Дореволюционная история России в идеологии ВКП(б) 30-х гг. Там же. Л. 116. Там же. Л. 120-121. Там же. Л. 120.123.

Дата: 2025-06-14; Просмотры: 1

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

Цит. по: Датышев А. Две сталинские премии // Искусство кино. 1990. № 11. О.91-92.

Толстой А.Н. Соб. Соч. в 10-ти т. т. М., 1986. Т. 10. С. 338,341.

Артизов А.Н. В угоду взглядам вождя // Кентавр. 1991. Октябрь-декабрь.

С 133.

РЦХИДНИ. Ф. 71. Оп. 10. Д. 130. Л. 92.

Милюков П.Н. Указ. соч. // Вопросы истории. 1993. № 4. С. 125. РЦХИДНИ. ф. 558. Оп. 3. Д. 217. Л. 59,76; Д. 218. Л. 45. Там же. Д. 217. Л. 86-87.

Покровский М.Н. Русская история в самом сжатом очерке. М.-Л 1930 С 76
РЦХИДНИ. Ф. 558. Оп.З. Д. 63. Л. 116. *

Покровский М.Н. Избранные произведения в 4-х тт. М., 1967. Т. 3. С. 80.
РЦХИДНИ. Ф. 558. Оп. 3. Д. 217. Л. 25-26; Д. 218. Л. 32-33,62-63
Там же. Д. 217. Л. 7-14,69-70; Д. 218. Л. 41-43; Д. 189. Л. 43-16,62-64
Там же. Д. 190. Л. 1.
Там же. Д. 218. Л. 3.
См. Барсенков А.С., Вдовин А.И., Корецкий В.А.Указ.соч.С. 102.
Артизов А.Н. Указ. соч. // Кентавр. 1991. Октябрь-декабрь. С. 126
Гуковстй А.И., Трахтенберг О.В. Краткий учебник по истории развития об­
щественных форм. М., 1928. С. 6.17. развития оо-
РЦХИДНИ. Ф. 77. Оп. 3. Д. 113. Л. 16-17.
Там же. Ф. 17. Оп. 125. Д. 224. Л. 72.
Там же. Д. 225. Л. 166-168.
Там же. Л. 69.
Там же. Д. 224. Л. 142.

16*

ОТТЕПЕЛЬ Б ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ Середина 50-х — середина 60-х гг.

Л. А. Сидор ова

Даже беглый взгляд на историческую литературу середины 50-х-середины 60-х годов позволяет заметить ее явное отличие от историографии предшествовавших лет. Конечно, первое, что обра­щает на себя внимание, это исчезновение бесконечного количества сталинских руководящих высказываний, цитат из "Краткого кур­са". Но правомерно задаться вопросом: означало ли это освобожде­ние от догматизма вообще или от догматизма по-сталински? Та­ким образом, речь пойдет о научности исторической науки первого послесталинского десятилетия, или, говоря образно, лет "оттепели".

Не требует доказательства тот факт, что научность, стремле­ние к ней являются главнейшим методологическим требованием в любой из отраслей знания, претендующих на звание науки. Однако идеологический и политический диктат, в условиях которого суще­ствовала советская наука, заключал научность в весьма тесные рамки. В области исторической науки он вел к фактографии и воз­никновению "белых пятен" в истории, либо к забвению научности и зачастую к прямым фальсификациям. Такое положение дел в нау­ке не могло не сказаться на позиции ученого. "Наблюдаемое теперь у нас боязливое и холодное отношение наших ученых к новым фун­даментальным проблемам не случайно, — писал академик П.П.Ка­пица в своем письме Н.С.Хрущеву в апреле 1954 г. — Оно связано с тем, что...ученого у нас запугивали, уж больно часто и много и зря его "били", и больше стало цениться, если ученый "послушник, а не умник"¹.

Однако были среди историков и исключения — ученые, сумев­шие отстоять свои научные воззрения. На протяжении своей науч­ной деятельности академик С.Б.Веселовский исследовал проблемы феодального землевладения на Руси, оставаясь в основном на пози­циях юридической школы. "Характерно в этом отношении и науч­ное кредо самого академика Веселовского, — говорили его крити­ки. — Занимаясь десятки лет историей феодализма, он...совершен­но не пользуется широко известными работами классиков марк-

Оттепель в исторической науке

сизма-ленинизма и их высказываниями по вопросам феодализма, иммунитета и т.п."². Многие историки, оставаясь в рамках методо­логии марксизма, сознательно избирали темами своих исследова­ний наиболее удаленные от политической конъюнктуры сюжеты, поставив на первый план богатство и разнообразие фактического материала. Но стремление к научности прорывалось сквозь тиски сталинизма даже в наиболее политизированных отраслях истории. Именно поэтому издавались работы, подвергавшиеся затем резкой критике со стороны партийного руководства исторической наукой за "ложный академизм и буржуазный объективизм"³, рассыпались наборы уже подготовленных изданий, как это было, например, с составленным Е.А.Луцким сборником документов "Национализа­ция земли в РСФСР", в который был включен "в целях "академиче­ской полноты"...ряд антипартийных документов"⁴. Не были свобод­ны от подобных "ошибок" и некоторые лекционные курсы, напри­мер, прочитанные в Московском университете⁵. Конечно, не всякое покушение на какой-либо догмат вело к достижению истинного знания, но здесь важнее другое — исследовательская мысль проби­вала себе дорогу даже в самые неблагоприятные для нее времена.

Полемический задор не всегда остужали и директивные ста­тьи "Правды". Так, опубликованная 26 декабря 1950 г. статья "За марксистско-ленинское освещение вопросов истории Казахстана" предписывала пересмотреть данную в двухтомной "Истории Ка­захской ССР" оценку движения Кенесары Касымова. Обсуждению статьи было посвящено заседание Ученого совета Института исто­рии 21 февраля 1951 г. Ученый совет в лице председательствовав­шего на нем СЛ.Утченко подтвердил, что "для Ученого совета реак­ционный характер движения Шамиля и Кенесары Касымова не яв­ляется и не может являться вопросом неясным или вопросом дис-кутабельным"⁶, но вот еще одна весьма красноречивая его репли­ка: "Я знаю, что статья в "Правде" кое-кому возможно не понрави­лась. Я думаю, что сегодня некоторые товарищи расскажут, что кое-кто даже считает, что следовало бы подискутировать по вопро­сам, освещенным в этой статье и, таким образом, проверить, на­сколько правильно "Правда" эти вопросы осветила"⁷. Этот пример говорит о том, что сам факт следования официальной трактовке какого-либо вопроса не означал завершения в его осмыслении, а подтверждал существование "двоемыслия" в исторической науке.

Смерть И.В.Сталина и последовавшие за ней либерализация режима и прекращение массовых репрессий создавали иную обще­ственно-политическую и психологическую атмосферу, одновремен­но раскрепощающую и вносящую смятение в умы. Ярче других от­разили эти тенденции публикации "Нового мира" А.Т.Твардовско­го. В который раз, по российской традиции, литература и публици­стика первой отозвались на происходившие в советском обществе

246

Л.А.Сидорова

Оттепель в исторической науке

247

перемены. Большой резонанс в среде творческой и научной интел­лигенции получила опубликованная в декабрьском номере "Ново­го мира" за 1953 г. статья В.Померанцева "Об искренности в литера­туре", на протяжении всего последующего, 1954 г., вызывавшая на Себя целый шквал критики со стороны борцов "за чистоту маркси-. стско-ленинских принципов в литературе". Поставленные в ней проблемы формулировали главные вопросы, будоражившие обще­ство: нравственное очищение личности, ее высвобождение от мерт­вящего дыхания сталинизма. "Совсем не надо быть гениальным, чтобы не оказываться вечно беспомощным. Для этого нужно лишь элементарное самоопределение автора. Он просто не должен ста­вить себя в положение, при котором каждое свежее сообщение ра­дио вызывало бы тревогу, как ему теперь быть"⁸, — писал В.Поме­ранцев, приводя в качестве примера срочное включение в романы и повести "отрицательного" в духе решений XIX съезда КПСС.

Прозвучавшая критика конъюнктуры и конформизма была весьма актуальна и для исторических исследований, отдавших им немалую дань. Но поиск новых подходов к изучению истории шел в рамках тех новаций, которые содержались в решениях директив­ных партийных органов, что налагало на исследователей "привыч­ные", к сожалению, ограничения. Вплоть до XX съезда КПСС в цен­тре внимания историков были положения постановления "Пятьде­сят лет Коммунистической партии Советского Союза (1903-1953)" о культе личности и необходимости его искоренения, о соблюдении коллективности руководства. Донести их до историков помимо все­го прочего должна была передовая статья "Вопросов истории" (1953, № 7), призывавшая "устранить Начетнический, догматиче­ский подход к марксистско-ленинской теории". Не подвергая со­мнению научную достоверность и значимость "Краткого курса ис­тории ВКП(б)", редакционная статья высказала упрек в адрес тех исследователей, которые, "видимо, решили, что после выхода "Краткого курса" задача историков состоит лишь в том, чтобы разъяснять и иллюстрировать конкретно-историческим материа­лом положения "Краткого курса" и произведений Ленина и Стали­на"⁹. Тема борьбы с начетничеством и догматизмом стала красной нитью проходить на заседаниях ученых советов, появилась в исто­рической периодике. Несомненно, это был позитивный сдвиг, хотя о корнях такого подхода к освещению исторической действительно­сти не говорилось: он оставался как бы на совести исследователя.

