Мы можем говорить о том, что филологическая теория начинается только за пределами субъект-объектной схемы, методологии и «опредмеченного подхода к поэтическому произведению» (Курсив наш, - А.С).
Работу выполнила:
Студентка 2 курса Маг., РОДО
Дудкина Анна Сергеевна
Самостоятельная работа
По материалам четырех последних занятий и всего курса написать модульную работу, в которой необходимо всесторонне и развернуто рассмотреть название курса («Автор как предмет филологического знания»), сформулированное В.В. Федоровым.
· При каком подходе у нас нет оснований сомневаться в корректности таким образом сформулированного названия? Почему?
Я думаю, что у нас нет оснований сомневаться в корректности названия дисциплины при рассмотрении подхода о трёх дискурсах: эйдосном, персоналистском дискурсах и литературной грамматике.
Как мы уже ранее выяснили (в предыдущих работах), что филологическая теория мыслится за пределами трёх существующих направлений академической теории литературы, где, по мнению Дарьи Ковальчук, преградой будет выступать: работа в пределах субъект-объектной схемы, наличие определённой методологии и опредмечивание поэзии. Автор пишет о том, что филология имеет смысл тогда, когда обращена к целому[1]. Особенным образом эта проблема касается литературоведческой грамматики: «Оставаясь в пределах “малых крупиц”, “литературоведческая грамматика” достигает своей главной цели – полной объективности выводов. Но как только она переходит от малых наблюдений к обобщениям, касающимся сущности поэтического творчества, её суждения неизбежно оказываются более произвольными, нежели суждения, принадлежащие другим направлениям академической теории литературы, которые к этой проблеме непосредственно обращены»[2] (Курсив наш, - А. С). Можем сделать вывод о том, что литературоведческая грамматика может достигать главной цели – объективности выводов.
Методология каждого из трёх направлений современной академической теории литературы изначально имеет в себе предписание относительно того, чем надлежит быть поэзии. « Но дело как раз в том, - пишет автор, - что поэзия сама предполагает, какими нужно быть нам, кто мы в этой жизни и, в конце концов, какова цель нашего существования». (Курсив наш, - А.С.)
По мнению А. В. Домащенко, «поэзия остаётся не только серьёзным, но самым важным делом; более того, только она и способна по-настоящему утвердить значимость любого человеческого свершения» (Курсив наш, - А.С).[3] Таким образом, следует не разделять поэзию на части, а пытаться осмысливать её во всей своей целостности ради постижения истины. К. Ясперс писал: «Целое нельзя познать, исходя только из составляющих его элементов: либо мы теряемся в бесконечных усложнениях, либо целое оказывается чем-то большим, нежели простая сумма частей» (Курсив наш, - А. С). Следовательно, задачей филологической теории знания будет: истолковать некий зашифрованный смысл божественного призыва.
Слово является тем источником, который доверили поэту, переживающий поэтическое призвание к слову как к источнику бытия. И этот переход может осуществиться только на основе бытия в мире, о котором упоминал М.Хайдеггер: ему приоткрылось знание об именах. М. Хайдеггер писал: «Бытие дефиниторно невыводимо из высших понятий и непредставимо через низшие. Но следует ли отсюда, что “бытие” уже не может представлять никакой проблемы? Вовсе ничуть; заключить можно только: “бытие” не есть наподобие сущего…» (Курсив наш, - А.С). Поэтому об именах нужно говорить, так как они не имеют дефиниции. О. Фрейденберг пишет, что «<…> называя себя по имени, первобытный человек возрождает сущность <…>» Такое понимание имени предполагало первоначальный акт наречения всего сущего именем и образ имядателя (“ономатета”), творца вещей и одновременно их. Считалось, что имя нуждается в защите, в укрытии, в тайне, поэтому весьма многообразны и часты случаи табуирования имени: наиболее сакральные имена знал лишь узкий круг (жрецы, поэты) или его знали все, но не произносили вслух, заменяя его в случае надобности дублирующими имя эпитетами, апеллятивами или даже неречевыми сигналами. Таким образом, прислушиваясь к именам, мы в состоянии возродить сущность и познать целое.
