Революционная тактика: социальный анархизм и марксизм
Анархистская антииерархическая позиция также указывает на важное различие между анархо-социалистической и марксистской точками зрения с очевидными последствиями для теории и практики образования. Как уже говорилось, анархисты не воспринимают революционную борьбу за изменение общества как линейный процесс, где есть одна исходная посылка — средства производства — и один вид борьбы. По словам Тодда Мэя, у марксизма «лишь единственный враг — капитализм» [May 1994: 26]; таким образом, в центре внимания марксистской революционной мысли находится класс как главная единица социальной борьбы. Анархистская мысль, напротив, предполагает гораздо более тактическое, многомерное понимание того, в чём состоит социальная революция. Поэтому мыслитель-анархист, в отличие от марксиста, не может предложить абстрактные, общие ответы на политические вопросы вне реальности социального опыта и экспериментов. В анархизме, как отмечает Колин Вард, «не бывает генеральных сражений, а лишь партизанская война на всех фронтах» [Ward 1996: 26].
Последствия этого различия между марксизмом и анархизмом для образования значительны и связаны с пренебрежительным отношением Маркса к анархистам и другим «утопическим» социалистам. Ибо самим предположением, что может быть нечто конструктивное и ценное для постулирования идеала иного общества, окончательная форма которого определяется не предсказуемым историческим прогрессом, а экспериментами человечества, постоянно открытыми для пересмотра, анархисты отвергают базовый марксистский материалистический постулат о том, что сознание определяется материальными условиями жизни, в частности производственными отношениями. Анархистская позиция подразумевает, что жизнь как минимум до какой-то степени может определяться сознанием — позиция, которая также объясняет энтузиазм анархистов в отношении образования как важнейшего аспекта революционной программы.
С марксистской точки зрения, до тех пор, пока производственные отношения радикально не изменятся, «альтернативная реальность не просто невозможна, но буквально немыслима» [Block 1994: 64], поскольку структура нашего мышления определяется реальностью взаимоотношений базиса и надстройки. Однако в анархизме альтернативная реальность «мыслима», ведь в некотором смысле она уже существует. Взгляд анархистов на человеческую природу ясно показывает: способность человека к взаимопомощи, человеколюбию и солидарности находит своё отражение в формах общественных отношений, имеющих возможность изменить общество даже в условиях капиталистического производства. Именно эти качества, считают анархисты, и необходимо укреплять и распространять, и это возможно реализовать без программы системных революционных изменений или планов на будущее, создавая альтернативные формы социальной организации в школе и на рабочем месте.
Большая часть трудов по радикальной теории образования в последние годы опирается на тот или иной вариант марксистской теории воспроизводства, согласно которой «все практики в надстройке можно рассматривать как производное от базиса, поэтому нам остаётся только исследовать составные части этого „производного“, которые можно легко вычленить из экономического базиса» [Block 1994: 65]. Таким образом, приверженцы теории воспроизводства рассматривают школы и образование как производные от экономического базиса, который они неизбежно воспроизводят. Блок отмечает, что подобный подход ведёт к пессимистическому взгляду марксизма на образование, согласно которому даже альтернативным школам позволяет существовать сама система, маргинализируя их и таким образом продолжая воспроизводить господствующие социальные нормы и экономические структуры.
Как уже упоминалось, анархистское видение проблемы подразумевает не только разрушение экономических отношений базиса, но и концептуализацию неиерархической социально-экономической структуры. Марксистская пирамида капитализма не просто переворачивается, но упраздняется. Так, например, с точки зрения марксизма статус господствующих определений знания, отражённых, к примеру, в школьной программе, сомнителен, поскольку он обуславливается несправедливой классовой системой, отражающей материальную власть правящего класса. Однако в анархистской теории, государственную учебную программу или совокупность знаний делает неприемлемым тот простой факт, что они определяются центральной, иерархической организацией. Для анархистов введение «знаний рабочего класса» или исключённых культурных, социальных групп в школьную программу государственной системы образования было бы в равной степени подозрительно — для них проблема состоит уже в том, что учебный план и государственная школьная система в принципе существуют.
Поэтому, хотя анархисты разделяют марксистское убеждение, что структурное неравенство общества должно быть уничтожено, они считают, что этот проект может быть осуществлён на микроуровне, и в связи с этим, похоже, разделяют веру в освободительную силу образования, общую для многих либеральных мыслителей.
Цели и перспективы
Эти замечания могут привести к убеждению, что анархистский подход к социальным изменениям скорее фрагментарный, тактический, а не стратегический. Тодд Мэй фактически утверждает, что всё как раз наоборот, что анархисты перед лицом необходимости занять либо стратегическую, либо тактическую позицию вынуждены выбирать первую из-за редукционистского взгляда на власть и их гуманистической этики [May 1994: 63–66]. Но я всё же считаю, что обе трактовки слишком поверхностны. На самом деле анархизм предполагает, что можно и, по сути, должно быть и стратегом, и тактиком. То, что Мэй называет анархистской «амбивалентностью» между чисто стратегическим и чисто тактическим подходом, на самом деле представляет собой что-то вроде прагматического реализма, подытоженного Хомским в следующем тезисе:
Я считаю, что в современном мире целью убеждённого анархиста должна быть защита некоторых государственных институтов от посягательств и в то же время попытки открыть их для более глубокого общественного участия, чтобы в конечном счёте демонтировать эти институты в гораздо более свободном обществе, если соответствующие обстоятельства будут достигнуты. Правильно это или нет — вопрос неоднозначный, но такой подход не страдает от предполагаемого противоречия целей и перспектив. Это противоречие — естественная черта повседневности, с которой мы пытаемся жить и которой не можем избежать.