В связи с названным постановлением появляется в советской историографии и проблема культа личности. Интересно заметить, что культ личности еще не связывался с именем Сталина. Напри­мер, в докладе секретаря ЦК КПСС П.Н.Поспелова "Пятьдесят лет Коммунистической партии Советского Союза", с которым он вы­ступил в Академии Наук СССР 13 октября 1953 г., главным борцом

с культом личности оказывается не кто иной, как Сталин. "Извес­тен ряд категорических высказываний классиков марксизма-лени­низма против культа личности, — говорил академик Поспелов. — Я хочу привести одно высказывание И.В.Сталина по этому вопро­су, содержащееся в его письме в Детгиз ЦК ВЛКСМ от 16 февраля 1938 г. по поводу подготовлявшейся Детиздатом книжки "Рассказы о детстве Сталина"¹⁰. Образовывалось явное, на первый взгляд, противоречие: главная фигура эпохи культа личности оказывалась и его главным обвинителем. Но в нем отразилась вся сложность процесса преодоления культа личности Сталина, которая диктова­ла неизбежность промежуточных шагов. Общественное самосозна­ние, в том числе и представления об историческом прошлом стра­ны, должны были "освоить" новые идеи. Половинчатость выдвину­тых положений (даже в свете марксистской доктрины), причем привнесение их в историческую науку "сверху", а еще более "цензу­ра собственной головы", не позволяющая историку ни на йоту вый­ти за границы дозволенного, приводили к механическому сочета­нию бытовавших концепций и новых подходов. Вот один из множе­ства примеров. В статье Э.Б.Генкиной "Государственная деятель­ность В.И.Ленина в 1921 году" много говорится о коллективности партийного руководства, вместе с тем Сталин — "великий продол­жатель дела и учения Ленина", его роль трактуется в русле теории "двух вождей". Так, Э.Б.Генкина пишет, что В.И.Ленин "всегда до­бивался коллективного обсуждения намечаемых решений. "Хочу знать, одобрите ли Вы...", "Как быть? Каковы Ваши на сей счет пла­ны?" — неоднократно писал В.И.Ленин И.В.Сталину, запрашивая его мнение и мнение членов Политбюро по всем основным решени­ям, принимавшимся партией и правительством"¹¹. Таким образом, дан образец включения в концепцию "Краткого курса", оставшую­ся неизменной, нового элемента подчеркнутой коллективности.

Ограниченность таких приемов познания истории не требует доказательства, притом она всегда осознавалась самими историка­ми. Положительные сдвиги в советской исторической науке не мыслились исследователями без ввода в научный оборот новых до­кументальных массивов. "Нужно развернуть в широких масшта­бах публикацию документальных сборников, издание справочни­ков и путеводителей не только по центральным, но и по местным архивам. Учреждения, ведающие архивами, должны создать мак­симально благоприятные условия для работы историков", — гово­рилось в передовой статье ноябрьского номера "Вопросов истории" за 1953 год. Удовлетворение источникового голода — вот, вероятно, самая отрадная черта историографии второй половины 50-х — сере­дины 60-х гг. Приведем лишь одну цифру — если в 1947 году в чи­тальных залах системы ГАУ получили доступ к документам не­многим более 4 тыс. человек, то в 1957 г. — свыше 23 тысяч¹².

248

ЛЛ.Сидорова

Оттепель в исторической науке

249

Важно отметить, что с середины 50-х годов был приподнят "же­лезный занавес", отделявший советскую историческую науку от мировой историографии. В центральном (а до 1956 г. единствен­ном) историческом журнале "Вопросы истории" был организован новый отдел — "Историческая наука за рубежом"¹³. Таким образом, историки получили возможность некоторого знакомства с дости­жениями и результатами исследований своих зарубежных коллег, хотя, конечно, использование их опыта в полном объеме было огра­ничено существовавшими идеологическими канонами "критики бур­жуазной, антимарксистской и ревизионистской историографии".

Непременным элементом периодов концептуальных перемен в исторической науке являются дискуссии. Их было немало в рас­сматриваемый период, особенно в первую его половину. В ряду дискуссионных оказались такие проблемы, как основной экономи­ческий закон феодализма, патриархально-феодальный строй у ко­чевых народов, экономическая природа посессионных мануфак­тур, возникновение и развитие буржуазных наций, формирование и развитие социалистических наций в СССР, периодизация исто­рии советского общества, источниковедение историко-партийной науки и др.

В современной историографии высказывается мнение, что эти дискуссии "не были по-настоящему продуктивными по своим ито­гам и потенциалу идей"¹⁴. Думается, что в этой оценке недоучтен фактор времени: эти дискуссии просто не могли быть иными, по­скольку проходили при сохранении доктринальных пут. "Все, что находится в противоречии с марксизмом, нужно заклеймить и от­бросить, а не превращать в предмет дискуссии"¹⁵, — так в истори­ческой науке тех лет решались научные споры. Главным доводом, в большинстве случаев, по-прежнему оставалась цитата — только уже не Сталина или из "Краткого курса", а ленинская, что давало новые трактовки, но сохраняло незыблемость догматизма. Плоха была не сама та или иная ленинская мысль — порок был в ее ис­ключительности и непогрешимости. Поэтому многообразие ленин­ского наследия, которым еще предстояло овладеть, расширяло гра­ницы познания отечественной истории, но одновременно ограни­чивало его пределы. Вот очень характерная ситуация, сложившая­ся в ходе дискуссии по статье Е.А.Луцкого "О сущности уравни­тельного землепользования в Советской России" (проходила на страницах журнала "Вопросы истории" в 1956-1957 гг.). Полемика выявила две точки зрения: одни участники дискуссии вместе с Е.А.Луцким отстаивали социалистическую направленность урав­нительного землепользования, другие считали его буржуазно-де­мократическим мероприятием. Но нас в данном случае интересует не содержательная сторона дискуссии, а данная ей итоговая оцен­ка: "Дискуссия по этим вопросам была делом ненужным и бесплод-

ным, так как они давно получили решение в трудах В.И.Ленина и в ряде важнейших документов Коммунистической партии"¹⁶. Более того, сама возможность толкования ленинских положений все без­условнее становилась прерогативой партийного руководства нау­кой. В этой связи не вызывает удивления вопрос, с которым обра­тилась М.В.Нечкина к академику-секретарю Отделения историче­ских наук АН СССР М.Н.Тихомирову при обсуждении отчетного доклада Отделения за 1954 год. Ее интересовало мнение ОИН о воз­можности "развития на общей базе марксизма разнообразных школ и направлений в науке"¹⁷. Сама постановка вопроса лишний раз подчеркивала идеолого-административную зависимость историче-скойнауки.

В ходе обсуждения спорных вопросов выявлялись не только различные научные точки зрения, но и в ряде случаев отношение историков к происходившим в исторической науке переменам. Яр­че всего, пожалуй, иллюстрируют этот тезис суждения, высказы­вавшиеся в статьях, посвященных периодизации истории советско­го общества.

Как известно, в 1954 г. И.Б.Берхин и М.П.Ким поставили под сомнение необходимость периодизации истории советского обще­ства в точном соответствии с периодами, выделяемыми в "Крат­ком курсе истории ВКП(б)", и выдвинули свою. Большинство ис­следователей, принявших участие в этой дискуссии, предлагая те или иные изменения в данной Берхиным и Кимом периодизации, высказались за необходимость ее разработки. Но были и противо­положные мнения. Например, участники дискуссии В.Н.Михайлов и Ф.Ш.Шабанов считали "неправильной саму постановку вопроса о различных принципах периодизации одного для истории советско­го общества, другого для истории партии"¹⁸, а А.П.Кучкин обвинил И.Б.Берхина и М.П.Кима в том, что они "противопоставляют перио­дизацию истории партии периодизации истории СССР, отрывают историю партии от истории народа". "У партии и советского народа одна общая история, — заявлял А.П.Кучкин, — а поэтому и перио­дизация у них должна быть единая"¹⁹.

