Экономическое развитие Спарты
Особенности экономического развития Спарты заключались в том, что его во многом предопределяли природно-географические условия. Спарте принадлежали две из немногочисленных плодородных областей материковой Греции: Лакония и Мессения. Основу хозяйства здесь составляло пашенное земледелие. В этом заключалось наиболее существенное экономическое преимущество Спарты над большинством других греческих полисов, поскольку она не зависела от привозного хлеба. В той же Аттике, где располагались Афины, не было столь благоприятных условий для пашенного земледелия, что и объясняет широкое развитие здесь специализированных сельскохозяйственных отраслей ремесла с ориентацией на внешний рынок.
Спарта и Афины принадлежали к различным экономическим типам, что было обусловлено особенностями их природных условий. Но принадлежность к тому или иному типу не может быть показателем уровня развитости самой экономики. Вместе с тем широкое развитие ремесла, чётко отделившегося от земледелия, а также стабильный внутрирегиональный рынок являются характерной чертой античного способа производства, где основным экономическим звеном было мелкое самостоятельное хозяйство. До сих пор не доказан широко распространённый в исторической науке тезис о том, что в Спарте ремесло и товарно-денежные отношения в целом в классический период пребывали в зачаточном состоянии.
Основной отраслью сельского хозяйства Спарты было пашенное земледелие. При этом очень сложно до сих пор ответить, каков был уровень плодородия (потенциального и эффективного) почв Южного Пелопоннеса в древности, и соответственно, насколько высокой была урожайность тех или иных сельскохозяйственных культур. Более конкретными можно считать данные о выращиваемых культурах и их значении в хозяйстве. Преобладающей сельскохозяйственной культурой среди зерновых был ячмень, способный давать хорошие урожаи и при неглубоких слоях гумуса, поскольку источниками чётко зафиксирован тот факт, что ячмень составлял основную часть урожая с участка, а ячменный хлеб и ячменная похлебка - основную часть рациона спартиатов.
Из других злаков возделывали пшеницу (artos), хотя и в небольших по сравнению с ячменём количествах и не повсеместно. Ксенофонт, во всяком случае, говорит о том, что пшеничный хлеб (artos в, отличие от sitos—просто «хлеб», «пища») иногда прибавляли богатые к своей норме в сисситию. В одном фрагменте Алкмана упоминается «полбенная каша» (polton chidron). Во времена Алкмана полба (polton) занимала очень важное место в рационе питания жителей Спарты.
Кроме злаковых культур, в Спарте сеяли лен и кунжут. Об употреблении в пищу льняного семени упоминает Фукидид. Интересно, что по данным пилосского архива, как это показал Дж. Чэдуик, выявляется особо важное значение культуры льна для Юго-Западного Пелопоннеса. Греки использовали лён и кунжут как масличные культуры, а льняное волокно, кроме того, для изготовления одежды, нагрудников для воинов, рыболовных сетей, парусов и других.
Заслуживает упоминания также культура мака, зафиксированная в том же отрывке Алкмана и у Фукидида, а также культура бобов. Из плодовых культур назовем смоковницу.
О ней упоминает Плутарх, предполагая, что возделывалась она на клере (участке) наряду с ячменем и виноградом. Развитие виноградарства надежно засвидетельствовано не только античными авторами, но и подтверждено также археологическими данными.
Спартанская экономика в своем стремлении к автаркии самостоятельно удовлетворяла потребности и в продуктах животноводства. Разводили преимущественно коз и свиней. Мясо и козий сыр являлись постоянными компонентами пищи спартиатов. Интересно, что Дорион, персонаж «Разговоров гетер» Лукиана, привозит своей любовнице среди прочих заморских подарков и большой сыр из Гития. Следует отметить особо важное значение жертвенных животных (коз и свиней) в культовых обрядах общины.
Довольно многочисленны в спартанских источниках упоминания о лошадях и собак. Их хозяйственное применение ограничивалось использованием на охоте. Начиная с Пелопоннесской войны лошади использовались для формирования конных отрядов войска. Кроме того, лошади использовались в конных ристаниях (скачках). Как и повсюду в Греции широко использовался рабочий скот — мулы, быки и ослы. Спартанские «пастухи ослов» упоминаются Геродотом.
Повышение удельного веса пастбищ за счет возделываемых земель наблюдалось в Спарте в IV—III вв. до н. э., что зафиксировано у Платона и у Плутарха.
