Боже мой, нет. Нет, бл*дь. Только не это, это не может произойти со мной.

Дата: 2025-05-25; Просмотры: 11
Оценка:
0.00 из 5.00 — оценок
Скачиваний: 0

Я резко отстраняюсь, но слишком поздно. Рвота фонтаном извергается прямиком на его промежность и бедра. На его яйцах теперь видны кусочки жареной картошки. Тьфу. Фу. Какой ужас, и это убийственный запах.

До этого момента я до конца не понимала выражение: «Лучше бы земля разверзлась подо мной». Совсем упав духом, я обеими руками прикрываю рот и поднимаю глаза на Зейна. Уверена, рвота при минете — равносильна самоубийству, но я не знаю, чего от него ждать. Скорее всего, он с отвращением смотрит на произошедшее, шоком и, возможно, даже злиться, но в его глазах я ничего этого не вижу. Он смотрит на меня с неподдельным беспокойством.

Он тянет меня за руки вверх, и мимолетно я замечаю, что его член обвис. Дерьмо, как же стыдно, я действительно готова провалиться на этом же месте. Единственная мысль, возникшая у меня в голове: «Слава Богу, я не ела кебаб или гамбургер. Куски непереваренного мяса выглядели бы гораздо более отвратительнее.»

— Что случилось? Тебе плохо? — спрашивает он, хмурясь.

Мне даже стыдно прямо посмотреть ему в глаза.

— Мне кажется, меня немного укачало в спортивном автомобиле, и я выпила немного больше. Прости, — бормочу я, неумело внешней поверхностью рук, пытаясь вытереть подбородок.

Он берет свою рубашку и вытирает пах и ноги. Затем хватает меня за руку и ведет в ванную. Я молча следую за ним, включив душ, он помогает мне раздеться.

— Прости, — еще раз я пытаюсь извиниться. — Я абсолютно уверена, что с тобой такого никогда не случалось.

— Нет, — признается он.

— О Боже мой, — чуть ли не плача говорю я.

— Эй, — вдруг останавливает он меня. — Это всего лишь содержимое твоего желудка. Я же собираюсь вылизать твою задницу!

Онемевшая, с раскрасневшимся лицом, я пялюсь на него во все глаза.

— Ничего страшного. Всего лишь блевотина, — поясняет он.

— Я... э... должна почистить зубы, — двигаясь к раковине, выдавливаю пасту на зубную щетку и быстро чищу зубы. Наши глаза встречаются в зеркале.

— Ты бы видела свое лицо, — говорит он, его глаза полны озорства.

— Ты бы видел свое, — отвечаю я.

Он улыбается, и я тоже. Сейчас мы напоминаем двух детей, пытающихся подружиться. Он перестает улыбаться, как и я. Он прикусывает нижнюю губу, и от такого неосознанного соблазнительного жеста, я чувствую, как внутри живота у меня что-то поднимается, и я очень надеюсь, что это не очередной позыв к рвоте. Я быстро отворачиваюсь, полощу рот и ставлю назад зубную щетку. Поднимаю глаза, он по-прежнему смотрит на меня.

— Я уберу все. Но запах..., — переминаясь с ноги на ногу неловко говорю я.

— Не стоит, — тихо отвечает он. — Сегодня мы будем спать в твоей комнате.

Душевая кабина уже вся в пару. Он открывает дверцу, и мы входим внутрь. Восхитительно теплая вода льется на тело, смывая мой конфуз. Зейн наливает жидкое мыло на ладони и начинает намыливать мою грудь, живот и все тело.

Я тоже немного наливаю на руку жидкого мыла и намыливаю его накаченный пресс, опускаясь ниже. Я замечаю, что его член уже не поникший, а стал жестким, как ад, и стоящим. Я еще добавляю мыла на ладони и нежно ласкаю его. Скользкие пальцы двигаются вверх-вниз, у Зейна вырывается стон. Я сжимаю его яйца и нежно массирую, продолжая двигать другой рукой по члену.

Он разворачивает меня кругом, заставив упереться ладонями в плитку стены. Я с шумом выдыхаю, он хватает меня за бедра и приподнимает. Теплая вода струится на голову, стекает по спине, вызывая еще больше возбуждения, его головка упирается сначала мне в задницу, а затем входит в киску. Я с нетерпением подаюсь ему навстречу, глубже принимая в себя, пока не чувствую его ударяющиеся яйца о мои половые губы. Я выгибаюсь, он посылает дрожь удовольствия по всему моему телу.

— Не останавливайся, — рычит он, и его голос пропитан страстью, став более низким и глубоким.

Я сильнее упираюсь в пол, принимая более устойчивую стойку, чтобы продолжать вдалбливаться ему навстречу.

— Ох, бл*дь. Ты такая чертовски тугая, — стонет он.

Моя киска пульсирует от удовольствия, которое все больше и больше поднимается во мне, глаза полуприкрыты. Я знаю, чего хочу — хочу почувствовать его взрывающуюся, горячую сперму, выстреливающую глубоко в меня. Я начинаю двигаться быстрее на его члене, жестче, но мне этого мало. Я так хочу его, что у меня даже сводит живот. Я хочу, чтобы он трахал меня, как дикий зверь.

— Трахни меня жестче, так, как ты никогда не делал, — начинаю канючить я.

Ему не нужно говорить дважды. Он хватает меня за бедра и вбивается с такой сильной и так чертовски глубоко, что мои ноги отрываются от пола, и я вешу в воздухе. И его жесткий член наказывает мою мокрую, голодную до секса киску, до тех пор, пока умопомрачительный, пульсирующий оргазм не настигает нас. Некоторое время мы продолжаем стоять так, тяжело дыша, вода льется на наши напряженные тела, потом он выходит из меня, и вода смывает всю историю нашего соединения.

Наступают совершенно редкие минуты нежности — он заворачивает меня в мягкое полотенце и аккуратно вытирает. Я смотрю сверху на его темную голову. Если бы так было всегда.

Если бы.

 

 

10.

Александр Маленков

 

https://www.youtube.com/watch?v=jWFb5z3kUSQ

 

Завтра мне исполняется десять лет. Я могу бить и держать удар. Завтра я не пойду в школу. Я вешаю форму в свой шкаф и слышу рев отца из гостиной, что-то не так с его чаем. Возможно он слишком сладкий или совсем не сладкий. Стены в квартире тонкие, и я слышу шаги матери, идущие на кухню.

Я закрываю шкаф, довольно-таки старый, с перекошенным зеркалом на двери, и смотрю на свое отражение. У меня такое чувство, будто я впервые вижу самого себя. Я смотрю в свое отражение, словно в глаза незнакомца. Я слышу, как мама что-то отвечает приглушенным, спокойным, испуганным голосом. Слышится звук глухого удара. Я отворачиваюсь от зеркала и иду к двери, направляюсь в гостиную.

— Папа, — говорю я.

Отец поворачивает ко мне, глядя убийственным взглядом и начинает наступать на меня. Он пьян. Мама хватает его за руку и пытается усадить на место.

— Оставь его в покое, — просит она.

Он локтем ударяет ее в шею, и она падает на пол задыхаясь.

У меня сжимаются кулаки. Боже, я ненавижу своего отца.

Кровь стучит и пульсирует в ушах, весь окружающий мир замолкает. Есть только я и он. Он подходит ко мне, замахиваясь кулаком. Я легко уклоняюсь от него. С яростным ревом он снова замахивается, на этот раз более яростно. Я пригибаюсь, и он не достает меня. Кулак врезается в стену, у него глаза готовы выскочить из орбит, он воет от ярости.

Я молчу, мое сердце словно заиндевело, превратившись в лед. Я понимаю, что в конечном итоге, должен позволить ему ударить себя, но для всех будет лучше, если я смогу сначала утомить его. Как-то он ударился головой о стену и потерял сознание, и скорее всего это самый лучший сценарий, который может быть, несмотря на то, что когда он очнулся был в ярости, но это того стоило.

Чертыхаясь, он одевает на руки свой кастет. Затем сгибает и сжимает руку в смертельный кулак, его лицо искажено ненавистью, когда он смотрит на меня.

— Не стоит тебе упорствовать мальчик, клянусь, я убью твою мать голыми руками, — выплевывает он.

Бой окончен. Я смотрю ему в глаза и перестаю уворачиваться. Он подходит ко мне и ударяет меня в живот, я словно наблюдаю замедленную съемку, как в кино. Его рука поднимается в воздух и вдруг опускается мне на живот. Бабах.

Мама кричит.

«Я люблю тебя, мама».

На всю жизнь.

 

 

11.

Далия Фьюри

 

На мой день рождения, следуй за политиками.

 

https://www.youtube.com/watch?v=-4kTei0XrCs

 

— Привет Молли, — говорю я в трубку.

— Как дела, куколка? — отвечает Молли весело.

— Отлично. Как ты?

Она вздыхает.

— У меня имеется клиентка, которая настаивает на использовании одновременно леопардового и тигрового принта. Если все узнают, что это я ей посоветовала, моя репутация будет разорвана в клочья.

Я смеюсь.

— У тебя все получится.

— Я очень надеюсь, что ты права. Что я могу сделать для тебя сегодня?

— Мне необходимо что-то к скачкам.

— В такое время года, скорее всего ты собираешься в Челтемхем?

— Да.

— Там не требуется такой высокой моды, чем в Аскот, но может все сложиться очень весело и романтично, если пойдет дождь. (Аскот — знаменитое место ежегодных скачек.)

— Что? Английский дождь мокрый и холодный?

— Ты будешь под навесом, и появится возможность прижаться друг к другу на трибунах.

— Извини, но я не буду делать ставку на дождь.

Она усмехается.

— Возвращаясь к твоему гардеробу. Думаю, у меня имеется одна вещица, исключительно подходящая для тебя. Я случайно ее увидела три минуты назад в бутике своей подруги. Она соответствует французскому стилю. Костюм с юбкой.

— Великолепно.

— Как ты относишься к шляпам?

Шляпам? Я не носила шляпу с тех пор, как была ребенком.

— Тебе стоит примерить. Скачки являются именно тем местом, на которое стоит одеть шляпку.

— Ты отлично убедила меня в этом, — говорю я со смехом.

— Когда?

— Послезавтра.

— О, довольно-таки скоро, — она делает паузу. — У меня есть твои мерки, поэтому я попробую уговорить модистку, чтобы она создала для тебя шляпку. Марни точно сделает это, но если она не сможет, я тебе перезвоню, поскольку мне потребуется найти тебе от готовую шляпку.

— Хорошо, — говорю я, впечатленная списком контактов Молли и умением сотворить идеальный наряд за кратчайшие сроки.

— Увидимся завтра вечером, — решительно говорит она.

— Спасибо, Молли.

 

* * *

 

Я в чулках телесного цвета скольжу в туфли с широким каблуком (Молли говорит, что шпильки будут застревать в траве и мне придется балансировать, чтобы не упасть) и выпремляюсь перед зеркалом, выглядя, как героиня из домохозяек из Беверли-Хиллз. Платье сочно-розового цвета до колен безупречно сидит на мне. Оно идет вместе с пальто такого же материала, только на дюйм длиннее. Шляпка с полями сочетает в себе нежный оттенок розового, украшенная тремя камелиями из шелка в тех же тонах.

— Пойди и доведи его инфаркта, Далия, — шепчу я своему отражению, и спускаюсь по лестнице в комнату Зейна.

Я открываю дверь, он стоит в темно-сером однобортном костюме. Рубашка бутылочного цвета, галстук темной горчицы. Вау! Он выглядит изысканно да, но слишком закрыт для понимания. Так или иначе ошеломляюще, похож на вымершего саблезубого тигра, который тебе очень нравится, и ты приводишь его в свой мир, где он полностью потеряется. Но он настоящий, и я его люблю. Примитивное, животное желание защитить его, настолько сильное, что я чувствую, словно кулак застрял у меня в горле.

Он замирает, не успев пожать плечами и во все глаза смотрит на меня.

Я стараюсь не смотреть ему в глаза, мы собираемся на праздник, прочищаю горло и поворачиваюсь вокруг.

— Ну, что ты думаешь? — весело и задорно спрашиваю я.

Он теребит лацканы пиджака, направляясь ко мне.

— Думаю, — говорит он, проводя тыльной стороной ладони по моей щеке, — это жестоко, что единственная женщина может быть столь прекрасной.

Я широко улыбаюсь.

— А я думаю, что тоже очень жестоко, когда одному потрясающему мужчине дано от природы столько очарования.

Он улыбается в ответ.

— Я никогда не слышал, чтобы меня так называли.

— Это потому, что ты не до оцениваешь ценность похвалы.

Его глаза светятся.

— Некому было хвалить.

Я легко кладу руку ему на грудь и поднимаю взгляд к его великолепным глазам.

— Хорошо. Я рада.

Он улыбается.

— У тебя есть деньги на ставки?

Я поднимаю свой розовый клатч.

— Даааа.

Он улыбается.

— Для меня сегодня будет очень трудный день, чтобы удержать свои руки подальше от тебя и не залезть тебе под платье.

Я звонко смеюсь.

 

* * *

 

Мы выходим на улицу и перед нами стоит новый, удивительно красивый Aston Martin DB11. Ной открывает для меня пассажирскую дверь, и я проскальзываю внутрь, чувствуя себя как кинозвезда. Сиденье мягкое, глубокое и очень комфортное. В этой машине не чувствуется мужского запаха, как в машине Ноя, здесь пахнет чем-то очень, очень дорогим. Практически все поверхности, включая потолок и задняя часть салона отделаны роскошной кожей или какими-то другими экзотическими материалами.

