Попов И.В. Личность и учение блаженного Августина
Оглавление
Введение…………………………………………………………………… 3
Глава I
1.1 Общее положение Римской Церкви в IV веке…………………5
1.2 Жизненный путь блаженного Иеронима………………………7
1.3 Переселение на Восток, эпистолярная работа……………… 20
Глава II
2.1 Доиеронимовские переводы Священного Писания………… 26
2.2 Критика в адрес перевода Семидесяти……………………… 28
2.3 Гекзалпы Оригена…………………………………………… 29
2.4 Работа Иеронима над переводом Священного Писания…… 31
Глава III
3.1 Влияние оригеновской экзегетической практики……………35
3.2 Принципы экзегетики блаженного Иеронима……………… 38
Заключение………………………………………………………………. 41
Библиографический список…………………………………………….. 42
Введение
Блаженный Иероним – известен в богословской среде как переводчик и экзегет. И зачастую сведения о блаженном ограничиваются лишь тем, что он занимался переводом Священного Писания и является покровителем переводчиков. В семинарском курсе, личность блаженного затрагивается в процессе изучения Библейской Истории и Общецерковной Истории, не более того.
Данная работа - это скромная попытка более подробно рассмотреть личность блаженного и его эпистолярное наследие. Труды Иеронима очень хорошо освещены на Западе, в России же, напротив, творчество блаженного рассматривается очень сжато. Однако его вклад в развитие богословской мысли в области перевода и толкования, не может оставаться нерассмотренным в процессе изучения Священного Писания. Более широкое описание жизни Иеронима в представленной работе объясняется попыткой рассмотреть, как те или иные обстоятельства жизненного пути, повлияли на его работу с Священным Писанием. Также интересно и его отношение к Священному Писанию, которое видно в его сочинениях и письмах.
Предваряет работу описание положения Римской Церкви IV века, а так же ознакомление с той работой, в области перевода и экзегезы, какая была проделана к моменту начала занятия с переводом и толкованием самим Иеронимом. При рассмотрении переводческой деятельности Иеронима, целью данной работы является объективный взгляд на проделанную им работу.
Рассматривая экзегетическую практику Иеронима, в работе показаны методы, к которым прибегал Иероним в своих экзегетических опытах. А также характеристика его толкований им самим в своих комментариях написанных к Книгам Ветхого Завета, которые будут цитироваться в данной работе, Иероним Стридонский. Блаж. Прологи к книгам Ветхого Завета. [Электронный ресурс]. – http :// lib . babr . ru / index . php ? autor =57. 25.04.2009. А также мнения современных исследователей, таких как профессор Юнгеров П. А., Брюс М. Мецгер, О. Нестерова, священника Дж. Рицци. Также в данной работе наиболее часто будут цитироваться письма блаженного Иеронима по: Диесперов А. Блаженный Иероним и его век. Приложение: Бл. Иероним. Избранные письма / Составление и комментарии А. А. Столярова. – М.
«Пойду в сокровищницу святого Иеронима, хотя нищего духом,
яко законника, нищету хранить присягавшего, не последнего
в церкви Христовой учителя».
Святитель Димитрий Ростовский
1.1 Общее положение Римской Церкви в IV веке
Прошло не более трех веков, с того времени как, христианство, из «маленькой горсточки рыбаков и ремесленников древней Палестины»[1] превратилось в государственную религию великой Римской Империи. Первые два века ознаменовались для христианства тяжелыми условиями, но впоследствии «при Константине Великом оно восторжествовало над язычеством, как государственным институтом; оно стало владычицею в империи, оно приобрело власть и силу официальную»[2]. Окончательная же победа, а именно над сердцами и умами язычников, представилось завершить ему самому. И нет сомнения, что христианству это было бы не под силу.
Так было на Востоке, на Западе же «христиане составляли лишь незначительное меньшинство»[3]. Для Запада Империи христианство было непонятно и плохо прививаемо, в связи с жизненным укладом римлян, их менталитетом. Римляне в большинстве своем были образованными, и с их юридически точным менталитетом было сложно воспринять мистическую таинственность христианства. Тем не менее, римское христианство, приобретя крупные масштабы, стало, как бы «подгнивать» изнутри. Привычные к пышным мероприятиям, тонким одеждам и вкусным яствам, римляне не смогли в полноте воспринять в себя учение Христово. Это «подгнивание» затронуло не только мирян, но и большинство римского духовенства. Оно вдруг резко обособилось от народа и Римская Церковь «очень скоро пришла к тому, что сделалась исключительно духовенством»[4]. Таким образом, победа христианства над язычеством, превратилась, отчасти, в его поражение. Как пишет протоиерей А. Шмеман, «победа часто оборачивается поражением, свобода от гонений – зависимостью от власти»[5]. Тем не менее, нашлись люди, которые смогли подобрать нужные слова и убеждения и воцерковить «пышный Рим». Одним из них был папа Дамас, он сумел заинтересовать христианством знать и высшую власть Рима, а также начал работу над обращением варваров, приводя их под «свой омофор». Но самое главное, что нас интересует в данной работе «это новый латинский перевод Библии, Вульгата, заказанный им знаменитому далматскому лингвисту, экзегету и переводчику блаженному Иерониму»[6].
1.2 Жизненный путь блаженного Иеронима
Евсевий Иероним появился на свет приблизительно около 340 года. Родом Иероним происходил из состоятельной семьи христиан. Детство его проходило в городе Стридоне, что на границе Далмации и Паннонии. Не зря некоторые его современники называют Иеронима «далматинцем». Родившийся в христианской семье, Иероним с детских лет был знаком с христианским вероучением, с молоком матери, так сказать, впитал в себя учение Христово. Первоначальным воспитанием блаженного занимались многочисленные рабы. «Вследствие этого между мальчиком и родителями не установилось никаких нравственных связей»[7].
Далее он сам захотел продолжить свое образование и для этого «в 345 году поступил вместе с товарищем детства Бонозом*, в школу знаменитого римского грамматика Доната»[8]. Здесь же он знакомится со своим, первоначально другом, а затем, противником Руфином Аквилейским. Переселение в «Вечный город» коренным образом изменило его мировоззрение. Он одновременно полюбил и возненавидел этот город. «Нет сомнения, что без этого переселения мы не имели бы того Иеронима, которого знаем сейчас»[9], - говорит А. Диесперов. Иными словами, Иероним оказался «к месту» в Риме того времени. Потому что как личность блаженный «предстает перед нами как необычайно цельная, последовательная натура, как очень симпатичный, хотя и причудливый человек, к тому же чрезвычайно трудолюбивый. Это трудолюбие и образованность сочеталось в нем с повышенной ранимостью: Иероним не выносил критики, и чем ближе был к нему какой либо человек, тем больше была вероятность, что в конце концов он станет его злейшим врагом. Он был человеком искренним, пылким, а оттого – и вспыльчивым, и весьма колючим»[10]. Так характеризует Иеронима профессор А. Дворкин, хотя с его мнением можно согласиться только отчасти, в отношении вспыльчивости Иеронима и его нетерпения критики. Скорее всего, Иероним как-то по иному принял в свое сердце Совершенного Учителя, что не терпел критики от тех кто, проходя испытание истинным учением, проходил его недостойно. Так как известно, что от других людей, например блаженного Августина, Иероним принимал укоризну со смирением, хотя также не всегда. Что находит отражение в его письмах к Августину. Да, блаженный Иероним был максималист соответственно Евангелию: «…да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, от лукавого».(Мф. 5:37).
В Риме блаженный упражнялся в риторике, поскольку предмет этот отвечал его природной склонности, вероятно, что Иероним был одним из лучших и прилежнейших учеников тогдашних ораторских школ. Именно в этих школах все еще сохраняли чистоту классического латинского языка. Там же воспитывали любовь к поэзии «Золотого века». Поэмами, заученными еще в юности, изобилуют произведения блаженного. На школьной скамье блаженный влюбился в литературу, за что не стеснялись лишний раз уколоть его оппоненты. По произведениям Цицерона и Сенеки познакомился блаженный с греческой философией. Из-за своей любви к литературе собрал он огромную библиотеку, которую постоянно перевозил с собой. Таким был Иероним в этот период пребывания в Риме, а именно: примерным учеником, искусным ритором, писателем, влюбленным в литературу. Но это не тот Иероним, который нас так интересует, нас интересует Иероним как переводчик и экзегет кем ему еще предстоит стать.
