Дореволюционная история России б идеологии вкп(б) 30-х гг.

С. В. Константинов

В заглавие вынесена одна из трудных проблем в изучении идеологии большевизма 30-х гг. До недавнего времени эта тема ос­тавалась не исследованной, поскольку основное внимание истори­ков было сконцентрировано на изучении догматизации марксизма и истории большевизма Сталиным и его окружением в целях укре­пления режима личной власти1. Однако изучение идеологии ВКП(б) 30-х тт. было бы не полным без, по возможности, исчерпы­вающих ответов на следующие вопросы:

1) Какие причины вызвали частичную реабилитацию дорево­
люционной истории России в идеологии ВКП(б) 30-х гг.?

2) Какое место занимала дореволюционная история России в
концепции советского патриотизма?

3) Какие деятели политической, научной и культурной элиты
наиболее активно осуществляли возвращение к дореволюционной
истории России?

4) Какое значение имела эта реабилитация для власти, науч­
ной элиты и общества в целом?

По отношению к интересующей нас теме в современной исто­риографии наиболее четко определились два подхода. Одни исто­рики (В.Сироткин, Е.Анисимов) считают, что в 30-е гг. ВКП(б) обра­тилась к пересмотру дореволюционной истории России в целях "возвращения к имперскому мышлению", ради "откровенного воз­рождения имперских принципов" во внешней и внутренней нацио­нальной политике, результатом чего явился "почти полный отказ от объективной оценки имперской политики" царской России2. В числе главных особенностей поворота Сталина к имперской нацио­нал-большевистской идеологии историк В.Сироткин усматривает во внедрении в общественное сознание тезиса о двойном капитали­стическом окружении — внешнем и внутреннем, что позволило ус­пешно укрепить режим личной сталинской диктатуры3. Другие ис­следователи (А.Барсенков, А.Вдовин, В.Корецкий) отстаивают те­зис о том, что "трансплантация русского патриотизма в социали-


218

С.В.Константинов

стическую идеологию" была следствием освобождения советского руководства "от ультрареволюционной эйфории первых послеок­тябрьских лет" и связана "с провалом расчетов на революционный выход из мирового кризиса 1929-1933 гг. и победу социализма в но­вой группе стран" и в итоге она способствовала "постепенному воз­вращению людям отечественной истории"4. В том же духе несколь­ко ранее высказывался историк Ю.Емельянов, критиковавший американского советолога С.Коэна за то, что тот сильно преувели­чивал "обеление царистского прошлого" в идеологии большевизма 30-х гг. Полемизируя с Козном, Емельянов указывал на то, что "уп­рощенной картине прошлого, созданной в 30-е и 40-е гг., предшест­вовало полное зачеркивание прошлого в 20-х гг."5.

Где же истина? — спросит читатель. Рискнем рекомендовать с большим доверием отнестись к позиции второй группы историков. В их пользу говорят многие документы, в том числе и те, о которых пойдет речь. Некоторые из этих документов широко доступны и требуют лишь обновленного концептуального осмысления, другие обнаружены нами в бывшем Центральном партийном архиве и по­ка еще остаются невостребованными исследователями.

Главная проблема, как нам думается, заключается в выясне­нии причин преодоления руководством ВКП(б) в 30-е гг. того ниги­лизма по отношению к истории и культуре дореволюционной Рос­сии, который существовал у ряда лидеров партии большевиков и кругах радикальной интеллигенции в 20-е гг. Анализ источников приводит нас к выводу о том, что таких причин было две.

Во-первых, это — крушение иллюзий руководства ВКП(б) и прежде всего самого Сталина относительно скорой победы проле­тарской революции в других странах. В 1932 году известный оппо­зиционер М.Н.Рютин утверждал, что Сталин вообще по своей сути был "платоническим интернационалистом" еще до 1917 года, а по­сле Октябрьской революции начал сразу эволюционировать в сто­рону "национал-большевизма", предложив еще в 1918 г. "надолго махнуть рукой на мировую революцию"6. В том же 1932 г. на Западе выходит очередная книга Троцкого "Сталинская школа фальсифи­каций". В этой книге с плохо скрываемым раздражением Троцкий рассказывает о том, как Сталин "упустил революционную ситуа­цию" в 1923 в Германии и в 1927 г. в Китае. За все это, по мнению Троцкого, на Сталина следовало возложить "главную тяжесть от­ветственности"7. Позже, в ряде своих статей Троцкий писал о том, что "через посредство Коминтерна сталинизм стал худшим тормо­зом мировой революции" (1935 г.) и что "международная политика полностью подчинена для Сталина внутренней"(1938 г.)8.

Такого рода суждения были отголоском старых споров Троц­кого со Сталиным о зависимости строительства социализма в Рос­сии от мирового революционного процесса. Именно в этих спорах

Дореволюционная история России в идеологии ВКП(б) 30-х гг. 219

Сталин постепенно изживал иллюзии относительно скорой победы социалистической революции в других странах, все более и более ориентируясь на решение проблем международной политики ВКП(б) в интересах строительства социализма в России.