Я провожу пальцами по гладкой поверхности, Зейн опускается на водительское сиденье.

— Это ручной енот, — говорит он.

— Тебе не следовало говорить мне об этом. Я люблю енотов.

— Угу, ну, когда я умру Aston Martin DB11 с удовольствием возьмет мою кожу, и я буду не против, если она будет украшать машину, подобной этой.

— Ты ненормальный русский, — говорю я ему.

Зейн ухмыляется и заводит двигатель. Раздается хриплый, даже невозможно описать с точностью, рев 12 цилиндров. Не стоит перекрикивать этот рев, поскольку Зейн взрывает салон мощной стереосистемой Olufsen, способной противостоять реву двигателя, слышатся звуки скрипки. Проходит полтора часа, и мы в Челтенхеме.

Зейн только подъезжает, а я уже замечаю Ноя и других людей из его службы безопасности, мне кажется одного из них зовут Борис. Мы выходим из машины, и Борис садится за руль, отправляясь на парковку.

Я удивленно оглядываюсь по сторонам. Окружающие люди очень красиво одеты, это довольно необычно для Великобритании, здесь явно присутствует праздничная атмосфера, многие мило разговаривают между собой и смеются.

Мы втроем пробираемся к одной из частных лож. Друзья и знакомые Зейна уже здесь. Улыбчивый персонал подает розовое шампанское и канапе. Впервые я вижу, как Зейн общается с другими людьми, и если честно то, пребываю в шоке. Он фактически ничего не говорит, обходится однозначными ответами, больше позволяя говорить другим, вежливо слушает, склонив голову и периодически кивает. Вокруг него почти невидимое поле силы, которое отбивает всякое желание познакомиться с ним или подойти поближе.

Примерно через пятнадцать минут, появляются Шейн и Сноу, я радостно улыбаюсь им. Они очень красивая пара, никогда не может не обратить на них внимание, чтобы не оглянуться. Они подходят к нам.

— Привет, Далия, — говорит Шейн.

Сноу целует меня в щеку.

— Ты выглядишь просто прекрасно, — говорит она с милой улыбкой.

— Также, как и ты, — искренне глядя на нее, отвечаю я. На ней с длинными рукавами бледно-голубое платье с маленькими вышитыми птичками.

Пока мы обсуждаем планы по поводу совместного ужина, входит Ленни, и Сноу бледнеет. Шейн обнимает ее за талию, и она смотрит на него. Он улыбается, глядя на нее сверху вниз, и смотрит на нее такими глазами, я хотела бы, чтобы так на меня смотрел Зейн. Его взгляд светится любовью, защитой, уверенностью, и даже вожделением. Его взгляд говорит, я рядом с тобой всегда.

Я перевожу взгляд на Зейна, который наблюдает за Ленни, о чем-то разговаривающим с другими людьми.

— Не беспокойся. Я не оставлю тебя, и он никогда не посмеет приблизиться к тебе, — говорит Шейн своей жене.

— Все хорошо. Я готова, я же знала, что он будет здесь, — усмехаясь отвечает она.

— Мы собираемся спустится вниз к загону. Хотите присоединиться к нам? — приглашает их Зейн.

— Хочешь посмотреть на лошадей? — спрашивает Шейн Сноу.

— Нет, не хочу. Я хочу, чтобы он понял, что я его не боюсь, — отвечает она.

— Хорошо, милая.

— Увидимся позже, — произносит Зейн, уводя меня прочь. Я смотрю на Зейна.

— Что происходит?

— Сноу раньше была с Ленни.

— Что? — Даже сама мысль, что такая красивая женщина, как Сноу могла быть рядом с таким мерзопакостным и скользким, как Ленни, для меня немыслима.

— Это долгая история.

— Мне не нравится Ленни.

Он хмурится.

— Я говорил тебе держаться подальше от моих дел.

— Я не вмешиваюсь, просто констатирую факт.

— Держись подальше от него, насколько сможешь, Далия, — говорит он тихо.

— Не беспокойся, я не намерена вступать с ним в контакт.

Мы внизу, именно там, куда люди приходят посмотреть, как ведет себя лошадь перед началом скачек.

Я никогда не была на ипподроме, и Зейн рассказывает мне обо всем, говоря, что лошади такие же, как и люди. У них также имеются хорошие и неудачные дни, и именно в загоне можно увидеть, нервничают ли они, при этом много потея (тогда выделяются большие темные пятна на корпусе), лошадь может даже заболеть, если пятна пота появятся в районе почек. Он учит меня в чем разница между спокойным конем, рвущемся в скачку, и нервным, кусающимся, поднимающимся на дыбы и гарцующим по кругу. «Лошадь, — говорит он, — перед гонкой обладает храбростью, но много своей энергии расходует перед гонкой, и этого следует избегать».

— Ты часто бываешь на скачках? — интересуюсь я.

— Да. Хотя не так часто устраиваются скачки, чтобы убить целый день и вечер, наблюдая за пиком их возможностей.

— Эта лошадь придет первой, если ее выбрать? — спрашиваю я, указывая на красивого черного жеребца с белой звездочкой на лбу.

— Я бы не советовал, — отвечает он.

— Нет? Ты можешь мне порекомендовать другую? — с любопытством интересуюсь я. Стелла попросила меня поставить и за нее тоже.

— Последним выступает Арабский скакун, — отвечает он, указывая на лоснящийся корпус, цвета шоколада, коня, гордо вскидывавшего голову.

— И сколько мне следует на него поставить? — спрашиваю я.

— Все, что у тебя есть, — серьезно отвечает он.

Я раскрываю рот от удивления, наклонившись шепчу:

— Ты хочешь сказать, что заранее уверен, что он выиграет?

— Не всегда, но этот однозначно.

Я смотрю на него в недоумении. Он выглядит таким красивым, таким эффектным.

— Откуда ты знаешь, что именно этот скакун выиграет гонку?

— Заплатив другим жокеям, чтобы они не выиграли.

— О Господи, — задыхаюсь я. Я никогда еще не видела ни одного человека, который бы был таким расслабленным, сам себе подписывая уголовный приговор.

Он смотрит на меня с любопытством.

— Чем ты так шокирована?

— Я потрясена, — шепчу с отчаяньем.

Он, кажется, удивленным.

— Почему? Все самые важные события в этом мире заранее предрешены. Начиная от цен на золото (дважды в день), ставки по ипотечным кредитам и в какой стране будет проходить Олимпиада. Те результаты, которые ты видишь в Google всего лишь манипуляции. Это коррупция, но так хорошо завуалированная, что ты никогда не узнаешь о ней.

— Почему ты не можешь остановиться, Зейн, у тебя же есть уже достаточно денег? Зачем тебе еще? — спрашиваю я с сожалением.

Он протягивает руку и убирает выбившуюся прядь с моей щеки.

— Если ты вошла в мафию, — говорит он, — то становишься акулой. Акула должна все время двигаться вперед, также как и дышать, чтобы выжить. Мы должны постоянно развиваться. Поглощать больше, чем в состоянии переварить.

Если бы великие империи не поглощали более слабых и молодых, чтобы расширяться, то они бы столько не просуществовали, а умирали бы долго и мучительно. Как правило, в моей сфере — смерть обычно жестокая, но быстрая.

— Жизнь, которую ты выбрал слишком опасна. Я боюсь за тебя, — шепчу я, в голосе слышится страх.

— Я на самом деле имел ввиду то, что говорил — лучше умереть насильственной смертью как лев, нежели вечно жить в дерьме как крыса.

— Знаю, ты говорил, что тогда у тебя не было выбора с этим жестоким миром, но сейчас у тебя есть выбор. Ты можешь все прекратить. Ты можешь выйти из своего жестокого мира.

— Это единственная путь, который я знаю, рыбка.

 

 

Арабский скакун выигрывает скачки, буквально в последние несколько секунд. Со стороны это выглядит настолько не реальным. Никто не мог даже предположить и тем более заподозрить что-то неладное. Я поглядываю на Зейна, его выражение лица остается совершенно спокойным и ничем не отличается от других, Шейн и Сноу остаются здесь. Ленни ко мне даже не приближается.

Мы идем в ресторан, наш ужин состоит из пяти блюд, очень вкусная еда, кухня совершенно разноплановая. Я много общаюсь и смеюсь, на самом деле просто чувству себя счастливой. Звонит Стелла и тут же обижается на меня, что я не поставила деньги на лошадь. Позже я все ей расскажу об арабском скакуне. Думаю, она поймет, почему я решила не делать ставки. Я не хочу ступать в мир Зейна, и для меня это единственный способ остаться с ним, как можно дольше и попытаться вытащить его из этого мира.

 

 

12

Далия Фьюри

 

— Знаешь, завтра день рождения Александра, — говорит Ольга, когда я спускаюсь на завтрак.

Я с изумлением смотрю на нее.

— Да? Он ничего не говорил.

— Он никогда и не скажет, поэтому я тебе и сообщаю. На тот случай, если ты захочешь устроить ему праздник..., — она замолкает, начиняя утку фаршем с зеленью и кусочками апельсина.

Я хмурюсь.

— А как обычно он празднует свой день рождения?

Она поглядывается на меня.

— Абсолютно никак.

— Как? А торт со свечами?

— Я работаю на Александра почти десять лет и не видела, чтобы хотя бы раз он отмечал свой день рождения. Я также никогда не видела, чтобы ему приходили открытки с поздравлениями.

Я смотрю на нее с любопытством.

— Но почему никто не отправляет ему открыток с поздравлениями?

Она пожимает плечами.

— Скорее всего потому, что он никому не говорил и никто не знает.

— А откуда тогда ты знаешь, что завтра у него день рождения?

— Я заглянула в его паспорт, лежащий на его рабочем столе, — признается она.

— Ольга, — вскрикиваю я и начинаю хохотать. Честно слово, она такая милая.

У нее на лице отражается смущение.

— Я не специально, мне всего лишь хотелось узнать, сколько ему лет.

— Так сколько же?

— Завтра стукнет тридцать четыре.

Я задумываюсь, буквально на секунду.

— Я обязательно следует что-нибудь придумать. Ольга, как ты думаешь, он может разозлиться на меня, что я сую нос, куда не следует?

— Решать тебе, но я могу испечь торт, если ты будешь не против, — говорит она, передавая мне эстафету в решении этой проблемы.

В течение нескольких секунд я не в состоянии ни на что рещиться. А что если он относится к тем ужасным людям, которые не любят суеты по поводу их дня рождения? Типа деда Стеллы. Он просто приходил в бешенство, когда кто-нибудь поздравлял его с днем рождения, а если уж покупал ему подарки. Он ворчал, что подарки — это пустая трата денег. А потом вдруг у меня возникает мысль: какого черта? Я хотела бы устроить небольшую вечеринку-сюрприз. Будет весело, дом итак выглядит слишком уж мертвым.

— Да, испеки ему торт, Ольга. Мы сделаем вечеринку-сюрприз. Не будет никаких слишком навязчивых гостей, просто персонал.

Ольга улыбается и кивает с одобрением.

— Мне кажется тем вечером мы пойдем поужинать, а когда вернемся, я заведу его в гостиную. Здесь должно быть темно, он повернет выключатель и каждый выскочит из укрытия и закричит «сюрприз». Затем ты внесешь торт с горящими свечами. Мы споем с Днем рождения и, возможно, выпьем.

Ольга счастливо улыбается.

— Это просто замечательная идея. Я испеку клубничный торт, его любимый.

Я улыбаюсь в полном восторге от мысли устроить вечеринку-сюрприз для Зейна.

— Спасибо, что сказала мне. У него должен быть настоящий день рождения.

— Да, он таким и будет, — тихо отвечает она.

— Я куплю ему сегодня подарок.

 

 

* * *

 

Днем я выезжаю из дома вместе с Ноем. Сначала мы заезжаем ко мне на работу, я выкладываю прочитанные (в кавычках) рукописи и беру огромное количество следующих. Потом мы едем по магазинам.

Трудно решить, что следует подарить мужчине, у которого уже все есть. Естественно, в этом вопросе Ной мне не помощник. Просто для смеха я выбираю ему комплект из четырех игр «Звездных войн». Они мне кажутся очень милыми и явно вызовут у него улыбку. Я выбираю — Дарт Вейдера, Йоду, Чубакку и C-3РО.

Флешка лежит у меня в сумке, я прошу отвезти меня в Coco De Mer. Ни водитель, ни Ной даже не проявляют никакой реакции. Ной ждет мня снаружи, пока я захожу внутрь и покупаю ему A10 Cyclone ручной мужской мастурбатор и смазку, которая дается в комплекте.

Когда я выхожу, Ной окидывает взглядом мой пакет.

— Ты все купила?

— Почти. Мне необходимо, как можно быстрее попасть в Non Stop Party в Кенсингтоне, чтобы кое-что еще купить.

В Non Stop Party я закупаю серебряные и черные шары, растяжки, баннеры, оберточную бумагу и забавную картинку с оскалившейся обезьяной, на которой написано: «Не паникуй. Ты врубился».

 

Последний пункт — Dune, где я покупаю ароматические свечи, чуть более ста.

— Я все купила, — говорю я Ною.

— Если вспомнишь еще что-нибудь, просто дай мне знать. Я готов помочь в любое время, — говорит он.

