Психологические сложности родителей отторгаемых детей
Когда я работаю с родителями (особенно если это родители отторгаемых детей), я всегда обращаю внимание на следующие факторы, влияющие на формирование их «родительского голоса».
1. Личностное развитие родителя, продвигающее его от отношения к ребенку как к образу из своих фантазий к восприятию его как отдельного человека, обладающего конкретными индивидуальными особенностями.
2. Послания, полученные родителем от своих родителей и от предыдущих поколений в целом, доставшиеся ему от родительской семьи принципы и привычки.
3. Отношения между тремя составляющими личности родителя: индивидуальной, профессиональной и родительской.
4. Умение родителя отделять свою ответственность в воспитании ребенка от чужой (в частности, от ответственности образовательного учреждения).
На качество взаимодействия ребенка со сверстниками влияет качество взаимодействия с ним его родителей – особенно в период, когда он был младенцем. Если родители стараются понять потребности ребенка и откликаются на них, то у ребенка складывается внутренний образ взрослого, на которого можно положиться, и представление о себе как о желанном, ценном и любимом. В таком случае мы говорим о сформированной надежной привязанности, которая позволяет ребенку выходить в мир с базовым доверием к нему, с уверенностью в том, что окружающие будут к нему чутки и отзывчивы, а также с набором поведенческих навыков, позволяющих ему получать внимание и заботу (Bowlby , 1988).
В случае же, если родители демонстрируют по отношению к ребенку амбивалентное, избегающее или холодное отношение, ребенок выходит в мир с ожиданием, что его будут отторгать, не примут его или отнесутся к нему непредсказуемым образом. У него закрепляется избегающая или агрессивная модель поведения, которая, в свою очередь, вызывает у окружающих соответствующую реакцию – похожую на ту, которую он вызывал у родителей.
Из своего терапевтического опыта я вынесла убеждение в том, что хотя бы у одного из родителей отторгаемых сверстниками детей были сложности в контакте с ними в раннем детстве. Разочарование могло быть вызвано полом ребенка (не мальчик, а девочка!), наличием у новорожденного соматических или ментальных нарушений. Родители могут испытывать разочарование при столкновении образа ребенка, о котором мечталось, с живым человеком, который получился в реальности. В любом случае разочарование переживается как процесс, аналогичный переживанию травмы потери.
Вот как описывает свои отношения с ребенком Рахель, мама Рона, подростка 14 лет. «Рон – старший ребенок в семье. С самого его рождения и до сегодняшнего дня мне с ним трудно. В младенчестве он был очень сложным ребенком – плохо спал, много плакал. Все время было ощущение, что ему плохо, но невозможно было понять, что ему нужно. Я родила уже в зрелом возрасте, я была готова стать матерью. Поэтому-то мне и было так плохо от того, что у меня не получалось с Роном. Он все время был на руках и все равно ныл. Ночи напролет я пыталась его успокоить, но ничего не помогало! Кормление было пыткой – он был все время голоден и никогда не наедался. Я кормила его целыми днями. Сейчас у него трое младших братишек, и тем не менее до сих пор все мое внимание принадлежит ему. Он прямо-таки высасывает из меня всю энергию, требует сил больше, чем три его младших брата вместе взятые. Всю дорогу он ссорится с братьями, думает только о себе и беспокоится только о себе. Он берет у братьев вещи, как будто они его, не спрашивая разрешения. При этом он все время чувствует себя обиженным. Утверждает, что младших мы любим больше, чем его. Вынуждена признать, что он меня нервирует, а иногда просто бесит. Если честно, временами я не могу его терпеть, мне кажется, что он источник всех моих проблем. С младшими мне с легкостью удалось стать хорошей мамой, с ним же я все время ссорюсь. У него нет друзей, он всегда дома. Еще и поэтому он сводит меня с ума. Сказать по правде, я понимаю, почему с ним никто не дружит. Если он и вне дома ведет себя так же, как в семье, то отсутствие у него друзей меня не удивляет».