Эта тенденция политической эволюции Сталина уходит свои­ми корнями в период подготовки партии большевиков к событиям октября 1917 г. Еще в августе 1917 г. на 6-м съезде РСДРП(б), когда Е.А.Преображенский отстаивал традиционный в то время тезис о том, что строительство социализма в России будет возможно толь­ко "при наличии пролетарской революции на Западе", Сталин зая­вил: "Надо откинуть отжившее представление, что только Европа может указать нам путь"9. В январе 1918 г. на одном из заседаний ЦК партии, где рассматривался вопрос о заключении сепаратного мира с немцами, Сталин агитировал за мир, указывая среди проче­го и на то, что "революционного движения на Западе нет, нет фак­тов, а есть только потенция, а с потенцией мы не можем считать" ся"10. Этот эпизод Троцкий в своих воспоминаниях комментировал так : "Главная моя забота: сделать наше поведение в вопросе о ми­ре как можно более понятным мировому пролетариату, была для Сталина делом второстепенным. Его интересовал "мир в одной стране", как впоследствии — "социализм в одной стране"11. В 1923 году Сталин более чем прохладно реагировал на бурные призывы Троцкого немецких рабочих на баррикады, избрав свойственную ему в такие моменты тактику осторожности и выжидания. Эту так­тику Сталину ставили в вину в период острой внутрипартийной борьбы середины 20-х годов. Противники Сталина, в частности Г.Е.Зиновьев, в 1927 г. распространяли в партийных кругах одно из писем генсека Зиновьеву и Бухарину (август 1923 г.), где он совето­вал "удерживать" немцев, а "не поощрять". Зиновьев использовал это письмо для обвинений Сталина в предательстве интересов ми­ровой пролетарской революции12.

Можно с уверенностью признать факт усилившегося отхода Сталина от доктрины мировой пролетарской революции еще с се­редины 20-х г. В связи с событиями в Германии осенью 1923 г. Ста­лин предпочел не курс на подталкивание революции, а пассивный скрытый саботаж очередной авантюры застрельщиков мировой ре­волюции. Документы подтверждают, что германская революция не рассматривалась Сталиным в качестве главного фактора улучше­ния германо-советских отношений. Скрытое военно-техническое сотрудничество Красной Армии и Рейхсвера, расширение советско-германских экономических связей представлялись ему более на­дежными средствами приобретения необходимого геополитическо­го влияния в Европе. Германия, как побежденная и униженная Ан­тантой страна, была самым выгодным на тот момент союзником. Не случайно, в сентябре 1924 года в закрытом письме ЦК РКП(б) о


220

С.В.Константинов

внешней и внутренней политике Сталин обозначил первоочеред­ной задачей партии в отношениях с Германией не "курс на герман­скую революцию", а использование всех имевшихся в то время сог­лашений с Германией" для дальнейшего усиления позиций СССР"13. Эта установка встретила положительную ответную реакцию в са­мой Германии. В сентябре 1926 г. вступив в Лигу Наций, Германия прямо заявила о том, что осудит любую агрессию против СССР и будет также препятствовать агрессии всеми возможными способа­ми. Из таких же прагматических соображений Сталин считал бла­гоприятной для СССР внешнюю политику фашистской Италии. Так, в указанном выше письме он писал: "Постоянное стремление Муссолини к освобождению своей политики от опеки Антанты тол­кает его к ведению по отношению СССР благоприятной линии. Эта линия проявилась в его отказе ратифицировать протокол держав о признании аннексии Бессарабии Румынией... В Афганистане италь­янская дипломатия непрерывно помогала нашей дипломатии. Еще ярче выразилась эта линия в Пекине, где итальянский посланник непрерывно оказывал услуги и поддержку тов. Карахану...

В настоящее время при агонии власти крайнего фашизма, Муссолини кроме всего этого, пытается усилить свой моральный авторитет подчеркиванием своих близких отношений с СССР. По­следнее обстоятельство показывает, до какой степени успел возрас­ти международный удельный вес советского правительства, если фашистское правительство считает возможным усиливать свой ав­торитет афишированием дружественных с ним отношений"14.

Ради достижения международной стабильности СССР Сталин предпринял еще два маневра. Во-первых, он подрывал прозапад­ный троцкистский интернационализм своими призывами обра­тить главное внимание на революционное движение Востока. Если Троцкий был заинтересован прежде всего в том, чтобы "каждый наш хозяйственный успех" служил приближению именно "европей­ской революции"15, то Сталин считал, что если "мы под Варшавой потерпели неудачу" и общая обстановка после 1921 года измени­лась "в смысле усиления удельного веса тех тяжелых резервов ре­волюции, какие ныне представляют страны Востока", то тогда ос­тается одно из двух: либо мы глубокий тыл империализма — вос­точные колониальные и полуколониальные страны — расшеве­лим, революционизируем и тем ускорим падение империализма, либо промажем здесь и тем укрепим империализм"16. В 1923 году, на 12-м съезде партии в противовес председателю Совнаркома Ук­раины Х.Г.Раковскому, который отстаивал тогда идею о том, что "более всего для нашего революционного воздействия на заграни­цу имеет значение сохранение независимости Украины"17, Сталин заявил: "Восточные народы, органически связанные с Китаем и Индией,... важны для революции прежде всего", поскольку "удель-