Непризнанный классик большевистской историографии 185

Дата: 2025-06-14; Просмотры: 1

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

Примерно тогда же он работал над главами "Истории русской
революции"⁴⁵, в которых рассказывал об эпизоде со спасением им в
июльские дни 1917 г. лидера эсеров, министра В.М.Чернова, против
которого также существовали подозрения в использовании финан­
сов Германии. Словом, от серьезного анализа фактической сторо­
ны проблемы, вполне в традиции большевистской историографии,
Троцкий отгородился заявлениями типа: "В плоскости политиче­
ской тайная связь большевиков с правительством Гогенцоллерна и
штабом Людендорфа является... не менее фантастичной, чем уча­
стие нечистых духов в физических процессах"⁴⁶. И уж, конечно, не
мог помочь сугубо эмоциональный, далекий от науки метод крити­
ки, долгие годы процветавший в среде советских историков, кото­
рый Троцкий выразил в запальчивой сентенции о мемуарах Керен­
ского — он их "никогда не читал и не собирается читать"⁴⁷. Спра­
ведливости ради отмечу: Троцкий мемуары все-таки прочел, но
первая реакция осталась показательным свидетельством. ^

Особенно сильно влияние партийной традиции ощущалось в тех случаях, когда Троцкий излагал страницы истории после сво­его восхождения на большевистский Олимп. Есть основания ду­мать, что будучи достаточно требовательным исследователем, он осознавал потенциальные слабости анализа тех событий, в первую очередь деятельности левой оппозиции. Главы автобиографии "Моя жизнь", статьи и книги 30-х годов менее насыщены фактурой, более схематичны, изобилуют умолчаниями. Конечно, без оценок внутрипартийных битв немыслимо полнокровное изучение эпохи, но Троцкий тут скорее летописец, политический публицист, а не ученый-профессионал.

Для современной науки заметный интерес представляет ана­лиз столь неоднозначной проблемы, которую можно условно на­звать "Судьбы партийной традиции". Когда в ходе дискуссии о но­вом курсе (1923 г.) Троцкий поднял вопрос о партийных поколени­ях, он одновременно заложил первые камни в основание концеп­ции истории партии как движения кризисного, внутренне противо­речивого. Мысль о перерождении партийной традиции, звучавшая в начале 20-х годов святотатством, он сформулировал в постскрип­туме письма "К партийным совещаниям" от 8 декабря 1923 г. "Но­вый курс", где писал: "Тенденция партийного аппарата думать и решать за партию ведет в своем развитии к стремлению укрепить авторитет руководящих кругов только на традиции"⁴⁸. В ряду "славных традиций большевизма", которые на историческом мате­риале революций 1917 г. стал изучать Троцкий, оказалась версия "партии-монолита, партии, вылитой из одного куска (Зиновьев)"⁴⁹.

В "Уроках Октября" среди центральных выводов самыми эпа­тирующими стали размышления автора, которых мы уже косну­лись ранее, — о правом крыле большевистской партии. Отметим еще раз, что, как известно, к нему Троцкий отнес всю руководящую

А.А.Овсянников

верхушку большевиков: Каменева, Сталина, Рыкова, Зиновьева, Ногина, Калинина и многих других, не названных поименно. Сло­вом, всех, кто в 1917 г. играл первые роли в РСДРП(б). Описав так события весны 1917 г., Троцкий как-будто вспомнил и одушевил частушку тех дней: "Что там Ленин не болтай, с ним согласна толь­ко Коллонтай" Новым для советской историографии оказался не сам рассказ об Октябрьских разногласиях. О них не забыли, хотя вспоминали все реже . Троцкий увидел в позиции лидеров систе­му взглядов — "правый большевизм".

Сам термин не являлся изобретением Троцкого. Его употреб­ляли противники большевиков, пользовался им Ленин. Но партий­ные ортодоксы, даже теоретически, не посягали на априорную (для них, естественно) левую направленность своей организации. В ко­нечном счете, они мирились с существованием "левого коммуниз­ма" ("детской болезнью" в понимании главного идеолога-Ленина). Неприятие шло из иного источника.

Методология Троцкого довела анализ структуры "партийного единства" до еретического построения: "правая" фракция (крыло) в большевизме — такая же реальность, как и "левый коммунизм". Граница между "левыми" и "правыми" взглядами и действиями подвижна. Вчерашние "левые" — Каменев и его единомышленники — в одночасье превратились в "правых соглашателей", на практи­ке сливавшихся с меньшевиками, их воззрениями и тактикой.- С ис­торической точки зрения тезис казался спорным. Политически — не приемлем. Отсюда преобладание политической аргументации, развернутой антитроцкистами под видом "научной" дискуссии.