Закономерно, что перемены в исторической науке имели как своих сторонников, так и противников. Среди членов редакцион­ной коллегии журнала "Вопросы истории", который в середине 50-х годов оказался наиболее чутким к формирующимся новым подхо­дам в советской историографии, также не было единодушия. На партийном собрании редакции, состоявшемся 22 декабря 1955 г., за­меститель главного редактора Э.Н.Бурджалов, говоря об этом, ука­зал, например, что "член редколлегии журнала Арциховский вы­ступает против нашего журнала с призывом читайте "Историче-

20

ские записки" .

Настороженное отношение к новациям в исторических иссле­дованиях, вполне объяснимое у историков-сталинистов, разделя-

250

Л.А.Сидорова

Оттепель в исторической науке

251

лось не только ими. Причиной тому была полная незащищенность историка от любого произвола в условиях непоследовательности идеологической политики КПСС, которая отражалась и на методах руководства исторической наукой. Примером может послужить конфликт между журналом "Вопросы истории" и отделом науки ЦК КПСС, имевший место весной-летом 1955 г. Редакция журнала была обвинена в "ослаблении внимания к вопросам идейно-поли­тической выдержанности публикуемых статей", в помещении ма­териалов, "содержащих серьезные методологические ошибки и по­литически сомнительные формулировки", в преувеличении "поло­жительных явлений в буржуазной науке"²¹.

В частности, упреки адресовались передовым статьям — "Об изучении новой и новейшей истории капиталистических стран" (1954, № 7) и "За глубокое и всестороннее исследование истории со­ветского общества" (1954, № 9). Утверждалось, что "передовые ста­тьи в журнале носят отвлеченный, общий характер, опираются не на глубокое изучение состояния исторической науки, а на субъек­тивные "обобщения" и выводы некоторых работников редакции журнала"²². В названных статьях, помимо констатации определен­ных успехов, достигнутых советской исторической наукой в дан­ных направлениях, сквозной линией проводится мысль о необхо­димости свободного от догм, подлинно научного анализа историче­ских событий как главного орудия повышения методологического и научного уровня работ историков. Передовицы выступили про­тив упрощенного подхода к преодолению догматизма путем "из­гнания цитат из того или иного произведения... Нельзя идти от ци­таты, от заранее готовой схемы, "подгоняя" под нее факты, или прибегать к недоброкачественному методу раскавычивания ци" тат"²³. Затрагивались и вопросы расширения источниковой базы исследований, лучшей организации работы историков и некоторые другие. Поэтому весьма обоснованным представляется мнение главного редактора "Вопросов истории" академика А.М.Панкрато­вой, что передовые статьи в общем и целом правильно оценили со­стояние и задачи в области изучения истории советского общества и новой и новейшей истории.

В числе статей, публикация которых была названа в доклад­ной записке отдела науки ЦК КПСС ошибочной, — статья Ю.З.По­левого "Об исторических взглядах Г.В.Плеханова" (1954 г., № 8). В ней автор, опираясь на произведения В.И.Ленина, сделал попытку разграничить два периода в деятельности Г.В.Плеханова — мар­ксистский и меньшевистский, преодолев тем самым укоренившее­ся одностороннее представление о Плеханове как меньшевике. В справке, составленной в ответ на эту записку, А.М.Панкратова оп­ровергает утверждение, что "Полевой ревизует ленинские взгляды на Плеханова". "В действительности, — писала А.М.Панкратова, — цель статьи Полевого — напомнить ленинскую оценку Плеханова,

которая была выброшена за борт некоторыми упрощенцами и вуль­гаризаторами"²⁴.

Доказывать право на возможность переоценки тех или иных затверженных "истин" было делом очень непростым. Сам автор, после неоднократных обсуждений своей статьи в Институте исто­рии, "...готов уже был признать свою статью ошибкой, и стал ссы­латься на то, что его подсократили..."²⁵. В возникших противопо­ложных оценках статей Ю.З.Полевого и ряда других авторов, упо­минаемых в записке, отчетливо выявились различные позиции по отношению к формирующимся новым концепциям, которые на сей раз редакции "Вопросов истории" удалось отстоять, прибегнув в разрешении конфликта к апелляции Н.С.Хрущеву, П.Н.Поспелову и М.А.Суслову. Но в который раз стал очевиден и тот факт, что воз­можность проведения научного в полном смысле слова изучения истории целиком зависит от политической конъюнктуры, наука не освободилась еще от внешних "стимулов" к развитию, она обрела лишь "санкционированную свободу". Основной смысл этого явле­ния заключался в том, что монополия на истину по-прежнему оста­валась в руках партийно-государственного руководства. Неизмен­ным оставался сам механизм внесения концептуальных измене­ний в историческую науку, отточенный до совершенства в 30-40-е годы. Решение теоретико-методологических проблем историче­ской науки находилось в исключительном ведении политиков и ис­ториков из аппарата ЦК партии. Для остальных, нечиновных исто­риков, они существовали уже в виде "непреложных истин" в мате­риалах партийных форумов, постановлениях ЦК КПСС. Исключи­тельное право трактовки партийных директив применительно к отечественной истории принадлежало Институту марксизма-лени­низма и Институту истории партии МК КПСС. Нарушение подоб­ной субординации, а уж тем более критика научной продукции этих учреждении приводили к отнюдь не научным спорам.

Один из них разгорелся по поводу статьи Н.Н.Яковлева "Мос­ковские большевики во главе Декабрьского вооруженного восста­ния 1905 года"²⁶, приуроченной к 50-летнему юбилею первой рус­ской революции. Главным оппонентом Яковлева, а вместе с ним и редакции "Вопросов истории", опубликовавшей статью, был дирек­тор Института истории партии МК КПСС Г.Д.Костомаров.

Надо заметить, что еще в передовой статье январского номера "За глубокое изучение истории первой русской революции", кото­рая открывала собой серию статей, посвященных полувековому юбилею революции 1905-1907 гг., были высказаны критические заме­чания по поводу методов исследования, использованных Г.Д.Косто-маровым. Их суть заключалась в том, что, — говорилось в редакци­онной статье, — "не следует забывать, как это делает Г.Д.Костома-ров в работе "Московский совет рабочих депутатов в 1905 году", что

Л.А.Сидорова

вопрос о роли Советов как органов вооруженного восстания и рево­люционной власти, как и вопрос о взаимоотношениях между Сове­тами и партией, не сразу стали ясны местным большевистским ор­ганизациям, что роль и значение Советов были впервые четко оп­ределены Лениным по приезде его в Россию в ноябре 1905 года". "Вопросы истории" призывали исследователей не допускать "...от­ступлений от конкретно-исторического подхода, приглаживания событий, стирания исторических граней"²⁷.

Статью Н.Н.Яковлева отмечали новые подходы к решению та­ких важных вопросов, как позиция Московского комитета РСДРЩб) в период Декабрьского вооруженного восстания, взаимоотношения меньшевиков и большевиков, роль мелкобуржуазных партий в ре­волюции 1905-1907 гг.

Суждения Н.Н.Яковлева по названным проблемам и стали., предметом спора, который велся, правда, без соблюдения правил научной полемики. После выхода номера журнала со статьей Яков­лева редакция "Вопросов истории" получила письмо ГД.Костома-рова, написанное им на официальном бланке своего института. Письмо было подписано Костомаровым как директором Института истории партии МК КПСС и содержало требования, чтобы редак­ция выступила на страницах журнала с признанием своих ошибок и чтобы было наложено взыскание на сотрудника, который гото­вил эту статью. Форма и содержание этого письма вовсе не походи­ли на изложение своего видения обсуждаемых вопросов ученым, стоящим на иной точке зрения. Г.Д.Костомаров называл статью Н.Н.Яковлева "протаскиванием контрабанды троцкизма", "очеред­ной контрабандистской выходкой", а самого автора — "адвокат Троцкого" Яковлев"²⁸.

Письмо Костомарова обсуждалось на заседании редакцион­ной коллегии "Вопросов истории" 19 января 1956 г. Выступавшая на нем заведующая отделом журнала В.В.Пентковская подчеркнула, что "если бы редакция выступила с таким признанием своих оши­бок по этому принципиальному вопросу, это означало бы разрыв со всей борьбой, которую вела редколлегия в течение двух предше­ствующих лет за проведение линии нашей партии в исторической науке, т.е. борьбой против приукрашивания действительности, против лакировки действительности, ибо письмо профессора Кос­томарова толкает именно на такое приукрашивание действитель-ности, на ее лакировку" .

Позицию Н.Н.Яковлева удалось отстоять, и она нашла свое от­ражение и в изданной им же в 1957 г. книге "Вооруженные восста­ния в декабре 1905 г." Однако причина такого разрешения "полеми­ки" коренилась не в умении убедить оппонента, а в состоявшемся в феврале 1956 г. XX съезде КПСС.