— Спасибо, Ной, — отвечаю я.

Кончики его губ поднимаются в еле заметной улыбке.

— Рад помочь, — с хрипотцой говорит он.

Мы возвращаемся домой, и он помогает мне перенести все мои покупки ко мне в комнату. Он оставляет меня одну, я усаживаюсь на кровать и начинаю упаковывать подарки в оберточную бумагу, честно говоря, я не могу дождаться завтрашней реакции Зейна. Пока я обертываю флеш-диск с Йодой, по Skype звонит моя сестра.

— Привет тебе, — весело говорю я.

Она даже не здоровается.

— Ты по-прежнему у своего друга? — спрашивает она.

Черт, она увидела другой интерьер позади меня.

— Да. Я по-прежнему у него. Знаю, что я раньше говорила тебе, что это дом моего друга, но на самом деле это мой... эээ... парень.

Она хмурится, глаза подозрительно сужаются.

— Что? Почему ты скрываешь его от меня?

— Эммм... все немного сложно, но в принципе, я не была уверена, что у нас что-то получится, поэтому не видела никакого смысла представлять его тебе.

Она перекатывается на кровати на живот и опускает подбородок на сложенные руки.

— Ты не сказала маме, не так ли?

— Чтобы бы она все время спрашивала, как продвигаются наши отношения? Нет, спасибо!

Она ухмыляется.

— Давай колись, кто он?

— Э-э... его зовут Зейн, ну, это кличка. Его настоящее имя Александр Маленков.

— Он не англичанин? — спрашивает она.

— Нет, русский.

У нее расширяются глаза.

— Ты встречаешься с русским парнем?

— Да.

— И он хорош?

— Я хочу переслать тебе его фото, — отвечаю я.

— Боже мой! — вздыхает она. — Он выглядит огромным и свирепым. Он что борец или кто-то в этом духе?

— Нет.

— А чем он занимается?

— Ммм... он бизнесмен.

— Каким бизнесом?

— Э... связанным с картами, — неопределенно говорю я.

Моя сестра тут же встает в стойку.

— Ты что-то скрываешь от меня, Далия?

— Почему? С какой стати.

— Не знаю, потому что отвечаешь довольно уклончиво. Все в порядке?

— Конечно. У него завтра день рождения, и я пакую для него подарки.

— Ах, да? Сколько ему стукнет завтра?

— Тридцать четыре.

— Боже, это уже старость.

— Нет, могу тебя заверить.

— Что ты купила для него?

Я показываю ей не распакованную коробку с флешкой «Звездных войн».

— Круто, — говорит она.

— А что насчет тебя? С тобой все в порядке? — спрашиваю я.

— Да. Думаю, меня скоро повысят.

Я улыбаюсь ей.

— Правда? Это фантастика.

— Да, мистер Стивенс сказал, что я молодец, и что в следующем месяце скорее всего у него будет для меня очень хорошие новости.

— Это великолепно, милая. Ты всегда была лучшей и дееееействительно заслужила это.

Дейзи улыбается в ответ.

— Дейзи?

— Что?

— Эм... по поводу вашего похищения…?

— Да?

— У тебя нет никаких побочных явлений?

Она хмурится.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, кошмары или плохие сны... или боязнь чего-то, типа фобии?

— Нет, — тут же отвечает она, и я чувствую огромное облегчение. — Сейчас все произошедшее больше похоже на сон, потому что такого не может быть. Но теперь я веду себя более осторожнее. Сейчас я бы не стала доверять незнакомым людям так легко, как раньше.

— Ты, наверное, испытываешь ненависть к людям, которые вас похитили?

— Нет, но чувствую себя виноватой.

— Виноватой? В чем?

— Потому что иногда вспоминаю о тех других девочках. Что случилось с ними? Где они сейчас? Живы ли они до сих пор?

Ее слова заставляют меня саму испытать чувство вины, поскольку я не могу рассказать ей, что не было никаких других девушек, всего лишь прокручивалась запись на магнитофоне.

— Девочек похищают каждый день, Дейзи. Просто такие событие никогда напрямую не затрагивали нас, мы особенно никогда не задумывались об этом, но даже если бы и задумывались, что бы мы могли сделать? По крайней мере, здесь мы не так беспомощны, как они.

— Думаю, ты права, — раздумывая, медленно отвечает она.

— Не думай о них, хорошо? Ты не сможешь помочь им, и тебе следует прекратить роптать, хотя бы в знак благодарности то, что ты вернулась цела и невредима.

— Далия, можно тебя спросить?

— Конечно.

— Этот мужчина, с которым ты встречаешься помог меня найти?

У меня тяжесть на сердце, потому что я никогда ничего не скрывала от своей сестры, но как я могу ей все рассказать?

— Да, — говорю я, хотя в некотором смысле это не совсем ложь. Он все же приложил руку к ее освобождению.

— Возможно, когда-нибудь я смогу лично поблагодарить его, — говорит она.

— Конечно, — отвечаю я с улыбкой.

— Да. Я очень хотела бы его поблагодарить. Дай мне свой адрес, я пошлю ему открытку.

Я диктую ей адрес, и мы заканчиваем разговор. Я долго пялюсь на флешку с Чубаккой, чувствуя себя виноватой и растерянной. Этот большой секрет вероятно мне придется хранить всегда, но, возможно, и нет. Возможно, когда я научусь летать и вытащу Зейна из его мира и этой жизни, я сяду и все расскажу Дейзи… все.

Я обертываю флешки в подарочную бумагу и спускаюсь вниз, чтобы посмотреть, как Ольга ведет подготовку к вечеринке.

 

 

13.

Далия Фьюри

 

http://mp32016.xyz/play/happy-birthday-russian-song

 

Зейн был занят и попросил встретиться с ним в ресторане в восемь вечера. Это просто блестяще, потому что я могу помочь подготовить гостиную и спальню к предстоящему празднику. Я и Ольга заполняем гостиную воздушными шарами и серпантином, вешаем баннеры с днем рождения, потом я поднимаюсь в спальню и расставляю около ста свечей. Я выкладываю путь к кровати. Ольга говорит, что попросила Ноя позвонить ей, когда мы будем в десяти минутах езды от дома.

Я долго лежу в ванной и размышляю о предстоящей ночи. Мой коварный план очень прост — черное платье без рукавов с высоким горлом. Скучное, как ад, и больше подходит для похорон, но оно является прекрасным прикрытием того, что я надену под него. Боди, начинающимся от горловины шнуровкой до конца, а на спине, перекрещивающееся также зашнурованное кружево, оголяющее мою задницу. Я надеваю черные чулки и пугающей высоты туфли на каблуках. Естественно, я не одеваю трусики, при этом ехидно улыбаюсь. Зейн даже не может предположить, какой удар ожидает его.

Монашка снаружи и шлюха — внутри, я еду с Ноем, встречаться с Зейном в Parma. Мы прекрасно обедаем, но меня все же шокирует его скрытность. Ни разу за время обеда он не упомянул, что сегодня его день рождения. Он ведет себя, как всегда, я даже начинаю сомневаться — действительно ли у него сегодня день рождения. Кто ведет себя так, что ничего особенно сегодня не происходит? А что если Ольга ошиблась? Но уже слишком поздно что-либо менять, даже, если сегодня и не его день. Вечеринка все равно состоится, поэтому я улыбаюсь, смеюсь, ем, пью и трепещу от сдерживаемого внутреннего волнения от одной только мысли, какой сюрприз запланировала для него.

Уже почти десять тридцать, когда мы выходим из ресторана, и я поражаюсь — просто фантастически, как русские умеют хранить секреты. Лицо Ноя ничего не выражает, по нему невозможно прочитать о готовящихся планах. Он даже не подмигивает мне тайком, не улыбается и не потирает нос. Господи, глядя на этих выдержанных мужчин, я про себя молюсь, чтобы наша вечеринка прошла как по маслу и не ударила в грязь лицом. Где Стелла, когда она мне так необходима?

Мы входим через парадную дверь в дом и краем глаза я обращаю внимание, что Ной притормаживает.

— Я такая сонная сегодня, — говорю я, подавляя огромный зевок.

— Всего лишь пол одиннадцатого вечера, — отвечает Зейн.

— Может, выпьем, — предлагаю я, и направляюсь в сторону гостиной, за дверью, которой стоит полная тишина. Я открываю дверь, и вдруг Зейн хватает меня за плечи и дергает назад, прикрывая своим телом. От неожиданности я визжу. Какого черта? С молниеносной скоростью Зейн закрывает дверь, по-прежнему удерживая меня за руку, поворачивается к Ною.

— Почему не горит свет в этой комнате? — тут же требует он ответа, выглядя настороженным, голос низкий и напряженный.

Я кидаю взгляд на Ноя, чуть не смеясь. На секунду его лицо выражает классический вопрос: «вот дерьмо, какого хрена, я должен сейчас сказать»? Но я должна отдать дань уважения русским, они, действительно, являются закрытыми книгами, закрытыми, я имею в виду, намертво.

С совершенно каменным выражением Ной отвечает:

— Это моя вина. У нас произошло короткое замыкание, и я забыл включить свет. — Я зайду и включу свет, — тут же предлагает он.

Зейн заметно расслабляется, хотя по-прежнему мертвой хваткой держит меня за руку.

— Нет, все в порядке. Ты можешь идти. Спасибо.

Хотя он говорит совершенно спокойно, но не позволяет мне зайти первой.

— Подожди здесь, — говорит он и открывает дверь. Заходит, включает свет, и тут же ото всюду выскакивают его сотрудники, крича: «С Днем рождения!»

Зейн замирает, хмурится, качает головой, словно не веря, потом смотрит растерянно в мою сторону.

— Ты это устроила?

— S - DYNOM va - RYEN ’- ya ! — ору я. Ольга научила меня, так по-русски с юмором будет звучать «С Днем рождения». Русским не нравится поздравлять по-английски, можно конечно сказать и серьезно, но… Надеюсь, я произнесла все правильно.

Зейн чуть не смеясь изгибает губы, видно я не совсем правильно все сказала.

Ольга вносит торт со свечами — шоколадный с большим количеством свежей клубникой сверху. Звучит музыка и все поют русскую песню поздравляя. И от этих песнопений у меня возникает такое чувство, словно я нахожусь с греком Зорба. Зейн стоит и ошеломленно смотрит на окружающих. Я вижу, что он совершенно сражен происходящим. Песня прекращается, и все хлопают. (Зорба — прозвище любого человека, грека по национальности, от названия романа Никоса Казанзакиса "Грек Зорба" (Nikos Kazantzakis, 'Zorba the Greek'))

— Za - ga - DAT - zhi - LA - nee - ya, — говорит Ольга. Я понимаю, что она предлагает ему загадать желание.

Он кидает на меня взгляд, я широко улыбаюсь. Он вдыхая полной грудью наполняет легкие и задувает все свечи. Все кричат и хлопают. Тут же появляются рюмки с охлажденной водкой, мне суют в руку одну.

И вдруг Ной кричит совершенно непонятную для меня вещь:

— Ах, торт горький.

Я удивленно пялюсь на него во все глаза. Какого черта он несет? Торт еще даже не резали. Зейн поворачивается ко мне.

— Что? — спрашиваю я, оглядываясь на всех, потому что все хитро поглядывают на меня.

— Это древний русский обычай. Гости просят тебя подсластить еду долгим сладким поцелуем.

Я отдаю свою рюмку Нико, мальчику, который кормит птиц, и нахально улыбаюсь ему.

— Я в игре, если ты тоже.

Зейн обнимает меня грандиозным и театральном жестом, а потом поднимает на руки.

— Не урони меня, — смеюсь я.

И начинает целовать. Я представляла, что поцелуй будет быстрым и немного прикольным, смешным, чтобы развлечь толпу, но наши губы соединяются, и к моему удивлению все начинают считать.

Один, Два, Три...

После счета «пять» я перестаю слышать их голоса. Мой рот открывается, поцелуй становится магическим, как из мира фантазий. Меня никто никогда так страстно не целовал, тем боле перед таким количеством людей. В этом поцелуе столько эмоций, мир вокруг становится размытым, нечетким и перестает существовать. В комнате нет никого — только я и Зейн.

Я могла бы остаться в этом прекрасном мире фантазий навсегда, но Зейн отстраняется. Все перестают считать, поднимая рюмки. Несколько секунд Зейн смотрит на меня страстно, потемневшими глазами, потом глубоко вдыхает, у него даже крылья носа трепещут, и опускает меня на пол, поворачивается ко всем. У меня колени превратились в настоящее желе. Господи, пожалуйста, не позволяй украсть этот поцелуй и этот взгляд.

— Osvezhit, — предлагает Ной.

— Это значит обновить, — переводит для меня Зейн.

Наши рюмки быстро пополняются по новой.

Следующий тост говорит Юрий, который дословно переводится, что перерыв между первой и второй небольшой.

— Мы, русские, не приветствуем длительных перерывов между тостами, — объясняет Зейн, и все выпивают свои рюмки до дна.

Я наливаю себе еще водки. Ольга поглядывает на всех с раскрасневшимися щеками.

— Ну, poneslis, — кричат все выпивая.

— Это тоже своеобразный тост, — переводит мне Зейн.

— А сколько будет всего тостов? — спрашиваю я, чувствуя, как алкоголь несется у меня по крови.

— Сейчас время резать торт, — вдруг предлагает Ольга, кладя кусочек на тарелочку и протягивая ее мне. — Первый кусок для именинника.

