─ Чем же вы можете доказать? ─ последовал дурацкий вопрос.
─ Последствиями и результатами анализа крови у Сюзанны и, конечно, у тех, кто тоже баловался с нею после меня. – Майор бросил цепкий и презрительный взгляд сначала на Зенчука, а потом на обезумевшего «брата». Они находились в полной прострации.
Не знал точно Ветров, но по реакции янки мог догадываться, что у Сюзи – сотрудницы или агента ЦРУ – в «гостях» поочередно после той памятной обмывки рубанка успели побывать и её «братик» ─ Боря, и главный «вербовщик» ─ Майкл, не однажды попадавший, как потом выяснилось, в подобные скандальные истории Именно поэтому знаток российских проблем после России стал заниматься югославскими делами. Руководители ЦРУ не рискнули вновь отправлять облезлого кота к московским мадоннам, предварительно запугав его больными СПИДом путанами, которых злые чекисты якобы специально выращивают в стране «берёзового ситца» для подстав американцам.
«На сей раз я попал, как муха на липучку. Что я наделал?! Бедная наша Сюзанна», ─ досадовал про себя Майкл, бросая колючие взгляды на голубоглазого и рослого блондина-россиянина, спокойно собирающего фотокарточки и с брезгливым безразличием укладывающего их в конверт.
─ Как я понял, вы их мне дарите на память о бурно проведенной ночи. Думаю, для Сюзи у вас найдется ещё одна копия – или нет?
─ Не трогай фотографии, оставь конверт и нас в покое, ─ взвыл Зенчук.
─ В таком случае – «Гуд бай, май диэ френдс».
Николай медленно поднялся с кресла и направился полубоком к выходу, держа в руке «гранату». Такая поза давала возможность боковым зрением наблюдать за действиями американцев. Поравнявшись с дверью, он для усиления воздействия своего розыгрыша, бросил презрительно:
─ Запомните, придурки, я уже никого не боюсь, бойтесь вы. Скоро страх вас достанет. Он специально акцентировал внимание двух одураченных и посрамленных вербовщиков на неизлечимой болезни. Хлопнула дверь. Оба янки вздрогнули, как от плетки, стегнувшей их неожиданно и больно.
* * *
«Вот вляпался в историю! Начнется разбирательство, выгонят, как собаку бешеную. Я же только начал карьеру в разведке. Майкл уже сколотил капитал, что ему! Он жизнь свою уже сделал», ─ скулил про себя «братик» Борис.
Майкл тоже искал выход. Искал и не находил, потому что в таком идиотском положении его невозможно было найти, ─ он понимал, что весь разговор записан на магнитофон мимо его воли.
─ Джек, неужели это правда? ─ обратился Майкл к напарнику, до недавнего называвшего себя Борисом.
─ Я думаю, чистейшая…так смело он действовал…бедная Сюзанна.
─ Сюзанна, Сюзанна, ─ ты думай о себе.
─ А что думать? Дело сделано, ─ заметил Джек. ─ Я у неё тоже был.
Майкл приложил указательный палец к губам, а голову обожгла мысль: «Теперь и у меня и супруги могут быть проблемы со здоровьем».
─ Сволочь, подонок, русская свинья! Где он подхватил эту болезнь «зеленой обезьянки»? ─ неслись проклятья в сторону двери. Майкл застыл и как-то тупо уставился на конверт с «компрой». Теперь этими фотографиями можно было скомпрометировать только бедную коллегу перед родственниками и друзьями…
Примерно такой диалог мог состояться на конспиративной квартире ЦРУ между Джеком и Майклом.
Как проходила воспитательная беседа Брокмана с двумя несостоявшимися вербовщиками, неизвестно. Но дней через десять в местной прессе прошло сообщение об отъезде двух американских дипломатов – Майкла Зенчука и Джека Краммера («брата» Бориса) на родину ─ в Соединенные Штаты. Исчезла из временно закрытого магазина и Сюзанна, которой, наверное, пришлось походить по докторам и пережить страх за своё здоровье. За все прегрешения в жизни надо платить при посещении спектакля-драмы. У каждого человека под шляпой или шляпкой ─ свой театр, где часто развертываются драмы более сложные, чем те, которые созерцались на сцене жизни – эмоции усиливаются переживаниями о проблемах своего здоровья в несколько раз.
* * *
…После совещания Кобзев задержал Ветрова и сообщил приятную новость – ему необходимо срочно выехать в Москву по делам службы.
─ Это тот случай, когда сочетается полезное с приятным, служебное с личным. Решите вопросы в Центре и повидаетесь с семейством. Пора их уже возвращать сюда, ─ посоветовал резидент.