В изложении хронологии дебатов, позиций сторон Троцкий предельно точен. Уже одно это делало его работу вредной для пла­нов тройки — Зиновьева, Каменева, Сталина. "Уроками Октября" их автор доказывал родство двух крыльев российской социал-демо­кратии большевиков и меньшевиков. Более того, рассуждения Троцкого оставляли место для исторической альтернативы. Он вы­разил двойственность ситуации в следующей формуле: "Наступив­ший после февральского переворота период можно было, следова­тельно, рассматривать двояко: либо как период закрепления, раз­вития или завершения "демократической" революции, либо как пе­риод подготовки пролетарской революции .

В троцкистской версии Октябрь не был неизбежно предопре­делен, но явился совокупностью сложной цепи обстоятельств. При­чем субъективный фактор — выработку и реализацию стратегии и тактики партии большевиков — Троцкий выдвигает на передний план. Однако, в таком случае, неизбежно возникала проблема на­сильственного захвата власти. В этой связи, в противовес эсеро-меньшевистской концепции узурпации власти большевиками дик­таторским путем, Троцкий подчеркнул интересное, хотя и спорное положение о тяготении Советов к диктаторской форме властвования.

Непризнанный классик большевистской историографии 187

Не менее интересен в "Уроках Октября" анализ двоевластия. У Троцкого имеется существенное отличие трактовки данного исто­рического феномена от ленинской, ставшей господствующей в со­ветской историографии. В работе говорится о "полувластии" Сове­тов. То есть, не о шатком равновесии между Советами и правитель­ством, а власти Временного правительства, на которое оказыва­лось полуоппозиционное давление со стороны Советов. "Другими словами, писал Троцкий, — демократическая рабоче-крестьянская коалиция могла наметиться лишь как незрелая, не поднявшаяся до подлинной власти форма, — как тенденция, но не как факт"⁵².

Данная посылка легла в основу троцкистского видения исто­рии революций 1917 г. На нее до сих пор не обращали пристального внимания. Однако в ее координатной сетке многие вопросы повора­чиваются в иную плоскость. Иначе выглядят проблемы борьбы за власть ("бороться за власть или нет? брать ее или не брать?"), конкретной истории тактики большевиков, их союзников и про­тивников.

В конструкции Троцкого ключевое значение придавалось Со­ветам. Здесь он был солидарен с Лениным: оба они рассматривали Советы как инструмент власти. Отсюда — чисто внешнее умаление роли партии, в котором долгие годы обвиняли Троцкого. Действи­тельно, логика его исторической концепции Октября вела к выво­ду, что неудачи в апреле, июне и июле 1917 г. заключались в по­пытках партии обойти Советы. В этом пункте своих рассуждений Троцкий признавал формальную правоту "правых большевиков"⁵³. Но именно в данных вопросах автор "Уроков Октября" оказы­вался еще перед одной непростой задачей — оценить тактику "ле­вых" и "правых" большевиков. Факты упрямо свидетельствовали об авантюризме Ленина и его последователей, толкавших партию на восстание весной-летом 1917 г. Тем не менее Троцкий никогда не писал о ленинском авантюризме. Он привел другое объяснение. По его мнению, подобные действия являлись сознательной разведкой, "прощупыванием своих и неприятельских сил"⁵⁴.

Таким образом, в исторической ретроспекции Троцкий отво­дил Ленину крайний левый фланг партии. Здесь мы опять сталки­ваемся не со случайной оговоркой, а с системой взглядов Троцкого. В одной из записей он особо подчеркивал, что ошибки и колебания Ленина всегда были влево, факт, особенно импонировавший Троц­кому⁵⁵. В то же время в подобном подходе снова прослеживается тенденция, как говорили в 20-е годы, "старого" троцкизма — занять позицию центра, встать между враждующими лагерями партии. Тем более, что исторического материала, доказывавшего "правую" ориентацию Каменева и других, "левую" — Ленина и его товари­щей, оказалось предостаточно.

Мотивация позиций сторон в изложении Троцкого не получа­лась равноценной. Он указал, в первую очередь, на несамостоя-

А.А.Овсянников

тельность и демагогическую ограниченность "правых большеви­ков". Позднее, в "Истории русской революции" Троцкий дал группо­вой психологический портрет сторонников "правого большевизма", сопоставив двух лидеров правых — Каменева и Сталина. Так, он писал о традиционно "правой" каменевской линии, лишенной са­мостоятельности и инициативы. Иной тип — эмпирик Сталин, от­крытый "чужим влияниям не со стороны воли, а со стороны мыс­ли". Итог наблюдениям Троцкий выводит в характерную для него отточенную формулу об исторической роли лидеров правых в 1917 г.: "Так публицист без решимости и организатор без кругозора довели в марте свой большевизм до самой грани меньшевизма"⁵⁶.

