ститута Н.М.Лукина, Б.Д.Греков был назначен сначала временно исполняющим обязанности, а с февраля 1937 — директором Инсти­тута истории СССР. Семья переехала в Москву.

Научные интересы исследователя в предвоенные годы почти целиком сосредоточились на истории крестьянства. В 1940 г. вы­шла книга Б.Д.Грекова "Главнейшие этапы в истории крепостного права в России", в концентрированной форме содержащая основ­ные положения концепции автора, касающиеся истории крестьян­ства на всех этапах развития феодализма от VI до XVII века. Роль

Н.А.Горская

земледелия в хозяйстве восточных славян, сельская община — марка, место раба в производстве Киевской Руси, эволюция ренты и рост крепостничества, зависимое крестьянство XIV в., изменения в организации крупного хозяйства, начало общегосударственной регламентации положения крестьян, разряды крестьян, хозяйст­венные потрясения 70-80-х годов XVI в., Юрьев день и "заповедные годы", судьба кабальных людей в конце XVI и XVII вв., — вот круг вопросов, освещенных в этой работе. Сомкнулись изыскания Гре­кова по истории крестьянства и эволюции крепостничества и по ис­тории Древней Руси. По сути дела, эта книга была своеобразным проспектом монументальной монографии "Крестьяне на Руси с древнейших времен до середины XVII в", впервые изданной сразу после Великой Отечественной войны, в 1946 году.

Одновременно, начиная с 1937 г. у Бориса Дмитриевича пробу­ждается интерес к истории монголо-татарского нашествия, Золо­той Орды⁵⁶, борьбы Руси за создание своего государства. Послед­няя тема доминирует в работах, созданных ученым-патриотом в годы войны, значительная часть которых была написана в эвакуа­ции — в Ташкенте.

Основной труд Б.Д.Грекова по истории крестьян, к созданию которого ученый шел более трети века, остается классикой отече­ственной историографии в силу своей собственной историграфич-ности, широкого географического диапазона наблюдений истори­ка, огромного хронологического охвата (с "докиевского периода" до середины XVII века), корректного применения сравнительно-исто­рического метода, аккумуляции богатейшего материала самых разнообразных источников: письменных, археологических, этно­графических, лингвистических, фольклорных, кроме отечествен­ных — византийских, арабских, западноевропейских.

Отношение Б.Д.Грекова к познанию исторического процесса глубоко диалектично: к одним и тем же проблемам он возвращал­ся на каждом новом этапе развития науки, предоставлявшем исто­рику новые источниковые и методические возможности. В этой связи необходимо упомянуть о проявившемся в последние годы его творчества интересе к истории южных и западных славян. В послевоенный период у историка возникли, к сожалению, во мно­гом иллюзорные надежды на возможность объединения усилий разбросанных по миру историков славянства⁵⁷. Для самого Греко­ва-славяноведа это вылилось в создание таких трудов, как "Вино-дольский статут об общественном и политическом строе Винодо-ла" (XIII в.) (М.-Л., 1948) и "Полица. Опыт изучения общественных отношений в Полице XV-XVII вв." (М.-Л., 1951), а также исследова­ния о Польской Правде "Книга права" (XIII в.) (Избр. труды. T.I. M., 1957). Монографически изучить также и другие законодательные памятники славянства, а потом создать обобщающий труд, ученый не успел.

Борис Дмитриевич Греков

Б.Д.Греков искал и находил решение широчайшему кругу проб­лем истории феодализма как общественно-экономической форма­ции. В их числе генезис феодализма у восточных славян, законо­мерности развития древнерусской общины, изменение форм ренты как основы для периодизации истории крестьянства, закрепоще­ние крестьянства, эволюция холопства. Им исследованы движение смердов в Киевской Руси, выступления холопов и крестьян на рубе­же XVI-XVII вв., некоторые стороны движения Степана Разина.