[Chomsky 1996: 75]
Таким образом, в то время как некоторые элементы анархизма, особенно его настойчивое стремление к социальным улучшениям «здесь и сейчас», могут напоминать приведённое Поппером описание «поэтапной социальной инженерии» [Popper 1945: 157–163; Поппер 1992: 199–211], социальное анархистское видение фактически решает проблему попперовского противоречия между утопической и поэтапной социальной инженериями. Оно, как я надеюсь доказать, утопично в том смысле, что придерживается радикального взгляда на общество, однако неутопично в узком смысле (как у Поппера), поскольку не имеет шаблона, а приверженность к постоянному экспериментированию встроена в его представление об идеальном обществе. «Поэтапность» такого видения заключается в том, что оно выступает за последовательную реструктуризацию, описанную в цитате Пола Гудмана, которая приводилась в главе 4: «Свободное общество не может стать „новым порядком“ взамен старого, это расширение сфер свободной деятельности до тех пор, пока они не составят большую часть общественной жизни» [цит. по Ward 1996: 18]. И как, по моему мнению, ясно показывают проекты анархистов-педагогов и анархистская критика марксистской революционной теории, она также поэтапна в попперовском смысле, так как связана с «поиском и борьбой с величайшим и самым нестерпимым злом, а не с поиском и борьбой за величайшее благо»26 [Popper 1945: 158; Поппер 1992: 200].
Хомский действительно выражает схожую идею, обобщая анархистскую позицию следующим образом:
На каждом этапе истории нашей заботой должно быть уничтожение тех форм власти и угнетения, которые сохранились с времён, когда их существование было оправдано с точки зрения безопасности, выживания или экономического развития, но которые сейчас усугубляют, а не облегчают материальный и культурный дефицит. Если это так, то доктрина социальных изменений не будет зафиксирована в настоящем или будущем, не будет даже специфической и неизменной концепцией целей социальных перемен.
[Chomsky, цит. по Guerin 1970: viii]
Подобная позиция, как и поэтапный подход Поппера, «допускает повторные эксперименты и непрерывные корректировки» [Popper 1945: 163; Поппер 1992: 205].
Но в то же время анархистский подход отличается от того, что Поппер определяет как поэтапную социальную инженерию, так как он касается не только «моделей отдельных институтов», но видит в самом акте реструктуризации человеческих отношений внутри этих институтов (школы, работы) творческий акт перестройки всего общества в целом.
Анархическая утопия, хотя и предусматривает «реконструкцию общества в целом» [Popper 1945: 161; Поппер 1992: 204], не утопична в попперовском смысле, так как не представляет собой «попытку достичь идеального государства, используя проект общества в целом, […] что требует сильной централизованной власти меньшинства» [там же: 159; Поппер 1992: 202]. И хотя вид общественного переустройства, предлагаемого социальными анархистами, выступает не просто «шагом к далёкому идеалу» в попперовском определении утопической инженерии (подробнее дискуссию о целях и средствах в главе 6), это вариант «реализации частичного компромисса». К примеру, создание школьного сообщества, основанного на принципах анархо-социализма, — это и шаг к идеалу, и сам идеал.
Анархизм, если продолжить эту мысль, пожалуй, лучше воспринимать не как теорию организации общества без государства — в рационалистическом понимании Поппера, — а как стремление создать такое общество и, что особенно важно, вера в то, что подобное общество действительно может возникнуть не в результате насильственной революции или радикального изменения человеческой природы, а как органичный, спонтанный процесс, семена которого уже присутствуют в человеческих наклонностях.
Учитывая эти аргументы, можно утверждать, что анархизм в некотором смысле нуждается в теоретических компонентах либерализма, чтобы перейти от стадии стремления к стадии политической возможности. Например, аналитическая работа, которая проводится в либеральной традиции по таким ключевым понятиям, как автономия, индивидуальные права, согласие и справедливость, даёт ценный теоретический инструмент для проработки деталей анархистской программы. Однако ядро анархизма — это не теория, а само стремление. В образовании это чрезвычайно важно. Возможно, анархизм и не имеет особого смысла без теоретической основы либеральной традиции (которую, согласно Хомскому, продолжает анархизм), но можно также утверждать, что либерализму нужен анархизм или что-то вроде анархо-социалистического видения, чтобы не забывать о стремлениях, стоящих за теорией. В основе этих стремлений, что особенно важно, лежит вера в то, что всё могло бы быть радикально иным, если бы мы только позволили себе поверить в способность людей сотворить заново социальные отношения и институты; своего рода способность к совершенствованию, которая, лелея традиционные либеральные ценности, выводит нас за рамки стандартной либеральной теории. В этом контексте обретают смысл замечания Мак-Интайра [MacIntyre 1971] о том, что либерализм по существу «негативен и не полон», будучи доктриной «того, что не может быть оправдано, что не может быть разрешено», и что, следовательно, «ни один институт, ни одна социальная практика не могут быть вдохновлены исключительно или главным образом либерализмом».