Изменение тактики большевистской партии наступает, по Троцкому, в августе-сентябре 1917 г. Теоретически он связывал его с неудачами "левых" разведывательных экспериментов июля, кор-ниловским выступлением, завоеванием большинства в столичных Советах и, что немаловажно, с отклонением в сентябре 1917 г. ле­нинского "чересчур "левого" плана" вооруженного восстания⁵⁷.

Выше говорилось об особом отношении Троцкого к Ленину. Оно ярко проявилось и в изучении идейных течений в большевист­ской партии в февральско-октябрьский период 1917 г. в "Уроках Ок­тября", последующих работах. Перед Троцким возникала непро­стая проблема. Его анализ включал непрерывную цепь тактиче­ских промахов Ленина. Более того, октябрьский переворот пред­стал реальным воплощением троцкистской схемы. Эти моменты вызвали почти мгновенную реакцию оппонентов и послужили по­водом к обвинению Троцкого в подмене ленинизма троцкизмом, возвеличивании собственной роли в революции и т.д. Однако си­туация оказалась сложнее. И в "Уроках Октября", и в книге "О Ле­нине" аналитический ум их автора отыскал компромисс между своим апологитически-восторженным отношением к вождю боль­шевиков и его ошибкам.

Ленинские просчеты лета-осени 1917 г. Троцкий обосновывал тем, что главный идеолог и руководитель партии "осужден был то­гда на эмигрантское положение"⁵⁸. Это он писал в 1924 г., аналогич­ные оценки повторял в ЗО-е годы. В ответе критикам "Истории рус­ской революции" Троцкий подчеркивал стремление доказать, и как ему представлялось, неопровержимо доказал, что Ленин, "отрезан­ный своей нелегальностью от театра борьбы, слишком нетерпели­во стремился приблизить восстание, совершенно отрывая его от съезда советов". Троцкий же, опираясь на большинство ЦК, стре­мился максимально приблизить восстание к открытию съезда со­ветов, прикрыть его авторитетом последнего⁵⁹.

Антитроцкисты в противовес подобной аргументации приво­дили самый серьезный, в их понимании довод: именно партия и Ленин разработали и руководили вооруженным восстанием, совер­шившимся в противовес троцкистским авантюрам. Однако под-

Непризнанный классик большевистской историографии 189

твердить свою точку зрения фактами они не смогли. Поэтому в их арсенале оставались два средства: замалчивание и фальсифика­ция. Оба они использовались активно. Троцкий-историк практиче­ски всю вторую половину 20-30-х годов употребил на разоблачение сталинской школы фальсификаций*.

Важнейшей проблемой он считал выяснение истинной роли руководящих органов октябрьского переворота. В противовес так называемому "партийному центру", объявленному в 1924 г. "серд­цем восстания", Троцкий перенес центр тяжести на Петроградский совет. Ведущую мысль исследования истории событий октября 1917 г. он сформулировал в следующих словах: "Октябрьский пере­ворот, низвергший правительство, во главе которого стоял Керен­ский, был проведен Военно-Революционным комитетом..."⁶⁰. План восстания в "Уроках Октября" трактовался как продолжение и уг­лубление методов двоевластия.

В историографическом смысле важнейшим положением троц­кистской концепции октябрьского переворота явилось утвержде­ние о совпадении его начала с датой организации ВРК. Как указы­вал Троцкий, Ленин, находившийся вне Петрограда, не оценил подготовительных мероприятий ВРК, которые уже означали "воо­руженное восстание, — вооруженное, хотя и бескровное восстание петроградских полков против Временного Правительства под ру­ководством Военно-Революционного комитета и под лозунгом под­готовки к защите второго Съезда Советов..."⁶¹.

Что касается замалчивания, то запрет был наложен на все до­кументы, не подтверждавшие официальной трактовки событий.

Таким образом, исследования Троцкого по истории револю­ций 1917 г. заметно расширили диапазон методов и приемов анали­за и, что наиболее ценно, вели к постановке сложных и неоднознач­ных проблем. В пылу борьбы с троцкизмом научная сторона работ Троцкого оказалась невостребованной. Что касается самого автора, для него они явились ступенью к изучению еще более дискуссион­ных и актуальных сюжетов о судьбах российской революции.

Поражение левой оппозиции и высылка Троцкого из СССР в 1929 г. вынудили его сосредоточиться на подготовке книг и других печатных материалов. Вынудили потому, что требовались средст­ва для жизни и, конечно, возникла необходимость найти причину тотальных неудач, преследовавших оппозицию с 1923 г.