«Неужели догадался, а может, ему сообщили офицер безопасности посольства или коллеги из резидентуры КГБ? Не должны знать, всё было на уровне профессиональной конспирации. А там черт его знает, ─ подумал Николай. ─ А может, всё же стоит раскрыться перед начальником?»
Нет, ничего не сказал он Кобзеву, хотя уважал и доверял ему. А на следующий день он уже шагал по родной Москве.
«Идиоты, ─ размышлял он, ─ неужели они надеялись меня сломить открыточками? Свобода оплачивается очень дорого, но что поделаешь. Будут ещё переживания, но я свободен от казни себя за малодушие, за предательство. Провинился – да, бес попутал, но чист перед Родиной, коллегами. Эта стерва получила удовольствие, я тоже. Ох, долго они ещё будут проверяться, не доверяя анализам и диагнозам».
Единственное, что его угнетало, ─ это вина перед женой, но он успокаивал себя тем, что повел не так, как предатель и шпион Филатов, поднявший когда-то руки вверх перед аналогичными материалами.
«Каждому молодому и сильному мужчине, в конце концов, должна встретиться помимо брака женщина, которая успокоит ноющую плоть. У женщины тоже может быть подобное. Весь смысл в тайности содеянного, ─ убаюкивал себя Николай не только им придуманной теории. ─ Хотя она и подстава, однако, женщина высшего класса по многим параметрам».
И всё же он решил себя в некоторой степени обезопасить.
«Надо связаться с Николаем Семеновичем. Посоветуюсь, как вести себя дальше».
Ветров позвонил Стороженко. Договорились встретиться в одном из кабинетов главка – в ГРУ.
─ Здравия желаю, товарищ полковник!
─ Здравствуй, здравствуй тезка!
Он стал рассказывать подробности…Расхохотались, когда речь пошла о немой сцене янки на инсценировку со СПИДом и «лимонкой».
─ Ну, что я могу сказать? Правильно сделал, что пришел. Скрытность – прибежище слабых. Проступка твоего не одобряю, хотя по-мужски понимаю. Можно было уловить признаки «медовой ловушки», разгадать почерк цээрушников, ─ он в последнее время стал стереотипным, повторяемым. Но случилось то, что случилось, рассуждать с позиций «если бы» ─ это из области сослагательного наклонения. А что касается янки, то они, наверное, не хотят думать. А резиденту надо было сказать. Передай ему привет от меня. Я напишу Григорию Петровичу письмецо. Хорошо, что командировка у тебя заканчивается. Всё равно сейчас в Белграде веди себя осторожнее, чем прежде. Американцы могут мстить. Будь бдителен вдвойне, ─ высказывался Стороженко.
Затем он стал подробно инструктировать, как себя вести в случае нового подхода со стороны заокеанских «братков».
─ Спасибо за совет и поддержку, Николай Семенович, ─ в эти слова Ветров вложил искренность, потому что помнил, как ещё перед отъездом в первую командировку беседовал с ним оперативник Стороженко. Именно тогда к чекистам в ГРУ у него появилось доверие и уважение.
«За плечами этих работяг, ─ подумал Ветров, ─ полдесятка вскрытых за последние четыре года агентов иностранных разведок среди нашего брата…»
* * *
Через неделю Ветров с семьёй улетел в Белград. Последние полгода прошли спокойно. Получил очередное звание – подполковник. Подчиненный, как и договаривались в Москве, доложил историю своего «греха» начальнику…
Кобзев и Ветров закончили службу в генеральских чинах в разное время. До сих пор, наверное, последний помнит свою оплошность, могущая перерасти в преступление, и улыбается, когда вспоминает пресные рожи американских вербовщиков.
Самое главное в этой истории то, что люди остались людьми и не навредили стране с перепуга. И такие люди служили в ГРУ.
Глава 17.
УЗНИК ПОТЕРЯННОЙ СОВЕСТИ
Жадность до денег, если она ненасытна, гораздо
тягостей нужды, ибо, чем больше растут желания,
тем большие потребности они порождают.
Демокрит
Свою судьбу человек выбирает сам, как бы не утверждали оракулы, что от судьбы не уйти, что она, мол, пишется сверху Всевышним. Мы делаем свою судьбу (она называется – жизнь) сами: чистыми или грязными руками. Всё зависит от наших душ и поступков…
Почти тридцать лет он ждал ареста, потому что совершил преступление, – предательство и чувствовал себя на воле в содеянном виновным, а потому неуютно. Но стоило попасть в неволю, как тут же стал узником потерянной совести, считая себя то «невинной овечкой», то монстром, способным «развалить ГРУ». Этого узника помиловал первый президент России Ельцин, который посчитал предателя Союза, за друга России. Но всё по порядку.