Я отламываю кусочек и кладу ему в рот. Он облизывает мои пальцы. Вокруг нас спокойно передвигается его обслуживающий персонал, поедая торт и все вкусности, которые приготовила Ольга. Я поднимаю взгляд на Зейна и единственная мысль, которая крутиться у меня в голове, и которую я хочу озвучить — я люблю его, но не могу произнести эти слова в слух. Знаю еще слишком рано.

Рюмки опять наполняются водкой.

— За прекрасных дам, находящихся в этой комнате, — говорит Зейн, глядя мне в глаза.

Мне кажется, что скорее всего это еще один русский обычай, потому что все мужчины вторят ему эхом по-русски, но несмотря ни на что, я краснею от удовольствия. Водка ударяет мне в голову, по-моему уже стоит остановиться, или я не смогу осуществить все, что запланировала.

Я отправляю немного крабового салата в рот и наблюдаю за Зейном, окруженным своими сотрудниками. Они ведут себя с ним так, словно только что обнаружили, что лев тоже подвергается дрессировки. Они пытаются заговорить с ним, но с большой осторожностью. Сегодня у Зейна много открыток, поздравлений с Днем рождения, но я заметила, что никто не купил ему подарка. Наверное, они встали перед такой же проблемой, как и я, но не купят же они ему мастурбатор, в конце концов? Примерно через час Зейн произносит последний тост.

— Na pososhok, — говорит он, и все пьют до дна.

Он берет меня за руку, и мы оставляем эту вечеринку. Как только дверь за нами закрываются, он смотрит на меня сверху-вниз.

— Значит, это ты решила приготовить мне сюрприз, эх? Похоже на американскую вечеринку?

Я ухмыляюсь.

— Американскую вечеринку с водкой, русскими тостами и клубничным тортом?

— Итак... кто тебе сообщил, что у меня день рождения?

— Э... я не могу сказать.

— Значит Ольга.

— Я не говорила тебе этого.

Он ухмыляется.

— Я хочу ей повысить зарплату.

— Правда?

Он пожимает плечами.

— Возможно.

— Ты должен пообещать, что повысишь ей зарплату, прежде чем я соглашусь раскрыть свой источник, — грозно говорю я.

— Ты уже раскрыла свой источник, глупая голубка, — он запускает руку мне в волосы. — Спасибо. Я не праздновал день рождения с двенадцати лет.

— Вау! Почему?

Тень проходит у него по лицу.

— Потому что эта история для другого дня, — говорит он.

Я не хочу, чтобы он печалился сегодня, когда я приложила максимум усилий, чтобы организовать для него такую вечеринку. Я обольстительно улыбаюсь.

— У меня имеется еще один сюрприз для тебя.

— Да? — самодовольно ухмыляясь, интересуется он.

 

 

14.

Далия Фьюри

 

Имеется сладкое.

 

«Король Карамель»
(Король Карамель (англ. King Candy), также известный как Турбо (англ. Turbo) — главный антагонист полнометражного мультфильма «Ральф».)

 

— Ах да, — говорю я и веду его наверх в свою комнату. Я открываю дверь и у меня захватывает дух от более ста горящих свечей, видно две девушки успели проскочить наверх, когда резали торт. Пламя мерцает, танцуя по полу, по прикроватной тумбочке, по комоду и подоконнику. Свечи, расставлены так, чтобы показать путь, ведущий к кровати. Я поворачиваюсь, глядя на него, он осматривает комнату с изумлением. Я подвожу Зейна к кровати надавливаю ему на грудь ладонями, чтобы он присел. Он падает на кровать и снизу смотрит на меня.

В мерцающем свете свечей он выглядит таким прекрасным, как падший ангел или совершенная мраморная статуя. С орлиным носом и стальной челюстью, словно Ренессанс годами воял его в своей студии, пронизанной сквозняками.

— Я пришла с дарами, — говорю я ему.

Его брови приподнимаются.

— Ты сама дар, детка.

Я хмыкаю.

— Тебе должно понравится, и хочу тебе сообщить, что я не пользовалась твоей кредитной картой, чтобы купить тебе подарки.

— Хорошо, — говорит он настороженно и садится.

Я протягиваю руку к двум коробкам, завернутым в серебряную подарочную бумагу. Сажусь рядом на кровать и протягиваю ему. Он берет маленькую со «Звездными войнами» с флэшкой, которая постукивает внутри коробки.

— Открой, — говорю я.

Он разрывает оберточную бумагу.

— Ты подарила мне игрушку? — недоверчиво спрашивает он.

— Это не игрушка, а флэш-диски, — я беру Чубакка из коробки. — Видишь, ты должен рассоединить их, вот.

— Хорошо. Отлично. Спасибо, — отвечает он.

Как-то он не очень рад моему подарку. Возможно, флэш-диски «Звездных войн» на самом деле любят только фанаты. Я решаю не зацикливать на этом, потому что, к счастью, у меня имеется мужской мастурбатор.

— Теперь открой вторую, — говорю я, протягивая ему.

Он срывает упаковку, и с еще большим удивлением и недоверием поднимает на меня глаза, нежели, когда я подарила ему игру.

— Ты подарила мне мужской мастурбатор?

— Да и смазку в комплекте. Ты можешь вставить член вот сюда, — говорю я, указывая на отверстие.

— Понятно, — без эмоций отвечает он.

Отсутствие его радости и энтузиазма вызывает у меня недоумение. Мне казалось, что это отличный подарок.

— Только не говори мне, что у тебя уже есть такой?

— Нет, — быстро отвечает он.

Я включаю мастурбатор, раздается жужащий звук и засовываю пальцы в отверстие, происходит массаж.

— Ты думаешь это не смешно?

Он тут же выключает его.

— Конечно, но лучше я вставлю свой член в тебя.

— Он для того, когда меня нет с тобой рядом, — тихо говорю я.

Он ставит подарки на тумбочку и откидывается на подушки.

— Но сейчас ты рядом. Так подари мне настоящий подарок.

У меня пересыхают губы от сексуального жара, горящего в его глазах. Наши тела сами притягиваются друг к другу. Он хочет меня, и я чувствую такую сильную невидимую силу, мощную как магнит. В эту секунду я ощущаю себя сильной и храброй. Хитро улыбаясь, я поднимаюсь с кровати и медленно, не спеша начинаю расстегивать молнию на платье. Упав к моим туфлям на высоком каблуке, я остаюсь в боди с горизонтальной шнуровкой до низу. Его взгляд передвигается от ложбинки моей округлой груди до моей киски.

— Господи, Далия! — восклицает он. — Ты потрясающая женщина. Каждый твой дюйм заводит, бл*дь, меня.

Я поднимаю руки над головой и медленно начинаю кружиться, сексуально покачивая бедрами, чувствуя, как моя задница трется о кружевную шнуровку. Я оглядываюсь через плечо. Он завороженно, потерянно прикованным взглядом смотрит на начало моей ложбинки на заднице, где начинаются две половинки. Зейн медленно поднимает глаза на меня.

— Скажи мне, чего ты хочешь, Александр Маленков? — тихо спрашиваю я. — Алкоголь сделал меня сегодня смелой, поэтому я сделаю все, что ты захочешь.

Его брови приподнимаются.

— Все?

Я оборачиваюсь.

— Любую... чертовую ... вещь.

— Я обязательно воспользуюсь любой... чертовой... вещью, но сегодня ночью я хочу твою тугую, мокрую п*зду, бл*дь, поиметь своим членом в этом боди.

Согнувшись, я снимаю туфли и чулки, бросаю на пол и забираюсь к нему на кровать. Не отрывая от него глаз, расстегиваю ремень, пуговицу на его брюках и тяну вниз молнию. Его член так напряжен, что выпирает из трусов. Он тут же приподнимает бедра, чтобы я смогла снять с него брюки. Я тяну брюки вместе с трусами вниз по ногам, освобождая. Опускаюсь на его ноги в нескольких дюймах от пульсирующего члена. Неторопливо расстегиваю его рубашку. Он приподнимается и снимает рубашку, открывая свою наготу.

Я не могу оторвать взгляда от его потрясающего тела.

Я не могу не смотреть на него. Неважно, сколько раз я его видела нагим, но я словно облизываю его своим взглядом. Его сильные мышцы груди поднимаются вверх-вниз с каждым вдохом. Я просто схожу с ума от этого, мне хочется пробраться ему под кожу. Я передвигаюсь к его члену.

— Потрогай себя, — мурлычет он.

Я по шире развожу ноги и ласкаю опухший клитор, погружая палец во внутрь, стону:

— Я хочу тебя.

Он наклоняется ко мне и приподнимает подол моего боди, собирая на талии.

— Сядь на мой член. Я хочу увидеть, как он входит в тебя.

Я направляю его член к своему влажному входу и опускаюсь. Ощущение внезапного проникновения и растягивания, заставляет меня трепетать от удовольствия. Его член движется внутри меня.

— Скачи, — командует он.

Я скольжу вниз, упираясь в жесткие мышцы его бедер. Наклоняюсь вперед, мой пульсирующий клитор касается его лобка, а киска трется о его кожу. Восхитительно. Мне нравится. Я начинаю двигаться быстрее и быстрее, скользя вверх и вниз по его жесткой плоти.

Я уже начинаю чувствовать накатывающий экстаз, опускаясь на него как можно глубже, бедра дрожат, обильно текут соки. Сейчас меня уже ничто не может остановить. Киска пульсирует и сжимается, кожа покалывает и становится горячей. Пусть он думает, что трахает меня, хотя на самом деле, это я трахаю его — ум, тело и душу.

Без предупреждения он хватает меня за талию и стягивает со своего члена.

— Неееееет, — протестую я, но он даже не обращает внимания.

— Я хочу, чтобы ты опустилась своей текущей п**дой мне на лицо. Хочу полакомиться тобой, пока ты не кончишь, — рычит он, усаживая меня к себе на лицо и втягивая носом запах, исходящий от меня, словно опьяняющие духи.

Я опускаюсь ему на рот.

— Моя киска, — бормочет он, ударяя своим мягким, шелковистым языком по пульсирующей промежности, вылизывая соки, и начинает лакать, как кобель, испытывающий ужасную жажду. Я запрокидываю голову назад, двигаясь на его лице. Удерживая меня за бедра, он трахает своим языком. Потом ой, черт побери, начинает сосать клитор. Я громко кричу.

Меня захлестывает оргазм, прямо на его лицо, я выкрикиваю его имя, кончая. Соки текут прямиком ему в рот, по его лицу и шее. Он хватает меня за задницу, еще сильнее удерживая на своем лице, продолжая сосать, трахать и лизать мою киску, продлевая мне оргазм. От судороги у меня дрожат мышцы, его волосы намокли и блестят при свете свечей, он вдруг резко перемещается, опуская меня спиной на кровать, садится сверху, широко разведя мне ноги и погружаясь в мою горячую плоть.

— О да, — хриплю я со стоном. — Возьми меня, Зейн.

— Так? — он высоко поднимает мои руки над головой, удерживая за запястья, вбиваясь в меня все сильнее.

— Бл*дь, да, — хнычу я.

— Или вот так? — спрашивает он, еще жестче вбиваясь. К своему удивлению я чувствую приближающийся оргазм.

Рот сам открывается в хриплом крике.

— Я не могу больше терпеть, — вырывается у меня. — Я сейчас кончу.

— Нет, — говорит он, замедляя свои движения. — Ты кончишь, когда я тебе позволю.

Мое тело судорожно дергается, голова болтается, как у куклы, из стороны в сторону.

— Я на грани, Зейн. Прости. Я больше не могу выдержать.

Он вытаскивает из меня свой член, ждет секунду, потом с рывком входит по самые яйца. Моя киска сама толкается ему навстречу, жаждя его, чтобы встретиться с ним.

— Иди к черту, парень. Я должна кончить, ты должен разрешить мне, — хныча прошу я.

— Еще нет. Это моя киска. Моя. И я сам решу, когда можно.

Он наклоняет голову и кусает меня за сосок. Боль оттаскивает меня от начинающегося оргазма. Он лижет пульсирующий сосок, и тут же невероятное тепло распространяется от соска во всему моему телу.

Я с силой сжимаю внутренние мышцы влагалища вокруг его эрекции.

— Ты настолько чертовски тугая, — содрогается он, начиная с остервенением вбиваться в меня, рыча, пытаясь достичь своего освобождения. Каждый раз, когда его кожа дотрагивается до моего клитора, я корчусь, извиваясь, словно змея под ним. Я пытаюсь удержать свое собственное освобождение, буквально кончиками пальцев, ожидая, когда он скажет: «Да, кончай».

Он вбивается в меня, мышцы плеч и шеи напряглись, вздулись даже вены, и вот оно, звучит разрешение:

— Сейчас давай, — приказывает он... и я сразу же кончаю. Мучительно. Первородно. Дико. Остервенело. Обнаженно и открыто. Мое сердце раскрылось для него.

Он продолжает изливаться в меня, когда не задумываясь я шепчу: «Я люблю тебя».

Он видит, как моя сжимающаяся киска выдаивает из него последние капли семени.

Что-то появляется в его глазах, он опускает взгляд, хотя и слышал меня.

Я поднимаю его подбородок и смотрю на него, пока его взгляд не встречается с моим.

— Хорошо. Ты можешь мне ничего не говорить в ответ.

Он смотрит на меня с ужасной мукой, и я задаюсь вопросом, что заставляет его испытывать такие мучения. Затем он опускается на мои губы. Поцелуй несет в себе столько чувств и нежности, что я вдруг понимаю.