Источник зла Троцкий увидел в росте советской бюрократии. Эту проблему он впервые попытался обобщить в 1923-1924 гг. в ходе дискуссии о новом курсе. Но в тот период ему казалось, что опас­ность бюрократизма вполне преодолима, так как он не затронул ос-

* В1932 г. в Берлине вышла книга Троцкого "Сталинская школа фальсифика­ций", где он впервые суммировал искажения и извращения официальных источников о революции 1917 г.

АЛ.Овсянников

нов государства. Сказанное не означает, что до Троцкого об опасно­сти бюрократизации не говорили. Напротив, о ней писали много. Но Троцкий перенес центр тяжести с советской бюрократии на бю­рократию в партии и ее эпицентр — партийный аппарат. Ее суть он попытался проанализировать в историческом и историческо-фило-софском аспектах. Причем в своих наблюдениях Троцкий пошел во многих случаях дальше своих современников.

Прежде всего, он не сводил проблему к личностям и, что еще важнее, не замыкал ее в простые, чисто логические конструкции. В его записных книжках имеются строки, показывающие понимание Троцким многомерности проблемы. Вот это место: "Ленин создал аппарат. Аппарат создал Сталина.

а=а есть только частный случай закона а*а.

Отсюда он делает вывод: "Логика формальная имеет дело с неподвижными величинами: а-а. Диалектика возражает: а*а. Обе правы. А=а в каждый данный момент. А*а в два разные момента"⁶². Подобный взгляд характерен при изучении Троцким бюрократии.

Под тем же углом зрения его интересовала эволюция государ­ства и государственных институтов, политика СССР и его лидеры. В целом, повышенное внимание к личности являлось одной из черт Троцкого-историка. Его главные исторические работы вклю­чали как обязательный элемент портреты участников событий. Многочисленные архивные источники показывают, что Троцкий начинал разработку исследовательской проблемы с эскизов о лю­дях. Среди подготовленных материалов к ненаписанной книге о Ленине, биографии Сталина, других незаконченных произведений таких работ немало. О том же говорят письма Троцкого, его прось­бы присылать ему необходимые документы⁶³. Эта манера резко контрастировала с набиравшей силу на протяжении 20-30-х годов тенденцией советской историографии изучать не людей, их судь­бы, а безликие исторические процессы. Эра борьбы с "врагами на­рода" еще более обезлюдела историю.

Троцкому, в большинстве случаев, удавалось нащупать ба­ланс между человеком — субъектом исторического действия и са­мим действием. Все сказанное относится и к его анализу бюрокра­тии. Самой крупной работой в данном направлении стала книга "Преданная революция" (1936 г.). Как некоторые другие издания Троцкого 30-х годов, она первоначально вышла не на русском язы­ке. В отличие от своих предшествующих публикаций, середины 30-х годов посвященных большей частью сталинскому террору, в "Пре­данной революции" Троцкий попытался отрешиться от эмоции и представить спокойные, взвешенные размышления о том, что та­кое СССР и куда он идет. Сегодняшнему читателю многие выводы и подходы автора покажутся спорными, неточными. Однако как историческое исследование "Преданная революция" не потеряла своего значения.

_____ Непризнанный кл ассик большевистской историографии 191

Схема, положенная в основу книги, достаточно традиционная для марксистских работ: связать в единый узел экономические, со­циальные и политические составляющие исторического феномена советской бюрократии. В методологическом отношении "Предан­ная революция" построена по формуле, описанной выше а*а. Троц­кий не считал бюрократию первородным грехом большевизма. На­оборот, рождение и укрепление бюрократии он определял как про­цесс разложения и конца большевистской партии. ВКП(б) для Троцкого с конца 20-х — начала 30-х годов перестала быть комму­нистической партией.

"Перерождение партии, подчеркивал он, стало и причиной и следствием бюрократизации государства"⁶⁴. Непростой историче­ский вопрос, который поставлен в "Преданной революции", форму­лируется следующим образом: как победила группа партийных функционеров, не умевшая будто бы далеко заглядывать вперед, тогда как более проницательная группировка ("левая" оппозиция. — А. О.) терпела поражение за поражением"⁶⁵. Те же мотивы име­ли значение для Троцкого и в личностном плане: почему победил Сталин?

В изучении этой проблемы он сразу отбрасывал, как второсте­пенный, фактор личных возможностей лидеров. "Столь обычный (и столь наивный) вопрос "почему Троцкий не использовал свое­временно военный аппарат против Сталина?" — резюмировал быв­ший председатель Реввоенсовета, ярче всего свидетельствует о не­желании или неумении продумать общие исторические причины победы советской бюрократии"⁶⁶.