Благодаря тому, что пашенное земледелие явилось основной отраслью хозяйства в Спарте, тенденция к замкнутости, характерная для экономики любого полиса, в Спарте имела более прочную основу для реализации. Автаркия предполагает стабильное развитие и других отраслей сельского хозяйства. Также в спартанской экономике заметную роль играли виноградарство и садоводство. Но благоприятные условия для развития пашенного земледелия делали в тех условиях необязательной ориентацию этих отраслей на внешний рынок, поэтому уровень их развития был обусловлен внутренними потребностями.
Перейдем к характеристике ремесленного производства в Спарте. Как достаточно надежно подтверждено археологическими и письменными источниками, примерно с VII в. до н. э. начинается постепенное ухудшение лаконской художественной традиции. Исчезли терракотовые маски, золото, янтарь, слоновая кость, но, по словам Плутарха, предметы, необходимые и обыкновенные—ложа, кресла, столы, — стали изготовляться у них наилучшим образом. Плутарх далее говорит, что один из законов Ликурга требовал, чтобы кровля дома изготовлялась только с помощью топора, а двери с помощью пилы. Однако из этого, с нашей точки зрения, вряд ли следует делать вывод об упадке столярного и плотницкого искусства. Напротив, данные сообщения можно истолковать как свидетельства существования в Лаконии особой школы этих ремесел. Наряду с коринфским и сицилийским способами черепичного покрытия кровли в Греции широко использовалась и лаконская архитектурная терракота, отличавшаяся особым типом солен и калиптер.
В Лаконии находились одни из самых богатых железных рудников Греции, а «лаконская сталь» по своим качествам не знала во всей Греции равных. Лакония самостоятельно и прекрасно обеспечивала себя предметами кузнечного производства. Данные источников говорят не только о существовании в Спарте в этот период разнообразных ремесел, но и о существовании лаконской ремесленной школы. И все же парадоксальный факт упадка» лаконского прикладного искусства в течение VI—V вв. до н. э. требует своего объяснения. Не соглашаясь с мнением тех исследователей, которые видят причину этого «в сфере политических или социально-политических отношений», известный советский и российский учёный, специалист по изучению проблем в области древней Спарты А.В. Зайков в качестве предварительной гипотезы выдвинул следующий взгляд на проблему. Связь этого феномена с окончательным завоеванием Мессении, видимо, не может вызвать сомнений. Мессения превосходила Лаконию по плодородию почв. До завоевания этой области в Лаконии остро ощущался земельный голод, воспоминания о котором сохранила историческая традиция. Лаконские художественные промыслы периода архаики ориентировались в основном на экспорт. Скорей всего, причиной этого была нехватка собственного хлеба. Последняя проблема оказалась решенной после завоевания Мессении. С этим исчезла и необходимость ориентации ремесла на внешний рынок. Данная точка зрения не исключает политики ликвидации «бесполезных ремесел», но предполагает её, правда не как основную причину, а как попутно возникшее явление, приведшее к сокращению художественных промыслов до степени их деградации. Уровень развития обмена в целом может служить показателем уровня социально-экономического развития в античности, так как здесь господствует мелкое и среднее самостоятельное производство. Но и здесь необходимо учитывать специфику экономико-географических регионов. Возможность более полного осуществления тенденции к автаркии обусловила слабую включенность Лакедемона в систему межполисных торговых отношений.
Но это не означает отсутствие внутреннего обмена. Источники не позволяют осветить эту проблему полно, но некоторые данные приводят к вполне определенным выводам. О спартанском рынке впервые упоминает Геродот, чьё сообщение относится ко времени Кира Великого. Историк приписывает царю презрительное отношение к эллинам— и речь идёт конкретно о лакедемонянах—по причине существования у них городских рынков. Важно, что в этом отношении сам Геродот не видел, очевидно, никакой существенной особенности Спарты по сравнению с другими полисами.
Интересные сведения о спартанской агоре находятся у Ксенофонта. Согласно этому автору, агора была очень многолюдна, здесь можно было встретить представителей самых разных сословий. Ассортимент товаров был, по-видимому, достаточно разнообразен, причем рынок имел свою организационную структуру. Ксенофонт упоминает железный ряд, где продавались ножи, мечи, вертела, секиры, топоры, серпы.
О существовании здесь торговли продуктами питания свидетельствует рассказ Плутарха. Рынок был если не общелакедемонским, то, во всяком случае, общелаконским центром торговли.