Около 360 года Иероним принимает крещение, во время путешествия с Бонозом по Рейну и Галлии. Во время этого путешествия с ним происходит душевный перелом, как пишет сам блаженный: «Ты ведаешь (Господи)… как, после учения в Риме, на полуварварских берегах Рейна, когда мы с ним делили пищу и кров, я первый восхотел чтить Тебя»[11]. Хотя и был блаженный рожден и воспитан в христианской семье, тем не менее религия мало затрагивала его. Но Тальберг замечает, что «нравственные устои, заложенные в семье, взяли верх над низменными порывами и увлечениями молодости»[12].
Что произошло, почему блаженный решил вдруг кардинально измениться, судить сложно и вопрос об этом остается открытым и по сей день, лишь «Бог знает сердца» (Лк.16:15). Вернувшись, Иероним поспешно отправился в новое путешествие. В его преждевременном отъезде Диесперов видит бегство, так как в одном из своих сочинений Иероним нелестно отозвался о консуле Верцеллы. Но, скорее всего блаженный больше тяготел к уединению. Это чувствовала его душа, но еще не понимал разум. Единственное что понял блаженный так это то, что жить более в городах он не сможет. Вся его природа требовала уединения, хотя по натуре он был очень общительный человек, его многочисленные послания тому свидетельство.
Путь блаженного по свидетельству его самого: «Наконец, когда Фракия, Понт, Вифиния, весь путь по Галатии и Каппадокии и земля Киликийская истомили меня палящим зноем, Сирия, наконец явилась мне как бы надежнейшая гавань для потерпевшего крушение. Здесь я испытал всякого рода болезни, какие есть»[13]. Ведь именно в Аниохии произошел с блаженным очень интересный эпизод, который живописно изображен в письме блаженного: « И вот, когда так искушал меня древний Змий, приблизительно в середине Великого поста горячка овладела телом моим и без всякого ослабления – что даже невероятно – до того снедала все тело мое, что остались почти одни кости. Готовились уже похороны, и жар жизненной силы едва теплился только в одной груди, тогда как остальное тело уже начинало остывать – как вдруг, восхищенный духом, я был привлечен пред трибунал Судии, где было столько света, так молниеносно сиял блеск окружавших Его, что, упав на землю, я не осмеливался взглянуть вверх. Спрошенный о том, кто я, я сказал, что христианин. Но, Тот, Кто восседал, ответил: «Ты лжешь. Ты цицеронианец, а не христианин. Где сокровище твое, там и сердце твое», - и замолчал я, и среди бичеваний – потому что Он приказал бить меня – еще более мучился в огне совести»[14]. После этого происшествия Иероним дал клятву не читать больше языческих авторов. Возможно, он и не читал более, но использовал в своих произведениях весьма часто. А возможно, и читал их, но не так, как ранее, когда сравнивал пророков с Плавтом, находя пророков грубыми «…не видя слепыми очами света, я думал, что это вина не глаз, а солнца»[15]. Именно за то, что Иероним использовал в своих сочинениях языческих авторов, обвинял его Руфин как клятвопреступника. На это лучше привести ответ самого Иеронима, в котором можно отметить насколько он изменил свое отношение к классикам: « Что же касается до того, что ты спрашиваешь в конце письма, почему в сочинениях наших мы предлагаем иногда примеры из светской литературы и чистоту церкви заражаем языческими нечистотами, то вот тебе краткий ответ: ты никогда не спрашивал бы этого, если бы тобою всецело не владел Цицерон, если бы ты читал Священное Писание, если бы заглядывал в толкователей его, забыв про Волкация. Кто же не знает, что и у Моисея и у пророков есть заимствования из языческих книг, и что Соломон предлагал Тирским философам вопросы и отвечал на вопросы с их стороны …Сам Апостол Павел пользуется стихом Эпименида, когда пишет Титу: «Критяне – лжецы, злые звери, утробы ленивые». Этот героический полустих впоследствии употребил Каллимах, и если по-латыни не соблюден метр, при дословном переводе, то этому нечего удивляться, так как и Гомер, переложенный в прозу на том же самом языке, едва сохраняет смысл. В другом послании он также употребляет шестистопный стих Менандра: «Худые беседы портят добрые нравы» и у Афинян в Ареопаге, споря, приводит в свидетельство Арата: «и мы его род есмы», что по-гречески читается του̃ γὰρ καὶ γένος ὲσμὲν и есть завершение героического стиха. Мало того, вождь воинства Христова и оратор непобедимый даже случайную надпись на жертвеннике обращает в аргумент веры, защищая дело Христа. У Давида научился он извлекать меч из рук врага и главу гордого Голиафа отсекать его же оружием»[16]. Теперь блаженный в классиках видит не предмет успокоения и услаждения, но лишь трофейное оружие. Уважая языческих писателей, Иероним был категорически против попыток некоторых назвать языческих авторов пророками христианства: «Однако ведь не можем же мы назвать Марона христианином до Христа, хотя бы он и писал:
«Вот и дева грядет. Наступает Сатурново царство,
Новый на землю род нисходит с высокого неба,
И заставлял отца говорить сыну:
Сын мой, крепость моя, моя единая сила…
Все это ребячество или шарлатанство»[17]. Таким образом, нельзя обвинить блаженного в излишней предвзятости к языческим классикам, да, была определенная любовь к ним, лишь как человеческая приязнь, с которой блаженный усердно боролся до конца своих дней.
Около 374 года блаженный Иероним отправляется в Халкидскую пустыню, в ней он предается «умному деланию». Блаженный очень любил уединение: «О, пустыня, зацветающая цветами Христа! О, уединение, где родятся те камни, из которых строится в Апокалипсисе град великого Царя! О, безлюдье, веселящееся присутствием Господа»[18]. Так восхваляет пустынножительство блаженный Иероним. Наконец то, к чему стремилась душа блаженного, согласилось вкусить и тело. Не зря многие современные патрологи называют блаженного, основателем латинского монашества. «Монашество, хотя и не без некоторых трений стало развиваться также и на Западе, - пишет протоиерей Валентин Асмус – Здесь нужно назвать, прежде всего… - блаженного Иеронима Стридонского, который, можно сказать, большую часть своей жизни прожил на Востоке и в своих многочисленных творениях познакомил западный мир с подвигами восточного монашества»[19].
Но пребывая в пустыне, Иероним занимался не только воздержанием, бдениями и молитвой, но предавался и умственному труду. Блаженный был ученым и литератором, этого у него отнять никто не мог. Как ученый, Иероним был осторожен и вдумчив, скрупулезно занимался он изучением Священного Писания и нередко укорял тех, кто недостаточно был подготовлен к изучению и толкованию священных текстов:
«… снадобий знанье
Нам обещают врачи, о ремеслах заботится мастер,
только искусство писаний таково, что все его присвояют себе:
Пишут - равно и ученый и неуч – сегодня поэмы.
И болтунья старуха, полоумный старик, безграмотный враль – все имеют притязание на это искусство, искажают его и учат ему прежде, чем самим научиться»[20]. К изучению Священного Писания сам блаженный подошел со свойственной ему щепетильностью и скрупулезностью. Он желал получать знание от первоисточников, с греческим блаженный был знаком еще с юности, хотя Е. И. Смирнов считает, что лишь в Константинополе блаженный начал заниматься им. Но он хотел еще изучить и еврейский, чтобы без упреков приступить к переводу и толкованию Св. Писания. В Халкиде блаженный жил не одним лишь кабинетным затворничеством, он, по слову апостола, добывал себе пропитание, молился и был вполне удовлетворен своей жизнью. И не раз потом в будущем жалел об упущенном уединении.
Эта удовлетворенность, эта духовная самодостаточность, выплескивалась в произведениях блаженного на всех, кто был ему дорог, кого он любил. От избытка его сердца, говорили его уста. Поэтому во время уединения блаженный ведет частую переписку с друзьями, полемику с теми, кто его в чем либо обвинял и наконец, обличения тех, кто уклонялся в грех.