Он проводил аналогию с другим периодом отечественной ис­тории — революцией 1917 г. Здесь Троцкий вновь подчеркивал, что победу большевиков обеспечило не личное превосходство их лиде­ров, а новое сочетание социальных сил. Теми же причинами (иным сочетанием сил и условий) он объяснял и поражение оппозиции. "Свинцовый зад бюрократии перевесил голову революции," — та­ков образный итог многолетних исследований советского Термидо­ра — теории перерождения революции.

Историческая ретроспектива, выведенная в "Преданной рево­люции", вновь напоминает о двойственности анализа Троцкого. В нем, по-прежнему, чувствуется опечаток старой социал-демократи­ческой традиции. С другой стороны, оставаясь большевиком-ле­нинцем, Троцкий призывал следовать за методологией Ленина. Так, высказываясь по поводу ленинской книги "Детская болезнь "левизны" в коммунизме", он в 1932 г. специально отметил: "В кни­ге Ленина нет ни одной формулы, от которой нам приходилось бы отказываться"⁶⁷. И одновременно, через систему аргументов Троц­кий фактически отказывался от некоторых центральных идей "Детской болезни".

А.А.Овсянников

Прежде всего, логикой изложения он отрицал вывод Ленина о большевизме как течении политической мысли и партии с 1903 г. Применительно ко времени начала XX века Троцкий писал о боль­шевистской фракции, а не партии, причем непримиримость боль­шевизма к инакомыслию (о которой говорил Ленин) он объявил мифом эпохи упадка, т.е.сталинской эпохи. Данный методологиче­ский подход, несомненно, оказался историчнее ленинской конст­рукции, выделявшей критерием врагов, в борьбе с которыми вы­рос, окреп и закалялся большевизм"⁶⁸.

Троцкий-историк в вопросе о свободе фракций и в конце 30-х годов остался верен прежним идеалам, фактически повторив в "Преданной революции" формулу 1923 г. из заявления 46-ти о выну­жденности установления "режима фракционной диктатуры", ины­ми словами запрещения фракций после X съезда РКП(б)⁶⁹.

В 1936 г. Троцкий развивал прежний тезис, заявив о солидар­ности Ленина с планами оппозиции возродить демократические институты в партии, т.е. версию, выдвинутую им в предшествую­щих работах. В "Преданной революции" Троцкий отметил, что вто­рой удар и затем смерть не дали Ленину "померяться силами с внутренней реакцией"⁷⁰.

В развитии темы "Ленин против бюрократии" особое значение приобрело исследование Троцким исторической роли и места тер­рора и репрессий 30-х годов в СССР. Комплекс его работ до настоя­щего времени является одним из наиболее авторитетных исследо­ваний природы и сути сталинских репрессий. Понятно, что логика Троцкого, оценки, выводы интересны не только сами по себе. Они принадлежат бывшему второму человеку в партии и государстве и в этой части не идут ни в какое сравнение с амбициозными книга­ми Бажанова, Агабекова и им подобным "источникам".

В волне массовых арестов и казней Троцкий увидел способ са­мосохранения бюрократии. Как говорилось выше, он не был про­тивником террора и насилия вообще. Но отвергнутый лидер проле­тарской революции призывал к историческому взгляду на подав­ление сопротивления противников. Террор, выполнивший свою ре­волюционную миссию, писал Троцкий в 1935 г., превратился в ору­жие самосохранения узурпаторов, в "абсурд"⁷¹.

Надо отметить внимание, с которым Троцкий относился ко всем свидетельствам о репрессиях в СССР, включая официальные материалы открытых процессов. В них он находил не только фальси­фикацию и мистификацию (или "амальгаму" слово, обычно исполь­зуемое Троцким), но считал одним из исторических документов.

Знания, которыми обладал бывший руководитель, оказыва­лись много шире отразившихся в его книгах и статьях. Некоторые намеки в работах Троцкого, а также сопоставления их с другими документами, говорят о недосказанности ряда сюжетов. К приме-

_____ Непризнанный классик большевистской историографии 193

ру, история смерти Ленина. Троцкий оказался наиболее авторитет­ным свидетелем и исследователем, который выдвинул версию об отравлении Ленина. У него были сомнения с обнародованием этой информации в начале 30-х годов⁷². Тогда он не решился на такой шаг, вероятно, боясь провокаций сталинистов, с одной стороны, и возможности сохранить не скомпрометированными потенциаль­ных союзников из зиновьевцев и правых оппозиционеров. Процес­сы 1935-1938 г., особенно процесс 1938 г., на котором ряд подсуди­мых был признан виновным в отравлении видных партийных и со­ветских деятелей изменили политическую ситуацию и заставили Троцкого обратиться к историческому анализу.Он писал в 1939 г., что "роль ядов в жизни сталинского Кремля ярко обнаружилась на процессе в марте 1938 г."⁷³. В историческом аспекте Троцкий уви­дел в своей версии косвенное подтверждение тенденции самосохра­нения бюрократии.

