П о л и н а. (не веря собственным ушам) Этого просто не может быть. И точка.
Т а м а р а. (отмахивается) Увы, я ваше чадо насквозь вижу.
П о л и н а. Да, что вы можете видеть?
Т а м а р а. Мамаша, я пять лет в колонии для несовершеннолетних отпахала, потом два года здесь, всю нашу молодёжь насквозь вижу, как рентген, вот. (указывает рогаткой пальцев на свои голубые глаза)
П о л и н а. Да хоть где. Я знаю собственного сына! Он читает эту фантастику, как она называется, фэнтэзи, кино смотрит, с друзьями переписывается… потом в хоккей с клюшкой они во дворе играют без коньков правда… Мой сын не фашист! А вы можете видеть, что хотите.
Т а м а р а. (качает головой) Да, бросьте, Полина. Я ведь на вашей стороне. Я подозреваю, вы тут на самом деле не причём. И сами находитесь в глубоком неведении. Так бывает, когда долго пускают пыль в глаза.
П о л и н а. Глеб… Он вообще мне не врёт. Он не стал бы мне врать…
Т а м а р а. И о том, что он понятия и не имеет, кто налетел на вас сегодня и написал «Приговор» с его именем?
П о л и н а. Я его раз двадцать спросила. Он смотрел мне в глаза и сказал, что не знает.
Т а м а р а. Полина-Полина… Враньё, оно как ком – день ото дня растёт и ширится. Недоговорки, замолчки, сначала по мелочи соврёт, потом ещё пять копеек, ещё. Пока пуд этого вранья не накопится и не шарахнет вас разом, как сегодня.
П о л и н а. (берётся за голову) Ещё раз, этого просто не может быть. Он и стихи на линейке 9-го мая читал, лучше всех в третьем классе. И про прадедушку его Василия Фомича… Сколько историй его пересказывала. Он разведчиком был, в Белоруссии, во вражеский тыл ползал. Я, когда маленькой была, обожала истории его слушать. И он никогда не хвастался, рассказывал о войне без прикрас: и как напарника вместо него снайпер убил, и как они реку на льдине форсировали. У нас и фотография его в серванте стояла… Потом, правда, подевалась куда-то. Видите, этого просто не может быть!
Т а м а р а. Может-может, можете и не стараться про вашего дедушку рассказывать. Как об стенку горох. Он уходит из дому в школу, во двор, а там всё – другой мир, переворот сознания.
П о л и н а. Но я выглядываю из кухни. Они там с однокашниками носятся, смеются, в хоккей тот же самый…
Т а м а р а. Как говорит наш Нуриевич: ослу ухо резали, а он спрашивал: «Что такое?» Вот вы взрослая уже, извините, баба, а рассуждаете, как маленькая девочка, ей богу. Я вам тоже могу разных историй понарассказать. Когда в колонии работала, тамошние, простите, "воспитанники" выловили, значит, кошку. Уж не знаю, где они её взяли. Для чего, как вы думаете? Оторвали ей зубки плоскогубцами, замотали в одеяло, связали. Готовы? И насиловали её в ротик. Вот вам, каково? Мало? А когда шестиклассник привязывает к кошачьим лапкам леску узелки и забирается на чердак… Зачем он это делает? Да затем, чтобы выбросить её с чердака. И чтобы в кошечке в полёте оторвало поочерёдно все лапки и хвостик, прежде чем она шмякнется оземь. А зачем по-вашему вставлять бомбочку в банку с тушёнкой и дворняжкам давать кушать, а? Чтобы мордочку разорвало, и чтобы просмотры были в интернете! (сербает чай из кружки) Ох уж, этот интернет… Попадись он мне! У меня волосы дыбом становятся – чего там можно нахвататься. И люди там как на подбор слетаются, которые их там совращают – вот откуда вся зараза идёт: интернет и наркота.
П о л и н а. (всхлипывает, прикрывает рот рукой) Хватит, это ужасно!
Т а м а р а. Не то слово! Волосы дыбом, я же говорю. Вот вам современные детки. Когда мы росли, такого не было. Я сама этих зверьков боюсь до ужаса. (с усмешкой) Нагляделась вот, своих не тороплюсь заводить.
Реплику подхватывает внезапно вошедший начальник отделения полиции. Это мужчина лет пятидесяти, короткостриженый, светлые волосы с сединой, круглое добродушное лицо. Серо-синяя форма хорошо выглажена, очищена от волосков, катышек.
Н а ч а л ь н и к. А пора бы уже.
Т а м а р а. (с усмешкой) Ужо, Сергей Станиславович.