Письма блаженного «были не только средством общения, но и инструментом убеждения, позволявшим продемонстрировать свое литературное мастерство»[21]. Но не мастерство заботило блаженного, посредством писем он наставлял своих подопечных, советовался с равными. Позднее такое общение стало называться – духовной перепиской. Анализируя духовную переписку блаженного, мы погружаемся во времена Иеронима и выносим оттуда багаж так необходимых нам знаний. Его письма славились в среде его современников, их переписывали, пересказывали, заучивали наизусть, передавали из рук в руки, что бывало, приводило к недоразумениям. В письмах блаженный воспевает любовь к пустынножительству, обличает греховные обычаи римлян, толкует отдельные места Священного Писания, полемизирует с оппонентами, утешает страждущих. Нередко в полемике, в пылу спора, Иероним не сдерживается от «красноречивейших эпитетов». В таких письмах святой нередко прибегает к своей риторской практике, так как риторская школа наложила на характер Иеронима свой отпечаток, о чем сам святой говорит: «Но в этом письме мы еще, согласно с возрастом, дозволили себе словесную игру, и еще не остыв от увлечения риторикой, украсили кое-что схоластическими цветами»[22]. Избавиться от этого блаженному не всегда удавалось, вот что он сам говорит по этому поводу: «…В этом труде мы много работали над упрощением речи ради ее доступности для простых людей. Но не знаю почему, даже наполненный водой сосуд сохраняет все тот же запах, который воспринял некогда от первоначально в нем бывшего напитка»[23]. Но, тем не менее, его произведения отвечали литературным вкусам современников.
В Италии блаженного полюбили заочно, благодаря его произведениям и его авторитету, ведь блаженный имел в своем распоряжении, кроме латинского, еще два других языка, важнейших для богословских занятий – еврейский и греческий. Уже одно это знание сразу выделяло его из среды тогдашних богословов, потому что «между ними подобная филологическая осведомленность была редчайшим явлением»[24].
Но проживая в пустыне, блаженный и там не мог найти покой. Так как богословские споры поделили отшельников на партии, и каждая из партий, желала видеть блаженного в своих рядах. Поэтому, « будучи не в состоянии разобраться в многочисленных антиохийских сектах, он держался в стороне от всех и находился в церковном общении лишь с изгнанными на Восток египетскими епископами»[25]. Спор разгорелся благодаря все тому же Арию. Восточные христиане не могли определить учение об ипостасях, одни ратовали за одну ипостась в трех лицах, другие за существование трех отдельных ипостасей. Разница слов и значений привела к длительной усобице и обоюдной вражде. «Для Иеронима, с его отвращением к богословской казуистике и даже неспособностью разбираться в чисто софистических, на которые были способны лишь греки, тонкостях, эти неурядицы оказывались тем более тягостными, что от него все требовали немедленного заявления о своей вероисповедной солидарности с какой-либо из этих взаимно-нетерпимых догм»[26]. Блаженный Иероним нашел выход, и обратился за разрешением вопроса к папе Дамасу: «Если прикажете, пусть будет составлен новый Символ, вместо Никейского, пусть мы, правоверные исповедуем Христа одними и теми же словами вместе с арианами»[27]. Из этого видно, что для ученейшего мужа, блаженного Иеронима, слово и авторитет Церкви, в лице епископа было решающим. Что ответил папа неизвестно, ясно лишь то, что пока святой Афанасий Великий составлял пояснение к Никейскому Символу, на Западе все решилось довольно просто, там «отход от единосущия был вызван исключительно государственным насилием. В 363-ем году легионы возвели на престол старого генерала Валентиана, который на просьбу епископов позволить им составить собор, ответил: «Я мирянин и считаю неприличным вмешиваться в это; пусть иерархи съезжаются и решают, как хотят». В этой свободе Западная Церковь попросту и целиком вернулась к своему исконному приятию Никейского Символа»[28]. Тем не менее, блаженному пришлось покинуть, более не гостеприимную пустыню, потому как «в окружающей его среде он нашел много грубости и лицемерия, постепенно разошелся с монахами и решил возвратиться в Рим»[29]. Вот что пишет сам блаженный по этому поводу: «Ни малого уголка пустыни не хотят уступить мне. Каждый день вопрошают о вере, как будто бы я без веры принял крещение. Исповедаю, что хотят они – этого им мало. Подписываюсь под этим не верят. Одного добиваются, чтобы я ушел отсюда. Я уже готов и на это; они уже отняли часть души моей, возлюбленнейших братий моих, и те хотят уходить, уже уходят отсюда, говоря, что лучше жить среди зверей, чем среди таких христиан»[30].
Блаженный отправляется в Рим, по пути в Антиохии он был поставлен в пресвитера Павлином Аниохийским; оказывается так же, что «в то время были выборы прямо во пресвитера»[31]. Но будучи рукоположенным, блаженный, никогда более не совершал евхаристию. Все это благодаря его своеобразной трактовке священнического служения. «Также и священники, которые отправляют евхаристию и разделяют кровь Господа народу Его, поступают нечестиво, думая, что εὺχαριστίαν производит самое слово священнослужащего, а не заслуги священных лиц, о которых говориться: Пусть священник, на котором есть пятно, не приступает с приношением к Господу»[32], более подробно о священстве блаженный рассуждает в письме к монаху Илиодору. Также в Антиохии, из-под пера святого, вышел «Диалог против Люцефериан», то есть против еретиков, в котором блаженный, со свойственной ему горячностью, осуждает их, даже тех, кто желал вернуться в лоно Церкви. После этого, стопы святого направились в Константинополь, где «в продолжении трех лет… он слушал Григория Богослова, изучал отеческую литературу».[33] Здесь же он познакомился и с Григорием Нисским и закончил свой обширный труд – перевод «Хроники Евсевия» с греческого языка на латинский. Таким образом, у римлян появился хронологический свод, дополненный Иеронимом. Благодаря этому труду хроники дошли до нас, так как греческий оригинал не сохранился. В это же время блаженный познакомился с экзегетической традицией Оригена и перевел его толкования на пророков Иеремию и Иезекииля. Некоторые исследователи, между прочим, предполагают, что именно Григорий Богослов обратил внимание блаженного Иеронима на Оригена, но и этот вопрос остается открытым.
В 381 году блаженный Иероним прибывает в Рим. В нем святой очень быстро попадает под покровительство папы Дамаса. Конечно, главной причиной почета и уважения к Иерониму со стороны римского епископа были его редчайшие способности в области богословия. Да, он не был софистом, не разбирался в тонкостях греческих богословско-философских споров, но он был знаком с святоотеческой литературой, как латинской, так и греческой, знал три языка (может и больше, некоторые считают, что блаженный знал еще и сирийский). Только он один мог иметь самостоятельность суждений «в области вопросов экзегетики, требовавших, в большинстве случаев, непосредственного знакомства с еврейским текстом. Кроме того, основательная осведомленность Иеронима в святоотеческой литературе еще увеличивала компетентность его суждений в области богословия»[34].
В Рим блаженный прибыл по просьбе папы для решения некоторых вопросов предстоящего собора, так как блаженному уже довелось побывать на Втором вселенском соборе в Константинополе. Папа поручил ему составить символ для обращающихся от аполлинарийства. То, что его позвали специально для участия в соборе, говорит о его известности и авторитете в широких кругах общественности. Неудивительно, что папа его приблизил к себе и иногда пользовался его услугами в качестве секретаря. Отсюда появились слухи о его, якобы, кардинальском сане.
«Папа неоднократно обращался к нему за разрешением различных экзегетических трудностей»[35] устно и письменно. Отсюда «мы имеем несколько ответов Иеронима, наполненных, иногда, довольно обстоятельными толкованиями»[36]. Папа поручил блаженному исправить Новый Завет; это занятие прославило Иеронима, правкой он занимался еще много лет. Помимо трудов по исправлению Священного Писания, Иероним переводил гомилии Оригена на Песнь Песней; как считает профессор Е. Попов, это делал он «чтобы заинтересовать своего покровителя Оригеном»[37]. Здесь же блаженный пишет сочинение против Гельвидия, утверждавшего, что Пресвятая Дева, по рождении Иисуса Христа, родила еще детей от Иосифа. Сама «Книга о приснодевстве» написана в пренебрежительном тоне, в ней Иероним отвечает, что если бы это были действительно братья Христа, то Ему не требовалось бы поручать Божию Матерь Иоанну Богослову. Благодаря знакомству блаженного с благочестивыми римлянками, из под его пера, увидели свет еще множество прекрасных произведений, одно из них «Письмо к Евстохии о хранении девства». В нем блаженный осуждает, высмеивает римских клириков и по «тону бичующей сатиры в отношении к духовенству и монахам это произведение, представляет из себя, нечто исключительное, даже среди»[38] его собственных произведений. «Об этих нападках на клириков нужно заметить, что они в своей крайности имели успех несколько неожиданный и, наверное, нежелательный для Иеронима: язычники из «Письма» с целью унизить религию и очернить образ жизни христиан»[39], использовали, наиболее, меткие и острые выражения, что не могло не раздосадовать блаженного.