· В каком контексте критическое рассмотрение названия курса становится неизбежным? Перечислите и аргументированно рассмотрите все неточности, которые вы обнаружили в названии курса.
Мы можем говорить о том, что филологическая теория начинается только за пределами субъект-объектной схемы, методологии и «опредмеченного подхода к поэтическому произведению» (Курсив наш, - А.С).
На мой взгляд, в названии курса присутствуют некоторые неточности. В первый раз, когда я увидела название этой дисциплины, то задалась вопросами: «Что же такое автор как предмет? И что оно означает?» Думаю, что над этой темой можно долго размышлять и так и не прийти к нужному консенсусу. Однако можно попробовать ответить на эти вопросы. Я считаю, что неточность в трактовке «автор как предмет <...>» заключается в том, что автор произведения уже сам по себе является предметом изучения для исследователей и, соответственно, филологического знания.
· О чем всё это свидетельствует в связи с проблемой автора?
В. В. Фёдоров в своей лекции писал о том, что поэт – это субъект превращённо-словесного бытия (как, впрочем, и любой автор эстетического бытия)[4]. Поэтическое бытие является высшим по своему онтологическому статусу и совпадает по типу с бытием Слова. Таким образом, автор, становясь субъектом поэтического бытия, тем самым становится субъектом конфликтного существования. Формулируя мысль предельно просто, скажем, что эстетический конфликт - это онтологическое противостояние поэта и телесного (жизненно актуального) человека. Этот конфликт актуализируется и разрешается в событии эстетического бытия автора. В качестве примера В. В. Фёдоров приводит «поэтический конфликт – столкновение Пушкина как субъекта превращённо-словесного бытия и Пушкина как субъекта жизненно-прозаического существования» (Курсив наш, - А. С). Этот конфликт обостряется и разрешается в событии поэтического бытия автора, движущей силой которого он и является. Разрешение онтологического противоречия состоит в том, что автор совершает акт обратного превращения, то есть из субъекта превращённо-словесного бытия становится субъектом непосредственно словесного бытия. Этот акт может совершиться только при условии, что герой овладеет любовью как высшей для себя ценностью. В этом случае, форма его бытия может совпадать с формой авторского. Автор перестаёт быть автором, то есть становится вследствие произошедшего онтологического отождествления автора и героя, субъектом непосредственно словесного бытия. Следовательно, опыт поэтического бытия может содействовать стремлению к овладению словесной формой бытия как человеческой - в её непосредственном, «прямом» виде, испытываемом Космосом-Христом. Следует только заметить, что поэтическое бытие, о котором мы здесь говорим как о чём-то нам знакомом и даже привычном, - весьма редко встречающаяся форма бытия. В любом случае, поэтов неизмеримо меньше, чем произведений мировой литературы, традиционно считающихся "поэтическими". То или иное произведение может быть превосходным образцом поэтического искусства, однако его автор вместе с тем, может и не являться субъектом превращённо-словесного бытия, а, следовательно, не быть онтологически конфликтным субъектом. Его произведение может вызывать чувство удовлетворения у знатока, даже может стать «событием» в поэтическом цехе и в сфере искусства в целом, но оно будет оставаться нейтральным относительно того конфликтного состояния, которое переживает сейчас Космос-Христос. Поскольку соотношение между Словом и Космосом по-прежнему остаются отношениями “творящий - творимый”, Космос продолжает быть превращённой формой бытия Слова. Поэтому в перспективе «от Слова» он является онтологически несамостоятельным субъектом: у него нет причины бытия, не зависимой от Слова, он существует как творимый. Мы можем говорить о том, что автор « воображает себя в сюжетную действительность» (Курсив наш, - А.С).
