«Устье Наровы» – собственно исток реки - хорошо просматривается из космоса.
В левобережье видны т.н. «старицы» - старые русла. Старица же имеется и в Переволоке.
На снимке: Сыренец, Скамья, Ям, садоводство «Здоровье» и прочие поселения. Отлично видны поля возле Втрои, Загривья, Кондуш, Радовеля, Степановщины, Омута и в левобережье.
В Ямах не сохранилось никаких следов от периода того времени. Старики уверяют, что деревня много раз горела, и если когда-то что-то и оставалось, то было впоследствии уничтожено огнём.
Между Сыренцом и Ямами постоянно происходили конфликты по поводу нахождения административных учреждений Сыренецкой волости - в Сыренцах или Ямах. Поскольку волость именовалась Сыренецкой, её жители настаивали, чтобы волостное управление и другие официальные учреждения находились обязательно в Сыренце. Жители Ям в свою очередь приводили веские доводы: Сыренец находится на отшибе, вдали от деревень, в то время как Ямы в окружении многих деревень Сыренецкой волости: Овсово, Кароль, Верхнее село, Князь-село и многочисленные хутора. Чтобы придать деревне более привлекательный вид, на главной улице, идущей параллельно реке Струге, ямчане перед своими домами посадили раскидистые липы и декоративные клены. Получилась улица-аллея.
Позднее Сыренца и Скамьи в Ямах из финского гранита была построена Никольская церковь. В тридцатых годах на окраине деревни возвели двухэтажное деревянное здание шестиклассной школы с интернатом. Здесь учились и жили окончившие четырехлетние школы дети из Овсово и Кароля.
Не без основания Ямы считались в Принаровье самой певучей деревней. Здесь все любят пение - дети, молодежь, взрослые и старики. Сидит за верстаком сапожник, знай заколачивает шпильки и обязательно напевает песню...
Дети с охоткой посещают уроки пения в школе. Отличный церковный хор, возглавляемый регентом самоучкой, в прошлом сапожником Иваном Дмитриевичем Пекаревым, известен далеко в округе.
Любовь к пению привил живший в Ямах священник И. Цветиков. Не каждый мог поверить, что в Ямах с населением в 400 душ удалось создать светский мужской хор, руководителем которого был учитель А.А. Михаилов. Используя музыкальные дарования молодежи, он организовал оркестр народных инструментов. В течение полугода молодежь собрала средства и приобрела инструменты, а еще через полгода оркестр участвовал в концерте в народном доме.
Ямское просветительское общество «Искра» является старейшим в Принаровье. Основано оно в 1923 году. Его успешному развитию способствовала местная интеллигенция: кооператор Федор Григорьевич Перчаткин, его жена Ольга Алексеевна - долголетний библиотекарь, учителя ямской школы - заведующая Елизавета Николаевна Ершова, учителя Анна Васильевна и Иван Андреевич Заутин, Александр Александрович Михаилов.
С каждым годом увеличивалось число читателей. Книга являлась другом в каждом доме. Вот цифровые данные читательского роста: в 1929 году из библиотеки было выдано для прочтения 963 книги, в 1930 году - 1414, в 1931 году - 2372 книги и в 1932 году 2767 книг.
О.А. Перчаткина не только выдавала книги, она вела большую агитационно-массовую работу по её распространению среди читателей. Она устраивала литературные суды, вечера вопросов и ответов, обсуждала с читателями прочитанные книги. В 1934 при её непосредственном участии во время празднования «Дня русского просвещения» была организована библиотечная выставка. Отдел «Как не надо читать книгу» привлёк всеобщее внимание участников выставки. Стенд с рваными, грязными, без обложек и внутренних листов книг послужил материалом для литературного суда над вредителями литературного богатства ямской библиотеки. Крестьяне не стесняясь клеймили тех, кто не бережёт книгу и, конечно, строго осудили вредителей.
Любимым праздником в Ямах бывал «День русского просвещения», проводившийся ежегодно летом на лоне природы в полутора километрах от деревни на живописной Ольгинской горе. Концерт и гулянье устраивались в ложбине, кругом огражденной от ветра высокими деревьями и густым кустарником. По окончании официальной части следовал концерт и тогда уже все без исключения участвовали в весёлых хороводах, играх, соревнованиях, плясали кадриль, веселились, как и положено в такой праздник, - без «подогрева».