XX съезд КПСС, пошатнув культ личности Сталина, пробил брешь в господствовавшем в обществе тоталитарном складе мыш-

Оттепель в исторической науке

ления. Историки могли теперь, наконец, усомниться в правильно­сти положений "Краткого курса"; более того, в решениях съезда они надеялись найти те гарантии свободы научного поиска, отсут­ствие которых сковывало дальнейшее переосмысление многих страниц истории.

Возникала новая ситуация в развитии исторической науки. Вот весьма показательный диалог, имевший место на совещании Комиссии по подготовке предложений об улучшении работы в об­ласти общественных наук в свете указаний XX съезда КПСС 1 мар­та 1956 г.: "П.И.Качалов. ...Надо ставить вопрос о создании хотя бы элементарных условий для свободного мышления. Нельзя не ве­рить нашим ученым. Академик А.М.Панкратова. Это безусловно так!"³⁰. Но еще раз подчеркнем явное противоречие — о независи­мом творчестве мечтают члены комиссии, само название которой уже положило предел их научным изысканиям. Материалы съезда были предметом обсуждения во всех научных коллективах. Им бы­ли посвящены собрания, активы, совещания, заседания ученых со­ветов, семинары и т.д. На них звучала критика (или самокритика) недавнего прошлого советской исторической науки, приводились примеры (чаще всего касались Ивана Грозного и Шамиля), когда "в буквальном смысле по указанию или какой-нибудь статье, не от­носящейся, а иногда и относящейся к конкретному историческому факту, наши историки, вместо того, чтобы отстаивать свои пози­ции, добиваться глубокого исследования того или иного вопроса на основе конкретных материалов, — становились во фронт и меняли свои позиции, свои точки зрения"³¹. Подготовленные к печати или завершаемые труды пересматривались, с их страниц исчезали осу­жденные трактовки³², стали активнее вводиться ранее недоступ­ные источники. Но эти перемены не стали крахом догматизма, хо­тя бы и единодушно осужденного. И дело тут не только в конкрет­но-исторической обстановке тех лет, айв отмеченной Н.А.Бердяе-вым особенности русского национального характера: "Русские все склонны воспринимать тоталитарно, им чужд скептический кри­тицизм западных людей, они всегда ортодоксы или еретики"³³, — писал Бердяев в своей книге "Истоки и смысл русского коммуниз­ма". Помимо этого, тоталитарное государство не было заинтересо­вано в самостоятельно и нестандартно мыслящих индивидуально­стях. Интересны в этом ключе оценки советской молодежи, данные К.И.Чуковским в своих дневниковых записях 1932 г. Молодежь, — писал он, — "искренне горяча и деятельна, но вся она сплошная, один как другой ... Дан приказ думать так-то и так, и ... думает"³⁴. Вероятно, именно эти свойства российского менталитета позволи­ли плавно перейти от одного набора догматов к другому.

И все же это был шаг вперед, и прежде всего потому, что науч­ный поиск очень трудно ввести в запланированные рамки, сочета-

254

Л.А.Сидорова

Оттепель в исторической науке

255

ние разбуженной творческой мысли и введение в научный оборот новых источников внушало надежду на создание исторических ра­бот нового качества.

Перемены, происходившие в советской исторической науке, в первую очередь проявились в исторической периодике. Отделение исторических наук признавало, что в течение 1956 г. его институты смогли лишь сделать первые шаги в направлении той перестройки работы, которая вытекает из решений съезда³⁵. Признанным лиде­ром в процессе обновления советской историографии стал журнал "Вопросы истории", причем не только в узкоисторических кругах. Приведем одно характерное замечание из дневника К.Чуковского, относящееся к 6 марта 1956 г.: "На заседании редколлегии "Вопро­сов истории" редактор сказал: "Вот письмо мерзавца Ст[али]на к товарищу Троцкому"³⁶. Из записи явствует, что Чуковский не знал, кто редактор журнала, и с чьих-то слов передает возможно и, ско­рее всего, не слова главного редактора А.М.Панкратовой. Интерес­но другое. Деятельность журнала, его публикации стали составной частью формирования общественного мнения.

Вышедший после XX съезда мартовский номер "Вопросов ис­тории" открывался передовой статьей "XX съезд КПСС и задачи ис­следования истории партии". Однако ее содержание было значи­тельно шире названия. По сути, формулировались новые подходы к изучению истории. Был провозглашен приоритет научности, творческого отношения к источнику. Привычная субординация ис­тории и политики была нарушена.

В то же время передовая статья была написана в традициях неукоснительного следования партийным решениям. Отвечая на призыв по-новому, с позиций ленинизма, освещать многие факты и события, изложенные в "Кратком курсе", с которым обратился к историкам в своем выступлении на XX съезде КПСС А.И.Микоян, она поставила вопрос о критическом отношении ко многим поло­жениям "Краткого курса". Первой авторской статьей, в которой ос­паривались его трактовки, стала статья Э.Н.Бурджалова "О такти­ке большевиков в марте-апреле 1917 года", опубликованная в сле­дующем, апрельском номере "Вопросов истории". Опираясь на фак­тический материал, Э.Н.Бурджалов, в частности, показал, что по­зиция И.В.Сталина по важнейшим вопросам развития революции в этот период была отличной от ленинской и что И.В.Сталин поддер­живал линию Л.Б.Каменева.

Статья Э.Н.Бурджалова открыла вереницу публикаций, в ко­торых опровергались догматы периода культа личности И.В.Ста­лина. Так, в очередном, майском номере "Вопросов истории" было показано, что освещение в Большой советской энциклопедии дея­тельности выдающихся большевиков было крайне неполным. "По­лучалось так, — писал автор сообщения Г.М.Денисов, — будто

В.И.Ленин действовал только вместе с И.В.Сталиным"³⁷. В статье С.Ф.Найды и Ю.П.Петрова "Коммунистическая партия — организа­тор победы на Восточном фронте в 1918 году" (№ 10 за 1956 г.) гово­рилось о явном преувеличении значения обороны Царицына, а со­общение А.И.Аренштейна "Типография ленинской "Искры" в Баку" (№ 11 за 1956 г.) аргументированно доказывало, что "не соответст­вуют действительности заявления, что бакинская подпольная ти­пография была создана тифлисской руководящей группой под ру­ководством И.В.Сталина, что Ладо.Кецховели изучал (в 1897 г.) ти­пографское дело по указанию И.В.Сталина, и по его же указанию установил связь с В-И-Лениным"³⁸. В том же ноябрьском номере журнала М.С.Волин в статье "Возникновение большевизма как по­литического течения и политической партии" оспаривал тезис "Краткого курса" о том, что начало партии нового типа положила Пражская конференция. "И.В.Сталин говорил, — писал М.С.Волин, — что размежевание между большевиками и меньшевиками поло­жила Пражская конференция. На самом деле эта межа была по­ставлена на II съезде РСДРП"³⁹.

Не множа подобные примеры, можно сказать, что обилие од­нотипных преамбул типа "Так, например, в "Кратком курсе исто­рии ВКП(б)" указывается, что... На самом деле..."в статьях "Вопро­сов истории", "Коммуниста" и пр. показало, что исправить факти­ческие искажения, оставленные в наследство культом личности И.В.Сталина, было делом не столь сложным. Гораздо труднее было приступить к решению вопросов методологии, крупных проблем исторической науки, необходимость чего ощущалась историками. Преодолеть "фетишизм Сталина как теоретика, как историка"⁴⁰, — такую задачу формулировал М.П.Ким в своем выступлении на Ко­ординационном совещании по важнейшим проблемам историче­ской науки, состоявшемся 3-4 декабря 1956 г. Основой теоретико-ме­тодологического поиска становились "творческие указания Лени­на"⁴¹ и, конечно, решения XX съезда КПСС.