В качестве основного аргумента в пользу тезиса о крайней неразвитости спартанской торговли обычно приводят сведения о лаконской монете — неудобных в обращении железных прутьях, а также о ликвидации золотой и серебряной монеты. Согласно античной традиции, железный обол был введён законодателем в качестве преграды для обогащения граждан посредством торговли. Причина долгого сохранения в обращении неудобной монеты заключалась в стремлении к сохранению гомогенности «общины равных». Но если такое положение дел не удовлетворяло экономическую систему мелких и средних самостоятельных земледельческих и ремесленных хозяйств, эта система должна была искать выход из положения.
Вполне вероятно, что в Спарте наряду с официальным оболом имела хождение и другая, в частности эгинская монета. Отметим, что в 223 (или 222) г. до н. э. во время реформ Клеомена III илоты получали свободу, уплатив по 5 аттических мин. Ксенофонт рассказывает о том, как тщательно разыскивали в Спарте «в прежние времена» золотые и серебряные деньги.
Если бы железный обол господствовал нераздельно, то и разыскивать было бы нечего. В Спарте существовала собственная система мер. У Геродота, упоминаются лаконский медимн и «лаконская четверть» (как мера объёма).
Все вышесказанное доказывает, что товарно-денежные отношения в Спарте не носили эпизодический характер и не были крайне неразвитыми, но представляли собой вполне сложившуюся систему внутрирегионального обмена.
Таким образом, необходимо отметить, что критерии, на основании которых обычно Спарту зачисляют в разряд отсталых областей, не могут быть признаны правомерными, поскольку они не учитывают специфику развития экономико-географических регионов Греции.
Специфика экономики Спарты обусловливалась возможностью заниматься пашенным земледелием в широких масштабах. Единственным чётким критерием уровня развития производительных сил может служить уровень производительности труда. Но в условиях отсутствия статистических данных об экономике античности данный критерий применять практически невозможно. Показателем развития производительных сил в древности может служить уровень развития ремесел, удовлетворяющих жизненно важные потребности, а также общий уровень развития товарно-денежных отношений.
Косвенным показателем развития производительных сил в некоторых случаях может служить и то политическое значение, которое имеет данное государство в большом географическом регионе. Эти критерии не позволяют относить Спарту к экономически отсталым общинам Эллады. Представление об «отсталости» Спарты плохо согласуется с известными фактами её истории: прочная гегемония в Пелопоннесе, победа в изнурительной Пелопоннесской войне, важная роль этого государства в политической жизни Эллады вплоть до римского завоевания [5, c. 5-12].
Политическое устройство Спарты
В отличие от Афин, политическое устройство которых на протяжении всей древнегреческой истории эволюционировало от олигархии до демократии, в Спарте политическое устройство оставалось неизменным вплоть до завоевания Древней Греции римлянами. В её основе лежала ничем не ограниченная царская власть, передававшаяся по наследству. Вместе с тем на протяжении всей своей истории власть в Спарте подвергалась изменениям, но они не затрагивали саму суть политической власти в полисе.
Вплоть до введения эфората в 754-753 г. до Р.Х. в Спарте существовало три главных государственных института, характерных еще для гомеровского периода, а именно: царская власть, совет старейшин (герусия) и народное собрание (апелла). Все три были значительно преобразованы при реорганизации государства на рубеже IX—VIII вв. Реформирование спартанской системы государственного управления античная традиция связывала с деятельностью законодателя Ликурга.
Исторические корни царской власти в Спарте нужно искать в гомеровской Греции. Гомеровская модель государства с её на следственной царской властью, советом старейшин и военным собранием была воспринята и преобразована дорийцами, завоевавшими Лаконию. Гомеровские басилевсы были прародителями спартанских царей. Последние даже в эпоху классики и эллинизма сохраняли многие черты племенных лидеров периода дорийского завоевания. Однако надо помнить, что в гомеровской Греции царская власть все ещё оставалась наследственной суверенной монархией, тогда как в Спарте постепенно она все более и более трансформировалась в обычную государственную должность, однако не совсем и не в полной мере.
Царская власть в Спарте весьма значительно отличалась от любой полисной магистратуры важными монархическими элементами и привилегиями. Ведь в то время, как в большинстве греческих полисов уже в период архаики примитивные монархии во главе с басилевсами были уничтожены и заменены аристократическими режимами, а функции царей переданы полисным магистратам, консервативные спартанцы оставили за своими царями наследственное военное и религиозное лидерство вкупе с целым рядом царственных привилегий. Такая «многофункциональность» отдельных представителей правящей элиты характерна для обществ с не вполне развитым государственным аппаратом, где распределение функций между должностными лицами не вписалось ещё в установленные законом рамки.