Переосмысление ряда проблем аграрной истории в поздней­шей историографии также началось с тех рубежей, на которые вы­шла мысль Б.Д.Грекова. Так, в настоящее время исследователи не считают возможным строить периодизацию истории крестьян в жестком соответствии с изменениями форм ренты, в частности, не разделяются представления о господстве примитивной отработоч­ной ренты в Киевской Руси; по-разному трактуется взаимозависи­мость барщины и крепостничества. Исследователи более детально изучают развитие форм ренты и продолжают поиск критериев для периодизации. Несколько по-иному ставятся в позднейших иссле­дованиях и такие проблемы, как темпы изживания разных форм холопства; хронологические рамки, причины и характер хозяйст­венных потрясений последней трети XVI — начала XVII века. Оста­ется дискуссионным понимание основных категорий (состояний) сельского населения Древней Руси (челядь, закупы) и периода фео­дальной раздробленности. Выдвигается кардинально новая трак­товка проблемы смерда. Общая концепция социального строя Ки­евской Руси получила в последующей историографии еще более динамичный характер благодаря развитию представлений о госу­дарственных формах феодализма на Руси, соответствующих перво­му этапу становления и существования собственности господ­ствующего класса феодалов на землю. Заново рассмотрен в иссле­дованиях последних десятилетий вопрос о крестьянском землевла­дении и землепользовании в XV-XVII веках. Все эти переосмысле­ния должны, надеемся, по-настоящему служить развитию истори­ческой науки.

Как историку крестьянства Б.Д.Грекову удалось сделать очень много и в области конкретного источниковедения, публикации ис­точников, организации археографического дела в стране. Первые работы Б.Д.Грекова об источниках по аграрной истории появились еще в 20-х годах ("Опыт обследования хозяйственных анкет XVIII века", "Вотчинные писцовые книги"). В 1930 г. он опубликовал "Писцовые книги по Обонежской пятине", в 1933-1936 гг. увидели свет два тома документов вотчины боярина Б.И.Морозова⁵⁸. К 20-30-м годам относятся и публикации, связанные с преподавательской деятельностью Б.Д.Грекова: учебные издания "Русской Правды" (1920,1934 гг.), сборники документов "Монастырское хозяйство XVI-

Н.А.Горская

XVII веков" (1924 г.) и "Феодальная деревня Московского государст­ва в XIV-XVI веках" (1935 г.).

Важный этап археографической деятельности Б.Д.Грекова на­ступил с середины ЗО-х годов, когда в качестве руководителя снача­ла Ленинградского отделения, а позже и всего Института истории АН СССР он задумал и частично осуществил широкий и стройный план создания документальных изданий, в котором особое внима­ние уделялось серии законодательных памятников, в первую оче­редь "Русской Правде". Над академическим изданием "Русской Правды", первый том которого увидел свет в 1940 г., а второй (ком­ментарии) — в 1947 г., работал преданный делу коллектив, создан­ный, воодушевляемый и направляемый Б.Д.Грековым. Уникаль­ные по типу комментарии к "Русской Правде" дают исследователю исчерпывающие сведения о том, что было сделано для ее изучения за весь предшествующий период.

В последние годы жизни Б.Д.Грекова под его руководством го­товились к изданию "Судебники XV-XVI вв." (М.-Л., 1952), "Акты со­циально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV начала XVI вв." (T.I. M., 1952). С именем Б.Д.Грекова как инициато­ра и редактора связано издание в 1936-1953 гг. сборников "Истори­ческого архива", начавшееся публикацией материалов о классовой борьбе XVII века. Б.Д.Греков выступил и как публикатор памятни­ков славянского права; он вынашивал замыслы широкой организа­ции дальнейшей археографической работы в стране, воплотившие­ся впоследствии в трудах Археографической комиссии АН СССР, в публикаторской и исследовательской деятельности Отдела дока­питалистических формаций на территории СССР Института исто­рии СССР АН СССР, Ленинградского отделения Института истории СССР АН СССР.

Велика роль Б.Д.Грекова в непосредственной организации отечественных исследований по аграрной истории. С конца 40-х го­дов эта область деятельности (наряду с изучением памятников сла­вянского права) становится ведущей в его творчестве. Б.Д.Греков придавал огромное значение изучению материального производст­ва. По его инициативе Президиум АН СССР поставил перед Инсти­тутом истории АН СССР грандиозную задачу: разработать историю земледелия в нашей стране с древнейших времен до современно­сти. "Для того, чтобы создать подлинную историю земледелия в СССР с древнейших времен до наших дней, — писал БД.Греков, — необходимо внимательно изучить каждый этап истории земледе­лия в тесной связи с развитием общественных отношений в нашей стране"⁵⁹. Предполагалось участие в этой работе не только истори­ков, но и агрономов, агротехников, археологов, этнографов, ботани­ков и других специалистов из различных институтов АН СССР.