Тематически анализ обстоятельств ленинской смерти оказы­вался связан с идеей борьбы с партбюрократией силами блока Ле­нин-Троцкий, реальность которого вызывала сомнения современ­ников и историков. Источником недоверия были противоречия в отношении Троцкого к демократии и свободе фракций. Многочис­ленными ссылками в работах на прошлое и настоящее большеви­стской партийной пытался опровергнуть неблагоприятное мнение части общества о самом себе как стороннике сверхцентрализации и бюрократе.

В системе доказательств Троцкого реальности идеи блока, главный упор делался на веру широких слоев членов партии в эпи­зодичность ограничений внутрипартийной демократии. Историче­ское подтверждение справедливости подобных суждений он видел в наличии фракций и группировок все годы существования рево­люционной демократии. Современник описываемых событий и их историк, Троцкий не мог не отметить противоположность режима большевистской партии до и после прихода к власти. Причину он выводил из бюрократизации, которая оказалась неизбежной из-за оставшейся на бумаге чисто доктринальной идеи отмирания госу­дарства при социализме. Марксистский постулат об отмирании го­сударства настолько ограничивал для Троцкого историческую ме­тодологию, что в угоду ему (постулату) он шел на нарушение фак­тологической последовательности.

С одной стороны, ликвидацию самостоятельности и демокра­тических начал в деятельности советов, партий, общественных ор­ганизаций, Троцкий фиксировал в качестве первых шагов новой власти. Причем, в противоположность официальной советской нау­ке, он настаивал на вынужденности подобной политики ограниче­ний. Она, указывал в 1936 г. Троцкий, противоречит духу советской демократии, являясь не принципом, а актом самообороны⁷⁴.

13-541

А. А.Овсянников

Здесь мы наблюдаем процесс эволюции взглядов Троцкого-об­ществоведа, хотя, по сути, на новом уровне он вернулся к прежним оценкам социал-демократической эпохи. Парадоксально, но реше­ния партийного большинства в 1923-1927 гг., определивших "ле­вую" оппозицию как социал-демократический уклон и меньше­визм, с формальной точки зрения оказываются обоснованными. Неминуемый доктринерский вопрос: можно ли вообще говорить о левизне, если она так близка к меньшевизму, вполне уместен и легко разрешим.

Став государственной партией (Троцкий хорошо показал эта­пы сращивания партаппарата с госструктурами), большевистское движение по целям, задачам, функциям перестало быть и социал-демократическим и коммунистическим. Оно оказалось вынужде­но, при сохранении прежней терминологии и ритуалов, проводить политику обеспечения интересов нового слоя руководителей за счет эксплуатации трудящихся. Ни о каком реальном равенстве и социальной справедливости говорить не приходилось. Изменение социальной базы нового слоя хозяев не меняло главного: основопо­лагающие идеи социал-демократии (в том числе большевизма) оказывались слишком "левыми" Партия, а следом остальные об­щественные институты уверенно двинулись "вправо".

Троцкий осознал необратимость подобных изменений в сере­дине 30-х годов. В плане исторической концепции они отразились в его возврате к некоторым прежним ценностям социалистов эпохи // Интернационала. Но возврат к ним произошел у Троцкого на базе опыта, почерпнутого из истории перерождения социал-демократии и большевизма, а также опыта прямого участия в выработке поли­тики первых пяти лет советской власти. Отсюда — упомянутое вы­ше нарушение фактологии. Противореча собственному изложению событий, Троцкий в "Преданной революции" сделал вывод о ликви­дации внутрипартийной демократии до того, как "отошла в про­шлое демократия советов, профессиональных союзов, кооперати­вов, культурных и спортивных организаций"⁷⁵.

Методология большевизма сохранилась еще в одном важном аспекте: демократия продолжала пониматься поверженным лиде­ром оппозиции как ворота, тщательно охраняемые от посторонних⁷⁶.

Единственным противовесом бюрократии в исторических по­строениях Троцкого оказывалась партия. Социологическая схема строилась по принципу взаимодействия двух социальных слоев: управляющего слоя (бюрократия) и контролирующей инстанции (партия). Следовательно, в условиях сохранения государства ре­шающей силой выступал субъективных фактор в лице той или иной фракции. Таким образом, анализ истории советской бюрокра­тии, предпринятый Троцким, подвел его к мысли о значении фрак­ции Сталина, "уничтожившей раздвоенность партии и аппарата го-

Непризнанный классик большевистской историографии 195

сударства, через превращение правящей партийной элиты в госу­дарственную".