Он пытается передать мне поцелуем то, что не может сказать словами.

 

 

15.

Александр Маленков

 

Мама приходит, чтобы помочь мне подняться с постели.

— Я в порядке, — говорю я.

— Я принесу тебе чай? — спрашивает она.

— Нет, со мной все хорошо.

Я смотрю на нее, ее лицо белое, как мел. Годы изменили ее, она стала более молчаливой. Ее дух сломлен, он сломал ее.

— Мама, почему мы не можем уйти от него?

У нее дрожат губы, она с усилием сжимает их.

— Некуда идти. У меня нет денег, — говорит она.

— Я смогу работать. Я уже достаточно взрослый.

— Тебе всего лишь двенадцать.

— Я могу драться с другими за деньги. Я смогу победить даже взрослых мужчин.

Она хватает меня за руки и энергично начинает трясти, отрицательно качая головой, отчаянным взглядом глядя на меня.

— Нет. Ты не будешь драться, а пойдешь в школу и будешь учиться, чтобы выбиться в люди. Со мной все будет хорошо. Только не вмешивайся, когда мы спорим, мой дорогой сынок.

— Я никогда не позволю ему обидеть тебя, — сердито отвечаю я.

— Он не делает мне больно. Бьет всего лишь несколько раз, но ничего серьезного. Такие вещи случаются между взрослыми.

— Я ненавижу его, — бормочу я.

— Тише. Никогда не говори так, — с грустью замечает она.

— Почему? Он ужасен.

— Я всегда буду благодарна ему.

Я с недоумением смотрю на нее.

— За что?

— За то, что он подарил мне тебя.

Я в отчаянии закрываю глаза.

— И потому что у него никого больше нет. Когда с ним все было в порядке, еще до того, как ему повредили голову, он был очень хорошим человеком. И с этим человеком я пообещала оставаться в болезни и в здравии. Но теперь он болен, Александр. Все что он делает это результат болезни, и я не могу бросить его. Я дала обещание хранить ему верность, и я не могу нарушить свое обещание, — она убирает прядь волос у меня со лба и с нежностью целует. — Когда-нибудь ты очень сильно влюбишься и тогда поймешь — тебе будет совершенно неважно, что делает твоя половинка, ты не сможешь не любить ее, чтобы она не совершала.

— Я никогда не влюблюсь, — с горечью клянусь я. — Никогда.

 

 

16.

Далия Фьюри

 

Спустя два дня после его дня рождения я просыпаюсь утром, и Зейн вдруг говорит мне:

— Мы едем в Рим.

— Что? Когда? — спрашиваю я с глупой улыбкой, растекшейся по моему сонному лицу.

— Сегодня.

— Да? Зачем?

Он небрежно пожимает плечами.

— Наступили выходные.

— Почему ты не предупредил меня?

— Это сюрприз. Типа твоего сюрприза-вечеринки, которую ты мне устроила.

— Хорошо.

— Мы поедем инкогнито.

Моя улыбка тут же угасает.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы отправимся в путешествие в качестве мистера и миссис Живанецких.

Я ошеломлено смотрю на него.

— То есть мы воспользуемся поддельными паспортами?

Он тянется к прикроватной тумбочке и берет два паспорта. Открывает первый, потом передает мне второй. Я смотрю на страницу — моя фотография, которую Юрий сделал в целях безопасности, и рядом имя — Далия Живанецкая, 24 года.

— Я не могу даже выговорить эту фамилию, — шепчу я.

Он медленно повторяет ее несколько раз.

Я с подозрением прищуриваюсь.

— Зачем нам нужны фальшивые паспорта? Мы будем контрабандистами, переправляющими наркотики или еще какую-нибудь лабуду?

— Не наркотики. Ты переправишь бриллианты на общую сумму 15 миллионов евро.

Паспорт выпадает у меня из рук.

— Что? — резко выдыхая, спрашиваю я.

На самом деле он смотрит на меня смущенно, словно упрашивать кого-то незаконно перевести бриллианты на 15 миллионов евро — это просто глупо.

— Не беспокойся, — добавляет он примирительным тоном, — нас не поймают. Мы полетим на частном самолете, и я знаю людей в аэропорту.

Я качаю головой в недоумении. Нас? Это он про меня!

— Ты хочешь, чтобы я стала бриллиантовой контрабандисткой?

Я не понимаю, какой идиот будет перевозить бриллиант через границу, но весь это разговор даже не укладывается у меня в голове. И я начинаю злиться, причем очень сильно.

— Как ты смеешь даже предлагать мне такое?

Кажется, он несколько удивлен моей реакцией.

— У тебя, что с этим проблемы?

— Да, бл*дь, у меня очень большие проблемы… с этим.

— У других не было, — спокойно отвечает он.

Я сердито смотрю на него.

— Не знаю с какими женщинами ты встречался, но видно недалекого ума. Я не буду переправлять бриллианты даже для тебя… через границу. Ты, наверное, сошел с ума, раз думаешь, что я способна сделать такое, — но потом мне озаряет совершенно другая мысль. — И где ты себе предполагаешь, я должна спрятать эти бриллианты?

— В вагине, — медленно отвечает он.

У меня отвисает челюсть.

— О Боже мой! Я не верю в то, что ты говоришь. Ты думаешь, это нормально, попросить меня напичкать свою вагину кучей бриллиантов, которые ты сможешь забрать, когда мы перейдем границу? Я была о тебе лучшего мнения.

— Ты хотя бы подумай об этом, — просит он бархатным голосом.

Это черт побери заставляет меня взорваться.

— Черт побери, неееееет, — кричу я.

— Бл*дь. Это значит, что мне придется взять вместо тебя кого-то другого? — рассуждает он, задумчиво глядя в другую сторону.

Это удар под дых.

— Ты настоящий ублюдок! — кричу я, схватив его подушку и с силой стукнув по нему. Он начинает заливаться смехом.

— Я уже подумала ты серьезно, — говорю я, продолжая избивать его подушкой.

Он хватает подушку и отбрасывает ее в сторону. Я сразу же хватаюсь за свою подушку и начинаю лупить ею, вокруг летят перья. Я встаю на колени, чтобы произвести атаку следующего уровня, но он хватает меня и молниеносно валит на постель, придавив своим телом, улыбаясь во весь рот.

— Ты мудак, знаешь ли? — фыркаю я.

— Ты на самом деле поверила, что я попрошу тебя проделать что-то ужасное? — спрашивает он со смехом.

— Я не на столько хорошо тебя знаю, чтобы играть с тобой в такие вещи, — чопорно отвечаю я.

Он вскидывает брови.

— Ты не настолько хорошо меня знаешь?! Не настолько хорошо, несмотря на то, что я сосал твою киску!

— И все-таки это была самая ужасная шутка, — говорю я, притворяясь сердитой.

Он улыбается мне.

— Прости, я ничего не мог с собой поделать. Ты восхитительна, когда так сердишься.

Я выдавливаю из себя улыбку. Он настолько хорош, я не могу на него злиться, мне даже хочется его поцеловать.

— Так зачем мы на самом деле едем?

— Потому что стоит удушливая летняя жара, а сейчас Италия — это фейерверк цвета. Осень — сезон сбора трюфелей, каштанов и тыкв, лучшее время, чтобы поесть макароны al tartufo и ризотто с тыквой.

Я смотрю на него с любопытством.

— Я могу сделать это и здесь, но почему мы путешествуем инкогнито?

— Потому что мне так нравится. Инкогнито означает, что нет необходимости в охранниках. Мы поедем на виллу, которую арендовал Борис, заплатив наличными. Никто не будет знать, где мы находимся. Мы будем совершенно свободны — будем делать, что захотим и пойдем, куда захотим.

— Только мы вдвоем?

Он кивает.

— И никто не поедет с нами? — спрашиваю я, потому что это что-то совсем новое.

Он положительно качает головой.

— Даже Ной?

Он снова кивает.

— Ни Юрий, ни Борис?

Он опять качает головой.

— Даже водитель?

— Только ты и я, рыбка.

— Это звучит очень круто.

— Я тоже так думаю, — говорит он негромко, и снова лезет в ящик. Я поднимаю голову, чтобы посмотреть, что он оттуда достал.

— Что это? — спрашиваю я с любопытством.

Взяв мою руку, он надевает мне на палец платиновое кольцо с огромным камнем.

— Кстати это бриллиант, — небрежно, как бы между прочим, говорит он. Затем надевает поверх него простое колечко.

Я открываю рот, пытаясь что-то сказать, но не могу, меня настолько переполняют эмоции.

— Ну вот, подошло идеально, — говорит он.

— Да, — шепчу я и совершаю глубокий вдох. Мне стоит вести себя, словно ничего особенного не произошло, и не выплескивать наружу свои бешенные эмоции. Я должна оставаться совершенно невозмутимой. Возможно, стоит даже немного пошутить:

— Ты же понимаешь, что не получишь этих малюток назад после путешествия, не так ли?

— Они твои, — говорит он, со странной интонацией.

Я с трудом сглатываю. Он вообще понимает, что говорит? «Быстро смени тему, Далия».

— Ты уверен, что поездка с поддельными паспортами безопасна? Что мы будем делать, если нас поймают?

— Это настоящие паспорта. Люди с этим именем погибли в автокатастрофе, и их семья продала их имена фальсификаторам. Эти точно такой же документ, который используют агенты Моссада. Никто не сможет определить разницу, если не будут очень глубоко копать, но никому и в мыслях не придет найти подвох. Мы всего лишь собираемся провести выходные в Риме.

— Хорошо, но если мы окажемся в тюрьме... — спрашиваю я его.

Он опускает голос до шепота.

— Это своего рода приключение, рыбка.

Его руки раздвигают мои бедра, я продолжаю сердито смотреть на него.

— Я все еще злюсь на тебя.

Он скользит пальцем внутрь моего входа, конечно, же я мокрая.

— Нет, ты не злишься, — со смешком отвечает он.

Вот, черт. Трудно сердиться, когда испытываешь такое неземное удовольствие.

 

17.

Далия Фьюри

 

https://www.youtube.com/watch?v=Q0wZQbK938Y&nohtml5

 

(Счастье)

 

Я давно была в Венеции, но не в Рим, как говорит Стелла, специально поставив не там акценты, это «ужасно интересно». Мы напоминаем двух туристов, на самом деле я вжилась в эту роль. Я ловлю себя на мысли, и сама себе удивляюсь, что превратилась в Далию Живанецкую. Даже в моих самых смелых фантазиях я никогда не могла себе представить, что буду путешествовать по фальшивому паспорту с русским мафиози.

Должна признаться сердце стучит как угорелое, когда нас попросили предъявить паспорта, Зейн даже глазом не моргнул, полностью оставаясь спокойным. Мы выдохнули, в прямом смысле, после беглого осмотра таможенником наших паспортов. Адреналин сошел на нет, и в этот момент я понимаю самую суть предстоящего приключения. Знаете, сколько я нарушила международных законов при переходе границы, это известно одному Богу? Но во мне бурлит совершенно потрясающее, ни с чем не сравнимое чувство радости и возбуждения.

Скорее всего именно так чувствовали себя «Бонни и Клайд».

Как и другие туристы мы забираем свой багаж и проходим таможню. Мы не держимся за руки. Мне кажется на данном этапе наших отношений — это не столь важно, но вдруг он хватает меня за руку... и я начинаю паниковать... «Боже мой: мы держимся за руки!»

Погода в Риме прекрасная — ярко светит солнце и тепле. Мы садимся в такси, и Зейн называет адрес. Двадцать минут спустя мы оказываемся в сказочном Риме. Вау! Насколько удивительный город. Я разглядываю великолепные здания с богатой историей и неповторимые в своей красоте. Мы проезжаем мимо Колизея, и я выворачиваю шею в такси, глазея на него.

— Мы посетим его завтра, — добавляет Зейн.

Я поворачиваюсь к нему. Отлично. Я всегда хотела посмотреть на Колизей.

— Это одно из самых красивых мест на земле, — тихо говорит он.

 

 

* * *

 

Вилла расположена в Формелло, примерно в двадцати километрах от Рима, и утопает в зелени. Кованые ворота открывает маленький седовласый человек, который сдержанно нам кивает, пока мы проезжаем к великолепному с желтовато-красным фасадом дому, с белой каменной балюстрадой и деревянными ставнями на окнах, окрашенных в зеленовато-голубых тонах. Возле дома стоит старая зеленая Мазда.

Мы выходим на дорожку из гравия, и крошечная женщина появляется из больших деревянных дверей, улыбаясь в знак приветствия. Человек, открывший ворота приближается к нам, таксист вытаскивает наши сумки из багажника.

— Benevenuto Senor e Senora Zhivanecskaya, — говорит женщина. Ее лицо все испещрено морщинами, карие глаза слезятся, но ее улыбка настоящая, радостная.

— Grazia, сеньора Росси, — отвечает Зейн.

Я молча улыбаюсь.

Бодрый старичок смотрит на нас, и его обветренное лицо озаряется приветливой улыбкой. Он хватает руку Зейна обеими руками. К моему удивлению Зейн бегло говорит с ним по-итальянски. Через некоторое время мужчина поднимает руки в воздух, желая нам всего хорошего, прощаясь. Женщина, скорее всего его жена, кивает, они оба садятся в старенькую машину и уезжают.

— Только ты и я, рыбка, — с улыбкой говорит Зейн.