Ямы унаследовали ещё традицию по старинке отмечать Егорьев день, 23 апреля по старому стилю. В этот день положено выгонять с молитвой скот на пастбище. Хозяйки приводят своих коров к церковной ограде, где священник совершает краткое богослужение с окроплением святой водой скота. Слов и пения не разобрать, они тонут в звуках сплошного мычания не одной сотни коров...
Гефсиманский скит
Из Сыренца, прежде чем попадёшь на дорогу в Ямы, нужно проходить болотными тропами, минуя низкий чахлый кустарник. В двух километрах от Ям сворачиваешь с дороги влево в лес, где под сенью могучих сосен схоронился Гефсиманский скит. Скит - слово греческое, означает подвижник, аскет. В нашем понимании - скит - место уединения и отшельничества православных христиан и старообрядцев, стремящихся жить вдали от людей, быть в полном одиночестве, пребывая в посте и молитве. Как могло случиться, что в одном из густонаселённых районов Принаровья между Сыренцом и Ямами оказался вдруг скит, да ещё с таким поэтически-библейским наименованием, как Гефсимания ?..
В Пюхтицком женском монастыре оказалось немало монахинь весьма преклонного возраста, которые по состоянию здоровья не могли работать и быть полезными в большом хозяйстве монастыря, куда постоянно поступали новые, более молодые монахини и для них не хватало жилья. На средства монастыря приобрели возле деревни Ямы лесной участок, расчистили его, возвели постройки, жилой дом с кельями, маленькую церковь и перевезли из Пюхтиц немощных монахинь. Так возник Гефсиманский скит, проще сказать богадельня для престарелых, беспомощных монахинь, которые соблюдали здесь монастырский устав и сохраняли все порядки монастырского уклада жизни. Для обслуживания находящихся в скиту из Пюхтицкого монастыря были присланы три монашки среднего возраста. На их обязанности было варить пищу, ухаживать за скотиной и вести всё хозяйство. Для совершения богослужений в скит приезжал настоятель Ямской церкви о. Аркадий Лебедев
Приятная тишина всегда царила за ветхим частоколом Гефсимании. Сюда редко кто заходил, да и был скит в стороне от дороги. Всем хозяйством управляла немолодая мать Прасковья, приветливо встречавшая каждого, кто с добрыми намерениями заходил в Гефсиманский скит. Не один раз, работая в Ямах, заходил я сюда и каждый раз ощущал радость пребывания в тишайшем уголке. Могучие сосны с широкими раскидистыми ветвями стояли на страже покоя обители. Неумолчные голоса птиц напоминали, что где-то совсем близко другая жизнь, совсем непохожая на эту с будничными интересами, мирскими беспокойствами, людскими заботами, радостями и печалями...
Когда входишь в скит, первое, что бросается в глаза, отсутствие людей. Словно здесь никто и не живёт, никого нет. Мое удивление прервало появление на лесной тропочке семенившей с ведром в сторону колодца старенькой монашки. На моё приветствие «Доброго здоровья!» ответа не последовало. Мне показалось, что монашка меня не услышала. Быстро набрав воды, она тем же путём вернулась в продолговатый одноэтажный дом с маленькими окошечками. Здесь в кельях пребывали монахини.
Пройдя мимо церкви, двери которой были закрыты на большой висячий замок, я увидел высокую женскую фигуру, одетую во всё чёрное и, что меня особенно поразило, лицо, которой было до самых глаз закрыто чёрной кисеёй. Судя по походке, это была далеко не старая женщина. Мы поздоровались и разошлись, но первое впечатление не давало мне покоя. В дальнейшем, познакомившись с настоятельницей, я услышал от неё рассказ об этой монашке. «Эта женщина, молодая и красивая. Была замужем, родила дочку и жила вполне счастлива. Неожиданно она заболел и не чем-нибудь, а страшной болезнью - проказой. Долгие годы лечения в лепрозории победили болезнь, но оставили свой страшный след на её красивом когда-то лице. Вернуться домой ей не позволила гордость, и она ушла в монастырь».