В Институте истории в конце 1949 г. была создана Комиссия по истории земледелия, которую возглавлял Б.Д.Греков (едва ли не

Борис Дмитриевич Греков

единственная должность, оставшаяся за ним до конца его дней). Подобные комиссии или группы организовывались и в институтах АН союзных республик, в филиалах АН СССР. Институт истории намечал "дать в первую очередь историю русского земледелия и распространения его на восток"⁶⁰. Работа началась с выпуска от­дельных сборников материалов, которые, по замыслу Б.Д.Грекова, должны были лечь в основу большого обобщающего труда. Под ре­дакцией Б.Д.Грекова вышли два тома "Материалов по истории зем­леделия СССР" (М.-Л., 1952,1956), включавшие исследования по ис­тории земледелия в дофеодальный и феодальный периоды и мате­риалы по истории отдельных сельскохозяйственных культур на территории СССР.

С полным основанием можно считать, что деятельность Б.Д.Гре-кова как организатора двух первых всесоюзных конференций по истории производительных сил в земледелии (1950-1951 гг.) лежит в основе развернувшейся в конце 50-х годов и дожившей до наших дни работы по созданию и поддержанию регулярного форума исто­риков-аграрников — Симпозиума по изучению проблем аграрной истории.

Последние годы жизни ученого были омрачены не только гро­зовыми облаками, копившимися над его концепцией, но и круше­нием многого из того, что было создано им как организатором нау­ки. После XIX съезда партии в 1952 г. руководимый Б.Д.Грековым Институт истории и он сам были обвинены в уходе от актуальных проблем, отсутствии стремления возглавить советских историков в деле "перестройки" научной работы, в серьезных ошибках в облас­ти подбора, расстановки и подготовки кадров, засорении Институ­та "политически сомнительными" людьми и т.п. Под тяжестью этих обвинений Борис Дмитриевич тяжело заболел и был полно­стью отстранен от дел. Незадолго до этого назначенный его замес­тителем и вскоре ставший исполняющим обязанности директора АЛ.Сидоров и член ЦК КПСС член-корреспонент АН СССР А.М.Пан-кратова в своем письме секретарю ЦК КПСС М.А.Суслову от 17 фев­раля 1953 г. предлагали ряд мероприятий, препятствием для вы­полнения которых была, по их словам, деятельность дирекции Ин­ститута, то есть деятельность Б.Д.Грекова. "Крупные ошибки и не­достатки в деятельности Института истории АН ССР являются следствием того, что Институт недостаточно обеспечен квалифи­цированными, марксистски подготовленными кадрами.

Подбор сотрудников и подготовка кадров в Институте до са­мого последнего времени проходили неправильно: основное внима­ние уделялось укомплектованию кадрами секторов, занимающих­ся изучением древней истории феодализма и средних веков"⁶¹, — вторит им на основании их писем Президент АН СССР А.Н.Несмея­нов в "секретном" послании тому же М.А.Суслову от 21 марта 1953 г. Первым оргдействием явился разгон в апреле 1953 г. ЛОИИ, состоя-

Н.А.Горская

ние кадров которого сочли особенно неудовлетворительным. Этот шаг, несомненно, был прямо направлен против самого тяжело боль­ного Грекова, всегда оказывавшего поддержку Ленинградскому от­делению института и защищавшему его кадры⁶². Приведем глубо­кий анализ происходившего, содержащийся в письме доктора исто­рических наук Б.А.Романова: "Начался новый период в судьбе Ин­ститута истории, да и исторической науки. Выражение "засилие грековской школы", думаю, надо переводить не дословно, смысл в том, что Б.Д., делая свое дело в области древностей, делая его ус­пешно, поддерживал и кадры, которые несли работу в этой сфере, а что касается времен новых, то, не мешая, умывал руки и предос­тавлял другим (кому?) делать это дело (и оно, конечно, не клеи­лось). Это умывание рук приводило и приводит в бешенство. И не­мудрено, политика невмешательства не может почитаться у нас нейтральной. И вот результат!"⁶³.