На всем протяжении спартанской истории царская власть продолжала оставаться наследственной и сохраняла важные монархические элементы и привилегии. Так, по мнению Аристотеля, цари в Спарте отличались от полисных магистратов, например от афинских стратегов, только двумя, правда очень важными, качествами: они возглавляли спартанскую армию не один год, как в Афинах, а всю жизнь и передавали это руководство своим сыновьям.
В Древней Спарте наследование царской власти велось, как правило, по прямой линии. После смерти царя престол обычно переходил к старшему сыну. Однако, как утверждает Геродот, при наличии нескольких сыновей преимущественным нравом наследования обладал тот, кто был рождён уже после вступления отца на престол. Правда, традиция не сохранила ни одного конкретного примера подобной передачи власти. Сыновья с физическими недостатками лишались права наследования, поскольку они не могли исполнять присущих спартанским царям жреческих функций. Если царь не оставлял сыновей, ему наследовал ближайший родственник по мужской линии. В случае малолетства царя его функции исполнял опекун из числа родственников, также по мужской линии. Иногда опекуны становились самостоятельными политическими фигурами и приобретали огромное влияние, как, например, Павсаний, опекун малолетнего Плистарха, сына Леонида I. В случае спора из-за трона формальное решение принимало, скорее всего, народное собрание по представлению герусии как государственной судебной палаты.
Другой особенностью царской власти в Спарте кроме факта длительного существования являлась её двойственность. Ведь в Спарте была не монархия, т.е. власть одного, а диархия, т.е. власть двоих. Происхождение двойной царской власти, или диархии, из-за бедности древней письменной традиции является большой проблемой и теряется в глубине Темных Веков. Ни одно из современных объяснений происхождения диархии не может быть полностью удовлетворительным. Определенно мы знаем только одно: по крайней мере уже в VIII в. имелось два царя, которые функционировали друг подле друга как равноправные коллеги. Хотя этот дуализм противоречит буквальному значению слова «монархия», но он, как считают современные российские историки, вполне совместим с государственно-правовой идеей и является не столь уж исключительным явлением.
Сами спартанцы объясняли появление диархии с помощью мифа о братьях-близнецах Еврисфене и Прокле, божественными покровителями которых считались братья Диоскуры. Самое подробное изложение этой мифической истории мы находим у автора «Описания Эллады» Павсания. Загадку двойной царской власти в Спарте не раз пытались решить ученые нового времени. На этот счет существует несколько гипотез.
Первая из них предполагает, что диархия возникла в результате объединения дорийской общины с местной, ахейской. Для подтверждения этой версии, как правило, приводят рассказ Геродота, из которого следует, что еще в V в. старшая из спартанских династий, династия Агиадов, сохраняла воспоминание о своем ахейском происхождении. Геродот рассказывает, как во время спартанской интервенции в Аттику около 510 г. царь Клеомен I пожелал войти в храм Афины на афинском акрополе. Жрице, которая преградила ему путь, указав на то, что дорийцам сюда вход воспрещен, Клеомен сказал буквально следующее: «Женщина! Я не дориец, а ахеец».
Сторонники этой версии считают, что сразу после завоевания Лаконии дорийцами между ними и местными ахейцами был заключен договор, в силу которого ахейская династия царей удержала за собой престол наравне с дорийской династией. Таким образом, вторжение дорийцев в долину Еврота закончилось их компромиссом с местной ахейской элитой. Это могло случиться потому, что дорийцам, возможно, не удалось полностью уничтожить сильное ахейское государство. Какую-то роль мог играть и страх завоевателей перед гневом местных богов, чей культ был в руках ахейской царской династии. Дальнейшее стремление дорийцев «приватизировать» местные культы свидетельствует о глубоком изначальном почтении к божествам древнего ахейского пантеона.
В этом случае время возникновения диархии — это фактически время появления дорийцев в Пелопоннесе и завоевания ими Лаконии, т.е. XII—XI вв. В какой-то мере данную версию подкрепляет то соображение, что царские династии в Спарте никогда не заключали между собой брачных союзов (браки обычно заключались внутри рода, причем нередко брали в жены племянниц). Прослеживается и ясно выраженная тенденция к территориальному размежеванию двух царских домов: они жили в разных районах-деревнях Спарты, имели разные святилища и места погребений. Кроме того, утверждение Дельф, что Агиады выше Еврипонтидов, можно понимать в том смысле, что первые принадлежали к более древнему и, следовательно, более знатному царствующему дому, чем Еврипоптиды.
