─ Сколько вы были в Крюкове?
─ Неделю, а может дней десять, не больше. нас выбили ваши катюши. Страшное оружие, ─ земля горела вместе со снегом.
─ Ваши газеты пишут, – русским помогал «генерал мороз».
─ О, да, да, так пишут. Но мы жили в доме сбежавших хозяев. Обогревались печкой, ─ топили дровами, углём, книгами и мебелью. Спали на полу возле очага. В Крюково был комфорт по сравнению с другими местами.
─ Сожалеете, что раздели девочку?
─ Да, потому и подошёл к вам. Сейчас под конец жизни я стал чаще вспоминать свои грехи, чаще каяться, исповедуясь у священника. Честное слово, сегодня я бы встал на колени перед тем обиженным существом. Теперь, если не погибла, ─ мы перед уходом понаставили столько мин, что страшно даже подумать, ─ если жива. То это уже, наверное, пожилая дама…Русоволосая Крюковская девочка в последнее время стала часто сниться, ─ приходит ко мне во снах. Я испугался и потому через вас прошу прощения у неё.
После этих слов он как-то скукожился, сделался меньше и старше. По его морщинистым щекам покатились крупные горошины слёз, какие бывают при глубоких переживаниях. Он повернулся и пошел в глубину прокуренного подвала.
Ах, как Николаю хотелось договорить с ним на эту тему, но времени было в обрез, ─ слышалось, как сигналил автобус, собирающий туристов для дальнейшей поездки. Стороженко на выходе повернулся в сторону Курта. Тот смотрел на него, протирая платком мокрые глаза.
* * *
Мог ли Николай предполагать, что, закончив службу в контрразведке, он встретится уже на гражданке с бывшим офицером абвера? И ещё не предполагал, что эта встреча свяжет его событиями рокового 1941 года…и со второй интересной встречей в Крюково.
Позвал Николая в дорогу из Москвы в Крюково телефонный звонок давней знакомой, – жены покойного командира полка по службе в Венгрии полковника Василия Викторовича Ванюшкина. Вдова его Лидия Андреевна поведала, что сестра мужа Анна Викторовна нашла часть дневника военного времени и готова поделиться с ним воспоминаниями о периоде гитлеровской оккупации посёлка Крюково.
И вот Николай сидит в уютной комнате бывшей учительницы. Бросилось в глаза обилие книг. Основу личной библиотеки составляла классика. И немудрено, – она была преподавателем русского языка и литературы. В самодельной рамочке в простенке между окон висел портрет Сергея Есенина, по все вероятности, вырезанный из журнала. На трельяже стоял подсвечник, в котором покоилась витая с бежевым оттенком стеариновая свеча, похожая на рог горного козла. Её, видно, никогда, никто не зажигал, – так, для красы стояла. А может, и с практической целью, на всякий «пожарный случай» ─ веерного отключения боялась и она.
─ Чайку я согрею. А то с дороги, небось, промёрзли. Вон какой морозище, ─ сердечно и сочувственно предложила хозяйка.
Николай удивился её не по возрасту энергичной походке, рациональным движениям и красивому лицу славянской лепки с живыми карими глазами. В них не проглядывалась возрастная усталость.
После чая Анна Викторовна рассказала, что она было маленькая росточком во время оккупации немцами Крюково, хотя ей и было неполных пятнадцать лет. Она вела дневник, – любила хронометрировать время, – события же были интересные. Потом его потеряла, а вот когда родительский дом стали ломать, он нашелся на чердаке. Она достала старые ученические тетрадки, сшитые черными нитками с объеденными, очевидно сарайным гнусом, – мышами или крысами, ─ уголками…
На титульном листе было выведено чернилами крупными буквами – «Дневник Ани Рудиной».
Она разрешила перелистать его, а потом так увлекла разговором, что уже было не до дневника. Николай включил с её разрешения диктофон, записывая по ходу беседы интересные места. Женщина говорила четко, ладно строя предложения, украшенные удачными образами и сравнениями, поясняя отдельные короткие записи.