— Я не знала, что ты умеешь говорить по-итальянски.

— Многие русские хорошо говорят по-немецки, французски и на испанском.

— Вау! Впечатляет.

Зейн берет наш багаж и идет в сторону дома. Пол, выложенный мозаикой, прохладный, стены — белые. Фойе открывает вид на очень большую гостиную с деревянными балками, большим камином и изящными старинными железными люстрами. Она с трудом напоминает стиль рококо своей итальянской мебелью, но в одном углу стоит пианино.

Гостиная выходит на улицу, где находится высокий полированный стол и таких же восемь высоких стульев. В задней части дома имеется большая кухня в стиле кантри с гораздо меньшим столом и деревянными стульями с бледно-желтыми сиденьями. Все комнаты выходят на внутренний дворик, находящийся в центре дома.

Наверху имеется три небольших спальни с двуспальными кроватями, ванными комнатами. Мы заносим наши сумки в одну из спален. Эта комната очень красивая — широкая двуспальная кровать под дамасским пологом, большой гобелен на стене и бархатная аттаманка. Я подхожу к окну, которое выходит на бассейн. К моей несказанной радости здесь есть лимонная роща.

Это высший класс, я поворачиваюсь к Зейну со счастливой улыбкой.

— Что бы вы хотели сделать, мистер Живанецкий?

— А как ты думаешь, миссис Живанецкая? — спрашивает он, приближаясь ко мне.

— Оооо, но мистер Живанецкий я…, — остальные мои слова тонут в его поцелуе.

 

 

* * *

 

Я лежу на с легким ароматом подушках и размышляю о том, что несмотря на то, что все время весь наш секс был крутым, этот — безусловно лучший. Почему? Потому что Зейн здесь — другой. Его тело не было напряжено, как струна, глаза не смотрят с осторожностью, с которой я всегда ассоциирую его. Он даже помолодел.

Порыв ветра из открытого окна приносит в спальню благоуханный запах лимонов и опавших листьев, обдувая разгоряченную кожу. На улице еще светло, солнце еще не село за горизонт, и это не огни урбанизированной Англии. Я поворачиваю голову к Зейну. Прядь волос упала ему на лоб, я убираю ее. Он открывает глаза и внимательно смотрит на меня.

— Как ты думаешь, дождь будет? — спрашиваю я.

— Нет, — тихо овтечает он.

— Мне на самом деле здесь очень нравится, — говорю я, зевая и лениво потягиваясь.

Он пользуется возможностью, и перебирает по моей коже пальцами, опускаясь все ниже, пока не входит в мой проход. Мое тело начинает жить собственной жизнью, все благодаря его искусным пальцам, которые массируют такие чувствительные точки у меня внутри.

— Ох, Зейн, — шепчу я.

— Мне нравится смотреть, как ты кончаешь, — говорит он, продолжая играть со мной.

 

 

18.

Далия Фьюрия

 

Мы быстро принимает душ и одеваемся. Зейн одевает шелковый темно-серый, цвета угля, костюм, рубашку Oyster, а я надеваю белое платье с пышной юбкой и завязываю бледно-голубой свитер узлом на шее. Делая макияж, наблюдаю за ним в зеркало. Его волосы все еще влажные после душа, он выглядит мужественно и полон сил.

— Я подожду тебя снаружи, — говорит он.

— Я выйду, как только закончу, — отвечаю я.

Я наношу легкий макияж, и надеваю синие эспадрильи на каблуках, выхожу за дверь. Воздух постепенно становится прохладным. Я застаю его курящим сигарету на террасе. В небе еще видны последние лучи заходящего солнца, оттеняя его волосы красным. Он оборачивается, услышав мои шаги, и смотрит на меня. Я вздрагиваю, опьяненная магией этого момента.

Его глаза светятся, словно изнутри, он медленно улыбается.

— Ох, черт побери, мне придется весь вечер отбиваться от мужчин.

Я краснею и начинаю крутить кольцо, которое мысленно назвала обручальным, на пальце.

— А мне что придется весь вечер выцарапывать глаза женщинам, которые будут смотреть на тебя?

— Ты на самом деле так думаешь? — со смешком интересуется он.

— Да, думаю, потому что так и будет, — подтруниваю я над ним, но немного стесняюсь при этом. Он так отличается от всех, с кем я встречалась раньше, и я так люблю этого родного, дерзкого, шикарного мужчину.

Он затягивается в последний раз, тушит сигарету в пепельнице, стоящей на кованом столе, и подходит ко мне.

— Ты сильно голодна?

— Голодна, — признаюсь я.

Он обхватывает меня рукой за поясницу.

— Хорошо. Тогда, пойдем.

На дорожке нас ожидает ярко-желтый Fiat Cinquecento.

— Откуда он появился? — спрашиваю я.

— Он стоял в гараже, — говорит он, внимательно разглядывая меня. — Тебе не нравится?

— Нет, мило, но я не ожидала, что ты кого-то наймешь.

— Когда–то в Риме ..., — он ведет меня вперед и открывает пассажирскую дверь.

Внутри пахнет новой кожей и стоит приторный запах освежителя воздуха. Я разворачиваюсь, взглянув на Зейна, садящегося на место водителя. Он чуть-ли не сложился пополам в этой маленькой машине, и мне становится смешно.

— Рим не создан для больших автомобилей, — поясняет он.

Теперь я понимаю почему улицы такие узкие и заставлены повсюду машинами. Здесь с трудом можно найти место для парковки, но когда все же Зейн паркуется в дюймовом пространстве между двумя машина, я понимаю всю мудрость крошечных автомобилей.

Он запирает машину, и мы идем по узкой улице Рима, над головой парит крошечный кусочек неба. Мимо нас со свистом проносятся по тротуару машины и мопеды. Выстиранное белье висит на окнах, а крошечные балконы украшены цветами.

Уличные музыканты играют у входа в ресторан. На улице стоят столики, за которыми сидят люди. Они наблюдают за местными жителями, а также с любопытством поглядывают на нас. Лысеющий мужчина в белой рубашке и длинном черном фартуке выбегает нам на встречу.

— Ahhh Aleksandr, — громко восклицает он. — Che meravigliosa sorpresa.

— Он говорит, какой замечательный сюрприз, — переводит мне Зейн.

Темные глаза мужчины переходят на меня.

— E chi è questa bellezza? — спрашивает он.

Зейн смотрит на меня сверху-вниз, подмигивая с озорством.

— Эта красота, Лука, моя жена, Далия.

Сильная волна жара опаляет мою шею и лицо, но он словно невзначай назвал меня своей женой, будто бы мы не притворяемся, играя чужие роли. Словно мы на самом деле женаты, и я его жена.

Лука показывает на итальянский манер пальцами «белиссимо».

— Bellezza, — кричит он громко. — Конечно, красивый мужчина поймает красивую женщину себе в жены, — говорит он переключаясь на английский.

— Привет, — отвечаю я.

Он наклоняет голову.

— Англичанка? — спрашивает он, нахмурившись.

— Американка, — подтверждаю я с улыбкой.

Он поднимает палец вверх.

— Ах, я так и почувствовал.

— Привет, входите, — тепло приглашает он, жестом ведя к столику, накрытым черно-белой полосатой скатертью. Как только мы садимся, он говорит: «Лука сейчас кое-что сделает…», он соединяет три пальцы и целует их, с громким звуком, — «для вас».

— Хорошо, — улыбаюсь я ему одобрительно.

Он переводит взгляд на Зейна.

— Cacio e Pepe con Tartufi?

Зейн смотрит на меня.

— Не хочешь попробовать пасту, сделанную в ручную, с сыром пекорино романо, черным перцем и трюфелями?

— Звучит великолепно.

Зейн смотрит на Луку.

— Что ты можешь предложить в качестве главного блюда?

— Saltimboca.

— На римском диалекте дословно переводится, как «прыгать в рот», — говорит мне Зейн. — Это обжаренная нежная телятина, маринованная в белом вине, завернутая в пармскую ветчину с шалфеем.

— Конечно, я буду, — отвечаю я.

— Va bene, — восклицает Лука, уходя, высоко подняв голову и мурлыкая себе под нос, совершенно не обращая внимание на людей, сидящих в ресторане.

— Что он за персонаж? — шепотом спрашиваю я Зейна.

Зейн улыбается.

— Это все фарс. Он острый, как бритва. Он подсчитывает пармезан, который стругает на тарелки своих клиентов.

Я смеюсь.

Появляется официант с закусками.

— Что это? — интересуюсь я.

— Это чувство юмора Луки, — отвечает Зейн. — Он сделал тебе «Американо». (Этот вид коктейля очень популярен в Америке. И, конечно же, он не обходится без содовой. Ингредиенты: Биттер «Campari», Красный вермут, Содовая)

— «Американо» для американки. Хорошо, — я пробую. — Хммм... не плохо. Что это?

— Это «Двойной Негрони». Кампари, вернут Мартини Россо и содовая. (Наполни рокс кубиками льда доверх.Налей в стеклянную часть шейкера: кампари 25 мл, красный вермут 30 мл и джин 40 мл. Наполни металлическую часть шейкера кубиками льда. Переливай ингредиенты из одной части шейкера в другую около 5 раз. Перелей через стрейнер в рок. Укрась коктейльной вишней, дольками лимона и апельсиновой цедрой)

Бриллиант на пальце сверкает от электрического освещения, я стараюсь не поддаваться импульсу и не смотреть на него.

— Я так мало о тебе знаю, — говорю я.

— Не так уж много есть, чтобы обо мне знать.

— Зейн, я даже не знаю, какой твой любимый цвет.

— Пурпурный.

Я открываю упаковку хлебных палочек и беру одну.

— Это совсем не мужской цвет. Почему он тебе нравится?

— Не знаю, почему. Может быть потому, что он слишком яркий и сильный. А что насчет тебя? Какой твой любимый цвет?

Я ломаю палочку пополам.

— Мне очень нравится голубой, но я также люблю черный с розовым, зеленый, оранжевый, и все возможные оттенки желтого.

Он улыбается и смотрит на меня, как на ребенка — снисходительно.

— А что насчет еды? Если бы тебе пришлось питаться этим всю оставшуюся жизнь, что бы ты выбрал? — спрашиваю я, кладя палочку в рот.

— Хммм... наверное, аргентинский стейк и гонконгский французский тост.

— Что такое гонконгский французский тост?

— Два тоста, обильно намазанные арахисовым маслом, смоченные в взбитом яйце, обжаренные в масле, подаются с маслом и сиропом.

Господи, похоже этот тост — один холестерин.

Он делает глоток и смотрит на меня поверх своего бокала.

— Это очень вкусно.

— Может, я попробую когда-нибудь.

— Возможно, попробуешь, — тихо отвечает он.

 

19.

Далия Фьюри

 

Вау. Его слова вызывают у меня мурашки на коже.

— Хорошо, теперь моя очередь, — быстро говорю я. — У меня в жизни-еда-мой-релакс, шоколад, пицца, теплый брауни и мороженое, жареная курица, утка по-пекински, сыр тако, печеный картофель с сыром и фасолью…

Он начинает смеяться.

— Это попахивает настоящим обманом. Ты должна выбрать самые любимые блюда.

— Прости, но это невозможно, невозможно выбрать между ними, — отвечаю я ему.

— Понятно.

— Любимый алкогольный напиток?

— Конечно, водка, даже без обсуждений. Твой?

— Мне нравится шампанское и ... «Маргарита» и... коктейль Boozy Bubbly Sherbet Punch... и еще... Бейлис.

Он хмурится.

— Каков состав Boozy Bubbly Sherbet Punch?

— Ах, игристое вино, малина, мороженое, водка, имбирное пиво и кока-кола, и все это сверху залито шампанским.

Он улыбается.

— Насколько я помню, тебе и «Белый русский» понравился?

Я улыбаюсь.

— Да, правда, должна признаться испытала к нему слабость, — я делаю паузу. — Теперь любимый фильм.

— «Матрица».

— Правда? Поэтому ты назвал свой ресторан «Матрицей»?

— Да. А у тебя?

— Красотка.

Он смотрит на меня, не понимая, о чем я говорю.

— Ты никогда не видел «Красотку»?

— Нееет, — медленно отвечает он.

— Ну, это романтическая комедия.

— Тогда понятно, почему я не видел.

— Хорошо, поговорим о серьезных вещах. Имя лидера, которым ты восхищаешься.

— Путин, — тут же отвечает он.

У меня глаза становятся огромными.

— Путин? Владимир Путин? Президент России?

Он кивает.

— Э... да.

Я наклоняюсь вперед, махая перед ним хлебной палочкой.

— Ты издеваешься?

Он пожимает плечами.

— Он стратег.

— Ты не серьезно об этом говоришь!

— Почему? Он хорош для России.

— Он преступник, — страстно восклицаю я.

— Не думаю, что нам следует дискуссировать по поводу политики, — мягко говорит он.

— Стелла бы сказала: «А почему собственно и нет?»

Он похотливо ухмыляется.

— Если ты не хочешь в конце сражения поиметь жесткий секс.

Я вопросительно приподнимаю брови.

— Ты не в состоянии спокойно говорить о политике не сражаясь?

Он посмеивается.

— Это не я не способен, лисенок. Это ты не можешь контролировать себя.

— Вау! Мне кажется, я вполне способна себя контролировать. Скорее всего, ты боишься, что я разобью в пух и прах твое несостоятельное мнение, будто Путин чист, как свежевыпавший снег.