Согласно второй гипотезе, диархия в Спарте возникла в результате объединения двух или нескольких дорийских общин, возглавивших завоевание Лаконии в эпоху миграции. Очевидно, ближе к истине те исследователи, которые считают и Агиадов и Еврипонтидов дорийцами. Даже если предположить, что история о братьях-близнецах чисто генеалогическая легенда, инспирированная руководителями Спарты и их окружением, сам ее характер показателен. Впрочем, нельзя полностью исключить возможности, что легенда о братьях-близнецах основывалась на каких-то реальных фактах. При сомнительном наследственном праве и сильных позициях обоих претендентов выход из политического тупика в виде некоего двоевластия вполне может быть естественным. Действительно, по единодушному свидетельству древних, оба спартанских царя принадлежали к Гераклидам, а точнее, к одной и той же дорийской филе Гиллеев, представители которой возводили свой род непосредственно к Гераклу.
Сохранился рассказ Эфора о легендарных родоначальниках трех дорийских фил. Кроме факта принадлежности к одной филе можно вспомнить и то, что оба царя были членами одной сисситии и питались за одним столом. Что касается территориального размежевания двух царских родов, то этот факт толкуют по-разному. Так, сторонники дорийского происхождения обоих царских домов указывают на то, что город Спарта никогда не был полностью объединён в одно целое. Даже во времена Фукидида сохранялось, по-видимому, чёткое районирование по т.н. деревням, причём цари жили в разных деревнях Спарты: Агиады — в Питане, самой маленькой деревне, Еврипонтиды— в Лимнах.
Таким образом, диархия могла быть учреждена, когда Питана и Лимны составили политическую коалицию, став ядром будущего полиса. Возможно, что первыми историческими царями, правящими совместно, стали Архелай и Харилл, чье правление древние хронографы относят примерно к середине IX в. Это соответствует литературной и археологической традиции и вполне может быть принято как рабочая гипотеза. Согласно третьей версии, двоевластие в Спарте возникло позднее (самая поздняя предлагаемая дата — первая половина VII в.), в результате компромисса двух враждовавших между собой политических группировок. Предполагают, что двоевластие стало следствием договора между древним царским домом Агиадов и аристократией, выдвинувшей из своих рядов некоего законодателя и сумевшей добиться для него положения соправителя. Подобный путь развития вполне возможен.
Он подтверждается аналогичными случаями в истории других 13 греческих полисов архаического периода. Так было, например, в Элиде, Митилене, Кимах. Нельзя полностью исключить и варианта, что автором диархии является Ликург. Он мог выступить в качестве арбитра между двумя противоборствующими сторонами в государстве — древней монархией и набирающей силу аристократией. В какой-то мере в пользу этой идеи можно использовать то соображение, что в античной традиции нет единодушия в отношении того, к какому царскому дому относился сам Ликург. Самый ранний свидетель Симонид, а вслед за ним и Аристотель считали Ликурга сыном Притана и дядей Харилла, т.е. относили его к Еврипоптидам. Геродот же причислял Ликурга к Агиадам.
К сожалению, никаких точных данных о происхождении диархии в Спарте не сохранилось, и приведенные выше соображения представляют собой не более чем умозрительные гипотезы [2, c. 3-14].
Также цари в Спарте являлись верховными главнокомандующими спартанского войска. В архаический период, до значительного усиления эфората, спартанские цари обладали неограниченной военной властью. Как руководители войска они имели право по собственному усмотрению объявлять набор в армию и отправляться в поход в любую землю и в любом направлении, не советуясь с прочими спартанскими властями. Как свидетельствует Геродот, «ни один спартанец не смеет им противодействовать, в противном же случае подлежит проклятию». Таким образом, в Спарте авторитет царей как военачальников поддерживался не только законом, но и религией. Их призыву, как призыву гомеровских царей, должны были повиноваться все военнообязанные. Во время похода цари обладали всей полнотой власти и даже имели право карать смертью без какого-либо судебного разбирательства любого воина, проявившего трусость или недисциплинированность. Они имели право заключать с врагом перемирие, вырабатывать предварительные условия мира и уводить армию домой.