По-прежнему неизменным оставался принцип апелляции к высшему партийному руководству, стремление заручиться под­держкой ЦК партии и лично Н.С.Хрущева в отстаивании проблем исторической науки. Вот одно весьма красноречивое свидетельст­во такой ситуации. Речь идет о письме профессора И.Зильберфар-ба, адресованном Хрущеву (датировано октябрем 1956 г.). В нем го­ворится о необходимости возобновления изучения истории социа­листических идей. "И я надеюсь, — обращается профессор Зильбер-фарб к Н.С.Хрущеву, — что Вы поможете осуществить такой сдвиг". "Письмо это передаю через А.М.Панкратову, — продолжает Зильберфарб, — которая обещала вручить его Вам лично. Посту­паю так потому, что, будучи послано обычным путем, оно попало бы не в Ваши руки, а в аппарат и было бы оставлено без последст-

256

ЛЛ.Сидорова

Оттепель в исторической науке

257

вий"⁴². Таким образом, перемены в научно-исследовательской дея­тельности зависели от "доброй воли" лидера партии. Н.С.Хрущев оказался в роли арбитра и в драматическом конфликте, разгорев­шемся вокруг журнала "Вопросы истории" в конце 1956 — начале 1957 г. Думается, что его причиной послужили даже не сами публи­кации журнала, развенчавшие ряд положений "Краткого курса", а слишком независимая и активная позиция "Вопросов истории" в проведении линии XX съезда. В этой связи нельзя не остановиться на конференции читателей журнала, которая проходила в Ленин­граде 19-20 июня 1956 г. Она собрала огромную аудиторию — свыше 500 человек. С докладом выступил Э.Н.Бурджалов, в прениях при­няли участие А.А.Фурсенко, С.С.Волк, П.А.Николаев, Н.Е.Носов, ЦШЛевин (Ленинградское отделение Института истории), Н.Г.Слад-кевич, К.Б.Виноградов (ЛГУ), Т.П.Бондаревская (Институт истории партии при Ленинградском обкоме КПСС), В.Н.Бернадский (Госу­дарственный педагогический институт им.Герцена), В.В.Бедин (на­чальник Центрального государственного исторического архива в Ленинграде) и др.⁴³ На читательской конференции столкнулись два взгляда на "Вопросы истории": в поддержку и с осуждением линии журнала. Сами по себе такие полярные категорические мнения о новых направлениях работы журнала, характеризовавшие отноше­ние историков к происходившим переменам, — явление совершен­но законбмерное и естественное в развитии науки. Однако последо­вавшие за ленинградской читательской конференцией события, также, к сожалению, совершенно закономерные в тех условиях, которые очень трудно признать естественными для исторического познания. Первыми в этой цепи стали действия руководства Ин­ститута истории партии при Ленинградском обкоме КПСС, где на собраниях в адрес Э.Н.Бурджалова были брошены политические обвинения. В ЦК КПСС была направлена записка, в которой в отри­цательном свете освещались доклад Э.Н.Бурджалова и вся линия журнала. "Насколько я в курсе дела, — оценивала А.М.Панкратова ленинградские события в своем письме Н.С.Хрущеву от 6 июля 1956 г., — выступления т.т. Князева и Константинова имеют целью затормозить начавшуюся разработку актуальных вопросов исто­рии в духе решений XX съезда КПСС". В этом письме сквозит тре­вога об исходе столкновения. А.М.Панкратова просит до ее возвра­щения (в составе делегации Верховного Совета СССР она уезжала в Лондон) и "ознакомления со всеми материалами не принимать ре­шения по заявлениям, поступившим в ЦК"⁴⁴. Итак, обе стороны апеллируют в высшие партийные инстанции, но разница не только в том, что обращение А.М.Панкратовой к Н.С.Хрущеву было выну­жденным. На наш взгляд, ключом к пониманию этого отличия яв­ляется следующая фраза из упомянутого выше письма А.М.Пан­кратовой: " Т.Т.Князев и Константинов, не считавшие нужным вы-

ступить на самой конференции, написали записку в ЦК КПСС с критикой доклада Бурджалова" (курсив мой. — Л. С). Итак, водо­раздел между этими двумя позициями состоял в отношении к сво­бодному научному обсуждению встававших исторических про­блем. И если в представлении редакции "Вопросов истории" он был непременным атрибутом развития исторической науки, то для ее оппонентов он представлялся излишним.

Июль 1956 г. для "Вопросов истории" был ознаменован опубли­кованной в "Партийной жизни" статьей Е.Бугаева "Когда утрачива­ется научный подход" и редакционной статьей "Коммуниста" "За творческую разработку истории КПСС". В этих статьях выявилось удивительное совпадение мнений при оценке журнала. Так, "Ком­мунист" отмечал, что "редакция "Вопросов истории" допускает по­спешность и необоснованность в выводах; отдельные статьи имеют привкус крикливости и сенсационности"⁴⁵, а Е.Бугаев упрекал "Во­просы истории" в том, что "важнейшие проблемы в принципиаль­ных статьях журнала решаются и пересматриваются нередко с ма­ху", а его авторов в стремлении "попасть в тон", отличиться, гром­че всех крикнуть что-нибудь модное"⁴⁶.

Конечно, эти публикации не были директивными решениями, но такая синхронность высказываний в центральных партийных изданиях позволяет рассматривать их как звенья одной цепи. Нельзя забывать и о том, что они отражали взгляды той части со­ветских историков, которая не стремилась к каким-либо переме­нам, но и не могла открыто отрицать их необходимости, поскольку они были провозглашены XX съездом. Отсюда — обвинения "Во­просов истории" в спешке и необдуманности. Конкретные направ­ления критики: отношение журнала к буржуазной историографии, его оценка творчества советских историков, а также вопрос о роли меньшевиков в революции 1905-1907 гг. — были уже не новы для "Вопросов истории": год назад журналу удалось отстоять свой взгляд на эти проблемы. Особое место в статье Е.Бугаева было от­ведено разбору опубликованной в апрельском номере (за 1956 г.) "Во­просов истории" статьи Э.Н.Бурджалова "О тактике большевиков в марте-апреле 1917 года", которая покушалась не просто на один из догматов "Краткого курса", а на непогрешимость самого И.В.Ста­лина. По мнению Е.Бугаева, Э.Н.Бурджалов относится к "конъюнк­турщикам, которые...могут надергать каких угодно фактов"⁴⁷.

Заданный вышеназванными статьями мотив подхватила и "Ленинградская правда", предоставив свои страницы для публика­ции обзора А.Александрова, озаглавленного "За подлинно науч­ный подход к вопросам истории. К итогам читательской конферен­ции, созванной редакцией журнала "Вопросы истории". Нимало не смущаясь столь запоздалым рассказом о читательской конферен­ции (напомним, что она прошла 19-20 июня, а статья появилась 5

17-541

ЛЛ.Сидорова

августа), ее автор, взяв за образец статьи в "Коммунисте" и "Пар­тийной жизни", повторил все данные в них отрицательные оценки журнала, а также обрушился на сделанный Э.Н.Бурджаловым док­лад, в котором, по его мнению, целый ряд вопросов был освещен неправильно, в ущерб партийности в науке⁴⁸. Александров отказал "Вопросам истории" и в авангардной роли в перестройке историче­ской науки.

Какова же была реакция журнала "Вопросы истории" на эти публикации? Обратимся к стенограмме заседания редколлегии, со­стоявшегося 9 августа 1956 г., на котором эти статьи обсуждались. Вот мнение центральной фигуры в этом потоке критики Э.Н.Бурд-жалова: "Что такое статья Бугаева и замечания редакции "Комму­ниста"? Что это — предостережение? Нет. 'Совершенно очевидно, что нас пытаются и, к сожалению, не только нас, но так ориентиру­ются и широкие кадры, повернуть назад, от решений XX съезда" .

В качестве ответа на критику "необоснованную и не подтверж­денную никакими фактами"⁵⁰, говоря словами решения редколле­гии, редакция журнала решила поместить статьи "с более обстоя­тельным раскрытием содержания по затронутым вопросам и наме­тить конкретные исследовательские исторические статьи, которые не оставляли бы сомнений в последовательной принципиальной линии журнала на основе решений XX съезда КПСС"⁵¹. И вот оче­редной, августовский номер "Вопросов истории" выходит со стать­ей Э.Н.Бурджалова "Еще о тактике большевиков в марте-апреле 1917 года".

Вместо покаянного признания своих ошибок, долженствовав­шего последовать за критикой в "Коммунисте" и "Партийной жиз­ни", Э.Н.Бурджалов обстоятельно отвечает на все контрдоводы сво­их оппонентов. Этот шаг "Вопросов истории" подтвердил намере­ния журнала отстаивать взятый курс. В ответ на это как из рога изобилия посыпались новые публикации, содержавшие уже из­вестный набор обвинений в адрес журнала: статья Г.Голикова "К разработке истории Октябрьской революции" ("Коммунист", 1956, № 15), письмо В.Виноградова и И.Маевского "Против извращения истории образования социалистического способа производства в СССР" ("Коммунист", 1956, № 16), письмо в редакцию "Правды" В.Смирнова "Неправильное освещение важного вопроса" ("Правда", 20 ноября 1956 г.), а также заметка С.Щепрова "Диссертация и жизнь" ("Московская правда", 2 декабря 1956 г.). В блокноте А.М.Панкрато-вой среди записей о выступлениях ученых на заседании МК КПСС, посвященном деятельности учреждений Академии наук СССР, ко­торое состоялось в этот период времени, находим и такой прозву­чавший там призыв: "Покончить с бесконтрольностью журнала"⁵².

Обстановка вокруг "Вопросов истории" все более накалялась.' В начале декабря 1956 г. в Академии общественных наук при ЦК

Оттепель в исторической науке

КПСС в Московском государственном университете были органи­зованы широкие дискуссии, предполагавшие обсуждение статей журнала по истории КПСС. Фактически же обсуждались только те статьи, в которых подвергались критике ошибки, содержавшиеся в "Кратком курсе" или в отдельных произведениях Сталина. И вновь никто из руководства журнала не был приглашен принять в них участие, и вновь журналу были предъявлены политические обви­нения. А.М.Панкратова обратилась в партбюро истфака с требова­нием разобраться в этом вопросе⁵³.