Он еще сильнее начинает смеяться.

— Я этого не говорил, но просто любопытно, что ты о нем знаешь?

— Достаточно, — уверенно отвечаю я. — Я читаю газеты и иногда смотрю новости по телевизору.

— Я так и думал.

— Что, черт побери, это значит?

— Это значит, что ты обладаешь не достаточной информации, чтобы рассуждать об этом.

Я запрокидываю голову назад.

— Почему это?

— Хорошо, я буду с тобой дискуссировать по данному вопросу, если ты скажешь о нем что-нибудь позитивное.

— Ну, я... Эм, я не… не могу.

— Видишь, именно это я и имел в виду. Во всем мире не может существовать человек полностью отрицательный или положительный, рыбка, — он ухмыляется. — Пока все, что ты слышала или видела о нем исключительно отрицательного характера. Это значит, что информация не совсем объективна. Ты не можешь объективно дискуссировать по этому вопросу.

Честно говоря, не знаю, что и ответить, но слава Богу, прибывает еда с божественным запахом. Я подумаю о том, что он сказал попозже, когда мое путешествие в качестве жены Зейна закончится. Сейчас главный вопрос — еда, я чувствую ужасный голод.

Сам Люка стоит рядом со мной с мини-теркой и небольшим трюфелем размером с голубиное яйцо. Он с заботой и почтением, словно ювелир обрабатывающий драгоценный камень, начинает тереть его, изредка проводя у меня перед носом, чтобы бы я ощутила запах.

Честно говоря, мне не очень нравится. Мускусный, землистый и немного пахнет чесноком. Скорее всего даже напоминает слабый запах застарелого пота, или не побоюсь этого слова, мочу. Театральным жестом он оставляет тончайшую стружку трюфеля на горке пасты.

— Bon appetito, — взахлеб восклицает он.

Мы благодарим его, и он удаляется, выглядя чрезвычайно довольным.

— Ты раньше пробовала трюфели? — спрашивает Зейн.

— Только шоколадные.

— Тогда, — произносит он и поднимает вилкой пару мелких кусочков, направляя ко мне. Не желая его подводить, я открываю рот. Вкус приятный, неповторимый, но, конечно, совершенно не соответствует всей этой суете и восклицаниям, типа «Оооо!». Я пережевываю и глотаю.

— Ну? — спрашивает Зейн.

— Необычно, — неопределенно отвечаю я.

— Теперь попробуй с пастой, — предлагает он.

Я накручиваю немного пасты на кончик вилки, стружка трюфеля тоже попадает туда, и кладу в рот. У меня расширяются глаза от удивления.

Он довольно ухмыляется.

— Хорошо?

— Чееееееерт побери, да, — говорю я смакуя необычный вкус.

Он беззаботно и радостно смеется, я никогда не видела, чтобы он так беззаботно смеялся.

 

 

* * *

 

Мы выходим из ресторана и идем по улице. Жара ушла, стало комфортно и прохладно, небо все усыпано звездами.

— Куда мы идем? — интересуюсь я.

— Никуда, просто гуляем и смотрим на окружающую красоту.

Он прав. Здесь красота везде — в каменных фонтанах, в брусчатке улиц, в красивых площадях, заполненных стильной итальянской молодежью, и даже в разрушенных старинных зданиях, которые подсвечены огнями.

Мы останавливаемся, чтобы купить каштаны у пожилого мужчины, обжаривающего их на огромной круглой сковороде. Его лицо разрумянилось от огня, а руки почернели от сажи. Он наполняет бумажный кулечек горячими, с сладковатым запахом орехов, каштанами. Зейн протягивает ему два евро, и мы направляемся к каменной скамье.

— Ты напоминаешь мне мою бабушку, — говорю я ему, снимая кожицу с каштана и отправляя его в рот.

— Вау! Не входи в раж с комплиментами, хорошо? — говорит он.

Я ухмыляюсь.

— Не буду, я имела в виду, как ты ешь. Наслаждаясь вкусом всего по отдельности. Ну, ты не заглушаешь сам вкус кетчупом или соусом барбекю. Моя бабушка предпочитала раздельное питание и ела из пластикового подноса, который используют в самолетах, наслаждаясь каждым вкусом в отдельности.

— Это больше походит на больного с навязчивой идеей фикс, — говорит он.

Я толкаю его плечом.

— У нее ничего такого не было, она была ценителем еды.

Он смотрит на меня, и у него в глазах появляется внезапная нежность, у меня перехватывает горло.

— Единственную вещь, которую я ценю — это твоя сладкая киска.

Я целую его в губы.

— Ты делаешь меня настолько мокрой, но я сейчас ничего не могу здесь сделать с тобой, — шепчу я ему в губы.

Его улыбка озаряет лицо в ночи, становясь ослепительной и опасной.

— Итак, что мы сегодня выяснили?

— Ты любишь мою киску, и я мокрая?

— Мы выяснили разницу между «нравится» и искушать «до безумия», именно это ты и делаешь.

Я кокетливо с удивлением поглядываю на него.

— Докажи на практике.

— Ты не можешь подождать, пока я отвезу тебя домой и раздену?

— Здесь слишком многолюдно, да? — поддразниваю я его.

— Ты настолько сильно меня возбуждаешь, что сделала окончательно жестким, — бормочет он, чувствуя себя несколько неуютно.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы удержаться от смеха, но он видит смешинки у меня в глазах.

— Тебе будет не до смеха, юная леди, когда будешь восседать на моем члене, — рычит он, его глаза горят жаждой и похотью.

Я прижимаюсь к его разгоряченному огромному телу.

— Ох, Зейн. Я хотела бы, чтобы это было настолько не смешно, я боюсь потерять тебя.

Он резко со свистом выдыхает, в защитном жесте заключая меня в объятия.

— Поехали домой, — хрипло говорит он.

Мы возвращаемся к машине, которая «заперта» другой машиной, перегородившей нам выезд.

— Мне не верится, что кто-то способен такое сделать, — восклицаю я. — Что же нам теперь делать?

— В этом — все римляне, — говорит он, открывая водительскую дверцу и нажимая на гудок. Почти сразу из окна первого этажа появляется голова мужчины, который быстро начинает что-то говорить по-итальянски.

— Он спустится через минуту, — переводит мне Зейн.

Мужчина выбегает меньше, чем через минуту, с извиняющейся улыбкой и что-то усиленно жестикулируя говорит, садится в машину и уезжает.

— Ты похоже очень хорошо знаешь этот город, не так ли?

— Как свои пять пальцев.

 

 

У вас есть еда и много изысканной.
Разве вас волнует, что мир истекает кровью и умирает у ваших ног?

 

 

20.

Далия Фьюри

 

На следующее утро мы просыпаемся от звука мотора старенькой Мазды семьи Росси.

— Не вставай. Они всего лишь привезли нам завтрак, — говорит Зейн, выпрыгивая из постели.

Он быстро натягивает тренировочные штаны и выходит им навстречу. Я передвигаюсь на его теплое место, которое еще хранит запах Зейна, и прислушиваюсь к их разговору. В спальне нет ковров, да и во всем доме тоже, поэтому их голоса разносятся эхом по всему дому. Я уже собираюсь встать с кровати, но возвращается Зейн с подносом, на котором стоит роза в маленькой вазе, дымящиеся кружки с капучино и выпечка.

Я сажусь.

— Вау, завтрак в постель. Я даже не могу вспомнить, чтобы кто-то приносил мне завтра в постель.

Maritozzis еще теплые — вкусные булочки из дрожжевого теста со свежими густыми сливками и изюмом, засахаренной цедрой апельсина и кедровыми орешками. Их можно еще назвать — сладкие бомбы. Я опускаю палец в крем и провожу по носу Зейна, он улыбается и выглядит при этом на удивление — мило.

— Оближи, — насупившись говорит он.

— Думала, ты никогда не попросишь, — отвечаю я, упираясь ему в грудь ладонью, и слизываю, высунув язык, оставляя мокрый след у него на носу, словно щенок, радостно встречающий своего хозяина.

Он дергается назад.

— Ты нарываешься на неприятности?

— Сними треники, и я покажу тебе на что я нарываюсь, — отвечаю я.

Он опускает на пол поднос, и схватив меня за плечи, опускает на спину. Я смотрю ему в глаза.

— Возможно я не совсем четко выражаю свои мысли, но ты по-прежнему остаешься мужчиной моей мечты, — говорю я ему, запустив пальцы ему в волосы и притягивая его к себе.

 

 

* * *

 

Позднее тем же утром, Зейн ведет меня на развалины Колизея. Из трех концентрических кругов только третий, находящийся внутри — подлинный, выложенный каменной кладкой, единственный, неразрушенный временем. Необъятное сооружение вызывает у меня тревожное чувство от того, как использовали эти руины до меня.

Стоя на покрытых мхом кирпичах, торчащих из земли, я смотрю на огромный каменный стадион, и на долю секунды представляю, как в те времена точно также же стояли на этом стадионе люди под крики сотни тысячи голосов, жаждущих твоей смерти.

— Потребовалось десять лет, чтобы его построить, используя труд шестидесяти тысяч рабов из Иудее. В Колизеи восемьдесят входов, тридцать шесть люков, вмещает пятьдесят тысяч зрителей, и зрелища, как правило, продолжались до ста дней. В ходе строительства умерло или было убито полтора миллиона человек и миллионы животных зверски забиты. Это одно из самых грандиозных и известных торжеств насилие человечества. Мне кажется, в те времена мы были намного честнее, — говорит Зейн.

— Человечество же прошло с тех пор долгий путь, — спокойно отвечаю я ему.

Он опускается на каменную скамью.

— Разве ты не видишь, очевидную жестокость, которая приходит в этот мир?

Я качаю головой.

— Нет. Я вижу закон и порядок, демократическое правительство.

Он вздыхает.

— Твое правительство является ярким примером неприкрытой жестокости.

— Что? — со смехом спрашиваю я.

— Если быть уж до конца честным, то могу тебе сказать, что нет никакой разницы, что совершает твое правительство и тем, что делаю я.

Я презрительно фыркаю.

— Это просто смешно.

— Почему же смешно? — спрашивает он, внимательно меня разглядывая, и я вдруг понимаю, что он говорит вполне серьезно. Для меня его слова звучат несколько странно, но более странным, мне кажется то, что он на самом деле верит в то, что говорит.

— Хорошо, — медленно отвечаю я, усаживаясь рядом. — Поправь меня, если я ошибаюсь, чиновники государства не лгут, вымогая деньги, убивая соперников, обучая и инициируя право охранительные органы, постоянно ведя войну с соседями, защищая свои границы и покрывая, защищая рэкет. Я могу продолжить...

Его губы искривляются в улыбке. Сексуальной и одновременно жестокой? Возможно и то и другое. Высокомерный наклон подбородка сообщает мне, что я прямиком угодила в его ловушку.

— Мне не хочется, начинать спор с тобой по этому вопросу, моя маленькая невинная рыбка, — говорит он, и тембр его голоса, словно ласкает, — но правительства, точно, как ты и сказала, совершают все это, а также многое другое. Правительство, защищая свои границы, в большинстве случаев врет и вымогает деньги с помощью налогов. Попробуй не заплатить налоги, и ты увидишь насколько рассвирепеет твое правительство по отношению к тебе. А как относится к самовольным казням и спискам убитых, но этому есть же объяснение, так государство убивает своих врагов и соперников? Как и у меня, у государства имеются соответствующие органы управления, полиция и армия, чтобы реализовывать свою политику. Оно также обеспечивает защиту граждан, как я поддерживаю закон и порядок на своей территории. Единственная реальная разница между нами — мои границы намного меньше и больше подвергается изменениям.

Я хмурюсь.

— Это не одно и то же, — настаиваю я, но как всегда, когда он начинает мне что-то объяснять, рассматривая проблему с совершенно другой стороны, о которой я даже никогда не знала, а может просто не задумывалась.

— Конечно нет, пока ты не увидишь все собственными глазами, — говорит он, и поднимает меня за руку.

Он ведет меня к одному из люков, через который рабы и животные, находившиеся под землей, поднимались на арену, и я чувствую холодок, пробежавший по телу, разворачиваюсь к нему.

— Даже если весь мир жесток. Даже если рассматривать правительство, как защитников насилия, я не хотел бы использовать эти люки, в виде оправдания своего собственного насилия.

Он спокойно смотрит мне в глаза.

 

 

* * *

 

Мы обедаем в кафе на улице и заказываем именно то, что я ела накануне вечером — пасту с сыром и перцем. Без трюфелей, но несмотря на это, паста он по-прежнему невероятно вкусная. Зейн взял тоже самое.

Потом мы направляемся в Borghese Park и бредем по опавшим листьям. Здесь очень красиво, как осень все преобразила. Я наблюдаю за Зейном и мне с трудом верится, что он реален и на самом деле существует в моей жизни. Скорее он похож на фантазию, которую я себе напридумывала под воздействием своих любимых книг.

Мы едим gelato, мягкое итальянское мороженое, на свежем воздухе. Затем кульминацией нашей поездки становится частная экскурсия, которую Зейн заказал для нас в Сикстинскую капеллу.

Мы входим, и все туристы покидают помещение. Женщина в зеленом брючном костюме с записной книжкой подходит к нам. Она внимательно смотрит на страницу и, запинаясь, читает:

— Мистер и миссис Живанецкие?

— Si, — говорю я с Зейном одновременно, и она улыбается.