Справедливости ради нужно сказать, что Троцкий пытался изучить роль бюрократии объективно-исторически. Он подчерки­вал наличие прогрессивного периода в ее истории. Прогрессивный этап, по его мнению, совпал "с периодом перенесения важнейших элементов капиталистической техники в Советский Союз"⁷⁷.

В трудах Троцкого имеется еще один аспект исторического анализа сути советского государства, оказывающий влияние на со­временную историографию, на котором следует остановиться. Речь идет об общей характеристике сталинского режима как "бонапар­тизма на плебисцитарной основе"⁷⁸. Вообще, сопоставление рус­ской и французской революций было излюбленным сюжетом со­ветской исторической науки. Несмотря на несовпадение условий, разрыв во времени, оба революционных кризиса обнаруживали не­кое внешнее сходство. Увлечение сказывалось даже в терминоло­гии. Достаточно вспомнить споры о термидоре в 20-е годы. Измене­ния, происходившие в мире, привели Троцкого к новым аналогиям.

Среди историков большевистской школы он первым связал сталинизм с "бонапартизмом новой эпохи" — фашизмом. Исследо­вание связи советского бюрократического бонапартизма с фашиз­мом составило содержание ряда статей и брошюр Троцкого начала — середины 30-х годов. В них содержались главные положения, указывавшие направление последующего изучения. В своих стать­ях он констатировал, что бонапартизм фашистского происхожде­ния порожден разгромом, разочарованием и деморализацией масс⁷⁹. Аналогичные подходы использовалась Троцким и при ха­рактеристике исторических особенностей советского режима. Он отмечал, что сталинизм и фашизм, несмотря на глубокое различие социальных основ, представляли собой симметричное явление"⁸⁰.

Хронологически данная тема оказалась последней в творчест­ве Троцкого. Он был убит во время работы над рукописью книги о Сталине, когда как раз готовился исследовать биографию "вождя народов" в 30-е годы. Об общем содержании характеристики совет­ского диктатора говорят подготовительные материалы, статьи в "Бюллетене оппозиции". В них Сталин и Гитлер представлены од-нопорядковыми, симметричными фигурами. Причем в этой тесной связке Сталину отводилась роль "интенданта Гитлера", человека, не способного переиграть гитлеровскую дипломатию, остановить надвигающуюся мировую катастрофу.

* * *

Подведем итоги... Историческое наследие Л.Д.Троцкого — не­обычайно объемный корпус книг, статей, документов, других ма­териалов. Собранные воедино, они могли бы составить не один де-

13*

А.А.Овсянников

сяток томов. К сожалению, такая работа, начатая в 20-х годах, оста­лась незавершенной. Читатели так и не получили собрания сочине­ний Троцкого, которого с полным основанием можно отнести к вер­шинам советской исторической науки и который является ее не­признанным классиком.

В данном разделе нет возможности проанализировать каждое направление исследований Троцкого. В поле его научных и науч­но-публицистических интересов находились проблемы культуры, политики, экономические вопросы. Он — автор десятков биографи­ческих очерков о деятелях российской и мировой истории Биогра­фия Сталина, даже в неполном, незавершенном виде, несмотря на явные недостатки находится в ряду самых интересных и автори­тетных аналитических трудов.

Троцкий оставил заметный след и в жанре автобиографии. Два тома "Моей жизни" широко используются как источник. В то же время они привлекают внимание читателя своей литературно­стью, несхожестью с десятками дежурных мемуаров советских ру­ководителей разных рангов. Не случайно, каждая книга Троцкого становилась сенсацией, за какую бы тему он не брался, будь то вос­поминания о Ленине или история внутрипартийных разногласий, работы о революции, о судьбах отечества.

Оценки и наблюдения, содержащиеся в них, оказывали влия­ние на историографию, в том числе отечественную. Особенно силь­но оно сказалось на литературе эпохи перестройки. Но и в предше­ствующие годы по страницам советских исторических книг "гуля­ли" факты, введенные в научный оборот Троцким, его подходы. Й не удивительно, что параноидальная мания отыскивать "троцкист­скую контрабанду" обычно увенчивалась успехом. Здесь, пусть косвенно, сказывались сила выводов, логика аналитических по­строений Троцкого.

Сегодняшнее прочтение трудов второго, после Ленина вождя русской революции показывает, что сильные и слабые стороны ис­ториографии тех лет органически вплелись в ткань повествования, творческую манеру Троцкого. С одной стороны, его исторический кругозор был гораздо шире, чем у ортодоксов большевизма и их адептов из научных кругов. Впитав традиции исторических школ, особенно государственной школы, знаменитых русских ученых Б.Н.Чичерина, В.О.Ключевского, П.Н.Милюкова, Троцкий воспро­изводил многие ограничения и нёсостыковки их теорий.