Римская жизнь святого проходила в постоянном труде, что для него было вполне привычно, но здесь, на труд его вдохновляли все те, которых он любил, о которых болело его сердце, о которых он заботился. «Не менее важна была проповедь монашества, при помощи которой Иерониму удалось создать целый кружок из матрон, принадлежавших к высшему обществу столицы и отказавшихся от мира ради аскетических подвигов»[40]. Вообще проповедь святого была сильна не только словом, но и делом, что более существенно уязвляло его противников. «В житии блаженного Иеронима говорится, что по приезде в Рим, он всех удивлял своей диетою»[41]. Таким образом, блаженный, «сменивший прохладу вечера на душный полдень», не оставил своих подвигов, продолжая поститься и творить молитвенное бдение делом и словом наставляя своих духовных чад. Его забота о девах не могла не пройти мимо недоброжелателей и завистников. Да и к тому же сам блаженный давал повод ищущим повода. Его обличительно-публицистическая деятельность, общение с женщинами, близость к папе, все это настроило римскую общественность против блаженного. Его отношения с римским клиром испортились до такой степени, что «двуногие ослята», как называл своих врагов блаженный, общими усилиями устроили травлю на святого. Не секрет, что во многом, провокатором был и сам блаженный, своим характером он «как будто создан был для того, чтобы везде восстанавливать против себя людей»[42]. Ни один выпад не прощал Иероним, на все у него был подготовлен ответ, как и сам он подтверждает: «Я могу и сам кусаться, могу и сам, задетый, вонзить клыки»[43]. И этот неудачный метод обороны, привел к тому, что он чуть не сделался жертвой возмущения, когда скончалась одна из его воспитанниц. Иеронима обвинили в том, что это якобы он заморил несчастную постами и дальше накал страстей достиг того что некоторые желали побить всех монахов камнями или утопить в реке. Особенно злились те, кто узнал себя на портретах, изображенных блаженным в своих произведениях.
1.3 Переселение на Восток, эпистолярная работа
Вскоре блаженного все же выжили из Рима и он вынужден был опять удалиться. Очень устал блаженный от сотрясений столицы, ему вновь захотелось покоя и тишины: «Вот, когда уже большое пространство жизни лежит за нами, пройденное среди таких волнений, и корабль наш потрясен бурями и поврежден о подводные камни – теперь, как только будет можно, мы как в некую пристань, решили удалиться в безвестность сельской жизни. Там черный хлеб, овощи, взрощенные нашими руками, и молоко, деревенское лакомство, предоставят нам пищу грубую – правда, но в то же время – невинную. При такой жизни ни сон не отвлечет нас от молитвы, ни отягощенность желудка от чтения. Если будет лето – древесная тень даст убежище. Если осень – самая мягкость воздуха и устилающие землю листья укажут место отдохновения. Весной будут пестреть цветами поля, и среди голосов птиц слаще будут звучать псалмы. Когда настанут холода, туманы и снега, я не буду покупать себе дров, буду бодрствовать, согреваясь, или спать. Знаю наверно, что совсем не замерзну. А здесь пусть шумит Рим, неистовствует арена, безумствует цирк, утопают в роскоши театры, и – если нужно говорить о наших делах – пусть дамский сенат ежедневно принимает визиты»[44].
Попрощавшись со всеми, блаженный направляется на Восток. Правда, в Антиохии, к нему присоединились его почитательницы. Вместе они продолжили путь к Святой Земле, по пути останавливаясь в местах, отмеченных в Библии. Вот как блаженный описывает это путешествие: «Неужели же не будет того дня, когда нам доведется вступить в пещеру Спасителя? У гробницы Господа плакать с сестрою, плакать с Матерью Его? Облобызать древо креста и на горе Елеонской вместе с возносящимся Господом устремляться за Ним духом и молениями? Увидеть Лазаря в повязках, выходящего и струи Иордана, очистившимся омовением Христа? Затем пойти к яслям пастухов, молиться у мавзолея Давидова? Узреть пророка Амоса, еще до сих пор на скале своей взывающего в пастушеский рог? Поспешить к палаткам Авраама, Исаака и Иакова и оных славных жен или воспоминанием о них. Увидать источник, в котором Филиппом крещен был евнух. Направиться в Самарию и поклониться праху Иоанна Крестителя, Елисея и Авдия. Побывать в пещерах, где во времена голода и гонений питалось множество пророков. Затем отправимся в Назарет и – согласно со значением имени его – увидим «цветок» Галилеи. Недалеко оттуда видна Кана, где воды превращены в вино. Пойдем дальше к горе Фавор и увидим кущи Спасителя – не с Моисеем и Илией, как желал некогда Петр, а с Отцом и Духом Святым. Оттуда достигнем Генисаретского озера и узрим в пустыне насыщаемые пятью и семью хлебами пять и четыре тысячи народа. Откроется город Наим, у врат которого был воскрешен сын вдовы. Будет виден и Гермоним и поток Ендорский, где был побежден Сисара. Капернаум также, славный чудесами Господа, и равным образом вся Галилея будут доступны взорам. А затем, сопутствуемые Христом, через Силу и Вефил и другие места, где всюду водружены церкви, как некоторые знамена побед Господа, возвратимся к нашей пещере, будем вместе, плакать часто, непрестанно взывать и пораженные копьем Спасителя, воскликнем согласно: «Здесь Он, кого искала душа моя, держу Его и не отпущу более»[45].
Далее паломники отправились в Египет, где их привлекали знаменитые обители нитрийских отшельников. Нитрийские монахи торжественно встретили знаменитого писателя и его спутниц. В Александрии блаженный слушал Дидима Слепца, одного из крупнейших экзегетов того времени. «Уже голова серебрилась сединой и более приличествовала бы учителю, чем ученику, а я все-таки отправился в Александрию и слушал там Дидима, и за многое благодарю его»[46]. О самом Дидиме блаженный пишет: «лишившийся в раннем детстве зрения и вследствие этого не знавший самых букв, показал собою столь необыкновенное явление, что в совершенстве изучил даже диалектику и геометрию, которые наиболее требуют от изучающего зрения»[47]. Вернувшись в Палестину, блаженный решил поселиться в Вифлееме, так как Иерусалим его не привлекал по той причине, что все еще оставался крупным городом, с его шумом и пороками. Святой же искал покоя: «Если бы Распятие и Воскресение не находились в многолюднейшем городе, где есть и курия, и казармы, и публичные женщины, и комедианты, и шуты и все вообще, что обыкновенно бывает в других городах, или если бы этот город только посещался, что толпами монахов, то всем монахам, разумеется, оставалось бы только желать для себя подобного обиталища. В данное же время было бы в высшей степени неразумно отрекаться от мира, оставлять отечество, бежать городов, признавать себя монахом, а с тем вместе жить в еще большем многолюдстве, чем жил бы на родине. Сюда стекается народ со всего света. Город полон людьми всякого рода, и происходит такое стеснение обоих полов, что здесь принужден, бываешь выносить то, чего в другом месте избегал бы хотя бы отчасти»[48].