Провалы зарубежной агентуры ГРУ в середине 60-х годов говорили о том, что открылся канал утечки важнейшей информации в Центре ─ в Москве. Военная контрразведка стала настойчиво искать «крота», явно имевшего доступ к обобщенным данным. Поиск шел долго и упорно. Перепроверялись ранее прекращенные сигналы и дела оперучета. Оперативники обращались к материалам литерных дел.
В списках подозреваемых тот, о ком пойдет речь в этом повествовании, значился, но всякий раз удачно выпадал, как мелкий песок через сито…
* * *
В 1960 году на должность оперативного техника советской резидентуры военной разведки в Нью-Йорк прибыл ничем не примечательный служащий – Николай Дмитриевич Чернов.
Теперь уже не один десяток лет отделяет его от того рокового часа, когда он из рядового сотрудника советского посольства в США превратился в платного агента американских спецслужб под псевдонимом «Ник Найк». И опять деньги и корысть сыграли роковую роль в судьбе этого человека в футляре.
Мог ли Чернов предполагать, что роковым событием в его судьбе станет признание арестованного за шпионаж в пользу Штатов бывшего генерал-майора ГРУ Генштаба Д.Ф. Полякова, послужившее основанием дополнительного интереса военных контрразведчиков к персоне Чернова.
В результате предательства этого технического служащего на длительное время открылся канал утечки информации как по резидентуре ГРУ в Нью-Йорке, так и по материалам Центра.
1963 год. Нью-Йорк.
В один из летних дней Чернов с сослуживцем приехал на оптовую базу для покупки стройматериалов, – готовился ремонт помещений, занимаемых резидентурой военной разведки. Отобрав нужные материалы и уговорив хозяина торговой точки на подлог, они получили липовые документы без отражения в них торговой скидки за оптовую покупку. Прикарманенные 200 долларов поделили между собой. На следующий день, когда Чернов явился за товаром, его ждали два джентльмена – сотрудники ФБР.
Они заявили сразу же, что знают о его причастности к военной разведке СССР. В ответ на якобы возникшее возмущение советского гражданина, янки показали фотокопии платежных документов, изобличающих его в присвоении долларов.
Правда, эту версию рассказал следствию сам Чернов, разоблаченный сотрудниками военной контрразведки. Но есть и другие объяснения выхода его на тропу предательства.
В упоминаемой уже книге «Беспощадный воитель» её автор Том Мэнгоулд пишет, что после ухода на пенсию начальника контрразведывательной службы ЦРУ Энглтона, не доверявшего перебежчикам, его преемники Каларис и Маккой «…среди ненужных бумаг в одном из сейфов обнаружили старый и неприметный документ. В нем содержались наводки на двадцать агентов ГРУ, действовавших в различных странах мира. Источником этих сведений был работавший на ФБР агент «Ник Найк»…
Из двадцати наводок «Ник Найка» американской контрразведкой были реализованы все двадцать. В конце концов, шпион стал наиболее ценным источником развединформации по ГРУ, который когда-либо был у американцев».
* * *
Другим подтверждением инициативного обращения Чернова к американцам послужили показания шпиона Полякова. Осознав вину и желая помочь следствию, бывший генерал-майор поведал, что в беседе с ним в 1980 году в Индии американский разведчик Вальдемар Скатцко назвал ему Чернова как одного из завербованных агентов в Нью-Йорке.
Вот как Поляков говорил об этом эпизоде на следствии:
«Американский разведчик с виноватым видом рассказал о том, что в США вышла книга бывшего сотрудника, в которой раскрывается один крайне важный эпизод из деятельности спецслужб США. В ней говорится, что в 1962 году в ФБР инициативно с предложением услуг обратился один сотрудник ГРУ и один офицер КГБ.
Процитировав строки из книги, он тут же бросился заверять меня, что в ней речь идет не обо мне, а о совершенно другом сотруднике нашей нью-йоркской резидентуры – Чернове, являвшимся наркоманом и обратившемся к ним для получения наркотиков в обмен на информацию. Чернов передал американцам средства тайнописи и другие материалы и сведения, к которым имел доступ по роду службы…»
Так ли это было? Вероятно так, ибо следствие не могло упрекнуть Полякова в перекладывании своей вины на плечи Чернова. У каждого из них была своя конкретная вина. Что же касается американцев, то, видимо, им тоже не хотелось чернить одного агента в глазах другого и придумывать небылицы о мотивах, в силу которых Чернов пошел на сотрудничество с ними.
