Яков, приходи (она уже готова) – значилось на небольшом экранчике.
Яков, приходи...
Яков сидел на лавке, скрестив ноги, и тихонько мурлыкая себе под нос, небольшим топориком вырезал из податливого полена буратино. Буратино почему-то не получался.
У Якова были золотые руки: почти все окна деревни подмигивали резными наличниками его работы, а за деревянной посудой, в которую мастер вкладывал всю душу, приходили даже из соседней Рябиновки. Что бы Яков по дереву ни желал сделать, все выходило в лучшем виде, да так, что он и сам по завершении работы поверить не мог, что это его рук дело.
И потому вдвойне странно было то, что буратино не получался.
Зима свирепствовала за покрытым витиеватыми морозными узорами оконцем: гоняла снежные тучи из стороны в сторону; протяжно завывала; вьюжила. Глянешь на улицу, и кажется, будто весь мир вокруг превратился в одну жестокую, равнодушную пургу, границ которой не существует вовсе. Холодная снежная буря без конца и начала, без надежды и просвета. Вроде, по другую сторону окна, а уже мурашки по коже бегут от вьюги подальше – в уют зимней избушки, поглубже, к очагу, призывно потрескивающему березовыми дровишками.
Чадила лампадка.
А буратино по-прежнему не получался.
Дело было даже не в том, что у полена на месте носа был не один положенный, а два сучка, и оба кривых, и не в том, что можжевельник не лучшее дерево для художественной резьбы – для деревянных дел мастера все это не проблема. Просто Яков, легко расстававшийся с частичками своей необъятной души, коей он, не задумываясь, делился с ложками и мисками, подсвечниками и изразцами, в чем-то совершенными, никак не мог понять, как ее, душу, можно вложить в деревянного мальчика, неполноценного изначально.
Да. Яков творил не руками – он творил душой. Всегда.
Впервые он столкнулся с проблемой – делать руками.
И буратино не получался.
Выбранное давеча можжевеловое поленце, наиболее подходившее по размерам, приятно пахло чуть сладковатой свежестью – подарок для внучека должен быть приятным во всех отношениях. Пока приятным был только запах.
Яков потер лысую голову и на вытянутых руках оглядел начинающую на глазах оживать деревянную куклу. В жилеточке и лихо заломленном колпаке смотрел на мастера из-под кудрявой челки одним недорезанным глазом угловатый безротый мальчик. Какая-то болезненная неестественность была в этом взгляде. И Яков, умевший делать душой, не мог понять, что же ему нужно сделать руками, чтобы эта неестественность пропала. Это вам не ложки-плошки. С ними все просто. С ними все ясно.
Внезапно вся избушка наполнилась громкой, неприятной трелью мобильного телефона. SMSка – понял Яков. Может, внук балуется.
Яков, приходи (она уже готова) – значилось на небольшом экранчике.
Ага... готова... – начал вслух размышлять Яков. – Кто готова? Куда приходить? Че-то не пойму. В толк не возьму. Еще раз: Яков, приходи (она уже готова) – не в тему как-то. Ладно, ладно – пошутил кто-нибудь, должно быть. Ну и пес с ним, с шутником этим.
Интересно все же... она уже готова – усмехнулся в усы Яков. – А ты чего уставился, одноглазый? Вот не стану доделывать тебя – будешь знать. Кораблик вырежу, трехмачтовый, с душой... Толку больше будет. А тебя, убогонький – на растопку. Можжевельник долго горит, вкусно пахнет.
За окном немного успокоившаяся вьюга завыла с новой силой и Яков, зябко поежившись, полез на печку за шкатулочкой, где у старого бобыля хранились табачные принадлежности. Уже осталось лишь руку протянуть, да только зловредный мобильник снова огласил избу электронной мелодией. SMSка – понял Яков. Ладно, успею покурить. Может, важное что...
Яков, она загорелась (столбы стоят)
Ага... стоят... – Яков морщил лоб, пытаясь понять смысл сообщения. – Столбы... Если она загорелась, то при чем здесь столбы? Опять шуточки, что ли?
Мда... И ведь надо же, – улыбнулся Яков странной улыбкой. – Столбы стоят. Хо-хо. Фантазеры. Чего хотел-то? А-а, трубочку.
Он, наконец, открыл шкатулку и из кожаного мешочка аккуратно вынул покрытую черным лаком резную трубку. Забил три щепотки табаку из кожаного же кисета и принялся раскуривать от лучинки. Яков пару раз с удовольствием затянулся, выпустив струю густого ароматного дыма в потолок, и уставился на буратино. Мастер мог поклясться, что прежде чурка стояла на лавке полуметром левее.
Тьфу, мистика какая-то, – отмахнулся Яков. – Показалось, наверное. Эти послания еще. Ну и денек.
А уродца придется закончить, неделя до дня рождения внучка осталась. С папкой живет. С сыном моим. Купил мне сынок мобильный телефон: "на всякий случай". А что за случай, пес его знает. Все равно, неделями валяется, пылится – толку никакого. Не было его и не надо.