Члены партийной организации "Вопросов истории" направи­ли в Президиум ЦК КПСС коллективное письмо, в котором давали оценку как всем фактам кампании критики журнала в прессе, так и названным дискуссиям. Это письмо интересно не только как оче­редная веха проходившей в исторической науке борьбы. Пожалуй, еще важнее данный в нем анализ причин ее возникновения и обо­стрения, которые, по мнению редакции журнала, вытекали из на­личия определенной части историков, свыкшихся со старыми ме­тодами работы. Для них было характерно стремление "подойти к борьбе партии за решительное преодоление последствий культа личности как к своего рода "кампании" и объявить ее "закончен­ной", — говорилось в письме⁵⁴.

Вместе с тем отчетливо проявилось и понимание редакцией "Вопросов истории" того факта, что "указанные выступления в пе­чати и на собраниях не могли бы иметь места, если бы они не встре­чали молчаливой поддержки со стороны некоторых руководящих работников"⁵⁵. Персонально в этом документе называется секре­тарь ЦК КПСС П.Н.Поспелов. Доводы редакции журнала таковы. Первый — "Тов.Поспелов не выступал на XX съезде и не выразил до сих пор открыто своего отношения к его решениям". И второй — "Между тем, на нем, как на одном из авторов "Краткого курса исто­рии КПСС", лежит немалая ответственность за ошибки, допущен­ные в этой книге"⁵⁶. Насколько верны были предположения редак­ции "Вопросов истории" о покровителе развернутой против журна­ла кампании — за отсутствием документов судить трудно, однако, против них не возражала А.М.Панкратова, не только организатор исторической науки, но и член ЦК КПСС, знавшая положение дел в этих сферах.

Попытка журнала найти поддержку членов Президиума ЦК КПСС (а не его аппарата) также оказалась тщетной. Изменился тот общественный фон, на котором разворачивалась деятельность "Во­просов истории". В продолжавшейся борьбе в партийном руково­дстве между сторонниками и противниками либерализации режи­ма особое значение приобрели события внешние — в Венгрии, Егип­те и др., существенно повлиявшие на ситуацию внутри страны.

Этим и следует объяснить упоминание о допущенных "Вопро­сами истории" ошибках в письме Центрального Комитета КПСС

17*

Л.А.Сидорова

"Об усилении политической работы партийных организаций в мас­сах и пресечении вылазок антисоветских враждебных элементов" (была названа статья М.А.Москалева "Борьба за создание маркси­стской рабочей партии в 90-х годах XIX в.", а также одностороннее освещение взаимоотношений большевиков и меньшевиков в рево­люции 1905-1907 гг.⁵⁷ Между тем в рядах оппонентов "Вопросов ис­тории" этот факт послужил поводом для еще более категоричных политических обвинений в адрес журнала. Весьма показательны в этом плане высказывания, произнесенные на партийном собрании исторического факультета, посвященном письму ЦК от 19 декабря. Вот несколько выписок, сделанных рукой А.М.Панкратовой из при­нятого собранием решения: "За последнее время в некоторых стать­ях журнала "Вопросы истории" под флагом борьбы с пережитками культа личности делались попытки ревизии ленинизма", "...неко­торые вопросы истории СССР освещались в духе национального нигилизма", "...звучали ничем не обоснованные призывы к всеоб­щему пересмотру проблем отечественной истории". Линия журна­ла была объявлена "порочной", вносящей "путаницу в умы студен­тов", из чего следовал вывод о необходимости "...организовать об­суждение ошибок "Вопросов истории" на отдельных кафедрах и принять меры к тому, чтобы парализовать отрицательное влияние некоторых статей журнала в студенческой среде". В отдельных вы­ступлениях направленность журнала характеризовалась в еще бо­лее хлестких эпитетах, например, "антипартийная, вредная, лью­щая воду на мельницу врагов", знаменующая собой "наступление империалистической реакции на нашу идеологию". Обвинения сы­пались и в адрес главного редактора "Вопросов истории" и ее замес­тителя. Им приписывались попытки подменить ленинизм троцкиз­мом. По словам одного из выступавших, Э.Н.Бурджалов "...разъез­жал по территории Союза и опирался на молодежь... Панкратова была оттерта от руководства журналом Бурджаловым..."⁵⁸. (Реве­ранс в сторону А.М.Панкратовой, по всей видимости, был обуслов­лен ее положением члена ЦК КПСС).

Несмотря на шквал организованной критики, журнал не сда­вал своих позиций. Это подтвердили публикации январского, 1957 г. номера "Вопросов истории". Обращает на себя внимание обзор со­трудника редакции В.В.Пентковской, посвященный выходу в свет первого тома "Воспоминаний о Владимире Ильиче Ленине". В нем автор, отметив огромное значение воспоминаний для преодоления ошибочных трактовок "Краткого курса", указала на серьезный не­достаток этого издания — несоблюдение "необходимых элементар­ных требований публикаций"⁵⁹ (печаталось ли ранее произведение и где, были ли сделаны купюры и т.д.). Понятно, что этот упрек был адресован составителю — ИМЛ при ЦК КПСС, руководство ко­торого было в числе противников линии журнала, а научную кри­тику воспринимало как покушение на свой авторитет, на право мо-

Оттепель в исторической науке

нопольно распоряжаться ленинским идейно-теоретическим насле­дием. Еще в мае 1956 г. А.М.Панкратова писала директору ИМЛ Г.Д.Обичкину, что "одной из существенных причин недостатков в работе Института... было то обстоятельство, что на протяжении долгих лет научная и издательская деятельность Института не подвергались критике в печати, что сложился глубоко ошибочный взгляд, будто Институт не подлежит критике. ...Я надеюсь, — про­должала Панкратова, — что руководство Института будет эту кри­тику всемерно поддерживать, а не сковывать"⁶⁰. Однако эти надеж­ды оказались напрасными.

Кульминацией описываемых событий стало постановление ЦК КПСС "О журнале «Вопросы истории»" от 9 марта 1957 г., в кото­ром говорилось о "теоретических и методологических ошибках, имеющих тенденцию к отходу от ленинских принципов партийно­сти в науке"⁶¹. Не заставили себя ждать и персональные изменения в составе редколлегии и редакции. Мартовский номер журнала го­товили уже новым составом редколлегии, из прежнего в него во­шли только СД.Сказкин и Н.А.Смирнов. Главным редактором ос­тавалась А.М.Панкратова. 21 мая 1957 г. она подписала к печати этот номер журнала, открывала который передовая статья "За ле­нинскую партийность в исторической науке". От имени новой ред­коллегии в ней было заявлено, что "она (редколлегия. — Л. С.) при­знает правильными выступления в адрес журнала органов печати, и прежде всего газеты "Правда", журналов "Партийная жизнь" и "Коммунист". Она высоко ценит заботу советских ученых о дея­тельности журнала, проявленную в ходе обсуждения его материа­лов в научных учреждениях и учебных заведениях"⁶². Через четыре дня, 25 мая, академик Панкратова скончалась.

Стремление к самостоятельному научному поиску было пре­сечено. События вокруг "Вопросов истории" старались обходить молчанием. Стали появляться рапорты об успешной перестройке исследовательской деятельности в духе решений XX съезда. "Ин­ститут истории, — говорил в докладе о плане Отделения историче­ских наук Б.А.Рыбаков на общем собрании ОИН в Ленинграде 30 октября 1957 г., — прочно становится на ноги. Все дело теперь в дальнейшем усовершенствовании стиля работы, в окончательной ликвидации тех навыков, которые утвердились в свое время вслед­ствие распространения догматизма"⁶³. Но творческую мысль труд­но удержать в заданных сиюминутной политической конъюнкту­рой рамках. Потому-то и мелькали на страницах прессы, упомина­лись на заседаниях ученых советов, вузовских кафедр имена исто­риков, совершавших "идеологические ошибки". Например, в пере­довой статье газеты "Московский университет" (от 10 апреля 1958 г.), обнаружившей "крупные провалы в идеологической работе" на ис­торическом факультете МГУ, М.Г.Седов был обвинен в том, что "не

ЛА.Сидорова

давал в своих лекциях развернутой критики народничества, пре­уменьшал роль рабочего движения и первых марксистских органи­заций в истории русской революции".