Однако последний мог посчитать ниже своего достоинства иметь «славу» продажного наркомана и на следствии по своему делу расписал этот факт как коварство и изощренность американцев, не особо заботящихся об отыгравшихся игроках, ─ именно так.
Где истина? Сегодня уже трудно разобраться. Ясно одно – вербовка была, она состоялась, после чего агент начал действовать. А вербовали или принимали инициативное предложение Чернова сотрудники ФБР Мак Дугал и его босс Боб Стрейнджер. С октября 1962 по май 1963 года шпион провел с ними восемь конспиративных встреч.
* * *
Чем же заинтересовал их на первый взгляд ни чем не примечательный рядовой клерк военной разведки? В функции оперативного техника входило: обработка входящей и исходящей почты, фотографирование документов, добываемых нашими разведчиками, проявление тайнописи, использовавшейся военной разведкой для связи с агентурой. Кроме того, он имел доступ к документам, проходящим через резидентуру, причем ко всем, за исключением шифропереписки. Лучшего места для шпиона и придумать трудно!
Через две недели после вербовки Чернов в надежде на вознаграждение передал американцам специальное вещество, применяющееся сотрудниками ГРУ для тайнописи.
Чернов на следствии показал:
«Американец был очень доволен полученными образцами спецвещества и спросил, сколько мне нужно денег на эти таблетки. Я ответил, что мне ничего не надо, просто я был вынужден выполнить его требование о передаче средств тайнописи для ФБР и таким образом мы квиты: он скрыл от моего руководства факт хищения 200 долларов, а я в свою очередь вынужден таким образом произвести с ним расчет».
Но опять таки это версия Чернова.
За таблетки ему всё же вручают деньги – 10000 советских рублей. По тем временам на эту сумму можно было купить две машины «Жигули». Начало предательства, таким образом, было щедро оплачено. Дальше встречи пошли по накатанной дорожке. Он стал подписывать свои шпионские сообщения псевдонимом «Ник Найк».
На одной из последних встреч, перед отъездом Чернова в Советский Союз сотрудник ФБР Боб Стрейнджер его тщательно проинструктировал. Он рассказал о его обязанностях при негласной работе в Москве, какую информацию для американцев «Ник Найк» должен собирать, как её зашифровывать и передавать в США, как подбирать места закладки тайников и даже как себя вести в случае разоблачения органами КГБ.
Из показаний Чернова на следствии:
«Шеф мне заявил, что в том случае, если я буду разоблачен, то в КГБ должен сказать, что я передавал американцам сведения в обмен на информацию об их агентах в СССР, ─ мол, в порядке компенсации за свою деятельность против своей страны.
В разговоре он мне показал листок бумаги, на котором были напечатаны фамилии, имена, отчества и места жительства на нескольких своих агентов в разных городах Советского Союза. Этот листок он мне, конечно, не дал, но сказал, что такой же имеется в двойном дне приготовленного для меня футляра фотоаппарата. Дома я обнаружил этот список и переписал его в записную книжку…»
* * *
Возможно, и задумывался Чернов тогда над тем, что не делает чести американской разведке такое варварское обращение со своей агентурой, но разве мог он допустить, что через несколько лет данные на него самого американцы также передадут другому своему работающему агенту!
В этом, наверное, и заключается хваленая американская практичность. Их прагматизм, ─ жертвовать отработанными клиентами или не захотевшими продолжать сотрудничество ради спасения более ценного агента. Оно и правильно с позиции логики «богоизбранных» заморцев: выработался – на свалку, под пресс забвения, а то и отправка прямым ходом к праотцам в результате «автокатастрофы» или «сердечной недостаточности».
Николай Дмитриевич хорошо усвоил замашки бесцеремонных хозяев и работал осторожно, продумывая каждый шаг на тропе предательства.
Из показаний на суде:
«Приступив работать фотографом в ГРУ после возвращения из США в 1963 году, я стал постепенно накапливать на фотопленках собранные сведения для последующей их передачи американским спецслужбам…
Я решил отправить кассету «Кодак» с микрокадрами, в которых, как было заранее обговорено с сотрудниками ФБР, сообщалось им шифром о том, что благополучно прибыл в Москву и продолжаю работать на старом месте…
Согласно инструкции, полученной от сотрудников ФБР, я копировал титульные и первые листы документов, отснятых за границей агентами ГРУ или оперативными офицерами. По их атрибутам, как говорили мне в Нью-Йорке, они смогут определить места хранения этих документов и вычислить источник утечки информации.