В Вифлееме Иероним основал монастырь и странноприимный дом: «Мы основали в этой области монастырь и гостиницу, чтобы случайно Иосиф и Мария, придя в Вифлеем, опять не оказались бы без крова»[49]. Здесь блаженный более углубленно стал заниматься еврейским языком, для чего нанял раввина: «С каким трудом, с какими издержками я достал себе Бар-Анину – ночного учителя. Он боялся своих, и являл для меня второго Никодима»[50]. В Палестине Иероним продолжил свои труды по изучению Священного Писания. Этот период жизни блаженного, является наиболее плодовитым и из-под его пера выходят наиболее капитальные и ценные труды. Почти тридцать пять лет, блаженный, освоивший еврейский язык, занимается переводом и изъяснением Ветхозаветного Канона. Не менее интересен и сам подход блаженного к толкованию, начинает он с своего рода экскурса в область еврейской истории и культуры. Он пишет «Книгу о еврейских именах», «О положении и названиях еврейских местностей», «Еврейские исследования на книгу Бытия». Эти работы, хотя и являются, несовершенными, по современным меркам, тем не менее, были очень важны в деле изучения Библии и библейской археологии. О научной новизне этого труда говорит и сам Иероним: «Сейчас у меня в руках книга еврейских исследований – труд совершенно новый и до сих пор у греков и латинов неслыханный»[51].
Труды эти, как и всякая новизна, встретили ожесточенную критику. Блаженного упрекали в неуважении к переводу LXX, в ученом самомнении. И он вынужден был вновь оправдываться: «Иноземные товары привозятся только для любителей; простой народ не покупает бальзама, перца и фиников»[52]. Так иносказательно святой пояснял, что труды свои он пишет для людей с высшими запросами знания. Далее блаженный пишет толкования на псалмы, переводит Оригена, пишет житие Малха и святого Иллариона. Пока однажды в Кесарийской библиотеке не находит знаменитые Гекзалпы Оригена. Этот кодекс давал возможность выверять еврейским подлинником каждое слово любого перевода и кроме этого, подстраховаться при самостоятельном переводе от ошибок. Для Иеронима свод был «находкой века». И с этого момента он начал переводить Псалтирь, Книги Царств, Иова, Пророков, затем Соломона, Ездры и Пятикнижие. Вообще переводом блаженный занимался около пятнадцати лет. Параллельно святой занимался толкованием наиболее непонятных, так сказать, темных мест Священного Писания. Над этим он работал, в общей сложности, около тридцати лет. И за экзегетической работой над пророком Иеремией застигла его смерть. К 393 году была написана блаженным одна из наиболее ценных для нас книг – «Книга о знаменитых мужах». В ней расположен указатель всех церковных писателей от апостолов до самого автора. Она написана в интересах апологетики: «Да познает Цельс, Порфирий и Юлиан, беснующиеся против Христа псы, да познают последователи их – которые думают, что Церковь не имела никаких философов, никаких ораторов и ученых, - сколькие и сколь великие мужи ее основали, созидали и украсили, и да перестанут они обвинять нашу Церковь в невежестве, а лучше сами убедятся в своей непросвещенности»[53]. Эта книга ценна тем, что в ней указываются и многие, которых обошли вниманием современные исследователи, а труды других, благодаря хронике Иеронима мы сейчас имеем возможность читать. В это же время вышли книги блаженного против Иовиана, против Вигилянция и «Разговор против пелагиан».
В это же время святого не оставляет забота о чистоте Церкви, он продолжает обличать, писать наставления. Наиболее интересен для нас его письменный диалог с Руфином, другом молодости. Некоторые, например прот. Валентин Асмус, называют Руфина наряду с Иеронимом основателями западного монашества. Ссора блаженного с другом произошла из-за Оригена. Вся полемика основана на том, что блаженный из последователя превратился в преследователя, хотя Оригена он очень уважал и не стеснялся пользоваться его трудами. Руфин же был и оставался яростным оригенистом. Вообще весь их спор дает очень интересную оценку «воздержанности» Иеронима. Руфин, отстаивая честь Оригена, ссылался на прежние высказывания своего вифлеемского друга. Блаженного Иеронима это изобличало, и он обрушивался на Руфина с жестокими обличениями, которые нередко доходили до оскорблений. И даже после смерти Руфина, блаженный пишет о своем бывшем друге: «Скорпион под землей наконец, наконец многоглавая гидра шипеть против нас перестала»[54]. Вся эта ссора, несомненно, не делала чести Иерониму, блаженный Августин с какой то растерянностью следил за жесткой ссорой: «Кто же теперь не станет бояться друга своего как будущего врага, если могло произойти между Иеронимом и Руфином то, что мы оплакиваем. О, жалкое и жалости достойное положение! О, неверное знание любящих о их настоящем, когда нет предведения будущего»[55]. Последние годы жизни блаженный проводил в одиночестве и болезнях. Умерла одна из его любимых последовательниц, закончились средства к существованию, на Рим надвигалась угроза нашествия. Блаженный был в преклонных годах, его мучили болезни, вот что он пишет блаженному Августину, цитируя Вергилия: «Я, когда-то солдат, а сейчас инвалид, могу только хвалить твои победы и победы других, а не сам сражаться, имея столь слабое тело, –
Время уносит все, и самую душу. Как часто –
Помню – детские дни я тешил пеньем веселым.
Сколько забыто теперь тех песен. Неверен Мериду
Стал даже голос…»[56].
Скончался блаженной памяти Иероним Евсевий Софроний, пресвитер города Стридона в 420 году. Память блаженного празднуется пятнадцатого июля.
2.1 Доиеронимовские переводы Священного Писания
Христианство на Западе было латиноязычным поэтому «из древних переводов Нового Завета, наибольшее значение для научного обихода имеют переводы на латинский язык»[57]. В этой связи, «при передаче текста возросла роль не только переписчиков, но и переводчиков»[58]. Их было очень много и старолатинская Библия переводилась по нескольку раз, разными людьми, нет такой версии, где все 27 книг были бы переведены одним и тем же переводчиком. Появление старолатнинской версии обязано практике двойного чтения Священного Писания во время богослужения, сначала на греческом, а затем на латинском. Вначале латинский перевод был, очевидно, устным, но его стали частично унифицировать. Гораздо легче было бы брать уже готовый текст и его использовать, чем постоянно переводить заново. Иногда перевод записывали под строками или был текст с двумя колонками. В конце концов, когда перестали читать по-гречески, появился лишь латинский текст. Но это был не единый перевод, а собрание множества переводов разных авторов, причем этот перевод постоянно менялся. Блаженный Августин замечает, что «тех, кто переводит Писание с еврейского языка на греческий, можно исчислить, а переводчиков на латинский исчислить никоим образом невозможно. Уже в первые дни веры каждый, кто получал в свое распоряжение греческую рукопись (Нового Завета) считал, что хоть самую малость смыслит в обоих языках, решался сделать перевод»[59]. Так Августин, возможно, выбирая из того, что есть, отдавал предпочтение италийскому переводу (Itala), и обращал внимание на то, что современный ему перевод требует скорейшего исправления, чтобы неисправленный уступил место исправленному. И это вполне справедливое высказывание, поскольку было великое множество переводчиков, и их уровень был недостаточен. Язык перевода лишен изящества, чересчур буквален, а иногда и вовсе непонятный.
Особенности эти обусловлены подстрочным переводом, желанием не внести изменения в текст Священного Писания. Все это привело ко многим осложнениям, это например: сложный словарь и синтаксис. Потому что в то время литературная традиция не одобряла беспорядочного заимствования слов. Но все же язык латинских христиан был наполнен греческими терминами и некоторыми еврейскими, которые прочно обосновались в языке. Больше половины греческих наименований вошло в латинский язык именно в период создания версий перевода.
Наряду с этим в латинском тексте стали появляться слова, смысл которых был изменен – неологизмы. Синтаксис также претерпел изменения, имели место конструкции, чуждые латинскому языку, либо происходило удлинение слов, оканчивающихся на сонорный, это все благодаря дотошно-буквальному переводу. Но в связи с тем, что переводчиков было много, появились переводы и с разговорным, иногда ярким и живым, приземленным языком. Эти переводы в изобилии имеют в себе прилагательные в превосходной степени и отдают предпочтение причастным формам – это все явно не типично для классической латыни. Неудивительно, что эти переводы нуждались в срочном исправлении. Зачастую свою долю вносили не только переводчики, но и те кто переписывал, вместо того чтобы чисто механически переписывать рукописи, позволяли себе значительную свободу в использовании собственных и чужих традиций.
Таким образом «западный текст являлся результатом свободного обращения писцов с имеющимися в их распоряжении текстами»[60]. В итоге старолатинская версия была как бы живым и постоянно растущим организмом и в этом своем многообразии, принимающим угрожающие размеры. Конечно, это не могло быть приемлемо для латинских христиан, тем более для Иеронима и Августина.