С позволения настоятельницы я посетил дом и кельи, в которых жили монашки. Кельи как две капли воды походили одна на другую. В каждой из них, размером 6-7 метров с одним окном, завешенным ситцевыми занавесками, стояли две железные кровати, между ними маленький столик у окна. На столе белая скатерть с вазочкой и полевыми цветами. В правом углу большая икона и несколько малых с теплящейся лампадкой.
Зайдя в одну из келий, я увидел такую картину. На кроватях, поверх одеял, лежали две монашки. К моему приходу они отнеслись совершенно безразлично. Я даже подумал, что они спят, так как глаза у них были закрыты. Но по шевелению бледных впалых губ я понял, что они не спят, а молятся. Без единой кровинки на лицах их восковые, высохшие лица напоминали полуживых людей, с минуты на минуту ожидавших прихода смерти. Сидеть, а тем более стоять перед иконами они уже не могли и поэтому молились лёжа.
В другой келье на кровати сидела старуха, на вид ей можно было дать не менее восьмидесяти лет. Сгорбившаяся, с трясущимися руками, с лицом в глубоких морщинах, она истово молилась и на мой приход не обратила никакого внимания. Вторая койка была свободна, и я опустился на неё с желанием поговорить со старушкой, спросить, откуда она родом, как попала в монастырь, есть ли у неё родные, близкие. Прошло десять, двадцать, сорок минут, час, старушка всё не переставая молилась. Отчаявшись дождаться конца её моления я вышел наружу. Яркое солнце заливало всю лесную поляну, занимаемую скитом. На душе стало радостно при виде живого мира, тех благ, которыми наградила его цветущая природа...
О впечатлениях своего визита в монашеские кельи я, конечно, настоятельнице Прасковье ничего не сказал. Мы говорили о многих других вещах, она интересовалась жизнью молодёжи в деревнях, посещают ли они церковь, просила передать настоятелю Ямской Никольской церкви о. Аркадию пожелание доброго здоровья, и просила не побрезговать, - отведать монастырскую пищу.
Большая комната, служившая одновременно столовой и кухней, приятно ласкала глаз исключительной чистотой. Обедающих монахинь уже не было. По словам настоятельницы из монахинь приходят сюда только несколько, остальные настолько немощны, что им приносят пищу в кельи. Около плиты орудовала монашка Паша, - ещё не старая, здоровая женщина с широким деревенским лицом, с повязанным на голове белым платком, из под которого вылезали две косички, заплетённые тонкими ленточками. Паша быстро накрыла на стол. Отрезала от буханки несколько кусков душистого свежевыпеченного хлеба. Из большого котла в миски налила ароматного грибного супа, заправленного подсолнечным маслом.
- Уж извините, без сметаны, - сказала она.
С удовольствием отведал грибной суп. Мне показалось, что такого я ещё никогда не ел. На второе меня угостили ячневой кашей, обильно сдобренной жареным на постном масле луком. Вместо чая принесли большую (литровую) кружку парного молока.
Раз в году Гефсиманский скит принимает у себя несколько сот молящихся, направляющихся в канун Успенова дня в Пюхтицкий монастырь. Со Скамьи и Сыренца следуют крестные ходы. К ним по дороге присоединяются верующие Средне-Наровья и большой крестный ход Кресто-Ольгинского прихода из деревень, окружающих Скарятину.
Овсово
Живописная дорога в сторону от реки ведёт в направлении к лесу. От Ям в Овсово путь петляет на Пюхтицы и Иевве. Через 3-4 километра начинаются хутора. За ними по обе стороны дороги вся в зелени деревня Овсово, которую эстонцы переименовали в Агусалу.