Критика марксистских публицистов, особенно большевист­ской ориентации подмечала промахи троцкистского анализа. Бо­лее того, внутренняя эволюция взглядов Троцкого сближала его именно с большевиками, чисто внешне — самыми непримиримы­ми противниками. Подобное сближение не являлось только теоре­тическим или конъюнктурным компромиссом, как иногда кажет-

_____ Непризнанный классик большевистской историографии 197

ся. Происходило естественное движение идей и концепций, уско­рявшееся политическим и деловым сотрудничеством с левыми со­циал-демократами, завершившееся вступлением Троцкого в пар­тию большевиков в 1917 г.

Тут скрыта другая сторона исследовательской манеры, прису­щей Троцкому. Речь идет о столь свойственном для большевист­ских аналитиков стремлении к глобальным обобщениям. Тяготе­ние к ним Троцкого делало его книги настольными пособиями, учебниками по истории, официально признанными и рекомендо­ванными к изучению в первые годы советской власти. Постулаты марксистской ортодоксии, составлявшие костяк троцкистской тео­ретической концепции исторического процесса, роднили его труды с работами коллег-функционеров и историков большевистской пар­тии. Вместе с ними он не хотел видеть кризиса марксизма, хотя и говорил о преходящем характере любой философии.

Политика не раз надевала "темные очки" на методологию Троцкого, приводила его к субъективизму в оценках и выводах. Внутренний конфликт Троцкого — политического деятеля, иссле­дователя и человека ярко проявился, например, в изучении ленин­ской биографии. Несмотря на все усилия, Троцкий так и не сумел синтезировать свои прошлые (дофевральские) и новые (советские) оценки жизни и труда Ленина. И дело не в том, что Троцкий при­нес научную объективность в жертву политической конъюнктуре, что в досоветский период его анализ был правдивее. Просто появи­лись новые точки отсчета, измерения и критерии — их совокуп­ность требовала обобщения. В опубликованных работах сделать их не удалось. Отсюда, недосказанность многих сюжетов и проблем, которая составила еще одну особенность историографического на­следия Троцкого.

Можно с уверенностью сказать, он не написал своей главной книги. Но то, что создано Троцким, требует большого и скрупулез­ного анализа. Историческое время и накопленный опыт убеждают: такое исследование необходимо, оно своевременно и актуально.

Примечания

Луначарский А.В. Великий перелом. Октябрьская революция. Петербург.

₂ 1919. Ч. 1. С. 78.

₃ Троцкий Л.Д. К истории русской революции. М.: Политиздат, 1990. С. 425.
Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 26. С. 73.

_g Sinclair, Luis. Trotsky: A Bibliography. Vol. 12. Sohlar Press.1989.

См. соответствующий раздел о Ленине в данной книге. ₇ Xfv съезд ВКП(б). Бюллетени. 1925. № 3. С. 9.

Покровский М.Н. Историческая наука и борьба классов. Вып. 1-2. М.-Л.: Соц-

экгиз. 1933.

Троцкий Л.Д. Моя жизнь. Опыт автобиографии. Т. 1. М.: 1990.С. 118.

198

15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30

31 32 33

34 35

АЛ.Овсянников

Вопросы культуры при диктатуре пролетариата. М-Л.: Госиздат. 1925. С. 97. Луначарский А.В., Радек К.Б., Троцкий ЛД. Силуэты: политические порт­ реты. М.: Политиздат. 1991. С. 256. Троцкий ЛД. Моя жизнь. Т. 1. С. 153.

Deutscher I. The Prophet Armed. Trotsky. 1879-1921. London. 1954; The Prophet Unarmed. Trotsky: 1921-1929. London. 1959; The Prophet Outcast Trotsky: 1929-1940. London. 1963; Вопросы истории КПСС. 1989. №12.C.98-115. Коммунистический интернационал. 1925. № 1. С. 15.

Овсянников А.А. Истоки вождизма: идеология и практика // Формирование командно-административной системы (20-30-е годы). Сб. статей. М.: Наука 1992. С. 185-203.

К истории русской революции. С. 83. Плеханов Г.В. Сочинения. Т. XX. М-Л.: Госиздат. 1925. С. 3-6. К истории русской революции. С. 84. Бюллетень оппозиции. 1936. J* 49. С. 4. Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т.5. С. 378-382. Бюллетень оппозиции. 1932. №32. С. 22. К истории русской революции. С. 91. Там же. С. 86. Там же. С. 95.

Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 27. С. 80. Бюллетень оппозиции. 1931. № 23. С. 18-19. К истории русской революции. С. 77. За Ленинизм. М.-Л.: Госиздат. 1925. С. 488. К истории русской революции. С. 193-194. За Ленинизм. С. 433.