2.2 Критика в адрес перевода Семидесяти
Перевод Септуагинты был сделан с древнего, местами более точного иудейского текста, чем тот, который использовался в конце четвертого века. Блаженный Иероним по вопросам богодухновенности, наличия духовного смысла и безошибочности Библии придерживался традиционных взглядов, но тем не менее Септуагинту он недооценил. Он упрекает перевод Семидесяти в том, что он весьма часто отступает от буквального текста подлинника, допускает перифразы и иногда, вместо буквального значения, держится переносного, таинственного. По свидетельству блаженного, он сделал свой перевод с еврейского с той целью, чтобы привлечь к христианству многих евреев, которые с недоверчивостью смотрели на перевод Семидесяти. Также блаженный Иероним совершенно исключал тот факт, что перевод совершался семьюдесятью в разных комнатах: «Я не знаю, какой автор первый своей ложью построил в Александрии семьдесят комнат, разделенные по которым они написали одно и то же, когда Аристей защитник того же Птолемея и спустя немного времени, Иосиф ничего подобного не сообщили, а пишут, что они, соединенные в одной базилике, сличали, а не пророчествовали. Ибо иное дело быть пророком, и иное быть переводчиком – Там предсказывает Дух Святой, здесь – эрудиция, изобильный словарный запас перелагают усвоенное»[61]. Далее блаженный сообщает, что не собирается затмить LXX толковников: «не осудим старое, но после первых, с посильным усердием потрудимся в дому Господнем. Семьдесят толковников были до пришествия и то, что не знали, выразили не понятно. Мы же занимаемся не толкованием, а историей, потому что знаем и о пришествии, и о воскресении. И то, что мы лучше понимаем, лучше изъясняем. Посему слушай, тайный недоброжелатель: не осуждаю я, не отвергаю Семьдесят толковников, но искренне предпочитаю им всем апостолов»[62]. Блаженный переводил книги по одной, и после каждого нового перевода на него обрушивался шквал осуждений. Поэтому святому приходилось защищать себя тем, что он указывал на недостатки Септуагинты. Наиболее поминаемый им факт, заключался в том, что у апостолов, знающих перевод LXX, при цитации Ветхого Завета, текст не сходился с переводом LXX. По этим соображениям святой и решил сделать свой перевод с еврейского.
2.3 Гекзаплы Оригена
Однажды в Кесарии, совершенно случайно, блаженный наткнулся на труд Оригена, его знаменитые Гекзалпы. «Для Иеронима свод Оригена являлся ни с чем несравнимым сокровищем»[63]. И действительно, это был колоссальный труд по критической обработке текста LXX. В нем Ориген наглядно показал отношение перевода LXX к первоначальному тексту Ветхого Завета. Этот труд подготовил почву для научной экзегетики и полемики с иудеями, которые упрекали христиан за то, что они зачастую не знают истинного Библейского текста. Название гекзапл (̒εξαπλα̂) труд получил потому, что делился на шесть столбцов: 1. Еврейский текст в еврейском написании; 2. – тот же еврейский текст в греческой транскрипции; 3. Перевод Акилы, отличающийся буквально верностью основному тексту и потому поставленный рядом с ним; 4. Перевод Симмаха; 5. Перевод LXX; 6. Перевод Феодотиона. В некоторых книгах были еще столбцы с переводом, неизвестным в настоящее время. Таким образом, для отдельных книг труд Оригена, приобретал вид октапл и даже эннеапл. Перевод LXX был в пятой колонне для удобства сравнения. Сам Ориген заметил, что перевод 70-ти отличен от первоначального еврейского текста* . Эти расхожие места он отметил – астериском и овелом(ὸβελός). То что Ориген не находил у LXX и не находил у евреев он отмечал овелом, чего не находил у LXX, отмечал астериском. В местах, где текст LXX казался испорченным, Ориген просто правил его в соответствии с еврейским, не делая указаний, либо просто вставлял параллели с того же еврейского. Занимаясь этим трудом, Ориген преследовал чисто апологетические цели. Он хотел защитить перевод 70-ти от упреков иудеев и еретиков. Выполнив эту задачу, Ориген «сделал возможным критическое пользование Ветхим Заветом, создал для исследователей Священного Писания критическое пособие, величайшей важности – род лексикона для экзегетов»[64].
Получив в свое распоряжение такой фундаментальный труд, блаженный Иероним использовал его в своих переводах. Тем не менее, проанализировав этот труд, блаженный выступает против присутствия в нем феодотионова перевода: «Ориген, который к древнему изданию примешал перевод Феодотиона… многие следуют бреду апокрифов и предпочитают иберийский вздор подлинным книгам».[65] Таким образом, блаженный всем переводам предпочитал первоисточник, за который он принимал еврейский текст. Работая над переводом, блаженный все же сравнивал с оригеновскими гекзаплами, чтобы в сложных местах не совершить ошибок.
2.4 Работа Иеронима над переводом Священного Писания
Первый перевод Священного Писания был сделан блаженным по просьбе папы Дамаса, это был перевод Псалтири, далее блаженный перевел четвероевангелие, это был даже не перевод, а сверка с греческим подлинником. Поскольку к IV веку, по свидетельству самого Иеронима, латинский текст был сильно искажен и имелся во множествах экземпляров. Каждый экземпляр был отличен от другого: «tot enim sunt examplaria paene quot codices»[66]. В предисловии к Четвероевангелию блаженный пишет: «Ты убеждаешь меня пересмотреть старолатинскую версию, засев за разбор копий Писания, рассеянных ныне по всему миру; и поскольку все они отличаются друг от друга, ты хочешь, чтобы я решил, какая из них согласуется с греческим подлинником. Это труд любви, но труд в одно и то же время и рискованный, и дерзновенный, ибо судя других, я выставляю себя на всеобщий суд. Кроме того, как я отважусь изменить язык мира, когда он убелен сединой, и снова вернуть его к ранним дням детства? Найдется ли человек, ученый или неуч, который, взяв в руки этот том и поняв, что прочитанное идет в разрез с его привычными вкусами, не разразился бы не медля бранью, не назвал бы меня фальсификатором и профаном за то, что я осмелился дополнить древние книги, изменить их или исправить»[67]? Но, тем не менее, благословение папы, просьбы братий и желание самого блажного дать латинянам точный перевод, сверенный с текстом еврейским, победили. Однако опасения Иеронима оправдались, его латинский вариант вызвал и критику, и гнев, и осуждение. Но время показало, что перевод блаженного более точен и научно обоснован. Поэтому «Новый Завет Иеронима содержит те книги, которыми мы пользуемся сейчас. Его все шире воспринимали как главную латинскую версию, и книги, которые содержались в нем, стали повсеместно принятыми священными книгами Западной Церкви»[68]. Победу своего перевода провидел и сам святой, хотя не обошлось и без критики. Папа, получив новый перевод, сразу же ввел его в употребление, несмотря на присутствующие в переводе недостатки.
После этого блаженный долго не брался за переводческую деятельность. Но найдя в Кесарии оригеновы Гекзаплы, блаженный решил заняться переводом Ветхого Завета с еврейского источника. Сам подход блаженного к работе уникален, сначала святой изучил еврейский язык, затем провел исследования в области иудейской культуры и в контексте всего этого приступил к работе во всеоружии. «Проводил изыскания без предвзятости и боязни, полагаясь лишь на объективное изучение самих текстов и знание Древнего Востока, то есть того культурного окружения, в котором жили сыны Израилевы в то время, когда писалась Тора»[69]. Сама личность святого; его пытливый, упорный характер; его ученость; его географические познания, да и сама окружающая его обстановка, помогали блаженному в этой нелегкой работе. Начал перевод блаженный не по порядку, а с книги Царств, возможно, что весь перевод он делал по просьбам братий, о чем есть указание в его примечаниях к переводу: «Получил я желанные письма от моего Дезидерия, которому по некоему предусмотрению будущего, досталось одно имя с Даниилом и который просит меня перевести Пятикнижие»[70]. И еще: « мой друг Хроматий, святейший и ученейший из епископов, просит меня перевести еврейские книги на латинский язык»[71]. К 393 году блаженный перевел книгу Царств. Затем занялся он переводом Иова, Пророков и Псалтири. В 395 году перевел книги Паралипоменон и Ездры, Неемии, три книги Соломона, потом Пятикнижие, Иисуса Навина, Судей и Руфь. В 405 году он закончил перевод неканонических книг Товит и Иудифь с арамейского текста и неканонических прибавлений к книгам Есфирь, Даниила и Иеремии с греческого текста. Не прикасался он к книгам Премудрости Соломона, Премудрости Сираха, Маккавейских и Варуха.
