Дореволюционная история России в идеологии ВКП(б) 30-х гг. 225
обоснование важности популяризации деятельности Ивана Грозного и попросил: "Дорогой Иосиф Виссарионович, благословите начинать эту работу", пьеса была поставлена на сцене Малого театра36.
Такие "переклички" эпох, достигшие в конце 30-х гг. огромных пропагандистских масштабов, разгром "исторической школы" Покровского, восстановление преподавания русской истории в вузах и общеобразовательных школах некоторыми историками как у нас в стране, так и за рубежом расценивались и расцениваются как рецидив и даже возрождение русского национализма в идеологии ВКП(б), прежде всего во взглядах самого Сталина. Наиболее аргументировано, на наш взгляд, такую точку зрения обосновывал израильский исследователь М.Агурский. Следуя своей аксиоме о том, что "у коммунизма есть тенденция становиться коммунизмом национальным, как только он приходит к власти"37, М.Агурский доказывал, что именно Сталину "суждено было стать тем человеком", который, "опираясь на красный патриотизм, примет национал-большевизм как программу, уничтожив все старое поколение интернационально мыслящих большевиков"38. По Агурскому, Сталин еще в 20-е гг. понял, что "программа, с помощью которой можно добиться перевеса, должна быть национальной, но хорошо замаскированной... Уверенность в том, что режим отходит от интернационализма, вызвала бы серьезный кризис в еще неокрепшей системе, а также резко ослабила бы мировую поддержку СССР"39.
На первый взгляд в пользу этой концепции свидетельствуют некоторые факты. Это реабилитация и возвращение в науку в 1932-1935 гг. после "академического дела" 1931 г. и других гонений таких ученых, как Ю.В.Готье, В.И.Пичеты, Е.В.Тарле и др. Это и письмо Сталина членам Политбюро от 19 июля 1934 г. "О статье Энгельса "Внешняя политика русского царизма" (опубликовано в мае 1941 года в журнале "Большевик"), в котором содержалась недвусмысленная критика одиозного отношения Энгельса к российской внешней политике XIX века и отмечалось, что завоевательная политика "вовсе не составляла монополию русских царей" и была присуща "не в меньшей, если не в большей степени королям и дипломатам всех стран Европы"40. Это и праздничный тост Сталина на обеде у Ворошилова 7 ноября 1937 г., в котором он отметил, что русские цари "сделали одно хорошее дело: сколотили огромное государство — до Камчатки"41.
Такого рода факты способствовали вскоре широко распространившемуся на Западе мнению о том, что большевизм "перерождается" в новую фазу русского национализма и империализма. В русской эмиграции в 30-е годы были широко распространены надежды на созидательную роль нового русского патриотизма, который многие считали по ошибке традиционным русским патриотизмом дореволюционной эпохи. Такие взгляды были свойственны, в
15-541
| 226 |
С.В.Константинов
частности, Н.А.Бердяеву и Г.П.Федотову, чьи работы на Западе оценивались чрезвычайно высоко. Так, Бердяев убеждал Запад в том, что "коммунизм в период сталинизма не без основания может представляться продолжением дела Петра Великого... В России вырастает не только коммунистический, но и советский патриотизм, который есть просто русский патриотизм"'. Заявляя о своем идеологическом неприятии советской власти, Бердяев тем не менее утверждал, что пока большевики —- это "единственная власть, выполняющая хоть как-нибудь защиту России от грозящих ей опасностей"42. Подобные мысли высказывал в ЗО-е гг. Г.П.Федотов. В 1936 г. в статье "Защита России" он писал: "Новый советский патриотизм есть факт, который бессмысленно отрицать. Это есть единственный шанс на бытие России. Если он будет бит, если народ откажется защищать Россию Сталина, как он отказался защищать Россию Николая П и Россию демократической республики, то для этого народа, вероятно, нет возможностей исторического существования" .
Нам представляется, что советский патриотизм был гораздо более сложным явлением в нашей истории, чем это изображается. Его нельзя отождествлять ни с русским национализмом, ни с марксизмом. Это был некий идеологический феномен, в котором причудливым образом сочетались и идеи марксизма, с коими Сталин нередко обращался самым вольным образом, и элементы русского патриотизма, вводимые в пропагандистский обиход строго дозированными порциями.
"Измена" Сталина идеалам марксизма-ленинизма — тема достаточно серьезно разработанная еще в стане его идеологических противников, не говоря уже о современной историографии44.. Нас же интересует вопрос о том, почему и как конкретно проявились в идеологии ВКП(б) 30-х гг. элементы традиционного русского патриотизма.
Введение в идейный багаж ВКП(б) этих элементов, на наш взгляд, было вызвано, главным образом, необходимостью усилить в народе патриотические чувства в связи с растущей угрозой войны против СССР со стороны гитлеровской Германии и союзных с ней Японии и Италии. На этот факт в 30-е гг. обращал внимание, например, евразиец П.Н.Савицкий. В 1936 г. в своей статье "Традиция и революция" он писал о том, что "надвинувшаяся вновь внешняя угроза видимо заставила если не всех, то многих вождей коммунизма понять, что на основе одного лишь восхваления революции, которым полна официальная коммунистическая идеология, трудно построить с успехом оборону страны". Анализируя материалы советской прессы, Савицкий особо отмечает тот факт, что "в коммунистической фразеологии стали мелькать слова, которые до революции были свойственны исключительно крайним выразителям русской национальной идеи, например, славянофилам, а после