Яков уже выбивал трубку, прочищал ее щепкой, когда сотовый снова зазвонил. SMSка – понял Яков. Бросил свое занятие.
Да что ж сегодня такое... – ворчит как бы недовольно Яков. А самому интересно, что на этот раз.
Яков, HELLO. 811(галстук на месте)
Ага... на месте – опять задумался Яков, уже как будто понимая. – По-английски... Галстук на месте, а перчатка где? А?! То-то же... Шутнички. Съели? – Он показал кукиш мобильному телефону.
А вы думали? Хм... Ладно, где тут у меня топорик? Буратинка заждался.
А вырежу-ка я тебе рот, деревянный ты мой. От уха до уха, большой. Будешь разговорами меня развлекать.
Сказал Яков – сделал. Руками. Наспех – наметил пока. Рот от уха до уха, отчего одноглазый еще нелепей стал. Глянул Яков, поморщился.
– Что, старый! Не нравлюсь? – ехидно ухмыльнулось большим ртом полено.
– Нравишься, – соврал мастер.
– Да я же вижу, что не нравлюсь. Ну-ка, сделай мне руки, старый.
– Не нукай, не запряг! – обиделся Яков. – Да и не старый я, всего пятьдесят шесть с небольшим... А ты, плод моего творчества, безруким задумывался. Давай, лучше глаз еще один вырежу.
– И так вижу! – увернулось полено. – А чтобы что-то в этом мире сделать мне руки нужны! Так что не спорь, а вырезай. И чтоб с душой...
– Эдак ты, недоделанный, натворишь, – не сдавался Яков. А сам уже ручонки начал строгать. Верно говорят: "Глаза боятся, а руки делают" – И не могу я тебя, убогого, с душой...
– А чего ты меня вообще резать начал, старый?! – завопил преисполненный праведным гневом буратино.
– Не ори, куцый! Подарок ты. Внучеков заказ, – грустно отвечал Яков. – И не дергайся – еще и одноруким будешь.
– А ты топором-то не маши! И ноги, ноги не забудь, старый!
– На хрен тебе ноги?! – удивился Яков, – Ты же, деревянный, не доделан. Куда ты пойдешь? Да и в целом, неудачный ты, не получившийся – стыдоба. Спросят, кто сделал – скажешь, Папа Карло, не вздумай Якова вспоминать, позорить перед людьми. Вся слава добрая по ветру пойдет.
– Так вот как мучителя моего зовут – создателя! Яков, значит. Тьфу, что за имя такое... Меня-то как назвал, скажешь?
– Буратиной будешь. В честь родственника деревянного.
– Ну, Буратино, так Буратино. Какой сам, такое и имя, – удивительно быстро согласился мальчик. – Ладно, впредь так меня и называй, а то заладил: "убогий", "куцый"...
– Ноги-то сделай. В школу пойду, – серьезно добавил он.
Яков уже закончил левую, безвольно повисшую ручку, получившуюся на пару сантиметров длиннее правой, когда в четвертый раз за сегодня зазвонил проклятый телефон. SMSка – понял Яков.
– Подожди, Буратино, прочитаю, – отложил топор мастер.
Яков, воротник пришит (ласточкино гнездо)
– Голяк, – вслух подумал Яков. – Пришили воротник. И гнездо – ласточкино. Поздно приходить...
– Ты че бубнишь, старый, умом тронулся? – звонко рассмеялся деревянный мальчик и в порыве веселья забарабанил маленькими свежевырезанными кулачками по лавке.
– Че, че... SMSка, вон, пришла. Про гнездо...
– От кого сообщенье-то? – растянул в усмешке рот Буратино.
– Да кто ж его знает? Без подписи. Шутники какие-то.
– Ладно, пес с ними, – нетерпеливо заявил одноглазый. – Ты ноги хотел сделать.
Яков взял в руки топор, строгать начал, а у самого в голове: "воротник пришит (ласточкино гнездо)". Вот так: без меня пришили.
Грустно ему стало.
Вырезал золотыми руками Яков ногу, правую. Взглянул на Буратино с душой. И понял! Он, Яков, после этих SMSок вообще понятливее стал. Понял, что неестественного в лице уродца деревянного, понял, что ему с самого начала не нравилось, странным, болезненным казалось.
Носа-то нет! Сам, видать, полешко шлифуя, оба сучка кривых обрубил.
Не глаза отсутствие, не одноногость и не криворукость произведения волновали мастера. Все это бывает. Хоть редко, тем более, все сразу, но бывает. А вот то, что носа нет, дышалки человеческой... Как же он не дышит, а живет?! Как в него душа вошла, если не через вздох первый?! Может, и нет в нем души-то?..
– Слышь, Буратино, – осторожно начал Яков...
Завопил мобильник! SMSка – понял Яков. Ладно, потом спрошу – решил Яков. Потянулся за телефоном.