Язык перевода был литературным латинским языком, но менее изящным, чем в других произведениях. Он намеренно допускал в нем неточности в словосочетаниях, склонениях, чтобы не удаляться от общепринятого, тогда языка. Тем самым пытался сгладить значительное отличие своего перевода от Италийского. Если текст LXX был сходен с еврейским, блаженный сохранял италийское чтение. «Красоте латинской речи автор предпочитал грубость (stridor) точного еврейского перевода. Неизбежно у переводчиков «еврействования» Иероним не избежал: еврейская грамматика и словосочетания остались и в его переводе (facio verbum – I Цар. 3:11; plorans Плач. 1:2…). Переводчик, впрочем, держался смысла, а не буквы – ne verbum e verbo, sed sensum ex sensu transfuit – соблюдал «благозвучие латинской речи»[72]. Перевел не как толмач, но как оратор, приспособив сами мысли их и их выражения, как фигуры, так и слова, к нашей привычной речи»[73]. Вообще весь перевод блаженного не слишком отходит от буквы и не буквален, выражает мысль точно и изящно. Нередко отходил от еврейского в пользу LXX, чтобы не шокировать читателей новизной. Также уклонялся от еврейского ради красоты слога и наоборот, заменяя греческие периоды латинскими, свойственным латинской грамматике. Но иногда из-за привязанности еврейскому тексту, допускал темный перевод. Изредка вставляет без особой нужды языческие, латинские термины и названия в свой перевод. «Так, и по суду даже осторожных католических богословов нельзя признать перевод Иеронима во всех отношениях абсолютным и совершенным – absolutam et perfectam»[74]. Эти недостатки перевода, объясняются поспешностью работы, единоличностью переводчика, отсутствием пособий, новизной дела, малой подготовкой в еврейском языковедении и недостатком необходимых для перевода средств. Общий вывод католических ученых, о переводе Иеронима тот, что он превосходит все древние переводы точностью и совершенством. И действительно, при анализе, стало известно, что лишь незначительные уклонения позволил себе Иероним, от еврейского текста. Готовый перевод возбудил новые грозные отклики в адрес блаженного. Епископ Августин признавал, что иеронимов перевод лучше, но опасался его вводить в употребление, по причине неприятия и непонимания его в народной среде. Лишь в конце VI века стало в Западных церквях распространяться употребление перевода блаженного Иеронима.
3.1 Влияние оригеновской экзегетической практики
«Писание смиренно по внешности, но возвышенно для понимания и содержит в себе тайны. Его нужно или принять без всяких умствований, благоговейно склонившись перед авторитетом Божественного откровения, или понять его внутренний смысл».
Попов И.В. Личность и учение блаженного Августина
Рассматривая экзегетическую практику блаженного Иеронима в данной работе, прежде всего, хотелось бы обратить внимание на ту экзегетическую традицию, к которой был близок блаженный по характеру своих произведений. В первую очередь нужно отметить две различные экзегетические традиции, своего рода направления – это Антиохийская и Александрийская традиции. «Различия между ними выводили из многих причин – из разных философских влияний: Аристотеля у «Антиохийцев», Платона у «Александрийцев»; из противоположения семитского «реализма» эллинистическому «идеализму», из разницы в религиозных навыках и традициях. Во всяком случае, различие касалось именно подхода к религии, первичных интуиций в установке сознания. Богословски же оно выражалось, главным образом, в разных методах толкования Священного Писания. Антиохийцы боялись аллегорий, символов, умножения «духовных смыслов», всего того, что таким пышным цветом расцвело уже у Оригена. Они, прежде всего, искали буквального смысла, исторической точности в понимании текста и затем уже строили свои богословские выводы»[75]. Рассматривая экзегетическую практику Востока, хотелось бы выяснить, какого направления придерживался блаженный Иероним, чтобы затем приступить к рассмотрению его собственных принципов толкования. Чтобы более сузить круг поиска, обратимся к самому святому, на кого из восточных экзегетов укажет сам блаженный: «я признаюсь, что много лет тому назад, я прочитал двадцать пять свитков Оригена для изъяснения Евангелия от Матфея и столько же его гомилий, а также краткий и точный способ толкования»[76]. Таким образом, в своей работе блаженный использует метод толкования Оригена. Что же собой представляет эта оригенова практика? На этот вопрос мы постараемся ответить далее.
Ориген, разрабатывая свой метод, рассматривал его как инновацию в области экзегетики. В своей методике он отталкивался от языческой философии аллегорезы, считая, что использование приемов иносказательной интерпретации позволит превратить экзегезу Священного Писания « в надежную основу и действенный инструмент для построения догматического учения Церкви»[77]. Большую опасность он видел « в узости и доходящей до абсурда педантичности «иудейского буквализма»[78]. Сам принцип толкований Оригена нельзя просто определить как аллегорический, так как если сравнить практику Оригена с филоновской* практикой возникнут сильные различия. Сам метод нельзя назвать языческим лишь потому, что он несет в себе языческие философские принципы. Так же метод Оригена не исключает применения буквального или исторического принципа толкования, хотя сам разработчик все же отдавал предпочтение аллегорезе. Но Оригену все ж приходилось признавать буквальное понимание Писания. Как и его оппонентам приходилось признавать, «что не все тексты Писания могут пониматься буквально»,[79] например, такие, в которых автор заранее писал в системе символических образов – Песнь Песней. Ориген первый из восточных экзегетов, кто систематизировал практику толкования до определенных правил. «И этого нельзя не отнести к заслугам Оригена. Вот правила, которые предписывал Ориген толкователю писания:
1) «Внимай чтению божественного писания, внимай. Много нужно иметь внимания читающему писания, дабы не сказать или не подумать чего-нибудь о писании слишком поспешно. И внимая чтению писания с верою и богоугодным намерением, толцы в сокровенное писание и отверзает тебе дворник. Внимая чтению, правильно изыскивай, с верою неуклонною в Бога, скрывающего от многих разумение божественного писания. Не достаточно и того, чтобы толкать: весьма необходима молитва об разумении божественных тайн».
2) Не надобно объяснять писание по своему произволу, а должно следовать указаниям Духа Святого, сличать одно место с другим.
3) Если бы встретилось что-нибудь темное в писании, не думай, что в нем самом есть что-нибудь лишнее, вини себя, который не понимаешь, а писание само себя оправдает. Дерзко поступают и тогда, когда, встречая солецизмы, изменяют слова Божии.
4) Не надобно отличать лица говорящие от тех, о которых говориться в писании; а в притче должно обращать внимание на главный предмет притчи и не спорить о каждом ее слове.
5) Для уразумения писания нужно быть знакомым с словесными науками и философией.
6) В писании должно различать троякий смысл – буквальный, нравственный и таинственный»[80]. В этой схеме, сам Ориген нередко противопоставлял одно другому, например аллегорию – букве.
Но, тем не менее, «намерения его были чисты и он аллегорическим толкованием, так, же как и грамматико-историческим, сделал много полезного для своего и последующего времен»[81]. Одним из тех кто, впоследствии, применял схему Оригена на практике, был блаженный Иероним. «Я, - говорит блаженный – со своей стороны думаю, что Оригена, ради учености его, должно читать – читать, чтобы выбирать доброе и беречься дурного»[82], «…он хорошо истолковывал Писания, выяснил темные места пророков, раскрыл величайшие таинства как Нового, так и Ветхого Заветов»[83]. Таким образом, блаженный Иероним воспринял все, что считал доброго, а именно, его систему и практику толкования Священного Писания.