Наказание за творческую инициативу, "спущенную сверху", бывало подчас сурово. Горька история одного из молодежных уни­верситетских кружков, организованного Львом Краснопевцевым. Краснопевцев, секретарь бюро ВЛКСМ истфака МГУ, аспирант ка­федры истории КПСС создал из числа студентов, аспирантов и пре­подавателей кружок по изучению наиболее актуальных вопросов марксистско-ленинской теории: закон стоимости и сфера его дейст­вия при социализме, история Октябрьской революции и внутри­партийной борьбы. Бурные дискуссии, проходившие на занятиях кружка и его "дочерних" семинаров, были прерваны, причем от­нюдь не в результате научной критики. В феврале 1958 г. девять его участников были осуждены на сроки от 6 до 10 лет по "делу Красно-певцева"⁶⁴.

Идеологические проработки, административные взыскания, ограничение права публикации и доступа к источникам и даже возможность ареста — таков был набор воздействия на историков, вольно или невольно пересекавших границы дозволенного.

Поэтому не удивительно, что советские историки, как до смер­ти Сталина, так и после XX съезда КПСС, объявившего бой догма­тизму, продолжали ожидать решений очередного съезда. "Решения предстоящего XXI съезда партии дадут нам ясную ориентировку в нашей работе"⁶⁵, неоднократно повторялось на совместном заседа­нии бюро Отделения исторических наук и Ученого совета Институ­та истории АН СССР 18 декабря 1958 г. Такие же ожидания вызвал и XXII съезд КПСС и все последующие партийные форумы. Любо­пытный факт: историки могли найти точное слово для обозначе­ния такой ситуации в исторической науке. Оно было произнесено, например, в докладе М.П.Кима на Общем собрании Отделения ис­торических наук АН СССР 17 ноября 1961 г. "Что значит — конъюнк­турщина?" — задавался вопросом докладчик. И отвечал: "В связи с каждым Пленумом мы начинаем переворачивать, менять темати­ку"⁶⁶. Но как же исправить положение? Заявить о приоритете науч­ности перед партийностью? Нет, составлять перспективные планы, которые не требовали бы корректировки. Таким образом, три кита, на которых покоилась советская историческая наука — партий­ность, научность, историзм — оставались незыблемыми.

Но решения XX и XXII съездов КПСС, имевшие отношение к исторической науке, дали возможность обращения к более широко­му спектру исследовательских тем, в том числе проблемам предпо­сылок Октябрьской революции, истории Октября и социалистиче­ского строительства, генезиса феодальной и капиталистической формаций и др.

Оттепель в исторической науке

Ощущение "отчетливого рубежа, за которым начинается но­вый... период развития советской исторической науки"⁶⁷, связан­ный с названными съездами, вызвало всплеск интереса к пробле­мам историографии. Обобщить и проанализировать опыт предше­ствовавших лет развития исторической науки, в первую очередь, конечно, советской, эта задача выдвигалась в чисто приоритетных. Отрицательные последствия культа личности И.В.Сталина в об­ласти исторической науки историки видели и постепенно преодо­левали их в своих работах, чему свидетельствуют, например, мате­риалы сборника статей "Советская историческая наука от XX к XXII съезду КПСС". Более того, присутствовало стремление не про­сто вычеркивать имя Сталина, а обратиться к изучению новых ис­точников⁶⁸.

Надо сказать, что введение в научный оборот больших доку­ментальных массивов явилось, на наш взгляд, одним из самых больших достижений этого периода. То, что "свежий ветер XX съез­да распахнул двери советских архивов", не было преувеличением. Была начата большая публикаторская работа. В 1956 г. в системе Академии наук были образованы специальные подразделения — секторы публикации источников по истории советского общества в институтах истории АН СССР и союзных республик, Археографи­ческая комиссия при ОИН АН СССР, начали издаваться журнал "Исторический архив", сборники документов "Материалы по исто­рии СССР", "Археографический ежегодник". С 1957 г. Главное ар­хивное управление при Совмине СССР приступило к выпуску Ин­формационного бюллетеня, который в 1961 г. был преобразован в журнал "Вопросы архивоведения". За пять лет — с 1956 по 1960 г. — был издан 491 сборник документов, из которых 381⁶⁹ по истории со­ветского общества, где архивный голод был наиболее силен.

На рубеже 50-х — 60-х гг. предпринято издание пятого, полно­го собрания сочинений В.И.Ленина, переиздаются протоколы съез­дов РСДРП(б)-РКП(б). Увидели свет "Переписка Секретариата ЦК РСДРП(б) с местными партийными организациями", "Протоколы Центрального Комитета РСДРП(б)", выпущены первые тома "Дек­ретов Советской власти", опубликованы сборники по советской внешней политике, аграрной, индустриальной, национальной по­литике Советской власти и т.д. Перечень даже наиболее крупных изданий весьма обширен. Объединяет эти сборники документов единая методика отбора исторических источников, включавшая в себя "критический подход, ...проверку, сопоставление и партийную оценку". Последняя подразумевала, что "объективно отразить дей­ствительность можно только с точки зрения самого передового в современном обществе рабочего класса, руководствуясь его мар­ксистско-ленинской теорией... Советские археографы не публику­ют лживые, клеветнические, не соответствующие действительно-

264

Л.А.Сидорова

Опгтепель в исторической науке

265

сти сведения из вражеских документов", но издание документов, "отражавших политику классовых врагов, разоблачавших их анти­народную деятельность", было признано необходимым⁷⁰.

Надо сказать, что включение в документальные сборники да­же на таких условиях материалов небольшевистского происхожде­ния проходило не просто. Так, в 1957 г. выход в свет сборника "Ве­ликая Октябрьская социалистическая революция и победа Совет­ской власти в Армении", на страницах которого были представле­ны документы дашнакского правительства, был встречен резкой критикой; обнародование этих источников было квалифицировано как политическая ошибка⁷¹. Режим публикации источников смяг­чился после ХХП съезда КПСС. Это хорошо прослеживается хотя бы на примере вышеназванного сборника: публикация документов небольшевистского лагеря оценивается уже как сильная сторона этого издания. Более того, отсутствие подобных источников квали­фицируется как недостаток публикации — в этой связи упоминает­ся, например, трехтомник "Великая Октябрьская социалистиче­ская революция на Украине", в котором не были помещены доку­менты Украинской центральной рады⁷². Вместе с тем, непрелож­ным правилом для составителей документальных публикаций бы­ло комментирование всех материалов небольшевистского толка. Исследователь получал, таким образом, не только документ, кото­рый надо изучить и осмыслить, но и "рецепт" его использования. В результате возможности появившегося огромного количества- не публиковавшихся ранее документов (в первую очередь, это отно­сится к источникам по истории революционного движения и совет­ского общества) были сужены. Это не означало, что историки не анализировали содержавшиеся в них факты и суждения. Слабым местом оставалась односторонность исследований, предопределен­ная спецификой формирования источникового комплекса (не гово­ря уже о методологическом диктате).

Осознание начала нового этапа в развитии советской истори­ческой науки обусловило и появление значительного числа фунда­ментальных многотомных трудов, подготовленных большими кол­лективами ученых. Это "Всемирная история", "История СССР", "Очерки исторической науки в СССР", "Очерки истории Ленингра­да", "История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945 гг.", "Советская историческая энциклопедия". Было про­должено издание "Истории гражданской войны в СССР", "Истории Москвы", работ по истории фабрик и заводов. Эти издания аккуму­лировали в себе как итоги предшествовавшего периода развития исторической науки в СССР, так и то новое, что дали отдельные ис­следования тех лет.

Непоследовательность политики Н.С.Хрущева не могла не сказываться на развитии отечественной исторической науки, кото-

рая получала не только творческие импульсы в лице решений XX и ХХП съездов КПСС, но и начальственные окрики, например, на встречах Н.СХрущева с творческой интеллигенцией в декабре 1962 г. и марте 1963 г. (не говоря уже, конечно, о проработках идеологиче­ского и отдела науки ЦК КПСС), которые воспринимались как не­медленное руководство к действию⁷³. Не случайно поэтому не пере­ставала существовать практика согласовании готовившихся иссле­дований в коридорах власти. Возможность публикации рукописи А.А.Зимина, посвященной "Слову о полку Игореве" (автор считал "Слово..." талантливой литературной подделкой XVIII в.), вызвала переписку с идеологическим отделом ЦК. В письме за подписью академика-секретаря Отделения истории АН СССР Е.М.Жукова от 24 февраля 1964 г. испрашивается разрешение на "публикацию с комментариями", причем любопытен приведенный довод "избе­жать разговоров о зажиме молодого ученого"⁷⁴. Итак, в который раз под ударом оказывается научность, имманентно присущее ей свойство иметь различные точки зрения. Но есть здесь и отрадный факт: подобные "разговоры" — не что иное, как свидетельство того, что политическая конъюнктура была не в силах полностью сло­мить приоритет научности.