В небольшом классном помещении четырёхгодичной начальной школы не протолкнуться от народа. Вечерней порой учительница Нина Анатольевна Цветикова, она же заведующая школой, собрала деревенскую сходку, пригласив старшее поколение и молодежь побеседовать о культурных нуждах деревни:
- Живем мы в культурное время, - обратилась к присутствующим Нина Анатольевна, - начинаем машинами обрабатывать землю, в каждом доме у вас есть сепаратор, швейная машина, велосипед, радио-аппарат, а вот в деревне не можем наладить культурный досуг. Кругом нас в деревнях Ямы, Кароль, Верхнее село, имеются не только культурно просветительные общества, но и народные дома, а у нас в деревне, насчитывающей 200 человек на 35 хозяйствах к нашему стыду нет ни того, ни другого.
Проанализируем, как «культурно» проводим мы своё свободное от работы время. Наши мужики изо дня в день каждый вечер собираются в лавку и вплоть до её закрытия в дыму махорочных закруток занимаются пустой болтовней, переливанием, как говорится, из пустого в порожнее. А что делает в эту пору молодёжь? Она бесцельно бродит по деревне, от скуки пробавляется карточной игрой, в воскресные и праздничные дни уходят на спектакли и танцы в соседние деревни. Не пора ли нам пробудиться от спячки и общественного безделья и наладить в Овсово культурно-просветительную работу?
Как было бы хорошо открыть избу-читальню, проводить в ней громкое чтение художественной литературы, газет, журналов, создать на первых порах маленькую библиотечку, всё время пополнять её новыми книгами. А какую пользу населению принесли бы всякого рода курсы, занятия, лекции и спектакли.
Голосами радостного вдохновения загудело собрание. Каждый старался поддержать Нину Анатольевну, возразивших не было, все проголосовали за то, чтобы скорее открыть в Овсово культурно-просветительное общество.
- Правильно сказала Нина Анатольевна, - взял слово степенный крестьянин Пелешев, - куда это годиться без толку сидеть в лавке и протирать свои штаны!
- Вот бы нам организовать драматический кружок, - выпалила Руфина Колчина и к ней сразу же присоединились Сергей Лупанов, Николай Платов, Алексей Трелин. Нашлись любители струнного оркестра, - Клавдия Лупанова, Николай Ершов, Вера Наумова, Олег Трелин, Глафира Лупанова, поддержавшие предложение Алексея Трелина пригласить руководителем оркестра мужа Нины Анатольевны - Ивана Ивановича Цветикова.
В 1934 году открылось Овсовское русское просветительное общество «Свет». Заарендовали в центре деревни пустовавшую избу, оборудовали в ней маленькую сцену и заиграли, - драмкружковцы сперва маленькие одноактные пьесы, позднее пьесы Островского, струнники в концертных программах и на танцевальных вечерах. Девушки увлекались рукоделием, охотно посещали курсы кройки и шитья, занимались художественной вышивкой. Каждая хозяйка считала своим долгом посещать занятия по кулинарному искусству. В деревне научились изготовлять сдобное тесто, разнообразить супы и вторые блюда, приготовлять торты. Чаще в Овсово стали бывать агроном, врач, ветеринар, лекторы, внешкольный инструктор.
Ежегодно в канун праздника Успения в Овсово стекается такое огромное количество людей, что многим приходится ночевать на сеновалах, под открытым небом, где придётся. Собираются молщиеся со всех принаровских деревень с крестными ходами из Сыренца, Скамьи, Скарятина, Криуш и Ям, направляющихся пешком в Пюхтицкий женский монастырь.
Чуть свет 28 августа крестные ходы выходят из Овсово. Молодежь остается в деревне и весь праздничный день проводят в веселье на лоне природы, а вечером идет на спектакль и танцы. Из Овсово расходится молодежь по своим деревням, когда возвращаются из Пюхтиц крестные ходы.
Кароль
Про эту деревню так и хочется сказать – «мал золотник, да дорог». Маленькая, уютная деревушка Кароль находится в двух километрах от Ям на берегу притока Наровы, мелководной Карольской Струги. Все дома гуськом, по ранжиру, фасадной стороной обращенные к реке, выстроились одной улицей вдоль реки.