Многочисленные встречи с родителями отторгаемых детей подтверждают идею о том, что за непринятием младенца, а потом противостоянием с подросшим ребенком стоит опыт собственного отторжения хотя бы у одного из родителей. Часто этот родитель находит много общего между свой жизнью и тем, что переживает ребенок. Вот что рассказывает Амир, папа Рона, муж Рахель, которую мы цитировали выше: «Когда я вижу Рона, я вижу самого себя в то время, когда был мальчиком. Я чувствовал, что меня не понимают сверстники, большую часть времени я сидел дома. Надо мной издевались, дразнили меня и в школе, и по дороге из школы домой. Как-то раз я поделился своими переживаниями с родителями. Они были новыми репатриантами и не знали иврита. Тем не менее моя мама отправилась в школу, чтобы накричать на одноклассников, которые меня обижали. Это было настоящим позором. На следующий день компания одноклассников поджидала меня после уроков, они хохотали и издевались надо мной. После этого я ничего не рассказывал родителям: переживал все в одиночестве. Так продолжалось, пока мы не поменяли квартиру и я не перешел в другую школу. Теперь я не хочу вмешиваться в то, что происходит с Роном в школе. Я считаю эту проблему исключительно нашим семейным делом, поэтому мы обратились к частному психологу, ничего не сказав в школе».
Нетрудно увидеть в рассказе Амира эффект передачи от поколения к поколению травмирующего опыта и его влияние на формирование родительской роли. Родители передают детям свой детский опыт и транслируют полученные от своих родителей модели отношений (Stern , 1995). Если родитель все еще находится внутри своего детского переживания, он может навязывать ребенку роли, совсем для него не подходящие. Не отделяя себя от него, такой родитель не считывает потребности своего ребенка, а проецирует на него собственные, видя в ребенке возможность компенсации. Психологи отмечают, что большинство матерей отторгаемых детей пережили опыт отторжения в своем детстве. Воспроизведение этого опыта завораживает мать, заставляет ее молчать и отстраняться или, наоборот, вмешиваться и решать проблемы самой – вместо того чтобы помочь делать это ребенку. И идентификация с ребенком, и отторжение его не позволяют родителям справляться с переживаемыми ребенком проблемами. И тут помощь психолога очень важна.
Пример Шауля. Помощь родителям в разрыве симбиотических связей
В первой беседе по телефону мама так рассказала о проблеме сына: «Шауль учится в восьмом классе. Никто не звонит нам, никто не приглашает нас в гости. Трудно нам: Шауль все время один». На мой вопрос, знает ли Шауль о том, что она обратилась к психологу, и что он по этому поводу думает, ответ был такой: «Он не знает, но не сомневайтесь – он будет ходить на психотерапию. Я знаю, что для него хорошо».
На первую сессию я попросила родителей Шауля прийти без него. Из этой встречи я вынесла представление о них как об общительных людях, у которых много друзей: они устраивают совместные пикники, отмечают дни рождения, остаются ночевать друг у друга. Мама Шауля рассказала, что так было не всегда. В детстве она считалась «белой вороной» в веселой и сплоченной семье: у нее никогда не было больше одной-двух подруг, что для остальных членов семейства было странным. Однако после замужества ее жизнь изменилась: муж ее – очень активный и открытый человек, у него куча друзей, и теперь и она получает удовольствие от пребывания в большой компании. «Мой муж умеет общаться легко и естественно с кем угодно, я по сравнению с ним тихая. Но мне хорошо в его компании, и я всегда рада гостям». «Когда говорят про Шауля, – рассказывает его папа, – я не понимаю, как он может быть моим сыном. Как у меня получился ребенок, настолько на меня непохожий? Тихий, скрытный, закрывается в комнате. Я пытаюсь развеселить его, предлагаю позвать его друзей к нам, поиграть с ними. Он умный, красивый, но я совсем не понимаю его. Он так отличается от меня, что это приводит к постоянным конфликтам». Мама Шауля, напротив, говорит следующее: «Шауль и я – это одно и то же. Посмотри на меня и увидишь его. Поэтому я так переживаю. Я хочу, чтобы у него было много друзей, чтобы они приходили к нам в гости, я все готова сделать для этого. Купила стол для пинг-понга, подружилась с мамами его одноклассников… У него лучший компьютер, лучший телефон. Я член родительского совета школы, чтобы иметь возможность влиять на класс, но ничего не помогает, у него только один друг. Они общаются в сетях. И все!»