Вплоть до конца VI в. цари в военное время, как правило, вместе руководили войском. Но почти непрерывная и продолжительная вражда обоих царских домов отрицательно сказывалась на эффективности их совместной деятельности и в конечном счете, нарушала интересы всей общины. Ведь успех любой военной кампании был связан с принятием ответственных совместных решений. По крайней мере, один царь не мог отдавать распоряжения, имеющие законную силу, против воли другого царя. Случаи неэффективного и даже «провального» коллективного руководства привели к тому, что в конце VI в. с этой практикой было покончено. В 506 г. до Р.Х. был принят новый закон, по которому обоим спартанским царям было запрещено выходить в совместный военный поход. Это был первый серьёзный удар, который спартанская община нанесла по царской власти. В дальнейшем полномочия спартанских царей в плане командования войском всё более урезались [2, c. 17-18].
О судебных полномочиях спартанских царей известно очень мало. Мы только можем предполагать, что до середины VI в., когда, скорее всего, большинство судебных функций от царей отошло к эфорам и герусии, спартанские цари, подобно гомеровским царям, были верховными судьями. Но уже во времена Геродота судебная власть спартанских царей оказалась существенно ограниченной, поскольку вся её полнота в этот период уже была в руках герусии и эфората.
О характере юрисдикции спартанских царей периода классики сообщает только один источник — Геродот, но, к сожалению, в самом конспективном виде. Судя по его словам, в руках царей остались только некоторые гражданские дела, в частности в области семейного и наследственного права: «...только одним царям принадлежит право выносить решения по следующим делам: о выборе мужа для дочери-наследницы (если отец ни с кем ее не обручил) и об общественных дорогах. Также, если кто пожелает усыновить ребенка, то должен сделать это в присутствии царей». Из этого перечня следует, что в компетенции царей остались лишь те гражданские дела, которые так или иначе были связаны с обязательными религиозным оформлением. Отсюда можно сделать вывод о том, что спартанские цари обладали очень огромной религиозной властью, выступая в роли главных жрецов общины [2, c 30].
Но, несмотря на кажущуюся стороннему наблюдателю безграничную власть спартанского царя, в Спарте реально высшим органом управления был совет старейшин – герусия. Его членов называли геронтами. Герусия состояла из тридцати человек: в нее входили цари (по своей должности) и 28 граждан (не моложе 60 лет), избиравшихся в совет пожизненно. Геронтами становились, как правило, наиболее влиятельные и авторитетные спартиаты, выходцы из знатных семей. Именно герусия (а не цари) фактически руководила всеми государственными делами: вырабатывала проекты законов и постановлений, распоряжалась финансами полиса, играла роль верховного суда.
Как в любом греческом полисе, высшей властью в спартанском государстве было народное собрание – апелла. Оно объявляло войну и заключало мир, принимало законы, избирало должностных лиц (естественно, кроме царей). Но фактически апелла созывалась редко и нерегулярно (обычно по инициативе геронтов), и власть ее была ограничена. Власти вносили на рассмотрение народного собрания те или иные вопросы, а спартиаты должны были только голосовать «за» или «против», какие-либо дебаты либо дискуссии не допускались. При этом в некоторых случаях (в частности, при избрании геронтов) применялся простейший способ голосования (Аристотель называет его «детским»), когда свое доверие либо недоверие тому или иному кандидату народ выражает громким криком, и побеждает тот, за кого кричали громче всего. Если апелла принимала решение, неугодное герусии, последняя могла отменить постановление собрания и назначить повторное голосование. Тем не менее какие бы ограничения ни накладывались на функционирование апеллы, все же, согласно положениям «Великой ретры», которые неукоснительно выполнялись, без согласия народа ни одно сколько-нибудь важное решение не могло быть проведено в жизнь.
Несколько позднее (возможно, в VI в. до Р.Х.) среди государственных институтов появилась коллегия, состоявшая из пяти эфоров (т. е. надзирателей). Эфоры избирались сроком на год. Эту должность мог занять любой спартиат, независимо от своей знатности и богатства; случалось, что эфорами становились совсем бедные люди. Таким образом, институт эфоров был бесспорно демократическим. Функции эфоров заключались в контроле над деятельностью других высших должностных лиц, с тем чтобы они соблюдали интересы гражданского коллектива. Особенно бдительно эфоры следили за тем, чтобы не допустить попыток перерастания власти царей в настоящую монархию или тиранию. Эфоры располагали необычайно большими полномочиями: они могли не только отстранить царя от власти, но даже приговорить его к казни. Начиная с VI в. до Р.Х. вся история Спарты полна конфликтов между царями и коллегией эфоров [6, с. 174-175].