У деревни Кароль большая история отсутствует. Её основатели и строители выходцы из деревни Ямы, переселенцы с хуторов. Ямские безземельники давно зарились на отличавшиеся плодородием и пустовавшие карольские участки, на покосные угодья обширных болот вокруг реки Струга. Невмоготу становилось жить в Ямах. Население увеличивалось, строиться было негде, даже для огородов отсутствовали земельные участки. Началось переселение на карольскую целину. Новоселы перевозили дома, строили новые. Обжились быстро. Если в Ямах они занимались главным образом сапожным ремеслом, то здесь переходили на сельское хозяйство. Экономикой Кароля стало земледелие и сельское хозяйство. В свободное время занимались шитьем сапог.
Два соседствующих общественно-культурных деревянных дома находятся в конце деревни - четырехклассная начальная школа и народный дом имени А.С. Пушкина.
Обычно в каждой деревне учитель несет на себе бремя общественного деятеля, помогает налаживать культурно-просветительскую работу, подчас сам её ведёт, является советником по всем вопросам сельского хозяйства, кооперации, медицины, юриспруденции и т.д. В Кароли иная картина. Учительница Карольской школы А.И. Осипова самоустранилась от всех общественных дел, её ничто не волнует и не интересует, она, например, ни в чем не помогает молодёжи, к ней нельзя подойти и посоветоваться по поводу спектакля, лекции, курсов, поэтому молодежь, бывшие воспитанники Карольской школы, забыли дорогу в родную школу, не обращаются к Семеновой, действуют самостоятельно и, надо отдать им должное, с большим старанием и немалыми успехами. По многим общественным делам молодые активисты переросли свою учительницу.
Не имея специальных средств карольские крестьяне, взрослые и молодежь, миром соорудили народный дом. Бревна, строительный материал, рамы, двери, кирпич выделили из своих хозяйств, собственным трудом в короткие сроки возвели дом, присвоив ему имя великого русского поэта. Этим же именем было названо карольское русское просветительное общество. Над входом в народный дом прикреплен обрамленный ветками ельника портрет поэта. Для карольцев стало традицией ежегодно в день рождения Пушкина устраивать у себя «День Русского Просвещения». Напрасными оказались попытки центральных культурно-просветительных учреждений убедить карольцев присоединиться к районному празднованию «Дня Русского Просвещения» и у себя, как деревни маленькой с незначительным количеством населения, его не устраивать. Сначала мне казалось, что это чисто внешнее, показное проявление чувства к памяти поэта, но позже я убедился, что это не так. Пушкина в деревне Кароль не только знают, но и горячо любят, он у всех глубоко в сердце...
Программа Пушкинского дня в Кароли всегда отличалась интересным содержанием. Проводился конкурс на лучшее чтение стихотворений поэта, устраивалась викторина «Как хорошо мы знаем Пушкина», ставились на сцене «Скупой рыцарь» и отрывки из «Бориса Годунова», с помощью проекционного фонаря показывались цветные диапозитивы в сопровождении чтения «Руслан и Людмила», «Сказка о царе Салтане», «Капитанская дочка». Игрались инсценировка рассказа «Станционный смотритель».
Хорошо помню, как карольцы трогательно отметили в 1937 году столетие гибели поэта. Дату приурочили ко «Дню Русского Просвещения». За две недели до этого события я находился в Посаде-Чёрном, где осуществлял постановку драмы Найденова «Дети Ванюшина». С карольцами я заранее списался, что обязательно у них буду на «Дне Русского Просвещения» и прочту отрывки из речи Достоевского на открытии памятника Пушкину в Москве в 1880 году.
Моя поездка планировалась на пароходе из Посада-Черного в Сыренец, а далее на лодке по Нарове и Струге в Кароль. В день отъезда из Посада-Черного на Чудском озере разыгралась буря. Пароход бросало по волнам как щепку, немногочисленные пассажиры лежали по каютам и не могли двигаться. На меня качка не производила никакого впечатления. Я все время находился наверху на палубе и с разрешения капитана некоторое время был его гостем в капитанской рубке.