· Как всё это связано с пониманием соотношения филологии и теории литературы В.В. Федоровым и тем, с которым вы познакомились в нашем курсе? (Три лекции)
Филология, которую имеет в виду В.В. Фёдоров, очень близко связана с призывом Ф. Шлейермахера «<…> понимать автора лучше, чем тот понимал сам себя» (Курсив наш, - А.С). Этот призыв конкретизируется таким образом: « …Толкователь, постоянно следуя за движением мысли автора, неизбежно выведет на уровень сознания многое, что до того, возможно, осталось неосознанным… Триумф упорной воссоздающей конструкции в том, чтобы вторгаться и в темные глубины бессознательных представлений писателя, воспроизводить его языковую сферу там, где он сам ее не осознал, прояснить его мыслительные ходы, когда их стремительность помешала им самим дойти до его сознания. И здесь тоже схватывание внутренней формы, подчинение всех деталей целому служит средством постижения тончайших оттенков»[5]. Средоточием же целого, его концентрированным центром – при таком подходе будет являться сам автор.
В статье «Филология как проблема» одной из важных особенностей теоретико-литературного персонализма является «стремление всю онтологическую проблематику втиснуть в границы персоналистской парадигмы, так что и Бог, и Слово, которое было “ в начале ”[6] , предстают в перспективе от автора-творца (узловой для персоналистов категории) и начинают действовать по его законам, поскольку “ все возможное бытие и весь возможный смысл располагаются вокруг человека как центра и единственной ценности; все – и здесь эстетическое видение не знает границ – должно быть соотнесено с человеком, стать человеческим » [7] .
Таким образом, задача исследователя заключается не в том, чтобы вести разговоры о филологии, но в том, чтобы приобщиться к ней как к реальности. Это может произойти только тогда, когда окажется доступным для нас различие между: недоверием к слову лингвиста и литературоведа и доверием к нему филолога; функциональным языком и языком в его онтологическом проявлении; однозначным или стремящимся к однозначности понятием и именем с его неисчерпаемой смысловой глубиной; представляющей и вопрошающей мыслью; интересом к мёртвым языкам и любовью к живому слову, а также интерпретацией и истолкованием. Но пока все эти отличия не будут осмыслены и не поставлены как насущные проблемы, то филология не может «начинаться».
Список литературы:
1. Домащенко А.В. Почему современная теория литературы не является филологией? // Домащенко А.В. Филология как проблема и реальность. – Донецк, 2011. – С.30-51.
2. Иващенко Ю. Об истоках филологии // О тенденциях развития современной теории литературы. – Бердянск, 2010. – С.69-78.
3. Ковальчук Д. Об онтологической природе филологии // О тенденциях развития современной теории литературы. – Бердянск, 2010. – С.79-85.
4. Хайдеггер М. Вопрос о технике // Время и бытие / М. Хайдеггер. – М.: Республика, 1993. – С.221-238.
5. В. В. Фёдоров. Три лекции об авторе. Введение. История слова в сжатом изложении.
[1] Об онтологической природе филологии. Ковальчук Дарья
[2] Домащенко А.В. Об интерпретации и толковании: монография / А.В. Домащенко. –Донецк: ДонНУ, 2007 – С.26.
[3] Домащенко А.В. Поэтическое творчество как мышление именами / А.В. Домащенко // Анализ одного стихотворения: “О чем ты воешь, ветр ночной?..” Ф.И. Тютчева: Сб. науч. тр. – Тверь: Твер. гос. ун-т, 2001 – С.49.
[4] В. В. Фёдоров. Три лекции об авторе. Введение. История слова в сжатом изложении.
[5] Дильтей В. Собр. сочинений: в 6 т. – Т.4: Герменевтика и теория литературы / В. Дильтей. – М.: Дом интеллектуальной книги, 2001. – С.88. Пер. В.В. Бибихина.
[6] Федоров В.В. Три лекции об авторе. – Донецк: Юго-Восток, 2002.
Режим доступа: https://web.archive.org/web/20050204061005/http:/fedorov.v-e-d.info/book2.htm
[7] Бахтин М.М. Собр. сочинений: в 7 т. – Т.1. – С.56.