Отмечаемая многими современниками "социальность" лично­сти Грекова, отсутствие стремления к карьеризму, умение рабо­тать для дела и ради дела находить разумные компромиссы, дос­тойный и неизменно конструктивный подход к решению всех во­просов, обуславливавший уверенность в правильности и полезно­сти своих поступков, создавали вокруг Грекова атмосферу высоко­го уважения и доверия. Доверия к человеку, умевшему в своих творческих установках, кадровой практике, человеческих взаимо­отношениях сохранять лицо, несмотря на сложнейшие условия об­щего натиска идеологии культа личности, не уступать которому внешне он зачастую не мог, без риска для жизни и дела⁶⁴.

Можно только догадываться, сколь мучительны были послед­ние месяцы жизни Б.Д.Грекова (умер он в сентябре 1953 г.). Как ни охраняли покой тяжелобольного ученого домашние, до него не могли не доходить вести о гонениях и разорениях, постигших на том этапе дело, которому он всегда стремился служить честно.

Примечания

Пичета В. И. Краткая характеристика научно-исследовательской и педаго­гической деятельности // Борис Дмитриевич Греков ( Материалы к биб­лиографии ученых СССР. Сер. истории. Вып. 2). М.-Л., 1947. С.5-10; Шунков В. И. Борис Дмитриевич Греков: (Творческий путь) // Академику Борису Дмитриевичу Грекову ко дню семидесятилетия. Сб. статей. М., 1952. С.5-19; Его же. Борис Дмитриевич Греков (1882-1953) // Греков Б.Д. Избранные тру­ды. М.,1957. T.I. C.346; От редакции С.17-30; см. также: Там же. М., 1959. Т.П. От редакции. С.3-10; Там же. М., 1969. T.IV. С.3-4; Борис Дмитриевич Греков // Краткие сообщения Института славяноведения. 1954. № 12. С.81-85; Смир­ нов И.И. Б.Д.Греков как историк русского крестьянства. Предисловие к кн. Греков БД. Краткий очерк истории русского крестьянства. М., 1958. С.3-23; Вояк С.Н. Б.Д.Греков как деятель археографии // Археографический еже­годник за 1958 год. М., 1960. С.223-232; Тихомиров М.Н. К пятилетию со дня смерти академика Бориса Дмитриевича Грекова // История СССР 1959. № 5.

Борис Дмитриевич Греков

С.51-58; Устюгов Н.В. Деятельность академика Б.Д.Грекова в области пуб­ликации исторических источников // Археографический ежегодник за 1959 г. М., 1960; Мавродин В.В. Борис Дмитриевич Греков (1882-1953) // Выдаю­щиеся ученые Ленинградского университета. Л., 1968. С.3-23; Горская Н.А. Памяти академика Б.Д.Грекова // Вопросы истории. 1982. № 4. С.109-116; Ис­следования по истории и историографии феодализма. К 100-летию со дня рождения академика Б.Д.Грекова. М., 1982(Сб. статей, воспоминаний и до­кументов).

² Лихачев Д. С. Подлинный глава советской исторической науки // Исследо­
вания по истории и историографии феодализма... С.98.

³ Дружинин Н.М. Б.Д.Греков как человек // Исследования по истории и исто­
риографии феодализма.'.. С.91.

⁴ Лихачев Д. С. Указ. соч. С.98.

⁵ С1937 по 1953 гг. Б.Д.Греков—директор Института истории Академии наук
СССР; с 1944 по 1946 гг. —директор Института истории материальной куль­
туры; с 1946 по 1951 гг. — директор Института славяноведения; с 1946 по
1953 гг. — академик-секретарь Отделения истории и философии АН СССР.

⁶ В1925 г. Б.Д.Греков член Василеостровского райсовета Ленинграда, с 1926 г.

— член Ленинградского городского Совета, после переезда в Москву в 1937 г.