До самого утра штормило и перестало качать, когда пароход вошел в реку и пристал к пристани Сыренец. Здесь меня ожидала лодка из Кароля. Странное чувство я испытал, когда сел на корму лодки. Меня все время качало, казалось, что я продолжаю плыть на пароходе по озеру, хотя состояние качки на реке отсутствовало. Пелешев, который вез меня, успокаивал меня, что по приезде на место я отдохну и к вечеру, когда назначена репетиция, все пройдет. Днем я выспался, но вечером повторилось то же самое. С трудом провел репетицию, на сцене меня все время укачивало. Я был убежден, что назавтра, когда Кароль и его многочисленные гости будут отмечать знаменательную дату, я буду находиться в нормальном состоянии. Ничего подобного. Состояние качки продолжалось почти неделю, даже когда я уже приехал домой.
В строгом оформлении украшен народный дом. Все его стены, сцена превратились в сплошной стенд снимков, иллюстраций, журнальных и газетных вырезок о Пушкине, его родных и близких. Богато была представлена иллюстрация литературных произведений. Около сцены отвели небольшой уголок с материалом о гибели поэта. Когда лектор Нарвского народного университета Иван Павлович Корсаков просто и доходчиво рассказывал про дуэль и смерть Пушкина, на глазах крестьян появились слезы. Мои опасения вызывало чтение в отрывках речи Достоевского, дойдет ли его глубоко философское содержание до умов простых людей. Слушали хорошо и внимательно, зал проявил сосредоточенность и отличную дисциплинированность. Глядя не карольцев и часто задумываясь над их увлеченностью в культурно-просветительной работе, я часто поражался, как они могут и в силах без помощи учителей и другой интеллигенции добиваться результатов, которым могут позавидовать другие, более сильные и богатые культурными руководителями просветительные общества.
Когда я вступил на территорию Кароля, меня направили не к учителю, а к местному деревенскому парню, активисту просветительного общества Ивану Чепурину. Он жил на отшибе деревни, в самой бедной избе. Не успел я переступить её порог, как пожилая женщина, оказавшаяся матерью Ивана, стала причитать:
- Скажите моему Ваньке, пусть работать идет... Хватит ему культуру разводить. Бегает все по делам народного дома, будто других делов нет...
Иван, не обращая внимания на сетование матери, усадил меня за стол, вытащил тетрадь и стал вычитывать план работы народного дома; со всеми подробностями рассказал, что было сделано до сего времени. Затем мы направились в другие избы, навестили таких же, как он энтузиастов, - Лантова, Пелешева, Цыганова. Я почувствовал, что с такой молодежью можно многое сделать для блага деревни...
Скамья
Скамью называют воротами Принаровья, - правильнее сказать второй восточной частью ворот Принаровья, поскольку её западной частью является Сыренец. Когда въезжаешь с Чудского озера в реку Нарову, первое, на что обращаешь внимание, что бесспорно украшают оба берега - два белокаменных храма, сверкающая на солнце своими голубыми куполами - Скамейская Ильинская церковь и против неё зеленоглазый Сыренецкий собор.
У Скамьи много общего с Сыренцом. Их роднит бедность большинства населения. Безземельники занимаются отхожим промыслом, шьют сапоги, ловят рыбу, выращивают овощи, собирают ягоды. Кооперация отсутствует. Население в цепких руках торговцев Беккера, Любомирова, Любомудрова.
Деревни породнились, родственники на обоих берегах, часто общаются между собой, ездят в гости.
Заинтересовавшись прошлым Скамьи, я узнал, что название это не случайно. В старину процветал здесь ладейный промысел. Десятками из Пскова по озеру плыли крупные парусные и весельные ладьи. В Скамье ладейщики отдыхали, любили сидеть на берегу реки на огромных скамьях, любовались красотой реки, развалинами Сыренецкой крепости...
Впервые попадая в Скамью, сразу видишь разницу, существующую между домами бедняков и зажиточных людей. С края деревни поражаешься красотой двухэтажного дома-терема, построенного в русском стиле с резными украшениями, типичными над окнами наличниками. Рядом с ним несколько более скромный барский дом, но тоже добротный, помещичий. Их владельцы - местные богачи Громовы, которым принадлежали сотни гектаров леса, пашен, покосов, выгонов. И тут же, буквально в нескольких шагах, лачуги скамейских бедняков, покосившиеся избёнки с подслеповатыми, собранными из кусков разбитого стекла окнами, полуразвалившимися дымовыми трубами и крыльцами, которые грозят в любую минуту развалиться.