Ее зовут Клавдия. Она выглядит дружелюбной и общительной, ведет нас вниз по длинным коридорам к главному зданию, где находится Сикстинская капелла. Ее голос эхом раздается по пустым коридорам, и по мере приближения к часовне, которая занимает восемь тысяч квадратных метров, она начинает нам рассказывать ее историю, про восстановление фресок, изображающих библейские сцены Книги Бытия, Моисея, Иисуса и знаменитый Страшный суд.

Она сообщает, что Микеланджело далеко не восторженно воспринял заказ от Папы Римского расписать Сикстинскую капеллу, наоборот, это известие он воспринял с большим подозрением, считая, что его враги и соперники состряпали этот заказ, чтобы увидеть его падение. Он на самом деле был очень сильно обеспокоен, поскольку дар Божий в нем проявлялся, как в скульпторе, а не в живописце.

Наконец, мы добираемся до капеллы.

Наш гид сообщает, что задача живописца заключалась не только в рисовании сцен, а ему следовала подняться на высоту шестидесяти пяти футов, для чего требовалась определенная сноровка, стоять на помостах и платформе, вставленной в специально сделанное отверстие в стене. Я стою внизу и с трепетом разглядываю потолок.

Микеланджело не верил в то, что он художник, но при этом создал гениальное произведение живописи, признанное всем международным сообществом. Оно настолько совершенно в своем великолепии и грандиозно, что ни одна фотография не способна передать увиденное воочию. У меня возникает такое чувство, что я часами готова любоваться этим потолком.

Понимая, что объяснений больше не потребуется, Клавдия молча направляется к двери. Я бросаю взгляд на Зейна, он не спускает с меня глаз. Мы молчим. Я не религиозный человек, но пока стою здесь, под сводами, с Зейном в полной тишине, ощущаю всю силу творения Микеланджело, словно именно сейчас на единственный миг Бог протянул руку и прикоснулся ко мне. Клянусь, я почти ощущаю его руку в своей.

— Взгляни, — шепчет Зейн и указывает на картину, где здоровый бородач, замахивается ножом, а другой рукой удерживает что-то непонятное, что на первый взгляд выглядит как стекающая одежда с грустного лица.

— Видишь, большое полотно вон там, — говорит он. — Это Святой Варфоломей. С него живьем содрали кожу и обезглавили в Армении, и здесь изображено, как он замахивается ножом в своих муках, удерживая собственную содранную кожу. (Согласно преданию, по наущению языческих жрецов брат армянского царя Астиаг «схватил святого апостола и в городе Альбане» Варфоломея распяли вниз головой, но он продолжал свою проповедь, тогда его сняли с креста, сняли кожу, а затем обезглавили. Верующие взяли «его тело, главу и кожу, положили их в оловянную раку и предали погребению в том же городе, Албане, что в Великой Армении», — прим. пер.)

— Ух ты, — шепотом говорю я.

— Но вот что поразительно. Лицо в этой пустой сущности из кожи — автопортрет Микеланджело.

Я выдыхаю, не в состоянии до конца переварить услышанное.

— Зачем он это сделал?

Он пожимает плечами.

— Это метафора, видно он хотел показать, какие пытки перенесла его душа художника.

Я не могла оторвать взгляд от висящей гротескной кожи. Это было ужасно, но я не жалею, что увидела. На всю капеллу я смотрела теперь другими глазами, на эту потрясающую красоту, распростершуюся надо мной и вокруг меня. Знаю, что трагический и страдальческий портрет Микеланджело, в вид висящей кожи будет преследовать меня в снах, но все-таки у меня перед глазами часто будет появляться его великолепное творение.

Я взяла Зейна за руку.

— Спасибо, что ты показал мне это, — шепчу я, слезы стоят у меня в глазах.

Он нахмурившись смотрит меня.

— С тобой все в порядке?

Я пытаюсь изобразить шаткую улыбку.

— Да. Просто счастлива.

Мы направляемся на выход, и я не могу устоять, чтобы не оглянуться в последний раз на потрясающее грандиозное творение, осознавая, что именно этот момент останется у меня в памяти навсегда.

 

21.

Далия Фьюри

 

Вернувшись на виллу, мы направляемся в бассейн. Брызгаясь и смеясь, преследуем друг друга, напоминая детей, плескающихся в теплой воде. Затем Зейн усаживает меня на край бассейна и пожирает мою киску, пока я устремляю свой взор на раскрасневшееся небо и чувствую запах цитрусовых, доносившийся из лимонной рощи.

Птица пролетает над головой, когда я испытываю неповторимый оргазм и нутром чувствую, что сегодня особенный день. Неважно сколько я уже прожила дней за всю свою жизнь, я никогда не забуду этот день — в другой стране с мужчиной моей мечты, открывая что-то неизведанное в себе.

Измученная и насытившаяся, я опускаю ладони на плитку и провожу по ним пару раз, пока лежу на спине на прохладной плитке, мне так хорошо. Зейн выбирается из бассейна, вода капает с его тела на меня, поднимает и несет меня в нашу спальню. Прикрыв жалюзи от яркого послеполуденного солнца, комната погружается в желательный полумрак. Я почти высохла, когда он кладет меня на кровать и начинает поклоняться моему телу своими губами, языком и руками. Как я уже и говорила, сегодня особенный день, который я никогда не забуду.

 

https://www.youtube.com/watch?v=ljDcvhkRuOc&nohtml5=

 

(Кто-нибудь Желает Послушать Эту Музыку Сегодня Вечером?)

 

 

Этим вечером мне удалось убедить Зейна отвезти меня в ресторан Луки, чтобы я могла еще раз попробовать блюдо, которое ела вчера. Он предлагает мне другие рестораны, но я отказываюсь, не предоставляя ему ни единого шанса. Какой еще ресторан может сравниться с тем?

— Ну, если ты настолько уверена, что больше никуда не хочешь...

— Абсолютно уверена. Мы завтра уезжаем, и скорее всего я больше никогда не буду в Риме в октябре, а вчера в руке Люка было много tartufo.

Зейн смеется.

После ужина он ведет меня в клуб «Рокси». К услугам гостей бар из красного дерева, мраморный пол, медные осветительные приборы, пальмы в кадках и бархатные темно-красные кресла в стиле рококо. Эффект — сверх утонченная изысканность. Кругом полный шик, начиная от загорелых мужчин и женщин в дизайнерских одеждах, и в самом воздухе, в котором витает изысканный стиль, выглядеть круто и модно, но, вероятно, они слишком уж стараются произвести именно такое впечатление.

Красноречивый официант изливается перед нами, пока ведет к столику.

— Я привел тебя сюда, чтобы ты попробовала affogato. Мороженое с чашкой эспрессо.

— Хорошо, — соглашаюсь я с охотой, чувствуя, что готова для чего-то нового.

Зейн заказывает affogato для меня и коньяк для себя, я осматриваюсь вокруг с любопытством. Рядом с нами двое мужчин играют в шахматы. В клубе есть небольшая, пока не освещенная сцена, с белым роялем. Мне бросается в глаза сильно загорелый мужчина, поднимающий свой бокал в приветствии ко мне. Я отворачиваюсь, и тут же упираюсь взглядом в Зейна.

— Обзаводишься друзьями? — негромко спрашивает он.

— Неа. Все друзья, которые мне нужны, уже присутствуют за этим столом, — отвечаю я широко улыбаясь, улыбка явно выглядит натянутой.

Я замечаю, как какая-то давняя боль, мимолетно проскальзывает у него по лицу, сродни предательству, но тут же исчезает. Я касаюсь его руки.

— Эй, поверь мне. Я не собираюсь причинять тебе боль, — он крепко сжимает мою руку.

Мне приносят affogato в небольшой стеклянной пиале, и он отпускает мою руку. Я окунаю ложку в мороженое, плавающее в горячем кофе и пробую.

— Мммм... очень вкусно, — говорю я. — Хочешь попробовать?

— Нет, у меня до сих пор остался твой вкус во рту, и я не хочу его мешать, — лениво растягивает он слова.

Я моргаю, у меня учащается пульс. Черт возьми, этот мужчина уверен, что может вот так запросто, завести меня с пол оборота.

Зажигаются лампы над сценой, и я отвожу взгляд. Мужчина в белом бархатном пиджаке и бабочке садится за пианино, публика начинает аплодировать. Он начинает играть, женщина с волнистыми волосами в длинном красном платье выходит на сцену и встает рядом с пианино.

Она берет в руки микрофон и начинает петь по-итальянски. На самом деле, песня очень красивая, неповторимый итальянский стиль. Ее темные и добрые глаза беспокойно осматривают собравшуюся публику, пока не находят Зейна, зафиксировавшись на нем. В какой-то момент, видно неосторожно, я замечаю, как она вздрагивает и словно цепенеет на пару секунд, потом быстро приходит в себя. Встряхнув пышными волосами, она отводит взгляд, разглядывая собравшихся людей и поет следующую строчку.

Когда она опять поворачивается к нам лицом, выглядит вполне уверенной. Она поет мелодичным голосом, не отрывая взгляда от Зейна. Она поет для него! Я тайком поглядываю на Зейна, он кажется полностью поглощен ее пением. У меня сердце падает вниз, как камень.

Эта женщина смотрится на фоне белого рояля сексуально и эротично.

Сделав глубокий вдох и стараясь не показать своих чувств, я кладу ложку мороженого в рот. Чувствую, как оно проскальзывает вниз по пищеводу, пытаюсь остановить ощущение нереальности, мне кажется, будто это всего лишь сон.

«Между нами ничего нет, кроме похоти и глупостей», — говорю я себе.

Он привел меня сюда специально, зная, что здесь будет она? Черт побери, это настолько очевидно, что они были вместе или скорее всего продолжают быть любовниками. Зачем мне это? Почему обязательно меня нужно тыкать носом в это дерьмо? Привести меня сюда, чтобы я ревновала!

Я откидываюсь на мягкое сиденье кресла. Я не могу даже встать и уйти, поскольку не знаю, куда идти. Плюс у меня этот чертовый поддельный паспорт. Единственное, что в состоянии делать — спокойно сидеть здесь, словно съела кислый лимон, и наблюдать за женщиной, посылая ей мысленно проклятья, потому что она пытается соблазнить мужчину, в которого я влюблена. Я сижу неподвижно, песня заканчивается, мне показалось, что она длилась несколько часов. Я не смотрю на Зейна.

— Grazia, — соблазнительно выдыхает она в микрофон и идет к нам. Я глубоко вздыхаю. «Возьми себя в руки, Далия. Веди себя достойно. Будь лучше этой женщины».

— Зейн, — зовет она. Даже его имя звучит, как сексуальный брачный призыв. Она не видит никого вокруг, только его, по-моему, она даже меня не видит.

— Ciao, Сильвия, — тихо отвечает Зейн.

Она наклоняется и целует его в щеку, очень близко к губам, оставляя у него на щеке след от помады.

— Я скучала по тебе, — шепчет она, но я слышу ее слова и сразу же чувствую кислоту, поднимающуюся у меня в желудке. Как они смеют такое вытворять прямо передо мной? Если я останусь здесь хотя бы на минуту, мне придется выцарапать ей глаза, я, конечно, никогда не с кем не дралась раньше, и не хотела бы портить свою безупречную репутацию. Ну разве что всего лишь раз, когда пыталась ударить Зейна, и еще один раз, когда пыталась напасть на него, но тогда я была ужасно зла.

Я уже собираюсь подняться со своего места и обратиться к ней ледяным голосом, показывая, что я полностью управляю собой, но вдруг слышу слова Зейна:

— Я не знал, что ты теперь здесь работаешь.

— Почему? Разве ты не пришел бы, если бы знал? — спрашивает она с грустью, хотя и пытается ее как-то скрыть.

Она влюблена в него, но мне, в конце концов, плевать. Мне хочется подпрыгнуть на месте и станцевать счастливый танец прямо здесь перед ней. Он не знал, что она будет здесь. Он бы не привел меня сюда, чтобы как-то унизить или заставить ревновать. Это всего лишь одно из странных совпадений.

Она открывает рот, чтобы что-то ответить, но Зейн опережает ее:

— Сильвия, познакомься Далия, моя жена. Далия, познакомься Сильвия, очень давняя моя подруга.

Это известие ударяет ее. Она моргает от шока и растерянности. Нехотя поворачивается в мою сторону, ее глаза тут же фиксируются на кольцах у меня на пальце.

— Поздравляю, — хрипло говорит она. — Вы очень счастливая женщина.

— Спасибо, — отвечаю я.

— На самом деле мне нужно вернуться к моей рутинной работе, — говорит она.

— Приятно было познакомиться, — произношу я.

Она кивает, потом поворачивается к Зейну.

— Надеюсь, ты будешь счастлив, — выдавливает она.

Зейн ничего не говорит, только торжественно кивает.

Она разворачивается на каблуках и возвращается на сцену, начинает петь песню в более быстром темпе, дефилируя взад-вперед, при этом выглядит, как профессионал. Ее сердце разбито, но у нее есть достоинство.

За столом атмосфера меняется, чувствуется напряжение. Зейн поворачивается ко мне.

— Мы можем уйти... если хочешь.

Я молча киваю.

Мы идем по улице, заполненной прохожими, оба погружены в свои мысли. Я беру его за руку. Он смотрит на меня и улыбается. Боже, я люблю его. С каждым днем я люблю его все больше и больше.

 

 

22.

Далия Фьюри