3.2 Принципы экзегетики блаженного Иеронима
Как экзегет блаженный Иероним «вместе с преподобным Ефремом занимает первое место среди отцов в толковании Священного Писания Ветхого Завета»[84]. И неудивительно, ведь всю свою жизнь блаженный работал со Священным Писанием. Для него он изучил еврейский язык, ради него он посетил Палестину, хотел сам стать как бы соучастником событий, описанных в Библии, о чем сам нередко упоминал. Через всю его жизнь, красной нитью, проходит Священное Писание, отсюда такие многочисленные эпистолярные памятники. Блаженный написал комментарии « на 4 великих пророков и 12 малых, на Бытие, на Евангелие Матфея и четыре послания апостола Павла»[85]. Конечно, его толкования не были идеальны, нередки были и ошибки, но, тем не менее, труды блаженного заслуживают пристального внимания. Общую характеристику трудов блаженного можно выразить словами блаженного Августина: блаженный «не заботится неукоснительно ни о чем другом, кроме как о том, чтобы быть в согласии с верой, и не осуждает заранее других, ибо и они, могут в не меньшей степени быть согласны с верой»[86]. Архиепископ Филарет подтверждает это, говоря: «Иероним приводил в толкованиях своих, толкования других, а то, чего не принимает Церковь, отнюдь не одобрял»[87]. Работа блаженного была очень поспешна, святой чувствовал, что еще многого не успевает, в приложениях к толкованиям он признается, что совершенный им труд это еще не оконченный вариант, что в будущем он намерен усовершенствовать его. В своих произведениях святой придерживался аллегорического метода Оригена, но в меньшей степени. Это замечают и современные исследователи называя Вульгату Иеронима «важным фактором в богословском толковании Библии, согласно с Преданием»[88]. Это особенно видно в переосмысленном применении оригеновской дефиниции трех смыслов. Причем он говорит, что нравственный смысл надстраивается над буквенным и должен рассматриваться как иносказательный, но не аллегорический, и должен служить к назиданию паствы. Также в толковании на текст послания (Еф. 5:30-31.) Иероним трактует духовные, т.е. нравственные толкования как чисто градационные, отказываясь смешивать их с аллегорией либо типологией. Всю эту измененность трехчленной оригеновской формулы, Иероним поясняет так: «ибо мы должны понимать Священное Писание, во-первых, по букве, исполняя in ethica все то, что заповедано. Во-вторых, по иносказанию (juxta a allegoriam). В-третьих, сообразно блаженству грядущего»[89]. То, что касается третьего смысла, то под сообразностью «блаженства грядущего» следует понимать то, что этот момент направлен на акт «духовного созерцания, направленного на тайны небесного мира и будущего блаженства, о которых разум может отчасти судить по их отражениям в нашей, земной реальности»[90]. В своих работах блаженный нередко отходит от трехчленной формулы к четырехчленной, которая впоследствии легла в основу средневековых четырех смыслов понимания Священного Писания. Впервые четвертый смысл появляется в толкованиях блаженного Иеронима, скорее всего под влиянием Дидима Александрийского. Вряд ли Иероним осознавал, что оригеновской формуле не доставало четвертого элемента. Он лишь просто сделал первый шаг к ее усовершенствованию. Однако последователи Иеронима продолжат ее усовершенствование. Так как будут и последователи и «преследователи». Одни из них скажут: «Если все древние отцы, если Иероним ничего не понимал в теологии, если они вместе с Церковью пребывали в слепоте, то… я спокойно снесу свою слепоту вместе с таким большим числом выдающихся людей»[91]. Но найдутся и такие, которые скажут: «среди церковных писателей нет почти никого, кто трактовал бы божественные Писания глупее и нелепее… чем Иероним»[92]. На что блаженный ответил бы им: я не толковал «закон Христов по личной ненависти, по частным неудовольствиям и зависти…»[93]
Заключение
Ознакомившись с жизнью блаженного Иеронима ни один человек не смог бы остаться равнодушным. Так как Иероним очень колоритная личность, его неудержимая тяга к знанию и упорность в достижении цели привела к тому, что он очень много потрудился в деле укрепления веры: «в скинию Божию всякий приносит, что может: иные золото и серебро, иные виссон и порфиру, и багрец приносят, и яхонты; для нас хорошо будет, если принесем кожи и шкуры козлиные. И все же Апостол считает наше достойное презрения приношение более нужным. Почему и вся красота различных частей Церкви настоящей и будущей покрывается кожами и власяницами, т. е. то, что наиболее малоценно, прикрывает её от солнечного жара и вредоносной сырости»[94]. Также блаженный Иероним один из первых начал изучение Библии с точки зрения еврейской культуры и археологии. А его письма ценны своими наставлениями и актуальны в наше время. Ознакомление с принципами работы блаженного, его подходом к ней помогает и нам найти правильный подход в деле изучения Священного Писания, в чем да поможет блаженной памяти Иероним нам своими святыми молитвами.
Библиографический список использованной литературы
1. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. – М.: Российское библейское общество, 1993.
2. Августин Блаженный. Трактаты о различных вопросах: богословие, экзегетика, этика. – М.: Империум Пресс, 2005. - 352с.
3. Иероним Стридонский. Блаж. Да будут одежды твои светлы. Письма о духовной жизни. – М.: Из-во Сретенского монастыря, 2006. – 416с.
4. Иероним Стридонский. Блаж. Письмо LVII к Паммахию. / Перевод с латыни Н. Холмогоровой под редакцией М. Касьян и Т. Миллер. Патристика. Новые переводы, статьи. – Нижний Новгород: Из-во братства во имя святого князя Александра Невского, 2001. – 359с.
5. Иероним Стридонский. Блаж. Прологи к книгам Ветхого Завета. [Электронный ресурс]. – http :// lib . babr . ru / index . php ? autor =57 25.04.2009.
6. Иероним Стридонский. Блаж. Четыре книги толкования на Евангелие от Матфея. – М.: Учебно-информационный центр ап. Павла при Московском Государственном Университете, 269с.
7. Асмус В. Прот. История Церкви. Курс лекций. – М.: Православный Свято-Тихоновский Богословский институт, 1998. – 82с.
8. Ауни Д. Новый Завет и его литературное окружение / Перевод с английского В.В. Полосина, под редакцией А.Л. Хосроева. – С-Пб.: Российское Библейское Общество, 2000. – 271с.
9. Болотов В.В. Лекции по истории древней церкви: В 4 т. – Репр. Изд. 1907г. – М.: Алина-Москва, 1994. Т.III. – 340с.
10. Губанов В. Библия опережает науку. Сборник. – М.: Издание православного братства во имя иконы Божией Матери Неопалимая Купина, 1996. – 206с.
11. Дворкин А. Очерки по истории вселенской православной церкви. – Нижний Новгород: Издательство братства во имя св. князя Александра Невского, 2003. – 816с.
12. Диесперов А. Блаженный Иероним и его век. Приложение: Бл. Иероним. Избранные письма / Составление и комментарии А. А. Столярова. – М.: Канон+, 2002. – 400с.
13. Козаржевский А. Ч. Источниковедческие проблемы раннехристианской литературы. – М.: Из-во Московского Государственного Университета им. М. В. Ломоносова, 1985. – 146с.
14. Лебедев А. П. Эпоха гонений на христиан. – Репр. Изд. 1910г. – М.: Алина-Москва, 1994. – 398с.
15. Левинская И. Деяния Апостолов. Историко-филологический комментарий. – М.: Из-во Библейско-богословского института св. апостола Андрея, 1999. – 307с.
16. Макдауэлл Дж. Свидетельства достоверности Библии: повод к размышлениям и основание для принятия решения. – С-Пб.: Библия для всех, 2003. – 747с.
17. Мецгер Б. М. Канон Нового Завета: Возникновение, развитие, значение. – М.: Из-во Библейско-богословского института св. апостола Андрея, 2006. – 342с.
18. Мецгер Б. М. Новый Завет: Контекст, формирование, содержание. – М.: Из-во Библейско-богословского института св. апостола Андрея, 2006. – 360с.
19. Мецгер Б. М. Ранние переводы Нового Завета. – М.: Из-во Библейско-богословского института св. апостола Андрея, 2004. – 552с.
20. Мецгер Б. М. Текстология Нового Завета. Рукописная традиция, возникновение искажений и реконструкция оригинала. – М.: Из-во Библейско-богословского института св. апостола Андрея, 1996. – 325с.
21. Нестерова О. Allegoria pro Typologia: Ориген и судьба иносказательных методов интерпретации Священного Писания в раннепатристическую эпоху. – М.: ИМЛИ РАН, 2006. – 298с.