В этой связи нельзя не остановиться на деятельности создан­ного в Институте истории АН СССР в январе 1964 г. Сектора мето­дологии истории, руководил которым М.Я.Гефтер. Возникновение подобного подразделения было закономерным — вошедшие в на­учный оборот исторические материалы по отечественной и всеоб­щей истории, зарубежная-лсториография, ощущение узости ста­рых методологических подходов, — все это вместе взятое побужда­ло историков к постановке вопросов теории исторического позна­ния. В секторе анализировались методы исследования социальных революций и теории общественно- экономических формаций, в ча­стности вопрос "об азиатском способе производства"; ставились проблемы соотношения всемирной истории и истории отдельной страны, естественнонаучного знания и гуманитарного, логики и историзма марксистской теории и др. Темами первых обсуждений были проблемы класса при социализме, теоретических просчетов циклических теорий исторического процесса, мыслимости истории одной страны. Большое место заняли вопросы лениноведения "ис­тория жизни и деятельности В.И.Ленина (текстология) и история идей Ленина, рассматривемых в их развитии"⁷⁵. На заседаниях сек­тора ставилась также проблема субъективного фактора в истории, обсуждался тип современного историка. На рубеже 60-70-х гг. поя­вились подготовленные им сборники "Законы истории и конкрет­ные формы всемирно-исторического процесса. Проблемы истории докапиталистических обществ. Книга 1" (М., 1968; предполагался ряд выпусков); "Источниковедение. Теоретические и методологиче-

Л.А.Сидорова

ские проблемы" (М., 1970). Ряд сборников — "Ленин и проблемы ис­тории классов и классовой борьбы", "Проблемы структурного ана­лиза в историческом исследовании" и "Логика превращения куль­тур» — изданы не были. Исследовательская позиция, на которой стоял сектор методологии истории, ярко выразилась в выступле­нии М.Я.Гефтера на партийном собрании Института истории в кон­це 1965 г. Он подверг критике статью С.П.Трапезникова "Марксизм-ленинизм — незыблемая основа развития общественных наук", опубликованную в "Правде" 8 октября 1965 г. Эта статья, по мне­нию Гефтера, "не только не открывает возможности углубленного теоретического и научного изучения названной проблемы, но как бы закрывает эту возможность с помощью очень упрощенной фор­мулы, которая в сущности сводится к предписанию пропорций: о чем сказать больше, о чем сказать меньше, где уменьшить черной краски, а где доложить розовой. Если историк-исследователь будет заранее знать, что он не имеет права ни на миллиметр отклониться от этой пропорции, то спрашивается — может ли он прийти к само­стоятельным выводам?"⁷⁶. Итак, вновь попытка отстоять право ис­торика на самостоятельное исследование. Итог вполне традицио-нен — организована кампания критики в прессе изданного секто­ром сборника "Историческая наука и некоторые проблемы совре­менности. Статьи и обсуждения" (М., 1969), затем проработки в пар­тийных органах вплоть до ЦК КПСС и, наконец, реорганизация сектора методологии истории, прекратившая его существование (1969-1970 гг.). Теоретико-методологические искания были исклю­чены из сферы исследовательской деятельности историков. Исто­рическая наука с неизбежностью переходила к экстенсивному типу развития. Накапливались факты, ложившиеся в готовые схемы, иные оставались невостребованными.

В заключение сделаем некоторые выводы. Советская истори­ческая наука на рубеже 50-60-х гг. переживала переломный период в своем развитии — она освобождалась от сталинского прочтения истории. Стали возможны попытки достижения историками демо­кратизации и свободы исследовательской деятельности. Но уда­лось обрести лишь "санкционированную свободу" исторической науки, которая была естественным результатом либерализации сверху, осуществлявшейся партийным руководством страны в се­редине 50-х середине 60-х гг., и авторитарности мышления, прису­щего общественному сознанию тех лет. Пользуясь ленинской тер­минологией, был открыт очередной "клапан", позволивший исто­рической науке осваивать некоторые закрытые ранее направления, использовать новые документальные массивы. Путем проб и сле­довавших за ними окриков сверху шло определение границ дозво­ленного в исторических исследованиях. В течение 60-х гг. сложи­лась новая система идеологических канонов, подкрепленная изда-

в исторической науке

нием полного собрания сочинений Ленина. Феномен "санкциониро­ванной свободы", распространявшейся как на методологию исто­рии, так и на отбор источников, явился основным фактором, сдер­живавшим развитие советской исторической науки.

Примечания

Капица П.П. Письма о науке. 1930-1980. М., 1989. С. 306.

Архив РАН. Ф. 457. Оп. 1/1953 (1945-1956). Д. 105. Л. 74.

Там же. Д.226. Л.58. (Отчет Отделения истории и философии за 1952 г)

Тамже.Д.14ОЛ.ЗО.

|.: Выше уровень идеологической работы (передовая) // Моск. ун-т.

ф

Архив РАН. Ф.1577. Оп.2. Д.261. Л.8. Там же.

Новый мир. 1953. № 12. с.55. Вопросы истории. 1953. № 7. С.13. Там же. № 11. С.23. Там же. 1954. № 1. С.19.

XX съезд КПСС и его исторические реальности. М., 1991. С.243 Архив РАН. Ф.697. Оп.2. Д.61. Л.7,8.

XX съезд КПСС и его исторические реальности. М., 1991. С.247. Андреенко С. Выше уровень идеологической работы // Моск. ун-т. 1955. 21

Мал.

Вопросы истории. 1957. № з. С.120 (от редколлегии)

Архив РАН. Ф.457. Оп.1. Д.5. Л.32.

Вопросы истории. 1955. № 9. С.59.

Там же. № з. С.71-72.

Архив РАН. Ф.697. Оп.2. Д.74. Л.17.

Архив РАН. Ф.697. Оп.2. Д.61. Л.19,20.

Там же. Д.65. Л.48.

Вопросы истории. 1954. № 9. Сб.

Архив РАН. Ф.697. Оп.2. Д.65. Л.62,63.

Тамже.Д.74.Л.16.

Вопросы истории. 1955. № 12.

Там же. №1. С.5,8-9.

Архив РАН. Ф.697. Оп.2. Д.69. Л.165,166.

Там же. Л.166.

Тамже.Д.53.Л.22.

Там же. Ф.457. Оп.1 (1945-1956). Д.487. Л.ЗЬ.

Там же. Оп.1. Д.14. Л.1.

Бердяев Н.А. Истоки и смысл руского коммунизма. М., 1990. С 9 18

Знамя. 1992. № 11. С. 141.

Архив РАН. Ф.457. Оп.1. Д.37. Л.2.

Знамя. 1992. № 12. С. 144.

Вопросы истории. 1956. №5. С.141.

Там же. № 11. С. 109.

Там же. С.126-127.

Архив РАН. Ф.457. Оп.1 (1956 г.). Д.520. Л.53.

268

Л.А.Сидорова

Там же. Л.57.

Там же. Ф.697. Оп.З. Д.298. Л.5 об.

Отчет о конференции опубл.: Вопросы истории. 1956. № 7. С.184-190.

Архив РАН. Ф.697. Оп.2. Д.61. Л.16.

Коммунист. 1956. № 10. С.24.

Партийная жизнь. 1956. N° 14. С.63,72.

Там же. С.72.

Ленинградская правда. 1956.5 августа.

Архив РАН. Ф.697. Оп.2. Д.71. Л.227.

Там же. Л .240.

Там же. Л.236.

Там же. Д.52. Л.8.

Там же. Д.81. Л.1,1 об.

Там же. Л. 18.

Там же. Л.28.

Там же.

Там же. Д.84. Л.1,3,4.

Там же. Д.81. Л.2-5,7,12,14,16.

Вопросы истории. 1957. № 1. С.130.

Архив РАН. Ф.697. Оп.З. Д.84. Л.12,13.

Справочник партийного работника. М., 1957. С.381.

Вопросы истории. 1957. N° 3. С.18.

Архив РАН. Ф.457. Оп.1. Д.43. Л.9.

Подробнее см.: Волобуев О., Кулешов С. История и перестройка. Публицист.

заметки. М, 1989. С.183.

Архив РАН. Ф.457. Оп.1. Д.96. Л.84.

Там же. Д.353. Л.64.

Советская историческая наука от XX к ХХП съезду КПСС. История СССР.

Сб. ст. М., 1962. С.25.

Архив РАН. Ф.457. Оп.1. Д.385. Л.7.

Советская историческая наука от XX к ХХП съезду КПСС. История СССР.

С.540.

Там же.С.555-556.

Вопросы истории КПСС. 1958. N° 4. С. 171-173.

Советская историческая наука от XX к ХХП съезду КПСС. С.546-547.

Известия ЦК КПСС. 1990. № 11. С.216.

Архив РАН. Ф.457. Оп.1. Д.466. Л.1-4.

Неретина С. С. История с методологией истории // Вопросы философии.

1990.№9.С.152.

Вопросы философии. 1990. N° 9. С.155.

НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