Таким образом, уже на первой встрече я увидела слияние мамы и сына и поставила перед собой задачу помочь ей отделиться от ребенка, запустить процесс сепарации.
На следующую сессию пришел уже сам Шауль. Пришел не один, а с мамой. Она вошла в комнату вместе с ним и никак не хотела выходить! Объяснила это так: «Я должна быть тут, чтобы помогать ему потом». Шауль не возражал: «У меня нет секретов от мамы, она человек, самый близкий мне в этом мире. Все, что я скажу, она уже и так знает». Я вынуждена была согласиться с тем, чтобы она присутствовала на первой встрече, но все же мы договорились о том, что на дальнейшие сессии он будет приходить один. Мама Шауля сказала, что она не понимает, в чем проблема, однако относится уважительно к моим правилам. На этой совместной сессии мама пыталась отвечать на все обращенные к Шаулю вопросы. Было трудно понять, где ее мнение, а где его. Иногда казалось, что они говорят одновременно и одним голосом. Когда я просила ее не отвечать, ей было трудно сдерживаться и она, как правило, все-таки вклинивалась в наш разговор. У меня возник образ клубка ниток двух цветов, перепутанных так, что их трудно разделить. Я поделилась этим образом с Шаулем и его мамой и сказала им, что первичной целью наших встреч должна стать сепарация, надо отделить маму от Шауля.
На следующие встречи мальчик приходил один. В какой-то момент он сказал мне: «У меня нет проблем с положением в социуме. У меня есть два друга, я встречаюсь с ними в школе, и мы постоянно общаемся в интернете». Изображая графически свой класс, он разместил себя в последнем, самом удаленном от центра круге. Он был там вместе с двумя друзьями – обвел всех троих в кружок и сказал: «Мы как остров в классе, и нам хорошо». После нескольких встреч я сказала ему, что тоже не вижу у него сложностей в общении и не вижу необходимости в терапии. Шауль спросил: «А вы не можете сказать это моим родителям?»
Далее я работала только с родителями Шауля, мы говорили с ними о психологии дружбы. Я рассказала им о том, что за дружескими отношениями могут стоять разные потребности. Первая – это потребность в популярности. Успех у сверстников измеряют посредством социометрии, которая показывает, сколько детей хотят быть рядом с тем или иным ребенком, а сколько нет. Это и есть показатель популярности в группе. Вторая потребность, удовлетворяемая с помощью дружбы, – это потребность в близких, глубоких отношениях с доверием и привязанностью. Эти две потребности никак не связаны друг с другом. Есть масса детей, которых окружающие считают лидерами, рядом с которыми хотят находиться, но при этом сами эти дети не чувствуют, что у них есть друзья. И наоборот – есть множество детей, которых большинство детей класса не выбирает, а они тем не менее чувствуют себя при этом вполне комфортно. Таков Шауль. Он нормально социализирован, он доволен жизнью. Проблема в том, что родители Шауля видят только одну составляющую дружбы, а вторая для них не важна. Вернее, они видят в нем свои потребности, а не его.
Конечно, родителям Шауля было непросто понять и принять эту мысль. Поэтому в течение следующих встреч мы беседовали с ними о том, чем Шауль отличается от своих родителей; о том, что надо перестать внушать ему, что он «какой-то не такой», что прежде всего нужно увидеть в сложившейся ситуации свое разочарование, а не переживания Шауля, которых у него нет. Я постаралась сделать так, чтобы они увидели: у их сына нормальные способности строить отношения, он может отлично жить в обществе. Важной задачей было показать родителям, сколько места они занимают в жизни Шауля, помочь им понять, что они должны отойти в сторону, дать ему больше пространства. Постепенно родителя Шауля поняли и приняли мою позицию. Они смогли отделиться от сына, приняли особенности его темперамента и отнеслись к ним с уважением. А когнитивное понимание помогло эмоциональным процессам. Признание и уважение личности Шауля стало первым этапом отделения родителей от ребенка. Однако процесс сепарации – продолжительный, поэтому мы еще долго работали с мамой Шауля над этим.