— член Московского городского совета, с 1947 г. — депутат Верховного Со­
вета РСФСР 2-го созыва, с 1950 г. — депутат Верховного Совета СССР 3-го со­
зыва (председатель его комиссии по иностранным делам), заместитель
Славянского комитета защиты мира, председатель Оргкомитета I Всесоюз­
ной конференции сторонников мира и т.д.

⁷ 17 апреля 1982 г., в дни, когда научная общественность отмечала 100-летие
со дня рождения Грекова, в городском парке г. Миргорода состоялось от­
крытие памятника историку (бюст на высоком постаменте). Поскольку для
установки памятника в начале 80-х годов требовалось специальное прави­
тельственное решение, а такого, естественно, не было (до этого на всей тер­
ритории страны был только один памятник историку — Н.М.Карамзину в
г.Ульяновске), памятник ставился на страх и риск высоко чтивших земля­
ка местных властей и руководства Академии Наук СССР, а официально
скромно именовался "памятным Знаком". Тогда же была установлена и ме­
мориальная доска на маленьком беленом домике г.Миргорода, перестроен­
ном из того, в котором родился историк, и стоящем на улице, получившей его
имя.

⁸ Соответствующее дело было обнаружено в ЦГАОР СССР усилиями д.и.н.
К.Ф.Шацилло. См. его статью и публикацию: Шацилло К. Ф. Начало общест­
венно-политической жизни Б.Д.Грекова // Исследования по истории и ис­
ториографии феодализма. С.12-15.

⁹ См.: Шацилло К.Ф. Там же. С.13,14.

¹⁰ Архив РАН. Ф.493. Оп.З. Цц.хр. 54. Л.2.

¹¹ Здесь, между прочим, произошла его встреча с другим будущим известным
историком и академиком М.Н.Тихомировым, который писал в своих воспо­
минаниях: "Из всех моих учителей самым дорогим для меня был Борис
Дмитриевич Греков, умевший "вызывать в молодых душах интерес к нау­
ке, к знанию" (Тихомиров М.Н. К пятилетию со дня смерти академика Бо­
риса Дмитриевича Грекова) // "История СССР". 1958. № 5. С.57.

Архив РАН. Ф.493 Оп.З. EUi.xp.54. Л.6. Собственные научные интересы моло­дого ученого всегда были тесно связаны с его преподавательской деятель­ностью.

¹³ Тамже.Л-27.

¹⁴ Наиболее значительные ранние работы Б.Д.Грекова появились в 1912 г. и
были посвящены новгородским бобылям (процессам, связанным с выделе­
нием ремесла в крестьянской среде).

НЛ.Горская

¹⁵ "Очерки по истории Новгородского Софийского дома XVI-XVH вв. I. Софий­
ский двор в городе Новгороде" // Летопись занятий Археографической ко­
миссии за 1923-1925 гг. Вып.ЗЗ. Л., 1926; "Очерки по истории хозяйства Нов­
городского Софийского дома XVI-XVII вв. 2. Собственное сельское хозяйст­
во" // Там же. Летопись...за 1926 г. Вып.1 (34). Л. 1927.

¹⁶ В этом доме весной 1918 г. Борису Дмитриевичу довелось встретить сослан­
ного в Пермь великого князя Михаила Романова и присутствовать при его
беседе с А.А.Смирновым.

¹⁷ Архив РАН. Ф.493. Оп.З. Ед.хр.54. Л.39-40.

¹⁸ Архив РАН. Ф.493. Оп.З. Ед.хр. 54. Л.34 (19 октября 1916 г.). Русским истори­
кам в лице академика Л.В.Черепнина удалось познакомиться с фондом
Новгородской приказной избы в архивах Стокгольма лишь спустя 40 лет, в
конце 50-х гг. Б.Д.Греков до этого не дожил.

¹⁹ Ю.В.Готье (1873-1943), русский историк и археолог, профессор Московского
университета, директор библиотеки Румянцевского музея, член-корр. с
1922 и академик с 1939 г. Ученик В.И.Герье и П.Г.Виноградова.

Вопросы истории. 1992. №№ 4-5. С.114.

20

²¹ Там же.